Текст книги "Хозяйка Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)
С того дня прошло три месяца. Прохладный осенний ветерок чувствовался здесь в Тиволи даже солнечным днем. На пороге сентябрь. А с ним и осень. Осень.
– Пора назад в Рим, – заметил как-то раз за обедом Домициан. – Жаль. Это было восхитительное лето.
– Восхитительное, – пробормотала я куда-то в кубок.
– Сарказм, Афина, не украшает тебя. – Сегодня он был в хорошем расположении духа, так что наказание было мягким. – Впрочем, сарказм или не сарказм, но ты меня удовлетворяла. Я восхитительно провел время в твоем обществе. Как же мне тебя за это вознаградить?
– Ты уже вознаградил меня более чем щедро, цезарь.
– Моим божественным присутствием?
– И теми подарками, которые ты позволил мне купить за твой счет.
– Да, в ювелирных лавках ты проявила некоторую жадность. Не иначе, как это в тебе заговорила еврейская кровь.
– Пожалуй.
О, отошли меня домой, прошу тебя, только отошли меня домой.
Домициан оттолкнул от себя тарелку и, прошуршав восточными шелками, шагнул к краю террасы. Казалось, все его тело дышало силой и здоровьем, щеки светились румянцем, на губах играла его ни с чем не сравнимая улыбка. Он на какое-то мгновение посмотрел на реку, затем резко обернулся.
– Подойди ко мне.
Я повиновалась.
Он положил мне на затылок руку, и я почувствовала, как пальцы ног впились в край террасы. Я покачнулась. Он улыбнулся.
– Ну что, мне оттащить тебя назад? – спросил он.
Я точно знала, знала без малейшей тени сомнения, что скажи я в ответ да, как уже в следующий миг полетела бы в реку.
– Нет, – ответила я, твердо глядя ему в глаза. – Я не боюсь высоты, цезарь.
На какой-то миг мне показалось, что я все равно полечу вниз, но, как и в самый первый вечер, он резко отдернул меня от края, и я упала на мраморный пол.
Затем он шагнул ко мне и опустил свою обутую в сандалию ногу мне на руку и нажал – не сильно, однако довольно плотно, чтобы я ощутила боль. Мой мизинец, тот самый, на котором было кольцо Ларция, оказался под его пяткой.
Его последний подарок, с ужасом подумала я. Никакие струны лиры станут не нужны, если только я лишусь мизинца. Он отнимет у меня мою музыку.
На какой-то миг его нога прижала мой палец, но уже в следующее мгновение он опустился на колено, опустился со странной для его мощного тела грацией, и когда он приподнял мою руку, я заметила в его собственной кинжал.
Разумеется, я отбивалась. Но он сжал мою кисть в своих каменных пальцах. Сверкнуло лезвие. Мне потребовался миг, чтобы осознать, что не последовало ни крови, ни боли.
Зато на пол, звякнув, упало, рассеченное пополам, простое кольцо с именем Ларция.
Я уставилась на эти половинки.
– Дешевка, – произнес Домициан, возвращаю кинжал в ножны. – Недостойная такой храброй женщины.
Там, где когда-то было кольцо, теперь белела полоска светлой кожи.
– Ты отпускаешь меня?
– Я подумал, что тебе лучше подойдет вот это, – с этими словами он открыл небольшой филигранный ларец, что стоял рядом с ложем, и дал мне знак, чтобы я отвернулась. Краем глаза я заметила серебряный обруч, который уже в следующий миг сомкнулся у меня на шее. Посмотрев вниз, я смогла разглядеть блестящий черный камень, лежащий в ямочке между ключиц.
– Какая красота!
Он разрешал мне покупать любые украшения, но после струн лиры ни одного подарка не выбрал для меня сам.
Он ничего не произнес в ответ, лишь поманил меня. Когда же я оторвала глаза от ожерелья, то заметила в дверях кузнеца. Черный от копоти, он был совершенно не к месту на мраморной террасе.
