Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)
– Судя по всему, это нудное и затяжное дело, Франсуа, которое тянется уже долгие годы. Ты уверен, что волнуешься не по пустякам? Раз эта женщина – шлюха, едва ли во всем христианском мире найдется такой суд, который поддержит ее против тебя. Разве твой отец не принял бы мер, если бы видел, что угроза вашим правам вполне реальная?
Франсуа снова почел за благо умолчать, что покойный граф Роберт был некогда помолвлен с Изабель и продолжал питать к ней нежные чувства до дня кончины – по этой причине его отец никогда и пальцем не шевельнул против семейства Хереви.
– Положение сильно изменилось после смерти старого графа, – сказал он вслух. – Сен-Клер подхватил эту сучку Хереви с тремя ублюдками…
Элеанор покраснела.
– Прошу прощения за грубые слова, дорогая. Сен-Клер забрал эту непорядочную женщину с ее тремя незаконнорожденными щенками в свою усадьбу. Сен-Клер, как тебе известно, тщеславный дамский угодник, но у него появляется волчья хватка, если он чует легкую добычу. Он может жениться на ней.
– Чтобы рыцарь женился на наложнице? – Элеанор сдвинула свои роскошные брови. – Это невозможно.
– Ты говоришь совсем как мама, – сердито проговорил Франсуа. – Она тоже не верит в подобный союз. Но она не знает Сен-Клера, как его знаю я. Он любит всяческие интриги и если решит, что чего-то можно добиться путем брака с женщиной, он вступит в брак, послав ко всем чертям условности.
Светлые глаза Элеанор внимательно изучали его.
– И это тебя действительно так сильно волнует, Франсуа?
– Да. Это же моя земля, и я не позволю какому-то выскочке оттяпать ее у меня. Будь он проклят! Семья де Ронсье сумеет постоять за свое!
Элеанор улыбнулась.
– Что же ты собираешься делать?
– В настоящий момент я не могу сделать ничего. Сен-Клер перевез эту вонючую уличную бабу…
Выражение почти физической боли исказило утонченные черты лица Элеанор.
– …эту Хереви, я хотел сказать, в свою берлогу. Разве что собрать людей с оружием и снести ко всем дьяволам их грязную нору – что еще можно сделать?
– Очередной ход сейчас за Сен-Клером, – медленно проговорила Элеанор.
– Ну и что?
– Тебе нужно выждать. – Она пожала узкими плечами. – Может быть, он не собирается ничего предпринимать. У тебя есть доказательства, что он зарится на земли твоей матушки?
– Какие там доказательства? Нет, конечно. Не нужно мне никаких доказательств. Я просто знаю, что у него на уме.
– Не надо позволять этим мелочам выводить себя из равновесия, Франсуа. Учись у священнослужителей терпению и смирению. И жди…
– Жди!.. Вот этого-то я как раз и не хочу. Я должен действовать!
– Мне кажется, Франсуа, – грустно сказала графиня, – что поторопившись, ты можешь сделать ошибку.
Франсуа не нашелся, что сказать в ответ. Он мрачно посмотрел на жену, и ему показалось, что на ее гордых устах промелькнула еле заметная улыбка удовлетворения. Испытывая легкое раздражение, он все же отбросил мысль об этом и решил, что пора вернуться в замок, чтобы приложиться к кубку приправленного пряностями вина.
Так он и сделал: начал пить сразу после обеда, и к вечеру выпил уже очень изрядно.
Июнь 1183 года, долина реки Дордонь.
Весной того же года принц Генрих, не имея средств на оплату своих наемников-фламандцев, прибегнул – и не в первый раз – к разграблению сокровищ, накопленных провинциальными аббатствами. Принцу удалось добиться, чтобы некоторые его сторонники, хоть и неохотно, но поддержали это предприятие. Но большинство аквитанских баронов поостереглись. Они боялись связываться с принцем, который воевал и с отцом, и с братом и не имел реальной власти ни в одной стране. Лишь очень немногие оказали ему поддержку, вручив значительные суммы в золотой монете. А золото – это то, в чем принц нуждался больше всего.
И принц решился.
