Текст книги "Холодная весна"
Автор книги: Кэрол Тауненд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)
Графиня пощупала отрез синего шелка и поморщилась.
– Грубее власяницы, – вынесла она решение. – Носить это можно разве что в покаянную неделю. – Подойдя к следующему образцу, она потянула ткань на себя.
Поверх халата графиня носила меховую накидку, спускавшуюся ниже колен. Мари де Ронсье, внешне всегда слабая и хрупкая, и сегодня выглядела так, словно легкий порыв ветра мог унести ее, словно сухой лист. Но внешность графини могла ввести в заблуждение только поверхностного наблюдателя. Тот, кто удосужился бы повнимательнее вглядеться в ее темные строгие глаза, обнаружил бы, что от их проницательного взгляда никто и ничто укрыться не может, а их обладательница далеко не так безобидна, как кажется.
– Франсуа, мы говорили об Арлетте, – напомнила она.
– Я собирался держать ее взаперти до сегодняшнего вечера, – ответил Франсуа, лениво ощупывая вслед за матерью конец рулона желтой материи. – Я думал сходить к ней после вечери, чтобы лично убедиться, что она стала более сговорчивой. Впрочем, можно и продлить ее заключение на сегодняшнюю ночь. Я ожидаю со дня на день прибытия посланца графа Фавелла и хочу быть уверен, что до его приезда она больше ничего не выкинет. – Его пальцы поглаживали желтую ткань. Он подмигнул Лене, но слова его были обращены к матери. – На ощупь вот это кажется самым теплым, матушка, – сказал он.
Мари де Ронсье сунула свой ястребиный нос в отрез, на котором остановил свой выбор ее сын.
– Горчичного цвета? С моей-то кожей? Нет, Франсуа, боюсь, это мне не подойдет. – Она поглядела на Лену и сухо добавила:
– Эта расцветка для молодой девушки, а не для меня. Возможно, вот эта ткань цвета лесного папоротника подойдет мне больше. Хотя, по-моему, в мои лета должно одеваться в серое…
– Нет, матушка. Сшей плащ из зеленого, если тебе нравится.
– Кстати, Франсуа, насчет Арлетты…
– Что, матушка?
– Разреши мне поговорить с ней. Возможно, как женщина, я быстрее сумею найти с ней общий язык. Хотя Клеменсии и Элеанор удалось добиться весьма многого – наша дурнушка даже научилась вышивке от Клеменсии и Закону Божьему от отца Йоссе, – но, как я сейчас понимаю, мы все-таки упустили некоторые важные моменты в ее воспитании.
Графиня Мари понимала, что не уделяла внучке должного внимания. Она была женщиной практичной, ведение замкового хозяйства доставляло ей удовольствие, но, в отличие от мужа, в котором она души не чаяла, графиня очень скупо и неумело проявляла свои чувства. К тому же Мари никогда не понимала, зачем тепло относиться к внучке – все равно когда-нибудь, выйдя замуж, Арлетта оставит родной дом. Но теперь, когда этот день приблизился, графиня начала осознавать что-то вроде личной ответственности за судьбу девочки. К этому добавлялось сознание того, что отныне положение Арлетты будет влиять на благополучие всей семьи.
На лице Франсуа де Ронсье появилась ухмылка.
– Важные моменты? Это какие же, матушка?
– Я знаю, что ты застал ее в конюшне с Джеханом ле Мойном, – промолвила Мари, – но даю руку на отсечение, что их встреча была совершенно целомудренна.
– Да я и сам это знаю, матушка, но Арлетта не должна давать повода для сплетен, особенно теперь, когда должна стать графиней Фавелл.
– Ты знаешь, Франсуа, что твоя дочь способна по-настоящему привязаться только к животным. Ей и в голову не придет, что кто-то может неправильно истолковать ее встречи с сыном Хамона.
– Надо, чтобы приходило, – отозвался Франсуа. – Отец Йоссе не раз говорил мне, что моя дочка не по годам разумна…
Мари слегка усмехнулась.