– Это нужно запаять на ней, – приказал император. – Ничего страшного, если вдруг обожжешь ей шею.
– Что? – Я резко обернулась к нему. – Запаять?..
– Это куда более элегантная разновидность того безвкусного кольца, – невозмутимо пояснил он. – Каменья добавил исключительно по собственной прихоти. Черный камень. Считай, что это мое око будет постоянно следить за каждым твоим шагом. Я люблю помечать свою собственность.
Я ощутила у себя на шее заскорузлые руки кузнеца – он соединил концы серебряного обруча.
– Но ведь ты сказал…
– Я приказал арестовать претора Ларция по обвинению в измене, – спокойно ответил Домициан. – После суда ему было позволено совершить самоубийство. Собственность предателя, разумеется, стала собственностью империи. Так что теперь ты принадлежишь мне.
– Ларций, – сдавленно прошептала я. – Нет, только не это.
– Представь себе. Я не ожидал, что даже спустя три месяца ты по-прежнему будешь мне так интересна. Но есть в тебе нечто такое, что мне определенно нравится, так что я бы предпочел иметь тебя не во временном, а в постоянном пользовании. Через неделю ты вернешься со мной в Рим.
Серебро на моей шее стало горячим и мягким. Концы обруча соединились и срослись намертво. Я почти не почувствовала ожога, потому что внутри меня все похолодело от ужаса. Ларций. Его больше нет.
О боже, а как же Викс!
– Надеюсь, тебе известно, что я построил новый дворец. Он уже почти готов. Я намерен использовать его для публичных мероприятий, а также как свою резиденцию. Ты поселишься в ее старых комнатах рядом с моими покоями в моем личном домашнем дворце. Кстати, я заказал для домашнего храма статую Минервы с твоим лицом. Вдруг ты и в самом деле богиня. Согласись, с моей стороны было бы просто глупо допустить, чтобы моя собственность от меня сбежала. Но я никогда не совершал глупостей.
Викс? Что с ним? Где он сейчас? Боже, что с моим сыном?
Домициан провел пальцем по моей шее. В его глазах я не заметила никаких чувств, лишь пустой равнодушный взгляд.
– Между прочим, я обожаю разные игры. Я играю в них со своими слугами, сенаторами, стражей. Как просто внушить им страх перед собой! Даже собственная жена боится меня под этой застывшей мраморной маской, которую она носит на лице. Лишь ты одна не боишься меня. Ты и еще кое-кто. Кстати, знаешь, кто это? Это даже не человек. Обыкновенный раб, такое же животное, как и ты. Гладиатор, тот самый, которого называют Варваром. Он никак не может быть богом, что бы о нем ни говорили. Просто варвар. Но и он не боится меня. И главное, он всегда остается жив – что бы ни случилось. Стоит на самом краю и смотрит, смотрит на меня. Но ничего, мы что-нибудь придумаем. Ты увидишь его, когда мы вернемся в Рим, и в самых первых играх сезона, в общем, ему осталось совсем немного. В Риме есть лишь один господин и бог. И одна богиня. Против этого, Афина, я возражать не стану.
Затем была новая боль, боль, которую я почти не замечала, потому что кузнец отступил назад, а серебро постепенно остыло. Остыло, превратившись в сплошное кольцо вокруг моей шеи, которое мне уже никогда, никогда не снять.
Глава 20
Тея– Значит, это будет семейное шествие, – убитым голосом произнесла Флавия. – Что в свою очередь означает триумфы, лепестки роз, фанфары и эти отвратительные игры. Я получила личный приказ императора вернуться в город, – добавила она, заметив в моих глазах непонимание. – Причем всей семьей – я, супруг, дети. Мой дядя считает, что народу не помешает очередное грандиозное зрелище. Возможно, люди слишком громко роптали при последнем сборе налогов.
– Но ведь Павлин говорит, что народ его любит.
