Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
Она подхватила тунику и штанишки Жана, и откуда-то выкатилась лошадка из черного дерева, которую Гвионн вырезал для мальчика. Как положено, в первые же месяцы она потеряла половину своего хвоста, но до сих пор оставалась любимой игрушкой сына. Анна смотрела на нее какое-то время, а затем резким движением ухватила ее за холку и засунула в торбу, поверх сменного платья. Она с озлоблением в беспорядке совала туда же одежду свою и сынишки, уминала кулаком, совала еще. Готово, можно завязывать…
Бартелеми с сочувствием наблюдал за ней. Сколько же времени пройдет, пока черная пелена не спадет с глаз Анны? А что, если много-много лет, возможно, целую жизнь? Он сам уже давно любил ее, но решил тихо и спокойно ждать своего дня. Он долго ждал момента, когда она будет готова выслушать его признание в любви, но видел, что пока еще не время. Пусть ее раны немного заживут.
– Как же ты пойдешь – налегке, одна-одинешенька? – поинтересовался он. – И куда направишься?
– Назад в Кермарию. Меня там примут. И Жана тоже.
Бартелеми кивнул, нагнулся и принялся копаться в своих собственных пожитках.
Анна уставилась на него.
– Бартелеми!
– Чего тебе?
– Что ты делаешь?
Он поднял голову.
– Готовлюсь в путь, разве не видишь? Не думаешь же ты, что я отпущу вас одних в такую длинную и опасную дорогу?
Карие глаза Анны наполнились слезами.
– Но, милый мой, тебе и тут совсем неплохо. Хорошее место, сытно, тепло. Почти как дома. Зачем тебе уходить отсюда?
Улыбка показалась на устах музыканта.
– Анна, я ведь словно перекати-поле. У меня нет места, к которому я был бы привязан.
– О, Бартелеми! – она растроганно вздохнула, и он увидел, что по ее щеке катится слеза. – Дорогой мой друг…
Стоя на коленях, Анна обняла его за шею и потрепала за волосы.
Осторожно расцепив ее руки, певец освободился из объятий. Он не хотел, чтобы его называли дорогим другом. Он хотел стать ее любимым мужем.
– Иди отыщи своего сынишку, а я тем временем закончу собирать вещи. Жан вертелся на конюшне, когда я в последний раз видел его.
После легкого завтрака, в котором не участвовали ни граф, ни графиня, все пилигримы собрались на улице Ля Ру де ля Короннери.
Петронилла старалась спрятать улыбку. Как она и предвидела, граф нацепил на себя длинную льняную рубаху, которая доходила ему почти до колен. Его ноги были голыми: тощие, словно веретена, икры, сетка расходящихся во все стороны вен под кожей, узловатые старческие колени.
Сегодня ей предстояло развлечение. В предвкушении удовольствия, Петронилла повернулась к графине, ожидая увидеть, как забавно та будет выглядеть в простой тунике.
– Доброе утро, госпожа.
– И тебе доброе утро, леди Петронилла.
На графине был надет светло-розовый хитон, обычно носимый под халатом; рыжие волосы распущены по плечам, словно у невесты. Она выглядела свежо, молодо и потрясающе невинно. Лилия полей с каплями росы на лепестках. Петронилла вспомнила те истязания, которые она лично наблюдала через щелку в двери господской опочивальни, и поразилась. Гвионн буквально пожирал графиню глазами, но он единственный. Сэр Жилль – человек холодный и расчетливый, покраснел и отвел взгляд, когда графиня сказала ему «доброе утро». Улыбка Петрониллы погасла, а с нею и предвкушение наслаждения. Мало того – проходивший мимо подмастерье-пекарь, тащивший лоток свежевыпеченных булок, взглянув на Арлетту, присвистнул, и чуть было не выронил свою ароматную ношу, добавив соли на раны Петрониллы.
– Пойдем, дорогая. – Граф взял ладонь жены в свою руку, и они вышли.
Все утро продолжалось восхождение графа и его супруги к часовне Девы. Они продвигались вперед очень медленно, так как граф взял себе за правило на каждой ступеньке бормотать по псалму. «Хорошо еще, что хоть дождя нет», – думала Петронилла, озирая голубое небо.
Они миновали отметку половины пути, а затем площадку с кельями отшельников, и наконец приблизились к месту, где продавали освященные эмблемки, la Place des Senhals. Здесь Петронилла шепотом объявила мужу, что устала стоять на ногах. За мелкую монетку кто-нибудь из продавцов, конечно, даст ей посидеть и отдохнуть на стульчике в тени.
