Текст книги "Там, где холод и ветер (СИ)"

Автор книги: Ирина Северная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Многих смущала, даже злила эта его манера внимательно, не смущаясь, смотреть в глаза, но лично мне это нравилось, ведь глаза не скрывают правды. И я ответила взглядом на взгляд, улыбкой на улыбку.

– Спасибо, что привез сюда. Особенно сейчас, – добавила, глядя, как далеко внизу волны набегали и разбивались о камни на мириады искрящихся на солнце брызг.

– Не понравился дом? – спросил Брайан.

– Не понравился, – покачала я головой, не отрывая глаз от прибоя.

– А мне коттедж показался, мм… – он замялся на секунду, – интересным. Тебе бы он подошел.

– Подошел? – переспросила я. – Это не туфли, друг мой, которые поносил и выбросил. Это дом, в котором, возможно, придется провести всю жизнь. И может быть, не только мне, но и моим детям и внукам. А я для них такого не желаю.

Я начинала сердиться: мне не хотелось сейчас говорить ни о чем, что напоминало бы о продаже квартиры, не до конца выплаченном долге, переезде и прочих проблемах.

– Давай не будем обо всем этом сейчас, – вздохнула я. – Мы приехали на пикник? Вот и давай делать все, что положено делать на пикниках. Я, между прочим, набрала еды. Может, перекусим? Надеюсь, мы сможем расположиться на травке, и нас не сдует отсюда.

У налетавшего порывами ветра не было конкретного направления, он то и дело резко менял курс своего стремительного, резвого «полета», то кидаясь прохладной волной в лицо, от которой перехватывало дыхание, то вдруг налетая откуда-то сбоку или сзади. Это походило на неистовый, сумасшедший и в то же время озорной и бесшабашный танец. Я придерживала рукой изрядно истрепанную косу, а выбившиеся пряди волос лезли в лицо, в рот, взмывали над головой, как разъяренные змеи на голове Медузы.

– Не сдует, – уверенно заявил Брайан, открывая багажник машины, – все предусмотрено.

Он достал два легких складных стула с матерчатыми сиденьями, и через минуту, гордо указывая на них, сказал:

– Вот, прошу, и на влажной холодной траве сидеть не придется. И ветер их не унесет.

Брайан ловко разложил и укрепил стулья в земле так, что металлические ножки вошли в почву ровно настолько, насколько позволили ограничители, похожие на маленькие зонтики. Стулья прочно стояли и порывы ветра теперь не могли их опрокинуть и унести.

– А я думала, мы расположимся традиционно – на травке. Я и плед захватила, – немного разочарованно заметила я, указывая на свою бездонную сумку, в которую утром сложила все, что, по моему мнению, могло пригодиться на пикнике, включая плед и пластиковые контейнеры с салатом и сухофруктами.

– Тебе не угодишь! – развел руками мой друг, улыбаясь во весь рот. – Давай попробуем так и этак. Доставай свой плед.

Однако очень быстро стало понятно, что ветер и влажная прохлада почвы не дадут устроиться на пледе с полным комфортом, и мы уселись на стулья, разместив сумки с едой между нами на земле.

Расположившись с максимальным комфортом, мы некоторое время молча жевали сэндвичи Брайана и мой салат и смотрели на простиравшийся перед нами океанский простор.

Наверное, в какой-то момент стало слишком очевидно, что молчание затянулось. Я вытерла салфеткой рот, скомкала ее, бросила в мешок для мусора и сказала:

– Еще год назад даже представить себе не могла, что когда-нибудь снова попаду сюда, на этот утес. Что вообще вернусь в наш город, – бросила быстрый взгляд на жующего Брайана, – и вот сижу здесь и у меня стойкое ощущение, что я никогда никуда не уезжала, а все, что со мной случилось за последние семь лет, было каким-то видением, как «привет» из параллельной реальности. Это ненормально, правда? – усмехнулась невесело.

– Кому как, – ответил Брайан, – по мне, так это вполне нормально. Это защитная реакция организма на нежелательные, резкие перемены. Чего же тут ненормального?

– Успокоил, – я криво улыбнулась.