Он прошелся набегом по церквям Бретани. Он ограбил аббатство Святого Марциала в Лиможе. Но последним и наиболее возмутительным поступком принца было ограбление ковчега в аквитанском Рокамадуре, где его наемники не только присвоили знаменитый меч, который по легенде принадлежал Роланду, но и совершили святотатство, осквернив мощи святого Амадура.
Меч впоследствии продали за неплохие деньги, и кое-кто из наемников получил обещанное.
Дальнейшее современники восприняли как перст Божий.
Принц подхватил дизентерию и сильно захворал. Когда Генрих прибыл в Мартель, его разместили в доме на углу рыночной площади, владельцы которого симпатизировали ему.
Его наемники, стоящие лагерем на площади, надеялись что их предводитель поправится – еще не всем было заплачено.
Граждане Мартеля закрыли ставни, задвинули на засовы свои окна и двери и велели женщинам, особенно тем, кто помоложе и покрасивее, сидеть по домам. Они тоже надеялись, что принц выздоровеет, ибо до граждан Мартеля дошел тревожный слух о бедственном положении наемников.
В комнате на верхнем этаже дома, окна которого выходили на площадь, принц метался в горячке. Его слуга, скрестив ноги, сидел за дверью покоя. Хотя дверь была закрыта, стоны больного и звуки рвоты были отчетливо слышны, особенно по ночам. Слуга ждал за дверью, пока наконец из комнаты больного не вышел личный капеллан принца, сведущий во врачебном искусстве.
Слуга, крепко сложенный парень с прямыми темно-русыми волосами и голубыми глазами, вскочил на ноги.
– Отец, ему не лучше?
Капеллан отрицательно покачал выстриженной на макушке головой.
– Боюсь, что нет, Гюйон. Его светлости теперь хуже, чем когда мы приехали сюда. Вынеси эти простыни вниз и прокипяти их в котле. – С этими словами священник швырнул слуге ворох замаранных тряпок, от которых исходила ужасная вонь.
– Будет сделано, отче.
– И позаботься, чтобы был запас чистого постельного белья. Единственное, что мы можем сделать – это молиться и держать его в чистоте. Потом приходи ко мне за благословением.
– Хорошо, отче.
Чувствуя, что смерть стоит за стеной, принц Генрих покаялся во всех своих грехах и совершенных преступлениях и послал записку своему отцу, в которой просил у него прощения за свое неповиновение. Он был настолько уверен, что скоро увидит ад, что раздал приближенным все свои земные пожитки.
Он отдал Гюйону, верному своему слуге, некоторые из тех немногих вещей, что оставались с ним до печального конца – массивное золотое кольцо и золотую брошь.
Когда из Лиможа прибыл гонец Генриха Плантагенета с личным прощением короля Англии, все его опасения о возможной неискренности обманщика и бунтовщика отлетели прочь, как только он увидел больного. Принц самозабвенно каялся в доме, выходящем окнами на рыночную площадь.
В качестве символа покаяния в преступлениях против Бога и его служителей на земле принц надел на шею веревочную петлю, и, даже в часы агонии, под плащом крестоносца на нем была грубая власяница. Он лежал на ложе, засыпанном пеплом и золой. На грудь себе он велел возложить тяжелый деревянный крест.
Генрих еще слышал, как явился гонец, привезший отцовское послание, и надел себе на палец сапфировое кольцо, присланное ему отцом в знак прощения всех обид.
Вскоре, в серый сумрачный час перед рассветом, он скончался.
Гюйон, вообще-то парень преданный, дураком не был. Скорее всего, думал он, фламандцам не понравится, что тот, кому они служили, умер, и им не видать обещанных денег как своих ушей. Он не хотел, чтобы из-за кольца и броши ему перерезали глотку. И как только сын короля испустил последний вздох, Гюйон тотчас же собрал в узел свои пожитки и выбрался из дома через черный ход.
Когда первые лучи солнца осветили крыши Мартеля, он был уже в седле, на расстоянии мили от городских стен.
Бунт, замышлявшийся наследником, прекратился с его кончиной.
Глава девятая
Март 1186 года.
Аптекарский садик графини Элеанор был уже хорошо обустроен. Когда весной проклюнулись первые побеги, она взяла с собой Арлетту, чтобы обсудить план посадок.
