Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)
Бартелеми оказалось не так-то просто улучить момент для разговора с глазу на глаз с человеком, который был известен в Ля Фортресс как эсквайр Гвионн Леклерк. Проведя неделю в замке, музыкант отправился на разведку в Домм, чтобы оценить, согласны ли горожане своими монетками пополнить его тощий кошелек.
На рыночной площади, расположившейся на ровной скале, нависавшей над долиной, уже выступало трое музыкантов, и, судя по всему, щедрости горожан им на прокорм хватало. Стоило только глянуть на их довольные лица, одежду, новехонькие инструменты! Конечно, менестрели были людьми доброжелательными, но Бартелеми понимал, что это была их застолбленная территория, и посторонним тут было делать нечего. Распрощавшись с коллегами, он бродил по улицам, пока его внимание не привлек скрип разрисованной вывески, раскачивающейся на шарнирах под порывами ветра с дождем. На ней были грубо намалеваны две скрещенные сабли. Это был постоялый двор, причем с неплохой репутацией, как подсказывали ему данные предыдущей разведки, носивший название Les Deux Epees[9]9
Две Сабли (фр.).
[Закрыть]. В дверях каменного приземистого дома стоял молодой человек. Город Домм был не из бедных, многие его дома и общественные здания были каменными. Парень выплеснул ведро помоев в канаву, проделанную в мостовой с одного конца площади. В воздух взвились маленькие бабочки-голубянки, тут же расположившись на водопой на каплях воды, оставшихся на стенах и камнях. Они спешили засосать своими хоботками как можно больше грязной воды, пока ее не высушит жаркое южное солнце.
Сам ощущая жажду, Бартелеми просунул голову под низкую притолоку и увидел, что его удача сидит за столиком и пьет вино.
За столиком у двери полулежал-полусидел тот самый человек, с которым он уже давно намеревался побеседовать – Раймонд Хереви, иначе известный под именем Гвионна Леклерка.
С одного взгляда Бартелеми стало понятно, что любовник Анны находится в этой харчевне уже достаточно давно, потому что его зеленые глаза подернулись мутной пеленой от выпитого, а щеки – особенно та, на которой был безобразный шрам, были пунцовыми, как мак.
Махнув рукой в сторону стойки, чтобы его тоже обслужили, Бартелеми привлек к себе внимание паренька-слуги, того самого, который выплеснул помои на улицу. Ему было лет четырнадцать, зубы его были неровны, лицо угловатое. Вокруг пояса он был повязан пока еще белой льняной тряпкой.
– Мне бутылку яблочного вина, если есть, – бросил мальчишке Бартелеми. Как уроженец Нормандии, он был лакомкой и испытывал особое пристрастие к сладким напиткам, хотя и редко у него было достаточно денег, чтобы потакать своим прихотям. А уж хорошего сидра нельзя было найти нигде, кроме доброй и милой Нормандии.
– Вам сидра? Сейчас нацежу, господин, – бойко отрапортовал паренек.
– У вас есть сидр?!
Подбородок мальчугана гордо вздернулся вверх.
– Вся Аквитания знает трактир «Две Сабли», господин. Как же не иметь сидра для проезжих?
– Ну-ка, поглядим, на что способен юг. – Бартелеми махнул в сторону столика, где рядом с кувшинами и объедками восседал Леклерк. – Я сяду с моим другом!
При этих словах Гвионн поднялся и изучающе уставился на вошедшего. Его глаза были настороженны, если не сказать враждебны.
Бартелеми не обратил на такую мелочь внимания, сел и протянул эсквайру руку.
– Бартелеми ле Харпур, к вашим услугам. Мы виделись в замке.
Гвионн Леклерк небрежно пожал протянутую руку.
– Да, припоминаю.
– У меня к тебе дело.
– Да ну? – Голос казался усталым, глаза равнодушными. – Только не ври, что госпожа наконец-то решилась выйти из башни.
– Нет. Я пришел сюда из Бретани.
Куда девался туманный рассеянный взгляд? Шрам еще четче выделился на бронзовом фоне небритой впалой щеки.
