Текст книги "Хозяйка Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)
Учитывая неприхотливые вкусы Домициана, я была удивлена красотой его виллы в Тиволи.
Это был настоящее произведение искусства из белого мрамора: украшенные колоннами дорожки, террасы садов, вазы с лилиями и тихие пруды, мозаики, серебряные нимфы в нишах. Роскошное и уютное гнездышко, спрятанное в горах всего в миле от прекрасного города Тиволи, где даже тот, кто всегда на виду у всех, может наконец побыть в одиночестве. Домициан прибыл сюда на день или два позже меня. В кои веки рядом с ним не было толп придворных или роя усердных секретарей. Не считая молчаливых рабов, император Рима и я были совсем одни. Как это странно и непривычно.
– Я приказал подать обед на террасе, – сказал он мне. – Через час.
Я тщательно выбрала свой наряд в комнате из розового мрамора, которая когда-то могла принадлежать Юлии: простое белое платье с серебряным поясом под грудью. Распущенные волосы ниспадали на спину. Никаких украшений, кроме бронзового перстня Ларция на одной руке и массивной жемчужины на другой. Как приятно после всех этих пышных нарядов ради разнообразия облечься в простое платье. Я отодвинула в сторону баночки с румянами и босиком вышла на террасу. Под ивовым деревом стояли два серебряных ложа, тишину и покой нарушало лишь журчание струй.
Император уже ждал меня: облокотившись на одно из лож, он быстро пробегал глазами свитки, небольшой горкой лежавшие перед ним.
– Весталка, – произнес он, увидев мой белоснежный наряд.
– Нет, просто девушка на загородной вилле.
Я прилегла с ногами на соседнее ложе и принялась за угощения, которые на блюдах бесконечной вереницей приносили молчаливые рабы. Тут были и страусиные яйца, и языки фламинго, и оленина с розмарином, и засахаренные орехи, и пирожные с кремом, и старое красное вино в инкрустированном драгоценными камнями графине – как это не похоже на обычную трапезу Домициана, состоявшую их куска мяса с хлебом и кружки пива! Не скрылись от меня и другие перемены: шелковые подушки на ложах, хотя обычно император презирал роскошь и негу, массивные серебряные блюда, хотя обычно он ел с глиняных тарелок, а вместо обычной шерстяной туники на нем было яркое одеяние из роскошного восточного шелка.
Он оторвал взгляд от свитков и посмотрел мне в глаза.
– Ну как, я тебе нравлюсь?
– Да, – улыбнулась я.
– Да, – он словно пробовал на вкус это слово. – Ты скажешь это любому мужчине. Кстати, сколько их у тебя было?
– Что?
– Сколько, – спрашиваю я.
Его взгляд привел меня в замешательство: не то чтобы совсем отсутствующий, но какой-то далекий.
– Довольно притворяться, Афина. Хорошо, попробую угадать. Сто?
– Не знаю, – сказала я и добавила спокойно: – Нет, только ты.
– Отличный ответ. Быстрый, убедительный, уклончивый. Ты могла бы заседать в Сенате, не будь ты шлюхой.
– Я…
– Сколько тебе? Двадцать четыре? Ты наверняка начала рано…
– Цезарь…
– Во сколько? В двенадцать лет? В тринадцать? Когда ты научилась столь превосходно лгать?
Я поставила кубок на стол.
– Какой у тебя отсюда открывается прекрасный вид. Можно взглянуть?
Не дожидаясь ответа, я подошла к краю террасы. По небу пролегла зловещая красная полоса – это все, что осталось от заката, а из-за крыши виллы неспешно выплывала луна. Я посмотрела вниз, мимо моих босых ног. Терраса не имела балюстрады, лишь только этот мраморный край, который обрывался примерно на десять локтей [4]4
примерно 15 метров. – Примеч. пер.
[Закрыть]вниз, если не больше, к неспешно текущей реке.
– Опасно, не правда ли? – раздался за моей спиной голос Домициана.
– Верно, опасно. – Я обернулась и посмотрела на него. – Но у меня хорошее чувство равновесия.
Он на мгновение пристально посмотрел на меня, затем поднялся с ложа и, перейдя террасу, встал рядом со мной. Было слышно, как на нем шуршит восточный шелк.