– Она очень наивна, но я уверена, что не все еще потеряно. Позволь мне побеседовать с ней. Я хочу сходить к ней сразу после того, как выберу что-нибудь подходящее. – Она кивнула служанке. – Лена, убери ткани. Все, кроме вот этой зеленой. Раскроем займемся утром. И отыщи мои ножницы.
– Да, госпожа графиня, – Лена вскочила на ноги. Когда она проходила мимо, Франсуа быстро и почти незаметно провел ладонью по ее ягодицам. Лена сдавленно хихикнула.
Мари де Ронсье не упустила ни жеста, ни звука, но поджала губы и сделала вид, что ничего не заметила.
– О бабушка! Никак не ожидала увидеть вас здесь, – воскликнула затворница, когда дверь отворилась и на пороге показалась графиня Мари, слегка задыхаясь от долгого подъема по крутым лестницам. В первый раз с начала ее заточения к Арлетте поднялся не слуга, а кто-то из ее родных, и Арлетта была уверена, что это означало окончание наказания. Бросившись к постели, девочка расправила покрывало, потому что в комнате не было другого места, куда бабушка могла бы сесть, если не считать табурета, стоящего у стола. Он появился в хозяйстве Арлетты после прибытия в Хуэльгастель Клеменсии. Но табурет был слишком высок и неустойчив для пожилой дамы. – Садитесь, садитесь, бабушка!
Графиня ответила легкой улыбкой, почти не заметной на тонких бледных губах.
– Благодарю тебя, дитя. – Пройдя по тростниковому коврику, она уселась на постель, а Арлетта нерешительно подошла и остановилась перед ней, бессознательно наматывая на палец конец своего шелкового пояса. – Арлетта, твой отец рассказал мне о твоем поведении…
– Я ничего плохого не сделала! Джехан…
Графиня уставилась на внучку строгими черными глазами.
– Арлетта, ты очень невыдержанна. Потрудись держать язык за зубами до тех пор, пока я не закончу.
– Извините меня, бабушка.
– Так-то лучше. Послушай, дитя, твой отец вынашивает относительно тебя большие планы, и ты должна быть достойной своего высокого предназначения. Он ведет переговоры о твоем браке с графом Этьеном Фавеллом.
Графиня замолчала, и Арлетта решила, что пауза сделана для того, чтобы она могла ответить.
– Я знаю, бабушка.
– Судя по голосу, ты таишь обиду. Но разве ты не осознаешь, дитя мое, какая великая честь тебе оказана?
– Осознаю, бабушка, но…
– Тогда ты должна воздерживаться от каких-либо бесед в конюшнях с молодыми людьми, особенно после вечернего сигнала колокола.
Еще одна пауза.
– Мы не делали ничего плохого, – настаивала Арлетта, и, набравшись смелости, вдруг выпалила: – Джехан и я никакие не любовники, если это то, из-за чего вы все так шумите и беспокоитесь.
Мари осторожно взяла внучку за руку и с удовлетворением отметила, какая у нее чистая и упругая кожа и прямые точеные пальчики.
– Ручка молодой барышни, – проговорила она.
– Что, бабушка?
– Арлетта, я знаю, что вы с Джеханом невинны. Так же, как знают это твой отец и Элеанор. Но мы не зря беспокоимся о твоем поведении. Ты уже взрослая, вступила в брачный возраст, и тебе нужно следить за некоторыми сторонами своего поведения. – Графиня вздохнула. – Я виню только себя. Твоя мать умерла, когда ты была совсем маленькая, и мне надо было взять под свой контроль твое воспитание. Но я, к сожалению, перепоручила тебя отцу и Элеанор, которые слишком полагались на Агату, а потом и на Клеменсию. К тому же в последнее время ты проводила слишком много времени с патером Йоссе. Он обучал тебя не для венца, а для монастыря. Мне надо было вовремя вмешаться…
– Но, бабушка, мне нравится узнавать новое. И мне нравится то, чему учил меня отец Йоссе.
Графиня поджала тонкие губы.
