Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)
Глава девятнадцатая
После обеда Арлетта, забравшись на свой наблюдательный пост на крыше башни, увидела, как Гвионн Леклерк и Бартелеми ле Харпур возвращаются в крепость.
Но на этот раз позади Гвионна сидел не менестрель, а молодая женщина, которая, похоже, не имела никаких навыков верховой езды. Руки ее судорожно вцепились в талию эсквайра. А Бартелеми шагал рядом со стременем. На плечах он держал маленького мальчика – скорее всего, это были его жена и сын. Удивительно, как это Гвионн, обычно очень неуступчивый, когда дело касалось его Звездочки, позволил использовать своего вороного в качестве вьючного животного – торба и арфа менестреля красовались на крупе лошади, привязанные к седлу. Должно быть, эсквайра сэра Ральфа и этого арфиста что-то связывало, если Леклерк оказывает ему такие услуги.
Арлетту всегда немного удивляло, почему Леклерк всегда и везде держится особняком, не сходясь ни с мужчинами, ни с женщинами. Она была рада, что наконец-то он нашел себе друзей.
Когда путники ступили на подъемный мост и копыта Звездочки застучали по деревянному настилу, молодая женщина посмотрела вниз, в ров, и невольно вскрикнув, еще теснее прильнула к Леклерку. Арлетте хотелось бы узнать, где были госпожа ле Харпур и ее отпрыск в прошлый раз, когда Бартелеми приходил в замок без них. Впрочем, заключила она, возможно, в тот раз ребенок просто был еще слишком мал, чтобы странствовать, или болел.
Логично было предположить, что жена Бартелеми тоже уличная певица. Действительно, в тот вечер Арлетта услыхала незнакомый женский голос, перемежавшийся во время концерта с уже известным ей голосом самого Бартелеми. Когда Арлетта расспросила Клеменсию, та с готовностью подтвердила, что это был голос мадам ле Харпур.
– Они превосходно спелись, – заметила Арлетта.
– Так оно и есть. Они понравились графу Этьену, который хорошо разбирается в музыке. Он попросил их остаться. – Вспомнив о других музыкантах, которых граф отправил восвояси, Клеменсия с усмешкой добавила: – Интересно, почему он не взял тех троих, помнишь?
– Могу объяснить, – сказала Арлетта. – Ему не позволила гордость.
– При чем тут гордость?
– Когда мы прибыли в Ля Фортресс, я сказала, что они мне понравились. Чтобы угодить мне, граф повел себя галантно и сделал широкий жест, предложив им остаться. Но когда я впала в немилость и угодила в эту башню, то даже вид их стал напоминать ему о том, что он нарушил обещание. Он отослал их, потому что они своим присутствием напоминали ему о том бесчестии, которое он на себя навлек, отказавшись взять меня.
Арлетта засмеялась.
– Интересно, он все еще так и не считает себя виновным в нарушении пунктов брачного договора? А ты, Клеменсия, заметила, как легко действовать бесчестно по отношению к тому, кто слабее тебя?
– Я о таких вещах не задумываюсь.
– А я задумываюсь. Если бы у меня были другие родственники, люди богатые и властные, мне не пришлось бы сидеть тут в башне. Но у меня есть только отец, и как только его власть и сила пошатнулись, это тотчас же на мне отразилось. Я – слабая беззащитная женщина. А граф Этьен имеет наглость считать себя человеком благочестивым и честным!
– Брось это, Арлетта. Жизнь проходит…
– Отказаться от своего? Никогда! На прошлой неделе я получила письмо от епископа Ваннского: он согласился ходатайствовать за меня перед Папой Римским. – Она иронично усмехнулась. – Видимо, за меня вступились силы небесные – моя мачеха щедро жертвовала на перестройку сгоревшего собора.
В серо-голубых глазах Клеменсии отразилась печаль.
– Но ведь ничего так и не решено, не правда ли? У тебя же нет ответа от королевы Элеанор?
– Пока нет. Но скоро будет.
