Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)
– Папа! Папа! – кричала Арлетта, стараясь привлечь к себе его внимание, ведя под уздцы своего пони к камню у двери конюшни, с которого было сподручно вскакивать на коня.
Младший сын сенешаля, Обри, обожавший играть в конюха, продолжал убираться в стойлах, вилами забрасывая запачканную солому на телегу, в которой ее вывозили за стены замка.
Крепко сжимая серебряную шкатулку в руке, Франсуа вытер пот со лба.
– Что, дочка?
Даже не воспользовавшись камнем, Арлетта вскочила на своего пони. Ее щеки пылали румянцем, голубые глазки сияли, а носик еще больше походил на нос Джоан, чем раньше. У него даже защемило сердце. Франсуа посмотрел вдаль, на анфиладу. Элеанор не вышла.
– Смотри на меня, папочка! Смотри, что я умею делать!
Обри отбросил вилы и пристегнул корду к уздечке пони.
Ну конечно, Арлетта снова выдумала какое-нибудь ребячество и хочет показать ему!
– Можно начинать, господин? – Сын Хамона взирал на Франсуа, ожидая разрешения.
Франсуа рассеянно кивнул. Но где же Элеанор? Он хотел видеть ее глаза, когда она будет разворачивать его подарок. Он решил, что не следует вручать его сразу. Сначала он вымоется и поест. Он подождет той минуты, когда они лягут.
– Господин? – Обри привлек внимание отца к дочери.
– Ну, давайте, показывайте, что там у вас?
Подошел и граф Роберт.
– У нее задатки хорошей наездницы, Франсуа, – улыбнувшись, сказал он, с симпатией наблюдая за Арлеттой. – Она научилась ездить без седла, пока нас не было.
– Да? – В проеме двери так никто и не появился.
Граф Роберт похлопал сына по плечу.
– Что ты там высматриваешь, Франсуа? Взгляни на свою девчонку. Клянусь святыми мощами, она скачет стоя! Она умеет обращаться с лошадью, моя маленькая внучка. О, эта веточка от моего старого ствола…
– Да, недурно, – позевывая, согласился Франсуа. Он заметил, что рубаха дочери была порвана и на спине пятно от сырой травы, а ее ботинки все в пыли. Нужно поговорить со старой Агатой. Джоан любила старуху – это она выбрала Агату в няньки для Арлетты, – но теперь, похоже, Агата не справлялась с надзором за этим сорванцом. Или Агата обленилась, или она стала совсем старой. Нельзя позволять Арлетта дичать до такой степени. Сколько же ей теперь? Семь, или около того. Пора подумать о ее внешнем виде и о поведении Это же просто позор, да и только.
В этот момент у входа в донжон произошло какое-то движение, и на верхней ступеньке лестницы показалась его жена, вышедшая наконец поприветствовать мужа. Элеанор, стройная женщина холодного и непорочного вида, была одета в льняное кремовое платье, расшитое узорами, и тунику цвета слоновой кости. Талию охватывал пояс с серебряной пряжкой, безупречная белая мантилья прикрывала прекрасные волосы и точеную шею, а подбородок и щеки были скрыты под колышащейся муслиновой вуалью. Его королева. Его прекрасная снежная королева…
Забыв обо всем, Франсуа сделал шаг в ее сторону.
– Папа, посмотри! Посмотри на меня!
Нехотя Франсуа оторвал взгляд от жены и обернулся на голос дочери. Она стояла во весь рост на спине пони, буйные рыжие кудри выбивались из-под ленты и падали на лицо Арлетты, напоминая язычки пламени. Но ему было совсем не интересно смотреть на нее.
Хани ходил равномерными кругами вокруг младшего Хамона, словно мул, крутящий мельничное колесо. Арлетта вытягивала шею, чтобы уловить отцовский взгляд.
– Смотри, папа! Смотри, что я умею делать!
Позади него откуда-то сверху, из дозорной бойницы звонкий мальчишечий голос скомандовал:
– Прямее, Арлетта! И двигайся плавнее, а то потеряешь равновесие!