– Арлетта, снова перебиваешь…
– Извините, бабушка.
– В прошлом тебе позволили расти как дикарке. Ты завела себе неподходящие знакомства. Я знаю, что сейчас ты изменилась, но твой отец боится, что ты можешь вернуться к своему прежнему никуда не годному поведению. Посол графа Фавелла прибудет не сегодня-завтра, и поэтому я хочу, чтобы ты поклялась мне сегодня, что будешь вести себя безупречно, как подобает молодой даме. Ну, Арлетта?
– Что стало с Джеханом? – не удержалась от вопроса Арлетта.
– Его здесь нет.
– Нет? А где же он? Отец велел его казнить? Хотя Нед Флетчер сказал мне, что его не били… – Но как только эта фраза сорвалась с ее уст, как она горько пожалела об этом. Она не хотела, чтобы отцовский гнев обрушился на голову молодого англичанина. К счастью, бабушка как будто не заметила ее промаха.
– Джехана отослали в другое место. Куда именно – не должно тебя интересовать. Он продолжит свою военную службу там. Ну же, дитя. Я хочу услышать твою клятву.
Арлетта умоляюще взглянула на пожилую женщину.
– Джехана не избили, нет?
– Нет. А теперь выброси имя этого молодого человека из своей милой головки, дитя, и поклянись своей бабушке. Ты будешь вести себя как леди, когда приедут послы?
– Буду. Клянусь, бабушка. Можно мне теперь увидеться с Клеменсией?
Мари де Ронсье удостоила внучку еще одной улыбкой.
– Да, можно. Она в горнице, вместе с Леной занимается вышиванием. Это как раз то занятие, которое подобает молодой графине…
Арлетта недолюбливала вышивание; у нее просто не хватало терпения сидеть и считать стежки, и до сих пор она воспринимала его как мучение. Но сегодня – совсем другое дело, сегодня вышивание означало, что ей можно покинуть комнату…
Голова Арлетты просто кипела от вопросов. Прежде всего, ей не терпелось выяснить, куда отправили Джехана. Она сгорала от желания узнать как можно больше о графе Фавелле. Где он живет? Сколько ему лет? Он добрый, как дедушка? Или злой, как ее отец? Когда свадьба? Чтобы успокоить бабушку, Арлетта заставила себя улыбнуться. Из опасения, что излишнее любопытство может рассердить пожилую женщину, во власти которой было выпустить ее из-под замка или оставить там и дальше, она сдержала свое волнение и благовоспитанно проводила гостью вниз по витой лестнице в горницу. Возможно, Клеменсии удалось узнать кое-что о ее суженом…
Часовня замка, изящное здание с высокими сводами, потолок которого был окрашен в лазоревый цвет и усеян серебристыми звездами, была невелика по размерам. Туда можно было попасть через длинный и мрачный проход, начинавшийся в горницах верхнего яруса.
Леди Элеанор де Ронсье, возраст которой приближался уже к двадцати двум годам, проводила большую часть своего времени в этом помещении, перед ликами святых. Фрески на библейские сюжеты покрывали стены часовни сверху донизу. В этот день пополуденные молитвы госпожи прервали громкие шаги, которые донеслись из коридора. Кто-то вошел в часовню. Госпожа Элеанор не шелохнулась, не подняла голову от сложенных в молитве рук, в которых красовались коралловые четки. Ее длинные рукава, касаясь украшенной готической резьбой скамеечки для коленопреклонений, свисали до полу, а коричневая бархатная юбка широко расстилалась по красным плиткам пола. Хотя вошедший подошел и остановился рядом с ней, она не шевелилась до тех пор, пока не закончила все молитвы. Тогда она подняла голову, посмотрела светло-голубыми глазами на большое бронзовое распятие, висевшее над алтарем, и осенила себя крестом.