Брайан торопливо и шумно сглотнул недожеванный кусок сэндвича, запил его содовой из банки, небрежным жестом отряхнул руки и, откашлявшись, заявил:

– А почему бы тебе и правда не изменить все и переехать в этот домик? Мне он понравился, так и представляю тебя там, в этой гостиной у камина.

– Ты всегда отменно шутишь, Брай! – беззлобно воскликнула я, нервно рассмеявшись. – Тетушку помнишь, которая нам дорогу подсказала? Мне кажется, попади я туда, точно изменюсь – стану такой же толстой «дамой приятной». Ко мне прирастут резиновые перчатки и улыбка до ушей. Степфордская жена.

– И чего в этом такого уж плохого? – пожал плечами Брай, невинно распахивая глаза. – Я прямо представляю тебя, приветливую такую, мягонькую, довольную и спокойную, копающуюся в огородике с утра до вечера.

– Прекрати! Мне не смешно, – рявкнула я. – Еще не знаю, что родителям скажу, страшно подумать об этом. Когда они узнают, что докатилась до идеи продажи бабулиной квартиры… – я зажмурилась и помотала головой.

– Разве квартира не твоя? – не унимался мой друг. – Не тебе ли решать, что с ней делать и как жить дальше?

– Что ты привязался, в самом-то деле?! – уже всерьез рассердилась я. – Ощущение такое, что вы с Пэт тут со скуки помирали до моего приезда. Теперь нашли себе забаву – мной руководить.

– Понял. Не кипятись. Я знаю, что ты страшный консерватор – не любишь ничего менять и плохо привыкаешь к новому, – примирительно сказал Брайан. – И в твоем случае новое часто становится хорошо забытым старым.

– Только не надо меня препарировать, ладно. Ты тоже верен себе. Все превращаешь в шутку. И пьешь до сих пор только содовую, а сок и сладкую газировку не переносишь. Теперь представь, что тебя вынуждают пить именно приторную гадость, под предлогом того, что вся содовая в мире закончилась, и ее больше никогда не будет.

Брайан наклонился вперед, оперся локтями о колени и задумчиво сказал, игнорируя мою тираду:

– Помнишь, когда нам было лет по двенадцать, ты, почти никогда ее не снимая, ходила в такой забавной шапочке с двумя разноцветными помпонами на макушке. И помпоны эти как-то отвалились сами собой и потерялись в пылу нашей беготни. Как же ты переживала тогда, – Брайан покачал головой, с улыбкой прищурившись. – Как только заметила потерю, заголосила так, что игра прекратилась и все разбежались по домам, а мы с тобой искали эти помпоны, пока не стемнело. И не нашли.

Я снова бросила короткий взгляд на Брайана, потом посмотрела вдаль, туда, где морские волны, гонимые ветром к берегу, переливались на солнце. Молчала, пытаясь проглотить горьковатый комок, подкативший к горлу. Я помнила эту шапочку и злосчастные помпоны, но почти совсем забыла, что мы с Брайаном искали эти клочки шерсти, носясь по улицам, покрытым осенней грязью. Забыла, пока Брайан, вот сейчас, не напомнил мне.

– Помню, – ответила неохотно, – все тогда решили, что я чокнутая. Но в свое оправдание могу сказать, что очень любила эту шапочку. Она мне нравилась. Что здесь странного?

– Ничего, – ответил Брайан просто и искренне. – Я напомнил тебе об этом, чтобы проиллюстрировать то, как нелегко ты смиряешься с… – он запнулся и кашлянул, видимо поняв, что разговор вывернул не совсем на ту дорогу.

– …с потерями? С переменами? С необходимостью от чего-то отказаться? – выпалила я вместо него. Не делая паузы, добавила: – Да, не смиряюсь. По крайней мере, пока не пойму, что дальше пути нет, все утрачено окончательно. Только сама должна понять, без тычков и пинков.

Я глубоко вдохнула.

– Всё. На этом закрыли тему, Брай, – наклонилась, порылась в корзинке, стоящей на земле, вытащила оттуда сэндвич, завернутый в пищевую бумагу, развернула его и принялась жевать, откусывая большие куски. – Давай отдыхать и наслаждаться природой, а о моем консерватизме и несговорчивости поговорим как-нибудь в другой раз, – проговорила с набитым ртом. – А лучше вообще никогда.