– Армия. Для нее Домициан действительно бог. Но римский плебс предпочитает небольшие налоги и гонки на колесницах. Так что если поднимаешь налоги, приходится разориться и на другое. Например, на грандиозные празднества, – Флавия криво улыбнулась. – Я всего лишь наивная христианка, моя дорогая, однако мне не нужно объяснять, как хорошо срабатывают такие вещи.
Я тоже уже научилась многое понимать.
– Мальчики, разумеется, будут в полном восторге, – продолжала тем временем Флавия. – Боюсь сказать, но они просто обожают Колизей. Возможно, я оставлю их с отцом, а сама, прежде чем начнет литься кровь, скажусь больной, мол, разболелась голова. Мы с Юлией всегда так поступали. Знала бы ты, как мне не хватает ее! – Флавия грустно вздохнула. Однако затем вновь подняла на меня глаза, и лицо ее озарилось улыбкой. – Тебя мне тоже будет не хватать. Афина. Как славно мы проводили с тобой время за разговорами!
– Почему ты не называешь меня просто Тея? – Моя рука машинально прикоснулась к черному камню – глазу Домициана, что теперь покоился во впадине между ключиц. – Между прочим, я тоже еду в Рим.
И я тоже увижу игры.
РимВ подвале под Колизеем Арий уже слышал гул толпы.
– Какие мы сегодня храбрые, – заметил Геркулес. Хромоногая собачонка мирно посапывала, свернувшись калачиком на плаще Ария.
Арий неспешно разделся и занялся приготовлениями. Синяя юбка, наголенники, кольчужный рукав на боевую руку, украшенный гравировками, которые, по словам богатых поклонников, были ни чем иным, как варварскими символами. Во время этих ставших привычными действий в нем просыпался и расправлял крылья демон. Нет, он уже не пытался сорваться с привязи, как в старые дни, однако по-прежнему с интересом озирался по сторонам. Арий потянулся за мечом. Его верный красавец-меч, со специальной рукояткой для левой руки, был выкован специально для него. Быть лучшим имеет свои неоспоримые преимущества.
– Пора, – сказал Геркулес и тоже потянулся за мечом – миниатюрной копией того, что был в руках Ария.
Крики толпы сделались громче. Друзья шагали по тускло освещенным коридорам, и им на голову с потолка осыпалась пыль. Галлий преградил им путь рядом с клетками обреченных на смерть христиан.
– Как я рад, что поймал вас! Удачи вам сегодня, удачи! Надеюсь, вы знаете, мои дорогие друзья, что вам предстоит сегодня два боя. Довожу это до вашего сведения на всякий случай. Вдруг последуют какие-нибудь другие неожиданности, чтобы вы не слишком им удивлялись, – с этими словами Галлий похлопал Геркулеса по маленькой голове, провел ладонью по обнаженной руке Ария и, подмигнув, скрылся.
Геркулес посмотрел ему вслед.
– Мне только кажется, или у этого ублюдка действительно что-то на уме?
– Тебе только кажется. – Вновь услышав гром аплодисментов, Арий посмотрел вверх. В клетке за его спиной христиане стенали и осеняли себя крестными знамениями.
– Сегодня, – подумал он, – важный для меня день.
Хотя и сам не знал, почему.
ТеяГрандиозное шествие. Впрочем, каким еще ему быть? Я передвигалась в паланкине в самом его конце, но в щелочку между черными шелковыми занавесками мне хорошо было видно самое начало процессии.
Лепестки роз, развевающиеся знамена, трубачи – кстати, последних было совсем не много, поскольку мы праздновали не военный триумф, а просто праздник Вольтурналий. Впереди, шеренга за шеренгой, гордо вышагивали преторианцы в красно-золотом облачении. Павлин, только что вернувшийся из Германии, гордо восседал на вороном жеребце, сопровождаемый ликующими возгласами толпы. Флавия и ее супруг в носилках, улыбающиеся и кивающие головами, как могут улыбаться и кивать головой лишь только члены правящего семейства. Сам император Домициан на золотой колеснице, а справа и слева от него сыновья Флавии. Младший того же возраста, что и Викс. За ним двигалась я, в серебряных носилках, отгороженная от взглядов зевак шелковыми занавесками. Впрочем, ветер то и дело играл легким шелком, и любопытные могли заметить пурпурное шелковое одеяние, блеск серебра и аметистов, голую белую лодыжку на черной бархатной подушке.