– Пожалуйста, покорись, Арлетта…
– Никогда. Я не покорюсь никогда, ни на земле, ни в аду. Я абсолютно права. Я помню все формулировки. В конце концов победа будет за мной.
– Да, но какой ценой? – возразила Клеменсия. – Ты что, собираешься поседеть тут, в этой башне?
И тогда Арлетта посмотрела в глаза подруги таким прямым и твердым взглядом, который заставил Клеменсию подумать о том, что обе они, разговаривая по-французски, говорят на самом деле на разных языках.
– Если Бог захочет, чтобы я поседела тут – что ж, я поседею. – Она передернула плечами.
Клеменсия вздохнула. Она бы никогда не стала платить такую цену за то, чтобы настоять на своей правоте. Она восхищалась выдержкой своей госпожи, но сама никогда не пошла бы на такое. Они не понимали друг друга.
– Граф Этьен спрашивал, нужна ли тебе новая одежда, – сообщила она, сменив тему разговора. – Я сказала, что многое ты уже донашиваешь, и он дал мне денег, чтобы я купила в Домме какую-нибудь материю. Чтобы купить лучшие ткани, денег не хватит, да, боюсь, в тамошних лавках и не торгуют дамасскими шелками. Можно, я схожу посмотрю?
У Арлетты оставалось совсем немного денег, и она берегла их для более важных нужд. На новые платья не хватило бы. Она посмотрела на протертый на локте рукав и машинально потянула за свисающую из растрепанного манжета нитку.
– Иди, если хочешь, – с улыбкой согласилась она. – Все равно мне не для кого носить здесь дамасский шелк. Купи лучше две мерки простой английской шерсти.
Удивленная решением своей госпожи, Клеменсия заметила:
– Я думала, ты откажешься, чтобы он одевал тебя.
– Ты не понимаешь. Граф Этьен – мой будущий супруг. Отец поручил меня его попечению, и теперь это его забота – кормить и одевать меня. Отправляйся в Домм.
– Благодарю. Сэр Вальтер согласился сопровождать меня.
Взгляд Арлетты стал пристальным.
– Тебе нравится сэр Вальтер, не так ли?
Раскрасневшись, как роза в июне, Клеменсия поспешно покинула башню. Сэр Вальтер действительно был ей небезразличен, а то время, когда она была влюблена в юношу по имени Морган ле Бихан, осталось в другой жизни, о которой она давно забыла.
В 1191 году Арлетте исполнилось двадцать лет, а король Ричард женился на Беренгарии Наваррской.
Арлетта, словно сова из своего дупла, продолжала наблюдать за замком сверху. Она часто видела Гвионна Леклерка. Или, может быть, просто она больше на него обращала внимание? При каждой возможности он тренировался в искусстве владения мечом. В другое время его можно было видеть в компании арфиста, его жены и ребенка. Он выглядел счастливым – счастливее, чем когда-либо раньше до их приезда. Она забыла про его шрам, и издали он казался ей красавцем. Иногда он поднимал глаза на башенную крышу, и, увидев ее, приветственно махал рукой. Она непременно отвечала ему, благодарная за сочувствие. А вот мадам ле Харпур никогда не смотрела вверх.
Случались у Арлетты и черные дни, когда она теряла веру в свои силы. Иногда она обдумывала даже, стоит ли дальше жить. Граф Этьен никогда не смотрел в ее сторону и в последний год никто из его челядинцев не обращал на нее никакого внимания. Поначалу она была пикантной новостью, и весь замок во все глаза смотрел на Девичью башню. Благодаря стараниям Клеменсии, это название стало широко известно по всей округе, но о женщине в башне не знал почти никто за оградой замка.
Граф Этьен запретил вслух рассуждать на эту тему в подвластных ему землях.
Однажды Клеменсия ворвалась в башню с горящими глазами и сообщила Арлетте, что сэр Вальтер сделал ей брачное предложение.
Та всплеснула руками, и девушки упали друг другу в объятия.
– О, Клеменсия, я так за тебя рада!
– Благодарю тебя, – ответила служанка; лицо ее вдруг омрачилось.
– Клеменсия! Что такое? Разве ты не счастлива? – удивленно спросила Арлетта, зная, как та обожает сэра Вальтера.
