Текст книги "Там, где холод и ветер (СИ)"

Автор книги: Ирина Северная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Я отдувалась и пыхтела, вцепившись в руль, и не решаясь тронуться с места.

– Поверь, не за машину я буду переживать, вспоминая, как ты обмираешь и трясешься, сидя за рулем, – сказала Кейран, наблюдая за моими «муками».

– Сомневаюсь, что перестану трястись. Очень уж обязывает… – пробормотала я. – Да и обойдусь я… – и попыталась открыть дверцу и выскользнуть наружу.

– Нет уж, милая, никаких «обойдусь». Давай-ка, поехали, – невозмутимо скомандовал Кейран, пресекая мою попытку улизнуть. – Начинай осваиваться. Сейчас и время подходящее, пока дороги пустые.

Рулила я неуверенно и осторожно, чуть ли не крадучись выбираясь на пригородное шоссе по ночным улицам города. Кейран изредка тихо и спокойно давал мне подсказки, и к концу поездки уверенности у меня прибавилось, а сомнений стало заметно меньше.

Я припарковала «тойоту» прямо за оставленным возле забора моего участка «лексусом» Кейрана.

– Жаль, что у дома не предусмотрено место под гараж, – заметила я, выходя из машины.

– Когда-то давно была стоянка под крышей, – отозвался Кейран. – Вон с той стороны, где сейчас буйствует ежевика. У деда была раритетный грузовичок, он с ним часами возился. Помню, что они с бабушкой часто спорили по этому поводу. Потом бабушки не стало, дед сильно сдал, избавился от машины. Стоянку уничтожил и огородил участок сплошным забором, заделав въезд. А кусок освободившейся земли со временем зарос.

– Почему твой дедушка так сделал? – спросила я.

Кейран пожал плечами.

– Не знаю, – помолчал, глядя в темноту и крепко прижимая меня к себе. – Может, хотел что-то изменить или от чего-то избавиться после смерти жены.

– Они были очень близки, твои бабушка и дед? Любили друг друга?

– У них все было сложно. С какого-то момента, – сдержанно отозвался Кейран. И я ничего больше спрашивать не стала.

…Утром Кейран принял душ, натянул чистый джемпер, который прихватил вчера с собой из своей квартиры, позавтракал и, расцеловав меня тысячекратно, уехал на работу.

На кресле в гостиной осталась лежать его рубашка, в которой он был вчера. Темно синий шелк сохранил тонкий, волнующий и уже такой знакомый и родной аромат.

***

Кейран узнал липкое холодное прикосновение наползающего страха. Ощущение, с детства знакомое настолько, что он давно уже перестал обращать на него внимание, воспринимая всего лишь, как досадную помеху. Просто автоматически включал режим существования до тех пор, пока не разберется в природе происходящего или пока не пропадет острота и перестанет давить и сковывать.

Но сейчас страх ему совсем не понравился.

Он явно был не из тех, который он смог бы проигнорировать, ужиться с ним или побороть. У страха появились реальные очертания – «лицо», глядя в которое чувствуешь настоящую угрозу, а не воображаемую опасность, порожденную детскими иллюзиями.

Кейран боялся потерять Хейз.

Утром он уходил от нее, чувствуя себя так, словно всегда жил, как живет сейчас – доверяя своим чувствам. И никогда не было в его жизни темноты и запертых дверей. Не было нависающего потолка и давящих стен. Не было криков, от которых сжималось сердце и хотелось бежать, куда глаза глядят, зажав уши руками.

Старый дом исцелился, похоронив свое прошлое безвозвратно, принял его снова и позволил наконец почувствовать себя здесь счастливым и спокойным.

Он спал на узком диване в необустроенной комнате, обнимая любимую женщину и слушая ее тихое дыхание. Ел вкусные домашние завтраки, приготовленные ее руками. Уходил, зная, что вечером обязательно вернется сюда, к ней. Потому что хочет этого и верит – она ждет его.

Он готов был бросить якорь в этой тишине и поверить, что такое возможно.

…Арендованные для натурных съемок трейлеры расположили в тени деревьев. В перерыве народ как всегда разбрелся кто куда. Морин уединилась, скрывшись ото всех.

Кейран поудобней разместил камеру, висящую на широком ремне на его груди, и отошел в сторону, присев под вязом. Сдвинул очки на лоб, закрыл глаза и привалился к стволу.

Состоявшийся утром разговор с Хейз не шел у него из головы. Кейран вспоминал о чем и как они говорили, и силился понять, стоит ли тревожиться. Может, у него начинается паранойя? Синдром «безумно влюбленного»?

Имеет ли этот разговор отношение к приступам его необъяснимого страха?

Хейз позвонила сама – явление крайне редкое за время их знакомства. И половина звонков от нее случилась по чисто деловому поводу, например, насчет продажи квартиры.

Кейран никогда не увлекался этой чепухой, выставляя разные рингтоны на телефонах. Его устраивал простой ненавязчивый сигнал, но на звонки от Хейз, редкие, как солнечные дни в ноябре, он, поддавшись импульсу, поставил композицию «Miracle» Shinedown. Услышав аккорды песни, обрадовался, как мальчишка.

– Неужели ты позвонила сама? Это, наверное, у земли полюса сменились.

В ответ раздался короткий, смущенный смешок. Мягкий и нежный, как пушистый цветок одуванчика.

– Привет. Не отвлекаю?