Обрадованная возможностью покинуть помещения замка и выйти на солнышко, пусть даже только во внутренний дворик, девушка смотрела на пробуждающиеся к жизни растения и внимательно слушала пояснения Элеанор. Теперь ей было пятнадцать лет; она была уже взрослая, достигнув того возраста, в котором ее должны выдать замуж. До следующего Рождества ее отошлют к графу Этьену. Несмотря на соглашение с Луи Фавеллом, которое подписал ее отец, она так и не съездила в Ля Фортресс летом 1183 года и еще не разу не видела своего суженого. Причины отмены поездки были чисто политическими, да Арлетта и не настаивала на соблюдении договора, стремясь надышаться милым ей воздухом Хуэльгастеля. Она еще насладится ролью графини Фавелл. Однако в последнее время Арлетта заметила, что ее собственное отношение к предстоящему браку претерпело некоторые изменения.
Большую часть своей жизни Арлетта ощущала себя существом бессильным, не способным вернуть с того света свою мать, заставить отца полюбить себя, оказать какое-то влияние на жизнь в замке. Но однажды, наблюдая за времяпровождением Элеанор, ей в голову пришла мысль, что если она сама станет графиней, все резко переменится. Так или иначе, но Элеанор научилась влиять на ее отца. Возможно, и она со временем научится диктовать свою волю графу Этьену.
На самом деле робкая и учтивая графиня Элеанор оказалась женщиной, с которой нужно было считаться. Она не набрасывалась на возникшее перед ней препятствие как бык на ворота. Напротив, она спокойно, неторопливо докапывалась до сути. И такой подход, как вскоре поняла Арлетта, оказывался самым эффективным.
Возьмем, к примеру, конфликт двухлетней давности по поводу Обри и Олье. Арлетта, действуя прямолинейно, только вызвала у своего невыдержанного отца еще большую ярость, тогда как графиня, казалось, даже не заметила инцидента. В свое время падчерица презирала свою мачеху за слабость. Но после того, как Элеанор удалось еще до наступления вечера освободить Обри от опостылевшей ему караульной службы, заняв его работой в саду, Арлетта усомнилась в своей правоте. Еще через неделю графиня получила двух поварят – Роджера и Деви – в качестве дополнительных помощников. А на следующей неделе она заявила, что Обри в саду лишний, и официально перевела его. И куда бы вы думали? На конюшню. Не удовлетворившись этой перестановкой, она также добилась того, что Симон, один из внуков повара, тоже был послан ей в подкрепление. Когда прибавилось рабочих рук, вся компания – Обри, Симон и Олье – быстро привели в должный порядок ее садик.
Арлетта решила, что могла бы многому научиться, внимательнее наблюдая за действиями Элеанор. На людях графиня всегда держалась на расстоянии от своего мужа, была неизменно вежливой, но холодной. Арлетта видела, что ее отец не возражал против такого обращения. Он дарил жене много подарков, которые она принимала с почтительным безразличием. И все же Франсуа обожал свою жену. Арлетта попыталась перенять манеру мачехи в отношениях с отцом, но вскоре поняла, что к этому неспособна. Ей слишком хотелось побыстрее добиться его любви. Может быть, как раз ее чрезмерная любовь и была той самой причиной, по которой он всегда отталкивал дочь от себя?
Возможно, налаживать отношения с отцом ей было уже поздно. Но как только она прибудет в Ля Фортресс, то постарается использовать перенятый от Элеанор жизненный опыт. Арлетта наблюдала, как Элеанор, прореживая высаженную лаванду, разминает пальцами вырванные побеги, чтобы руки впитали их аромат, и сама себе клялась, что не пожалеет усилий и добьется того, чтобы граф Этьен ел из ее рук.
Элеанор поглядела на Арлетту сквозь кустики лаванды и усмехнулась.
– Не будешь возражать, если я сегодня попрошу тебя присмотреть за моими садовниками, дочка? – спросила она.
– С удовольствием.
