Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)
Положение сэра Жилля было ясным. Всегда бывали трудности юридического порядка, если наследник рождался после смерти отца. Будучи кастеляном графа Этьена, он был обязан поддерживать графиню и ее сына, если племянник покойного вознамерится доставить им какие-либо сложности.
– Вы хотите сказать, что не будете выступать против того, чтобы новорожденный унаследовал покойному графу? – вежливо осведомился кастелян.
– Я – нет, – ответил Луи.
Лицо сэра Жилля просветлело.
– Можно дать вам небольшой совет?
– Да, выслушаю с радостью.
– Приглядывайте за своей женой, Фавелл.
Луи кивнул.
– Само собой. До некоторых пор я считал, что ее можно выпускать гулять без поводка, но скоро понял, что он ей необходим – очень крепкий и очень короткий.
– Рад, что мы с вами поняли друг друга, – сэр Жилль дружески похлопал собеседника по плечу.
– Вы передадите наши общие поздравления и привет госпоже графине, леди Арлетте?
– Само собой разумеется, сэр Луи.
Племянник покойного графа откланялся и последовал за своей женой в гостиную.
Отец Теобальд настоял, чтобы сына Арлетты крестили в трехдневный срок. Ему дали имя Люсьен Роберт – в честь святого, в день которого он появился на свет, и в честь деда Арлетты.
Роженица посвятила все свои усилия заботам о ребенке. Подошло Рождество, и хотя Арлетта спускалась в зал, пока Люсьен спал, и пыталась принимать участие в торжествах, они казались ей ненастоящими и проходили словно во сне.
Она продолжала сама кормить ребенка, но частенько обязанности требовали ее присутствия в других местах, и Клеменсия доставила для Люсьена няньку из Домма. Она обмывала ребенка, меняла его пеленки, бодрствовала над ним, когда тот спал – никогда еще на благословенной земле Франции не тряслись так над маленьким красным комочком. Но кормилицей она не была. Хотя многие и поднимали брови в удивлении, Арлетта продолжала кормить свое дитя сама.
Во время кормлений к подруге приходила поболтать Клеменсия.
– Арлетта, тебе пора в церковь.
Она и сама знала это. Оставшись в живых после родов, она, по законам того времени, должна была заказать в часовне благодарственные службы и принести Богу дары, а в Его отсутствие – Его прелатам на земле. Она собиралась выделить на это средства, тем более, что христианская мораль, вслед за иудейской, объявляла рожениц нечистыми, и мужья не могли вступать в интимные отношения со своими женами, пока те не прошли ритуального очищения, как то предписывала Библия.
Арлетта скорчила сердитую гримасу.
– Мне всегда казалось оскорбительным, что слуги Божьи сначала требуют от нас, чтобы мы плодились и размножались, а после того, как мы в страшных муках выполняем Божеский завет, они объявляют нас существами нечистыми. К тому же у меня нет мужа, который заявлял бы свои права на развлечение.
– И тем не менее. По каноническому закону, пришла пора. Теперь Рождество прошло, и сэр Жилль хотел побеседовать с тобою относительно твоего будущего мужа. Он просит, чтобы ты назначила ему время для обсуждения этого вопроса.
– Будущего мужа? – Арлетта провела минувшие пять недель исключительно в заботах о новорожденном, и даже мысль о повторном браке не приходила ей в голову. Было слишком рано думать об этом.
– Я знаю, что уже двое знатных господ закидывали удочки в наш пруд, – продолжала Клеменсия. – Разве он не говорил тебе?
– Да. Но я тогда не приняла это всерьез.
Арлетта посмотрела на ребенка, сосущего ее грудь, и нежно погладила рыже-золотую головку. Она очень любила наблюдать, как умиротворенно сосал ее малыш, как уверен он был в своих правах на материнское молоко. Он был так беспомощен и беззащитен. Так доверчив. Ей нравилось эта чувственная невинность розового ротика, хватающего ее за сосок, нежное чувство поднималось в ней. Эти прикосновения наполняли ее теплотой. Подумать только: большинство аристократок Франции доверяют своих детей кормилицам, вместо того чтобы испытывать это наслаждение самим.
