Текст книги "Холодная весна"

Автор книги: Кэрол Тауненд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Глава шестая

В часовне вдовая графиня Мари, как ее будут теперь называть, застыла рядом с открытым гробом, который был установлен перед алтарем. Ее черные глаза не отрываясь смотрели на лицо мужа. Новый зеленый халат ее больше не интересовал. На ней были скорбные вдовьи одежды, которые ей предстоит теперь носить до конца своих дней.

Сгорбившись и опираясь на клюку, она стояла, не обращая внимания на то, что вокруг снуют слуги, а соратники покойного графа входят в часовню один за другим, чтобы отдать усопшему последние почести. Щеки Мари де Ронсье были даже не восковой бледности, как раньше, а казались просто прозрачными – кровь совершенно отлила от них. Кожа туго обтянула скулы, а орлиный нос еще более заострился. Вдовая графиня не произнесла ни слова с той минуты, как Арлетта принесла весть о кончине графа Роберта, ее мужа.

Новый граф, сын покойного, еще не вернулся из Ванна и до его возвращения Мари хотела бодрствовать в полном молчании у изголовья покойного.

Ее ночное бдение разделяли графиня Элеанор и леди Арлетта; графиня – на своей скамеечке для молитвы, девочка – на каменной скамье у южной стены.

Через час Арлетта поднялась и вышла, а через несколько минут вернулась с табуретом.

– Бабушка, вам нужно сесть.

Моргнули черные глаза. Графиня все также молчала.

Лишь когда Арлетта коснулась бабушкиной руки, пожилая женщина вздрогнула.

– Арлетта? – Мари де Ронсье говорила так, как если бы она была не рядом с внучкой, а где-то далеко, за сотни миль. Ее взгляд блуждал.

– Сядьте, бабушка.

– Я присяду, когда появится Франсуа, и никак не раньше.

Арлетта знала, что бабушка, раз что-то решив, могла быть непоколебимой как скала, и не стала спорить.

– Хорошо, бабушка.

Поток соболезнующих начал иссякать. Шаркающей походкой мужчины проходили мимо гроба.

В помещение буквально ворвался высокий, красивый мужчина в монашеской рясе, с тонзурой в курчавых русых волосах.

– Госпожа, ваш сын…

Появление Франсуа оборвало речь отца Йоссе на полуслове.

– Мама! Мне только что сообщили…

Услышав голос сына, вдова задрожала. Она медленно оторвала взгляд от мертвого лица мужа и протянула руку.

– Мой Франсуа!

В два стремительных шага новоиспеченный граф пересек часовню и оказался у смертного ложа. Он взял руку матери и прижал ее к своим губам.

– Мама, мне так жаль, – мягко сказал он. Он взглянул на тело отца и помолчал. Потом откашлялся и хрипло спросил: – Когда это случилось?

Мать сжала его руку.

– Сегодня пополудни, прямо здесь. Роберт был один. Это Арлетта нашла его…

Граф бросил косой взгляд на побледневшую дочь, которая сидела у стены; косы свешивались ей на грудь. Арлетта смотрела на него так, будто он был демоном, явившимся из ада, чтобы мучить ее. Он успел заметить, что она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и сомкнула губы.

– Дочь моя! Ты хочешь мне что-то сказать?

На ее лице промелькнуло замешательство, взгляд стал как у затравленной собаками серны. Франсуа впервые пришло в голову, что то, как он с ней обращается, было чересчур жестоко для ребенка. Зачем Этьену Фавеллу жена со сломленной волей? Ему нужна сильная женщина, способная стать матерью его детей.

– Позаботься о бабушке, папа. Она уже два часа на ногах. Предложи ей отдохнуть.

Франсуа перевел взгляд на мать. Ее глаза, выглядывая из темных глазниц, неотрывно смотрели на безжизненное лицо его отца, и создавалось впечатление, что существует какая-то невидимая нить, связывавшая их жизни.

– Она все стоит и стоит там, глядя на него…

Франсуа почесал свою макушку, поросшую коротко стриженными медно-рыжими волосами.

– Арлетта, сбегай за Леной. По дороге сюда я видел ее в горнице.