– Говоришь, из Бретани?
Удостоверившись в том, что Гвионн внимательно слушает, Бартелеми немножко обождал, изучая реакцию собеседника.
– Да, оттуда, – наконец проговорил он. – Почти полгода я разыскивал тебя. У меня есть весточка от Анны для Раймонда Хереви.
Гвионн Леклерк вздрогнул и одним взглядом окинул таверну.
– Тише, певец! Ради всего святого, не упоминай это имя здесь!
Гвионн подождал, пока прибыл заказанный менестрелем сидр, и расплатился за гонца. Затем начались вопросы и ответы.
– Когда ты говорил с ней? Она здорова?
– Я не видел ее более двух лет, с весны 1187 года. Тогда была здорова.
Леклерк расслабился и багрянец его щек немножко поблек. Он сглотнул.
– Очень рад. Клянусь адом, мне очень не хватает этой девушки. Я мечтал именно о ней, когда ты вошел сюда.
– Вот как? Когда мы виделись с нею, она день и ночь тосковала по тебе. Она просила передать, что любит тебя. Ты скоро вернешься в Бретань?
– Если бы я мог… – в таверне не было других людей из замка, прочие были поселяне, но все равно Гвионн понизил голос до еле различимого шепота. – Я еще не закончил дело с дочерью де Ронсье.
– Оставь ее, парень. Пусть живет, как живет. – Бартелеми узнал во всех деталях историю опалы графа от Клеменсии. – Твой бывший враг больше не может повредить никому. Оставь его дочь в покое.
– Не могу. Она должна сломаться со дня на день. Придется ей смириться, куда денешься. Сегодня или завтра…
– Парень, она просидела в башне уже два года. Служанка говорила мне, что Арлетта не сдастся никогда. Ты можешь просидеть возле нее всю жизнь и ждать, ждать. Кроме того, бедняжка совсем невинна во всех этих ужасах.
– Как же, невинна. Я был невинным тоже. Пусть… Пусть страдает, как страдаю я. Кстати, какое тебе дело до моих забот?
Голос эсквайра был столь зол и резок, что Бартелеми смутился.
– Ты нужен Анне.
Гвионн поглядел на собеседника взглядом мученика.
– И она мне нужна. Господи, как нужна! Но проклятый изверг убил моего отца, и я поклялся отомстить змеиному отродью, понимаешь? Только после этого я буду свободен.
Бартелеми ничего не ответил, прихлебывая сидр из своей кожаной кружки. Сидр был вполне ничего, лучше, чем где-либо, кроме Нормандии.
Он отер губы тыльной стороной ладони.
– У нее от тебя ребенок, знаешь?
Рука эсквайра повисла в воздухе, затем вцепилась в полу туники уличного музыканта. Его лицо было бело, как мел.
– Мой ребенок?! У Анны родился ребенок?
Его удивление было настолько искренним, что Бартелеми готов был поклясться в этом на раке с мощами святой Валерии. Он с удовольствием наблюдал, как выражение довольства и гордости медленно заливает лицо эсквайра.
– Мальчик. Родился больше двух лет назад, в ноябре. – Он решил умолчать, какую роль в появлении ребенка на свет сыграл лично он, Бартелеми. – Она назвала его Жан, думаю, в честь твоего отца.
– Жан, – нараспев произнес Леклерк, – Жан.
– Сейчас, если еще жив, ему должно быть уже три.
– О небо, у меня есть сын! Как рад был бы я увидеть его.
– Ты любишь ее?
Лицо молодого человека слегка передернулось.
– Очень, очень люблю.
– А почему же не едешь домой. Я боюсь, что ты больше умеешь ненавидеть, чем любить.
Гвионн на это не ответил. Его лицо посуровело, и певец понял, что его собеседник упрям, как великомученик. Он никогда в мыслях не держал сойти с дороги, на которую однажды ступил, и неважно, сколько это будет ему стоить. Даже если ему придется заплатить за это своею собственною жизнью, или, избави Бог, счастьем любимой, все равно Гвионн Леклерк заплатит долг сполна.