– Куда мне спешить? – промурлыкала графиня. – Я вообще пока не уверена, что захочу выйти замуж еще раз.
– Ты не хочешь брать себе второго мужа? – засмеялась Клеменсия. – Не будь такой наивной, подруга моя. Какое значение имеет в этом деле то, чего ты хочешь и чего не хочешь? Ты теперь графская вдова, а он, – Клеменсия указала пальцем на розово-красный комочек, – нуждается в покровителе и защитнике. Они не позволят тебе долго оставаться незамужней. Ты и сама знаешь это. Земли Фавеллов не маленькие: герцог Ричард хочет быть уверен, что ты не выберешь себе кого-нибудь, кто не будет покорен его власти. И лучший способ завоевать признательность твоего сеньора – выйти за одного из его вассалов.
Арлетта нахмурилась, ибо почему-то перед ее мысленным взором предстало обезображенное шрамом лицо Гвионна.
– Если я и выйду замуж снова, Клеменсия, то – клянусь и адом и раем – только за человека, которого выберу сама.
Клеменсия опустилась на край ее постели и осторожно потрогала крохотную ножку Люсьена, которую мальчик выпростал из пеленок. Она вздохнула.
– Они никогда не позволят тебе выбрать мужа по твоему собственному желанию, ты и сама это знаешь. У сэра Жилля есть уже два послания с брачными предложениями, и оба претендента получили благословение господина герцога.
– Сколько им лет? – спросила Арлетта только для того, чтобы поддержать разговор. В действительности это ее совсем не интересовало.
– Одного из них зовут Балдуин Девиль, ему сорок пять. Другой еще старше.
– Это просто старики. – Арлетта отмела женихов одним широким движением руки, пока Люсьен заканчивал с одной ее грудью. – Ни тот, ни другой мне и задаром не нужны.
– Но Арлетта…
Но Арлетта вспоминала сейчас высокого, стройного Гвионна. Настоящий отец ее ребенка был молод и прекрасен, пусть и со шрамом.
– Если уж мне так обязательно замуж, я найду помоложе.
– Сэр Жилль склоняется на сторону сэра Балдуина, – сообщила Клеменсия. – Тебе непросто будет убедить его в обратном.
Арлетта пристально поглядела на подругу.
– Это он серьезно?
– Несомненно. И если бы ты не сидела дни и ночи с Люсьеном, то сама бы это почувствовала.
– На это я не пойду никогда, ты знаешь. Я никогда не возьму в мужья человека, который мне безразличен. Один раз я попробовала, и чего мне все это стоило?
Клеменсия беспомощно развела руками.
– Я не вижу способа, как ты можешь избежать этого брака. Если сам герцог Ричард рекомендует этого человека…
Люсьен уснул у груди Арлетты, его головка свесилась вниз, из ротика стекало молоко. Арлетта подобрала полы своего халата и обтерла ему губки муслиновой материей. Задумавшись, она смотрела на потрескивающие в очаге дрова.
– Клеменсия! – вдруг воскликнула она.
Подруга, хорошо изучившая свою госпожу, знала, что такой тон у нее обычно обозначает волнение. Она вопросительно посмотрела на нее.
– Да?
– Пора домой.
Клеменсия моргнула.
– Домой?! Ты имеешь в виду, в Бретань?
– Вот именно. Не смотри на меня с таким удивлением. Я не видела своего отца вот уже посчитай сколько лет.
– Твой отец так болен, что не узнает тебя.
– Я это понимаю. В последнем письме Элеанор было сказано, что его состояние еще ухудшилось. Он долго не протянет. Мне хочется, чтобы он взглянул на своего внука, прежде чем душа его переселится в ад.
– Сэру Жиллю это не понравится.
– У него нет прав не отпустить меня. Да мы и ненадолго.
– А как же женихи?
Арлетта улыбнулась.
– Им просто придется немного подождать, пока я не вернусь обратно. Когда возвращусь из Бретани, я рассмотрю их предложения, но никак не раньше.
– Может быть, ты сама сообщишь сэру Жиллю о своем решении, – замялась Клеменсия. – Мне кажется, будет лучше, если он услышит об этом из твоих уст.
