Текст книги "Хозяйка Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)
Этот ужин мало чем отличался от других ужинов. Смех. Гости в дорогих нарядах. Серебряные кубки и золотые чаши с виноградом. Ложа с наваленными на них подушками. Музыканты, пощипывающие струны своих лир.
Я ждала в вестибюле, и вскоре меня позвали к гостям. Это было в перерыве между пирожными и сырами. Я шагнула вперед, сияя своей самой радостной профессиональной улыбкой, на какую я только способна. Афина, сладкоголосый соловей Брундизия.
Приятная публика. Патриции Брундизия не всегда отличались хорошими манерами. Мне приходилось бывать на пирах, где мой голос тонул в гуле чужих пьяных голосов, на пирах, где мужчины громко свистели при виде моих обнаженных рук и не слушали музыки, а ведь я с такой тщательностью готовилась к ее исполнению! На этот раз публика подобралась благовоспитанная. Собравшиеся с интересом слушали меня, когда я, взяв несколько аккордов на лире, запела «Песню Эос».
Исполняя второй куплет, я заметила Павлина, возлежавшего на дальнем ложе. Рядом с ним я разглядела женскую фигуру в голубом. Только теперь я поняла, какую умелую исполнительницу сделал из меня Ларций. Мой голос ни разу не дрогнул, когда я узнала в спутнице моего любовника Лепиду Поллию.
Она буквально поедала меня своими томными глазами павы, так хорошо мне знакомыми. За это время она стала важной матроной, была одета в дорогие шелка, о которых не могла мечтать до замужества. На шее ожерелье с сапфирами размером с добрую виноградину. Лишь раз пальцы с покрытыми лаком ногтями вздрогнули, прикоснувшись к обтянутой бархатом подушке, а улыбка на мгновение исчезла с ее лица, чтобы уже в следующий миг снова вернуться. Я тотчас вспомнила ее улыбку, когда она задернула занавески паланкина, и багровый след моей пощечины на ее щеке.
Я закончила песню и затянула следующую.
– Превосходно! – хлопнул в ладоши Павлин, когда я поклонилась публике. Позднее все подошли поздравить меня с удачным выступлением. Я смеялась и вела беседу с гостями, как когда-то учила меня Пенелопа, Лепида же осталась на месте с кубком вина, не сводя с меня глаз. Бог мой, как мне хотелось в эти минуты одним броском пересечь зал и, словно чашу, разбить ее смазливую мордашку на мелкие осколки.
– Я думаю, ты не знакома с моей мачехой, Афина, – сказал Павлин и, взяв мою вялую руку в свою, подвел к ложу, на котором возлежала Лепида. Славный мальчик, – слишком часто патриции разговаривали стоя рядом со мной и не обращая на меня внимания, будто я была мраморной статуей, – но к чему ему сейчас проявлять такую учтивость? – Познакомься, это Лепида Поллия.
Я протянула ей кончики пальцев, и она все той белой нежной рукой пожала мою ладонь.
– Какое интересное представление, – протяжно проговорила она. – Афина… это ведь, кажется, греческое имя? Но ты, наверняка, не гречанка.
Я бойко произнесла несколько фраз на безупречном греческом языке и тотчас заметила, что она залилась краской смущения. Она так и не научилась говорить на языке эллинов. Готова поспорить на что угодно, но писать она тоже явно не научилась. Ни на каком другом языке, кроме латинского.
– Афина говорит по-гречески намного лучше меня, – признался Павлин. – Она происходит из знатной афинской семьи.
– А я было решила, что она родилась в трущобах Иерусалима, – пробормотала Лепида. – Как долго ты поешь в Брундизии… Афина?
– Около пяти лет.
– А до этого?
– Я жила то здесь, то там, – с нарочитой беспечностью ответила я и сопроводила свои слова хорошо отработанным артистически жестом. – Радовалась жизни.
– Понятно. Жаль, что в Брундизии нет арены и ты не можешь наслаждаться играми. Я слышала, будто ты любишь гладиаторов.
– Я предпочитаю крови музыку, госпожа.
– Но игры так увлекательны. – Она лениво протянула руку за гроздью винограда. – Например, на прошлой неделе гладиатор Арий Варвар потерял руку в схватке с каким-то лидийцем. Должно быть, это было превосходное зрелище. Винограда?