Это был Джехан. Он, сжимая в руке копье, сидел на корточках на краю деревянного настила и не отрывал глаз от наездницы. Вспомнив, что его обязанность – стоять на часах в надвратной башенке, Франсуа бросил в его сторону неодобрительный взгляд. Джехан покраснел и ретировался на свой пост.
Оборачиваясь к дочери, которая все еще старательно балансировала на спине пони, Франсуа краем глаза заметил, что Элеанор пересекла внутренний дворик и стоит под аркой, тоже поглощенная этим зрелищем.
Ее светлые глаза встретились с глазами мужа, и она подарила ему одну из своих еле заметных улыбок.
– Приветствую тебя дома, господин, – сказала она.
Франсуа двинулся в ее сторону.
– Папа! Папа!!
В этот момент пони зацепился копытом за высушенный солнцем корень между плит и сбился с аллюра. Арлетта взвизгнула, как сойка, и взлетела в воздух. Приземлилась она удачно: верхней половиной в тачку с навозом, нижней – рядом с ней. Выбравшись из навозной кучи, она приняла сидячее положение; в заляпанных волосах торчала солома, а щеки были краснее грудки снегиря. Взглянув на Франсуа, она разрыдалась.
Обри бросил повод, на котором лошадь бегала по кругу, и кинулся к Арлетте. Франсуа, бросив в их сторону сердитый взгляд, обернулся к жене и протянул ей ладонь в знак приветствия. Элеанор, немного поколебавшись, приняла ее. Они пошли рука об руку по направлению к залу.
– Я никогда не знаю, что Арлетте взбредет в голову в следующий момент, – сказала Элеанор своим нежным голосом.
– Да-да, ее поведение доставляет всем нам непредвиденные хлопоты. Я думаю, что пора заняться ею всерьез. Только посмотри на девчонку: волосы встрепаны и взъерошены, одежка грязная и рваная, да еще, того и гляди, с нее свалится. Она чересчур резва, чтобы Агата смогла с ней справиться…
– Господин, но они души друг в друге не чают, – высказала свое мнение жена.
– Души, говоришь… М-да! Думаю, на эту тему мне нужно будет переговорить с матушкой.
– Если я смогу, то постараюсь быть тебе полезной.
– Вот как?
– Конечно, мой господин. Отныне твоя дочь будет и моей дочерью.
Франсуа ответил ей улыбкой.
Во внешнем дворике граф Роберт подошел к внучке и помог всхлипывающей девочке подняться.
– Ну-ка, вставай, малышка. А вот плакать не годится.
– Но я же сумела выполнить это упражнение, дедушка, в самом деле сумела, – Арлетта возила по мокрому лицу грязным и рваным рукавом. – Почему же папа не похвалил меня? Разве ему не интересно?
– Зато я тебя хвалю, – граф присел на приступок перед конюшней. – Ну-ка, попробуй еще раз, и если не свалишься, то у меня найдется кое-что для тебя.
Арлетта фыркнула и поглядела на дедушку с недоверчивой улыбкой.
– И что же это? Что ты дашь мне? Впрочем, попробую угадать… Испанский миндаль? Засахаренные фрукты?
Граф похлопал ладонью по торбе, которая висела у него за плечами, и в его голубых глазах промелькнула хитроватая усмешка.
– Поживем – увидим. Сделай-ка еще пару кругов – и узнаешь.
Арлетта вернулась к своей лошадке и вскарабкалась ей на спину.
– Дед, иногда мне кажется…
– Да?
– Иногда мне кажется, что папа никогда меня не полюбит.
Граф выпрямился.
– Что такое? Что за чепуха?
– Как будто я пытаюсь поймать собственную тень. Хвать, а в руках ничего нет.
Теперь уже фыркнул граф.
– Поймать тень?! Ты просто наслушалась каких-то глупых сказок! Тень нельзя схватить руками.
– Да, конечно, – упавшим голосом прошептала Арлетта. Она взялась за поводья своего конька, снова встала на нем в полный рост и безо всяких приключений проехала два круга по двору.