– Естественно. А ты пока займись подготовкой очистительных служб.
По ее тону Клеменсия поняла, что разговор закончен.
– Арлетта, ты опять от меня что-то скрываешь.
Графиня широко раскрыла глаза.
– Скрываю? Да о чем ты говоришь? Я просто хочу повидаться с отцом. Разве это не естественное желание?
Клеменсия помнила, как Франсуа де Ронсье воспитывал свою дочь, поэтому ей показалось не только неестественным, а вообще чудом, что Арлетту потянуло в старый мрачный Хуэльгастель. Но вслух она ничего не сказала и, еще раз взглянув на подругу, отправилась на поиски отца Теобальда: заказать службы, которые очистят Арлетту.
Весь январь Арлетта уклонялась от обсуждения своего повторного брака, туманно обещая всерьез заняться этим весной, когда Люсьен немного окрепнет.
В феврале в ворота замка влетел всадник на взмыленном коне, доставивший Арлетте послание от Элеанор де Ронсье. В письме содержались важные новости, которые только укрепили ее желание поскорее увидеться со своими родственниками.
В день святого Хилария года 1196-го.
Дорогая дочь, пред Господом я подруга твоя любезная есмь.
Хотя горе грудь мне теснит, что не могу я утешить тебя вестями отрадными о здравии отца твоего, но сердце мое этим письмом облегчилось.
Епископ града Ванна прибыл намедни в нашу обитель службу Господню исправить, и с собою эпистолу судебную принес. Решение по делу о вине отца твоего в гибели Джеффри, герцога нашего, в суде выслушано. Слава Богу, оно гласит, что явных доказательств вины отца твоего нет.
Ведомо, что дело начато было со слов одного мужа. Муж тот не очень знатен, лишь рыцарского звания. И суд порешил, что слово графа, пусть и немощен он ныне, более весомо, нежели навет простого рыцаря. Думаю, что и бабка твоя к решению суда касательство имела. В суде говорила она с усердием великим за сына своего, словно в дни молодости своей возвратившись.
Теперь можем мы в замок наш родовой вернуться, ибо вина с отца твоего снята.
А ты, дорогая дочь, вновь наследница Хуэльгастеля.
Надежду я питала, что отец твой, узнав о своем оправдании, исцелится от болезни своей. Но все осталось по-прежнему; ни рукою, ни ногою шелохнуть он не может. И выходит, что остается ему уповать лишь на Господа нашего.
Пишешь ты, сэр Жилль, мужа твоего управитель, хочет, чтобы выбрала ты себе нового супруга. Бабка твоя тебе передает, чтобы на сей раз ты супруга себе искала получше, не злодея либо еретика какого. Снова напомнить тебе желаю, что Люсьен, сын твой, со временем и господином Хуэльгастеля станет. И любой муж, коего возьмешь, ему защитником быть должен.
Бабка твоя тебя самолично узреть желает, и я тоже.
Более шестидесяти зим ей ныне от роду, но духом она все так же несгибаема. Лишь только узнав об окончании дела в суде, сразу же вещи свои принялась собирать, чтобы скорее на родину возвратиться. Дом ее в Хуэльгастеле, и все годы эти проведенные среди стен монастырских, была она беспокойна, словно львица за прутьями клетки.
А вот мне жаль расставаться с домом святой Анны.
Хоть скорбела я по супругу моему, но мир в Господе обрела здесь. Дни в обители текут незаметно, без радостей, без тревог, без треволнений, и это по душе мне.
Также хочу я тебе сообщить, что в годы столь долгой нашей отлучки замком и подворьем управлял сэр Хамон ле Мойн, похвально и честно, и имение господина своего сохранил и приумножил. Жаль, что стар он становится; говорит, память его слабеет, и не хочет больше отправлять службу хозяйскую.
Жена его, Дениза, которую ты должна помнить, тоже за замком и двором приглядывала. Но осенью минувшей Господь взял ее душу, и теперь сэр Хамон вдовец. Сын его старший, по имени Джехан, вернувшись с границы, помогает пока отцу в его службе. Теперь он рыцарский оруженосец.
За тебя и за сына твоего, дочь моя, неустанно молюсь Господу. Пусть пошлет вам он счастье, и да минут вас все скорби и несчастья.