Арлетта покинула часовню.

Граф попытался взять мать под руку и отвести ее к выходу.

– Не надо, Франсуа… – сопротивлялась вдова. – Я лучше останусь здесь. Я хочу смотреть на него, пока еще это можно.

– Мама, пора уже заколачивать гроб. Скажи свое последнее прости.

Раскачиваясь как кукла, Мари подошла к изголовью и нагнулась поцеловать покойного в щеку.

Арлетта вернулась с Леной.

– Лена, отведи мою матушку в ее покои, ей нужен отдых.

Лена вежливо поклонилась.

– Да, господин.

Вдова подняла голову, ее крючковатый нос был обращен теперь к звездам на потолке.

– Я справлюсь сама, Франсуа. Да, сама. – Постукивая палочкой, она направилась к выходу. – Пусть Лена просто проследит, чтобы меня никто не тревожил.

– Будет сделано, госпожа.

Графиня медленно вышла из часовни и двинулась по коридору; служанка следовала за ней по пятам.

Граф Франсуа де Ронсье повернулся к жене. Она, набожно сложив руки, слушала слова молитвы, которую патер Йоссе бормотал себе под нос. Франсуа очень хотел, чтобы Элеанор уделяла ему хотя бы половину того внимания, которым она удостаивала замкового исповедника.

– Эй, Элеанор! – резко позвал он.

Его глаза встретились со взглядом жены.

– Мой господин?

Франсуа протянул руку.

– Пойдем, Элеанор. Время новому графу и графине Хуэльгастеля показаться народу.

Элеанор послушно кивнула.

Луи Фавелл, посол графа Этьена, прибыв в Хуэльгастель в канун Сретения, попал точнехонько на похороны старого графа.

Он отстоял в семейной часовне простое богослужение, которое провели перед тем, как скорбные останки графа были перенесены в освященную землю за пределами каменных замковых стен. Графа предстояло похоронить в семейной усыпальнице. Общими усилиями с помощью рычагов была приподнята гранитная плита, прикрывавшая зияющую яму, и открылась сырая могила. Глубоко в камень был врезан фамильный герб де Ронсье – пятилистник в обрамлении веток шиповника. В погребальной камере двое замковых слуг ждали приказа подхватить тяжелый ящик и поместить его в место вечного упокоения.

Стоя с траурным видом у могилы вместе с родственниками покойного, Луи использовал свой шанс понаблюдать с близкого расстояния за всем семейством де Ронсье.

– О, всемогущий Боже, – затянул молитву священник. Его голос напоминал Луи гудение далекого роя лесных пчел. Он слышал слова молитвы, но не вникал в их смысл.

У самой кромки могилы стояла вдова. С одной стороны ее поддерживала ее внучка Арлетта, с другой – новая графиня, Элеанор. Все трое были в траурных платьях, молодые – серого, а графиня-мать – черного цвета. Луи, как ни старался, не мог рассмотреть черты лица Мари; ее лицо закрывала густая черная вуаль.

– Мы смиренно предаем тебе душу твоего верного раба… – продолжалось пение священника, Луи тем временем изучал Арлетту де Ронсье. Любой, а особенно ценитель рыжих волос, счел бы ее прелестной. Она хорошо сложена, хотя, судя по очертаниям бедер и груди, еще почти ребенок. Наряд, который надели на нее, придавал ей очень экзотический вид. И она выглядела слишком молодой для брака с дядей: еще совсем девочка. Луи вздохнул. Из-за обрушившегося на семью горя Арлетта была очень бледна, черные тени лежали под глазами, и она казалась такой худенькой, что племянник жениха даже усомнился в ее будущих детородных способностях.

Луи повезло – Петронилла пришла к выводу, что его дядя не способен зачать ребенка, иначе она не дала бы мужу исполнить это поручение. Она рассчитывала на то, что Этьен Фавелл уже жил с двумя женами и оказался не способен сделать себе наследника.

– Посуди сам, Луи, – сказала она той ночью в спальне для гостей дядюшкиного дома, – насколько велика вероятность того, что твой дядя брал себе в жены двух бесплодных женщин? Нет, я готова отгрызть себе пальцы в подтверждение того, что детей не было по его вине. Причина в нем. В его слабом семени.