– Вы и дамочка в башне – прекрасная пара друг другу, – легкомысленно пошутил Бартелеми.
– Что ты имеешь в виду? – строго спросил эсквайр.
– Вы оба люди с характером. Никогда не меняете своих решений. Было бы интересно посмотреть со стороны, что из этого выйдет, у тебя и у нее. Знает ли она, что в твоем сердце нет любви, а только жажда мести?
Глаза Гвионна превратились в узенькие зеленые щелочки.
– Если от тебя кто хоть слово услышит на эту тему, менестрель, – прошипел он, – тебе больше не петь песен. Я вырву твой язык с корнем.
Встревоженный свирепостью Леклерка, Бартелеми протянул собеседнику руку с длинными музыкальными пальцами.
– Тише, тише. Не надо волноваться. Никто ничего не узнает. Успокойся. Я не желаю тебе вреда. Не нужно угроз. Кто доставит тебе Анну, если ты расправишься со мной?
– О чем ты говоришь?
Подхватив кружку, Бартелеми сделал большой глоток сладкого золотистого сидра и посмотрел из-за ее края на Гвионна.
– Она хочет прибыть сюда. Хочет быть с тобой.
– Хорошо бы. – Это было сказано с глубокою тоской.
– Ты согласен? Она сможет. У нее превосходный голос. Будет моей подругой – компаньонкой и спутницей, я хотел сказать. Я приведу ее к тебе сюда, как только получу реальные доказательства, что ты действительно любишь ее и думаешь о ней.
– Какие могут быть сомнения? Клянусь всеми мощами Юга, я люблю ее. Мои чувства столь чисты и высоки… столь возвышенны. Она очень много значит для меня.
Бартелеми такой ответ понравился. Для такого сложного человека, каким был Гвионн, честная и чистая любовь Анны будет словно источник воды в жаркой пустыне.
– Отлично. На зиму я возвращаюсь в Бретань, а весною мы пускаемся в путь. Ты будешь здесь на следующее лето?
Гвионн Леклерк согласно кивнул.
– Куда еще я могу идти, покуда не отомщу?
– Ты бы лучше попытался забыть о мести, мой тебе добрый совет.
– Думаешь, я не пытался? Силы ада, слушай, если бы я мог, меня бы здесь уже давно не было. Но каждый раз, когда смотрю на эту башню, я вспоминаю, что ее отец сделал с моей семьей.
– Тем больше резона для тебя бросить службу здесь и отправиться со мной в Бретань. Тогда тебе больше не придется смотреть на эту башню.
Гвионн посмотрел на Бартелеми страдальческим взглядом.
– Ты не понимаешь. Откуда тебе понять? Честно говоря, я думал, что я отомщу год тому назад. Я никогда не думал, что она застрянет тут так надолго. Бог знает, когда все это кончится. Но мне нужно идти до конца – и месть будет сладка. Но я буду очень признателен тебе, если ты приведешь сюда Анну с ребенком. – Тут его осенила новая мысль. – Не надо вести ее в крепость. Найди ей жилье и приходи один. Мы будем встречаться подальше от замка. Эта сучка де Ронсье сидит на верхушке своей башни, словно кошка, и все видит.
– Понятно.
Арлетте позволялось через определенное время писать своей матери в монастырь святой Анны, и получать ее ответы, но от Папы Римского не было никаких новостей.
Судя по всему, ее отцу было ни лучше, ни хуже. Сколько же может душа оставаться наглухо замурованной в теле человека, обреченного за грехи отправиться в ад? Должно быть, она пока в чистилище. Элеанор сообщила Арлетте, что у нее тоже нет новостей по поводу ее дела. Сэр Хамон продолжал управлять землями и замком.
В Ля Фортресс жизнь текла своим чередом. Арлетта наблюдала за всеми перипетиями замковой жизни со своей крыши.
Бартелеми ле Харпур прожил в замке месяц, а потом уехал. Она видела, как он осторожно спускался по обрывистой скальной тропке. Арлетте очень хотелось послушать его игру и пение поближе, ведь ей удалось уловить только отдаленные отголоски его музыки, когда песни плыли, свободные, как птицы, в теплом вечернем воздухе.