– Какой великолепный вид, – произнес он. – Утром от реки облаком поднимается туман – словно Юпитер, пришедший к Данае. Воистину великолепный, – повторил он и потрогал мои волосы.
– Ты часто приезжал сюда с Юлией? – не удержалась я от вопроса.
– С Юлией? – он произнес это имя так, как будто слышал его в первый раз. – Нет. Она не любила эту террасу, боялась сорваться вниз. Не то что ты.
Домициан намотал мои волосы себе на руку.
– Но ведь ты не Юлия, верно? – Глядя отсутствующим взглядом куда-то на другой берег реки, он резко дернул мою голову назад. От боли у меня на глазах выступили слезы. – Юлия никогда бы не осмелилась встать у самого края.
Он высвободил руку из моих волос, и мне стало не так больно. Я стояла, застыв на краю террасы, а он тем временем провел пальцем по мой шее, я бы даже сказала, почти погладил, этот мужчина, который ни разу не прикасался ко мне игриво. Я ощущала его руку у себя на шее, ощущала его дыхание, и, тем не менее для меня явилось полной неожиданностью, когда пальцы Домициана взяли меня за горло и крепко сжали.
– Ну как, а теперь тебе страшно? – спросил он, и в глазах его читалось едва ли не детское любопытство.
Пальцами ног я ощущала холодный мрамор.
– Нет.
– Лжешь, – его пальцы еще сильнее сжали мне горло.
– Возможно.
– Ты скована ужасом.
– Нет.
– Тебе известно, как я поступаю со лжецами?
Кажется, я постепенно начинала получать представление об этом. Мы вместе качнулись на краю мраморного обрыва. Похоже, что я сейчас упаду вниз.
И я упала… опустилась на четвереньки на твердый холодный мрамор. Это Домициан оттолкнул меня от бездны. Я жадно ловила ртом воздух, дыхание рвалось из горла едва ли не хрипом. Затем посмотрела на него снизу вверх.
На какое-то мгновение он задержал на мне взгляд. Затем улыбнулся знаменитой улыбкой всех Флавиев, которая тотчас смягчила его черты.
– Ты еще это признаешь, – весело произнес он. – Ты еще признаешься, что тебе страшно. А теперь нас ждет постель.
И его сильная солдатская рука подхватила меня.
Я медленно открыла глаза. Синяки. Боль во всем теле. Мужская рука на моем голом плече.
Я отодвинулась и едва не упала с кровати. Однако этот мужчина был светловолосым греком, одетым в грубую тунику раба, и он почти дружески улыбнулся мне. Императора рядом не было.
– Кто ты? – услышала я собственный голос.
Но раб лишь улыбнулся мне в ответ и принялся приводить в порядок комнату: собирал подушки, аккуратно складывал простыни. Затем наклонился, чтобы поднять с пола платье и, посмотрев на пятна, поморщил нос.
– Можешь выбросить, – сказала я ему.
Он посмотрел на меня с таким искренним сочувствием, а потом вновь перевел взгляд на грязное платье, которое держал в руках. Я даже отвернулась от стыда. Впрочем, он уже не раз видел такое. Я не стала протестовать, когда он поднял меня с кровати. Сомневаюсь, что я была способна держаться на ногах без посторонней помощи.
Он отнес меня в небольшое банное помещение зеленого мрамора, примыкающее к моей спальне. Бассейн был уже полон горячей воды, от которой поднимался пар. Кто-то уже успел развести в жаровне огонь. Раб опустил меня в теплую воду и, словно маленького ребенка, искупал – потер меня лоскутком мягкой ткани, втер мне в волосы масло камелии. При этом он старался не давить на синяки, чтобы не сделать мне больно.
– Как твое имя? – поинтересовалась я.
Раб улыбнулся и приподнял меня из бассейна. Вытерев насухо полотенцем, он завернул меня в одежды и вынес на улицу. Я быстро покачала головой.
– Нет, я не хочу идти… – Только не на террасу. – Ты знаешь, где сейчас император?
Он издал какие-то звуки, призванные меня успокоить, и обвел рукой пустую террасу. Здесь стояло лишь одно ложе, а на столе – лишь одна чаша и один кубок. Над мраморным краем от серебристой реки, клубясь, поднимался туман – Юпитер спешил к Данае. Какая дивная красота!