– Нет, благодарю, – ответила я, старясь сохранить бесстрастное выражение лица. О боги, она, конечно же, лжет, она просто не может не лгать. Я стараюсь быть в курсе всего, что происходит на арене Колизея. До меня непременно дошел бы слух о том, что Арий потерял руку. Она, вне всякого сомнения, говорит неправду. Придется расспросить возничих и носильщиков паланкинов – для верности, они всегда следят заходом игр…
Она улыбнулась кончиком рта, и я повернулась к Павлину. Тот стоял рядом и, чтобы чем-то себя занять, разглаживал складки тоги.
– Придешь завтра на ужин?
– Я думал, что мы договорились о следующей неделе, верно?
– У меня появилось свободное время.
– Боюсь, что он не сможет прийти завтра, – вмешалась в разговор Лепида, беря Павлина под руку. – Он обещал отвести меня на последнюю постановку сезона.
– Разве я обещал? – удивленно посмотрел на нее Павлин.
– Обещал, – ответила Лепида, не сводя с меня глаз.
– Понятно. Тогда на следующей неделе, Афина?
– На следующей неделе тебе, возможно, тоже не удастся… – Лепида провела пальцем по его сильному плечу.
– Тогда, может быть, в преторианских казармах в следующем месяце. – Я напоследок быстро пожала Павлину руку. – Если желаешь нанять меня для развлечений, Лепида, обращайся к претору Ларпию. Он великий покровитель музыкантов, надеюсь, ты слышала о нем? Хотя, возможно, в музыке ты не сильна. Он устраивает мои выступления. Договориться о них следует заранее. За три недели. Сегодня на меня очень большой спрос.
– Как и всегда. Среди определенного круга людей.
Я улыбнулась. Она тоже ответила мне улыбкой. Я вышла из комнаты.
– Ты уже была раньше знакома с Афиной? – услышала я вопрос Павлина, обращенный к его мачехе.
– Нет, – последовал беспечный ответ. – Вижу ее впервые в жизни.
Мне потребовалось время, чтобы отдышаться и прийти в себя. Казалось, я только что пробежала целую милю. Однако мне предстояло еще одно вечернее выступление, и мне было некогда думать о Лепиде Поллии. Хотя я и была известной певицей, я все еще оставалась рабыней и не могла отправиться домой и поплакать в подушку, даже если мне этого очень хотелось. Мне пришлось исполнять музыку и ласково улыбаться гостям, развлекать которую меня отправил Ларций… и порой выносить это бывало столь же тяжело, как пинки и пощечины моих давних дней, когда я была безгласной тенью Лепиды.
– Прекрасный вечер, Павлин, – зевнув, произнесла Лепида, когда они вылезли из паланкина. – Выпей вина перед тем, как вернуться в казармы.
– Я лишь загляну к Сабине.
– Как пожелаешь.
Сабина уже засыпала, держа в руках матерчатую лошадку, набитую соломой. Глаза девочки были закрыты, и она трогательно улыбалась. Павлин осторожно погладил ее по голове и тихонько выскользнул из комнаты.
В доме было темно и тихо. В жарком воздухе летней ночи из атрия тянуло крепким запахом жасмина. Павлин по задней лестнице спустился в зал и прошел мимо библиотеки. Минуя последнюю комнату, комнату своей мачехи, он увидел, что дверь приоткрыта. Павлин подошел ближе и остановился.
Лепида стояла возле постели, повернувшись спиной к двери. Кучка сапфиров поблескивала на прикроватном столике. Волосы ее были распущены и черной волной ниспадали на спину. Он только сейчас понял, насколько они красивы, эти иссиня-черные локоны.
Лепида грациозно потянулась, и свет единственного светильника упал на ее белые руки. Платье голубого шелка соскользнуло с одного плеча. Лепида легонько повела другим плечом, и оно, шурша, упало на пол.
Павлин закрыл дверь и зажмурился. Устыдившись, он отпрянул назад, но наткнулся на огромную вазу. Ваза пошатнулась. Торопливо подхватив ее, он поставил ее на место, зато при этом опрокинул статую купающейся Афродиты. Грохот показался ему оглушительным, и он со всех ног бросился бегом по коридору.