Приближалась осень, и Арлетта, выходя на крышу башни подышать свежим воздухом, начала кутаться в плащ.
Ласточки и стрижи вереницами тянулись на юг, чувствуя приближение холодов.
Гвионн так и продолжал выводить на лужайку неподалеку от замка обеих лошадей, Звездочку и Изельду. Он заинтересовался искусством боя на мечах, и долго упрашивал капитана Жерваса, который был родом из Лиможа, научить его этому мастерству. Сперва наука давалась ему тяжело, и капитану не составляло большого труда выбить оружие из неопытных рук, но через несколько недель напряженного труда даже Арлетта заметила его необыкновенные успехи. Но чтобы помочь Гвионну отшлифовать новоприобретенное искусство, его учителю понадобилось куда больше времени. Если вначале Жервас больше шутил с ним, чем учил его чему-либо на самом деле, со временем их дуэли принимали все более серьезный и ожесточенный характер. Не оставалось сомнений, что Гвионн будет отличным воином, вопрос был только в том, как скоро это произойдет. Наблюдая с крыши эти упражнения, Арлетта удивлялась его усердию. Неужели Леклерк собрался податься в рыцари? Или он занимается этим просто от нечего делать?
В 1190 году король Ричард отправился в Палестину вместе с королем Франции Филиппом. По дороге они поссорились. Арлетта поняла, что Плантагенет, должно быть, засунул ее письма в долгий ящик. Она попросила позволения снова отписать его матери, королеве Элеанор, и поскольку половина христианского мира знала о заключении Арлетты в башне, граф Этьен, скрепя сердце, был вынужден позволить ей это.
Вернулся Бартелеми ле Харпур.
Казалось, он крепко подружился с Гвионном Леклерком за последнее время, ибо как только менестрель переступил черту замковых ворот, как Гвионн отвел его на конюшню. Через несколько минут они, восседая на Звездочке, проскакали под подъемной решеткой, причем Бартелеми сидел в седле позади эсквайра. Они помчались по Доммской дороге быстрее самого дьявола.
Анна и трехлетний Жан ждали Гвионна на просеке в лесу Ля Форет дез Коломб.
Причесавшись сама и расчесав темные волосы ребенка, Анна сидела на поваленном дереве и ждала. Ее пожитки, которых было немного – смена платья, нижняя сорочка и дополнительная туника для Жана – лежали у ее ног, связанные в тугой узел. Ребенок играл в папоротниках: в лесу порхало множество бабочек, и он гонялся за пестрыми адмиралами и багрово-красными крапивницами, крича «Жах! Жах! Жах!». Анна не мешала сынишке. Он был еще слишком мал, чтобы кого-нибудь поймать, и вскоре, набегавшись, оставил пестрых красавиц в покое.
Она очень волновалась, у нее даже пересохло в горле. Они не виделись с мужем четыре бесконечных года. Она даже не верила, что они сегодня увидятся.
– Ни на что особенно не надейся, – предупредил ее Бартелеми. – Наверняка он несет какую-нибудь службу в Ля Фортресс и не сможет покинуть пост. Нужно набраться терпения и подождать до завтра, тогда и свидитесь.
Милый Бартелеми. Как она полагалась на него, как доверяла ему. Они прекрасно находили общий язык во время долгого путешествия. Бартелеми не обманулся, говоря, что у нее прекрасный голос. Вернувшись в Кермарию, он принес с собой целый ворох баллад, которые должны были петься на langue d’oc[10]10
Langue d’oc (фр.) – вариант литературного южнофранцузского языка в средние века, существенно отличающегося от нормандского диалекта. От этого слова произошел топоним Лангедок, то есть «район, где люди разговаривают на langue d’oc» (Прим. перев.).
[Закрыть], совершенно непонятном для Анны. Всю зиму они разучивали их. Анна пыталась протестовать, заявляя, что она не может запомнить такие длинные тексты на чужом языке. Просто стыд, когда певица сама не понимает того, о чем она поет. Но Бартелеми отклонил все ее возражения.