– Прости. Меня занесло. Знаю, тебе нелегко сейчас… – Брайан, похоже, готов был продолжать, невзирая на мою просьбу остановиться на уже сказанном.

– Заткнись, друг мой, – ласково сказала я. – Мне иногда кажется, что все в нашей провинции заражены вирусом бестактности и утомительной прямолинейности. Вот, к примеру, Пэтти. Она порой так и вынуждает представлять, как огромный кляп затыкает ей рот, когда она открывает его в неподходящем месте и в неподходящее время. С тобой, вероятно, случаются приступы того же.

И вдруг меня понесло.

– А знаешь, что стоил мне переезд отсюда и устройство на новом месте? Я так долго душой и сердцем была в своем родном городе, так долго не могла привыкнуть к такой перемене в моей жизни, даже находясь рядом с любимым мужем. И лишь когда… – я запнулась. – Одним словом, давай прекратим ковыряться в моих проблемах, кажется, ты меня сюда привез, чтобы я развеялась.

Больше ничего не скажу, потому что просто зальюсь слезами, стоявшими уже в моих глазах и только того и ждавшими, чтобы прорваться наружу. Но это не были бы слезы облегчения, это злые слезы все того же сожаления, что мучило и угнетало меня все последние месяцы. Того самого сожаления, что мешало прийти в себя и начать все заново, осознав, что прошлое окончательно ушло. Я все еще цеплялась за то, что превратилось в прах из напрасных ожиданий, не желая ничего отпускать и ни с чем смиряться.

Судьба отвесила знатный пинок, уж и не знаю, сама ли я к этому пришла, или просто такова моя доля несчастий в этой жизни и от меня мало что зависело. Но теперь точно наступило время решать что-то самой, не сваливая все на стечение обстоятельств и уповая на призрачную возможность, что само устроится.

Мы молчали, а я на минуту прикрыла глаза, подставляя лицо весеннему солнцу, а когда открыла вновь, то увидела перед глазами совсем близко лицо Брайана, присевшего передо мной на корточки. Вздрогнула от неожиданности и, наверное, на лице моем отразилось недоумение, растерянность или еще что. Брайан тихо рассмеялся, взял обе мои ледяные руки своими теплыми, немного жесткими руками и потянул, приглашая подняться со стула.

– Пошли, пройдемся. Раз уж мы приехали сюда, давай сливаться с природой, – заявил он и потащил за собой, крепко сжимая мои пальцы.

То ли от того, что слишком резко поднялась, то ли по иной причине, но едва я встала на ноги, как перед глазами моими заплясали блики и цветовые пятна, словно все еще видела, как переливается и сверкает водная гладь на солнце, хотя и смотрела в другую сторону. Мгновение спустя к мельтешению пятен добавилось легкое головокружение, и я пошатнулась, хватаясь второй рукой за предплечье Брайана, а он ничего не заметил, продолжая идти вперед.

Я зажмурилась, потрясла головой, прогоняя навязчивое мелькание перед глазами, и это мне удалось, хотя все еще чувствовала, как меня слегка покачивает.

Мы шли по лугу, удаляясь от края утеса, и ветер, налетая, взъерошивал густую, сочную и яркую траву, заставляя будто оживший травяной ковер менять оттенки зеленого на глазах.

Я взяла Брайана под руку, и какое-то время просто очень медленно брели, думая каждый о своем, а потом остановились и повернулись в сторону океана. Брайан коротко взглянул на меня, чмокнул в висок, а я отпустив его руку, чуть отодвинулась.

Стояла и издалека смотрела на искрящиеся волны, гонимые ветром к берегу. И в какой-то миг возникла дурацкая мысль – а вдруг в этот самый момент без моего ведома где-то ТАМ решается что-то важное для меня?