На следующий день он пришел, чтобы увидеть ее. Что в этом предосудительного? Разве отец не просил его присматривать за ней? Ведь он всего лишь следует отцовской воле.
– Павлин! – Лепида протянула ему белую нежную руку. – Чем обязана? – На ней было роскошное платье зеленого шелка и жемчуга. Павлин не нашелся, что ответить.
– Ты нервничаешь? – Она провела его в атрий и опустилась на заваленную подушками лежанку. – Но почему? Собрался на встречу со своей певичкой?
Он покраснел и смутился еще больше.
– Нет, нет… я… то есть…
– Знаешь, я никак не могу понять, что ты в ней такого нашел, – произнесла Лепида, жестом приглашая его садиться. – Много лет назад она была моей рабыней.
– Но ты же сказала, что не знаешь ее!
– Я солгала. – Лепида позвонила в колокольчик и велела принести вина и закусок. – С тех пор она приобрела некоторый лоск, но все равно осталась все той же дрянью, маленькой подлой потаскушкой. Выпьешь вина?
– Ммм. Да. Спасибо. – Павлин не сводил с Лепиды глаз, когда та нагнулась, чтобы наполнить его кубок. Он не подозревал, что с ее нежных губ могут слетать такие безжалостные слова.
– Да, да, – небрежным тоном продолжила Лепида, положив на подушку белую руку. – Она обслуживала всех мужчин в нашем доме, включая моего отца. Включая и твоего отца. Принеси сладости! – бросила она появившемуся в дверях слуге.
– Моего отца? – Павлин поперхнулся и отставил кубок в сторону. – Но… но он никогда… не пользовался рабынями. Во всяком случае, в этих целях. Он считает это несправедливым. – Как же он позволил втянуть себя в этот разговор? Это неподобающе!
– Насколько я понимаю, это была ее идея. Несколько улыбок, пара кокетливых взглядов. Наверное, тебя она поймала именно на такой крючок. Ты только подумай, Павлин. Ты и твой отец делили одну женщину!..
Павлин пристально посмотрел на мачеху. От нее исходил аромат благовоний. Сильный мускусный запах. Кончики пальцев Лепиды скользнули по его колену.
Павлин вскочил на ноги.
– Мне пора идти.
В его чуть охрипшем голосе слышалось возбуждение.
Лепида повернула голову и смерила его спокойным, уверенным взглядом.
– Тебе заступать в караул? – спросила она. – Какая жалость. Попрощайся с Сабиной, прежде чем уйдешь, а то она целый день будет хныкать.
С этими словами она привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки. Поцелуй мачехи.
Павлин вздрогнул.
ЛепидаПрекрасно! Он уже нервничает. Удивляется тому, что происходит. Пусть удивляется.
А ведь он красив! Высокий, стройный, загорелый. Решительный взгляд. Кудрявые черные волосы, которые буйно вьются, несмотря на все усилия пригладить их. Когда состарится, он будет похож на Марка, но пока он молод и хорош собой. Молод и силен, у него широкие плечи, а не уродливый горб, как у отца. Да, он красив. Я раньше этого не замечала, до тех пор, пока не увидела его с моей бывшей рабыней. Именно тогда у меня и возник этот превосходный замысел.
Павлин не приходил ко мне целую неделю. Это были скучные семь дней. Рабы раздражали меня своей извечной ленью. Лавки были закрыты по причине какого-то праздника. Небо затянуто облаками – первый предвестник скорой осени. Лазурные воды бухты сделались свинцово-серыми. Сабина тосковала, каждый раз, услышав ржание лошади, подбегала к окну.
– Павлин обещал поиграть со мной, – вздыхала она.
– Теперь он играет со мной, – объяснила я ей. – Взрослые мужчины вроде Павлина не играют с маленькими девочками.
– Но ведь он обещал.
– Мужчины – обманщики, Сабина. Ступай в свою комнату. – Я легонько ущипнула ее за ухо, и она с плачем убежала к себе. Какие они все-таки надоедливые, эти дети.
Дни были тоскливые, но я их пережила. Это было частью моего замысла. Я подождала четыре дня. Затем как бы случайно наткнулась на Павлина возле казарм.