Клеменсия накручивала прядь волос соломенного цвета себе на палец.
– Нет слов, это счастье. Я просто прыгала бы на месте, если бы не одно обстоятельство.
– Какое же?
– Мне очень хочется, чтобы ты присутствовала на моей свадьбе, но когда я попросила графа Этьена, чтобы он отпустил тебя отсюда хотя бы в церковь, он отказал мне. О, Арлетта, разве ты не видишь? Он никогда не сдастся. Да и церковный суд может занять его сторону. Предположим, он тоже поддержит графа? И ты останешься тут навеки. Мне горько и больно видеть, как ты глупо растрачиваешь свою жизнь. Забудь этого проклятого человека. Он не стоит твоих страданий.
Арлетта видела, что Клеменсия говорит искренне и убежденно.
– Я борюсь не за этого человека, а за принцип, – сказала она. – Неважно, что там происходит с владениями и положением моего отца, важен только подписанный и скрепленный свидетелями брачный контракт.
На ресницах Клеменсии засверкала слеза.
– О, Арлетта! Пожалуйста, подумай как следует. Ведь дело только за тобой. Ты не должна жить так, как живешь нынче.
– Я никогда не изменю своего решения.
Клеменсия понурила голову.
– И даже ради моей свадьбы? – тихо переспросила она.
– Даже ради этого. – Голос отвергнутой невесты смягчился. – Извини меня, но я не могу теперь отступить. Я верю, что меня поддержат церковные иерархи. Скажи же, что ты меня понимаешь. Мне так нужно твое понимание. Пожалуйста, не осуждай меня. Ты – все, что у меня теперь осталось.
Клеменсия вытерла глаза рукавом и всхлипнула.
– Да, я поддержу тебя, Арлетта, ты знаешь это. Но я просто не могу смотреть, как ты растрачиваешь молодые годы.
– Это мой долг и дело чести.
Клеменсия кивнула и улыбнулась сквозь слезы.
– Я знаю. Очень жаль, что ты не сможешь быть на моем бракосочетании.
– Душой я буду с тобой.
Так оно и случилось, хотя в день бракосочетания подруги ей было особенно грустно и одиноко. Никто не проходил мимо ее башни в течение всего этого дня, тянувшегося бесконечно.
Казалось, кроме Клеменсии ни один человек в замке не желал знать о ее существовании; разве только Гвионн Леклерк, который, проходя мимо, всегда приветственно махал ей рукой.
Но приступы отчаяния только укрепляли ее волю, Арлетта выходила из них полной решимости продолжать раз начатое. Наконец она предприняла еще одну попытку напомнить о себе, разослав очередной комплект писем.
Ей не хотелось, чтобы мир забыл о ней. Арлетту де Ронсье не должны забыть.
Как только Клеменсия вышла замуж, она стала, по закону и праву, проводить куда больше времени со своим супругом, сэром Вальтером, чем с опальной подругой. Теперь она переселилась в замок, разделив со своим мужем его небольшую комнатушку. Граф Этьен дал Клеменсии специальное разрешение проводить с Арлеттой несколько часов в сутки – исключительно для того, чтобы гордячка не потеряла всякую связь с окружающим ее миром. Не стоило рассматривать эту графскую милость как признак послабления, и девушка понимала это. Скорее, его поведение доказывало, что церковь предпринимала какие-то шаги по ее делу. Он не хотел, чтобы его открыто обвинили в неподобающем отношении к узнице.
В марте 1192 года Петронилла Фавелл родила еще одного сына, Лоранса. И снова на нее нашло то непонятное нервозное состояние, как и после первых родов – с тем только исключением, что на этот раз выздоровление затянулось еще долее. Арлетта по опыту знала, что пройдет не меньше года, пока леди Фавелл окажется в силах снова принимать активное участие в жизни замка.
