Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)
– Я не смогу пройти здесь! А если он обвалится? Костей не соберешь! – воскликнула Роза, оглядывая настил.
Петронилла, которой и не требовалось, чтобы ее сопровождали дальше этого места, поставила ногу на мостик. Тонкие плашки зашатались, и она засомневалась, так ли безопасно по нему идти.
В пещере обитала старуха, известная в округе под именем Лизетты. Местная знахарка и колдунья, Лизетта была той особой, которой матери Домма пугали своих несмышленышей-шалунов. Все, кто боялся ее, единогласно называли старуху La Sorciere – колдуньей. Веревочная лесенка вела от входа в пещеру к реке. В самом низу, спрятанная в камышах, виднелась весельная лодочка.
– День добрый, Лизетта! Ты дома? – позвала Петронилла.
В черной дыре входа показалось округлое розоватое лицо. По слухам и сплетням, старухе было за шестьдесят, но по ее виду этого сказать было нельзя. На лбу не было ни единой морщинки, ее яркие голубые глаза светились жизненной силой. Платье ее было незабудкового цвета и прекрасно подходило к ее глазам. На голове знахарки не было покрывала, а свои волосы она заплетала в косички, уложенные в форме короны. Стоя на другом краю пропасти, Роза могла прекрасно видеть волосы колдуньи, густые и блестящие – ни одной седой пряди.
– О, леди Петронилла! – воскликнула пожилая женщина. Голос ее был звонок, как у ребенка. Она вышла из мрака пещеры и, немножко припрыгивая при каждом шаге, направилась к гостье по колеблющимся деревянным планкам. – Для меня большая честь видеть вас у себя.
– Ты оставила их на семена, Лизетта? – заметила Петронилла, указывая на зеленые кустики в небольшом садике.
Глаза колдуньи заблестели еще пуще.
– Нет-нет, госпожа. У меня все цветы растут не просто так. Вы приехали за целебными травами?
– Да. Одна из моих служанок серьезно расхворалась, а мой собственный запас снадобий очень ограничен. Я надеюсь, что ты дашь мне что-нибудь для бедняжки.
Колдунья поманила рукой Петрониллу, призывая ее перебраться на свою сторону по перекинутой над пропастью дорожке.
– Не бойся, госпожа, мостик сделан на совесть. Иди сюда, и посмотрим, что я смогу для тебя сделать.
– Большое спасибо. Роза, ты останешься с лошадьми.
Входя в пещеру, благородная дама нагнула голову, чтобы не стукнуться лбом о низкий свод, и оглядела помещение с нескрываемым интересом. Тут было прохладно – ведь на дворе была осень. Она не раз уже бывала здесь, но в каждое новое посещение всегда немного удивлялась будничной обстановке, царившей в этом труднодоступном убежище. С тростниковыми стеблями, разбросанными по полу, с очагом посредине, жилище колдуньи напоминало тысячи обычных крестьянских домиков. Однако же в этих лачугах обычно стояла такая грязь и вонь, что непривычному человеку приходилось зажимать нос. Здесь же было чисто, аккуратно, пахло свежесобранными травами: лавандой, розмарином и майораном. Дым от очага не задерживался в пещере, а клубами выходил через расселину в потолке, ведущую куда-то в глубь скалы. У очага находился выскобленный до белизны стол, на котором рядом с хлебами стоял длинногорлый кувшин с белыми ромашками. Пучки и связки трав и цветов были развешаны для просушки на вбитых в стены крючьях, а также на натянутых под потолком веревках. В стенах были вырезаны полочки, и ни дюйма их площади не пропадало. На каждой еле хватало места для закупоренных бутылочек и скляночек, заткнутых тряпками банок и горшков, коробочек всевозможной формы и размера. На некоторых из них были грубо нацарапаны какие-то надписи.