Голова раскалывалась от боли.
У меня перед глазами стоял Ларций – таким, каким я видела его в последний раз. Его нежный, прощальный поцелуй, перед тем как мне отправиться в Тиволи. Мне и в голову не могло прийти, что император прихлопнет его, словно муху, чтобы полностью завладеть мною. Зачем? Ведь в этом не было ровно никакой необходимости. Что мешало ему просто выкупить меня? Но такой человек, как Домициан, предпочитал не покупать, а убивать. Я написала еще одному претору в Брундизий, который также был поклонником моего пения, умоляя его сообщить мне подробности смерти Ларция, однако получила в ответ краткое, сухое послание. Ларция обвинили в измене, над ним состоялся «суд», однако, как и сказал Домициан, ему было разрешено совершить самоубийство. Перед этим «изменник» устроил пир для тех своих друзей, что не побоялись запятнать себя дружбой с ним, но на самом деле это скорее было прощание с музыкантами. Я легко могла представить себе Ларция на почетном месте вместе с Пенелопой, как они слушают пение хора мальчиков, игру лютнистов, как певцы в последний раз демонстрируют ему свое искусство. Он, наверняка, по достоинству оценил мастерство каждого из них, как произнес прощальные теплые слова, раздал несколько монет и, возможно, сделал несколько критических замечаний. И хотя и музыканты, и певцы в этот вечер старались из всех сил, стоя за занавесом, они, скорее всего, обливались горькими слезами. Затем он удалился к себе в опочивальню, где лег в наполненную благовониями ванну, и вскрыл себе вены.
У меня не было даже малейшего сомнения в том, что Пенелопа держала его руку до самого конца, а затем взяла нож и сделала то же самое.
«А что стало с его домочадцами?» – написала я претору, болея душой за судьбу Викса.
«Предателей уничтожают, а их собственность конфискуется в пользу империи, – пришел ответ. – Во время аукциона брат претора Ларция выкупил назад большую часть поместья, кроме музыкантов. Прошу тебя, Афина, больше не писать мне».
Вот и все, что осталось от гостеприимного дома, где меня из проститутки сделали артисткой, подарили мне и моему сыну счастье. Брату Ларция музыканты были не нужны, а вот Викса он вполне мог купить вместе с остальными домашними рабами. Большие мальчики ценились высоко. В юношестве это была надежная пара рук, затем, вырастая, они становились стражниками или носильщиками паланкинов. По крайней мере, жизнь моего сына вне опасности… если только своими проделками он не начнет доставлять неприятности окружающим. В этом случае за его безопасность ручаться нельзя.
О боже, кто знает, доведется ли мне когда-нибудь снова увидеть его!
– Госпожа Афина, – вновь раздался нетерпеливый голос стражника. Носилки остановились, и шелковые занавески качнулись в сторону. Воскурения. Жрецы. Снова трубачи. Ликующие крики толпы. Я спустилась с носилок и увидела Колизей. Огромное сооружение закрывало собой солнце. Мне оно почему-то напомнило исполинскую гробницу.
При этой мысли я оступилась, и Ганимед тотчас бросился ко мне и поддержал, не давая мне упасть. Милый Ганимед. Теперь он был мой личный раб… Несс следовал за нами в толпе вольноотпущенников. Куда Ганимед, туда и он.
– Все в порядке, – прошептала я и ступила с носилок на землю. А теперь вперед и вверх по каменным ступеням, и забудь, что у тебя болит голова. За Флавией, которая, наверняка, перед главным представлением сошлется на головную боль, лишь бы уйти. Оба ее мальчика шли за ней, прыгая от восторга. За ними шел Павлин, перебросив через руку красный плащ с золотой отделкой. Позади императора с супругой, которую тот терпеть не может. Императрица – высокая и темноволосая, вся в изумрудах – смотрела на меня как на пустое место. Наша процессия проследовала через мраморный зал в императорскую ложу. Иди вперед, ни о чем не думай. Особенно о Виксе, который в эти минуты, возможно, стонет от побоев нового хозяина, так толком и не поняв, как так получилось, что его в мгновение ока продали с аукциона.
