Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)
– Я ни за что не пойду за Самсона!
– Посмотрим, – мрачно ответила мать. – Часто молодые девушки по прошествии некоторого времени меняют свое мнение на противоположное.
– Этого никогда не будет! – всхлипнула Анна.
Она все еще рыдала и не видела, как мать, сутулясь, вышла из комнаты.
Немного успокоившись, Анна начала осознавать, что до сих пор она вела себя как слепой новорожденный котенок, надеясь, что все проблемы решатся сами собой. Если отец узнает о ее беременности, дело может обернуться плохо. Так или иначе, ей срочно необходимо послать весточку Раймонду в Хуэльгастель.
Часть вторая
ТЁМНАЯ БАШНЯ
«Всевышнего избрал ты прибежищем твоим.
Не приключится тебе зло,
и язва не приблизится к жилищу твоему»
(Псалом 90, 9-10)
Глава двенадцатая
Солнечным июльским утром того же 1186 года, через пару дней после прибытия Луи Фавелла в Хуэльгастель, Гвионн Леклерк и сэр Ральф Варден скакали в замок, зная, что граф Франсуа с нетерпением ждет их возвращения.
Жеребчик сэра Ральфа по кличке Арес был гнедой масти, в то время как Гвионн, уговоривший Обри выдать ему лошадь получше, скакал на превосходном вороном мерине.
Высоко в небе порхали ласточки. Стрелой проносясь над головами всадников, пищали стрижи, гоняясь в безоблачном поднебесье за невидимыми глазу насекомыми, а еще выше, у самого солнца черным пятнышком на голубом фоне лениво кружил чеглок, мелкая хищная птица из породы соколов, высматривая добычу и нежась в лучах теплого утреннего солнца.
– Где тебя черти носят, Ральф? – грубо приветствовал прибывших граф, вышедший навстречу. – У меня к тебе неотложное дело.
– Приношу мои извинения, монсеньёр, – Ральф легко спрыгнул из седла и бросил поводья Гвионну. – Я не думал, что срочно вам понадоблюсь. Я просто решил поразмять Ареса, а Леклерк опробовал Звездочку.
Обри без особых раздумий окрестил вороного мерина Звездочкой из-за белого пятна на лбу. Правда, Гвионн скорее предпочел бы жеребца, так как верховая езда была одним из его любимых занятий и он решил не упускать случая удивить сэра Ральфа своим мастерством. Тем не менее, на этот раз Гвионн не имел поводов быть недовольным лошадью. Это оказался резвый, немножко нервный скакун, однако он скоро понял, чего от него хочет всадник, а Гвионн отметил для себя, что мерин был при всей своей горячности животным послушным, и не имел привычки нестись сломя голову. Сэр Ральф, в свою очередь, увидев, насколько искусным наездником оказался его управляющий, решил при случае использовать это умение. Памятуя, что Рим не за один день строился, Гвионн решил, что сделал неплохое начало.
Придав своему лицу безразличное выражение, он принялся ослаблять подпруги на упряжи обоих коней, при этом внимательно прислушиваясь к разговору рыцаря и его сеньора. При каждой встрече с графом Франсуа Раймонд с трудом подавлял инстинктивное желание вытащить из ножен, болтавшихся на поясе, кинжал и по рукоятку вонзить его графу между ребер. Он сдерживался, утешая себя мыслью, что желанный час мщения рано или поздно настанет.
Месть, замышляемая им, должна выглядеть иначе – скорая смерть от клинка никак не подходила для такого злодея, как де Ронсье. Гвионн мечтал видеть графа валяющимся в пыли у своих ног. Он хотел растоптать его жизнь так же жестоко, как тот поступил со всем его, Раймонда, родом.
– Так вот, Ральф… – Де Ронсье поскреб свой подбородок, заросший рыжеватой щетиной. – Дело касается моей дочери.
Гвионн насторожился.
– Тебе, конечно, известно, что через пару дней она отправляется на юг в сопровождении Луи Фавелла?
– Конечно, господин.
– Мне нужен человек, который изъявил бы согласие возглавить почетный эскорт, который я ей выделяю. Он непременно должен быть рыцарем, этого требует этикет. Я предложил эту должность Веннеру, но его пугают трудности пути. А ты что на это скажешь? Согласен доставить мою единственную дочь в целости и сохранности в Аквитанию?
Гвионн весь напрягся и поспешно отвернулся от графа, чтобы лицо не выдало охватившие его чувства. Нет, только не это! Если бы Варден согласился сопровождать дочь графа до владений ее будущего супруга, все тщательно обдуманные планы Гвионна рухнули бы в один миг. Тогда он, как слуга рыцаря, будет обязан следовать за своим господином. Он произнес безмолвную молитву, моля небо принудить рыцаря отклонить столь почетное предложение.
Голубые глаза сэра Ральфа выражали задумчивость. Сердце Гвионна учащенно билось. Его хозяин, похоже, склонялся к тому, чтобы принять предложение графа.
– Конечно, я не имею права принудить тебя, человека свободного, Варден, – немного заискивающе произнес Франсуа. – Ты всегда был лишь вассалом моего отца, а не моим. Но я буду очень тебе признателен, если ты дашь согласие.
– А что нам делать после того, как леди Арлетта будет доставлена к своему жениху? Мы должны будем вернуться в Хуэльгастель?
– Вовсе не обязательно. Если вы пожелаете, и моя дочь не будет против, можете остаться с нею в Ля Фортресс на правах ее свиты и телохранителей – я буду это только приветствовать.
– Мне всегда хотелось посмотреть в своей жизни больше, чем Нормандию и Бретань, – неторопливо ответил сэр Ральф. – Вы позволите обдумать ваше предложение и дать ответ завтра?
Граф Франсуа улыбнулся.
– Само собой. Хорошо, если ты сможешь дать мне ответ за обедом.
Серповидные крылья чеглока в небе высоко над замком внезапно сложились, и птица стрелой метнулась вниз. Пронзительный крик, и в желтых когтях бьется ласточка с окровавленной грудкой; больше ей не придется летать по небу.
Узкая полоска рассвета еще только разгоралась на горизонте, когда Анна, потихоньку одевшись, вышла из дома и торопливо зашагала по улице. Она думала о единственном человеке, который мог бы помочь ей, и молила Бога, чтобы он не отказался ее выслушать.
С моря дул холодный ветер, и Анна туго запахнула полы своего плаща, не только чтобы избежать простуды, но и для того, чтобы спрятать свой раздувшийся живот. Будучи девушкой крепко сложенной, Анна могла бы еще мешки таскать, да и не очень-то было заметно, но ей казалось, что все окружающие только и делают, что оценивающе смотрят на нее.
В этот ранний час рыбацкая слободка Локмариакера была пустынна, ибо рыбаки, вытащив поставленные на ночь сети, уже разбрелись по своим халупам и легли спать, а остальные жители еще не встали.
Жилище отца Иана – а именно к нему направлялась девушка – ветхий домик с глинобитными стенами, построенный совместными усилиями паствы на восточном конце общинной земли, глядел своими окнами в направлении, противоположном морю. Зимой сильные порывы ветра с залива пронизывали его чуть ли не насквозь, а в бурю ветер сотрясал кое-как возведенные стены, угрожая обрушить шаткий потолок на голову хозяина. Отсутствие практической сметки у священника было причиной того, что ни около хибарки, ни внутри нее ничего не менялось целыми десятилетиями. Деревенский народ уже давно пришел к выводу, что стены постройки держались исключительно благодаря вере этого человека в сверхъестественное – то, что она еще стояла, в значительной мере опровергало законы природы.
Анна подошла к двери дома священника. Изъеденная червями трухлявая доска косо держалась на паре истлевших ремней, местами уже распадающихся на ниточки и волоконца. Анна постучала в дверь костяшками пальцев, оцарапав руку о неровную поверхность так, что выступила кровь.
Почти сразу же дверь со скрипом приотворилась и обветренное лицо сельского священника взглянуло на нее из открывшейся щели.
– Анна? – с ласковой улыбкой сказал он. – Что привело тебя сюда в этот час, дитя мое?
– Мне нужна помощь, отче, и у меня нет никого, кроме вас, кому бы я могла довериться. Только вы сможете понять меня. Прошу вас, помогите мне!
– Если это в моих силах, дочка. Пойдем со мной. Мы обсудим твои затруднения в господнем доме.
В умиротворяющей прохладе церкви Анна подошла к чаше для омовения рук и, окропив себя святой водой, рассеянно водила теперь подушечками пальцев по камню чаши, ощупывая вырезанные на ней большие цветы. Отец Иан зажег свечу.
– Анна, дитя мое, иди сюда.
Держа свечу в поднятой руке, отец Иан повел девушку в глубину своего царства и усадил ее на старую отполированную скамью сбоку от апсиды, рядом с алтарем. В нишах толстой каменной стены были устроены два стенных шкафчика, на деревянных дверцах которых, украшенных резьбой, висели замки.
– Садись, Анна, – предложил он, – и поведай мне, что привело тебя сюда.
Через четверть часа Анна закончила свое повествование. Из восточного окна на алтарь уже лился розовый свет. Она прислонилась к раскрашенному алебастру, вытерла мокрые от слез щеки и невесело улыбнулась.
– Прошу вас, пошлите весточку от меня в Хуэльгастель, патер.
Отец Иан одобрительно похлопал Анну по руке.
– Я знаю лучший способ. Я сам отправлюсь туда.
Глаза девушки засияли.
– Правда, отче? Но мне не хотелось бы, чтобы вы как-то утруждали себя из-за меня.
– Меня это не затруднит. Я собирался в Ванн на следующей неделе – надо доставить петицию нашему епископу. Попутно я смогу заняться и твоим делом. Но раньше этого времени я не смогу что-либо предпринять.
– На следующей неделе? О, это было бы замечательно! Спасибо, отче!
Отец Иан поднялся и направился к ближайшему шкафчику. Отворив дверцу, он достал флакон с чернилами, гусиное перо и пергамент, от которого оторвал узенькую полоску – пергамент был весьма недешев и бедный сельский священник не мог позволить себе быть расточительным.
– Теперь, милая моя, скажи мне, что именно ты хочешь сообщить своему мужу? Ты хочешь, чтобы он узнал, что ты беременна и о сложностях, которые возникли у тебя в семье?
– Если можно, напишите все как есть, отче. Пусть он узнает все.
К огорчению Гвионна сэр Ральф согласился возглавить эскорт леди Арлетты. Отъезд был назначен на следующую пятницу. Гвионн был в ярости – повлиять на решение своего господина он никак не мог, и ему придется вместе с ним покинуть Хуэльгастель. Он не мог изобрести достаточно веской причины, которая позволила бы ему остаться. Судьба нанесла Гвионну жестокий удар. Они с Мэри приложили массу усилий, чтобы он мог проникнуть в замок и устроиться в нем на службу, и то, что ехать с Арлеттой должен именно тот рыцарь, который взял его на службу, казалось верхом несправедливости.
Гвионн, с трудом скрывая свои чувства, стоял в замковом зале рядом с Ральфом и наблюдал, как дочь его врага прощается со своей бабкой. Ради такого торжественного случая старуху, всю закутанную в одеяла, специально снесли вниз из ее горницы. В первый раз Гвионн увидел сестру своей бабушки – та запомнилась ему ласковой и набожной старушкой. Он не находил никакого сходства между покойной и этой желчной старой дамой, тощей как кочерга. Она была худа настолько, что под покровом сухой ломкой кожи пергаментного цвета, обтягивающей ее лицо, можно было различить все кости. Бабушка Раймонда, напротив, была женщина полнотелая, с мягким спокойным голосом. Голос же Мари де Ронсье был резким и скрипучим.
Она протянула свои костлявые руки, чтобы обнять Арлетту.
– Прощай, дорогая моя, – промолвила Мари де Ронсье. – Да хранит тебя Всевышний, и да благословит он тебя родить своему мужу здоровых детей. – Глубоко посаженные черные глаза вдовой графини искоса глянули на Элеанор.
Молодая графиня, стоявшая рядом с Мари, поймала этот взгляд, вздернула подбородок, и, демонстративно отвернувшись, принялась рассматривать алебарды, во множестве развешанные на побеленной известью стене.
В сердце Гвионна шевельнулась жалость к этой несчастной, бесплодной женщине – жене своего врага. Похоже, граф в самом деле ее любит… У Гвионна не умещалось в голове, что человек, столь жестокий даже к ни в чем не повинным людям, был способен хоть кого-то любить. Но даже если граф и любит Элеанор, Гвионн мог бы побиться об заклад, что ее дни в качестве его жены и графини были уже сочтены, Стоит только посмотреть, каким презрением и ненавистью полны глаза старухи. Если графиня Элеанор не забеременеет в самое ближайшее время, мать окажет на графа немалое давление, чтобы он отослал жену в монастырь и аннулировал бесплодный брак. А затем они вместе подыщут ему другую жену, способную родить наследника.
– Прощай, бабушка, – сказала Арлетта, и Гвионн увидел, как слезы заблестели на ее ресницах.
– Полно, моя дорогая. Не надо плакать, – урезонила ее старуха. – Ведь ты уезжаешь, чтобы выполнить предназначение, ради которого и появилась на свет. И никогда не забывай, что по рождению ты – де Ронсье. Я буду молиться за тебя.
– Благодарю тебя, бабушка.
Дочь де Ронсье встала, ей подали легкий дорожный плащ. Пока служанка застегивала плащ на шее Арлетты, Гвионн с удивлением заметил, что дочь графа пристально рассматривает его, не скрывая любопытства. Ее глаза скользнули по безобразному шраму на его лице – каждый человек, с которым он встречался за последние несколько месяцев, первым делом разглядывал шрам, а уж потом смотрел ему в глаза. Их взгляды встретились и Гвионну еще раз пришла в голову мысль, что эта девушка очень хороша собой. Она одарила его легкой улыбкой. Гвионн не ответил, однако подумал о том, что, возможно, для него еще не все потеряно.
Арлетта де Ронсье в настоящее время была единственным отпрыском жестокого графа. Пока у де Ронсье не родится законный сын, она по праву является его наследницей. А он будет с ней рядом во время всего долгого пути в Аквитанию. Он оглядел предполагаемую жертву с головы до ног и даже немного встревожился, подумав, что ее красота может удержать его от решительных действий. Груди Арлетты были высокие и маленькие, меньше, чем у Анны, но более красивой формы. Ее талию он, должно быть, смог бы обхватить расставленными пальцами обеих рук. Точеная шея девушки была атласно-белой, как гипс.
Возможно, само небо указывает ему другой способ мести – не столь простой и прямолинейный, как тот, что он наметил поначалу. Кто знает – при взгляде смеющихся глаз сердце Раймонда забилось быстрее, – может быть, именно такой, более утонченный способ мести и будет самым верным? Впервые увидев Арлетту де Ронсье, он подумал, что если ему удастся соблазнить ее, это уже было бы неплохой местью врагу. Теперь эта мысль, почти забытая, вновь пришла ему в голове. И к тому же, усмехнулся Гвионн, он может получить двойное удовлетворение – от самого факта мести, и от процесса мщения. Прекрасное тело Арлетты де Ронсье доставит ему массу удовольствия.
В замке его и ему подобных отделяла от Арлетты целая толпа приживалов и слуг. Она никогда не оставалась одна, и Гвионн уже отбросил свое первоначальное намерение соблазнить дочь графа, как невыполнимое. Но теперь они будут вместе до самой Аквитании… Вполне возможно устроить так, чтобы дочь проклятого де Ронсье была обесчещена прежде, чем они достигнут Ля Фортресс. Об этом вполне стоит подумать. Конечно, прелюбодеяние – это грех, но Гвионн не мог не понимать, какие новые возможности для мести открываются перед ним.
И в соответствии со своими новыми замыслами он попытался, продолжая чувствовать на себе взгляд Арлетты, придать своему лицу любезное выражение. Однако все, на что он оказался способен, был лишь легкий поклон. Впрочем, хватило и этого, потому что лицо Арлетты озарила ответная улыбка.
«Что ж, улыбайся, улыбайся», – подумал он. Настроение у него улучшилось. Потеряно было далеко не все.
Невзирая на свое огорчение, вызванное расставанием с Хуэльгастелем, Арлетта вполне насладилась пятимильным путешествием до порта Ванн, где их ждал принадлежавший отцу корабль. Стоял прекрасный июльский день, было очень тепло. По лазурному небу медленно проплывали небольшие белые облака.
Во главе маленькой кавалькады ехали отец Арлетты, Луи Фавелл и сэр Вальтер. Черные графские мастифы бежали рядом со всадниками, а мулы с нагруженным на них багажом замыкали шествие. Луи и граф ехали бок о бок и дружески беседовали. Сэр Вальтер, в последнее время на удивление молчаливый, мрачно восседал на своем боевом коне. На таких лошадях обычно не ездили в мирное время или по делам, но сэру Вальтеру пришлось взгромоздиться на свою лучшую лошадь, чтобы не выглядеть бедным родственником на фоне своего господина и посланца графа Этьена, которые восседали на высоконогих арабских скакунах. Часть эскорта, отправляющаяся в Аквитанию, должна была распрощаться с графом и сэром Вальтером в гавани Ванна.
Две девушки, Арлетта и Клеменсия, ехали следом за графом, а за ними, на некотором удалении – сэр Ральф с эсквайром. Сержант Готье из Ля Фортресс и два солдата, Селье и Клор, присматривали за обозом.
На прощанье вдовая графиня подарила внучке Исольду – небольшую лошадку с примесью испанской крови, которая очень нравилась Арлетте. Много лет прошло с той поры, как Арлетта ездила на Хани. Сначала она стала для него слишком длинноногой, и этого пони заменили другим, которого звали Колокольчик. Затем она переросла и эту лошадь, и ее передали Клеменсии, которая была несколько полнее своей хозяйки, но, раньше той остановившись в росте, едва достигала пятифутовой отметки. Хотя служанка и научилась немного обходиться с лошадьми, она даже с этим смирным коньком справлялась не без труда. Они приближались к Ванну. Уже показалась церковь святого Патерна. Она была расположена за деревянным палисадом, который служил горожанам крепостной стеной. Как только они миновали ее, Колокольчик подошел к обочине, подогнул в коленях передние ноги и начал лениво щипать пыльную травку.
– Ну-ка, взнуздай его, Клеменсия, – посоветовала подруге Арлетта.
Та натянула поводья.
– Я пытаюсь, но проклятая скотина и ухом не ведет. О небо, да он, никак, голоден? Его что, сегодня утром не кормили?
Арлетта направила свою Исольду к обочине и взялась за поводья Колокольчика. Лошадь оторвала голову от лакомого подорожника, и тут Арлетта увидела, что глаза Клеменсии мокрые и опухшие, а на щеках красные пятна. Арлетта почувствовала угрызения совести. Имела ли она право распоряжаться судьбой подруги, заставляя ее отправиться в далекий путь вместе с собой? Клеменсия не раз уверяла, что не хочет расставаться с Арлеттой и поедет на юг с удовольствием. Однако теперь было ясно, что она уже начала тосковать по своему Моргану, а ведь они даже еще не взошли на корабль.
– В чем же все-таки дело? – спросила Клеменсия, слабо улыбнувшись. – Почему он меня не слушает?
– Тебе надо быть с ним пожестче, покажи ему, что ты – его хозяйка.
– Прогулка верхом – утомительное удовольствие, – сделала вывод девушка, и, придерживаясь рукой за луку седла, свободной рукой смахнула с лица упавшую на лоб прядь волос.
Расценив слова подруги как мольбу о помощи, Арлетта намотала поводья Колокольчика на луку своего седла и попыталась немножко приободрить Клеменсию.
– Подумай, как тебе повезло, что мы отправляемся в Ля Фортресс на корабле, а не проведем всю дорогу в седле!
Клеменсия невесело усмехнулась в ответ, а потом уголки ее рта снова горестно опустились вниз.
Сэр Ральф и его оруженосец тем временем проехали немного вперед и остановились, поджидая девушек. Арлетта с улыбкой извинилась за задержку:
– Должно быть, Колокольчик почувствовал, что это была последняя травинка, которую ему сегодня удастся перехватить, – пошутила она.
Сэр Ральф, которому нравилась леди Арлетта, широко улыбнулся. Гвионн Леклерк, ненавидевший ее отца, но ощущавший прилив похоти каждый раз, как смотрел на нее, тоже выдавил улыбку.
Кавалькада неторопливым шагом проследовала через восточные ворота города, мимо развалин сгоревшей церкви святого Петра. Строящийся каменный собор почти не был виден из-за опутавшей его паутины лесов. На самом верху трудились каменщики, а тяжелые подъемные корыта были наполнены до самых краев кровельной черепицей. У Арлетты захватило дух, когда она увидела, на каких узеньких лесах работают люди, но сами они, казалось, совершенно не думали ни о высоте, ни об опасности, которой ежеминутно подвергаются, а распевали песни и громко болтали за работой.
Всадники миновали городской рынок, с которого доносился гул множества голосов собравшихся там продавцов и покупателей. Недаром это место называлось Ля Кох – Толкучка. Грудами лежали рыба и устрицы – обычная пища простонародья, и едкий запах рыбных рядов пронизывал все вокруг. Достигнув улицы Ля Рю де ля Моннэ, девушки с любопытством принялись озираться по сторонам. Этот район сгорел дотла три года тому назад, в день Благовещения, когда известный в городе монах-бенедиктинец, отец Джером, произнес свою в буквальном смысле зажигательную проповедь.
Здесь когда-то жила таинственная Йоланда Хереви.
С той самой минуты, как Арлетта оказалась свидетельницей тайной ночной встречи отца и монаха, она не без основания подозревала, что граф приложил свою руку к городскому пожару, но она была достаточно предусмотрительной, чтобы ни с кем не делиться своими подозрения. Даже если граф и совершил неблаговидный поступок, он не поблагодарил бы дочь, если бы она указала ему на него. Как она ни старалась, они с отцом так и не научились понимать друг друга.
Была еще одна закрытая тема в разговорах между отцом и дочерью – побоище в Кермарии. Прирожденное благоразумие принуждало ее держать язык за зубами, хотя она решилась бы заговорить об этом с графом, если б увидела, что это может помочь бедным обитателям разгромленной усадьбы. Сопоставив известные ей факты, девушка без труда догадалась, что ее отец совершил злодейство ради того, чтобы обеспечить себе права на спорные земли. Это, как и многое другое, было сделано во имя дома де Ронсье. Возможно, всю правду она никогда так и не узнает.
Арлетта готова была поклясться, что если бы ей пришлось отстаивать фамильную честь, она ни за что не стала бы прибегать к подлым методам и совершать греховные деяния. Она бросила взгляд вперед, чтобы определить, видит ли отец, что они немного отстали, но тот был увлечен беседой с сэром Луи и ни на что не обращал внимания.
Улочки Ванна были очень узкими – по ним не смогли бы проехать в ряд сразу несколько всадников. Для отца Арлетты и его спутника ее ширины, однако, было достаточно – если, конечно, встречные прохожие будут при их приближении прижиматься к стенам домов. Все они так и делали, едва завидев графа и его спутников. Собаки, сопровождавшие их, придирчиво обследовали землю в поисках выброшенных костей или помоев, которые жители запросто выплескивали из окон домов прямо на улицу, отчего кругом стояла почти невыносимая вонь. Под ногами прохожих и копытами лошадей рылись растрепанные рябые куры и громко кудахтали, если находили что-либо достойное внимания. Встретилась даже свинья, которую хозяева привязали на веревке к кольцу, прикрепленному к бревенчатой стене своего дома.
Деревянные дома, крытые камышом или тростником, стояли очень тесно один к другому. После пожара большинство из них были отстроены заново, но, как и прежде, стояли стенка к стенке. После такого несчастья было бы разумно оставить между домами небольшие промежутки, чтобы при пожаре огонь не так легко перекидывался с одной постройки на другую. Но никто не согласился бы оставить незастроенной ни дюйма своей так дорого купленной земли – эти прогалы со временем могли занять соседи, расширив свои постройки. Ля Рю де ля Моннэ выглядела точно так же, как и три века тому назад, когда сам Карл Великий даровал графский титул де Ванн человеку по имени Номиноэ.
К карнизам, выходящим на запад, лепились коричневые круглые гнезда городских ласточек. От стрех вниз по стенам веером расходились белые пятна птичьего помета – казалось, эти гнезда были тут со дня сотворения мира. Беспрестанный писк птенцов заставлял родителей-ласточек носиться по небу взад-вперед быстрее ткацкого челнока.
Облезлый грязно-желтый пес лежал на пороге своего дома, над ним вился рой черных мух. Почуяв приближение мастифов, пес вскочил со своего места, уши его встали торчком, шерсть на загривке вздыбилась. В этот момент за спиной дворняги открылась дверь и на улицу вышла хозяйка, женщина с ямочками на пухлых щеках. На голове ее был накинут платок. В руках она держала миску рыбьих потрохов. Женщина безразлично взглянула на графский выезд и махнула багровокрасное содержимое своей посудины прямо под ноги скакуну сэра Вальтера. Арлетта могла держать пари, что на лице этой женщины при этом мелькнула злорадная ухмылка. Сделав свое дело, она прислонилась к дверному косяку, провожая их внимательным взглядом.
Желтая дворняжка, бросившаяся за потрохами, оказалась под копытами коня сэра Вальтера, так же как и мастифы. Они сцепились прямо под брюхом лошади в единый ком: замелькали оскаленные пасти и полетели во все стороны клочья шерсти. Сэр Вальтер потуже натянул поводья, и его конь спокойно перешагнул клубок грызущихся псов.
Арлетта нахмурилась.
– Клеменсия, ты видела?
– Я очень рада, что она не выплеснула эти помои под ноги Колокольчику, – экспрессивно ответила девушка. – Он подскочил бы до небес, если бы эти твари схватились у него под брюхом.
– Это уж точно. Уверена, грязная баба сделала это нарочно…
Собаки расхватали потроха, и свара закончилась так же внезапно, как и началась. Де Ронсье подозвал мастифов и продолжал ехать вперед, как будто ничего не случилось. Желтая псина вернулась на свой порог и начала зализывать места укусов, покрытые засыхающей кровью.
Когда Арлетта и Клеменсия проезжали мимо женщины и ее собаки, глаза горожанки бесстрастно скользнули по лицам девушек, а затем обратились к обозу.
Арлетту передернуло от неприязни.
Внезапно лицо женщины изменилось. Ее глаза полезли на лоб, пухлые щеки побелели. Она в изумлении уставилась на кого-то из ехавших позади Арлетты. Девушка обернулась в седле. Горожанка с округлившимся приоткрытым ртом смотрела на Гвионна Леклерка.
Странно, но юноша тоже выглядел растерянным, лицо его побелело от волнения и напряглось, словно он увидел привидение. Ярко-красная полоска шрама стала еще заметнее на фоне матовой бледности его щек. Он смотрел прямо перед собой, его зеленые глаза блестели, как изумруды; последнее, скорее всего, укрылось от взора горожанки, стоящей сбоку. Чутье подсказало Арлетте, что слуге сэра Ральфа отчего-то очень не по себе под взглядом этой женщины.
Что же тут происходит? Когда Гвионн проезжал мимо женщины, на его раненой щеке задергался какой-то мускул. Но он не потерял самообладания и держался в седле совершенно свободно, хотя рука его сжимала поводья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Желтая дворняга встряхнулась, согнав с себя тучу мух, поднялась и завиляла хвостом. Если бы женщина не удержала ее, она бы, несомненно, бросилась к нему ласкаться.
Арлетта повернулась к подруге. Что-то с оруженосцем сэра Ральфа было не в порядке, и ей хотелось узнать, не заметила ли и та чего-либо странного.
– Клеменсия?!.
По щекам девушки катились крупные слезы.
– Милая, пожалуйста, не плачь, – сказала Арлетта.
Слезы Клеменсии настолько взволновали ее, что она тут же забыла о странном происшествии с новым оруженосцем сэра Ральфа.
– Не печалься так – я не буду настаивать, чтобы ты осталась со мной в Аквитании навсегда, если сама не захочешь.
Клеменсия вздохнула.
– Нет, Арлетта, я должна быть с тобой: куда ты, туда и я. Сейчас уже слишком поздно менять решение. К тому же ты отправляешься в дом, где вокруг тебя будут одни чужие. Тебе просто необходимо, чтобы я была рядом.
– Только при условии, что это не сделает тебя несчастной. Возвращайся-ка лучше обратно, к своему Моргану. Мой отец позволит тебе остаться в замке, он не будет против. Это все я виновата – упросила его, чтобы он позволил мне взять тебя с собой.
Клеменсия отерла слезу рукавом.
– Нет. Я должна остаться с тобой. Но я только… – она всхлипнула, – только сейчас поняла, как много он для меня значит…
На набережной Гвионн принял поводья Ареса и Звездочки, а де Ронсье отправился на судно, чтобы убедиться, что его дочь будет устроена там подобающим образом. Гвионн привязал коней к кольцу в стене таверны «Корабль» и остался около них. Лицо его было встревожено, руки дрожали. В этом районе города у него было много знакомых и он молил Бога, чтобы никто его не узнал. Время для таких встреч было более чем неподходящее.
– Займись обозом, – бросил ему сэр Ральф, направляясь к ведущим на причал деревянным сходням.
– Будет сделано, господин.
Судно с наборной обшивкой, принадлежавшее де Ронсье и носившее название «Огненный Дракон», походило на корабли норманнов. Гвионн знал, что удлиненный корпус неплохо подходил для путешествий по открытому морю – большинство купеческих судов строились по этому образцу. Эти сведения ему сообщили друзья еще в то время, когда он жил в Ванне. Продолговатый и изящный, корпус «Огненного Дракона» был оснащен выгнутым носом с резной драконьей головой на конце, причудливо раскрашенной. Ужасные выкаченные глаза были красного цвета – из-за того, что судно легонько покачивалось на волнах, казалось, будто в лучах полуденного солнца они поворачиваются в деревянных глазницах. Из всех судов, стоявших в порту на якоре в тот день, корабль де Ронсье был самым длинным. Его вымпел – ненавистный Гвионну золотой пятилистник в венце черных терновых ветвей – гордо развевался на верхушке мачты. Квадратный парус был полностью убран.
По всей набережной валялись вытащенные на просушку сети, кое-где в их ячейках торчали рыбьи скелеты, начисто обглоданные портовыми чайками. Удушливая вонь уличных отбросов не доходила сюда, свежий воздух был пропитан запахом выброшенных на берег водорослей.
Гвионн наблюдал за тем, как солдаты, сопровождавшие сэра Луи из самой Аквитании, развьючивали обоз и поднимали сундуки с приданым леди Арлетты на борт с помощью системы из блоков и канатов. Самих грузовых мулов везти на юг было несподручно, поэтому сэр Луи заранее договорился с купцом, чтобы тот предоставил необходимое количество животных по прибытии в Бордо.
Гвионн бросил взгляд исподлобья на графа Франсуа, стоявшего подле своей дочери и ее служанки на самых сходнях. Казалось, они о чем-то спорят. Юноша прислушался в надежде узнать нечто новое и полезное для своих планов.
– Нет, господин, Арлетта ошибается, я хочу плыть с ней, – доказывала, заламывая руки, Клеменсия. – Я не поеду назад в замок, я должна следовать за нею. Мне всего лишь на миг взгрустнулось, но теперь все прошло.
– Ты говоришь правду, Клеменсия? – усомнилась рыжеволосая дочь графа де Ронсье.
Гвионн не стал дальше вслушиваться в разговор, показавшийся ему недостойным внимания, и вернулся к своим раздумьям. Почему де Ронсье выбрал из многих других именно эту дорогу к порту? Догадался ли граф, что он не тот, за кого себя выдает? Или он уже забыл о жертвах своих прошлых преступлений? Капли пота выступили на его ладонях. Гвионн отер их полою туники. Женщина с желтой дворнягой – ее звали Беатриз – некогда была его соседкой, до того самого дня, когда графские слуги подпалили улицу и вынудили все семейство де Хереви бежать из Ванна. Беатриз и ее пес узнали его, даже несмотря на шрамы. В какой-то ужасный миг ему показалось, что женщина сейчас назовет его по имени, или же собака бросится со своими неуместными ласками, выдав его с головой в руки врагов. Если такое случилось бы, Леклерк готов был поклясться, что граф не преминет по прибытии в порт намотать его кишки на барабан первой попавшейся лебедки.