Раскрасневшись от радости, она соскользнула с Хани.
– Ну вот! Ты же видел, правда?
Граф Роберт потрепал детский локон.
– Да, я видел. А вот и твоя награда. Я знаю, тебе понравится.
Он протянул внучке наполненный до краев маленький ящичек. Там был примерно фунт испанского миндаля, которого ей давно хотелось.
– Миндаль в меду! Благодарю тебя, дед!
– Ты молодец, маленькая моя. – Граф снова распрямился. – К сожалению, теперь я должен с тобой расстаться.
– Ты собираешься встретиться с сэром Хамоном?
Арлетте было известно, что когда ее дед покидал Хуэльгастель, он передавал бразды правления и дела правосудия в руки сэра Хамона ле Мойна, своего сенешаля и друга. По возвращении дед всегда первейшим делом призывал управителя к себе и выслушивал доклад обо всем, что произошло в его отсутствие, так как хотел с первого же часа быть в курсе всех событий. Только после этого дед разговаривал с остальными.
– Да.
– Я видела, как он направлялся в арсенал.
– Спасибо за подсказку Продолжай тренировки, дитя, у тебя неплохо получается.
С этими словами граф Роберт потопал ногами, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, и направился в сторону оружейной палаты.
– Эй, Хамон, Хамон!
В тот вечер ужин в семействе де Ронсье проходил как обычно. Сотрапезники сидели за высоким столом спинами к старинному пылающему камину. Отсюда им была видна целая толпа слуг, солдат, купцов и всяческих прихлебателей, которые толкались плечами в борьбе за лучшее местечко за козлами, которые служили столами во время многолюдных трапез. Эти массивные сооружения хранились в особом пристрое, а при необходимости слуги выволакивали их оттуда и устанавливали перед огнем. На дворе был июнь, и пламя горело вяло. Камин безжалостно дымил, и клубы сероватого рыхлого дыма поднимались к поперечным и продольным балкам.
Пищу в замке принимали беспорядочно, особенно это касалось той публики, которой не полагалось почетных мест и кого размещали подальше от огня и поближе к большим двустворчатым дверям, в закоулке, где гуляли все мыслимые сквозняки. Слуги выставляли на деревянные грубые козлы большие братины, чаши и миски, со звоном ставили блюда. Хлебодар грубо совал столующимся буханки хлеба. Люди тянули руки, хватали, загребали, вырывали. Стучали ножи. Поглощали добытое с урчанием, словно псы. Если за эти столы попадала женщина, ей приходилось либо довольствоваться кусками, которые никто не взял, либо прибегать к хитрости, чтобы заставить своего соседа позаботиться также и об ее интересах. Если девицы были молоды и смазливы, они таращили глаза, выпячивали вперед груди и громко расхваливали силу и прочие достоинства своих кавалеров перед менее любвеобильными соседями. А если они были некрасивыми или просто старыми, то поступали так, как их выучила жизнь, то есть выхватывали недоеденные куски с чужих блюд или, в крайнем случае, подъедали крошево, на которое уже никто не зарился. То, что доставалось детям, зависело от их проворства, или от того, как о них позаботятся родители.
– Это мое!
– Опоздала, Дэви. Не отдам!
– Убери отсюда свои грязные лапы, Роджер!
За высоким столом вели себя покультурнее. Выскобленные доски накрывались белой полотняной скатертью. Еду разносили служанки, которые с перекинутыми через руку выбеленными холстами чинно выхаживали вдоль столов, подавая блюда каждой чете отдельно – было принято, чтобы супруги ели из одной посуды. Одинокие женщины и дети сидели за дальним концом стола. Кушанья им тоже подавали, правда, их очередь приходила последней, и нередко получалось так, что до их конца блюдо доходило уже пустым. В противном случае они выбирали из остатков. Хотя обычно еды хватало на всех. В тот вечер кормили тушеными цыплятами с изюмом. Хлеб наваливали в корзины, расставленные по столу на некотором расстоянии друг от друга: его было достаточно и никому не приходилось драться за свою долю.