Зимний тусклый свет сочился через узкие амбразуры окон за алтарем. В канделябрах из отполированной меди оплывали две восковые свечи – и то и другое подарила часовне сама леди Элеанор. Аромат горящих свечей наполнял помещение до самого свода, испещренного нарисованными звездами. Госпожа Элеанор сама вышивала и покров на алтаре. Вазочка с иммортелями оживляла чисто выбеленную нишу в стене – ее поставили туда руки набожной хозяйки.
Когда с молитвами было наконец покончено, леди Элеанор повернулась к посетителю.
– Граф Роберт!
– Молишь Его даровать тебе сына, Элеанор? – спросил граф, ласково глядя на свою сноху.
Роберт получал удовольствие, наблюдая за Элеанор. Она прекрасно выглядела, такая сдержанная и благовоспитанная. Ее нежные миндалевидные глаза смотрели на мир сквозь завесу длинных загнутых ресниц. У нее были стрельчатые брови и светлые косы, а также тонкая кость и кожа цвета алебастра. Сама она была худенькой, но ее груди вздымали ткань платья словно холмы. Длинные тонкие пальцы выдавали ее аристократическое происхождение. Трагедия этой женщины состояла в том, что древность ее рода не гарантировала способности дать мужу детей. Уже почти восемь лет она состоит в браке с Франсуа, сыном графа Роберта, а ее чрево все так же пусто, как и в первую брачную ночь. Граф Роберт не мог винить в этом ключ жизни своего сына, ибо из этого источника изошли Арлетта и ее бедный усопший братец, покоящийся в склепе вместе со своей несчастной матерью. Кроме того, целая череда внебрачных детей Франсуа воспитывалась в крестьянских семьях вдоль маршрутов его постоянных поездок по своим владениям.
Сегодня белокурые волосы Элеанор были скручены в пучок и закреплены на затылке золотой заколкой. Ни одной выбившейся прядки, как это иногда случалось. Голову украшала круглая шапочка, усыпанная самоцветами. Чтобы она не слетала при поклонах, ее удерживали две шелковые тесемки, завязанные под подбородком. Толстый бархатный халат по бокам был отделан кружевными вставками, через просветы в затейливом узоре которых виднелся нижний шелковый хитон кремового цвета.
– Я не ошибся, Элеанор?
Она отвела взгляд и, к удивлению старого графа, ее гладкие алебастровые щеки окрасил еле заметный румянец. Роберт никогда раньше не видел, чтобы его сноха краснела.
– Да, – ответила она мягко после недолгого молчания. – О, я так молилась о сыне, монсеньёр. И в этот раз… на этот раз… у меня забрезжила надежда…
Румянец ее стал ярче. Граф Роберт внимательно всматривался в лицо Элеанор.
– Думаешь, ты понесла?
– Еще слишком рано судить, монсеньёр, но у меня появилась надежда.
Роберт, просияв, порывисто схватил ее руку.
– О, милая моя! Мы все были бы очень рады. Я буду молиться о твоем сыне днем и ночью.
– Благодарю вас, граф Роберт.
Элеанор вежливо высвободила свою руку. Роберт уже не раз замечал, что его невестка мало походит на своих сверстниц. Он очень удивлялся, как до сих пор она могла оставаться холодной и бесплодной женой такого горячего и похотливого создания, каким был его сын. Элеанор грациозно поднялась на ноги.
– Надеюсь, ты уходишь не потому, что я тебе помешал, – промолвил граф.
Невестка улыбнулась.
– Нет, монсеньёр, просто я обещала графине Мари, что помогу ей обучать Арлетту кроить платья.
– Значит, моя жена добилась, чтобы Франсуа выпустил ее? Давно пора было сделать это. – Роберт немного помолчал. – Элеанор, я бы хотел быть в курсе твоих теперешних новостей…
– Я и не собиралась говорить об этом ни с кем, кроме вас, пока не буду абсолютно уверена.
– Так было бы лучше всего. Если граф Фавелл уловит хоть какой-то намек на это, он десять раз подумает, прежде чем согласится взять мою внучку в жены. Одно дело – жениться на наследнице, и совсем другое, – если у моего сына появится наследник, которого ты ему подаришь… Понимаешь, дорогая?