Перед глазами стало темнеть, словно опускался полупрозрачный черный занавес. Солнечные блики на стремительно темнеющей воде приглушили свое сияние и, наконец, превратились в слабо светящиеся на ночном небе звезды. Налетевший порыв ветра толкнул в спину и земля поплыла из-под ног. Я сделала невольный шаг вперед и увидела, как стремительно приближается край обрыва…

Меня неудержимо тащило и толкало к кромке утеса, пока я, лихорадочно взмахнув руками, не провалилась в пустоту.

Успела увидеть себя со стороны, ощутить жесткую костлявую хватку собственного ужаса, сомкнувшуюся на горле. За долю мгновения пережила целую вереницу чувств и эмоций, от запредельного страха до призрачной надежды на спасение.

А перед тем, как весь мир засосало в черную дыру, почувствовала сильную незнакомую руку, успевшую ухватить меня в пустоте и остановить падение в бесконечный мрак…

***

– Тебе удобно? – в десятый раз спросила Пэтти. – Что-нибудь еще нужно?

– Мне удобно, и больше ничего не нужно, – десятый раз ответила я. – Все, спасибо большое за заботу, иди уже.

Когда же она уйдет?! За те два часа, что Пэтти провела у меня, я почти сошла с ума от ее нескончаемого словоизвержения и энергичного метания по моей маленькой квартирке.

– Да не надо меня постоянно выпроваживать! – возмутилась подруга. – Не надейся, что я уйду прежде, чем приготовлю тебе что-нибудь перекусить, – и она гордо выплыла из комнаты.

С кухни донеслись характерные звуки: Пэтти шарила в холодильнике, заглядывала в пустые шкафчики и все в тщетных попытках найти что-то, из чего можно приготовить «перекусить». Но я не закупила продуктов впрок, а последний свой набег на магазин сделала позавчера, когда собиралась за город с Брайаном и купила там только то, что могло пригодиться на пикнике.

На пороге комнаты снова возникла Патриция.

– Вообще-то, судя по объему твоей задницы, питаешься ты неплохо, – мрачно заявила она, глядя на меня, – вот только чем?

– Воздухом, – отозвалась я обиженно, невольно пытаясь вдавить свою задницу в диван, – от того и объемы…

– Эй, я пошутила, – нахмурилась Пэтти, наблюдая как я заерзала. – Не обижайся, ты роскошно выглядишь.

– Я и не обижаюсь на правду. А ты заканчивай суетиться, – сказала я примирительно. – Захочу поесть, закажу пиццу. Я сейчас совсем не голодна, – но зная, что Патриция так просто не сдастся, добавила, – а вот от чаю не отказалась бы. Завари, если тебе не трудно и принеси мне его прямо сюда.

Патриция энергично закивала и удалилась выполнять просьбу. Я вздохнула с облегчением. Подруга получила четкое направление действий и ушла творить. Можно передохнуть в тишине. Я откинулась на подушку, заботливо подложенную под спину, уставив глаза в слегка потрескавшуюся штукатурку высокого потолка, украшенного замысловатой лепниной по периметру и в центре.

Есть действительно совсем не хотелось, аппетит испарился после вчерашнего обморока и пока еще не вернулся. Впрочем, так же, как и силы. Это был мой первый в жизни обморок. Причем случилось все так быстро, что я даже не поняла, как отключилась. Последнее, что запомнила, как мы с Брайаном прогуливались по утесу средь бела дня, сытые и под впечатлением от общих воспоминаний и разговора по душам, а потом я вдруг проваливаюсь в невесть откуда взявшуюся темноту. Кажется, пару раз я всплывала из тошнотного забытья, чувствуя, как меня поднимают, перемещают, куда-то везут…

Очнулась как бывает в плохом кино – в больнице, возле сидел бледный, застывший от напряжения Брайан и держал меня за руку.

– Слава Богу, ты очнулась наконец-то, – просипел он чужим голосом, как только увидел, что я приоткрыла глаза. – Уж думал, что отравил тебя своей стряпней.

– Из твоей стряпни были только пластиковая скатерть и орешки, – выдавила я с трудом. Язык распух и залип во рту, не давая возможности произнести все членораздельно.

– Неправда! – возмутился Брайан. – Я сделал сэндвичи.

– Так это от них меня так?… – простонала я.