Один из наиболее необычных слухов, которые рассказывали о Лизетте, гласил, что она когда-то даже собралась уйти в монастырь, но поссорилась с матушкой-настоятельницей и покинула обитель еще до произнесения обетов. Говорили, что там она научилась читать и писать. Петронилла не могла сказать, какая доля истины была в этих слухах, хотела ли колдунья в молодости облачиться в монашеское одеяние, однако ярлычки на банках действительно свидетельствовали в пользу того, что старуха умела читать и писать.
В одном углу пещеры стоял дубовый шкаф, створки дверок которого были завязаны пучком льна. Петронилле было известно, что наиболее сильнодействующие снадобья Лизетты хранились в этом шкафу.
Раздалось хлопанье крыльев, и на порог приземлилась дикая утка. Отрывисто крякнув, она наклонила голову и одним глазом посмотрела на знахарку. Лизетта отковырнула кусочек мякиша от початого каравая и швырнула к выходу. Утка бросилась за ним.
– Не хотите ли эля, благородная госпожа? Только что сварен.
Петронилла покачала головой.
– Нет, я ненадолго.
– Как пожелаете, госпожа. Так в чем ваша проблема?
– Муж Розы, Туал, жалуется на боли в животе. У него слабый желудок.
– Вы пробовали лечить укропом?
– Не помогло.
– А фенхелем?
– Тоже. Обычные средства не помогают. Ему нужно хорошее слабительное. – Петронилла покосилась на шкаф в углу. Она-то отлично знала, что ей на самом деле было надо – что-нибудь, что лишило бы графа мужской силы. Неплохо помогут листья и кора ивы, однако к иве колдунья относилась более чем серьезно – такие снадобья держались только в шкафу. – Может быть, у тебя есть что-нибудь более действенное? Я думала… может, корень черного переступня?
Лизетта нахмурилась.
– Переступень, благородная дама? Но это очень сильная травка. Я рекомендую ее только в не терпящих отлагательства случаях.
Петронилла вздохнула.
– К сожалению случай Туала именно таков. Мы перепробовали все. Но если ты боишься, что Роза ошибется в дозировке, то успокойся – я все сделаю сама, собственными руками. Мне просто надоело смотреть, как бедняга мучается.
После этих слов Лизетта кивнула и, направившись к шкафу, отворила дверцы.
– Будь по-вашему, госпожа. Но уж только вы сами рассчитайте дозу.
– Так я и сделаю.
– Запомните, переступень очень сильное слабительное, но если вы дадите больному в один прием слишком много, это запросто отправит его в ад. В больших количествах он ядовит.
– Понимаю. Я буду тщательно следовать твоим указаниям.
Знахарка шагнула поближе к свету и отсыпала какого-то порошка из одной банки в другую.
В это время Петронилла бросила взгляд на баночки и бутылочки в шкафу и усмотрела то, что ей было нужно. Ее рука схватила заветный пузырек с быстротой молнии – и через миг он уже покоился в кожаном мешочке у ее пояса.
Лизетта повернулась к ней.
– Это толченый корень переступня, – начала объяснять она, показывая небольшую склянку с порошком черного цвета. – На первый раз хватит малой щепотки, не больше. Когда его организм будет очищаться, он испытает сильную боль, так и должно быть. Если улучшения не будет, больше одной недели кряду ему не давайте. Потом подождите еще недельку; если и тогда не поправится, покажите его мне. Все понятно?
Петронилла усмехнулась.
– Само собой. Но я уверена, до этого дело не дойдет. Переступень должен помочь. Благодарю тебя, Лизетта. Вот тебе несколько монеток за помощь.
– Благодарствую, леди Фавелл.
Арлетта одевалась под венец.