– Отлично понимаю, господин.
– И пошли Арлетту ко мне, Элеанор. Конечно, после того, как они там закончат со своей вышивкой.
– Я сделаю все, как вы сказали, граф Роберт.
Элеанор величаво поплыла к двери, а ее волочащийся подол подмел всю пыль с пола. Роберт поднялся со своей скамеечки. По южной и северной стенам часовни размещались каменные выступы, на которых лежали пуховые подушки в шелковых наволочках. Потянувшись, граф прошел через помещение и сел на одну из них, прислонившись к изображению апостола Павла на стене. Ему надо было многое обдумать.
Если Элеанор беременна, необходимо подписать и скрепить печатью брачный контракт Арлетты до того, как эта новость распространится. По слухам, граф Фавелл был лукавый и скаредный старик, который, без сомнения, наладит сбор сплетен об Арлетте.
Неожиданный спазм в горле прервал его размышления. Роберт схватил ртом воздух, скривился и постучал кулаком по груди.
– О небеса, только не это! – Он был бессилен себе помочь, разве только замереть на месте и, храня каменную неподвижность, просить Господа, чтобы болезнь отпустила его. Чаще всего это помогало. Так и теперь – через полминуты напряжение спало и дыхание восстановилось. Граф вернулся к оборванной нити своих размышлений…
Если бы Элеанор понесла, это изменило бы жизнь всех обитателей замка, и, возможно, к лучшему. Но пока она не принесла своему мужу сына, Арлетта остается наследницей, которая должна стать женой графа Фавелла.
А вот если жена Франсуа оставалась бесплодной…
Роберт понимал, что в этом случае любой наследник, которого Арлетта родит графу Фавеллу, просто обязан будет ободрать как липку владения рода де Ронсье. Его люди будут работать на чужого господина, который живет где-то далеко, ибо сомнительно, чтобы Фавелл бросил свой Перигор и переселился в Хуэльгастель. Конечно, новый хозяин будет навещать их время от времени, будет требовать отчета от нового управляющего, которым, скорее всего, станет Хамон, сенешаль графа Роберта. Роберт постарается лично поднатаскать Хамона в том, что нужно делать. Будет очень плохо, если после его смерти старый испытанный друг будет выброшен за ворота, как никчемный попрошайка.
Ни одна из этих мыслей не была новой для Роберта: он прокручивал все «за» и «против» в своей голове уже много-много раз. Но пока у Франсуа нет законного наследника, очень трудно обеспечить стабильное будущее всем обитателям поместья. Пока лучший путь уладить это дело – выдать Арлетту за графа Фавелла: тот был человеком влиятельным и при необходимости мог защитить их всех. Роберт хотел, чтобы внучка понимала его замыслы.
Была ли беременна Элеанор? Она могла и ошибиться. В лучшем случае идут только первые недели беременности. И кто может поручиться, что родится здоровый мальчик, даже если она и понесла. Роберт достаточно хорошо помнил трагедию Джоан и маленького Франсуа. Нет, он не должен менять своих намерений относительно Арлетты, по крайней мере на этом этапе. Как только прибудут послы графа Фавелла, их нужно принять со всевозможной учтивостью, и Арлетту следует тотчас же обручить.
В груди Роберта возникла неприятная тяжесть, которая выдавливала из него дыхание. Тяжесть усилилась, и Роберт ощутил ужасный холод, словно он прижимал к себе покойника. Руки покойника захватывали его сердце в крепкие тиски…
Роберт открыл рот, чтобы закричать, но его дыхание пресеклось. Он схватился за грудь, но не хватало воздуха. Его легкие пылали, глаза вращались, словно на шарнирах. Он проковылял пару шагов к двери, почти беззвучно взывая о помощи. Там, в конце коридора, сидят его жена и внучка и занимаются вышивкой. Они должны услышать его. Должны…
Он испустил еще один отчаянный стон, уже понимая, что они не услышат. Коридор был длинный, а дверь в другом конце всегда держали закрытой для защиты от сквозняков…
Падая, старый граф подумал, а не находится ли человек, скончавшийся в освященных стенах, на полпути к раю?