– Я еду в Ванн, в собор. Заставь их подравнять все кустики. И пусть не жалеют чахлых растений – мне нужно больше свободного места под тимьян. Как только справятся с этим, пусть подрежут фенхель, до самых корешков, и мыльнянку тоже. Я пробую развести мыльнянку, потом найдем ей применение. Пусть оставят половину там, где растет, а остатки пересадят вон на ту грядку. Но перед этим пусть перекопают участки под посадку и уберут весь сушняк.
Из кузницы во внешнем дворике доносилось беспрестанное звяканье, почти заглушавшее негромкий голос графини. Граллон не вылезал оттуда уже который день, после того, как отец Арлетты как-то вихрем ворвался в кузницу и приказал двум своим капитанам устроить полную проверку всего оружия. Арлетта надеялась, что это было сделано просто из предосторожности, а не продиктовано жесткой военной необходимостью. С той ночи, когда она подслушала разговор отца с патером Джеромом, монахом в черной рясе, Арлетта держала ушки на макушке насчет любой новости о «шлюхе Хереви». Но ей так и не удалось услышать больше ни слова на эту тему. Хотелось надеяться, что неожиданная спешная подготовка оружия с этой женщиной никак не связана. Франсуа де Ронсье совал свой нос во все дыры. Арлетта ломала голову, гадая, во что он готовился влезть на этот раз.
Сквозь лязг и шум она снова различила голос графини.
– А сама-то ты понимаешь, что здесь нужно сделать? А, Арлетта?
– Да, – Арлетта указала на мяту. – Поглядите сюда, матушка, скоро ее побеги разлезутся повсюду…
Но вскоре Арлетта опять отвлеклась. Она увидела, что из-за угла фуражного сарая появился Николас Варр, замковый мастер-лучник. Рядом с ним шел капитан Мале, норманнский наемник. Шлем Мале блестел на солнце, а короткая кожаная куртка, которую полагалось надевать под доспехи, делала его широченную грудь еще шире, что отнюдь не украшало этого громилу. Мастер-лучник, казавшийся тонким, как его стрелы, рядом с этим норманнским медведем, был одет в плотно облегавшую фигуру тунику. На голове была тугая кожаная шапочка. Перевязь для лука пересекала его грудь наискосок, а сам лук был перекинут через костлявое плечо. За ними следовала добрая половина роты Мале: одни солдаты сгибались под тяжестью огромных соломенных чучел, другие волочили охапки луков. Помимо меча, у каждого воина болтался у пояса колчан со стрелами. Арлетта нахмурила лоб. Откуда такой внезапный интерес к стрельбе из лука? Что же, собственно говоря, происходит?
– По-моему, мята в саду – то же самое, что ольха на болоте, – спокойно произнесла графиня. – Если попускать ей, она скоро заполонит все грядки. Но до последнего корешка выдирать ее тоже не годится. Полезная трава.
– Мы сделаем вокруг мяты маленькую загородочку, чтобы она знала свое место.
Элеанор задумчиво поглядела на Арлетту.
– Мысль неплохая. Я вижу, что тебе можно доверить садик. – Подозвав служанку, графиня отправила ее за перчатками для верховой езды и вошла в фуражный сарай.
Хотя предполагалось, что Арлетта будет лишь надзирать за бывшими поварятами, она и сама не без удовольствия возилась на грядках. Девушка наскоро подоткнула свои юбки, засунув мешающие концы за пояс, и начала перебирать руками грязные камни, выбирая те, которые по размеру подходили для загородочки.
Роджер и Деви усердно работали мотыгами в зарослях лаванды.
Во внешнем дворе послышался такой стук и крики, словно какой-то великан вызвал кузнеца Граллона на состязание, кто из них произведет больше шума.
– Что происходит, Роджер? – задала вопрос Арлетта. Судя по звукам, это не были обычные боевые учения наемников, хотя непривычному уху могло показаться и так. Арлетта успела заметить, что в этот день оба отряда ее отца выполнили свою ежедневную норму еще с самого утра, причем сделали по два захода.
Роджер отложил в сторону садовые ножницы и пошел посмотреть, в чем дело. Через мгновение он вернулся.
– Капитан Бонд вколачивает в своих людей боевой дух, госпожа, – сообщил он с довольной улыбкой.