Ответ свой направляй в Хуэльгастель. Верю, что скоро свидимся мы.
Да благословит тебя Господь вседержитель наш, и сохранит тебя в здравии от всякого зла. Аминь.
Мачеха твоя любящая,
Элеанор де Ронсье, графиня.
Откинувшись на спинку скамьи, Арлетта снова и снова перечитывала полученное письмо, пытаясь в его строчках уловить больше, чем там содержалось. Ей сразу же бросилось в глаза, что мачеха ее снова назвала себя графиней и запечатала послание родовой печатью рода де Ронсье. Все эти недобрые годы Элеанор, которую больно ранил ущерб, причиненный чести семьи де Ронсье, воздерживалась употреблять свои титул и печать, пока ее графское достоинство находилось под сомнением. Но теперь она снова ими воспользовалась.
Арлетта думала о своей старой бабушке, об отце. Она была рада, что ее близкие получили право вернуться в свой замок. Но беда была в том, что победитель возвращался в свои владения, прикованный к носилкам. Интересно, осознал ли отец все значение этих новостей? Если он действительно так болен, как можно было понять из писем мачехи, то будет считаться хозяином замка только номинально, а управлять от его имени будут другие. Кто же? Сэр Хамон был чересчур стар, а Элеанор интересовали только духовные материи. Пока, несомненно, этим займется бабушка, невзирая на свой преклонный возраст. И, возможно, в делах управления ей поможет Джехан.
Арлетта была рада узнать, что Джехан вернулся. Он был парень очень неглупый, и даже ребенком относился к порученному делу с большой ответственностью. Из него может получиться хороший сенешаль.
Характером молодой рыцарь походил на сэра Жилля – спокойный, доброжелательный к людям, он был ровен и учтив в обращении. Вспомнив о своем помощнике по делам хозяйственным, Арлетта невольно подавила вздох. Она настаивала на том, что отправится в Хуэльгастель, как только погода потеплеет. Сенешалю эта ее задумка не нравилась, и Арлетта готовилась к долгим спорам. Но когда она дала ему прочитать полученное письмо, сэр Жилль на удивление легко дал свое согласие на ее поездку.
Наконец зима перевалила за половину, и ночи стали укорачиваться.
Арлетта сидела в зале, следя за тем, насколько тщательно слуги проводят ежедневную уборку помещений и чистку мебели, когда к ней подошел сэр Жилль.
– Извините меня, госпожа. Разрешите побеседовать с вами с глазу на глаз? – промолвил он.
Арлетта догадывалась, о чем мог быть этот разговор. Несомненно, о ее браке. В последнее время он прямо-таки помешался на этой почве. Но понимая, что добряк-кастелян старается исключительно в ее интересах, Арлетта подавила свое раздражение по поводу неуместной, по ее мнению, спешки и, приветливо улыбнувшись, ответила:
– Само собой разумеется.
Сэр Жилль сопроводил ее до часовни, где они присели на скамью.
– Госпожа, я думаю, что вы и сами догадываетесь, какую тему я хочу обсудить с вами…
– Мое замужество, полагаю?
Сэр Жилль утвердительно кивнул.
– В ближайшее время вам придется сделать свой выбор, госпожа моя. Женихи нервничают, беспокоятся.
– Я очень ценю вашу преданность нашему дому, уважаемый сэр Жилль. Конечно же, значение этой помолвки трудно недооценить, но я не могу решиться на столь ответственный шаг, не посоветовавшись с членами моей собственной семьи.
– Вы все еще намереваетесь посетить их?
– Почему бы нет?
Сэр Жилль нахмурил лоб.
– Мне казалось, что ваш отец настолько хвор, что не может говорить.
– Это, к сожалению, и в самом деле так. Но у меня есть еще мачеха и бабушка, советы которых я с готовностью выслушаю. Мне бы хотелось обсудить столь важное дело и с ними тоже. Сэр Жилль, эта поездка не просто мой пустой каприз – это насущная необходимость. Надеюсь, вас тоже порадовало то обстоятельство, что отныне мой сын является наследником не только Ля Фортресс, но и Хуэльгастеля?