Графиня Мари еще могла делать большие стежки на огромном холстяном гобелене, но ее негнущиеся пальцы уже не справлялись со стежками помельче, которые требовались при пошиве одежды. Поэтому она наскоро наметывала, а Арлетта, Элеанор, Клеменсия и Лена сшивали раскроенные куски камвольной ткани.
После трех часов этого утомительного занятия Арлетта поняла, что ее свободная жизнь подошла к концу. Бабушка и мачеха не оставляли их с Клеменсией ни на минуту, так что она ничего не могла спросить ни о своем опальном друге, ни о графе Фавелле, ни о предстоящей помолвке.
К счастью, январские дни не были долгими.
– Лена, – сказала графиня Мари, когда свет дня начал угасать, – иди и принеси нам восковых свеч.
– Слушаюсь, графиня.
– А вы, девушки, – графиня пронзила Клеменсию и Арлетту взглядом своих темных глаз, – откладывайте работу в сторонку. Вы сегодня хорошо потрудились.
С плохо скрытым вздохом облегчения Арлетта отложила в сторону рукав, которым она занималась.
– Я бы хотела сходить погулять, – объявила она. – Клеменсия, может быть, ты составишь мне компанию?
Мачеха Арлетты взглянула на падчерицу.
– Подождите с прогулкой, Арлетта. Твой дед хочет тебя видеть.
Арлетта улыбнулась и вскочила.
– А где он? Я не думала, что увижу его до ужина…
– Я оставила графа Роберта в часовне, – оповестила всех леди Элеанор, сделав брови домиком. – Но это было часа три назад. Едва ли он все еще там. Кто-нибудь из вас видел, чтобы он возвращался?
– Не волнуйтесь, матушка. Скорее всего, он просто задремал, – предположила Арлетта. – Я схожу, посмотрю, где он и что с ним.
Она вышла в холодный, продуваемый ветрами коридор и направилась к часовне, надеясь, что застанет дедушку в хорошем расположении духа. Сейчас она ничего так не желала, как разговора с дедом с глазу на глаз. Она давно заметила, что старик легче уступает тем просьбам, которые она высказывает ему наедине. В большом зале он никак не мог отделаться от мысли о том, что он – де Ронсье, что он должен поддерживать свое графское достоинство перед слугами, домашними и челядинцами. И хотя он всегда обходился с нею справедливо, но все же был строг и спуску ей не давал. Но когда Арлетта и дед оставались вдвоем, его обращение с ней менялось. Он более открыто выказывал ей свою привязанность и позволял себе принимать ласку единственной внучки. Арлетта была уверена, что если поговорит с дедушкой в часовне, то сумеет получить ответы почти на все свои мучительные вопросы.
Она осторожно толкнула дверь.
– Дедушка? – Но его ореховая скамья пустовала. – Дедушка! – И тут она увидела, что он лежит на красных плитах пола. Еще не осознавая значения того, что открылось ее глазам, она подошла к нему. – Дедушка! Ты упал, давай я тебе помогу.
Граф Роберт лежал на спине, широко раскинув руки, среди сброшенных на пол подушек и подушечек; его сильная узловатая рука сжимала тонкую ткань одной из них так крепко, что ногти прорвали наволочку. Несколько вылетевших перьев шевельнулись в потоке воздуха, когда Арлетта опустилась на корточки возле лежащего деда, и создали жестокую иллюзию, что граф силится встать.
– Дедушка!
Ответом было молчание, которое нарушало лишь слабое потрескивание свечи на алтаре, когда язычок пламени, питаемый ее воском, находил в нем посторонние крупинки.
– Дедушка! – Арлетта упала на колени, и ее сердечко забилось. Граф Роберт не двигался. Его глаза были открыты. Голубые глаза, взирающие на усеянный звездами лазурный потолок, его прекрасные голубые глаза были подернуты смертной пеленой – такими Арлетта никогда их не видела. Они были так душераздирающе знакомы и потрясающе чужие. Где их сияние? Их жизнь? Кожа графа Роберта была бледна как мрамор. И так же холодна? Трепеща, девочка прикоснулась к щеке деда. Умер… Дедушка ушел к ангелам.