Перед моими глазами раскинулась арена, посыпанная чистым, белым песком. Впрочем, чистота эта временная, пока на него не вышли гладиаторы. Сейчас они внизу, ждут своей очереди, возносят молитвы богам. Арий тоже, скорее всего, там, но сколько бы я ни пыталась представить его в прошедшие недели, стоило мне подумать о том, что я сейчас увижу его, как он сражается на этой арене, совсем близко, что я могу до него дотронуться, как ужас стискивал мне голову давящим железным обручем боли.
Я отвернулась от посыпанного песком овала арены и поспешила занять место сзади. Ганимед встал у меня за спиной, как часовой, и положил мне на плечо руку, успокаивая. Передо мной сидел Домициан. По одну сторону от него расположились мальчики, по другую – супруга. Флавия – с краю, чтобы при случае потихоньку уйти. Павлин…
– Афина, – раздался чей-то голос. – Вот это встреча!
Позади меня сидела – ну кто бы мог подумать! – Лепида Поллия, приглашенная сюда Павлином.
За неимением лучшего Марк Норбан предпочитал гонки колесниц, поскольку кузина и добрая знакомая Диана частенько вытаскивала его вместе с собой в Большой цирк. А вот на игры он старался не ходить.
– Варварское зрелище на потребу невзыскательной толпе, – частенько говаривал он, с искренним непониманием глядя на толпу, которая раболепно подчинялась приказам, против которых всего четыре дня назад она же громко протестовала.
И все же он иногда посещал игры. Обычно при этом он брал с собой раба, который держал его свитки и перья, чтобы он мог в перерывах между поединками продолжить свои труды.
– Идите на игры, – сухо заметил как-то раз Марк. – Если хотите узнать, что такое Рим.
Отправляясь посмотреть последний поединок Варвара, он не ожидал увидеть для себя ничего нового. Все будет как обычно: торжествующий победитель, беснующаяся восторженная толпа.
– Господин, – обратился к нему на ухо секретарь, – мне только что сообщили о том, что господа Лепида получила приглашение в императорскую ложу.
– Подумаешь, – пожал плечами Норбан.
– Да, господин, но она взяла с собой сегодня утром Вибию Сабину.
– Куда? На игры?
– Да, господин. А поскольку она не могла взять с собой Сабину в императорскую ложу…
Чувствуя, как внутри него закипает гнев, Марк направился в отгороженную высокой стеной часть трибун, где сидели патрицианки. Это же просто неслыханно! Взять с собой на игры болезненную семилетнюю девочку, чтобы затем оставить одну среди незнакомых людей! Он нашел свою дочь в углу, посреди модно одетых подруг Лепиды, облаченную в лучшее платье, однако брошенную и всеми забытую. А тем временем ярко раскрашенные женщины хихикали, попивали вино и что-то кричали гладиаторам. Марк громко извинился, перекрикивая гул голосов, и увел дочь.
– Мы пойдем домой? – спросила девочка и икнула. Спереди на платье ребенка красовалось темное винное пятно – по всей видимости, кто-то опрокинул на нее кубок.
Марк задумался. Он с удовольствием бы отвел ребенка домой, но в эти минуты в каждый вход уже вливались толпы плебса, возбужденные предстоящим кровопролитием. Даже если рабы и попытаются очистить для них с Сабиной дорогу, на то, чтобы добраться до дома по запруженным улицам, у них уйдет, по меньшей мере, час. А ведь ни что не вызывало у Сабины таких сильных припадков, как толпа.
– Мы уйдем после поединка Варвара, когда толпа слегка успокоится, – сказал он. – А пока сиди тихо и отдыхай.