Капитан ле Брет ушел с графской службы за три года до описываемых событий, прихватив с собой своего кузена, Неда Флетчера. Алан Бонд занял его должность, став капитаном отряда наемников. Арлетта так и не поняла, что заставило уйти ле Брета и Неда, но готова была поклясться головой, что это как-то связано с таинственными событиями в то мартовское Благовещение, когда был разрушен городской собор, а таинственная содержанка Иоланда Хереви была вынуждена покинуть Ванн вместе со своими детьми. Возможно, однако, что ее папаша сотворил в тот день еще что-то такое, что не смогли переварить даже луженые желудки двух боевых капитанов. За прошедшее время ей становилось все яснее, что все нити принадлежат к одному клубку и ведут в тот далекий день. Арлетта недоумевала, каким образом ее отец договорился со своей совестью, поскольку она его, по-видимому, совсем не мучила. Арлетта обладала обостренным чувством чести, но, как стало ясно, ее отец имел о чести более растяжимые понятия. Видимо, он был убежден, что цель оправдывает средства.
Арлетта вернулась к прерванному занятию.
– Боевой дух? – изумилась она. – Разве его наемники – неумехи? Их так гоняли целыми неделями, что теперь они просто обязаны исполнить то, что от них может потребоваться.
Роджер фыркнул и щелкнул ножницами, срезая чересчур выступающую ветку.
– Откуда мне знать, госпожа, – ответил он, не особо интересуясь происходящим. – Может, вляпались в какое приключение…
Сидя на корточках, Арлетта распрямила спину и тыльной стороной ладони откинула локон, спустившийся на глаза, позабыв, насколько перемазаны в земле ее руки. Жирная полоса грязи украсила ее щеку.
– Какое приключение? Я ни о чем таком не слышала.
Для нее не было тайной, что отцу надоело платить по оммажу герцогу Джеффри, и что между ее отцом и Филиппом, королем Франции, существует какая-то переписка. Но она ничего не знала о содержании этих секретных писем, а отец скорее согласился бы умереть, чем посвятить дочку в тайны политики. Она чисто интуитивно предполагала, что ее отец сделал выбор в пользу короля Франции против герцога семейства Анжевин.
– Не думаю, что отец открыто восстанет против герцога, – пробормотала себе под нос Арлетта.
– Что, госпожа?
Арлетта прикусила язычок. Что бы ни было причиной необычного возбуждения среди наемников, разве можно обсуждать секреты своего отца с мальчишкой-садовником?
– Роджер, пусть Деви закончит сооружение этой загородки. Сам займись розмарином…
– Слушаюсь, госпожа. – Роджер набросился со своими ножницами на кустик карликового лавра и начал срезать ветки со всех четырех боков.
– Что ты делаешь, Роджер?! Это же лавр! Вот розмарин.
Прошел месяц. Однажды Арлетта, уютно свернувшись на постели в клубочек, лежала в ожидании сна, прислушиваясь к тихому посапыванию уже уснувшей подруги. Свечка в девичьей догорела почти до конца, и комнату черным бархатом накрыла тьма. Было уже заполночь, но что-то вдруг насторожило Арлетту. Она напрягла слух, но ничего толком не могла расслышать. Вскоре непонятный звук донесся до нее еще раз. Апрельский ночной ветерок подхватил говор потревоженных солдат и, подняв его на своих легких крыльях до заветного окошка, занес звук в узкую оконницу-амбразуру. Доносились также ржание коней, топот копыт и приглушенные команды. Похоже, это обычная муштра наемников замковой стражи. Но почему в полночь?
Арлетта замерла и затаила дыхание, опасаясь пропустить хоть один шорох. И вот – снова команды вполголоса, звяканье удил. Да что же, наконец, происходит?
Хотя с Арлеттой никто и никогда не разговаривал на политические темы, она догадывалась, что положение ее отца было не из лучших. Ранее он поклялся в верности герцогу Джеффри, передавшему ему права на управление всеми вотчинами в Бретани. Но вдобавок к бретонскому феоду, графа очень интересовали земли между крохотным королевством Филиппа Французского и герцогством Аквитания. За эти владения он принес клятвы королю Франции. Ричард Плантагенет был неоспоримым властителем Аквитании. Но в 1185 году у Генриха Плантагенета кончилось терпение, и он, стремясь обуздать непокорного Ричарда, на правах короля Англии принудил своего мятежного отпрыска передать Аквитанию назад королеве Элеанор.