В течение тех семи лет, что она просидела в Девичьей башне, изменился покрой одежды, ее фасоны. Теперь, прежде, чем сшить платье, материю кроили на много мелких лоскутков. Ее подвенечное платье было наскоро скроено, сметано и сшито за одну ночь двумя крепостными девушками, глаза которых к утру слипались от усталости. Его пошили из тяжелой и плотной темно-голубой шелковистой парчи; высокие плечи, вырез на груди. Нижнее платье было из белого муслина – это придавало глубокому вырезу особый оттенок скромности. К парчовой блузке полагалась также доходящая до пят юбка с большим количеством складок. На груди пришили украшенные искусным золотым шитьем вставки. Обычно более или менее безразличная к одежде, Арлетта оценила работу мастериц с первого взгляда.
– Погляди, Клеменсия! Просто великолепно!
Подруга улыбнулась. Она никак не могла поверить, что свадьба Арлетты наконец-то становится реальностью. Она мало верила, что своим терпением и постоянством ее госпожа чего-то добьется, и теперь ее переполняла радость оттого, что война, которую они вели, наконец выиграна. Может быть, счастье и удача теперь повернутся к Арлетте лицом.
– Граф Этьен прислал этот пояс, сказав, что в нем он желает видеть тебя в церкви, – сообщила Клеменсия.
– Пояс неплох, – заключила Арлетта, внимательно осмотрев подарок – искусно изготовленную цепочку украшенных филигранью золотых звеньев с разноцветными бусинами между ними.
– Ты не будешь заплетать волосы?
– Нет, пойду с распущенными. Я – невеста.
В полдень Арлетта сидела рядом с графом Этьеном во главе высокого стола в главной замковой зале, сама не веря, что теперь она графиня. Короткая церемония и богослужение прошли словно в тумане. Арлетта скользила взглядом по рядам столов для тех, кто познатнее, и козел с положенными на них досками – для простолюдинов. Сама она была в центре внимания – невеста на собственной свадьбе. Каждый из присутствующих находил причину обернуться и поглядеть в ее сторону. Она чувствовала себя от этих взглядов так, словно ее прилюдно раздевают, но все же это было лучше, чем забвение на долгие годы. Она все прекрасно понимала. Она была редкостью, музейным экспонатом. Люди в Ля Фортресс дез-Эгль сгорали от нетерпения поближе познакомиться с женщиной, которая жила рядом с ними так долго, и которую они так плохо знали. Вскоре неумеренный интерес поутихнет.
Бартелеми ле Харпур сидел на возвышении в уголке, отведенном для музыкантов, рядом с женой, и пел любовную песню на langue d’oc, которую, по слухам, сложил сам король Ричард Львиное Сердце.
За одним из столов виднелось хорошо знакомое ему лицо – бретонец по имени Гвионн Леклерк. После посвящения в рыцари он получил право переместиться на несколько столов ближе к господскому помосту и сидел на том месте, которое обычно занимал сэр Ральф. Тот неожиданно получил в наследство владение, состоящее из нескольких нормандских деревень. Арлетта еще сидела в башне, когда он прислал к ней Клеменсию с просьбой уволить его со службы. Арлетта с готовностью согласилась, и сэр Ральф покинул Аквитанию. У нее все еще оставались сэр Вальтер и сэр Гвионн – она никак не могла привыкнуть добавлять к его имени рыцарский титул, – люди, приехавшие с нею из дому. С ними девушка не чувствовала себя так одиноко.
Арлетта надеялась, что и после свадьбы оба рыцаря останутся при ней. Тогда с их помощью она могла бы набрать себе собственную свиту – как-никак, она теперь графиня. Встретившись взглядом с Гвионном, Арлетта улыбнулась.
Рыцарь ответил легкой усмешкой, от которой на сердце у Арлетты стало тепло, словно от вина, которое она пила. Поймав ее взгляд, он поднял в вытянутой руке кубок, отсалютовал в ее честь и пригубил за ее здоровье. Должно быть, тренировка шла ему на пользу, ибо бывший эсквайр сэра Ральфа выглядел весьма внушительно; он настолько раздался в плечах, что старенькая туника стала ему узка.