Граф и графиня занимали центральное место на помосте, вкушая пищу из одного большого блюда, в то время как Франсуа с супругой лазили руками в соседнее. За ними сидел отец Йоссе, который имел блюдо в единоличном распоряжении и лакомился в одиночку. Слева от графа Роберта восседали сэр Хамон и леди Дениза. Дети, в том числе Арлетта и братья ле Мойн, сидели на дальнем конце стола, подальше от родителей. Всем подавали вино, не исключая и детей, хотя для последних его разбавляли водой.
Франсуа ждал, пока все не насытятся, прежде чем заговорить с матерью о том, что Агата уже не справляется со своими обязанностями. Сама Агата сидела где-то недалеко от дверей, в шуме и гаме, и, конечно же, ничего не могла слышать.
– Жаль, что ты не видала Арлетту сегодня вечером, когда мы въехали в замок, мама. Она выглядела как редкостная растрепа. Волосы словно осенняя трава, сама вся грязная, словно крестьянская девчонка. Да, признаю, сам-то я мало обращал внимания на свою дочь. У меня других забот по горло – но это еще не значит, что ей можно так вести себя так.
Граф Роберт оторвался от блюда с мясом.
– Но, Франсуа, она же показывала тебе свой новый фокус. Наверное, ей не стоило бы пытаться сделать это, нацепивши юбку…
Элеанор одарила мужа одной из своих холодных улыбок. Ну почему бы Арлетте не быть более похожей на Элеанор? Франсуа подумал, что его дочери пора научиться быть более женственной.
– Я вообще не понимаю, с чего это наша замарашка откалывает такие штуки, – сказал он. – Почему бы ей не вести себя… ну, по-девчоночьи, что ли? Ведь она же девчонка!
Графиня Мари, разделявшая презрение Франсуа к женскому полу, неторопливо перевела взгляд на дальний конец стола, где сидела ее внучка. К счастью, сама Арлетта и не подозревала о том, что родственники разговаривают о ней. Ее рыжая головка склонилась к темноволосой голове Джехана. Дети со смехом бросали куски под стол, где свою долю караулил Габриэль. Мари отметила, что перед обедом волосы Арлетты, очевидно, пытались привести в порядок, но косичка уже наполовину растрепалась. Поскольку внучка сидела, Мари не могла рассмотреть, что на ней было надето: девичья туника или мальчишечьи штаны с чулками.
– Думаю, что ты прав, Франсуа, – сказала Мари, ухватив цыплячью ногу и обдирая с нее мясо цепкими пальцами. – Агата понятия не имеет о хороших манерах, а твоей дочке нужно научиться себя вести, если мы хотим со временем ее удачно пристроить. – Графиня расправлялась со своей порцией медленно, так как уже лишилась почти всех зубов. Она рвала мясо на тоненькие волоконца, засовывала их меж тонких губ и долго и напряженно пережевывала беззубыми деснами.
Элеанор подняла взгляд от своего блюда.
– Возможно, Арлетте не хватает девичьего общества? – вежливо предположила она.
– Бабьи выдумки! – прошипел граф Роберт. – Вот дерьмо! Я не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор. Арлетта – девчонка что надо! Клянусь адом, она скачет, как заправский мальчуган, учится стрельбе из лука и…
– Отец, ты только подтверждаешь мою правоту, – перебил его Франсуа. Его рука накрыла ладонь Элеанор. – Покуда у меня только один ребенок, да и то дочь, и поэтому ее польза для нас будет в том, что она за кого-то выйдет замуж, то есть в связях, которые неизбежно принесет нам ее брак. Пора помочь ей понять прелесть более подходящих для девушки развлечений. Я питаю надежду со временем подыскать ей подходящего супруга, а все, чем она пока занимается – это пустое баловство. Наверное, это пригодилось бы, если она собралась сбежать с шайкой бродячих фигляров, но абсолютно не нужно деве, которую, Бог даст, я выдам замуж за графа.
Элеанор притронулась к большому серебряному кресту, который она носила на шее, на толстой серебряной цепи.