Но на тот случай, если она ошибается и дело в чем-то другом, Петронилла присоветовала своему мужу как можно дольше откладывать свадьбу.

– Твой дядя никогда не узнает, что это ты настоял на задержке этой помолвки, – убеждала она его. – Он ведь не будет присутствовать там, когда вы будете обговаривать условия. Просто скажешь, что отец очень любит свою дочь и еще не готов с ней расстаться даже по такому случаю – это напомнит Этьену, что если он хочет жениться на богатой наследнице, то должен заплатить за это определенную цену. Или ты можешь сказать, что семья Арлетты хочет подождать, пока девушке не исполнится, скажем, пятнадцать. Я уверена, ты подберешь соответствующий случаю предлог.

Арлетта де Ронсье, стоя у могилы деда, иногда обмениваясь взглядами со своим отцом. И, как заметил Луи, эти взгляды меньше всего говорили о теплой взаимной любви. Девочка выглядела испуганной и раздраженной. Ее отец хмурился и отводил глаза в сторону. Если Луи придется подыскивать причину, чтобы оттянуть брак, ему нужно придумать что-нибудь еще, кроме сильной отцовской любви. Казалось, что между этими двумя любви или дружбы не было и нет.

– Да покоится в мире, – провозгласил священник.

– Аминь, – произнес Луи вместе с прочими, собравшимися на похороны.

Отослав своего племянника в Бретань для ведения переговоров по поводу брачного контракта, граф Этьен занялся своим «особым делом». Ему было ясно, что нужно любыми путями помешать Петронилле добиться своей цели.

Ради этого граф проявил особенное внимание и, восседая на своем массивном сером Буране, лично проводил жену племянника до ее владений. Конечно, не один. С ними были многочисленные слуги и челядинцы. Но его верный и преданный кастелян по имени Жилль Фицхью и один из доверенных слуг следовали за своим повелителем, не смешиваясь с отрядом. Хотя Жилль и Петронилла некогда были в хороших отношениях, в этот раз они обменялись лишь несколькими короткими обязательными фразами, и сэр Жилль не предпринимал никаких попыток присоединиться к сопровождению леди.

Фицхью был высоким крепким мужчиной лет двадцати пяти. Его волосы были не очень темные, но и не светлые, а глаза – голубые. Лучше всего он смотрелся верхом, а когда был в полном вооружении, то представлял собой величественное зрелище. Он почему-то хмурился и изредка бросал недобрые взгляды в спину Петрониллы. Его гордость позволяла ему смотреть на нее лишь тогда, когда она об этом не подозревала. В ее обществе он постоянно испытывал смущение. Она вызывала в нем совершенно ненужные чувства, которым лучше бы сгинуть насовсем в тот день, когда она вышла замуж за Луи. Но чувства не умирали. Днем и ночью они не давали ему покоя. Днем и ночью он хотел избавиться от этой муки.

Сердце его сжималось при воспоминании о том не таком уж далеком лете, когда он обменялся клятвами с некоей купеческой дочкой. Тогда ее серые, с едва уловимой косинкой, глазки сверкали, вероятно, от предвкушения счастья; тогда она осыпала его поцелуями и нежными словами. Она обещала выйти за него замуж. Пустые, лживые заверения. Фицхью жил словно в раю для дураков, ибо, как только он представил эту не имевшую никаких связей мещанку Луи Фавеллу – своему другу и графскому наследнику – как она тут же перенесла все свои горячие чувства на него. И перемена эта произошла внезапно и бесповоротно. Миновало уже несколько зим, но всякий раз, вспоминая об этом, Жилль опять чувствовал себя околпаченным. Он старался не думать об этом слишком часто. Он был рыцарем, что уже было бы неплохим уловом для смазливой купеческой дочки, но она дарила ему любовь только до того момента, пока ей не удалось подцепить племянника графа.

Он сам помог ей в этом – познакомил ее с Луи, а она оказалась ничем не лучше обыкновенной расчетливой шлюхи, которая положила глаз на графский титул. С тех пор, как она предала его, сэр Жилль делал все, чтобы убить в себе все нежные чувства к ней. Но он опасался, и не без оснований, что это ему не полностью удалось.