– Мы можем не ждать остальных. Давай побыстрее поднимемся наверх и произнесем наши молитвы, – убеждал ее Луи. – Совсем не обязательно держаться рядом с дядюшкой.
– Одну минуточку, – отвечала Петронилла, внимание которой было приковано к сидящему под навесом ремесленнику, заливающему расплавленное олово в ромбовидные формочки.
– Ах вот как это делается! – заинтересованно воскликнула она. – Я-то думала, что их просто штампуют.
– Только самые дешевые, – ответил мастер. – Но те, которые освящает сам аббат, отливают, а потом зачищают.
От плавильной печи исходил такой жар, что снаружи было намного прохладнее, чем внутри. Петронилла зевнула и обмахнула лицо влажной ладонью. В желудке у нее бурчало, и она с тоской мечтала об обеде.
– Из чего вы их делаете? – спросила она.
– Золото, серебро, олово, свинец. – Широкая улыбка озарила лицо ремесленника. – На всякий кошелек, госпожа.
– Я хочу золотую, – решила Петронилла. – Луи!
Луи тоже вошел под навес мастерской.
– Ну-ка, выдай мне монетку. Мне хочется привезти домой на память одну медальку вот этого мастера.
Владелец мастерской, извиняясь, сложил руки перед грудью.
– Очень жаль, благородная госпожа, но не могу уважить вашу просьбу. Я не имею возможности продать вам ни одного медальона.
Она в изумлении подняла брови.
– Почему?
– По установленным правилам я должен сдавать все свои изделия монахам в Тулле, – начал объяснять мастер. – Мне не дозволяется самому торговать ими. Вот когда вы дойдете до самого верха, исповедуетесь перед статуей патронессы и левит объявит вас чистой, вот тогда вы и выберите себе senhal.
Петронилла встала.
– Все ясно. Значит, ты отказываешься продать мне даже одну?
– Не могу, госпожа. У меня отберут лицензию.
– Что за глупости?
– Это все из-за свары с аббатом из Марсильяка. Они тоже шлепают медальоны. Только у них, – мастер скривился в презрении, – дешевая штамповка. А наши – настоящие.
– И единственный способ получить такую штучку – это проползти всю Via Sancta на коленях?
– Это так, госпожа.
– Впервые в жизни вижу такие дурацкие правила, – сердито заявила Петронилла и важно выплыла из-под навеса.
В тесной прокопченной часовне Девы, стиснутая среди толпы истекающих потом возбужденных пилигримов, Арлетта во все глаза смотрела на изящную статую орехового дерева на алтаре и молилась так истово, словно ее жизнь зависела от этой молитвы. За ее жизнь гроша ломаного не дадут, если граф узнает о ее беременности.
Деревянная статуя должна отнестись к ее мольбам с большим вниманием, чем к молитвам ее супруга. У Арлетты не было столько денег, сколько у графа, она не могла внести в монастырскую казну такого весомого вклада, как он. Но она хорошо помнила притчу о лепте вдовицы. Уж если сам основатель христианства оценил вклад бедной женщины выше, чем богатые приношения зажиточных иудеев, то, конечно, его матушка отнесется к бедной страдалице с участием и поможет ей.
– Каюсь, я согрешила, о Пречистая Дева! – чуть слышно лепетала графиня, едва отдышавшись после мучительного подъема. – Но пожалуйста, помоги мне. Ведь ты сама не без греха, сама знаешь, до чего могут довести мужчины… Гвионн Леклерк был столь мил, столь нежен со мною. Он был моим другом. Сделай так, чтобы я не забеременела, но это только пока, со временем я сама попрошу тебя об обратном. Пошли мне мои месячные. Мне очень нежелательно иметь ребенка от Гвионна. Пожалуйста, отнесись ко мне с сочувствием. Отверзи мне путь счастия…
Множество резных деревянных изваяний свисало на веревках с потолка – приношения благодарных матросов, которые посчитали, что спаслись от гибели на море благодаря вмешательству Пречистой Девы. По залу разгуливал ветерок, проникающий в приоткрытую дубовую дверь, украшенную заклепками. От его дуновения изваяния раскачивались, словно тела повешенных, убеждая легковерных пилигримов в сверхъестественных способностях церковного колокола и вырезанной из дерева женщины на алтаре.