– Господин, может быть, мне нужно проводить больше времени с Арлеттой?
– Это пойдет ей на пользу. Придется только подумать, куда деть Агату.
– Просто дадим ей отставку, – решительно заявил Франсуа. – Она чересчур балует мою дочь.
Роберт поднес чашу с вином к губам и посмотрел на внучку поверх кромки пенистой жидкости. Отхлебнув, он поставил чашу на место.
– Мне кажется, что с Агатой вы делаете ошибку, – повторил он. – Но она принадлежит вам, и я не смею указывать, как распоряжаться ею.
– У меня родилась еще одна мысль, – выступила с предложением Мари, отрывая кусок курятины. – Надо доставить в замок Клеменсию.
– Клеменсию? – карие глаза отца Арлетты расширились, а щеки раскраснелись еще сильнее. – Ты предлагаешь привезти сюда Клеменсию, мать? Девчонку, о чьем роде-племени мы ничего не знаем?
– Кто это – Клеменсия? – Элеанор подняла взгляд на Франсуа. – Кто она такая, муж мой и повелитель?
За сына ответила мать.
– Это сиротка. Некоторое время назад Дениза попросила меня позаботиться о девчонке. Пока она в том же монастыре, где настоятельницей моя дочь.
Дениза де Ронсье, старшая дочь Роберта и Мари, постриглась в монашки. Элеанор знала это и часто навещала ее в соседнем монастыре Святой Анны. Несмотря на свою молодость, Дениза, должно быть, подходила для монашеской жизни, так как недавно ее избрали настоятельницей. Но о существовании Клеменсии Элеанор слышала в первый раз.
Граф Роберт улыбнулся.
– Мари покровительствует Клеменсии. Дает серебро, чтобы девчонку кормили там, в монастыре, как следует.
Благотворительница кивнула.
– Да, даю. Пока тебя не было, Роберт, я виделась с Денизой. Мне надо было с ней поговорить. Я спросила ее и о девчонке. – Черные бусинки глаз Мари уставились прямо в зрачки сына. – Сейчас ей почти одиннадцать. У нее белокурые волосы, она недурна собой, любит наряжаться, а в монастыре ей этого не позволяют. Дениза не смогла отыскать в ее душе ничего монашеского. Я думаю, эта Клеменсия как раз и может оказать такое влияние, которого не хватает Арлетте. Ну, Франсуа? Что на это скажешь? Сказать, чтобы Дениза прислала сюда эту девчонку?
Франсуа потер руками лицо, все еще горевшее румянцем.
– Ну, если тебе хочется держать эту Клеменсию под своей крышей, матушка…
– Допустим. Мне она нравится.
– А ты уверена, что мы сможем вертеть ею, как нам нужно?
Мари усмехнулась.
– Эта девчонка сделает все за сверток персидского шелка и ленты ему в тон.
– Ну ладно. Значит, пошлем за нею?
– Я распоряжусь. И объясню, чего мы от нее ждем. Пусть это будет одновременно служанка и подружка для игр. Думаю, Арлетте именно это и нужно.
– Благодарю, матушка. Надеюсь, все получится как надо.
Сгорая от нетерпения поскорее попасть на супружеское ложе, Франсуа не стал задерживаться в зале после того, как удалились женщины и дети. Он спросил большую бутылку вина и два кубка и, делая вид, что не замечает понимающего выражения на лицах сэра Хамона и родного отца, отправился прямо в опочивальню.
Постель была пуста, простыни скомканы. Огонь в камине не горел, и до осени гореть не будет. Комнату освещали пара факелов и тоненькая свечка, поставленная на ларь, стоявший у изголовья. Он стоял здесь еще и при леди Джоан.
Франсуа поставил вино и кубки на ларь рядом со свечой. После кончины матери Арлетты он долго не мог решиться взять новую жену. Наконец он остановил свой выбор на госпоже Элеанор д’Этуаль, которая была на десять лет его моложе. На этот выбор повлияли причины, затрагивающие его личные амбиции: леди Элеанор являлась младшей дочерью аристократа, который был в фаворе у самого Людовика Благочестивого, короля Франции. Но Франсуа искал расположения своей жены не только потому, что хотел той же роскоши чувств и ощущений, которыми он наслаждался с Джоан. Франсуа вынашивал некие планы – и кто знает, может быть, жене еще придется заступаться за него, используя свои связи.