– Не дергайся, и не пугайся, с тобой все не так страшно, в общем-то, – добавил он уже своим нормальным голосом.

– В общем-то? – растерянно выдавила я. – А конкретней?

Голова кружилась так, что перед глазами все мелькало, словно я каталась на взбесившейся карусели, а тело онемело – ни рукой, ни ногой шевельнуть нельзя.

В довольно долгой беседе врач сообщил мне, что у меня очень низкое давление, а анализ крови показал низкий уровень гемоглобина, но больше всего его насторожила продолжительность обморока. Мне надавали два мешка рекомендаций, выписали какие-то рецепты, велели показаться врачу и отпустили домой, упомянув что-то вроде “нервного истощения”. Мне подобный диагноз показался оскорбительным, как и случившийся обморок.

Брайан довез меня до дома и дотащил до квартиры. Там свалил на диван, суетливо снял с меня кроссовки и куртку, устроил наилучшим образом, принес воды. Сбегал в аптеку, несмотря на мои возражения и убеждения, что все в порядке, и мне просто нужно поспать. Я покорно проглотила какую-то капсулу, даже не интересуясь, что это за снадобье такое и провалилась в глубокий сон без сновидений.

Когда открыла глаза, на улице совсем стемнело, а Брайан крепко спал в кресле у окна. Преодолевая неимоверную слабость во всем теле, я сползла с дивана, и, стараясь не шуметь, поковыляла в ванную на ватных ногах. Из зеркала над раковиной на меня смотрело зеленовато-бледное лицо с темными кругами под глазами и трясущимися губами. Болело все, даже волосы, оказавшиеся в кошмарном беспорядке, и одна мысль о том, чтобы попытаться их расчесать заставила меня содрогнуться. Я с трудом повернула кран непослушными пальцами и умылась холодной водой. Опираясь руками о края раковины, замерла, с тревогой прислушиваясь к себе.

Вдруг в глазах снова потемнело, и на меня накатила горячая волна паники – сейчас снова хлопнусь в обморок. Я вцепилась в холодные фаянсовые края раковины и постаралась усмирить сердцебиение и неровное дыхание. Стало по-настоящему страшно. Ужас, холодный, мерзкий, липкий наползал со всех сторон, и я стояла, не имея сил пошевелиться, скованная этим страхом.

– Брайан… – вместо слова получился только выдох, едва слышный, невесомый, сразу растворившийся в ночной тьме, наполнявшей квартиру.

В тот самый миг я почувствовала чье-то незримое присутствие. К моему великому ужасу почти физически ощутила, как кто-то или что-то быстро метнулось за спиной. Настолько близко, что ощущалось движение воздуха, слегка шевельнувшего пряди моих спутанных волос. И это «что-то» стремительно исчезло в неосвещенном коридоре через приоткрытую дверь ванной.

Я очень хотела издать какой-нибудь убедительный звук, чтобы прогнать наваждение, но горло словно сковало стальным обручем. Снова посмотрела на свое отражение в зеркале и… не узнала себя. Черты лица расплывались, четко различимы только округлившиеся глаза, в которых застыли ужас и паника, губы побелели, подбородок трясся. Я сдавленно ахнула и зажмурилась, чувствуя, как колени подгибаются, и я медленно опускаюсь на пол, продолжая держаться за край раковины.

– За тобой глаз да глаз, – раздался встревоженный и вполне материальный голос Брайана. – Встать можешь? – не дожидаясь ответа, он подхватил меня под мышки и потянул вверх.

– Да что с тобой, Хейз? – впервые я слышала голос Брайана таким серьезным.

Обычно он маскировал чувства интонациями иронии и безобидного сарказма. Он развернул меня к себе лицом и крепко прижал к груди, обхватив руками. Я прильнула к нему всем телом, чувствуя, как уходит страх и наваждения. Слушала биение его сердца и ощущала как он легко поглаживает меня по спине и голове. Руки друга казались такими теплыми, даже горячими, и жар его ладоней проникал сквозь тонкую ткань моей футболки. Я успокаивалась, чувствуя безмерную благодарность, что Брайан сейчас оказался рядом.