На Арлетту тоже произвели впечатление эти массивные деревянные фигуры, готовые того и гляди свалиться кому-нибудь на голову; в ее измученное сознание прокрался тоненький лучик надежды. По самой ей непонятной причине вдруг появилась уверенность, что ее постыдная тайна так и останется тайной между нею, Гвионном и вот этой деревянной Девой, надежно укрытая от жестокого Бога и от прочих людей.
Слева от Арлетты на коленях стояла женщина средних лет, седые волосы ее уже начали редеть. Черты ее лица были рыхлым, расплывчатыми, изо рта отвратительно пахло. Она вползла в часовню вслед за Арлеттой и теперь облегчала грешную душу в молитвах, всхлипах и вздохах, пожирая глазами ореховую статую и бессознательно дергая кривыми пальцами Арлетту за полу хитона. Арлетта почувствовала облегчение, когда ангельский колокол прозвонил полдень и ее отвратительная соседка отползла куда-то в сторону.
– Святая Дева, благодати исполненная…[15]15
Слова популярной католической молитвы «Ave Maria» (Прим. перев.).
[Закрыть]
В толпе пилигримов Арлетта перебирала свои четки, повторяя вслед за священником распеваемые им молитвы.
Рыхлая физиономия снова мелькнула среди круговерти лиц.
Арлетта отвернулась, стараясь сосредоточиться на словах молитвы.
– И благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего…
Священник повернулся к алтарю, подхватил кропило и начал разбрызгивать святую воду на макушки тех паломников, которые были поближе к престолу. Несколько капель упало на графа и на Арлетту.
Бормоча молитву по второму разу, священник двинулся по проходу к дверям, и снова алмазные капельки, слетая с кропила, орошали головы немногих счастливцев в передних рядах. Когда плошка с водой опустела, служитель Божий повернулся к алтарю и утвердил кропило на место.
Никогда еще в своей жизни Арлетта не молилась так истово.
Граф собирался провести вторую ночь паломничества во дворце аббата в Рокамадуре. После того как граф и Арлетта получили свои senhals от священника в Ротонде, они направились прямиком ко дворцу, чтобы там омыться и переодеться, Пост графа окончился, и они были приглашены к аббату на обед, назначенный ближе к вечеру.
Если не принимать во внимание роскошное убранство личных покоев князя церкви, с шелковыми коврами на полах и стенах, с начищенной серебряной посудой, выставленной на всеобщее обозрение в горках, дворец выглядел внутри значительно проще, чем другие подобные сооружения. Комнаты были обставлены просто, но со вкусом, вымощенные плиткой полы чисто подметены. Во всех помещениях, включая длинные прохладные коридоры, царила атмосфера глубочайшего спокойствия. Обутые в сандалии монахи бесшумно скользили по коридорам и проходам, пряча свои бритые головы под грубой тканью капюшонов; руки они держали засунутыми в рукава ряс. За толстыми дубовыми дверями слышался отдаленный перезвон колоколов.
Как только большая дверь портала затворилась за их спинами, отрезав графа и его команду от крика и гама Церковного Города, до отказа набитого вопящими и потрясающими ржавыми цепями безумцами, Арлетте показалось, что они вступили в другой мир.
Мужчинам и женщинам, даже находящимся в супружестве, в аббатском дворце отвели место для ночлега в разных помещениях, чтобы они, напостившись, не осквернили гостеприимный кров отвратительным грехом. К радости графини, ее поместили в одной комнате с Клеменсией.
– О, Клеменсия, как славно, что мы с тобою снова вместе, – сказала Арлетта, вымывшись и натянув на себя поверх нижнего белья замызганную паломничью робу. – С тех пор как мы с тобою повыходили замуж, у нас все как-то не выпадает времени поболтать.
Та приветливо улыбнулась и прижала подругу к груди.
– Да, я тоже скучала по тебе. Мне так много хочется рассказать, моя госпожа. Я так беспокоилась о тебе после свадьбы. Ведь ты выглядела такой грустной и одинокой. И, кроме того, мне казалось, что ты не очень-то расположена к общению с кем-либо.
– Что было, то было, – вздохнула графиня. – Я действительно была глубоко несчастна. Были… скажем так… сложности с графом.
– Так чего же ты сразу ко мне не пришла? – удивилась добрая Клеменсия. – Выговорилась бы хорошенько, и гора с плеч.
– Тогда это было невозможно.
– Что, больше не доверяешь лучшей подруге? – слегка обиделась Клеменсия.