– Само собой, моя госпожа.
– Я хочу отправиться в путь в ближайшее время. Со мной поедет леди Клеменсия. Нам не надо обширной свиты. Я хочу взять с собою сэра Гвионна и полдюжины воинов для охраны.
– Вы считаете, что сэру Вальтеру не нужно сопровождать вас в пути вместе со своей женой?
– Нет. – По какой-то причине, которую и сама Арлетта до конца не понимала, было решено, что сэр Вальтер остается в Ля Фортресс. Клеменсия просила Арлетту включить его в состав свиты, но графиня, которая редко в чем отказывала подруге, на этот раз внезапно заупрямилась. Она ответила Клеменсии, что в Бретани они долго не пробудут, и их с мужем разлука ненадолго. Мнения самого сэра Вальтера Арлетта даже не посчитала нужным спросить. Время было такое, что рыцарям часто приходилось разлучаться со своими женами.
– Пусть Вальтер остается здесь.
Услышав такое решение, кастелян еще раз в знак согласия наклонил голову.
– Сколько времени вам потребуется, госпожа моя?
– Это в большой мере зависит от того, что я застану в Хуэльгастеле. На время моего отсутствия я поручаю замок и управление всеми поместьями исключительно вам, дорогой господин сэр Жилль.
– Спасибо за доверие, сударыня. Надеюсь, вы известите меня, как только решите, кого изберете своим будущим супругом?
Теперь уже наклонила голову графиня.
– Я буду непрестанно держать вас в курсе своих дел через гонцов и курьеров. И мне бы хотелось, чтобы гонцы по возвращении в Хуэльгастель привозили от вас письменные отчеты о положении дел тут, в Аквитании.
– Разумеется. И когда же вы намерены отправиться в путь?
Арлетта немножко подумала.
– Скажем, после пасхи, когда станет совсем тепло.
Я собираюсь взять с собой Люсьена, чтобы показать моим родственникам, и не хочу, чтобы он простудился в дороге и захворал.
Глава двадцать шестая
Хуэльгастель, май 1196 года.
После почти десятилетнего отсутствия Арлетта снова вошла в свою бывшую горницу в отцовском замке. Время было пополудни, она только что прибыла из Аквитании и даже еще не сняла наброшенный на плечи дорожный плащ. На руках она держала сынишку.
Комнатка была пуста. Арлетта как зачарованная смотрела на настенные росписи, до боли знакомые по годам детства – цапли все так же гордо поднимали к потолку свои длинные шеи. Фреска была не совсем такая, как прежде: цвета поблекли, побелка полустерлась, фигурки птиц уже не так четко выделялись на фоне стены. Окрашенные в бордовый цвет потолочные балки, сужавшиеся к стенам, стали темно-коричневыми от многолетней грязи и копоти.
Рука времени повсюду наложила свой отпечаток, однако, осматривая замковые коридоры, Арлетта подмечала не только признаки упадка, но и улучшения. В первую очередь, выгодно отличались от прежних конюшни, еще в годы ее детства порученные заботам Обри и Олье – они изменились до неузнаваемости. Постройка обзавелась пристроем, размещенным под дозорной тропой, где помещались дополнительные шесть стойл. Значительной починке и перестройке подверглась замковая оружейная палата, причем, судя по всему, обитатели Хуэльгастеля занимались ей в истекшую зиму, так как новоотесанные слеги на фоне старых потемневших бревен сразу бросались в глаза. Был замощен внешний дворик, причем не брусчаткой, а плоскими мергелевыми плитами. Это Арлетта заметила не сразу, а только когда вынесла погулять на свежий воздух своего Люсьена. Как и сообщала в последнем письме Элеанор, сэр Хамон и молодой Джехан, на чье попечение был оставлен замок, старались вовсю.
Заглянув на конюшню, Арлетта не признала конюха, бросившегося ей навстречу. Она не была с ним знакома.