Арлетта довольно долго неподвижно стояла на коленях рядом с телом деда, не зная, что делать дальше. Потом, глубоко вздохнув, она выпрямила и сложила вместе длинные ноги деда. С трудом вытянула порванную подушку из его пальцев и сложила ему руки на груди. Смела перья с пола. Затем положила гордую голову графа себе на колени так, чтобы не встречаться с взглядом его невидящих глаз. Ощущая ком в горле, она закрыла их и начала причесывать густые седые волосы деда. Она нежно баюкала его голову, напевая себе под нос заунывную мелодию.
Граф Роберт мог гордиться своей внучкой. Она не пролила ни слезинки.
Франсуа де Ронсье, уже граф, хотя он еще и не знал об этом, торопливо приближался к Ванну, сопровождаемый только своим капитаном Отто Мале.
Франсуа и норманн скорой рысью миновали церковь Святого Патерна; их собственное дыхание и дыхание их коней вилось клубами во влажном воздухе, насыщенном запахами гниющих водорослей – дорога шла вдоль берега моря. Копыта их лошадей цокали по подмороженной почве. Всадники опаздывали, а сумрак сгущался. Если они не поторопятся, городские ворота запрут, и их не выпустят обратно. Они въехали в город через ворота той башни, где была тюрьма.
Франсуа обратился к привратнику, угрюмому бровастому мужчине, закутанному с ног до головы в побитый молью плащ, не по росту длинный.
– Вернемся через час. – Франсуа сунул стражнику монетку. – Получишь еще одну, если дождешься нас и выпустишь из города.
– Хорошо, дождусь.
Их целью был узенький проезд к югу от собора Святого Петра; там располагалась мастерская златокузнеца Томаза. Франсуа заказал ему подарок для жены. Он передарил ей уже немало подарков, но она по-прежнему оставалась холодной и далекой, хотя, замерзнув, она порой сама прижималась к нему в постели, чтобы быстрее согреться. Франсуа надеялся, что в один прекрасный день Элеанор все-таки переменится.
Франсуа брал что мог от Лены, служанки старой графини. Лена пускала его в любое время, и с нею Франсуа чувствовал себя повелителем. Однако, несмотря на любовное умение и пыл, Лена не была ему ровней, и Франсуа мечтал получить любовь фригидной Элеанор. Он обожал свою редкостно красивую и образованную жену и пытался подобрать ключи к ее сердцу. Она, хоть и была холодна, но поддерживала его в меру своих возможностей и следила за тем, чтобы мужу прислуживали, как положено. Она и сама страстно желала подарить ему сына, который был так необходим для продолжения рода. Уже не раз и не два графиня Мари предлагала, чтобы Франсуа отослал бесплодную Элеанор и взял другую жену. Но Франсуа не мог выбросить ее словно пару старых башмаков, Его привязанность к Элеанор была его слабостью, но он не мог вытравить ее из своей души.
Простые вкусы Элеанор приводили в ярость ее мужа. Большинство его даров она откладывала про запас в ларец розового дерева, стоящий в их спальне. Никто и никогда не видел подаренную вещь с той ночи, как он вручал ее своей супруге. Поэтому, заметив, как зачастила его жена в часовню, как привержена она набожной жизни, Франсуа загорелся идеей преподнести ей золотой крест с отделениями для частиц мощей. Он заказал крест Томазу. В него должны быть вставлены отборные жемчужины, но не из самых дорогих, так как Элеанор не любила излишнее украшательство. Франсуа думал вручить свой подарок на праздник Сретения, до которого оставалось несколько дней. А уж если бы ему удалось заполучить какой-нибудь святой лоскуток, чтобы сунуть внутрь…
Через несколько минут Франсуа де Ронсье и Отто Мале были уже около непритязательной деревянной постройки, которая служила златокузнецу одновременно домом и мастерской. Дверь ее выходила прямо на улицу. Ставни мастерской и жилых помещений были наглухо закрыты. Дом выглядел заброшенным.