Кажется, я основательно напугала друга, который дотащил меня снова до дивана и все порывался вызвать скорую.

С трудом уговорила его не делать этого, хотя сама была ужасно испугана. А потом меня осенило – лекарства! Те, что купил Брайан по рецепту, а я выпила и сразу же заснула. Мы прочитали аннотацию и в итоге списали мое состояние на «побочные действия препарата»: слабость, головокружение, галлюцинации, нарушение координации. Что за жуть мне прописали? Брайан успокоился, перестал дергаться, сделал нам чай, а потом остался у меня ночевать. Лег во второй комнате на кровати, прямо поверх старого пыльного покрывала и сразу отрубился. Под его тихое, мелодичное похрапывание вскоре заснула и я, и меня больше не беспокоили ни видения, ни страхи.

Утром Брайан ушел, и его сменила Пэтти.

Я еле дождалась, когда моя подруга, наконец, закончит свою бурную деятельность и отправится восвояси. Ждать пришлось долго, Пэтти считала, что меня нельзя оставлять одну, но я ее убедила, что чувствую себя намного лучше, и как только она уйдет, я завалюсь спать. Для убедительности, сама не знаю какой, я дала ей запасной ключ от квартиры, о чем пожалела почти мгновенно. Патриция с сомнениями, явно написанными на ее точеном, большеглазом лице, выслушала меня, сунула ключ в кармашек сумочки и стала собираться домой. Когда она ушла, я вздохнула с облегчением, но Патриция не была бы сама собой, если бы через полчаса она не вернулась снова.

Как только я услышала скрежет ключа в замке, тут же притворилась глубоко спящей. Патриция заглянула в комнату, держа в руках сумки полные продуктов, потом разложила покупки на кухне и ушла теперь уже окончательно, а я действительно скоро задремала.

Глава 6

Глава 6

Голову распирало изнутри так, что казалось еще немного, и она лопнет, как перезрелая тыква. Кейрану отчетливо слышался треск черепной кости…

Сжав зубы, морщась и едва сдерживая стоны, он медленно и осторожно повернулся на бок. В висках тут же запульсировало, словно включился обратный отсчет до взрыва мозга.

С трудом приоткрыв глаза, Кейран долго всматривался в полумрак гостиничного номера, пытаясь найти в себе силы подняться и пойти в ванную. Срочно принять пару таблеток Алка-Зельтцер, но нужно еще до них добраться и по дороге не извергнуть содержимое взбунтовавшегося желудка.

Вчерашний фуршет после выставки и последовавшая вечеринка еще раз утвердили его в том, что он убежденный противник тусовок и шумных празднований. Он давно вращался в среде, где вечеринки с обильными возлияниями, приемы и прочие атрибуты публичной светской жизни были самой обычной составляющей, но всегда сторонился этого, избегая по возможности шумных и отвязных многолюдных мероприятий. На этот раз избежать не удалось.

Выставка современных молодых фотохудожников, где он стал одним из участников, проходила в Столице* третий день. Вчера был день Кейрана, он получил свою персональную порцию уже ставших привычными хвалебных отзывов и новых предложений. Но его надежде, что после формальной части удастся улизнуть, отделавшись бокалом шампанского и короткой благодарственной речью устроителям мероприятия, не суждено было оправдаться.

После произнесенной речи и символически пригубленного шампанского последовало настойчивое предложение продолжить празднество в одном из ночных клубов. Кейран попытался отшутиться, что он хоть и участвует в выставке молодых фотохудожников, но является самым старым из всех молодых и не хочет никого разочаровать своим брюзжанием и неумением веселиться.

И отговорка почти сработала, если бы вдруг в толпе заполнявших галерею посетителей он не увидел женщину с длинными темными волосами.

Кейран замер в недоумении, держа недопитый бокал шампанского в руке. Откуда она здесь взялась? Он невольно подался вперед, видя только эту длинноволосую брюнетку, перестав слышать и обращать внимание на все прочее.