В жилой зоне течение времени ощущалось острее всего. В зале нужно было провести основательную уборку. Портьеры были грязными и изодранными. Выставка оружия на стенах, которая была когда-то гордостью замка, не производила такого впечатления, как раньше: полированный булат потускнел, а кое-где в углублениях подернулся патиной. Оловянная посуда в горках была покрыта слоем пыли. Из писем Элеанор Арлетте было известно, что леди Дениза, супруга сэра Хамона, скончалась прошлой осенью, а сами хозяева вернулись в Хуэльгастель из монастыря всего несколько месяцев назад – зал и жилые покои носили явные следы запустения. Должно быть, леди Дениза в последнее время перед смертью махнула на все рукой. Но почему Элеанор и Мари до сих пор не отдали слугам распоряжения все начистить и протереть? Был ли граф Франсуа болен еще тяжелее, чем она представляла это себе, находясь вдалеке?
– Элеанор! Элеанор! – позвала Арлетта, сворачивая в коридор, который вел из горницы в часовню, а затем в жилую зону.
Она заранее сообщила своей приемной матери примерную дату своего прибытия, но получилось так, что поездка прошла чересчур гладко, а потому они прибыли раньше ожидаемого срока.
– Элеанор! Я Арлетта! Я вернулась!
Домой. Даже после десяти нелегких лет тревог и волнений Хуэльгастель оставался для нее родным домом.
Она услышала шуршание юбок, затем шлепанье задников туфель по голому, не покрытому коврами полу, и, наконец, перед нею, приветливо улыбаясь, появилась сама Элеанор.
Внешне она была все такой же, ничуть не постаревшей. Белизна ее лица плавно переходила в белую материю чепца, а волосы были закручены на затылке в пучок, почти неприметный под плотно прилегающей к голове барбеткой и убором, которые она носила еще в монастыре. Платье ее было однотонного темного цвета, а покрывало – из обычного беленого полотна. На груди поверх платья красовался массивный серебряный крест.
– Арлетта! Дорогое дитя, как я рада видеть тебя! Ты выглядишь такой здоровой, такой счастливой! Это твой сын?
Элеанор взяла падчерицу за руку и подвела ее поближе к запыленному окну, завистливо рассматривая крошечного человечка. Люсьен не спал и с большим интересом глядел на незнакомое ему лицо, а еще внимательнее – на блестящее распятие на груди подошедшей женщины.
– Да, это наш Люсьен. – Арлетта протянула свое драгоценное дитя графине Элеанор.
Та с осторожностью приняла его на руки.
– О, какая прелесть! – воскликнула она. – Какие у него роскошные зеленые глазки! Должно быть, в отца.
– Не совсем так. Сперва они были карие, цвет его зрачков изменился только недавно.
С нежностью Элеанор погладила рыжие волосики на макушке.
– Вот эту огненную шевелюру он унаследовал от тебя. Милое, милое, прелестное существо! Посмотри, Арлетта. Такой маленький, а какое совершенство!
Мать улыбнулась.
– Он растет не по дням, а по часам. Сейчас ему идет уже пятый месяц.
Люсьен заморгал, а затем протянул крохотный кулачок и ухватился за крест на груди. К ужасу своей матери, пощупав крест несколько секунд, он потянул серебро ко рту и начал с чмоканьем сосать ноги распятого.
– Ого! – Арлетта даже покраснела от неожиданности и подняла руку, чтобы отобрать у ребенка неподходящую игрушку. – Извини, Элеанор…
К удивлению молодой матери, собеседница остановила ее.
– Пусть забавляется. От этого никому не будет вреда.
И тогда Арлетта заметила склоненную голову и грустную улыбку графики, немного отрешенную, словно мысли ее были в это время о вечном. Сердце Арлетты судорожно сжалось в порыве жалости к Элеанор. Если бы Господь даровал ей за ее молитвы такого же маленького человечка, жизнь графини была бы совершенно другой. Материнство помогло бы ей избавиться от фанатичной веры во Всевышнего, которая заставляла ее отрекаться от мира и от самой себя. Материнство спасло бы ее для жизни в этом мире.
Арлетта неосознанно вздохнула.
Услышав ее вздох и не угадав его действительную причину, Элеанор виновато улыбнулась.
– Извини меня, милая. Я думаю только о себе. Ты, наверное, ждешь не дождешься поскорее свидеться с отцом. – Она немножко помолчала, как бы отыскивая подходящие случаю слова. – Сейчас с ним сидит твоя бабка. В последнее время мы боимся оставлять его одного. Арлетта, я должна честно предупредить тебя: за последнее время его состояние заметно ухудшилось.