Франсуа решительно направил своего коня прямо к жилью, привстал в стременах и заколотил в ставни верхнего этажа рукоятью своей плети.
– Томаз! Открывай! Томаз!
Прошло несколько минут.
– Томаз! Томаз! О дьявол, неужели его куда-то унесло?!
– В доме кто-то есть, монсеньёр, я слышу шаги…
Откинулся засов, дверь со скрипом отворилась, и в проеме показалась неуклюжая, обросшая волосами ручища. Франсуа всегда удивлялся тому, как такие нескладные, пугающего вида руки могли изготавливать столь замысловатые и красивые безделушки. Во всей Бретани не было златокузнеца, который мог бы сравниться с Томазом в мастерстве.
Томаз настороженно смотрел на своих гостей. Он был бледен, под глазами лежали черные круги, веки покраснели.
– Господин?.. Вообще-то у меня сегодня неприемный день. Но для вас я открою. К счастью, утром я закончил ваш крест, иначе он не был бы готов. – Он открыл дверь и посторонился, чтобы Франсуа мог пройти.
Спешившись, Франсуа бросил поводья капитану и вошел.
– Что, мог быть и не готов? Это непохоже на тебя, Томаз! Что-то случилось? – Он прошагал к верстаку, который был необычно пуст – на нем лежали только плавильный тигель и пучок сушеных травок. От нечего делать Франсуа повертел тигель в ладонях. – У тебя выключен горн. Ты сегодня не работал, Томаз?
Тот не ответил и, выбрав ключ из висевшей у его пояса связки, пошел открывать один из металлических ящиков, которые были, как знал молодой граф, привинчены болтами к полу. Он вытащил оттуда что-то, обернутое в бархат.
– Вот, господин. Уверен, это вам понравится.
– Похоже, что-то стряслось с твоей женой, Томаз? Я не ошибся, Эвелина заболела? – спросил Франсуа. До женитьбы на Джоан, он неплохо знал Эвелину. Это была белокурая рослая красавица, дочь богатого торговца. Именно с ней Франсуа впервые познал прелести греховной любви, и когда их связь подошла к концу, они расстались добрыми друзьями. Франсуа никогда не забывал свою первую учительницу и был рад, когда услышал, что она вышла замуж за кузнеца.
– Да, монсеньёр. Она… одним словом, захворала… – Кузнец устало моргал и тер глаза. – Поначалу всего только простуда, – продолжил он, – но потом что-то попало ей в легкие. Мы попробовали каждую травку и каждый отвар из травника Пьера, но ничего не помогало. – Томаз сглотнул слюну. – Я три дня нянчил ее как малое дитя, не работал. Вроде бы она пошла на поправку.
– Дай Бог, – отозвался Франсуа.
Томаз пристально следил за тем, как заказчик разворачивал крест.
– Ну как, монсеньёр? – заинтересованно спросил он.
Франсуа осторожно вертел в руках дорогую игрушку. По кромке креста Томаз сделал петельки из зерненой проволоки и вставил в них жемчужины. С обратной сторона крест частично был пустотелым, а крышка реликвария сделана из горного хрусталя, на котором Томаз выгравировал имя Элеанор.
– Кто показал тебе, как нужно писать? – спросил граф. Он знал, что Томаз был неграмотен.
– Отец Марк. Вам нравится, господин?
– Великолепная работа. Как и все, что ты делаешь. – Он отвязал кошель от пояса, отсчитал условленную сумму и, немного подумав, прибавил еще несколько монет.
– Господин! Вы щедры…
– Это для твоих детей, Томаз. Это поможет вам продержаться, пока болеет твоя жена. – Франсуа аккуратно уложил драгоценный крест в сумку и вышел из дома, оставив за своей спиной ошеломленного Томаза, бормочущего слова благодарности.