Граф Этьен произвел Гвионна Леклерка в рыцари. Церемония посвящения происходила во внешнем дворике, и со своей крыши Арлетта могла наблюдать за нею. После произнесения торжественных клятв Гвионн гордо выехал за ворота замка, а, на поясе его висел новенький блестящий рыцарский меч. Его праздничные позолоченные шпоры – привилегия рыцарского сословия – ярко блестели на солнце. Арлетта гадала, не преисполнится ли новоиспеченный рыцарь такой важности, что позабудет ее. Но нет, этого не случилось.
Как только копыта Звездочки начинали выбивать чечетку по бревнам подвесного моста крепости Ля Фортресс, он, как и раньше, оборачивался в седле и приветствовал ее. Он улыбался торжествующе и обворожительно, и эта едва различимая из-за расстояния улыбка грела ей сердце.
В этот же год был захвачен в плен король Ричард, и за него был назначен огромный выкуп.
Львиное Сердце провел в темнице два года, пока в 1194 году не был освобожден под залог. В феврале, на праздник Сретения, королева Элеанор внесла требуемый залог и лично отправилась встречать сына. Но перед отъездом она еще раз перечитала письма Арлетты. Мужественная девица де Ронсье заинтересовала королеву. Сама она была ограниченным человеком и свято верила, что Бог напрасно создал женщину; этот мир – для мужчин, он не был добр к слабому полу. Это королева уяснила себе уже давно. У этой Арлетты, думала она, присутствовали врожденные чувства справедливости, гордости, чести. И видеть это в женщине было очень непривычно. Поведение Арлетты напоминало королеве ее собственную молодость.
Дама с непреклонным характером, Элеанор, когда была помоложе, провела долгие семь лет в темнице, и на собственном опыте знала, что это такое. Как и дочь графа де Ронсье, она отваживалась громко говорить о том, о чем большинство ее современниц и соотечественниц предпочитали помалкивать. И была за это строго наказана. Королева испытывала сильное чувство симпатии к Арлетте де Ронсье, ее восхищала смелость и настойчивость этой девушки, и она дала себе слово закончить затянувшуюся историю с башней. Запечатав письма Большой Печатью Англии, которую поручил ее заботам король Львиное Сердце, а также своей собственной печатью, она отослала их епископам. Элеанор требовала, чтобы они поскорее вынесли какое-то решение по делу графа Этьена Фавелла.
А затем королева выехала навстречу сыну.
Арлетте исполнилось двадцать три. Она тоже отсидела в Девичьей башне семь долгих лет, не разговаривая ни с кем, кроме верной Клеменсии, и лишь изредка общаясь с духовником, отцом Теобальдом.
Новости из Хуэльгастеля не радовали – граф Франсуа был все еще жив, но лучше ему не становилось. Будучи заключенной в своей башне, Арлетта отлично понимала, как тяжело было ее неистовому отцу выносить заключение в темнице собственного тела. Элеанор свыклась с мыслью, что ее муж может никогда не выздороветь. Да и сама Арлетта начинала страшиться, что просидит в башне намного дольше, чем собиралась первоначально.
Но осенью граф Этьен получил епископское послание. Оно было доставлено специальным посыльным, облаченным в алый бархатный плащ, подбитый лисьим мехом. В его шляпу были воткнуты три длинных фазаньих пера. Он прибыл в сопровождении четырех оруженосцев, что произвело сильное впечатление на дряхлеющего графа. Епископский посланник принял все меры, чтобы о его прибытии узнало как можно больше народу.
Арлетта наблюдала со своей крыши за торжественной процессией.
Во дворе легат соскочил с коня и, сбросив плащ, отдал его одному из оруженосцев. Под плащом на нем был надет кожаный узорчатый жилет, туго затянутый на талии шелковым шнуром. Туника его была из дорогого шелка, пояс украшен серебряной пряжкой; чулки туго облегали полные икры. Вручив поводья пажу, посыльный в сопровождении двух человек из своей свиты прошествовал в замковый донжон.
Он шел торжественной походкой, уверенный в себе, с гордо задранным вверх носом, слегка покачивая толстыми бедрами. В руке, на каждом пальце которой красовалось по перстню, он высоко поднимал запечатанное воском епископское послание, чтобы все видели, с чем он прибыл.