На смену невеселым мыслям о Петронилле вдруг пришла другая, связанная с графом Этьеном. Господин ценил его за трезвый рассудок, за разумный подход к управлению хозяйством. Если бы только знал граф Этьен о скорбной тайне, которую его кастелян хранил в своем сердце.

Абсолютно не подозревая о сумятице, творящейся в голове его верного слуги, сам граф Этьен наслаждался верховой прогулкой, нисколько не нуждаясь в собеседнике, чтобы скоротать путь. Он не любил вести пустые разговоры с целью поинтереснее провести время. Вместо этого он предпочитал отдаваться течению собственных мыслей и знал, что его кастелян думает так же. От его взора не укрылось то, что сэр Жилль сторонится Петрониллы, и уже давно он решил для себя, что его слуга, должно быть, чувствует к этой выскочке такую же неприязнь, как и он сам. Это была еще одна причина, по которой он так доверял этому человеку. Этьен и Жилль смотрели на вещи почти одинаково, и ни один из них не питал никаких иллюзий относительно характера Петрониллы. Если бы Луи был хоть вполовину так умен, как Жилль! Если бы он научился смотреть на жизнь без шор!

Усадьба Фавелла располагалась под скальным навесом неподалеку от крестьянской деревушки Ля Рок-Гажеак. Она не только была отстроена из камня – в отличие от деревянных домов соседей, – но и являлась самым обширным строением во всей веренице домов, теснящихся по берегу реки. Ее окружала крепкая каменная стена высотой в человеческий рост. Река Дордонь, берега которой были затянуты льдом, протекала в сотне шагов от ворот усадьбы Фавеллов. Усадьба состояла из добротного, на совесть выстроенного дома и двора, протянувшегося в южном направлении, поэтому летом там было тепло и солнечно. Конечно, усадьба не шла ни в какое сравнение с замком графа Этьена, но все же большинство местных женщин почли бы за счастье жить в ней.

Они подъехали к ограде, и граф не мог не заметить того презрительного взгляда, которым Петронилла удостоила свой дом. Петронилла Фавелл, – еще раз напомнил себе граф, – не такая, как большинство женщин. Петронилла Фавелл чересчур заглядывается на его собственные земли, и это было одной из причин, по которым граф как можно скорее отсылал ее с глаз долой. Другая причина состояла в его «особом деле». Было жизненно необходимо, чтобы ни сам Луи, ни его жена не уловили ни малейшего намека на то, что затевает граф Этьен. Граф знал, что его племянник не обладает достаточно твердым характером, чтобы сохранить хоть что-то в тайне от своей супруги, вмешивающейся буквально во все. Поэтому он хотел сделать так, чтобы нос Петрониллы находился как можно дальше от всего этого.

– Я не понимаю, почему вам так хотелось отправить меня домой, граф Этьен, – вкрадчиво сказала хитрая женщина, и перо на ее дорожкой шляпе заколыхалось в морозном воздухе. Серые глаза Петрониллы выдали ее притворство, ибо в этот момент она заметила фигуру сэра Жилля, и ее взгляд тут же стал острым, словно лезвие ножа.

– Мне нужно сделать объезд своих владений, дорогая. Теперь, когда Луи временно нас покинул, здесь не осталось никого, кто бы мог должным образом развлекать тебя…

– О, я просто обожаю ваше владение Ля Фортресс, любезный граф, – заявила Петронилла. – Я так его люблю, что не нуждаюсь, чтобы кто-то развлекал меня, когда я там.

Еще один недовольный взгляд на дом. Она явно намекала, что устала от жизни в усадьбе Фавеллов.

– Я уверен – каждый, кто находится рядом с тобой, охотно стал бы развлекать тебя. – Граф изо всех сил старался быть вежливым в разговоре с этой женщиной. Никто не скажет, что граф Этьен Фавелл не был обходительным. – Я перестану беспокоиться, не случилось ли с тобой что-нибудь, только когда лично доставлю тебя до дома, дорогая Петронилла.