Я зарылась лицом в ладони.
Я смутно отдавала себе отчет в том, что этот молчаливый грек со мной. Он усадил меня на ложе, приподнял мои влажные волосы, и я ощутила прикосновение гребня.
Я раскачивалась взад-вперед в лучах теплого майского солнца, зажмурившись и уткнувшись лицом в ладони, чтобы ничего не видеть.
– Приветствую тебя, моя дорогая.
Я так резко выпрямилась, что едва не свалилась с ложа. Но это был не Домициан, а толстый коротышка лет тридцати, круглолицый, с челкой приглаженных локонов надо лбом.
– Я Несс, – представился он, сияя улыбкой. – Астролог нашего императора. Как я полагаю, ты его новая наложница. Рад с тобой познакомиться. Кстати, императора здесь нет. Уехал по каким-то государственным делам и, если не ошибаюсь, будет отсутствовать весь день.
Я кивнула в знак приветствия. Правда, губы мои не смогли произнести ни единого слова, но, похоже, Несс этого не заметил. Потому что опустился на резной табурет напротив моего ложа и выставил вперед пухлые, обутые в сандалии ноги.
– Афина, кажется, так тебя зовут. Насколько мне известно, так звали одну богиню. Ага, вижу, ты уже познакомилась с Ганимедом. Это он причесывает тебе волосы. Согласись, ему идет это имя.
Я посмотрела на раба, и он улыбнулся мне через плечо. Ганимед – «прекрасный юноша», что ж, действительно, удачное имя. У него были синие глаза, светлые волосы, а сложен он был как Аполлон. Скажу честно, мы было приятно ощущать нежные прикосновения его рук.
– Спасибо, – поблагодарила я осипшим голосом.
– Он немой, – сообщил Несс. – Более того, немой от рождения. Впрочем, какая разница, поскольку у всех остальных рабов на этой вилле вырваны языки.
Я в упор посмотрела на упитанного астролога.
– Но ведь ты не нем.
– Верно, но ведь я не раб. Хотя, если посмотреть, чем я лучше их? Кому нужны астрологи в наши дни? Поэтому я привязан к императору и этому своему месту. Кстати, ты будешь есть эти булочки?
Я подтолкнула к нему тарелку с едой.
– Почему… почему астрологи в наши дни никому не нужны?
– Потому что быть астрологом противозаконно. Император своим указом изгнал всех астрологов, правда, мои услуги он счел полезными – что вполне естественно. Ибо я лучший. Поэтому он и счел возможным оставить меня при себе. Признаюсь честно, мне нравится моя работа. Изысканная пища, в избытке вина, жалованье платится регулярно.
С этими словами он намазал булочку медом.
– А теперь твоя история. Я просто сгораю от любопытства.
– Я певица. Он увидел меня, я ему понравилась, он привез меня сюда. Вот и все.
– Ты должна научиться добавлять к своей истории яркие подробности, моя дорогая. Не бойся бахвальства. Я, например, никогда не стесняюсь прихвастнуть. В тебе должно быть нечто особенное, иначе он никогда бы не остановил свой выбор на тебе. Признайся, в чем твой секрет?
– Мой секрет? – Я прижала ладонь к горлу. – Я не похожа на Юлию.
– А-а-а, понятно, – протянул Несс, и в его пронзительных глазках вспыхнули искорки сочувствия к моим синякам. – Странная девушка была эта Юлия. Такое болезненное создание, однако она терпела восемь лет его… – Несс не договорил и поспешно прокашлялся. – Я хочу сказать, на самом деле она была не такая уж и болезненная, как на первый взгляд. Честное слово, я страшно удивился, когда она умерла. Готов поклясться, ей еще было жить и жить. Я ведь читал ее гороскоп. Но она взяла свою судьбу в собственные руки. Некоторые люди способны на такое. – Несс вздохнул и впился зубами в персик.
– Ты читал ее гороскоп?
– Да. И ее ладонь. Скажу тебе чистую правду. Ладонь я предпочитаю звездам. Не нужно делать никаких расчетов.
– А линии жизни на моей ладони ты не прочтешь? Хотелось бы знать, когда я ему наскучу.