Брюнетка рассматривала работы, медленно переходя от одной к другой. Залы галереи с белыми стенами вдруг исчезли, превратившись в лес, пронизанный солнцем, льющим свой свет сквозь ветви деревьев. Кейран услышал пение птиц, уловил дуновение ветра, доносившего запахи трав и цветов… Женщина повернулась, и он увидел ее профиль.

Растерянно и с облегчением Кейран перевел дух, избавляясь от галлюцинации.

Это не она. У этой волосы короче и светлее, и…

Словом, это не она и точка.

Кейран судорожно, в один глоток осушил бокал с шампанским и потянулся за другим, поняв, что вместе с облегчением испытал и непонятное разочарование.

Дальше они с Шоной оказались-таки в клубе. Он смутно помнил, как присел на высокий стул перед барной стойкой, попросил первую порцию виски и выпил, отстраненно наблюдая, как Шона танцует в кругу знакомых, бросая ему улыбки и приглашая присоединиться. Он улыбался в ответ, как автомат, и заказывал алкоголь порцию за порцией. В начинавшей раскалываться голове гремела музыка, а перед глазами мельтешили огни лазерного шоу.

Зато навязчивый образ наконец-то испарился…

…Кейран медленно привстал и спустил ноги с кровати. Обхватив голову руками, посидел немного без движения. Морщась от пульсирующей боли в висках, медленно повернулся и посмотрел через плечо на крепко спящую Шону. Она ровно и спокойно дышала, лицо ее было безмятежно, как у ребенка. Белоснежная простыня сбилась, приоткрыв обнаженные груди, по-девичьи небольшие и упругие, с маленькими бледно-розовыми сосками.

Созерцание голой груди Шоны немного отвлекло от ужасающего самочувствия, что позволило подняться на ноги и доплестись до двери ванной комнаты.

Облегчив переполненный мочевой пузырь, Кейран не забыл поднять круг унитаза, помыл руки и почистил зубы, мысленно похвалив себя за способность сохранять человеческий облик даже в похмельном кошмаре. Вместо Алка-Зельтцер в дорожной косметичке Шоны, стоящей на столешнице раковины, нашелся только аспирин, две таблетки которого были торопливо и жадно проглочены и запиты отдающей железом водой из-под крана.

Приблизив лицо к зеркалу, порадовался, что без очков отражение его помятой физиономии выглядит расплывчатым, и он не видит на нем всех следов минувшей ночи.

Кейран долго плескал в лицо пригоршни холодной воды, пока, наконец, не почувствовал, что пульсирующие приступы боли не стали утихать, а тошнота уже не мучила так настойчиво. Поразмыслив о том, а не принять ли и душ, Кейран решил, что на этот подвиг его пока не хватит.

Вернувшись в спальню большого двухкомнатного номера, он с удивлением заметил, что сквозь щель в плотно задернутых шторах пробивается яркий солнечный свет. Сколько же сейчас время? На сегодня у него запланирован визит в редакцию крупного журнала, с которым Кейран Уолш давно и плодотворно сотрудничал. Его ждали в кабинете главного редактора в два часа дня.

Он взял с прикроватного столика айфон и глянул на дисплей. Двадцать минут двенадцатого, а это значит, что выспаться ему уже не удастся.

Кейран прилег рядом с Шоной и повернул голову, рассматривая спящую девушку. Нежная, сливочно-белая кожа, пшеничные волосы, упавшие на лицо. Он протянул руку, осторожно коснулся блестящей золотистой пряди и убрал ее со щеки. Кончики пальцев обрисовали контур округлого подбородка, проследовали к шее, погладили ключицу, скользнули по выпуклости груди. Пальцы легко, почти невесомо пробежались по нежному соску, сразу затвердевшему под его прикосновением. Шона вздохнула, просыпаясь, ее губ коснулась улыбка, и она лениво, медленно развернулась к Кейрану. На мгновение прильнула к нему гибким, теплым телом, соскользнула с кровати.