Лошади нетерпеливо переступали с ноги на ногу и грызли удила. Граф и жена его племянника встретились взглядами.

– Не желаете ли зайти вместе с сэром Жиллем в дом, чтобы согреться и передохнуть, – произнесла Петронилла с наигранной улыбкой.

– Благодарим вас, но лучше не стоит…

Одна из служанок Петрониллы подбежала и отодвинула засов обитых железом ворот. Этьен взмахом руки велел слугам перенести в дом дамский дорожный сундучок.

– Мне предстоит одолеть еще немало миль, поэтому не стоит расхолаживать лошадей. Скоро стемнеет, и придется поторапливаться, чтобы успеть засветло.

– Куда же вы направляетесь, милый граф? – поинтересовалась Петронилла.

Этьен позаботился о том, чтобы никто, включая сэра Жилля Фицхью, ничего не знал о цели его дальнейшего путешествия. И уж, конечно, он ничего не собирался рассказывать Петронилле. И, разбирая поводья, он сделал вид, что не расслышал ее вопрос. Этот прием уже не раз приносил ему успех. Он собирался использовать его и дальше – пока женщина не решит, что он начинает слабеть на ухо и сама не перестанет обращаться к нему с какими бы то ни было вопросами. Это было бы прекрасно… Этьен зло усмехнулся, но тут же скроил легкую гримасу, чтобы скрыть усмешку.

– Фицхью, готов? – спросил он.

– Так точно, монсеньёр.

Петронилла уже успела соскочить с лошади, ее серые глаза настороженно сузились. Она чуяла, что от нее скрывают что-то важное, и готова была хоть землю носом рыть, лишь бы выяснить, в чем дело.

Этьен с чувством облегчения распрощался с ней.

– Прощай, дорогая.

Он увидел, как Петронилла в ответ на приветствие стиснула свои заостренные зубки, и был вынужден прикрыть улыбку рукой, обтянутой рыцарской перчаткой. Женщина сгорала от любопытства, жаждая узнать, куда же на самом деле он направляется, но не решалась прямо спросить его об этом.

– Прощайте, граф, – ответила она. – До скорой встречи.

– До встречи. – Этьен сжал колени, и, повинуясь этому знаку, Буран рванулся вперед.

Ему удавалось прятать улыбку до тех пор, пока они с кастеляном не добрались до речной излучины возле брода. Он посмотрел на своего спутника.

– А мне понравилось, Жилль!

Жилль Фицхью был одним из немногих, обладавших привилегией обращаться к графу без титулов.

– Вы чересчур раздразнили ее, Этьен, – осклабился он, чувствуя себя намного лучше теперь, когда Петронилла скрылась из виду за поворотом. – Однажды она откусит вам всю руку.

– Ты так думаешь? – Этьен тряхнул головой, и брошь, украшавшая его шляпу, сверкнула в солнечном свете. – Нет, едва ли. По крайней мере этого не будет, пока она считает, что ее любезный Луи имеет шансы на наследство.

Этьен был удивлен тем, какое действие оказали его слова на кастеляна. Он заметил, что губы молодого человека презрительно дернулись, но это выражение исчезло с его лица так быстро, что Этьен даже задал себе вопрос, а не показалось ли ему.

– Похоже, что так, – отозвался Жилль. – Но вы зря дразните ее, граф.

– Пока мы от нее избавились. – Этьен повернулся к другому сопровождающему, который ехал в некотором отдалении от графа, держа в поводу кобылу, на которую некоторое время назад был нагружен дорожный сундучок Петрониллы. – Жервас!

– Слушаю, господин.

– Сэр Жилль и я дальше поедем одни. Отведи коня назад в Ля Фортресс.

– Будет сделано, монсеньёр.

– Я вернусь через двое суток и, поскольку сэр Жилль едет со мной, власть над леном на это время будет у сэра Роберта.

– Передам, господин.

Этьен повернул Бурана в северном направлении, и Жилль Фицхью повторил маневр своего хозяина.

Граф Этьен имел все основания держать дело в строжайшей тайне, так как он замыслил мятеж против своего сеньора, Ричарда Плантагенета, герцога Аквитании.