Он еще перед обедом смыл с себя дорожную пыль, но сейчас стянул с плеч рубаху и вымылся еще раз, причем тщательнее обычного, из рукомойника, водруженного на стойку. Он было разделся донага, но вспомнил о скромности леди Элеанор и, немного подумав, прикрыл наготу свежей полотняной сорочкой. Облегченно вздохнув, Франсуа растянулся на чистой простыне. Как хорошо было лечь в собственную постель! Он подложил руки под голову в ожидании супруги. Подарок лежал наготове, под кроватью – ждал подходящего момента.
Когда он уезжал, стена у постели была пуста – за исключением маленького, врезанного в панель семейного герба. Сейчас на ней красовалось громадное размалеванное распятие. Оно было прибито рядом с гербом и полностью его заслоняло. Теперь любой, лежащий в постели, видел прямо перед глазами этот крест. От нечего делать Франсуа разглядывал новинку. Он знал, что его жена завела привычку регулярно молиться перед сном, но никак не ожидал обнаружить такое страшилище в своей спальне. У Франсуа даже холодок по спине пробежал. Деревянная фигура выглядела как живая – Божий Сын в предсмертных корчах. Тело Христово, перекрученное как веревка, извивалось в мерцающем свете коптилки. Казалось, что от напряжения его кости сейчас прорвут кожу и вылезут наружу. На уродливую голову был насажен зловещий терновый венец, с колючками в гвоздь величиной, густо намазанными блестящей черной краской. В лоб Христа вонзались несколько дюймовых гвоздей, и тонкие струйки крови струились по впалым щекам. Кровь, выступавшая из глубоких ран и сочившаяся из распоротых ног и рук, была пунцово-красная, намного страшнее, чем в действительности. Ни за что на свете он не повесил бы такое над своей кроватью.
Муж перевел взор на фамильный герб, изучая небольшой терновый веночек на нем. Странно, но этот веночек казался темнее, чем помнил Франсуа. Он словно бы выступал из панели. Удивленный, хозяин дома перевел глаза обратно на распятие. Тот же цвет? Едва ли. Но очень похоже. Игра света, что ли?
Дверь отворилась и вошла Элеанор. Герб был мигом позабыт. В одной руке госпожа держала свечу, в другой – требник с золотыми накладками на переплете.
– Господин! Извините, что заставила себя ждать, – вымолвила жена. – Я была в часовне. Думала, вы с отцом обсуждаете дела внизу…
– Мне хотелось поскорее увидеть тебя, Элеанор. Вот уже две недели…
– Десять дней, – уточнила она и осторожно положила молитвенник на подоконничек узкого окна. Задув свечку, положила ее рядом с молитвенником и обошла опочивальню, туша факелы. Затем опустилась на ларь подле постели и нагнулась, чтобы загасить свечку, прилепленную к его крышке.
Но Франсуа взял ее за запястье; светлые глаза жены, выглядевшие непомерно большими на фоне бледного овала детского личика, обернулись к нему.
– Эту оставь.
– Господин, я собираюсь раздеться…
– Все равно оставь.
Она опустила глаза.
– Как прикажете, господин.
Франсуа откинулся на подушки, разглядывая Элеанор.
– А где Тереза?
Тереза была горничной, Элеанор привезла ее с собой из Франции.
– Я отослала ее спать. Справлюсь сама.
Вещи Элеанор хранились в низком дорожном ящике, который стоял в изголовье кровати с правой стороны. Над ящиком, служившим комодом, к стене была прикреплена полка, где лежали ее зеркальце из полированной бронзы, щетка и гребень с ручками из слоновой кости. Рядом стояла деревянная табуретка. Элеанор опустилась на нее и принялась тщательно откреплять головное покрывало, складывая булавку за булавкой в блюдо, стоявшее на дубовой крышке комода.