Услышав мой хриплый голос, Несс пристально посмотрел на меня и протянул мне пухлую руку. Я в ответ протянула ему свою.
– Я не стану произносить заклинаний, не стану делать движений, к которым вынужден прибегать время от времени. – Несс бегло пробежал глазами мою ладонь, как какой-нибудь писарь, читающий свиток. – Итак, твое прошлое, – я вижу жаркое место, жаркое и засушливое. И шестиконечную звезду, что указывает на племя Давидово, так что жаркое и засушливое место – это Иудея. Вижу город, в котором царит смерть, мертвые тела навалены друг на друга в три-четыре слоя. Что ж, в истории Иудеи есть немало темных страниц. Ну ладно, пропустим эту часть. Затем идут новые города и новые люди, и даже новое имя. Музыка, вот то единственное, что остается неименным. Она пролегла по твоей руке подобно золотой нити. Несколько старых неприязней. Впрочем, есть и старая любовь, причем не одна. Воин – я вижу его, он оставил на твоей ладошке глубокий след. И, подобно облаку, окружен рукоплесканиями толпы. Скажи, это что-нибудь для тебя значит?
– Нет, ничего, – хрипло ответила я. – Продолжай.
– После воина – ребенок. О, прошу тебя, не бойся. Я никому не скажу. Затем я вижу других детей, но это мы уже переместились в будущее. Да-да, причем не одного ребенка, а целый выводок.
– Чьи это дети? – спросила я.
Только не дети Домициана, только не его! Я подумала о египетском снадобье из смолы аюта и о стручках акации, которые способны предохранить от зачатия; о настойке мяты и руты, которая может оборвать беременность, если паста аюта не помогла. Все это были уловки шлюхи, которым я научилась, когда жила в портовом лупанарии, и мне не раз приходилось к ним прибегать. Домициан не станет отцом ни одному из моих детей.
– Чьи это дети – не видно. Ведь это всего лишь ладонь. А здесь, у основания этого пальца, я вижу венец. Мы оба знаем, кто это такой. Линии здесь пересекаются друг с дружкой, значит, время испытания близко.
– Сколько еще ждать? – шепотом спросила я.
– Не знаю. Какое-то время, судя по всему. Нелегкое время, и его исход неясен. Более того, – Несс загнул мне пальцы поверх ладони и подтолкнул ко мне руку, – нелегкое прошлое, моя милая, нелегкое будущее. Прости, но ничего утешительного сказать не могу.
– Какое-то время? – повторила я. – А точнее нельзя сказать? Сколько оно продлится?
Ганимед легонько похлопал меня по голове.
– Во времена, подобные нынешним, я не люблю заглядывать в будущее, – ответил Несс и подтолкнул ко мне чашу. – Угощайся. Возьми себе булочку.
Глава 19
ТеяГанимед заставил меня отправиться за покупками. Я посетила самые дорогие из торговых мест Тиволи, и хотя лицо мое было скрыто вуалью, все прекрасно знали, кто я такая.
– Госпожа, не желаешь ли благовоний?
– Не хочешь ли купить румян из Индии?
– Шелк! Купи шелк, чтобы лицо твое сияло его светом!
Я деревянной походкой шла по рынку, указывая на товары, которые хотела бы купить. Я выбирала такие вещи, которые со временем не обесценятся – золотые статуэтки и украшения из слоновой кости, небольшие вещицы, которые в иных обстоятельствах можно легко вынести с собой из дома. Ганимед шагал у меня по пятам как верный пес. Благородные матроны, завидев меня, удивленно выгибали выщипанные брови, пара легионеров ткнули друг друга локтями в бок. И все как по команде уступали мне дорогу.
Украшения. Я вошла в первую же лавку и, указав на блюдо с кольцами, на глазах у растерянного торговца, принялась нанизывать их себе на пальцы. По два-три на один палец, – золотые, серебряные, украшенные жемчугом.
– Браслеты, госпожа?
– Да, – ответила я и принялась надевать их на руки – один, второй, третий… Вскоре они уже гремели на мне, как кандалы на каторжнике. Напоследок я застегнула на шее еще три или четыре ожерелья. – Управляющий императорским поместьем оплатит твой счет, – сказала я и с гордым видом вышла из лавки, унося с собой поистине царский выкуп. Я надеялась, что когда императору наскучит мое общество, все это золото, серебро и драгоценные камни помогут мне купить себе будущее.