Герцог правил Аквитанией с 1179 года, и это правление вызывало головную боль у местной знати, которая не упускала возможности при случае показать зубы. На севере, в Лиможе, восставшие горожане были примерно наказаны: им было приказано самим снести крепостные стены своего города, что делало его совершенно беззащитным при приближении врага или собственного герцога.

В Аквитании мало уважали Анжевенскую ветвь династии Плантагенетов, и герцогу пришлось налаживать и укреплять там центральную власть. К этому времени Ричард Плантагенет добился немалых успехов, покоряя своевольных феодалов на севере провинции, но здесь, на юге, все было гораздо труднее. Граф Этьен и его пэры считали ниже своего достоинства платить дань Ричарду Плантагенету. Они оберегали свою независимость, и не желали поступаться ею даже ради потомков Элеанор Аквитанской.

– Этьен! Куда мы направляемся? Я надеюсь, что теперь-то вы мне скажете.

– Конечно, друг мой. Наш путь лежит в Город у Скалы.

– Ля Рок Сан-Кристоф? Я слышал об этом месте, хотя сам никогда там не был, – сказал Жилль.

– Я тоже не был. Говорят, этот город укреплен самой природой – он построен в долине между хребтами. Звучит многообещающе.

– А зачем, Этьен? С кем мы там встречаемся?

– Ты, наверное, помнишь, что прошлой весной граф Перигор, видя, что баланс власти нарушается в пользу герцога Ричарда, открыто выступил против него?

– Это трудно забыть. Но он сделал столь решительный шаг слишком рано, и его тогда никто не поддержал. Ему пришлось тогда сдать Перигё…

Этьен кивнул.

– Так оно и было. Недавно герцог снова начал грубо вмешиваться в местное управление. Он ввел новые подати, но что еще хуже, он собирается ввести норманнское право о наследовании и в Аквитании. Пора действовать. Я не потерплю никакого ущемления моих прав…

Жилль покачал головой, и под ветром затрепетала прядка волос, выбившаяся из-под дорожной шляпы.

– Все Анжевинские феодалы не могут найти себе места с тех пор как их Рождественская ассамблея с треском провалилась. С тех пор они только тем и заняты, что пытаются перехитрить один другого. Да и сам герцог Ричард отказался платить по оммажу[4]4
  В средние века в Западной Европе церемония, оформлявшая заключение вассального договора между сеньором и вассалом. (Прим. перев.).


[Закрыть] своему старшему брату, принцу Генриху, и собрал войска, чтобы пойти походом на королевские замки. Генрих последовал за ним, для отвода глаз выступая в роли миротворца, но на самом-то деле он думает только о своих собственных интересах.

– И они все еще дерутся, клянусь страстями Христовыми! – усмехнулся Этьен. – Обе партии грызутся за герцогство.

Голубые глаза его друга сощурились.

– Господин, мне кажется, эта очередная распря в семье нашего герцога не затрагивает непосредственно ваших интересов.

– В целом нет. Но эта мышиная возня дает нам шанс поддержать еще одного претендента на герцогство.

– Генриха?

– Именно его. Он жаден до новых земель. Посуди сам, Жилль: оба его младших брата имеют вотчины. Ричард владеет Аквитанией, а Джеффри – Бретанью. Но Генрих, пусть даже он однажды станет королем Англии и сюзереном всей этой честной братии впридачу, вообще не имеет феода – ему остается только ждать, когда сдохнет его папаша. Ты думаешь, он помогает своему отцу управлять страной, втайне ожидая его смерти? Нет, конечно. Думаешь, он пытается научиться быть королем? Тоже нет. Генрих играет в короля. Он набирает армию наемников, которой он не может даже заплатить. Он показывается на всех турнирах. Он великолепен, блистателен, изумителен. Как принц. Он обожает помпу и церемониал и тому подобную мишуру, но не находит времени на ежедневное, обыденное управление государством. В целом, мой дорогой Жилль, молодой принц производит впечатление как раз того человека, какой нам нужен в качестве нашего герцога.

– И что, он теперь в Рок Сан-Кристоф?