Невеста почувствовала, как горячая волна заливает ее лицо, и поспешно повернулась к мужу. Тот выглядел совершенным стариком.
– Еще вина, граф? – спросила она.
– Не откажусь.
Арлетта потянулась было к кувшину, но граф остановил ее руку.
– Не этого. Я собираюсь отведать проперченной ветчины с айвовым вареньем. С ветчиной прекрасно пойдет красное вино – племянник и леди Петронилла привезли нам бочонок бонэского. Я лучше выпью его. Хочешь попробовать?
– Нет, господин мой, благодарю. Я лучше выпью чего-нибудь полегче.
Теплый осенний день незаметно перешел в вечер. Наступила темнота, а праздник все продолжался. Все это время Арлетта провела за столом – ела и пила, пробуя всего понемножку. Тем не менее, к ночи у нее заболела голова.
Граф Этьен первым заметил, что его невеста выглядит утомленной.
– Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?
Арлетта утвердительно кивнула.
Граф протянул руку и дотронулся до ее ладони.
– Надеюсь, ты не слишком нервничаешь?
Арлетта покраснела до корней волос, поняв его недвусмысленный намек, и решила солгать:
– Нет, господин мой.
– Вот и прекрасно. Давай уйдем из-за стола потихоньку, без шума. Согласна?
– Да…
– Тогда идем.
И, не говоря больше ни слова, граф поставил кубок на стол, поднялся и вывел молодую жену из зала. Они успели дойти до лестницы, прежде чем их отсутствие было замечено. Раздались хриплые возгласы гостей, пьяными голосами напутствующих молодоженов.
Петронилла со злорадной усмешкой поглядела на опустевшие места. Интересно, достаточно ли она намешала ивовой вытяжки в бочку с подаренным вином? Такой подарок был ее собственной выдумкой. Отец Петрониллы был виноторговцем, и, размышляя, как заставить графа проглотить отраву, она натолкнулась на счастливую мысль относительно бонэского. Вино, которое граф будет пить день за днем – вот что подойдет лучше всего. Несложно было подмешать зелье в вино, вот только хватило бы отравы на целую бочку. Она не могла довериться колдунье и выспросить все это у нее – к каким подозрениям привели бы такие расспросы! Ей пришлось действовать наугад и начать с того количества зелья, которое удалось достать. Хватит или не хватит того, что граф выпил сегодня?
Она видела, как граф, взяв графиню под руку, удалился из зала, и, выждав пару минут, осторожно последовала за ними.
Дверь графской опочивальни покоробилась и растрескалась от старости и сухости. Подглядывая через щель, она сумеет определить, хватило ли подсыпанного «лекарства», или оказалось мало.
Графская опочивальня была самой большой изо всех, которые Арлетте приходилось видеть в своей жизни.
Две стены были завешаны яркими гобеленами. Жар пылающего очага изгонял из помещения влажность холодной осенней ночи. Кровать под балдахином была огромной. Своим видом и размерами она совсем не соответствовала своему дряхлеющему хозяину. Несмотря на это, кровать немного успокоила понятное волнение невесты – она напомнила ей что-то родное, хорошо знакомое. Она очень походила на супружеское ложе ее родителей в Хуэльгастеле. Арлетта уже в течение нескольких месяцев не получала от Элеанор никаких известий – ни о состоянии здоровья Франсуа, ни о ходе судебного разбирательства по обвинению в измене. Утром она напишет мачехе и сообщит, что наконец-то стала графиней Фавелл. Элеанор, несомненно, попытается рассказать об этом отцу. Поймет ли он, прикованный к постели, что его дочь добилась наконец своего? Обрадуется ли он, что Арлетта заставила графа Этьена соблюсти условия брачного договора, пусть и ценой своей молодости?
С пересохшим горлом она смотрела на белую льняную простыню, а затем, отвернувшись, дернула завязки своего роскошного платья. У нее засосало под ложечкой.