Он был голым по пояс, в одной лишь набедренной повязке, потому что только что вернулся с учебного поединка. Увидев меня, он остановился, как будто наткнулся на стену.
– Что ты здесь делаешь?
– Как грубо. Но я предвидела такой вопрос. Завтра вечером я собираюсь на пир к сенатору Халькону. Последний званый ужин сезона. Мне нужен сопровождающий. Зайди за мной завтра вечером.
– Но я…
Шагнув к нему ближе, я вытерла пот с его лба и посмотрела на кончики пальцев.
– О боги, как ты вспотел!
С этими словами я пошла прочь. Павлин остался стоять, глядя мне вслед. Готова спорить, он ошарашен и растерян, и теперь ломает голову, пытаясь понять, что же случилось.
– Разодет как истинный щеголь! – Вер даже присвистнул, когда Павлин появился перед ним в белой тоге и с перстнем-печаткой на пальце. – Кто же эта счастливица? Афина?
– Лепида. – Это имя слетело с губ его товарища, прежде чем тот успел сознать свою оплошность. – То есть моя мачеха попросила меня… Этим вечером я сопровождаю ее на пир. Только и всего.
Вер и впрямь как-то странно посмотрел на него, когда он, пятясь спиной, вышел в дверь, или ему только показалось?
– Здравствуй, Павлин! – приветствовала его Лепида, шагнув навстречу Красное шелковое платье выгодно подчеркивало округлости ее тела, на шее ожерелье с массивным рубином. Глаза подведены, губы ярко подкрашены. Как же он мог видеть в этой знойной женщине юную девушку?
Пиршественный зал был наполнен гулом голосов, громкой музыкой, ярким светом и не менее яркими нарядами. Пирующих развлекали танцоры и акробаты. На блюдах изысканные кушанья: жареные фламинго, мозги страуса, запеченные в меду и маковых зернах, и прочие деликатесы. Впрочем, Павлин даже не чувствовал их вкуса. Лепида возлежала за столом рядом с ним, смеясь, заигрывая и болтая со всеми, кроме него. Однако ее пятка, прикрытая подолом платья, незаметно для других ласкала его ногу.
– Как это восхитительно, сенатор! Непременно покажите мне… – Она потянулась через спину Павлина, чтобы рассмотреть кольцо сенатора Халькона с огромным сапфиром, и как бы невзначай коснулась грудью его шеи.
– Корнелия! Скажи, как тебе удалось приструнить твои непокорные локоны?
Лепида повернулась, якобы для того, чтобы лучше рассмотреть прическу другой гостьи, и ее соски сквозь шелк снова легонько коснулись его спины.
Павлин больше ничего не помнил об этом пире. Ничего, кроме своего острого желания тысячей разных способов заняться любовью с собственной мачехой.
– Замечательный ужин, – похвалила Лепида, когда они вышли из дома вместе с другими гостями. Начинало светать, однако на ее лице не было видно и следа усталости. – Это же надо, а я-то думала, что в Брундизии царит лишь невыносимая скука! Давно я так не веселилась! – воскликнула она и коснулась его руки.
Павлин помог ей сесть в паланкин. Лепида подобрала подол платья, давая ему короткую возможность полюбоваться белой лодыжкой. Павлин был готов поклясться чем угодно, что под столой у нее ничего не было.
Лепида бросила на него быстрый взгляд из-под черных ресниц.
– Ты ведь проводишь меня домой?
– Через два часа мне заступать в караул.
– Пусть тебя заменят.
– Я не могу. Мой центурион…
– И ты оставишь меня в столь поздний час одну лишь потому, что опасаешься навлечь на себя недовольство центуриона? – Лепида невинно похлопала ресницами. – А что сказал бы на это твой отец?
Отец.
Его отец, сгорбленный тяжестью прожитых лет, спокойный и добродушный. «Лепида, возможно, покажется тебе привлекательной и жизнерадостной, Павлин, но она еще очень юна… Обещай мне присмотреть за ней».
Павлин хотел умереть на месте.
– Садись, – предложила Лепида, откидываясь на подушки и давая ему место рядом с собой. – Мне холодно.
Он послушно забрался внутрь.