С пергаментного свитка свешивалось несколько красных печатей на шнурах. Пристально вглядываясь в происходящее во дворе, Арлетта даже могла сосчитать их количество.
Ну, наконец-то она дождалась ответа.
Прочитав полученный пергамент, граф Этьен, тяжело прошагав через двор, отпустил стражу перед Девичьей башней и ключом отпер массивную кованую дверь.
– Мадам! Церковные авторитеты вынесли решение по нашему делу. Могу я обсудить его с вами?
– Конечно. Входите.
Арлетта сгорала от нетерпения поскорее узнать, каким же оказалось решение, которого она ждала так долго. Зеленые глаза графа были непроницаемы, в них совсем не было той доброты, с какой он смотрел на нее, когда она впервые въехала в Ля Фортресс. По его лицу девушка не могла угадать, выиграла она или проиграла.
В первый раз за семь лет, стоя на нижнем этаже этой проклятой башни, они смотрели в глаза друг другу. Груз этих лет тяжким бременем лежат на плечах пожилого мужчины.
– Вы тоже сильно изменились, – опередил ее реплику граф, прочитав в глазах Арлетты, о чем она думает. – Впрочем, вы даже стали еще красивее. А я сильно состарился?
Арлетта усмехнулась.
– Скорее, да, чем нет. – Жестом она указала на самый лучший табурет из тех, что был в этом каменном мешке: – Что ж, садитесь, граф Этьен, и скажите мне решение духовного суда.
– Мадам, можете ликовать, – устало произнес владелец замка. – Вы выиграли. Церковь дала нам одну неделю сроку, через неделю свадьба. – Граф выглядел глубоким стариком, посеревшая кожа туго обтягивала его скулы.
– И вы согласились с мнением епископов?
– Приходится, ради спасения моей души. Если до конца недели мы не поженимся, меня могут отлучить от церкви. Я решил назначить нашу свадьбу на послезавтра, если это вам подходит.
– Вполне. Благодарю вас, господин мой.
Она посмотрела в его усталое морщинистое лицо, и чувство спокойного удовлетворения заполнило ее душу. Но при этом она ощущала какое-то сомнение. По всем человеческим законам она должна была бурно ликовать и сиять, как новенькая золотая монетка, но в сердце своем Арлетта неожиданно для себя ощутила жалость к этому потрепанному жизнью старику. Прикинув в голове его возраст, она поняла, что стоящему перед ней мужчине должно было исполниться в этом году пятьдесят восемь. Старик, совсем старик.
Семь лет она наблюдала и ждала, своим молчанием заставляя графа уважать его собственное обязательство жениться на ней. Теперь, когда она одержала такую блестящую победу, она должна бы ликовать. Так откуда же эта ноющая боль в груди? Почему ей хотелось закричать от омерзения? Она почувствовала, что готова умчаться за десятки миль при мысли, что ей придется лечь в постель с этим печальным скрюченным человечком, который, тем не менее, прилагал все силы, чтобы выглядеть гордо и независимо?
Машинально она прикоснулась к графской ладони. Кожа была сухая, словно осенний лист, пальцы холодные.
– Господин мой, – произнесла Арлетта, – я очень рада, что выиграла дело. Я отстояла свое право, честь моего рода защищена. И теперь, если вы не желаете сочетаться со мною браком, я не буду принуждать вас стать моим мужем. Никому из нас двоих не пойдет на пользу союз, основанный на недоверии и презрении.
Граф в сильном удивлении поднял подбородок.
– Мадам, вы неправильно понимаете меня. На самом деле, я никогда не презирал вас. Не презираю и ныне. Когда я пытался отставить вас в сторону, нарушая при этом свои обязательства, я лишь рассчитывал заключить более выгодный брак. Видите ли, власть влечет за собой ответственность. От меня зависят семь сотен душ. Я должен стараться делать все, что в моих силах, как ради себя, так и ради них.
Граф сжал ее пальцы и улыбнулся. Как только его губы приоткрылись, Арлетта увидела, что у ее будущего супруга не хватает половины передних зубов.