– Я сейчас… – прошептала она и обнаженная пошла к ванной, пробормотав на ходу. – Во рту поганки выросли после вчерашнего…

Кейран, подперев голову рукой, смотрел вслед Шоне, пока она не скрылась за дверью. Потом откинулся на подушку и прикрыл глаза, чувствуя как зарождается жаркая волна желания, такого отчаянного, нетерпеливого, словно он давно голоден и уже не надеется насытиться…

Оставшееся в их распоряжении время Кейран ласкал стройное, ухоженное тело Шоны, пытаясь забыться, затеряться неизвестно от чего в привычных, знакомых ощущениях их близости…

Они были знакомы около трех лет, и почти все это время Шона оставалась его неизменной Музой. Но, как ни странно, позировала на его снимках всего два раза и оба раза совершенно спонтанно.

Обворожительная блондинка с совершенной фигурой не имела никакого отношения к модельному бизнесу и вообще была далека от всей этой индустрии и от публичности. Но так уж получилось, что природа наделила ее привлекательной внешностью и редкой фотогеничностью, что и сыграло свою роль в карьере Кейрана. Однажды он просто снял Шону на улице, выделив красавицу из толпы людей, когда она шла куда-то, не торопясь, погруженная в свои мысли, даже не подозревая, что ее снимают. Они тогда еще не были знакомы, но именно сделанные Кейраном снимки заставили его подойти к ней и, извинившись, сказать, что он невольно стал «папарацци», незаметно и без разрешения укравшим у незнакомой девушки ее образ. Шона спокойно выслушала незнакомца-фотографа и попросила показать снимки. С этого самого дня они стали встречаться.

Второй раз Кейран снимал Шону, когда они вместе отправились в короткий отпуск, урвав неделю в конце зимы. В обычно переполненном туристами местечке в феврале было спокойно и малолюдно.

Кейран снова снимал Шону, облик которой удивительно вписывался в любой снимок, будто девушка мгновенно становилась неотъемлемой и естественной частью всего, что ее окружало, будь то горы, море, кафе или пустой пляж, на берегу которого стояли потемневшие от влаги деревянные столы для пикников.

С разрешения Шоны Кейран выставил фото на своем сайте. Снимки заметили представители двух престижных изданий, и автору фотографий предложили заманчивую сумму за эксклюзивное право их опубликовать. Некоторые фото Уолш не стал делать достоянием общественности, сочтя их чем-то сокровенным, неприкосновенным, хоть они и присутствовали в его портфолио. Именно с этой, второй его совместной с Шоной фотосессии и началось сотрудничество Кейрана с журналом «Вetter Тoday», который купил право на размещение фотографий с легкой руки самой Шоны. Сегодня именно в редакции ВТ его ждали снова, предварительно намекнув на нечто грандиозное.

Можно считать, что стремительному взлету своей карьеры Кейран Уолш обязан именно Шоне. Она стала его Музой и постоянной спутницей. До того момента, как его работами заинтересовались столь крупные издания как ВТ, он был провинциальным фотографом, зарабатывающем себе на хлеб съемками различных мероприятий и нечастыми, но всегда удачными попытками разместить видовые фотографии в каких-нибудь печатных или Интернет-изданиях.

Одно было очевидно и безусловно: Кейран талантлив, но до встречи с Шоной его таланту не хватало чего-то, что позволило бы стать замеченным и оцененным по достоинству.

Предложения посыпались один за другим, им заинтересовались в Столице, а очень скоро и известные журналы, издаваемые по всему свету, проявили интерес к его работам. Довольно быстро имя Кейрана Уолша приобрело известность, а вместе с этим продолжало расти количество желающих заполучить его для участия в съемках.

Состоялись и выставки, в том числе и персональные.

После одной из них Кейрану сделали весьма заманчивое предложение – постоянное сотрудничество с одним из самых известных в мире модных журналов. Для этого ему пришлось бы перебраться в Нью-Йорк, и это предложение Кейран без колебаний отклонил. Но вовсе не вынужденный переезд остановил его от принятия предложения. Ему попросту не хотелось ограничивать себя рамками индустрии моды, фотографируя бесконечные вереницы моделей и делая постановочные рекламные снимки известных брендов. Его по-прежнему больше всего привлекала свободная, естественная красота: природы, людей, жизни в ее полноте и многообразии. А серьезные, долгосрочные контракты, пусть и хорошо оплачиваемые, способны лишить свободы вдохновения.