– В чем это выразилось?
Хозяйка замка передала дитя матери.
– В течение всех этих лет твой отец хоть и потерял способность говорить, но двигать глазами и глотать он мог, так что можно было накормить его с ложечки. И я всегда делала это сама. Но в последние недели, – Элеанор сделала паузу, чтобы откашляться, – в последние недели Бог отнял у него даже и этот последний шанс выжить. Он угасает прямо на наших глазах. Чудо, что ты застала его живым.
Обменявшись полными понимания взглядами, женщины вышли в коридор рука об руку.
– А если бульон или жидкую похлебку? Неужели он не может принимать пищу даже в таком виде? – содрогнулась Арлетта.
– Я и сама думала об этом. Еда попадает ему не в то горло, он задыхается. Это просто ужасно.
Она повернулась и сжала руку падчерицы.
– Я очень рада, что ты, госпожа графиня, нашла время приехать и навестить нас. Теперь все в руке Божией. Ежедневно к нему приходит отец Йоссе. Если его состояние еще ухудшится, он даст ему последнее помазание и отпустит грехи перед кончиной. Но как бы там ни было, твой отец будет рад увидеть своего внука.
– А как он узнает, что перед ним его внук? Понимает ли он, что происходит вокруг него?
– Да-да, он до последнего дня оставался в здравом уме. – Голос Элеанор дрожал от слез. – В этом-то и заключается наша трагедия. Стоит только поглядеть ему в глаза, чтобы понять, что он отлично понимает, что с ним и где он.
– Бедный отец!..
– Да, воистину. Ужасно дожить до такого. Он – мученик на земле.
Хотя предупреждение Элеанор должно было настроить ее на соответствующий лад, Арлетта все равно увидела не то, что ожидала увидеть, когда переступила порог опочивальни Франсуа де Ронсье.
Жаровня, полная чадящих углей, и пылающий камин наполняли комнату зноем и дымом. Едкий запах щипал ноздри. В огонь бросали щепотки благовоний, чтобы сделать воздух в помещении пригодным для дыхания, но чистый и сильный аромат горящих растений смешивался с другим, отвратительным запахом. Это была ужасающая вонь разлагающегося тела. Арлетта почувствовала ее и остановилась. Она однажды уже вдыхала этот запах – в этой же горнице, в раннем детстве, когда умирала ее мать. Тогда она еще не понимала, что он означает. Но теперь…
Пересекая комнату из угла в угол, она цеплялась длинным подолом своей юбки за камыши, застилавшие пол. У изголовья постели на табурете сидела старуха в траурном вдовьем облаченье, ее скрюченная рука сжимала трость с серебряным набалдашником. Она отвела взор от истощенного тела на постели и посмотрела на вошедших женщин. Плечи старой женщины согнулись под грузом прожитых лет, она так съежилась и сморщилась, что халат, пошитый несколько лет назад, висел на ней мешком. Но голова ее была поднята гордо и высоко. Со щек и подбородка, прорезанных морщинами, свешивались дряблые складки кожи, резко выделялся острый нос, похожий на клюв ястреба. В глубине темных глаз сидящей, казалось, пробегали искорки. Хотя Мари де Ронсье и сильно постарела, она не утратила ничего из своей прежней гордой повадки.
– Арлетта? – Сгорбленная старуха вся подалась к двери, опираясь на клюку, а черные глаза ее заблестели еще сильнее. – Неужели это ты?
Ее голос, до сих пор сильный и властный, скрипел, словно плохо смазанные ворота.
– Она стала плохо видеть, – шепотом объяснила Элеанор.
Оставив на время без внимания недвижное тело, укрытое покрывалом, Арлетта опустилась на колени перед бабушкой.
– Да, бабушка, я – Арлетта. Я приехала к вам погостить.
Сказав это, она поцеловала бледную, без единой кровинки, щеку старухи.
– На три дня раньше, чем обещала.