– Я очень уважаю вас за вашу доблесть и выдержку, – продолжал граф Этьен. – Некогда вы разозлили меня, но и научили многому. Я уважаю вас за то, что вы держались до конца. Я считаю вас женщиной чести. Ни о какой другой женщине на свете я не сказал бы этих слов, кроме как о герцогине Элеанор, матери короля Англии. Я был бы польщен, если бы вы, Арлетта де Ронсье, соизволили стать моею супругой, – заключил граф. – Я буду горд, если такая женщина, как вы, станет матерью моих детей. Одним словом, мадам, отныне вы – единственная женщина, на ком я могу жениться. Вы не откажете мне?
Арлетта проглотила комок, застрявший в горле.
– Граф Этьен, я согласна стать вашей женой.
Обращаясь к ней, он ни разу не обратился к ней согласно ее титулу – леди Арлетта, – но это мало что значило. У него была своя гордость, и она совсем не хотела унижать его. Она добивалась справедливости, и добилась ее. Неважно, чем кончится волокитное разбирательство по поводу якобы совершенного ее отцом ужасного преступления. В течение недели она станет графиней Фавелл.
Граф удовлетворенно потер сухие ладони.
– Отлично. – Он оглядел каменные стены. – Теперь, когда мы пришли к соглашению, я предлагаю вам вернуться назад в вашу горницу. Согласны?
В тот же день граф Этьен отправил посыльного в усадьбу Фавеллов в Ля Рок-Гажеак, поручив ему пригласить племянника и его супругу на торжества.
Петронилла и Луи сидели в саду позади главного дома на скамье, сделанной из половинки древесного ствола, и наблюдали за тем, как два их сына, двух и пяти лет, играли спелыми плодами, на которые этим летом был необычайный урожай. Старший мальчуган, Вильям, собирал падалицу, аккуратно складывая из яблок пирамидку. Лоренс рвал клевер.
Сцена была идиллической, и длилось это до тех пор, пока яблочная пирамидка не была достроена.
Как только Вильям успешно выполнил поставленную перед собой задачу, глаза его младшего брата Лоренса зажглись шаловливым огоньком. Он проковылял к яблокам и, прежде, чем Вильям осознал, что у брата на уме, Лоренс гордо водрузил свою коротенькую пухлую ножку на самую вершину горки и одним быстрым и точным ударом разрушил всю работу брата. Когда яблоки раскатились по сторонам, он плюхнулся на землю и торжествующе посмотрел на родителей, ожидая их похвалы.
Какое-то время Вильям, не в силах понять, что же произошло, просто кривил рот. Затем раздался истошный вой. Вильям, если хотел, мог своими воплями оглушить полсвета.
– Мама! Мама! – И, требуя своей доли внимания матери, он тоже повалился на траву, колотя руками и ногами в истерике.
Вздохнув, Петронилла поднялась, чтобы успокоить своего первенца.
– Ладно, ладно, Вильям. Не горюй. Давай я помогу тебе, и мы построим новую.
– Лоренс; плохой! Я ненавижу Лоренса!
– Не надо так говорить. Он же еще маленький. Он не ведает, что творит.
– Пусть папа побьет его.
Взгляды отца и матери встретились поверх головы мальчика.
– Он же был такой милый всего минуту тому назад, – сказала Петронилла. – Почему у него всегда все кончается плачем?
Она помогла Вильяму соорудить другую пирамидку и, как только та была закончена, вернулась на свое место рядом с мужем.
Именно в этот момент в саду появился посыльный графа. Он поклонился и подал Луи свиток.
– Господин Луи Фавелл, леди Петронилла. Имею честь передать вам приглашение на венчание графа Этьена Фавелла и Арлетты де Ронсье.
– Что?! – чуть не задохнулась Петронилла. – Что ты сказал?
Сообщение было произнесено еще раз.
Петронилла выслушала его с дрожащими губами. Она посмотрела на свиток, который читал ее муж и властно протянула руку.
– Дай-ка, я сама взгляну.
Во время чтения лицо ее приняло такое же выражение, которое было в глазах Вильяма, когда Лоренс расшвырял его яблоки.