Возник и уже много лет продолжался спор о точном расположении границ владений графа Франсуа на аквитанской границе, и эта тяжба столкнула его с королевой Элеанор, матерью его бретонского сеньора. Хитрый граф не возвращался к тяжбе месяцами; он, казалось, придавал больше внимания тому обстоятельству, что король Филипп Французский был непоколебим в своем стремлении воспрепятствовать браку своей сестры Алисы и Ричарда Плантагенета. В этом его поддерживал и отец Арлетты. Союз Франции с Ричардом Плантагенетом, потенциальным герцогом Аквитании, поставил бы в очень шаткое положение его собственные права на владения к северу от Аквитании.
Протянув руку, чтобы взять шерстяной плед, так как весенний ночной ветер нес собой холодок прошедшей зимы, Арлетта вылезла из-под одеяла, сунула ноги в тапки из овчины и направилась к двери. Она уже целый месяц чувствовала, что эта необычная возня и суматоха значили несколько больше, чем обычная «весенняя приборка» в замке: скорее всего, ее отец затевал тайный военный поход. Теперь у Арлетты появился шанс выяснить истинное положение дел. Конечно, она сильно боялась, что, если отец заметит ее слишком пристальный интерес к его политическим делам, для нее это закончится взбучкой. Но любопытство было сильнее.
Арлетта неслышно отодвинула засов и осторожно спустилась по узенькой винтовой лесенке. С башенки ей будет хорошо видно все, что происходит во дворе. К счастью, дозорным в ту ночь был назначен Пьер, один из многочисленных внуков повара. Ему было восемь лет и он буквально преклонялся перед ней. Пьер разрешит Арлетте проследить за тем, что происходит во дворе и никогда об этом никому не расскажет.
– Кто идет? – воскликнул мальчик в тот момент, когда Арлетта ступила в коридор. Сам он сидел в бойнице и наблюдал за суетой во дворе. Он схватил зажженый факел и сунул его прямо ей в лицо. – Ой, леди Арлетта, это вы!
– Я услышала шум, – ответила та, – он не давал мне спать, и я решила выяснить, в чем дело.
Пьер вновь водрузил факел в предназначенное для этой цели гнездо в стене.
– Уже все собрались, госпожа, оба отряда. Все верхом. Даже есть повозка для лучников. Погляди, как крепко они сжимают свои луки.
Арлетта не шевельнулась.
– Пьер, пожалуйста, убери этот факел.
– Почему, госпожа?
– Он освещает лицо того, кто смотрит вниз. Если кто-нибудь во дворе поднимет глаза наверх, он увидит нас. Я не хочу, чтобы меня заметили.
Мальчик с готовностью повиновался. Арлетта высунулась из бойницы и стала с жадностью рассматривать мужчин, собравшихся во дворе. Весь внутренний дворик был освещен сотней зажженных факелов. С первого взгляда можно было подумать, что Хуэльгастель захвачен вражеским войском. Внешний дворик заполнял табун приплясывающих, вздрагивающих скакунов, удерживаемых задерганными конюхами. Лица наемников были каменными.
– Ну и зрелище, госпожа, – прошептал Пьер. – Нагонят страху на кого угодно. – В его голосе смешивались суеверный страх и гордость за господина.
– Ужасно, – согласилась Арлетта.
Присмотревшись повнимательнее, девушка поняла, что толпа людей внизу не была каким-то неорганизованным сборищем. Она узнавала знакомые лица. Там был ее отец, восседающий на ширококостном пегом скакуне, который, придя в ярость не разбирал дороги и не повиновался никому. Эта лошадка как-то раз чуть задела копытом Обри по ноге – бедняга хромал после этого целую неделю. На графе была надета его новая кольчуга, ее звенья сверкали в колеблющемся свете словно рыбья чешуя. Воин рядом с ним, в рогатом шлеме и кожаной безрукавке, мог быть только капитаном Мале. Он сидел на спокойном массивном коне серой масти и разговаривал с начальником другого отряда, Аланом Бондом. Вот Бонд кивнул в знак согласия с тем, что ему только что сказал норманн, и поскакал к своим людям.