– Не будь дурочкой, милая. Конечно, я доверяю тебе. Но если бы ночью я побежала к тебе и начала плакаться, что сожалею о своем браке с графом, это выглядело бы весьма нелепо. После стольких лет сидения в башне – и такое начало супружеской жизни. – Арлетта улыбнулась. – Ну, теперь ты понимаешь меня?
– Кажется, понимаю. Но все равно ты могла придти ко мне, не обязательно ночью, и я, видит Бог, не посмеялась бы над твоими бедами.
– Ну конечно. Ведь ты моя верная подруга. – Арлетта посмотрела в честные голубые глаза Клеменсии, и пожелала, чтобы у нее хватило мужества выложить Клеменсии свои затруднения.
– А теперь твои сложности с графом подошли к концу? – поинтересовалась Клеменсия.
Арлетта думала о своей связи с Гвионном Леклерком, которой, ради блага их обоих, нужно положить конец.
Она думала о ребенке, которого носила. Такую безотцовщину у них на родине звали кукушкиными детками. Нельзя же прятать это бесконечно… Не забыла она и о графе Этьене, который дал клятву не обижать ее; но ее супруг пока еще не знал, что у него на голове красовались длинные, развесистые рога.
– У нас с графом теперь все наладилось… почти, – сказала она, внутренне холодея. Рано или поздно придется сказать про ребенка. Покуда ее живот был плоским, как днище лодки, но долго ли он таким останется? Пусть уж Клеменсия первая узнает.
– Почти? – переспросила та, и Арлетта поняла, что лучше уж все рассказать сразу. Они столько прожили вместе, что обмануть подругу было трудно.
– Да, милая моя, проблемы есть, и очень серьезные. Готова выслушать меня?
Клеменсия бросилась на постель.
– У нас впереди вся ночь.
Где-то в недрах дворца хлопнула дверь, а затем настала тишина. Затишье перед бурей. Арлетте казалось, что у стен выросли уши, что мирная атмосфера аббатского пристанища наполнилась шпионами и соглядатаями. Тишина, что столь успокаивающе подействовала на нее в момент, когда она переступила порог этого здания, теперь тяжким грузом давила ей на грудь.
Арлетта взяла подругу за руку.
– Сколько осталось времени до обеда?
– Чуть больше часа. А почему ты спрашиваешь?
– Мне кажется, здесь душно. Пойдем прогуляемся. Поговорим по дороге.
Девушки пересекли площадь святого Амадура и вступили в мрачную галерею, скорее даже туннель, который проходил под базиликой спасителя. Галерея вела к террасе, нависающей над каньоном реки Альзу. По утесам вилась извилистая тропка, уходя вверх.
– Она ведет на самую вершину? – поинтересовалась Арлетта.
– Точно, я там уже была, пока вы молились в церкви. Оттуда прекрасно видно всю долину, и когда ты смотришь на Святой Город, чувствуешь себя птицей. Должно быть, это прекрасно – уметь летать.
Арлетта решительно ступила на тропу.
– Мне бы хотелось тоже побывать там.
После нескольких минут крутого подъема они дошли до верха и оказались на большой плоской площадке. Там было тесно от народа – паломники вперемешку с местными горожанами, – и все они смеялись и шутили, словно Великий пост уже кончился и наступила Пасха.
Арлетта нахмурилась.
– Я думала, мы тут будем одни.
– Да и я тоже… Ой, смотри-ка! Танцующий медведь!
Арлетта поглядела, куда указывала подруга, и увидела не одного, а сразу трех пляшущих животных. У двух шерсть была темно-коричневой, лоснящейся от солнышка, у третьего – цвета липового меда. На всех были надеты ошейники и намордники. Скорее медвежата, чем медведи; крупный мастиф в хозяйстве ее отца был поболее.
Приземистый человечек в светло-зеленой куртке, широких мешковатых штанах и войлочной широкополой шляпе, надвинутой по самые брови, не очень умело играл на арфе. Судя по всему, представление только начиналось, ибо люди стекались со всех сторон поглазеть на дрессировщика и его мохнатых питомцев.
Толпа вокруг медведей росла, как на дрожжах, и Арлетта предпочла держаться на заднем плане, с любопытством осматриваясь по сторонам.
По склону скалы Рокамадур, цепляясь корнями за трещины и расселины, росли березы и буки, кое-где даже искривленные дубки. Рядом с площадкой деревья вырубили, расширив ее до таких размеров, чтобы здесь можно было проводить народные гуляния, на одно из которых и попали девушки.