Она постучала по стенке паланкина, давая знак носильщикам. Те зашагали вперед, и паланкин поплыл над землей, покачиваясь, как корабль на волнах. Лепида плотно задернула зеленые шелковые занавески. Теперь свет уличных факелов не проникал внутрь, и паланкин превратился в темную коробку. Павлин забился в дальний угол, чувствуя, как кровь рокочет в ушах словно морской прибой.
– Ты такой тихий. Павлин, – произнесла Лепида, и ее голос прозвучал в темноте как будто громче обычного. – Выпил слишком много вина?
– Нет, – наконец смог вымолвить он. – Это против правил, против правил караульной службы.
– А ты всегда следуешь правилам? – Ее рука с острыми ноготками сжала его запястье.
– Да. Следую, – ответил он. – Так безопаснее.
– Но безопасность – это так скучно. Безопасность – это так… безопасно.
Ее руки, словно змеи, обвили его шею, и в следующий миг она до крови впилась в его губы. Однако когда Павлин нагнулся к ней, она слегка отстранилась и томно провела языком по его губам. Он со стоном впился в ее губы и дрожащими пальцами стал срывать с ее груди шелк столы. Она же задрала подол его туники и обхватила ногами его бедра. Казалось, терпкий аромат мускуса проникает ему прямо в мозг. Когда он вошел в нее, на ее губах играла торжествующая улыбка.
А потом все было кончено, и он повернулся к ней спиной. Ему не хотелось жить.
– Похоже, что мы уже дома, – произнесла Лепида и, натянув на обнаженное тело столу, выбралась из паланкина. – Ты идешь, Павлин?
– Нет, – только и смог ответить он. – Нет.
– Идешь?
Он беспомощно посмотрел на нее. Щеки ее раскраснелись. Глаза сверкали, длинная молочно-белая шея в вырезе мятого платья была похожа на стебель цветка. Лепида усмехнулась, провела языком по губам, и Павлин ощутил тупую боль в плече, там, где остались следы ее зубов.
– Да, – с трудом произнес он. – Я иду.
И он поплелся за ней как послушный пес.
Глава 11
Павлин знал, что существует лодка, доставляющая души умерших в подземное царство. Черная лодка, которой управляет ухмыляющийся лодочник с лицом-черепом. Лодкой Павлина была кровать, белая и просторная, прекрасная как облако, а ее рулевым – молодая черноволосая женщина. Она везла его в преисподнюю быстрее, чем похожий на скелет лодочник.
– Знаешь, сколько у меня было мужчин? – спросила Лепида, выгибая спину под прикосновениями его рук. – Первым стал гладиатор, мне тогда только-только исполнилось пятнадцать, так что у твоего отца я не была невестой-девственницей. Я объяснила Марку, что синяки на моем теле – результат падения с лестницы в банях, и он мне поверил. Вот глупец!
– Не говори так! – запротестовал Павлин. – Он не глупец, он умный образованный человек, он достоин уважения… так что не надо… он тот, кем я хотел бы стать…
– Кем? Уродливым горбуном?
– Не оскорбляй его! – затрясся от негодования Павлин. – Не смей!..
– Любимый сын защищает отца. Отлично, любимый почтительный сын, если ты так любишь своего отца, то убирайся прочь из моей постели!
Она лежала на боку. Простыни сползли с бедер, лишь распущенные волосы наполовину прикрывают обнаженную грудь. Губы растянуты в усмешке. Павлин не посмел сдвинуться с места.
– Я так и предполагала. – Она откинулась на спину и поманила его пальцем. – Иди сюда.
ЛепидаМне было достаточно повести бровью, как Павлин уже был у моих ног. Я впивалась ногтями в его спину, наблюдая за тем, как он изгибается в сладостном экстазе. Я могла кусать и ласкать его, и будь то наслаждение или боль, он постоянно просил еще и еще. Славный безупречный Павлин. Павлин-солдат. Павлин-святой. Павлин-пасынок. Покорный как раб, полностью попавший под мои чары.
Как это прекрасно.