Старый граф стоял за ее спиной; их окружало множество экзотических предметов, по-видимому, доставленных с Востока. Арлетта никогда не видела такого роскошного ковра на полу; ей казалось кощунством ступать по нему. Она слышала, что старик за ее спиной раздевается, небрежно швыряя предметы праздничного облачения в угол. Она испытывала просто-таки физическое неудобство от ощущения его присутствия. Казалось, что ее дыхание в тишине опочивальни слышно даже за дверью. И еще биение ее молодого горячего сердца, и потрескивание огня в очаге. Она не могла заставить себя посмотреть на графа.
Арлетта чувствовала себя очень неловко. Тяжелое парчовое платье, расстегнутое на спине, ласковыми волнами соскользнуло к ее стопам. Оно напоминало лужицу синего шелка. Арлетта нагнулась, чтобы сложить его поаккуратней.
– Оставь, – скомандовал граф хриплым голосом. – Так как я женился на тебе не ради твоих земель – ведь дело твоего отца все еще не решено, – значит, я взял тебя ради собственного удовольствия. Я хочу видеть, что ты можешь мне предложить. Снимай тунику.
В замешательстве невеста вглядывалась в глаза мужа, пытаясь отыскать в них искорку доброты и тепла, как в тот день, когда она впервые прибыла в Ля Фортресс. Но напрасно. Сердце ее упало. С той поры, как она покинула башню, супруг обращался с ней вежливо, но с прохладцей. Где же были его тепло, сострадание? В камень он, что ли, превратился, за эти семь несчастливых лет?
Глядя прямо на мужа, все еще надеясь найти в нем понимание, которое было ей так необходимо в эту ночь, Арлетта продолжала развязывать кружевные завязки на шее. Руки ее тряслись.
– Быстрее, быстрее, – подбадривал ее граф. Он нетерпеливо шагнул к огню, схватился за ворот ее туники и грубо содрал ее прямо через голову, попутно выдирая волосы.
С треском порвался ворот нижней сорочки.
– Господин мой, вы необходительны…
– К черту обходительность! – выругался граф и расхохотался.
Его зеленые глаза шарили по обнаженному девственному телу, а она чувствовала себя, словно корова, выставленная на продажу. Самые ее худшие опасения сбывались; она была страшно унижена.
– Твоей целью было выйти за меня замуж, – зевая, произнес супруг. – Насколько я помню, в контракте ничего не сказано, чтобы я хорошо обращался с тобой?
С ужасом Арлетта поняла, что с ней случилось. Граф Этьен не просто презирал ее за протест и за свое собственное унижение – он ее возненавидел. До этого дня он не давал волю своей ненависти, но теперь они остались вдвоем, и не было смысла дальше ее скрывать. Так вот как он собирался наказать ее! Впереди – кошмарные годы брака без любви, брака по расчету. Сойдя с мягкого персидского ковра и сделав шаг в сторону камина, Арлетта, стоя на каменных плитах пола, безуспешно пыталась прикрыть груди ладонями.
– Господин мой, – обратилась она к нему, – когда от епископов пришел приказ, я дала согласие освободить вас от данных клятв. Я…
Еще один отвратительный смешок.
– Семь долгих лет ты трезвонишь по всему христианскому миру, что заставишь меня жениться на себе, что ты должна стать моей из-за какой-то бумажки, полтора десятилетия назад подписанной мною и твоим отцом. И еще, небось, думаешь, что я страдаю, будучи отвергнут тобой. Нет, милочка. Сама стелила себе постель, сама в нее и ляжешь.
Отпихнув ногой сброшенную одежду, граф стащил с себя нижнюю сорочку и стоял перед ней в чем мать родила.
– Ну, посмотри-ка на меня, дочка. Не правда ли, я прекрасный муж, замечательный муж, ты столько боролась ради вот этого!
Он схватил пальцами Арлетту за подбородок и с силой повернул ее голову к себе.