– Да, конечно. Я пообещаю ему свою поддержку.

– Но его придется поддерживать не только словами, Этьен. Потребуется золото. Вы готовы поделиться?

– Пока нет, – прямо ответил граф. – Но скоро. Как ты думаешь, почему я остановил свой выбор на наследнице де Ронсье в качестве очередной суженой?

Жилль засмеялся.

– Я думал, она должна родить вам наследника…

– Если небо захочет, и это тоже, но пока меня больше интересуют в основном земли девчонки и доходы с них.

Переправившись через Дордонь, граф Этьен и сэр Жилль следовали в северо-восточном направлении по местности, слабо поросшей лесом. Граф тщательно выбирал маршрут. Чтобы сохранить поездку в тайне, они обходились на этот раз без обычного вооруженного эскорта. Но в планы графа не входило нарваться на засаду, расставленную в лесу объявленными вне закона рыцарями. Безопасность была важнее, и поэтому пришлось выбрать кружной, более долгий путь. Граф рассчитывал воспользоваться дорогой, которую называли Тропой Паломников, опять же из соображений безопасности. По ней всегда двигались пилигримы, сумасшедшие или раскаивающиеся – что в общем-то одно и то же, – полные решимости дойти, несмотря на зимний холод, до далекого Сантьяго де Компостела. Их было много, и это в значительной степени обеспечивало безопасность передвижения.

Местами над тропой нависали голые ветви деревьев, покрытые ледяной коркой. Вороха подмерзшей листвы хрустели под копытами коней. Путь был свободен, дорога открыта, и то тут, то там среди лесов показывались небольшие деревушки, где при желании можно было отдохнуть и подкормить лошадей.

Они продвигались быстро и достигли церкви в Тайяк около часа пополудни. Пробиваясь сквозь древесные ветви, лучи зимнего солнца заливали западную стену церкви, нагревая желтовато-рыжий камень. Проезжая мимо западного портала, Жилль вытянул шею, стараясь получше рассмотреть укрепления, сооруженные на верхушке колокольни.

Церковь была одним из многих укрепленных домов Божьих, настроенных в этой местности за последние годы. Времена были неспокойные, и не только знать и богатеи хотели понадежнее защитить свое добро. Клерики и вилланы тоже мечтали о стабильности, и укрепленные церкви строились именно для их нужд. В церкви в Тайяк было целых две колокольни – западная и восточная, на верхушке каждой из них по ночам стояли дозорные. В их распоряжении были бойницы с амбразурами для стрельбы из лука.

– Выглядит внушительно, и с каждой башни можно вести огонь в обе стороны. Маленький, но крепкий орешек, – похвалил архитекторов Жилль.

– Теперь уже недалеко, друг, – ободрил кастеляна граф. – Чуть больше часа. Теперь дорога пройдет берегом реки на север…

– Реки Везеры, я не ошибся?

– Именно так.

– Тут дорога лучше, – заметил Жилль.

– Конечно. – Голос Этьена стал язвительным, когда он указал рукой в рыцарской перчатке из оленьей кожи в сторону группы путешественников, которые через западный проход заходили в церковь. На всех были надеты широкополые шапочки паломников, в руках были посохи. Их одежда была обвешана дешевыми серебряными безделушками на память о всевозможных святых мощах, к ракам которых они прикладывались. В обычае пилигримов было прикреплять эти штуковины к шляпам; сейчас они блестели в водянистом свете зимнего солнышка. – Паломники платят за всю эту дребедень. Им нужно есть и пить, а кроме того, ночевать. Попы неплохо на них зарабатывают. Эти дурачки наполняют церковную мошну. Вот почему церковники сами борются с разбойниками по пути следования паломничьих толп. И вот почему мы подъезжаем к Ля Рок Сан-Кристоф с этого направления.

Когда они добрались до крепости, были уже сумерки. Среди долины Везеры возвышалась большая белая скала. К ее основанию жались глинобитные домишки, а еще двумя ярусами выше, крыша к крыше, лепились хижины их соседей. Со стороны это выглядело как облепленное морскими желудями днище корабля.

– Мой Бог, Этьен, да тут у них целый город!