Поскорее бы это произошло!
Я перешла дорогу, направляясь к ближайшей скамье – прохладному брусу мрамора рядом с храмом Юпитера. Рядом со мной, едва не сбив меня с ног, резко остановилась какая-то повозка. Впрочем, никто не выругался, никто не пригрозил мне кулаком. Я была женщиной императора. Кто посмел бы прикоснуться ко мне? Преторианец в краснозолотом плаще, что вышагивал позади меня, был приставлен ко мне отнюдь не для того, чтобы ограждать меня от возможных посягательств, а чтобы я не сбежала.
Ганимед что-то вопросительно промычал.
– Да, – сказала я, присаживаясь, – ты был прав, что вытащил меня за покупками. Это просто чудесно!
А еще чудеснее оказаться одной, потому что император вернулся в столицу и, по всей вероятности, его не будет до следующего вечера.
Я подставила лицо ветерку. Какой чудесный день! Немного ветрено, однако не холодно, хотя я на всякий случай набросила на плечи шерстяной плащ. Можно сказать, день прекрасный во всей отношениях.
Я плотнее обернулась в плащ, довольная своими покупками.
– Ганимед! Ганимед! Это ты?
Я подняла глаза. Ганимед, сияя улыбкой, отложил мои покупки в сторону, а сам торопливо поднялся, чтобы отвесить поклон невысокой женщине в желтом платье, которая спускалась с дорогих, украшенных золотом носилок.
– Да-да, я тоже рада тебя видеть! – произнесла она. – Как жаль, что ты больше не мой раб! С тех пор, как я тебя потеряла, мне никто ни разу не сделал хороший массаж! Ой, а это кто? – Незнакомка обернулась в мою сторону, буквально буравя меня темными глазами.
– Афина, госпожа, – тотчас нашлась я с ответом и поднялась со скамьи.
– А я Флавия Домицилла, – ответила женщина в желтом платье и пухлой ручкой сделала мне знак – мол, жесты уважения с моей стороны больше не требуются. – Я живу на вилле вон за тем холмом. Вернее, я живу там сейчас. Мой муж был наместником Сирии, но император недавно отозвал его, и я наконец надеюсь обзавестись настоящим домом и превратиться в римскую матрону. Император, – добавила она как бы невзначай, – приходится мне дядей. Или что-то в этом роде.
Так вот кто она такая! Флавия Домицилла! Вторая дочь императора Тита от первого брака. Племянница Домициана. Не такая интересная и не такая скандальная, как ее единокровная сестра Юлия, поскольку удачно вышла замуж и родила положенных каждой добропорядочной женщине двух сыновей. Так что не исключено, что сейчас передо мной, улыбаясь знаменитой улыбкой Флавиев, стояла мать будущего императора.
– Тебе непременно следует как-нибудь приехать ко мне на виллу, – весело произнесла розовощекая Домицилла. – Если добираться на носилках, это займет не больше пятнадцати минут. Я обожаю принимать гостей! К сожалению, боюсь, сама я не могу нагрянуть к тебе в гости, потому что мой дядя не переносит непрошенных посетителей.
Я удивленно заморгала. Патрицианка, женщина из рода Флавиев, приглашает к себе в гости, и кого? Презренную потаскушку, наложницу своего дяди! Неужели ей неизвестно, кто я такая?
– Император тебе про меня рассказывал?
– Нет, конечно. Он никому ничего не рассказывает. Зато рабы большие любители почесать языком, даже те, что немы. Я наслышана о твоем удивительном голосе. Так что ты должна непременно приехать ко мне и усладить мой слух своим пением. А еще говорят, будто ты играешь на лире? Ой, что это такое? Неужели синяк?
Я резко подняла на нее глаза, в надежде найти в них любопытство. Однако она посмотрела на синее пятно у меня на запястье без особого интереса.
– Я упала с носилок, госпожа, – ответила я и поспешила натянуть пониже рукав. Интересно, сколько ей известно о Домициане, этой патрицианке в желтом платье, от которой, подобно индийским благовониям, исходила свойственная Флавиям аура доброжелательности и участия? Какими секретами делилась с ней ее ныне покойная единокровная сестра?