– Открой глаза.
Арлетта пребывала в замешательстве, и граф сжал ее лицо еще сильнее. На глаза ей навертывались слезы страха и гнева. Ее муж был пожилым человеком пятидесяти восьми лет, но он был еще достаточно силен для своего возраста. Сопротивлением ничего не добьешься. Если она будет противиться ему, граф просто отлупит ее, как это не раз проделывал отец. Она сама себе не верила, что это происходит с нею. Ведь поначалу граф казался таким учтивым. Неужели он так и не найдет в себе силы простить ее?
С тайной надеждой она открыла глаза. В первую очередь увидела его живот, толстый и распухший от обильной жратвы и вина, обильно отправляемых туда вот уже почти шесть десятков лет. Мускулы слегка подрагивали. Волосы на лобке наполовину поседели. Она увидела его половой член. Он обвис и обмяк, и Арлетта была одновременно удивлена и обрадована тем, что эрекция не наступила. Муж явно не желал ее. А может быть, ему просто не нравилась ее бледная от семи лет заключения кожа?
Как-то ей удалось освободить подбородок от сжимающих его пальцев.
– Ну, мадам? Нравится то, что вы видите?
Арлетта подошла к постели, откинула одеяло и легла. Если делать все, как он хотел, если попытаться доставить ему удовольствие, все могло еще повернуться к лучшему.
– Я вижу моего мужа, – мягко сказала она и высвободила из-под одеяла правую руку. – Мне кажется, пора в постель.
Граф Этьен возлег подле нее.
Арлетта улыбнулась и, обняв рукой шею графа, приблизила свои губы к его губам.
Граф издал хриплый горловой звук и крепко прижал ее к себе. Он надавил еще сильнее, и щетина на его небритом подбородке оцарапала ее щеку.
Арлетте было двадцать три, и это был ее первый в жизни поцелуй. И первое мужское объятие тоже. После того недоразумения в Хуэльгастеле десяток лет тому назад, когда отец вышвырнул Джехана из конюшни, так как ему показалось, что они целовались при луне, Арлетта жила так, чтобы никого другого не поставить в подобное затруднительное положение.
Граф положил свою ладонь ей на грудь. Темные пятна на тыльных сторонах его ладоней, появляющиеся от возраста, сразу напомнили ей об отце. От его прикосновения Арлетта вся сжалась.
– Ну, чего там у тебя? – грубо спросил муж, но по его тону и взгляду она понимала, что ответ, каким бы он ни был, абсолютно его не интересует. Его пальцы гладили и ощупывали ее соски. Казалось, он чего-то ждет. Скорей бы выкладывал все, что у него для нее есть; раньше начнет – раньше кончит. Дыхание его было тяжелее, чем минуту назад. Она не была деревенской простушкой, чтобы не понять, что в супруге нарастает желание взять ее.
Скоро, скоро пройдет эта ночь.
Она выставила грудь вперед, показывая, что полностью отдается законному мужу.
Граф взглянул на нее и, поудобнее разложив Арлетту на подушках, впился губами ей в правый сосок, прихватив плоть зубами. Было больно, но терпимо. Ей вспомнились дыры во рту графа на месте выпавших передних зубов. Ее плоть неосознанно отстранялась от его грубых ласк. Немного пососав ее грудь, граф поднял голову и взглянул ей в глаза.
– Доставь мне удовольствие, жена, – приказал он, проверяя, в каком состоянии его дряблое мужское достоинство. Затем снова упал на нее, кусая и сося ее грудь, словно младенец, которого мать не кормила по крайней мере месяц.
Не представляя, чем помочь ему, Арлетта попробовала делать то, что ей подсказывало ее женское естество. Но этого оказалось недостаточно. Граф не получал удовольствия.