– Извините меня, сэр Луи, – извиняющимся тоном произнес слуга. Но мне велено привезти его светлости ваш ответ.
– Поздравьте дядю от моего имени, – вежливо ответил Луи. – И скажите, что я считаю для себя честью быть в числе приглашенных и обязательно прибуду.
Посланник еще раз склонился в поклоне и покинул сад, стукнув калиткой.
И тут Петронилла дала волю эмоциям.
– Чума побери проклятую де Ронсье! Я-то считала, что мы в безопасности. Я была уверена, что он никогда не сойдется с ней, после того, как эта девка дала ему пощечину на глазах у всей Франции!
– В прошлый раз, когда я говорил с дядей, он сказал мне, что восхищается ее твердостью и непреклонностью, – мягко сообщил жене Луи.
– Непреклонностью? Ах пес поганый! – Петронилла бросила взгляд на своих сыновей.
Луи понимал, что понадобится немалое время, чтобы его жена примирилась с этим горьким разочарованием.
– Петронилла, – его карие глаза подернулись туманной пеленой. – Ты, конечно, не удержишься, чтобы чего-нибудь не натворить?
– Натворить? – Ее серые глаза блестели от ненависти, в голосе звучали визгливые нотки. – А что я могу сделать? Ведь они венчаются послезавтра!
– Я, право, не знаю, милая. Но когда у тебя делается такое выражение лица и появляется этот блеск в глазах – я готов ожидать чего угодно. Это напоминает мне о твоей болезни.
– Но я же теперь здорова.
– Да, благодарение судьбе, ты и в самом деле здорова.
Вечером накануне свадьбы Арлетта зашла в часовню, чтобы помолиться. В те времена церемонии венчания были, как правило, непродолжительными. Ее собственное венчание должно было состояться ровно в полдень перед часовней, во дворе замка. Большинство ее современников просто обменивались клятвами перед алтарем, но она выходила за графа, а не за какого-то поселянина – в таких случаях проводились более пышные торжества, включающие в себя, помимо прочего, специальное благодарственное богослужение.
Часовенка замка располагалась у западной стены донжона, и от такого соседства казалась крошечной. Северная ее стена вплотную смыкалась с крепостной стеной, выходящей к реке. Она была построена из того же желтоватого известняка, что и остальные замковые сооружения и службы. Крыта она была продолговатыми известняковыми плитками, высеченными по форме черепиц. Интерьер часовни был прост и скромен. На стенах не было фресок с изображением процессий десятков святых, свод не был расписан лазурью и украшен золотыми звездочками. Внутренние стены покрывала известковая побелка. С одной стороны от алтаря стояла старинная резкая статуя: женщина укачивала на руках своего ребенка уже несколько столетий. Симметрично этой статуе по другую сторону алтаря расположился алебастровый Иосиф. Над царскими вратами висел обыкновенный резной деревянный крест, позолота которого поблекла и местами облетела от времени и, пожалуй, от сырости. Рядом с обеими статуями находились большие латунные вазы, в которых красовались белые лилии на длинных стебельках и астры с голубоватыми лепестками. В часовне царила атмосфера мира и спокойствия.
Арлетта опустилась на колени перед алтарем. Весь день она соблюдала строгий пост, и теперь голова у нее слегка кружилась. Это не мешало ей думать о своем; она старалась отгонять от себя мрачные мысли, но это плохо получалось. Теперь, накануне долгожданного венчания, она все чаще представляла себе, каково ей будет в одной постели с графом Этьеном. Пока Арлетта сидела в башне, голова ее была занята мыслями о том, как заставить графа взять ее в жены. Она обдумывала все эти юридическо-правовые тонкости, размышляла о своем приданом, о собственном положении в обществе после того, как ее родной отец оказался обесчещенным, и о многом другом, но почти не задумывалась над физическим аспектом предстоящего брачного союза. Но теперь, когда все прочее было более или менее улажено, ей приходилось принимать в расчет и это. Она ничего не могла с собой поделать: мысль о том, что ей придется разделить брачное ложе со стариком, приводила ее в ужас.