Увы, в его ложе это было вряд ли возможно.
– Ой, отпустите, отпустите! – раздался чей-то крик.
– Квинт? – удивился Марк и, войдя в ложу, увидел, как его секретарь пытается совладать с каким-то юным рабом.
– Простите, хозяин. Я поймал его, когда он пытался пробраться сюда, – секретарь не договорил, потому что вскрикнул от боли. Мальчишка неожиданно вывернулся из его хватки, на миг впился зубами ему в кисть, а потом метнулся к выходу. Однако Марк тотчас выбросил руку и поймал беглеца за шиворот.
– Итак, скажи нам, – произнес он невозмутимым тоном, – кто ты такой? Если не ошибаюсь, ты раб. Где же в таком случае твой хозяин?
Мальчишка вновь попытался вырваться, однако Марк это предвидел и еще крепче вцепился пальцами в грубую ткань туники. Юный раб ответил ему полным ненависти взглядом. На вид ему было лет восемь, примерно на год старше Сабины, рыжеватые волосы, загорелая кожа. Сабина смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Откуда ты? Немедленно отвечай, – потребовал Марк. – Или же я передам тебя магистратам. Пусть они решают твою судьбу.
– Из Брундизия, – последовал хмурый ответ.
– Издалека. И как же ты попал сюда? Тебя привез твой хозяин?
– Мой хозяин умер. До Мизерна я добрался на какой-то телеге, а затем шел один, – с этими словами мальчишка пожал плечами. – Ведь все дороги ведут сюда.
– Это верно, – согласился Марк. – Все дороги ведут в Рим.
Стоявшая рядом Сабина хихикнула.
Вид у мальчишки был насупленный.
– Я просто хотел взглянуть на столицу.
– Понятно. А ты не мог начать с гонок колесниц?
– Это для девчонок!
Сабина удивила Марка тем, что снова хихикнула.
– Отец, – она потянула его за рукав. – Пусть он останется. Что ты скажешь?
– Ну, если ему так этого хочется.
Марк нашел для дочери низкий табурет, с которого почти не была видна арена, и кивнул мальчишке.
– Ты, главное, не вертись под ногами и сиди смирно. Если хочешь, можешь смотреть представление.
– Так мне можно? – мальчишка впервые склонил в поклоне голову и улыбнулся. – Из вашей ложи все так хорошо видно, господин. Скажите, я не пропустил бой гладиаторов? Знали бы вы, сколько времени у меня ушло, чтобы пробраться сюда!..
– Тише! – шикнул на него Марк.
– Извини, господин, – мальчишка вновь отвесил ему поклон, хотя было видно, что он ничуть не раскаивается, и поудобнее устроился рядом с перилами.
– Как тебя зовут? – поинтересовалась Сабина.
– Викс, – ответил он и посмотрел на свою маленькую соседку в нарядном шелковом платье. – Вернее, Верцингеторикс, но такое имя не сразу выговоришь.
– Это в честь галльского вождя? – Сабина вопросительно посмотрела на отца. На прошлой неделе ее наставники упоминали имя Верцингеторикса в рассказах о завоевании Галлии.
– Это мой отец, – хвастливо произнес мальчик.
– Но ведь он умер более ста лет тому назад.
– Значит, мой дед, – поправился мальчишка.
– Ты действительно один прибежал сюда из самого Брундизия?
– Да, когда-то я принадлежал одному старику, и я решил, что мне совсем не хочется попасть на невольничий рынок.
Сабина смотрела на него широко раскрыв глаза. Под ее взглядом Викс в свою очередь гордо расправил плечи.
– Из Брундизия сюда было добраться нелегко. Я увел повозку. А потом возница догнал и набросился на меня с кнутом…
Марк посмотрел на обоих ребятишек. Сабина – такая крошечная, такая тихая, в нарядном платье и жемчуге, и мальчишка – грязный, болтливый, хитрый и продажный.
О боги, подумал он, кажется, у моей дочери появился друг.