Было забавно наблюдать за тем, как он пляшет под мою дудку. Я заставляла его причесывать мне волосы и натирать маслом спину. Приказывала выполнять мои поручения и носить мои покупки. Вынуждала ждать в неудобных местах, подзывала к себе и снова отправляла прочь, сердилась, когда он кричал на меня, и смеялась, когда он плакал. Я назначила встречу с одним из его друзей возле казарм преторианской гвардии и позвала туда Павлина, и он увидел, как мы занимались любовью. Я чувствовала на себе его взгляд в дверную щель, едва ли не кожей ощущала, как он ненавидит меня, наблюдая затем, как я со стонами извиваюсь под другим мужчиной, однако в ту же ночь он приполз ко мне. Кто бы мог подумать, что мужчины, мучимые чувством вины, могут быть такими смешными?
– Не ходи в караул! – приказала я ему, когда он собрался надеть нагрудник.
– Не могу.
– Я же сказала, не ходи в караул!
Он со вздохом вернулся в постель. Я же провела пальцами по его спине и рассмеялась. Из-за меня он несколько раз пропустил караулы. Он не стал рассказывать мне, как его за это наказали.
– Мы должны это прекратить, – заявил он как-то раз. – Это неправильно, это постыдно…
– Но ведь это так забавно! Если тебе нужен кто-то послушный, то отправляйся к своей тощей, как палка, черномазой певичке. Быть может, она выкроит для тебя время среди своих бесконечных выступлений.
Он смерил меня злющим, но беспомощным взглядом, но так и не убежал к своей Тее. Нет. Потому что я была лучше ее. И он это сам прекрасно понимал.
– Не здесь! – оттолкнул меня Павлин, когда я потащила его во время ужина за какую-то статую в саду.
– Почему же нет? – спросила я и провела рукой по его груди.
– Нас… нас увидят! – До нашего слуха, с очень близкого расстояния, доносился смех и голоса гостей, звяканье посуды и шорох одежды. – Если нас заметят!..
– Разве это не забавно? Неужели это не возбуждает тебя?
Он собрался что-то сказать, но я впилась ему в губы и, взяв его руку, сунула ее себе под платье. Возражений больше не последовало.
Нас никто не заметил. Хотя вполне могли заметить. Какой скандал разразился бы тогда! Жена сенатора и ее пасынок? Моего рогоносца-мужа на всем пути до Сената сопровождал бы издевательский смех римлян.
– Слышали о жене Норбана? Да, да, этот глупец оставил ее одну в Брундизии, и теперь его сын выполняет за него отцовскую работу!
О да, именно так все и говорили бы. О чем я, не стесняясь, часто напоминала Павлину.
Мой любовник отстранился от меня.
– Можно подумать, ты не знаешь, что погубишь его. – Откинувшись на локтях на подушки, я большими пальцами ног провела по пояснице Павлина. – Погубишь его карьеру. Писательскую деятельность. Положение в римском обществе. То есть буквально все. – Я щелкнула пальцами. – Марк Норбан, которому наставил рога собственный сын. Такого позора ему не пережить.
– Думаешь, я сам не знаю? – Его голос едва не сорвался на рыдание.
– Думаю, что знаешь. Восхитительно, не правда ли? Но ты же не расстанешься со мной ради собственного отца? – Я прижалась к его спине и принялась гладить ему грудь. – Что будет, если он прямо сейчас войдет сюда? Если увидит нас двоих, голых и в одной постели?
– Перестань!
– Представляю себе его лицо. – Я прижалась губами к уху Павлина. – Он, хромая, войдет в комнату, усталый после долгого пути. Все, что ему нужно – это поцеловать дорогую женушку и пригласить любимого сына на ужин. И что же он увидит? Своего обожаемого сына на красавице-жене прямо на супружеском ложе, услышит, как они стонут от наслаждения…
Павлин резко отстранился и, отбросив меня на постель, занес для удара руку.
– Собираешься ударить меня? – пробормотала я. – Что же, ударь! Думаю, мне будет даже приятно.
Павлин замешкался, не зная, что делать. Откинув голову назад, я расхохоталась. Он со сдавленным проклятием упал на меня. Я крепко обхватила его руками и укусила.
Он ненавидел ее.
Ненавидел выражение торжества в ее глазах каждый раз, когда ноги против воли вели его к ее кровати. Ненавидел розовый кошачий язычок, которым она плотоядно проводила по губам. Ненавидел злые, бессердечные слова, которые с такой невероятной легкостью слетали с ее уст.
В то же время он не мог уйти от нее.