Хотелось бы знать, что ты унаследовала от дяди. Только ли его глаза? Но, может, и его пристрастия?
– Попроси Ганимеда, чтобы он приготовил для тебя свой знаменитый бальзам. – Флавия сделала мне знак, приглашая следовать за собой, и я зашагала с ней рядом. Моя новая знакомая шла по улице уверенной походкой человека, который знает, что перед ним, уступая дорогу, расступится любая толпа. – Он готовит ароматную пасту, которая хорошо лечит порезы и синяки. Он вечно смешивал какие-то снадобья для моей сестры Юлии. Она тоже постоянно вываливалась из носилок.
Я вопросительно посмотрела на Флавию Домициллу. Она тоже повернулась ко мне, буравя меня пронзительным взглядом своих проницательных немигающих глаз, которые так не вязались с ее розовым пухлым личиком.
Я вновь поспешила отвесить поклон.
– Спасибо, госпожа.
– О, дорогая моя, можешь просто называть меня Флавией, – произнесла моя новая знакомая и похлопала меня по руке. – Ой, боюсь, что мне нужно поторопиться. Столько дел сегодня утром, что страшно подумать! Помнишь, что я тебе сказала? В самое ближайшее время жду тебя в гости.
Мгновение – и ее желтое платье уже скрылось из виду. Шагавший следом преторианец напомнил мне хвост кометы – с такой поспешностью он устремился вслед за ней.
К вечеру император вернулся.
– Я буду все лето то уезжать, то приезжать сюда снова. Советую тебе к этому привыкнуть.
– Хорошо, господин и бог.
– Мне казалось, мы остановились на «цезаре».
– Да, цезарь.
– Потому что евреи верят лишь в одного бога. Ведь и ты тоже? Поэтому когда ты называешь меня «господин и бог», то либо лжешь, либо считаешь, что я и есть тот самый единственный еврейский бог.
– Не хочешь ли вина?
– Нет, не хочу. Так как все-таки, Афина? Я бог или ты мне лжешь?
– Ты обвинишь меня во лжи независимо от того, что я скажу.
– Что ж, может, и так. – Домициан откинулся на подушках. – Так каков он, этот твой единственный истинный бог?
– Он суров, но справедлив.
– Он берет в жены смертных женщин, подобно Юпитеру?
– Нет, потому что он и мужчина и женщина одновременно.
– Не удивительно, что евреи такие несчастные. Скажи мне, ты боишься этого своего женоподобного бога?
– Да, боюсь.
– А меня нет?
С этими словами он взял мои волосы в руку и пригнул мою голову к краю ложа. Я успела отвернуться, поэтому острый край соприкоснулся с моей щекой, а не с глазом.
– Почему?
Мне было нечего сказать ему в ответ.
Долгие дни. Палящее солнце. Я чаще бывала одна. Домициан то уезжал в Рим по государственным делам, то возвращался. Я постоянно совершала вылазки в город за покупками и принимала бесконечные ванны. Мне не давали покоя мысли о Виксе – я не сомневалась, что он отравлял жизнь Пенелопе. Я также читала гороскопы, которые составлял для меня Несс. Звезды несли мне все те же дурные известия, что и ладонь. Вид у Несса был виноватый. Ганимед поглаживал ему руку и что-то бессловесно мычал, явно пытаясь успокоить. Интересно, они случайно не любовники? Впрочем, в Ганимеда влюбился бы любой, даже несмотря на его немоту.
Домициан, в перерывах между работой над новым сводом законов, сочинял труд по уходу за волосами. Волосы у самого были редкие, и не дай бог что-нибудь упомянуть об этом в его присутствии. Я для придания блеска посоветовала ему ополаскивать их цветочным настоем, но мне было велено замолчать… И все же, император, сочиняющий труд по уходу за волосами? Впрочем, у всех нас свои слабости. Император Тиберий играл с рабынями. Клавдий занимался изучением этрусков. Домициан писал про волосы. Другое его увлечение состояло в следующем: выстроив рабов под террасой, стрелять из лука, целясь между их растопыренными пальцами. В этом деле он хорошо набил руку, никогда не попадал мимо цели, а если и попадал – то лишь нарочно. Будучи в дурном настроении, он бывал точным, будучи в веселом – обожал стрелять мимо цели.