– Я знал об этом. Хотя с первого раза это впечатляет сильнее, чем я думал. Как же нам туда попасть?

Вопрос Этьена недолго оставался без ответа, так как при их приближении где-то над головами раздались надтреснутые звуки колокола, а когда кони достигли нижнего яруса, к ним приблизились два молодых человека.

– Можем оказаться вам полезными, господа? – вежливо вопросил один из них, тот, у которого не хватало переднего зуба. И он, и его товарищ держали в руках длинные прочные шесты.

– Скорее всего да. До нас дошло, что один… э… член герцогской семьи в данный момент находится здесь. Можно испросить у него аудиенцию?

– Вас ожидают, не так ли?

– Должны.

– Тогда, при условии, что вы доверите ваших лошадей Жану и отдадите нам на сохранение мечи, мы проведем вас куда надо.

Рядом с домами солдаты разбили целый палаточный городок; проводник провел Этьена и Жилля через него. Горели лагерные костры. На углях коптились черные от сажи трехногие кухонные горшки, и из них доносились острые запахи, щекочущие ноздри либо вызывающие отвращение. На самодельных вертелах жарилась дичь и, судя по размеру кусочков, большинство ее было выловлено в окрестных лесах. В прохладном вечернем воздухе раздавался хриплый мужской смех, временами сливающийся с бесстыдным женским хохотом. Должно быть, это были фламандцы – королевские наемники, давно привыкшие к службе на чужбине. О них ходила дурная слава. Этьен был просто счастлив, что их разместили не в его феоде.

Их провели по узенькой тропке, взбирающейся вверх со дна долины. Им было необходимо подняться на несколько уступов, причем при подъеме одной рукой они касались рукавами отвесной скалы, а другая рука висела над пропастью. Тропинка круто поднималась вверх, и с высоты казалось, что кухонные костры фламандцев превратились в далекие мерцающие звездочки, а непристойные звуки смолкли.

Граф, его кастелян и сопровождающие наконец добрались до тяжелой двери, по-видимому, десятилетиями подвергавшейся ударам непогоды. Их окликнули, дверь открылась, и, к своему великому удивлению оба путника увидели, что каменная тропа под ногами кончилась. Она продолжалась в нескольких ярдах дальше, уже под защитой скального навеса. Для них спустили сверху веревочный мостик. За обрывом была еще одна иссеченная ветрами деревянная дверь, а за нею – темный и длинный коридор. Наконец Жилль и Этьен оказались под широким навесом, расположенном где-то на полпути к вершине.

Навес был шириной в несколько дюжин ярдов – настолько широк, что на нем располагалось несколько глинобитных домиков. У каждого из них задней стеной служила отвесная скала. Между домиками извивалась тропинка, а долина Везеры лежала где-то глубоко внизу.

– Ну и ну! – воскликнул граф Этьен, когда их провели в горницу одного из этих домиков. Из мебели в комнатке находились только простой крестьянский неполированный стол и две лавки. Этьен присел на одну из них.

В комнату вошел мальчик, неся поднос с глиняным кувшином и четырьмя керамическими бокалами.

– Вина, господа? – учтиво спросил он.

– Благодарю.

Мальчик калил вина, передал Этьену и Жиллю кубки и вышел.

Прошло некоторое время, а потом в помещение вошел человек, ради которого они проделали весь этот путь. Он стаскивал с рук перчатки для верховой езды. Этьен поклонился.

Принц Генрих был человеком высоким и статным. Он расхаживал с важным видом, набойки на каблучках постукивали по каменным плитам пола. Его одежда была щегольской и выглядела очень дорого, хотя ниже пояса и была сильно забрызгана шлепками жидкой грязи. Элегантные сапоги по колено были тоже в грязи. Через одно плечо он носил короткий плащ римского покроя, скрепленный круглой золотой брошью размером с куриное яйцо. Принц подошел прямо к столу и взял кубок с вином.

– Примите извинения за опоздание. Я пытаюсь разнообразить мой рацион, а это нелегко. Согласен, Фавелл?

– Вполне.

Генрих Плантагенет отхлебнул вина, а затем осторожно проговорил: