Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)
Глава четырнадцатая
Сэр Хамон ле Мойн, графский сенешаль, стремительно миновал подъемный мост и влетел на всем скаку во двор замка, забыв и о своем высоком положении, и о своей седине. Круто натянув поводья, он так резко остановил коня, что его чуть не выбросило из седла.
В обязанности сенешаля входило посещать судебные заседания в Ванне по поводу всех пограничных споров, которые граф затевал со своими соседями. С одного из таких заседаний и вернулся сэр Хамон.
Принявший поводья Обри почувствовал гордость за отца. Для поездки в город тот одел легкую шерстяную тунику с серебряной каймой, под цвет его волос, на голове была темнокрасная шапочка. Он был человеком заметным, уверенным в себе и не похожим на прочих.
Обри тотчас стало ясно, что сэр Хамон возвратился назад совсем не в том хорошем настроении, в котором покидал замок. Юноше было достаточно одного взгляда на отцовское лицо – без единого слова он поспешил принять взмыленного коня у запыхавшегося всадника.
– Благодарю, Обри, – сказал сэр Хамон.
Обри с любопытством посмотрел на отца, стараясь угадать, что же могло произвести в нем такую внезапную перемену. Обычно румяное, лицо сэра Хамона сейчас приобрело какой-то пепельный оттенок. Похоже, в городе с отцом произошло что-то из ряда вон выходящее. Если бы это был кто-нибудь другой, Обри мог бы предположить, что человек испуган. Но все в замке знали, что главный сенешаль ничего не боится.
– Что случилось, папа?
– Очень плохие новости. Я даже предположить не могу, как граф воспримет их.
– Что за новости, отец?
Но Обри обращался к пустому месту – сэр Хамон, спрыгнув с седла, уже стремительно шагал через арку во внутренний дворик.
Сенешаль застал графа Франсуа на соколином дворе, где тот кормил своего любимого кречета и разговаривал с сокольничим. Все птицы чувствовали себя великолепно, и графу не терпелось поскорее отправиться на охоту.
– Ну, сколько еще ждать, когда можно будет взять ее, ле Бихан? Сдается мне, это продолжается уже больше полугода, – громко жаловался граф, держа кусок сырой печенки перед самым клювом птицы, усевшейся на его перчатку.
Самка кречета жадно схватила мясо с его руки и начала рвать его острым клювом, придерживая когтистой лапой.
– Растет как на дрожжах, монсеньёр. Как видите, уже отрастают перышки на хвосте. Но все же маховые перья на кончиках крыльев должны еще чуть-чуть подрасти до нужной длины. Я думаю, нужно еще немного обождать.
– Немного? Сколько именно? Говори же!
– Скажем, две недели, господин мой. А еще бы лучше не брать ее на охоту целый месяц, но если вы…
– Ладно, две недели, согласен, – не дослушав, перебил его граф.
Морган ле Бихан поймал взгляд вошедшего сэра Хамона, и ему тотчас захотелось перекреститься.
– Как скажете, господин. Но если бы я был ее хозяином, я бы…
Граф сердито посмотрел на сокольничего.
– Ее хозяином, Морган?
Морган отступил на шаг, но головы не опустил.
– Простите, господин. Но вам хотелось знать мое мнение, и я сказал вам чистую правду.
– Господин, – бесцеремонно вмешался в их разговор сенешаль. – Надеюсь, вы закончили с птицами. Мне необходимо поговорить с вами.
Граф Франсуа одарил своего верного слугу недоброй усмешкой.
– По срочному делу, не так ли?
– По очень срочному.
Граф вздохнул.
– Ладно. Ле Бихан, возьми ее.
Кречет перекочевал с перчатки владельца на запястье слуги, а сам Франсуа отошел вместе с сенешалем в дальний конец соколятни.
– Ты был в суде и изложил мой иск к Фукару?
– Само собой, господин.
Граф посмотрел на Хамона, и тот ощутил, что у него неприятно засосало под ложечкой. Карие глаза хозяина замка могли быть очень проницательными. Даже сэр Хамон, служивший ему не одно десятилетие, поеживался под этим взором.
– Дело движется черепашьим шагом, – мягко сказал граф, к сенешаль почувствовал, что спазм в желудке проходит. – До сих пор эти бездельники никак не скажут ни да, ни нет. У тебя есть по нему что-то новенькое?
– Да, господин. – Хамон колебался, не зная, с чего начинать. Графу было опасно сообщать дурные новости, даже когда он был в добром расположении духа.
– Выкладывай все начистоту, дружище.
Хамон засунул руку за пазуху и вытащил из-под туники свиток. Он старался, чтобы его голос звучал не более взволнованно, чем того требовали обстоятельства.
– Подан встречный иск против вас, господин, – наконец произнес он.
Де Ронсье, стоявший вполоборота к сенешалю, резко обернулся, а затем с презрением глянул на пергамент.
– Иск против меня? – Он откинул голову назад и громко расхохотался. – Что еще за иск? Кто посмел?
– Прочитайте, господин, и вам все станет ясно.
Граф отстранил протянутую со свитком руку.
– Не сомневаюсь, что сам ты уже прочитал это. Изложи мне только суть.
Хамон повиновался, хорошо зная, что хотя граф умеет читать и писать, но этот род деятельности дается ему с трудом. Он всегда устраивал так, чтобы читать не приходилось вовсе или кто-либо другой читал за него.
– Вкратце, господин, некий рыцарь по имени Грегор Вимарк объявил себя представителем интересов Филиппа Сен-Клера, который в настоящее время еще малое дитя.
При упоминании имени Сен-Клера по спине графа пробежала дрожь, но он промолчат, и сенешаль посчитал необходимым продолжить доклад.
– Он уверяет, что только Филипп Сен-Клер является законным сыном и наследником Жана Сен-Клера, рыцаря, и Йоланды Сен-Клер, урожденной Хереви. Он заявляет, что маленькому Филиппу должны принадлежать как земли, уже принадлежащие роду де Вирсов, так и право наследования земель.
Лицо графа побагровело от прилива крови. Он-то считал, что сынишка убитого рыцаря был мертв и похоронен – сам капитан Мале докладывал ему, что раскапывал могилу малютки. Прямо так и сказал: сам разрыл, сам посмотрел, да еще и копьем проткнул.
– Эти земли принадлежали моей матери! – сказал граф вслух.
– Да, мой господин, – согласился сэр Хамон, с тревогой услышавший, как голос его господина дрогнул, произнося эти слова. – Каждый знает, что это было ее приданое, которое она принесла вашему отцу, упокой, Господи, его душу.
– Чем обосновывает свое обращение в суд этот благородный рыцарь?
– Сэр Грегор уверяет, что земли вашей матушки на самом деле принадлежали Изабелле Хереви – до замужества она носила имя Изабелла де Вирс и приходилась вашей матери старшей сестрой.
– Проклятие. Хамон, я знаю это и без тебя! Вот дьявольщина, я-то думал, что мы окончательно уладили это дельце той ночью в Кермарии.
Сэр Хамон задумался. До него доходили слухи относительно ночного визита графа Франсуа в Кермарию, но он никогда не пытался вникнуть в это дело поподробнее, так как был благодарен судьбе, что его лично тогда не взяли. Должно быть, заключил он, это была какая-то грязная история. Если бы был жив граф Роберт… Человек чести, он справедливо вел свои дела, сынок же его был скользким, как угорь.
– Господин, сэр Грегор потребовал, чтобы юстициарий направил его иск в высшую инстанцию.
– Герцогу Джеффри? – Краска гнева сошла со щек графа. – Тогда, мой старый и преданный друг Хамон, нам нечего бояться. У герцога полон рот более важных дел. Его интерес к земельным тяжбам зависит от того, какие налоги он рассчитывает содрать с этих земель. А кто будет их ему платить, до этого ему мало дела. Покуда его сундуки наполняются за наш счет и пока у него нет нехватки в слугах, он счастлив и доволен тем, что уже имеет. Герцога больше интересуют турниры, чем судебные разбирательства.
Покачав головой, Хамон набрал в легкие побольше воздуха.
– Боюсь, что вы заблуждаетесь, господин. В прошлом году герцог ввел новый налог, тотчас обоснованный и записанный в книги статутов. Это касается права первородства.
Щеки Франсуа налились кровью еще сильнее, чем минутой раньше. К своему удивлению, Хамон обнаружил, что его скорее забавляет, чем трогает такое явное свидетельство волнения молодого графа.
– То есть существует статут, где герцог подтверждает приоритет первородства в правах наследования? – Франсуа хватал ртом воздух.
Сенешаль кивнул.
– Но это же нормандское право! У нас, в Бретани, сильный тот, кто одолел соперника в суде. Джеффри Плантагенет не может распространять эти скандинавские законы на Бретань!
– Он это уже сделал, господин. Не далее, как в прошлом году.
– Merde![7]7
Дерьмо (фр.).
[Закрыть]– Граф прищурился. – Этот сэр Грегор просто напрашивается на наше ночное посещение, – сказал он тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Где находится его собственный лен? По соседству с нами?
– К сожалению, нет, господин. Это Манор Вимарк в Плоуманахе, у самого Ла-Манша, на севере графства.
Губы графа беззвучно зашевелились, но он не произнес ни слова. Хамон оглянулся через плечо и заметил, что за ними наблюдает сокольничий. Как только их взгляды встретились, ле Бихан отвел глаза в сторону. Интересно знать, что из их разговора услышал и понял этот мужлан? Если граф снова придет в ярость, для Моргана будет не в пример безопаснее сделать вид, что он все это время кормил птиц.
Дыхание графа стало прерывистым, словно его мучила одышка. Он поднял руку к виску и потер его.
– Силы ада, у меня в голове словно барабаны гремят, – произнес он прерывающимся голосом, который звучал как-то непривычно. – Те земли принадлежат мне, Хамон! И только мне, ты слышишь?
– Конечно, господин мой. Но я опасаюсь, что герцог может посчитать иначе. Если и на самом деле эта Изабель Хереви была сестрой вашей матери…
Граф Франсуа издал странный звук, похожий на хрюканье, и схватился изрытой оспинами рукой за грудь. Лицо его покрыла мертвенная бледность, на висках набухли синие жилки. По лбу и по щекам побежали ручейки пота. Дыхание стало прерывистым, как у загнанной лошади.
– Господин, господин! Вам плохо?
– Пустяки, – прохрипел граф. – Глотку перехватило. И голова закружилась. Сейчас пройдет.
Хамон заботливо обнял Франсуа за плечи.
– Лучше присядьте, господин. Вы бледны как мел.
– Песья башка, я же сказал тебе, что не болен! – внезапно взорвался властитель замка и с негодованием сбросил ладонь сенешаля со своего плеча. Он скрипнул зубами и продолжил, с трудом подбирая слова. – Ну, они меня достали! Эта земля, будь она неладна, – часть моего феода по праву рождения, и никакой сенклеровский щенок пусть не сует туда свое паршивое рыло! – Тут он был вынужден прервать свою гневную тираду и хватануть ртом воздух. Изрытая оспинами рука оторвалась от груди и сжалась в увесистый кулак. – Если хоть один грязный ублюдок, будь он хоть сыном самого Господа Бога, дерзнет покуситься на наследственные права де Ронсье, я распорю ему брюхо или распну его собственными руками.
Выслушивая богохульства, которые граф выкрикивал с такой яростью, сенешаль решился осторожно напомнить:
– Но ведь дело касается самого герцога Джеффри…
– И этого сукина сына в первую очередь!
Прежде, чем Хамон осознал, насколько опасны слова, которые в гневе сорвались с побелевших уст его господина, тот повалился мешком к ногам собеседника, словно пораженный ударом.
Сэр Хамон опустился на колени подле него и потряс бесчувственное тело графа.
– Господин граф?! Вы слышите меня?
Вынырнув на поверхность, Арлетта выплюнула изо рта соленую жидкость. Вода была ледяная, и холод словно клещами сжал ее грудь. Она моргнула, стряхивая воду с ресниц, вдохнула побольше воздуха и огляделась по сторонам в поисках Гвионна Леклерка.
Девушка увидела, что его бесчувственное тело находится совсем рядом, на расстоянии всего нескольких гребков. Но она тут же снова потеряла его из виду, так как ветер взвихрил верхушку волны и швырнул пену прямо ей в глаза. Пелена дождя висела в воздухе.
Делая широкие гребки, Арлетта направилась к Гвионну Леклерку. В голове у нее была только одна мысль – поскорее добраться до него.
Вода была свинцово-серой, серым было и небо, и лишь желтый проблеск дневного светила едва пробивался сквозь тучи – словно наступал рассвет в каком-то нереальном, призрачном королевстве. Еще одна волна перекатилась через ее голову, отбросив от Гвионна, и недвижное тело эсквайра вновь исчезло в ложбине между гребнями.
Пена и водяные брызги слепили ей глаза. Она плыла наугад, старалась выдерживать направление, и молила Бога, чтобы не опоздать. Сколько времени он будет оставаться на поверхности? Ей нужно лишь несколько минут, чтобы добраться до него, ведь она прекрасная пловчиха. Только бы не опоздать!
Должно быть, ангел-хранитель услышал ее молитву, ибо, вознесясь на верхушку очередного водяного вала, Арлетта оказалась совсем рядом с Леклерком и ухитрилась, проносясь мимо в фейерверке брызг, ухватить его за лодыжку. Весло, упущенное матросом, плавало рядом с ними.
Ценой больших усилий ей удалось приподнять голову Леклерка над водой. Его лицо – по-видимому, очень красивое до получения шрама – было восковым, лишь пересекавшая его темная полоска выделялась в неверном желтовато-сером свете. Обрадованная удачей, девушка умело удерживалась на плаву вместе с Леклерком, крепко обхватив его плечи. Вдруг их обоих захлестнуло очередной волной. В глазах потемнело, вода хлынула в нос и в рот.
Арлетта, откашлявшись, глотнула воздуха. Холод пронизывал ее до костей. А что с Леклерком, жив ли он еще?
Ветер и морская пена слепили ее, не давали послушать, дышит ли Гвионн. Ей казалось, что сквозь шум бушующего моря она различает его еле заметное дыхание. Как бы там ни было, оставалось только полагаться на волю Всевышнего и верить. До сих пор вера помогала ей.
Поддерживая Леклерка под мышки, Арлетта напрягала зрение, силясь увидеть спасительную шлюпку. Штормовой парус «Дракона» – лоскут белой парусины – казался отсюда ужасно маленьким, и постепенно удалялся от них. Судно относило вдоль побережья на юг.
На шлюпке, спущенной Арлеттой перед тем, как броситься в воду, паруса не было. Она покачивалась на серых волнах, окруженная белыми бурунчиками пены, всего лишь в нескольких ярдах от них.
Гвионн медленно приходил в сознание. От нестерпимой боли в груди он не мог дышать. Кашляя и задыхаясь, он выталкивал воду, заполнившую легкие. Постепенно его сознание начало проясняться. Было холоднее, чем в склепе. Горький соленый налет покрывал язык и десны…
Что-то, или кто-то, толкало его не вниз, где был ад, а вверх, к воздуху и свету, туда, где можно было дышать. Он снова закашлялся.
– Не дергайся! – Чей-то голос – он не мог распознать его в шуме бури – произнес эти слова совсем рядом с его ухом.
Его голова раскалывалась от боли, перед глазами стоял туман. Все силы уходили на то, чтобы снова не потерять сознание и восстановить способность воспринимать окружающее. А пока у него не было иного выбора, как выполнять приказы того, кто был послан ему во спасение.
Через несколько мгновений он ощутил бедром что-то твердое. Гвионн повернул голову и, увидев борт ялика, схватился за него.
– Ну как, ты немного пришел в себя? – спросил задыхающийся голос.
– Вроде, еще жив… – Гвионн цеплялся за лодку ослабевшими пальцами.
Мокрые руки, обнимавшие его, разжались, и они оба получили возможность немного передохнуть, держась за ялик. Он видел перед глазами руки своего спасителя – слишком маленькие для матроса или рыбака.
Удивленный, он обернулся, чтобы посмотреть, кто же был храбрецом, спасшим его от неминуемой гибели.
– Ты?!
На него смотрели глаза Арлетты, сияя на бледном, покрытом чуть заметными веснушками лице. Губы посинели от холода, рыжие волосы, словно водоросли, тянулись за ней по воде. Арлетта де Ронсье!
– Гвионн, – девушка говорила с трудом из-за переохлаждения и усталости, – ты сможешь влезть сам? Я еле держусь…
Изящная головка Арлетты покачивалась в волнах, бьющих о борт лодки. Так вот чьи это были точеные, аристократические руки. Как он их ненавидел; однако именно они спасли его…
Набежавшая волна приподняла Гвионна, и он, усилием воли заставив одеревеневшие мышцы повиноваться, тяжело перевалился через борт. Лодка накренилась, но он уже лежал на дне, содрогаясь всем телом, словно пойманная рыба. В ялике оказались два весла, крепко привязанные к скамейке. Подняв глаза, он увидел точеные пальчики, цепляющиеся за борт.
Гвионн сел. Он смотрел на эти руки, и его сознание прояснялось. Дочь его злейшего, заклятого врага! Наследница графа Франсуа. Что ж, настало время мстить? Ведь никто никогда не узнает… Он неотрывно смотрел на эти побелевшие пальцы. Аккуратно подстриженные ноготки… У графа нет других детей. Он вгляделся вдаль, через завесу дождя и неистовый ветер. «Огненного Дракона» отнесло так далеко, что уже не было видно.
Никто не узнает…
Холеные пальчики… Изящная головка… Она сама сказала, что еле держится. А если оторвать пальчики от борта и, подхватив весло, разок стукнуть лопастью по голове? Можно и два раза… Затем приналечь на весла, сколько хватит сил, и попробовать добраться до берега…
Ведь никто не узнает.
Господи! Ну почему это была она, а не какой-нибудь матрос из корабельной команды? Арлетта де Ронсье, которую везли в Аквитанию, чтобы она стала графиней, подвергла свою бесценную жизнь неслыханному риску и бросилась в море, бурлившее, как котелок на огне. Она сделала это, чтобы спасти его, безвестного оруженосца, которого она едва-едва знала. Зачем?
В нерешительности Гвионн снова посмотрел на пальчики. Аккуратно подстрижены, ровно окрашены. Один ноготь, правда, сломан. Может быть, когда она спасала его?
Вот одна рука отцепилась уже сама. Что же делать? И, кляня себя за сентиментальность и глупость, Леклерк потянулся к борту. Встав на колени на дно лодки, он ухватил обеими руками ее запястье и потянул на себя.
Как он ненавидел себя за то, что не поддался искушению! О, котлы и жаровни преисподней! Он спасал ее только потому, что она спасла его. Просто сравнял счет. Но это не избавит ее от сведения другого счета, кровавого. Это не спасет проклятый род от страшной мести за то зло, что граф нанес его семье. Фамильная честь прежде всего. Он поклялся мстить не на жизнь, а на смерть, и случившееся между ним и Арлеттой де Ронсье не встанет молчаливым препятствием на пути его мести. Смерть за смерть, но и спасение за спасение. Это путало все его планы, но иначе было нельзя. Он был человеком чести, и не изменит своей клятве.
Он вытащил девушку из воды и теперь рассматривал ее. Арлетта была без сознания. Он наклонился и прикоснулся щекой к ее губам. Она дышала. Делать нечего, придется заняться осмотром – не ранена ли она.
Гвионн отметил, что Арлетта, очевидно, перед тем, как броситься за ним, стащила с себя верхнюю одежду и обувь. И украшений не было видно. Она прыгнула в воду только в одной тонкой льняной сорочке. Мокрая ткань была совсем прозрачной, плотно облепив девичью грудь. Лежавшее перед ним тело казалось абсолютно нагим. Он провел глазами по соскам-близнецам, увенчивающим тугие груди, а потом перевел взор ниже. Какие стройные бедра… Мокрая одежда не скрывала даже темный треугольник внизу живота. Он отвернулся.
Гвионн убеждал себя, что не испытывает никакого вожделения к этому телу. В обнаженном виде Арлетта ничего особенного из себя не представляла, не то, что Анна. Костлявая девка, не более того. Ну, личико еще ничего, хотя несколько бледновата и скуласта, что не совсем в его вкусе. И все же нагая Арлетта де Ронсье продолжала разжигать его плотскую похоть. Даже теперь, когда она лежала, словно вытащенная из ведра с водой дохлая крыса, на дощатом дне ялика.
Она спасла его, и за это он отплатил ей той же монетой. Но настанет такой день, когда это не помешает ему отомстить сполна. За все, что в его жизни натворили де Ронсье.
Гвионн схватился за весла и принялся грести к земле. Потом, вспоминая происшедшее, он удивлялся, почему морская болезнь совсем не беспокоила его все то время, пока лодка не ткнулась носом в берег.
Франсуа пришел в себя уже в постели. Первое, на что упал его взгляд, было громадное окровавленное идолище, которое хмуро смотрело на него с противоположной стены. Зловещая игрушка его набожной женушки. Он застонал и закрыл глаза.
Прохладная ручка коснулась его покрытого испариной лба.
– Господин!.. Господин мой! Вы очнулись?
Узнав голос жены, Франсуа снова открыл глаза.
– Элеанор?
Смиренная, как монашка, она сидела у его изголовья, ее пышные локоны были убраны под снежнобелое покрывало. В вечных сумерках опочивальни зрачки ее очей казались неестественно большими. Лишь узенький пучок света пробивался через щель между тяжелыми ставнями, и он определил по наклону лучей, что уже заполдень.
– Как чувствует себя муж мой? Вам лучше?
Голос жены звучал как-то странно, в нем слышалось неподдельное беспокойство. Франсуа ощущал в груди непривычный холодок, слегка кружилась голова. Но, в общем, ничего серьезного. Казалось, во всех остальных отношениях он был совершенно здоров.
– Прекрасно, Элеанор. – Он сел. – Что со мной было?
Жена одарила его своей лучистой улыбкой.
– Я собиралась спросить тебя о том же, господин. Сэр Хамон и сокольничий принесли тебя в спальню на носилках. Сказали, что с тобой на соколятне случился удар.
Франсуа крякнул и резким движением откинул с ног одеяло.
– Сэр Хамон принес мне плохие новости об одном дельце, которое, как я думал, уже окончательно решилось в мою пользу. Я помню, что рассвирепел. А дальше… пустота.
Мягкая женская ручка обняла графа за шею и увлекла назад на подушки.
– Ты должен полежать хотя бы до вечера, милый. Я опасаюсь, что ты унаследовал слабое сердце своего отца.
– Это у меня-то слабое сердце? Разрази меня гром! Ну-ка, пусти, Элеанор, я встану.
Но его жена иногда становилась весьма настойчивой особой, действуя при этом очень мягко.
– Нет уж, господин мой. Свалился, так лежи. Ты заболел от огорчения, и теперь тебе надо отдохнуть. Полежи и поразмысли о вечном. Не обидел ли ты кого несправедливо? Я распоряжусь, чтобы тебе подали ужин в постель.
– Сатана и преисподняя! Элеанор, не смотри на меня, как на калеку.
– Господин, тебе надо отдохнуть.
– С утра меня, кажется, звали Франсуа, – поправил он ее.
Еще одна лучезарная улыбка.
– Ляг и усни, мой Франсуа. Послушай совета своей любящей жены.
Граф зевнул. Он очень устал, а сейчас ему предлагали полежать и подумать. Он не стал противиться, когда жена укутала его одеялом, подоткнув его со всех сторон.
Известие о том, что после ночного погрома законный сын Жана Сен-Клера остался жив, оказалось для Франсуа немалым ударом. И что еще хуже – у этого несмышленыша нашелся достойный союзник и защитник в лице сэра Грегора Вимарка, и дело довели уже до герцога. В растерянности он почесал себе под мышкой.
– В эту игру должны сыграть двое, – пробормотал он себе под нос.
– Какие двое, господин? О чем ты?
Он посмотрел на склонившуюся к нему жену.
– Во-первых, я, Франсуа. А во-вторых… Элеанор, я правильно помню, что молодой Беннер что-то такое рассказывал о большом турнире, который устраивает в следующем месяце его высочество король Франции?
– Помнится, что-то такое было, господин. Где-то в окрестностях Парижа.
– Кажется, он сказал, что герцог Джеффри тоже примет в нем участие?
– Конечно. Какой турнир обходится без него?
Франсуа удовлетворенно улыбнулся.
– Тогда и я поеду. Возьму Беннера и дюжину мужчин покрепче. Это будет нечто вроде паломничества.
– Паломничество всегда идет на пользу христианам, господин мой. Ты чересчур много занимаешься хозяйством. На это у нас есть сенешаль. Именно это, без сомнения, и сделало тебя больным.
Граф кивнул и глубже зарылся в подушки. Ему никогда не нравилось то обстоятельство, что он принес клятву Джеффри Плантагенету. Было бы неплохо вручить герцогу грамотку насчет нелепых претензий Филиппа Сен-Клера на земли де Вирсов. Если у герцога хватит ума поступить в соответствии с местными традициями, то честь ему и хвала. Если же нет… В этом случае он обратится к самому королю, прямо на турнире. Он поклялся в верности королю Франции, и пока еще не изменял ему, вот пусть его высочество проявит щедрость и наградит графа за это. Ему всего-то и надо – получить благоприятное решение на спорные земли.
А если герцог Джеффри упрется на своих статутах о первородстве?
– Кошку можно ободрать тремя разными способами, – вспомнил он часто используемую простолюдинами пословицу, машинально произнеся ее вслух.
Элеанор нахмурила брови.
– Франсуа, я вижу, ты что-то задумал? Мне не нравится выражение твоих глаз. Какую еще кошку ты собрался обдирать?
Белая рука жены легла на одеяло. Франсуа взял ее в свои ладони.
– Слыхала ты, графиня, про Божье откровение?
– Думаешь с помощью Господа уладить дело, которое так взволновало тебя?
– Точно так, женушка. Теперь-то я знаю наверняка, как утереть им всем нос.
Теперь ему казалось, что спор насчет земель де Вирсов уже решен, в его, разумеется, пользу. А поездка на турнир просто скрепит сделку печатью, раз и навсегда.
Ветер и сильный прибой вынесли лодочку с «Дракона» прямо в устье Жиронды.
Маневрируя, чтобы приблизиться к берегу, Гвионн несколько часов боролся с бурей, покуда мышцы его рук и плеч не воспалились и не распухли. Они продвигались в нужном направлении невыносимо медленно, ибо ему приходилось отвоевывать каждый дюйм. Враждебное море не хотело отпускать их.
Лодка понемногу наполнялась водой.
Арлетта очнулась. Она застонала, откашлялась и села. Холод сводил ее узкие плечи судорогой, но она держалась молодцом.
– Тебе помочь? – спросила она.
– У нас только пара весел, – устало ответил Гвионн. – Попробуй отчерпывать воду.
Без дальнейших слов, она взяла ведро, привязанное на корме ялика, и с усердием принялась выполнять задание. Ее мокрые волосы прилипли к спине сорочки.
Гвионн маневрировал, боясь напороться на один из известняковых рифов.
– Смотри-ка! – указала девушка. – На верхушке утеса я вижу крест: это колокольня, а рядом какие-то постройки! Если удастся тут причалить, нам помогут французские монахи.
Гвионн что-то прохрипел в ответ и стал грести еще настойчивее, чтобы направить их суденышко к более пологому участку берега. Ближайшие утесы выглядели неприступными, но далее на восток виднелось нечто вроде покрытого галькой пляжа.
– Продолжай вычерпывать, – скомандовал он.
Арлетта подчинилась. Немного спустя дно их лодки зацепило за камни.
Со вздохом облегчения Леклерк бросил весла и спрыгнул на мелководье. Подтащив челнок к самой суше, он помог выбраться своей спутнице. Оба они почти лишились сил и нуждались в поддержке. Выбравшись на берег, они растянулись на гравии один подле другого.
Арлетта пришла в себя первой. Дождь все не прекращался. Отерев лицо рукавом, она забросила волосы за спину.
– Нас заметили. Кто-то бежит сюда, – сказала она, посмотрев в ту сторону, где виднелись стены монастыря.
– Что? – Гвионн вгляделся сквозь косые струи дождя вдаль, и его лицо искривила презрительная усмешка, когда он рассмотрел черную рясу и куколь монаха-бенедиктинца, который, словно краб, бочком пробирался по прибрежным камням. Леклерк недолюбливал черных монахов. Сплюнув, он смачно выругался.
– В чем дело? – отозвалась Арлетта. – Тебе опять плохо?
– Нет, пустяки, – сказал Гвионн, припомнив, что и среди монахов попадаются неплохие люди. То, что графу Франсуа удалось подкупить одного из них, еще не означало, что все они перемазаны адским дегтем. – Голова закружилась. Уже прошло.
Монах подбежал и опустился возле них на колени. Он посмотрел на девушку и отвел глаза, увидев полуобнаженную Арлетту, в одной мокрой, перепачканной землей прозрачной сорочке. Отпрянув, словно от змеи, он расстегнул свой плащ и набросил ей на плечи.
– Благодарение Господу, вы живы!
– Более-менее, – хмуро ответил Леклерк. Он повел плечами и усмехнулся.
– Мы видели вас из церкви, – продолжал монах. – Я молился, чтобы святая Радегонда помогла вам благополучно достичь берега.
– Где мы находимся? – спросила Арлетта.
– Это Талмонт. – Бенедиктинец показал в направлении монастырского подворья, приютившегося на верхушке утеса. – Наш храм освящен во имя святой Радегонды – покровительницы всех страждущих и нуждающихся в спасении, терпящих бедствие на водах. Я пришел за вами, чтобы проводить в монастырь. Там вы сможете укрыться от непогоды. Меня зовут брат Годфри. А кто вы?
Арлетта устыдилась своего расцарапанного в кровь лица и того, что перед лицом духовного звания она стояла в одной тонкой сорочке, прикрытая чужим плащом. Она поплотнее запахнула полы и ответила, высоко подняв голову:
– Я – леди Арлетта де Ронсье, а это – Гвионн Леклерк, эсквайр из моей свиты. Мы плыли на корабле моего отца в Аквитанию, к моему будущему мужу, когда нас застала эта ужасная буря.
Брат Годфри задумчиво свел брови.
– Корабль вашего отца? Торговый, с квадратным парусом?
Девушка кивнула.
– Прошел тут похожий корабль задолго до того, как я заметил вашу маленькую лодочку, – сказал брат Годфри. – Но его отнесло далеко на юг, к устью.
Арлетта выпрямилась в полный рост.
– Должно быть, они примутся искать нас по всей округе, как только им удастся добраться до ближайшего порта. Надо послать им весточку, что мы живы и здоровы.
– Само собой, госпожа. Братия сделает все, что возможно, дабы помочь вам. Но прежде всего надо переодеть вас и вашего спутника в хорошую сухую одежду.
– Да благословит тебя небо, преподобный брат монах, – улыбнувшись, сказала Арлетта, повернулась спиной к морю и направилась к монастырю.
Позже, вечером того же дня, Гвионн стоял у стен монастыря святой Радегонды, примостившегося на утесе высоко над волнами, и мрачно смотрел в морскую даль. Буря прекратилась так же внезапно, как и началась, и ветер разогнал облака. За его спиной, замыкая квадратный дворик, располагались каменные монастырские постройки – гостиница, домик привратника, кухня и спальный корпус.
Гвионн не видел Арлетту уже несколько часов, и, несмотря на сытный обед из рыбной похлебки с чечевицей со свежим хлебом, намазанным толстым слоем золотистого сливочного масла, он клял судьбу за то, что их занесло в лапы этих жирных монахов. Если бы рыбаки, жившие в хижинах по соседству, увидели бы их прежде ангельской братии, он мог провести эту ночь в какой-нибудь темной каморке бок о бок с Арлеттой. Тогда у него появился бы первый шанс приступить – конечно, очень осмотрительно – к соблазнению графской дочери. Только что она спасла ему жизнь, а он, в свою очередь, ответил тем же, втащив ее в ялик. Но теперь это в прошлом, и ничто не остановит его в осуществлении сладкой мести заклятому врагу. Гвионн в своих мечтах уже видел его дочь обесчещенной.
На самом же деле у него пока не было никакой возможности предпринять какие-либо шаги в этом направлении. С первого взгляда на лица монахов Тальмонта юноша понял, что эти святые отцы вовсе не похожи на чернорясых ваннских сладострастников. В этой общине строго следовали церковным канонам. В монастырской гостинице любой контакт между мужчинами и женщинами был полностью исключен. Конечно, его план совращения графской невесты совсем не обязательно увенчался бы успехом, даже если бы им довелось провести эту ночь совместно в комнате портовой гостиницы – ведь де Ронсье воспитывал свою дочь специально для выдачи замуж на сторону. Та знала, что Этьен возьмет ее только девой, и должна была понимать, что было бы безумием потерять все свое блестящее будущее ради сомнительного удовольствия побарахтаться одну ночку в слежавшемся сене с эсквайром рыцаря из ее сопровождения.