Так прошло несколько минут. Граф совсем запарился. Кряхтя, он навалился на жену всем телом, ерзая по ней. Это тоже не помогло. Их пот смешался. Кряхтенье, потирание и бесполезные объятия продолжались еще некоторое время. Затем он засунул свою руку ей между ног и, немного помешкав, ввел свои пальцы в ее влагалище.
Арлетта вся сжалась. Он еще раз приложился к ее соску, который болел и уже начал распухать. Она про себя пожелала, чтобы он занялся другой грудью.
Граф пошевеливал пальцем в теплых недрах; Арлетта, замерев, ждала, и это ожидание казалось ей вечностью. Затем граф оторвался от своего занятия, приподнялся на локтях и поглядел на нее, взглядом, полным укора. Она нервно улыбнулась, не зная, что делать и говорить.
Зеленые глаза, почти как у нее самой, приблизились к самому ее лицу. Она задыхалась под весом мужского тела, пальцы супруга все еще оттягивали ноющий, искусанный сосок.
– Еще смеешься надо мной, сучка?!
– Смеяться? Господин, никогда…
Внезапно с неожиданной яростью он сильно ущипнул ее за грудь.
– Ай! Господин! – Не понимая его намерений, Арлетта в страхе смотрела на возлежащего на ней мужчину и чувствовала, как кровь теплой волной приливает к ее щекам. Так смотрел на нее отец, когда она раздражала его. Так он смотрел, расстегивая ремень на брюках, готовый отстегать ее. Ей страстно хотелось понять. – О Господи! – прошептала она. – Только не это!
Пальцы сильнее ухватили ее за грудь, буквально выкручивая измученный сосок.
– Не смейся надо мной!
– Да я не смеюсь! – Она пыталась выбраться из-под мужа, но его руки и ноги плотно припечатывали ее к постели. Он был слишком тяжел, чтобы с ним справиться.
Одна рука продолжала расправляться с грудью. Другой он схватил ее за волосы. Накрутил локон на палец, дернул.
– Никогда не смейся надо мной!
– Я не смеюсь! И не буду! О, господин!
Он снова прижал ее, обдав горячим гнилым дыханием. Не приносящая удовольствия возня в постели, когда он то поднимал ее, то толкал обратно, продолжалась до тех пор, пока обнаженные тела не покрыл обильный пот. Думая, что ее сопротивление раздразнит мужа еще пуще, Арлетта лежала под супругом покорно, словно тряпка. Но это, как видно, тоже не было ему по вкусу.
Он укусил ее за ту же грудь.
Арлетта глубоко вздохнула. Зачем он мучил ее?
Он снова дернул ее за волосы, и слезы выступили на девичьих глазах.
Она всхлипнула. Может быть, он хочет, чтобы она кричала? Она была готова на все, лишь бы эта пытка супружеским ложем побыстрее кончилась.
– Так-то лучше, сучка!
Наконец-то она почувствовала разницу, ибо он наваливался на нее с грубой силой, с силой, которой у него не было, пока она не качала плакать. Через какой-то миг резкая внезапная боль между ног пронзила все ее естество. Она вскрикнула.
– Визжи, сучка! Визжи! – захохотал муж, и каждое движение его тела пронзало ее естество словно кинжалом.
Наконец-то она поняла. Не в силах добиться эрекции нормальным образом, муж возбуждался, только унижая и избивая ее.
Половой орган старого графа дергался внутри нее, сжимаясь, отталкиваясь, пронзая, причиняя боль.
– Ори громче, скотина!
Слезы душевной боли потекли по раскрасневшимся щекам, застыли в уголках глаз. Она вышла замуж за человека, который упивался жестокостью.
Она выла и визжала, как приказано.
Испустив низкое торжествующее рычание, граф Этьен Фавелл удовлетворенно выдохнул воздух и затих.
Арлетта перестала быть девственницей.
Притаившись возле двери опочивальни, Петронилла в немой ярости сжимала кулаки и давала себе слово удвоить содержание ивового экстракта в завтрашней выпивке графа.