– Ерунда, – заявил он. – Не обязательно понимать, что значит каждое отдельно взятое слово; я объясню тебе в общих чертах, о чем ты будешь петь. Я не совсем понимаю, как тебе это удается, Анна, но у тебя это уже неплохо выходит. Ты вкладываешь в чужие слова свою душу.
Анна страшно тосковала по своему Раймонду и старалась изо всех сил. Вместе с Бартелеми они несколько месяцев бродили по дорогам Франции, устраивая концерты во всех городах, городках и поселках, через которые проходили по пути. Наконец они достигли Аквитании вместе с Жаном, и, может быть, сегодня придет конец ее ожиданию.
Пережить эти сладкие и вместе с тем тревожные минуты было непросто. Несмотря на предупреждение осторожного Бартелеми, Анна нутром чувствовала, что Раймонд придет сегодня. Казалось, она только и делала в жизни, что ждала его. И теперь настало ее время. Выглядит ли Раймонд – она должна запомнить, что теперь его надо звать Гвионн – так же, как и раньше? Что он скажет об их сынишке? Как он понравится Жану?
И в этот самый миг стук копыт частой дробью ворвался на просеку Внезапно конь остановился, как вкопанный.
– Возьми поводья, Бартелеми, – произнес милый голос, от одного звука которого у Анны сладко заныла спина.
Она услышала Раймонда… нет, Гвионна, она должна звать его Гвионном, она увидела, как он бежал навстречу ей, сминая сапогами папоротники. Она попыталась подняться, но не смогла – ослабшие ноги подкашивались под отяжелевшим вдруг телом.
– Анна! Анна!!!
И вот он уже стоял перед нею; несколько новых морщинок украсили его чело, спрятались в уголках рта. А его глаза? Они сияли как прежде, ярче изумрудов, и, глядя на нее, как и раньше смягчались и становились ласковыми.
Она успокоилась так же быстро, как впала в волнение. Поднялась на ватные ноги и упала в его объятия.
– Раймонд… Гвионн! О, Гвионн!
Они пылко целовали друг друга, в губы, в нос, в щеки, в шею, не обращая внимания на менестреля, пытались сказать друг другу что-то ласковое, дрожа всем телом.
Когда она погрузила свои пальцы глубоко в волосы любимого, сердце Анны замерло. Волосы его немного поредели, там и тут появились серебряные пряди, но они оставались все такими же мягкими и шелковистыми волосами ее милого.
Она вбирала в себя их аромат и по всему ее телу разливалось какое-то доселе неизведанное тягучее тепло. Это чувство было столь ново для нее, что на какую-то секунду она даже замешкалась, прислушиваясь к себе и пытаясь определить, что же это было. Она впервые за четыре года ощущала себя счастливой.
Через несколько минут Анна почувствовала, как кто-то тянет ее за подол.
На них с гримасой смотрел Жан. Он никогда не видел, чтобы кто-либо другой отвлек внимание матери от его персоны так надолго. Ему это не понравилось.
Бартелеми потихоньку отошел в тень деревьев.
– Мамочка? – ревниво позвал Жан, словно маленький князек, боявшийся потерять доселе принадлежавшую одному ему привилегию.
Гвионн оторвался от жены и, крепко держа ее за руку, опустился на колени в мягкий лесной мох, желая получше рассмотреть своего сына. Тоже преклонив колени, Анна обняла Жана второй рукой и притянула к себе.
– Так ты и есть Жан? – расхохотался Гвионн, вытягивая руку, чтобы погладить по темным детским волосикам. – Я так мечтал увидеться с тобой.
Ребенок, не обратив внимания на слишком взрослые слова, поднял в изумлении карие зрачки глубоко посаженных глаз.
– Жан, это мой лучший друг, Жан! Его зовут… – Анна заколебалась… – так как ему звать тебя?
– Думаю, пусть пока будет Гвионн.
– Его зовут Гвионн.
Жан стоял насупившись.
– Гляди, я принес тебе гостинец, – сказал Гвионн. – Он сунул руку за пазуху и, вытащив что-то твердое, замотанное в платок из миткаля, передал подарок ребенку.