Когда она сняла вуаль и размотала покрывало с шеи и щек, Франсуа увидел, что волосы его жены завязаны в пучок. Он обожал ее волосы: они были тонкие и длинные, светло-желтого цвета, очень мягкие.
– Давай помогу, – предложил он.
Но быстрые пальчики Элеанор уже теребили пучок, вытаскивая заколки.
– Нет нужды, господин муж мой, все уже готово.
Расчесав волосы, она заплела их в косы и удалилась за ширму, оставшуюся еще от Джоан, на которой были нарисованы трубящие ангелы. Немного погодя она повесила тунику и сарафанчик поверх ширмы, вышла из-за нее, уже переодетая в халат, и направилась к кровати.
Франсуа хотелось поговорить с женой. Он хотел сказать ей о том, как она красива, но что-то неуловимое в ее поведении сковывало ему уста. Она легла рядом с мужем. Элеанор возлежала на спине, словно мраморная статуи, ее взгляд был прикован к пунцовым складкам полога. Казалось, сейчас она где-то очень далеко от него.
Франсуа вздохнул и приподнялся на одном локте.
– Я… Мне тебя не хватало, Элеанор, – выдавил он из себя. Он не мог понять, где допустил промах. Почему это так нелегко дается ему? Ведь она – его жена. Никогда, ни словом, ни движением она не отказывает ему в праве обладать ею – но при этом всегда заставляет его чувствовать себя каким-то варваром, презренным насильником.
– Да, господин…
– Я кое-что привез тебе. – Он перегнулся и достал спрятанную шкатулку.
Головка жены повернулась вполоборота к Франсуа.
– Взгляни-ка.
Элеанор села в постели и начала разворачивать подарок.
– Надеюсь, эта серебряная шкатулка тебе понравится.
– Да, благодарю вас, господин и муж мой, – прозвучали вежливые слова. – Она очень красивая.
– Будешь складывать в нее свои безделушки, – сказал он, огорченный безразличием жены. – Я знаю, пока у тебя их немного, но мы это скоро исправим.
– Благодарю вас, господин.
– Элеанор!..
– Слушаю, господин.
– У меня же есть имя. Назови меня по имени.
Женщина вздохнула, ее грудь приподнялась, но ответа не последовало.
– Ну же, Элеанор. Пожалуйста.
Слышалось только ее глубокое дыхание.
Под покрывалом Франсуа сжал кулак.
– Элеанор, ведь мы с тобой муж и жена. Уж в спальне-то ты могла бы держаться со мной без церемоний.
Она опустилась на подушки.
– Как вам будет угодно, Франсуа.
Произнесенное шепотом, его имя еле слышно прозвучало в тишине спальни. Франсуа прикоснулся ладонью к голове жены и начал гладить ее волосы. Он расплел косу, аккуратно расстилая золотистые пряди вокруг лица. Он не спешил, двигаясь медленно и осторожно, пытаясь подладиться к ее настроению, хотя такое и было ему несвойственно. От него не ускользнуло, что, несмотря на все его старания, на лице молодой женщины предательски задергался уголок рта. Он решил не обращать на это внимания. Несмотря на ее холодность, на отчуждение, он вожделел ее. Она была его женой, и он женился на ней ради того, чтобы иметь наследника. Ее надо приручить, вот и все. Он попытается, он будет очень осторожен с ней.
– Ты прекрасна, – пробормотал он, прижимаясь губами к прохладной щеке жены.
Ответом ему было молчание. Она смотрела мимо него на отвратительное распятие, висевшее на противоположной стене.
Франсуа сделал глубокий вдох и провел рукой сверху вниз по статным бедрам жены. Она вздрогнула, тело ее расслабилось.
Франсуа склонил к ней лицо и поцеловал Элеанор в губы. Она не сопротивлялась, но и нисколько не поощрила его к дальнейшему.
– Открой рот.
Она выполнила его требование, оставаясь при этом все той же каменной статуей.