Молодая графиня оторвалась от созерцания медвежьих трюков и подошла поближе к краю. Низенькая ограда, не выше ее колен, отделяла площадку от уходящего вниз склона. На скальных уступах виднелись небольшие дозорные башенки, в ближайшей из которых были вполне различимы двое вооруженных воинов. Она перегнулась через ограду.
– Осторожно, Арлетта, – испугалась подруга.
Скала нисходила в долину столь отвесно, что у девушки закружилась голова, как после стакана крепкого вина. Она села на парапет, придерживаясь за камни обеими руками.
Толпа вокруг медвежатников начала хлопать в ладоши и подпевать дудкам и свирелям. Загавкал приблудный пес.
Зачарованная зрелищем, Арлетта легла на парапет грудью. Под ними, словно на ладони, расстилался Святой Город. В центре его была большая площадь, вокруг которой стояли часовни и церкви с ротондами. Несколько часовенок не были видны из-за скального выступа, заслоняющего обзор наблюдателю. Еще одна площадка, справа, очевидно, то место, где ремесленники торговали сувенирами. На таком расстоянии крыши мастерских казались скорлупками.
– Ты права, Клеменсия. Летишь, словно птица. Там, в облаках, я вижу ангела.
Клеменсия шагнула вперед и осторожно присела рядом с подругой.
– Счастлива ты, если видишь; я вот не вижу. Мне кажется, что это просто крыша домика, выкрашенная в желтый цвет. Ангел будет немножко правее. Посмотри, вон там виднеется река. Тебе тут нравится?
– Очень.
Аплодисменты и топот все убыстрялись, заглушая бреньканье арфы. С ускорением темпа пес загавкал более ожесточенно, а толпа вокруг медведей, взявшись за руки, пошла хороводом в одном направлении, затем остановилась, постояла, и двинулась обратно – словно маятник часов, раскачивающийся то туда, то сюда. Кто-то пронзительно засвистел.
Стражи в башенке, прислонив свои копья к стене, тоже смотрели на представление.
– Арлетта?
– Да?
– Что ты хотела мне сказать там, во дворце?
Арлетта, набрав полные легкие воздуха, оглянулась, чтобы удостовериться, что поблизости нет знакомых лиц. Все были заняты приплясыванием вокруг медведей, за исключением, разве что, парочки пилигримов, которые проталкивались локтями сквозь толпу, направляясь к дальнему краю площадки.
– Клеменсия, тут дело очень серьезное, – начала графиня, но замолчала, видя, что подруга ее не слушает. Та не отрывала глаз от двоих паломников.
Проследив за ее взором, Арлетта похолодела.
Даже со спины она без труда узнала их, несмотря на серые покаянные балахоны.
Это были граф Этьен и леди Петронилла. Держа своего спутника за руку, она подвела его к парапету. Как и Арлетта с Клеменсией, они не удержались и заглянули вниз. Глубина ущелья заставила содрогнуться и их. Петронилла отпустила руку графа, и они уселись на край парапета отдохнуть.
Арлетта вздохнула. Придется немного повременить – она не могла исповедоваться подруге в то время, когда ее муж сидел на отдалении какой-то сотни ярдов от них. Она совсем было настроилась рассказать все Клеменсии, но присутствие мужа выбило ее из колеи. Ей было очень любопытно, почему он здесь, на этой скоморошьей забаве, а не на приеме у аббата.
Следуя за медведями, пританцовывающая толпа переместилась к краю площадки и остановилась у самого обрыва, заслонив Этьена и Петрониллу. Кто-то заулюлюкал, и хоровод двинулся в обратном направлении.
Как только толпа отхлынула, девушки снова увидели графа и его спутницу.
В следующее мгновение произошло такое, во что ни Арлетта, ни Клеменсия ни за что бы не поверили, если бы не увидели это собственными глазами.
Леди Петронилла, метнув быстрый взгляд на веселящуюся толпу, резко повернулась к графу и изо всей силы толкнула его в грудь, так что тот, неуклюже взмахнув руками, перекувырнулся через барьер и низвергнулся в пропасть. Последний раз Арлетта видела своего супруга: вытянутыми вперед руками он судорожно пытался схватиться за что-нибудь, но находил только воздух. Его вопль был самым ужасным звуком, какой она когда-либо слышала за двадцать три года своей жизни.