– Что с тобой, Норбан? – однажды вечером в казармах поинтересовался Вер. – В последние дни ты сам не свой. Признайся, это твоя певичка тебя так извела?
Афина. Он уже месяц не видел ее. По сравнению со страстной, необузданной Лепидой она кажется холодной и невзрачной.
Сабина была печальна.
– Ты перестал играть со мной.
Центурион Денс был более суров.
– Прекращай это дело, Норбан! Или я отправлю тебя нести караул до самого начала сатурналий! – Денс был легендой в рядах преторианцев, немолодой, но все еще сильный воин, герой, который в ужасный Год четырех императоров сражался с толпой и спас жизнь будущей императрице. Павлин смотрел на него как на бога. Теперь же ему было совестно встречаться с ним взглядом.
Во сне он слышал лукавый шепот Лепиды. Видел ее притворно застенчивый облик в день свадьбы, видел ее бесстыдно и безнадежно соблазнительной в постели отца. Она бесцеремонно вошла в его жизнь и застряла в ней, как заноза под кожей.
– Ты ведь ненавидишь меня, верно? – неожиданно спросила она его однажды вечером, сразу после того как они закончили очередную любовную схватку в постели.
Павлин отвернулся от нее.
– Да, ненавидишь. За что же? – Она подперла рукой подбородок. – Потому что стала причиной твоего бесчестья? О боги, как это скучно! Почему в том, что мужчина теряет честь, всегда виновата женщина?
– Нет, – выдавил он. – Это моя вина.
– По крайней мере, ты хотя бы говоришь правду. – Она пальцем провела вокруг его уха. – Значит, если ты сам виноват в утрате своей чести, то за что же ты ненавидишь меня?
– Потому что тебе это безразлично, – осмелился признаться Павлин.
– Так же, как и тебе, дорогой. – Лепида ущипнула его за мочку уха. – Иначе бы ты ушел от меня прямо сейчас. Но ведь ты не можешь этого сделать, верно?
Он собрался было ответить ей, но так и не нашел нужных слов. Пауза надолго затянулась.
– Ты так не думаешь, Павлин, – заявила Лепида и сунула ему под нос свою стройную белую ногу. – Целуй!
Он покорно склонил голову и, представил себе укоризненный взгляд отцовских глаз, поцеловал подъем ее ноги. Кожа Лепиды имела привкус меда и предательства.
Письмо трепетало в его дрожащей руке, и ему казалось, что желудок вот-вот выскочит у него изо рта. Он едва успел добежать до уборной, где его несколько раз вырвало.
«Мой дорогой Павлин, – написал Марк знакомым твердым почерком. – Сенат закончил споры о необходимости дренажных канав и нового акведука, а также о снижении уровня рождаемости (по меньшей мере, вкратце), и поэтому я приезжаю домой погостить. Можешь ожидать меня…»
– Я думаю, что увижу тебя сегодня утром, – зевнув, произнесла Лепида, когда Павлин появился в атрии. Она еще не успела переодеться в дневное платье. – Получил письмо? – спросила она и потрясла свитком пергамента, зажав его кончиками пальцев.
– Он возвращается.
– Да, я уже прочитала его послание. Хочешь ячменной воды?
– Не хочу. – Павлин несколько раз прошелся по комнате туда и обратно. – Он возвращается.
– Может, хватит повторять одно и то же? – спросила Лепида, устраиваясь среди подушек.
– Лепида, нам это нужно прекратить. – Он заметил, что в вестибюле атрия уже собралась кучка рабов и, прикрыв ладонью рты, о чем-то перешептывается.
– Зачем? – Лепида протянула руку и взяла его запястье. – Разве ты не будешь скучать по мне? – Вторую руку она положила ему на колено.
– Не надо, – прошептал Павлин. – Не делай этого.
– Чего именно? – Ее пальцы скользнули выше по его бедру. – Это?
Он закрыл глаза и простонал. Было слышно, как рабы бросились врассыпную.
– Павлин! – приветственно помахал рукой из паланкина Марк. – Дай мне руку, мой мальчик! Я сидел в этом тесном ящике с самого рассвета и у меня ломит все тело.