Франсуа долго целовал ее. Она вздыхала каждый раз, когда они соприкасались языками, но он не давал ей уклоняться от поцелуев и продолжал ласкать ее, надеясь разбудить ответное желание. Он просунул ногу меж ее ног, а руку положил ей на грудь. Через тонкую материю ночного халата он то поглаживал ее, то играл соском, слегка оттягивая его, пытаясь добиться ответа на свои ласки. Наконец ему показалось, что сосок как будто слегка напрягся. Но Элеанор по-прежнему лежала в его руках словно мертвая кукла, поэтому он все еще не был уверен, что задел ее за живое. Настойчиво поглаживая грудь жены, Франсуа поднял голову. Его дыхание стало прерывистым и, прижатая к его телу, Элеанор не могла не ощущать его волнения. Но ее глаза, не отрываясь, смотрели на крест на стене, словно ее жизнь теперь зависела только от него. Лицо было бело, как мрамор.
– Иисус и преисподняя, Элеанор, ты бы лучше смотрела на меня. Уж если не можешь быть настоящей женщиной, то хотя бы притворилась.
– Господин?..
Раздражение вспыхнуло в груди несчастного мужа. Он резко отпрянул от Элеанор и, встав с постели, задул свечу.
– Пусть гром разразит мою душу, а меня самого живьем отправят в ад, но я не хочу и не буду смотреть, как ты, Элеанор, лежишь подо мной, словно какая-то святая мученица, – донеслось из темноты. – И ты не скинешь меня, нет. Мне, конечно, немного жаль, что тебе это не по душе, но сегодня ночью я возьму тебя. Ты будешь моей. Снимай свои тряпки!
– Как скажете, господин…
– Я Франсуа, меня зовут Франсуа!
– Как скажете, Франсуа.
Он стаскивал с себя то, что мешало их телам касаться друг друга, и слышал легкий шорох, доносящийся с постели. Элеанор повиновалась его приказанию.
Он навалился на нее. Ее кожа была холодная, как у лягушки, словно бы на дворе был не июнь, а Рождество. Ему не пришлось просить, чтобы она раздвинула ноги.
В полном молчании Франсуа навис над аристократкой всем своим мощным телом. Он не распечатал ее немедленно, а сдержал себя, и, крепко прижав свое мужское достоинство к ее холодной коже, неподвижно лежал минуту или две. Если бы он своим теплом хоть чуть-чуть согрел ее, это могло бы ему помочь в предстоящем деле. Он все еще немного надеялся, что она обовьет его шею руками, не дожидаясь, когда он попросит об этом. Но она его не обняла.
Он провел ладонью по ее грудям. Тугие кончики. Может, ей мешает то, что она замерзла? Он вздохнул и рукой проверил, как у нее между ног. Она лежала, как сухое бревно, совершенно безучастная. Он начал дотрагиваться до ее потаенных мест тем заветным способом, который приводил покойницу Джоан просто в исступление. Но на Элеанор ничто не действовало.
– Теперь держись за меня, Элеанор.
Ледяные пальцы вцепились ему в плечи.
– Крепче. Держись изо всей силы.
Две холодные руки обняли его шею.
Франсуа вошел в нее. Она испустила приглушенный испуганный крик, словно его движение причинило ей сильную боль, но он не обратил на это ни малейшего внимания. Ее влагалище было совсем сухое. Он тыкался и в стенки и в дно, вынимал и снова входил. Но потом ему это надоело.
– Если бы ты расслабилась, Элеанор, тебе бы не было больно.
Ответом было молчание.
Тогда он вошел в нее еще глубже. Вперед-назад, вперед-назад. Она больше не стонала. Франсуа уже перестал ждать от нее хоть какой-то реакции, как вдруг ему показалось, что тело Элеанор внезапно начало наполняться какой-то теплотой. Он удвоил усилия. Туго, плотно, с нажимом… Но нет, все напрасно. Разве это его вина, что она фригидна? Он старался, как только мог.
Чувствуя приближение кульминации, Франсуа расстался с мыслью доставить жене удовольствие. Закончив, он скатился с нее и тут же забылся крепким сном.