Мари произнесла это утверждение отрывистым голосом, казавшимся с первого впечатления невежливым – так она привыкла разговаривать с подчиненными за долгие-долгие годы жизни в Хуэльгастеле.
Арлетта спрятала снисходительную улыбку. Бабушка изменилась только внешне, но внутренне – нисколько.
– Да. Нам просто повезло. Ты простишь меня за раннее прибытие?
Взгляд черных глаз смягчился.
– Простить тебя? Не говори глупостей, девчонка! А это кто у тебя?
– Это Люсьен, твой правнук.
Тощая и сухая, обтянутая кожей рука протянулась к розовому младенцу и потрепала его по щеке.
Люсьен счастливо заурчал и схватился ручонкой за прабабушкин палец.
– Ты ему нравишься, Мари, – сказала молодая мать.
Бабушка что-то забормотала и потрясла своим пальцем. Люсьен улыбнулся.
– У него смолоду хорошая хватка, – решительно заявила она, и помимо ее воли, довольная улыбка растянула ее губы. – И у него волосы Франсуа.
– Да, бабушка, – сказала Арлетта, благодаря Бога за то, что он создал ее сына таким улыбчивым и приветливым. Присутствие стольких незнакомых людей сразу, казалось, только забавляло его; он начал гукать и ворковать, словно лесная горлинка.
Бабушка заулыбалась сильнее.
– Твой Люсьен очарователен, дитя мое, и я очень рада, что смогла его увидеть, прежде чем очи мои закроются навсегда.
– О, бабушка…
– Не жалей меня, детка. Не надо жалеть. Жалость никому не приносит пользы в нашем жестоком мире. Вот, я научилась передвигаться с клюшкой, – сохраняя все тот же повелевающе-насмешливый тон, Мари перевела разговор на другое. Она отвернулась от правнука. – В конце концов, сейчас твоя жалость гораздо больше нужна твоему отцу, чем мне. Посмотри на него, внучка.
Арлетта набрала побольше воздуха в легкие и заставила себя взглянуть на постель.
Граф Франсуа де Ронсье, человек, который когда-то был так свиреп и могуч, что мог голыми руками в рукопашной схватке опрокинуть на спину любого рыцаря в своих владениях, который однажды сумел укротить самую необъезженную лошадь во всем герцогстве, теперь был едва заметен под ровной гладью покрывала. У него почти не осталось волос, а те, что еще не выпали, прилипли к его потному голому черепу грязными рыжими прядями. Щеки ввалились, глаза запали в глазницы, а кожа лица, если не считать веснушек, оставшихся словно напоминание о прошлом, была цвета грязной кости. Ладонь, высовывавшаяся из-под покрывала, напоминала плоскую корявую щепку. Граф Франсуа походил на труп – тело его было телом девяностолетнего старика. А ведь ему было только сорок четыре.
Вспомнив, что, по словам Элеанор, отец сохранил свой разум, Арлетта постаралась, чтобы ужас, охвативший ее, нельзя было прочитать по ее лицу. Она смотрела в широко открытые карие глаза живого трупа и, не вставая с колен, облокотилась об изголовье.
– Здравствуй, папа.
Человек, лежащий на постели, мигнул, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
Арлетта проглотила горький комок.
– Я – твоя дочь, папа. Я приехала показать тебе внука.
Франсуа мигнул еще раз.
Очень странное занятие – пытаться говорить с тем, кто не имеет возможности отвечать.
– Элеанор, он мне мигнул. Значит ли это, что он услышал и осознал мои слова?
Элеанор подошла к своей падчерице.
– Да. Это единственное движение, которое он еще может производить. Одно мигание у него обозначает «да», или его согласие на то, о чем ему говорят. Два мигания обозначают «нет».
Арлетта поднесла Люсьена поближе к лицу своего отца.
– Папа, это твой внук. Это Люсьен Роберт Фавелл.
Франсуа снова мигнул. Его глаза увлажнились.
– Элеанор, папа сейчас заплачет, – произнесла Арлетта, чрезвычайно растроганная. – Кажется, я принесла ему только ненужные страдания.
Она прижала ребенка к себе.
Набожная хозяйка замка, которая тоже смотрела в истощавшее лицо своего мужа, заметила, что он мигнул дважды.