Она, конечно, могла избежать этой ночи. Несмотря на попытки графа заменить ее на более выгодную невесту, он оставался джентльменом и не стал бы принуждать ее к сожительству. Но ее отец готовил ее для того, чтобы она дала своему мужу наследника. Это была ее судьба, ее предназначение. Ради этого она провела семь лет в башне.
Склоняясь перед алтарем, Арлетта ощущала тупую боль в желудке. Она была голодна, и ее мысли невольно обратились к еде, к тому пиру, который состоится после того, как церемония венчания и благодарственная месса подойдут к концу. Интересно, что будут подавать к столу? С утра из замковой кухни плыли самые завораживающие ароматы. Конечно, меню будет отменным, и после семи лет сидения в башне она наестся досыта. И самым вкусным.
Покуда Арлетта пыталась молиться в часовне, Петронилла Фавелл и ее служанка Роза во весь опор мчались по направлению к Домму. Роза была женщина высокого роста, угловатая, с глубоко посаженными карими глазами и редкими седеющими волосами, уложенными под чепчиком-барбеткой и головным покрывалом. На обеих всадницах были приплюснутые, украшенные вышивкой шапочки для верховой езды. Леди Фавелл легко держалась в седле, руки ее без всякого напряжения управляли верным скакуном. Роза сидела на лошади неуклюже; она сжала зубы, щеки ее пламенели румянцем. Своими тощими ягодицами она ощущала каждый камешек или выбоину на дороге.
Их целью была убогая лачуга неподалеку от деревни, стоящей в лесу Ля Форет дез Коломб, и лачуга эта была не из обычных.
Когда Господь создавал мир, русло реки Дордонь он разместил у подножия одинокой высокой скалы, нависавшей над холмистой речной долиной. Деревня была расположена поодаль, на лесной опушке. Тропка огибала утес слева.
Не боясь заблудиться, Петронилла твердой рукой направила своего скакуна по этой тропе.
Она была достаточно широка, чтобы хорошо подкованные кони могли скакать рядом.
– Мы же не собираемся спускаться вниз, госпожа? – со страхом спросила Роза, бледнея от одного вида крутого спуска к реке. Роза боялась высоты.
– Собираемся. Но не волнуйся, Роза, там тропа расширяется. Видишь?
Петронилла указала вперед, где тропа проходила по широкому скальному уступу. Осторожно продвигаясь по нему, они преодолели остальные три четверти пути по скале.
Роза, крепко державшаяся во время этого спуска за луку своего седла, отводила глаза, стараясь не обращать внимания на крутизну дороги. Внезапно перед ними показалось нечто, с первого взгляда похожее на приусадебный участок. На скалистом плато, покрытом тонким слоем перегноя, ровными рядами росли различные овощи и травы.
Промчался стриж. Среди ветвей ольхи, наклонившейся над рекой, словно желая искупать свои листья в теплом потоке, заворковала лесная горлинка.
По обрыву утеса тянулась полоска кустов и деревьев, прекрасно укрывающая участок от посторонних глаз. Место это можно было найти, только вплотную подобравшись к нему по узким скалистым тропам – на него было невозможно наткнуться случайно.
Уступ, казалось, внезапно обрывался перед самым входом в сад.
Петронилла натянула уздечку и спешилась, дав знак Розе сделать то же самое. Знатная дама приблизилась к краю уступа и, как показалось со стороны служанке, поглядела вниз.
– Госпожа, осторожнее, вы можете свалиться.
– Не бойся, Роза. Иди сюда.
Привязав стреноженных лошадей к толстому корню, торчавшему из отвесной стены утеса, Роза подошла к Петронилле и увидела хитро устроенный настил из деревянных плашек, скрепленных веревками. В скальную породу были вогнаны столбы, удерживающие настил на кромке обрыва. На некотором удалении эта тропа, нависающая над рекой, заканчивалась у большой черной дыры в скале.
Это и был вход в жилище, к которому они направлялись. Оно было устроено здесь не одно столетие тому назад, но кем и почему – оставалось тайной.