– Это мне?
Жану редко кто чего дарил за всю его коротенькую жизнь.
– Тебе. Ну-ка, открой.
Во второй раз просить было излишне. Тонкая материя была содрана, под ней обнаружилась лошадь, прекрасная резная лошадь, умело изваянная из эбенового дерева и покрытая лаком и воском.
Анна немного пришла в себя.
– Гвионн, какая прелесть! Откуда она у тебя?
– Дерево купил у одного торгаша в Домме…
– А вырезал сам?
Лошадка была – глаз не отвести; стройный арабский вороной, изображенный Гвионном в момент прыжка, с развевающимися от ветра гривой и хвостом.
– Сам старый резчик в Ваннском соборе позавидовал бы твоему мастерству, мой милый, – сказала Анна. Она задавала себе вопрос, сколько времени пробудет чудесная игрушка в руках ребенка с необломанным хвостом. Для ребенка лошадка была слишком хороша, царский, непрактичный подарок, и она еще больше влюбилась в Гвионна за такую заботу. Однако Жан, сжимавший в руках статуэтку, даже не улыбнулся.
– Кажется, я не с того начал, – предположил мастер-резчик, не видя выражений восторга. – Наверное, она ему не понравилась.
Анна рассмеялась.
– Ты, видать, плохо знаешь детей. Молчание говорит здесь больше слов. Он попросту остолбенел от изумления. Он без ума от подарка. Что ты скажешь, сыночек?
Жан не ответил ни слова, но кивнул.
Бартелеми сделал шаг вперед.
– Ты что сейчас получил, милое дитя?
– Лошадку. Смотри.
– Красивая правда? А ты не хочешь посидеть на настоящей лошади?
– Да.
Бартелеми подал мальчугану руку.
– Пошли, познакомимся со Звездочкой, а твоя матушка и Гвионн пусть обменяются новостями.
Арфист и ребенок покинули просеку.
Анна вздохнула и прислонилась к плечу Гвионна.
– Это ты попросил Бартелеми отвлечь малыша? – спросила она.
– Нет, не я. – Сев на траве, Гвионн притянул Анну себе на колени.
– Наш певец просто чудо, – похвалила спутника Анна. – Он всегда в точности знает, что нужно делать.
– Гм-м, да… Он неплохой товарищ. – Гвионн возился с корсетом платья, закрепленного на пояснице сложным переплетением зеленых лент.
– Я думала, тебе это будет по вкусу, – усмехнулась Анна. – Я как-то видела подобное платье на барышне в одном зале, где мы пели. Ее служанка получила этот покрой с Востока.
– Как оно снимается?
Анна покраснела и собралась было показать ему. Но Гвионн, передумав, мягко отвел ее руку в сторону.
– Нет, давай лучше я сам разберусь. Я сперва развяжу эту, затем ослаблю вон ту… Так, эту, и еще тот узел. Вот и все.
Смотря в глаза жене, Гвионн просунул ей руку меж грудей.
Анна вздохнула, и они слились в поцелуе.
– Гвионн…
– Как в раю, Анна…
Мужская рука ласкала то одну грудь, то другую. Анна стонала и закусывала нижнюю губу.
Наконец Гвионн совлек корсет с женского тела.
– Что, ты собрался овладеть мною прямо здесь? – спросила она, блеснув карими глазами. – На виду у всех проезжающих мимо?
– Не совсем. – Подхватив жену на руки, Гвионн отнес ее за поваленное дерево и повалился со своей ношей в заросли высоких папоротников. – Тут нас никто не увидит. – Его губы искали ее рот.
– Что, если вернутся Бартелеми и Жан?
– Куда им. Старший из них достаточно предусмотрителен.
Гвионн уже расстегивал женины юбки.
Они не скоро заговорили снова, а когда этот момент наступил, они единогласно решили больше никогда не расставаться.
Анна могла поселиться в Ля Фортресс, но, чтобы оставить Гвионна вне подозрений, она должна была выступать в роли жены Бартелеми. Жан считался бы их сыном. Если, конечно, Бартелеми согласится.
Но он не возражал.