– Смотрите, госпожа. – Голос Пьера прервал ход мыслей Арлетты. – Они выходят из крепости. Граф дал сигнал.
Арлетта видела, как передовые воины из отцовских отрядов вступили под крепостную решетку и растянулись по мосту.
– И лучники с ними, – восторгался мальчуган.
Телега с лучниками, ощетинившись загнутыми концами их оружия, громыхала по плитам внутреннего дворика словно гигантский ежик на колесах.
– Как много факелов. Там внизу, должно быть, светло как днем, – заметила Арлетта.
Даже отсюда, из своего гнезда на верху башни, она легко узнала Николаса Варра, командира стрелков, который вместе со своими товарищами сидел в трясущейся громоздкой телеге. У каждого из них был полный колчан, а к бортам повозки были приторочены ремнями их припасы. Арлетта закусила губу и задумчиво проводила взглядом тощего, как жердь, Николаса. Он жил в Хуэльгастеле с мая прошлого года – так ли уж случайна была его лихорадочная деятельность с самого момента приезда в замок?
– Кем был Николас Варр до того, как папа его нанял его, Пьер? – спросила она маленького дозорного.
Пьер пожал плечами.
– Откуда мне знать, госпожа.
– Как ты думаешь, он всегда был лучником?
– Думаю, да, Я слышал, что он спас жизнь капитану Мале несколько лет тому назад.
– И это все, что ты знаешь о нем?
– Ну, разве что еще я слышал, как его поддразнивали тем, что он будто бы несколько лет прожил в болоте.
– В болоте? Что они имели в виду? Какое болото?
Пьер усмехнулся.
– Ну, не совсем болото, а усадьба посреди болот где-то в Кермарии.
– Кермария?! Ты не ошибаешься?
– Конечно, нет. – Пьер перегнулся через подоконник. – Вот потеха, госпожа! Они оставляют факелы у ворот. Едут дальше в темноте. Зачем это – ведь лошади могут споткнуться и сломать ногу. Вам это тоже кажется глупостью, госпожа?
Арлетта не находила это ни забавным, ни глупым Это лишь утверждало ее в той мысли, что ее отец этой ночью затеял что-то нечестное. У нее запершило в горле, она выпрямилась и стояла рядом с Пьером до тех пор, пока повозка не скрылась под завесой ночи и стук колес по дороге не затерялся вдали.
Затем она вернулась в свою постель, жалея обитателей того места, куда направился ее отец, имея таксе сопровождение.
Следующая ночь была безветренной, и Арлетта снова проснулась от шума, доносившегося со двора. Не колеблясь, она сунула ноги в тапки и направилась к двери. Клеменсия, как обычно, спала словно суслик. Щеки ее подруги раскраснелись, на губах играла легкая улыбка. Нет сомнений, она видела во сне Моргана.
Сбежав вниз по лестнице, Арлетта толкнула дверь, ведущую на башенную крышу. Какое счастье, наверху опять Пьер, который нес дозор вчера. Арлетта знала, что мальчиков редко ставили в дозор два раза подряд. Ей повезло: любой другой сторож был бы ей менее симпатичен.
– О госпожа!
Снова Пьер, снова ласковая улыбка, обращенная к ней. Арлетта с облегчением выдохнула и шагнула вперед. Как только Пьер понял, что она собирается смотреть вниз, он, не дожидаясь напоминаний, выхватил факел из гнезда и осторожно положил его на парапет.
– Я молила небо, чтобы тебя снова поставили сюда, милый Пьер, – произнесла девушка. – Но так как твой черед был вчера, я не очень на это надеялась.
– Твой отец уехал, и большинство взрослых отправились с ним. Тем, кто остался в замке, выпала двойная норма.
Подойдя к амбразуре, Арлетта выглянула вниз. Подъемный мост был поднят, и отряд воинов как раз показался в воротах. Его возглавляли ее отец и еще какой-то человек. Телега с лучниками грохотала следом.