Павлин помог отцу спуститься на землю перед входом в дом и удостоился его объятий. Ему в ноздри тотчас же ударил знакомый запах плохо постиранной одежды и чернил. Пряча глаза, Павлин уткнулся лицом в изуродованное отцовское плечо. Утро было хмурым и прохладным, но его щеки горели.
– Рад видеть тебя, мой мальчик, – с улыбкой посмотрел на сына Марк. – У тебя усталый вид. Наверно, тяжело на службе приходится?
Павлин почувствовал, что от стыда у него горят уши. На его счастье в следующий миг из паланкина вывалился целый ворох пергаментных свитков, и это помогло ему уйти от ответа.
– Смотрю, ты привез всю свою библиотеку, отец?
– Не всю. Лишь размышления Сенеки, кое-какие труды Плиния, сатиры Марциала и кое-что еще. Вот, возьми их. Нет, нет, подержи их все, а я тем времени отправлюсь поцеловать мою дочь.
Сабина, легкая как птичка, вылетела из дома навстречу отцу.
– Папа, папа! – крикнула она, бросаясь Марку в объятия.
– Скучала по мне, малышка? – спросил сенатор и звучно чмокнул ее в щеку. – Я тоже по тебе скучал и приготовил для тебя подарок.
– Пони? – радостно спросила девочка.
– Нет, он бы не поместился на носилках. Ожерелье из кораллов. Будешь в нем такая же красивая, как и твоя мама.
– О, Марк! Наконец-то ты вернулся! – с притворной радостью воскликнула Лепида, спускаясь вниз по ступенькам. На ней было зеленое шелковое платье и жемчуга, свадебный подарок мужа.
От неожиданности Павлин выронил свитки и неуклюже кинулся их подбирать. Краем глаза он увидел, как Лепида, улыбаясь, что-то нежно шепчет на ухо отцу. Как она только может? Всего час назад она страстно извивалась под ним, обхватив ногами его бедра, царапая острыми ногтями ему спину. Как она может делать такое и невинно смотреть в глаза мужу, радостно приветствуя после долгой разлуки?
– Добро пожаловать домой! – сказала Лепида и поцеловала Марка в щеку. Затем ее взгляд скользнул через плечо и остановился на Павлине.
Он не верил, что сможет когда-нибудь посмотреть отцу в глаза.
Наконец-таки все закончилось. Закончилось, и отец никогда ни о чем не узнает. Даже если Лепида попытается что-то предпринять…
В тот вечер за ужином она не сводила с него глаз, игриво водя язычком по краю наполненного вином кубка. От волнения он перевернул вазу с виноградом.
– Осторожнее! – воскликнул Марк, успев подхватить вазу прежде, чем та упала со стола. – Ты здоров, Павлин? Ты что-то неважно выглядишь.
– В казармах ему не дают ни одной свободной минуты, дорогой! – пояснила Лепида и наполнила вином кубок мужа. – Два последних месяца я почти не видела его. Сабина вся извелась от одиночества, очень тосковала по Павлину.
– Я… я направил прошение о переводе в другой легион, – пролепетал Павлин. – Император взял с собой когорту преторианцев в Дакию…
– Ты покидаешь нас? А ведь я только приехал. Разве так можно? – удивился Марк.
– Нет, никакой спешки нет. Это будет нескоро, – с улыбкой произнесла Лепида.
Павлин встал, в очередной раз чуть не опрокинув вазу с виноградом.
– Мне пора в казармы.
– Останься, – попросил Марк, тоже вставая. – Я уложу Сабину спать и займусь составлением списка новых свитков, а ты мог бы развлечь Лепиду рассказами о твоих боевых подвигах.
Павлину показалось, что его сердце упало в желудок.
– Ты весь вечер будешь составлять этот список? – уточнила Лепида, по-прежнему не сводя глаз с Павлина. – Но ведь это займет много времени, пожалуй, всю ночь.
– Пожалуй, лучше приступить к делу прямо сейчас. Если я оставлю эти свитки здесь, то рабы непременно засунут их куда-нибудь. Тогда мне их ни за что не найти.
– Мне надо идти, – повторил Павлин, чувствуя ненависть к самому себе.
– Останься! – Легкая рука Лепида легла на его сильную руку.
Уходи. Уходи, прежде чем ты пожалеешь о том, что жив, а не мертв.
И он послушно подчинился ее воле.