Я пела Ларцию песни. Он был крупный, розовощекий и довольный. Пенелопа тоже. Она сказала, чтобы я побольше спала. Ларций сказал, что у меня осипший голос. Это потому, что меня слишком часто душат, ответила я совершенно серьезно, и он меня понял. Затем он исчез, и когда я проснулась, то поняла, что это был всего лишь сон.
Тем временем прошел уже месяц. Осталось лишь несколько месяцев лета. Домициан вернется в Рим, а я вернусь в Брундизий, назад к моему сыну, к Ларцию и его ласковому голосу. Всего несколько месяцев. Но, о боже, как медленно они тянутся!
– Несс сказал мне, что ты познакомилась с моей племянницей, Домициллой.
– Верно.
– Пустая девчонка, совсем, как ее мать. Между прочим, христианка. Тебе известно, кто они такие, эти христиане? Скорее крысы, а не люди. Обожают ютиться в катакомбах, где рисуют по стенам рыб. Я уже подумываю о том, чтобы забрать у нее обоих сыновей, но пока что они производят впечатление настоящих римлян.
– И тогда они станут твоими наследниками?
– Верно. Поскольку моя жена не подарила мне собственных сыновей. Или ты решила осчастливить меня сыном? Я слышал, что у тебя есть, по крайней мере, один ребенок…
– Его воспитывают приемные родители, – быстро нашлась я с ответом. – Не люблю детей. Я его даже ни разу не видела.
Господи, пусть он в это поверит. Я представила себе Викса в руках у этого чудовища.
– Открой глаза, – приказал Домициан, – и скажи мне, что ты меня боишься.
– Нет.
– Я по запаху чую, что да.
– Нет.
Долгие ночи. Луна, истекающая расплавленным серебром. И ни разу одна. Долгие, долгие ночи, полные странных вещей. Острое перо, которым император любил налету пронзать мух и которое использовал также и в других целях. Мягкие браслеты на цепях, которыми мои руки бывали прикованы к ложу. Вечные вопросы: «Ну как, больно? Нет? А если я затяну туже?» И никакого сострадания во взгляде, деловитые движения ученого натуралиста, ставящего опыты.
Боже мой, какой наивностью было полагать, будто в лупанарии плохо. Нет, там было не плохо, а просто тоскливо. Утомительно, но не плохо. Плохо, это когда веселый голос среди ночи спрашивает: «А теперь боишься? Остается еще несколько часов, чтобы это выяснить».
Банка за банкой притирок и бальзамов Ганимеда.
– О, еще не все так страшно, Тея, – мягко говорила мне Юлия в моих снах, как всегда, подобно весталке, облаченная во все белое. – Я вытерпела восемь лет.
Прости, Юлия, я перед тобой виновата. Я считала тебя сумасшедшей. Я сама уже почти сумасшедшая. Он любил наблюдать за тобой спящей?
Миновал второй месяц, но как мучительно медленно.
– Ты какая-то бледная, Афина, – заметила Флавия Домицилла, поздоровавшись со мной. – Ты мало бываешь на солнце. Мне все равно, что там говорят эти бледные как тени красавицы, но солнце для того, чтобы им наслаждаться, чтобы купаться в его лучах, мы же бежим от него, словно орда варваров. А как поживает император?
– Очень хорошо, – ответила я.
Как правило, других вопросов Флавия Домицилла не задавала, я же не вдавалась в подробности.
– А как поживают ваши сыновья?
Лицо моей собеседницы просияло.
– Носятся повсюду, смуглые, словно финикийцы, причем заявляют, что ни за что на свете не вернутся в город и будут жить здесь всю жизнь.
– А твой супруг?
Мне довелось встречать Флавия Клемента. Это был бледный мужчина, который явно догадывался о моей профессии, однако держался со мной с той же безупречной учтивостью, что и со всеми женщинами – начиная супругой и кончая последней рабыней.
– Думается, свежий воздух идет ему на пользу. Клянусь, я тоже никогда не вернусь в город! Мне здесь так хорошо. И у меня есть любимое дело – я по кирпичику разбираю старую виллу, чтобы на ее месте построить новую. На прошлой неделе мне выложили на полу мозаику.