– Итак, они вернулись…
– Да, госпожа. Но не все. Я никого не вижу из отряда капитана Мале.
– А кто это рядом с отцом? Шлем затеняет его лицо.
– Это Алан Бонд, госпожа.
Отец Арлетты и командир отряда спешились. Алан стащил с себя шлем, и скульптурные черты его красивого лица стали хорошо видны. Он принял у графа поводья и направился к конюшням, ведя в поводу обоих лошадей. Сонный Обри ждал у входа, протирая глаза кулаками.
Зоркая Арлетта разглядела, что на бедро капитана наложена повязка.
– Похоже, капитан Бонд ранен, – заключила она, затем перевела взгляд на отца. Она не могла не волноваться за него – он выглядел очень измученным, хотя и направлялся к залу как всегда бодро.
– Как тебе кажется, с моим отцом все в порядке?
– Похоже, что граф не пострадал, госпожа. Но взгляните-ка на бедных раненых, которых везут в повозке. Мне кажется, что для графини Элеанор представился случай показать свое искусство врачевания.
Им было все хорошо видно, потому что повозка с ранеными остановилась почти под ними, у дверей фуражного сарая. Арлетта вытягивала шею вниз, стараясь получше все рассмотреть. Это была не та вчерашняя некрашеная повозка, которая увезла лучников. Новая была подлиннее и окрашена в зеленый цвет. Она была заполнена ранеными, и, как показалось Арлетте, их раны были более тяжелыми, чем ранение капитана Бонда. Один человек сидел, придерживая руками повязку на голове, наложенную весьма небрежно и, видимо, наспех. Он громко стонал. Один из вчерашних всадников придерживал левой свою правую руку и баюкал ее, стараясь утишить боль. Глаза их были пусты, лица блестели от пота.
– Господи! – Арлетта перекрестилась и перевела взгляд на других раненых, лежавших навзничь на дне повозки. Грудь одного из них была замотана белой холстиной, громадное алое пятно расплывалось прямо в центре повязки. Другой – она не верила своим глазам – был без руки. А еще один…
Борясь с приступом тошноты, Арлетта повернулась к двери.
Пьер, округлив карие глаза, наблюдал за ужасным зрелищем с детским любопытством.
– Уже уходите, госпожа? – спросил он. – Вернетесь в постель?
– Нет. Мой долг спуститься и помочь несчастным. Пьер, я хочу попросить тебя об одной услуге.
Мальчик буквально пожирал глазами мужчин внизу, здоровых и раненых.
– Что вам угодно, госпожа?
– Но учти, это тайна…
В глазах Пьера вспыхнуло восторженное любопытство.
– Да, госпожа?
– Я хочу, чтобы ты кое-что разведал…
Брови мальчика поднялись.
– Прямо сейчас?
– Да. Ты должен выяснить, что происходит, только не нужно никому говорить, что тебя послала я. Притворись, что тебе просто интересно. Сможешь?
Пьер горделиво выпятил узкую мальчишечью грудь.
– Не сомневайтесь, госпожа! Я ради вас что угодно сделаю.
– Отлично. В первую очередь разузнай, куда и зачем мой отец и его люди направились прошлой ночью. Но будь осторожен. По всей вероятности, отец хочет, чтобы правду знало как можно меньше народу.
Пьер кивнул, довольный и гордый, что Арлетта ему доверилась.
– Спасибо, маленький дозорный, – серьезно поблагодарила девушка. – Ты хороший друг.
Арлетта натянула поверх ночной сорочки теплый халат и разбудила Клеменсию. Дело не терпело отлагательства, им понадобится как можно больше женских рук. Держась за руки, девушки спустились в зал.
Арлетта, придерживая рукою щеколду, на мгновение задержалась в дверях, чтобы рассмотреть и запомнить открывшуюся картину. Все светильники уже горели. Дополнительно к самому очагу подтащили большой железный канделябр. Роджер уже воткнул в его гнезда дюжину свечей и теперь зажигал их трясущимися руками одну за другой. Сердце Арлетты упало. Она знала, что означали эти свечи, зажженные так близко к очагу, – сегодня ночью в замке будут производиться кровавые хирургические операции.