Я посмотрела себе под ноги и впервые обратила внимание на орнамент – круги из двух рыб с переливающейся чешуей.
– Как красиво! – воскликнула я. – Рыбы, если не ошибаюсь, это христианский символ?
– О, смотрю, мой дядя уже рассказал тебе о моем небольшом грешке. – Домицилла улыбнулась, и на ее пухлом лице появились ямочки. – Да, я христианка. Вольноотпущенник моей матери, Траке, тоже им был, а учитывая, с какой легкостью моя мать меняла мужей, то Тракс был мне почти как отец, и что-то, чему он учил меня, осталось в моей душе. Боюсь, что для императора я – источник постоянной неловкости. Ведь это ни для кого не секрет, хотя на публике я, как и положено, выполняю все обязательные обряды.
– Ты… я бы советовала тебе быть осторожнее, госпожа Флавия, – с надлежащей учтивостью произнесла я. Мне нравилась эта женщина: она держалась со мной душевно и искренне. Впрочем, пропасть между нами, патрицианкой и наложницей, все равно была огромна. – Император как-то раз обмолвился, что хотел бы забрать у тебя сыновей, если они не будут воспитываться как настоящие римляне.
– Но их именно такими и воспитывают! К тому же он никогда не отнимет их у меня. Потому что куда он их поселит? В свой дворец? Да он не любит детей и вряд ли станет терпеть их постоянное соседство. В конечном итоге он махнет рукой на мои убеждения как на обыкновенную блажь. Тем более что это так и есть. Кому есть дело до того, что я время от времени отношу своим бедным собратьям корзины с едой?
Ее спокойный тон тотчас вселил в меня подозрения. Думается, дело не ограничивалось одними только корзинами с едой. Интересно, эти толпы рабов, которых полным-полно на ее красивой вилле, они на самом деле рабы? А оборванные дети перед ее дверью, это просто нищие? В семействе Флавией имелось немало секретов как о самых добрых и сострадательных его членах, так и о самых жестоких. Но она ни разу не пыталась выведать у меня мои, и я же в свою очередь не стала расспрашивать о ее. Вот и сейчас она уже весело щебетала о чем-то еще, перескочив на другую тему, гораздо более невинную и безопасную.
– …Несс составляет для тебя гороскоп? Думается, ему можно верить, Несс лучший астролог во всей империи. Жаль, конечно, что моя вера не позволяет мне пользоваться услугами астрологов. Ну разве он не душка? Возможно, я тоже прибегну к его услугам. Он всегда был благодарен мне, с тех пор, как одолжила ему моего Ганимеда, чтобы тот сделал ему массаж. Назад я его так и не получила. Несс даже придумал какое-то невероятное предсказание, лишь бы оставить его у себя. Моя вера запрещает мне снисходительно относиться к любителям юношей, однако должна сказать, что они счастливы.
Ее разговоры всегда улучшали мне настроение. Похоже, она тоже это знала. Она всегда приглашала меня зайти к ней в гости и никогда не задавала вопросов. Интересно, этот урок она вынесла, общаясь с Юлией?
Я подумала об Арии.
Сильное тело, излучающее жар даже сквозь синюю тунику. Волосы пылают на солнце красной медью. Бугры мышц, перекатывающиеся под упругой кожей. Шрамы на тыльной стороне ладони, на лбу, на плече. Теперь на мне примерно шрамов столько же. Странные. Небольшие белесые шрамы, нанесенные небольшими острыми предметами там, где это не будет сразу бросаться в глаза. Никаких видимых шрамов, нанесенных мечом.
Суровое лицо. Сломанный нос. Серые глаза. Тонкие губы. Бровь, разрезанная напополам лезвием ножа. Терпкий мужской запах, запах нагретой на солнце кожи, железа, песка арены. Но только не крови, – почему, трудно сказать. Кровь успевали смыть.
Твердые руки, теплые ладони, которые иногда сжимали кубок с вином или меч, или горло. Или же просто нежно прикасались ко мне. Чтобы дарить наслаждение, а не боль.
Уходи Арий. Уходи, оставь меня, прошу тебя.