– Отвлекаешь. Всегда отвлекаешь. Если что-то и способно меня отвлечь, то только ты. Сегодня закончу пораньше. Сходим куда-нибудь поужинать?

– Кей, сегодня не получится…

– Тогда я куплю что-нибудь по дороге к тебе. Устроим дома вечер ресторанной еды.

– Послушай, Кей…

– Что-то случилось?

– Нет, ничего. Ничего не случилось.

– Ты не хочешь, чтобы я приходил?

Он старался говорить спокойно, но сам слышал, как напряжение звенит в голосе.

– Я хочу, чтобы ты приходил. Хочу видеть тебя постоянно. Хочу, чтобы ты был рядом – днем и ночью, – выпалила она. – Но… это ведь неправильно. У меня куча дел. Неотложных и важных. И ты сам говорил, что очень занят до конца этой недели.

Пауза – как долгий порыв ветра, что дул в лицо, не давая говорить.

– И что это меняет? – помолчав, спросил Кейран. – Что мешает нам видеться вечером. Ночью. Или ты опять начнешь твердить что спать у тебя неудобно? – хмыкнул он.

В ответ она только тихо вздохнула

– А в воскресенье? Мы планировали уехать. Ты передумала?

– Да нет же! Именно потому, что хочу уехать с тобой в воскресенье я и собираюсь переделать до этого времени кучу дел, – горячо заговорила Хейз. – А ты… ты отвлекаешь меня. Я ни о чем думать не могу, кроме тебя. Сегодня, когда ты ушел, я час просидела с твоей рубашкой в руках.

– Теперь как зверь буду оставлять свои метки повсюду, чтобы ты постоянно на них натыкалась и ни о чем, кроме меня и не думала, – проговорил он.

– Это уже похоже на какой-то приворот… Ты хочешь, чтобы я превратилась в одержимую тобой?

– Хочу. А чего хочешь ты?

– Хочу, чтобы мы понимали друг друга. Чтобы не было так чертовски неловко говорить обычные вещи, как сейчас.

Они снова замолчали.

– Понятно. Значит, до воскресенья не увидимся? – заключил Кейран. – Бог мой, лучше бы ты не звонила, Хейз, – он рассмеялся коротким невеселым смешком. – У меня разом выработался условный рефлекс – не радоваться твоим редким звонкам раньше времени.

Он понимал и чувствовал, что Хейз расстроена их разговором. Понимал, что она права, а он ведет себя слишком напористо. Он же практически поселился у нее, вторгся в ее жизнь внезапно, не дав времени осознать произошедшие перемены.

Но Кейран ничего не мог с собой поделать. Она была нужна ему, каждую минуту, рядом, предельно близко, а не где-то там. Во всяком случае, он должен был знать наверняка, что окончание уходящего дня и встречу нового он проведет с ней.

Когда Хейз рассказала ему о своих планах и особенно услышав, чем она занята в субботу, Кейран снова на миг утратил способность говорить. Она даже не подозревала, каким удивительным образом наполняет его жизнь, невольно, незаметно проникая туда, куда он не пускал никого.

Он ничего не сказал, решив, что для откровений момент не самый подходящий. До субботы время еще есть, он обязательно посвятит ее.

***

Хотела я того или нет, но пришлось вынырнуть на поверхность реальности из омута эйфории, вызванной бурно развивающимися отношениями.

Я не строила из себя благоразумную леди. Не пыталась навязать ни себе, ни Кейрану лишних сомнений, не испытывала недоверия. Я принимала все, как есть. А значит – надо двигаться дальше, решая все задачи, что предлагала жизнь. Но сказать это Кейрану оказалось куда сложнее, чем я могла представить.

…Во вторник мне доставили заказанную мебель.

В среду я оценила наличие машины, объездив множество мест в поисках подходящей обстановки для дома и прочих нужных и полезных в хозяйстве вещей.

Вернувшись домой, продолжила полосу «великих свершений» и позвонила Брайану.

Он, не перебивая, выслушал мое сумбурное изложение идеи насчет магазина и что удивительно – одобрил. Сказал, что возможно стоит поговорить с Эвлинн в ближайшее время. В сезон наплыва туристов в город спрос на сувениры возрастает. Если магазин будет успешно работать в летние месяцы, то идею продажи бизнеса можно будет пересмотреть. Мой друг собирался рекомендовать меня не только как потенциального (хоть и весьма сомнительного) партнера, но и в качестве наемной силы – продавца.

События выстраивались странной цепочкой, догоняя друг друга, цепляясь и странным образом пересекаясь.

Поговорив с Брайаном о магазине, я, все еще зараженная вирусом энтузиазма, полезла на чердак и открыла коробки. Их содержимое начисто сбило меня с толку.

Одна коробка была доверху заполнена упаковочной стружкой, среди которой я обнаружила десяток изделий очень похожие на те, что продавались у Эвлинн – несколько медальонов, браслеты, витой узорчатый торквес* с наконечниками в виде двух сжатых кулаков. И снова я, кажется, узнала своеобразный авторский стиль.

Вряд ли это было еще одно ничего не значащее совпадение. И даже уже не намек, а все более четко складывающаяся формула, обозначавшая связь семьи Эвлинн с этим домом и с семьей Кейрана.

Во второй коробке лежала полинявшая матерчатая сумка, в которой оказались аккуратно сложенные детские вещи. Бледно-голубое фланелевое одеяльце, обшитое по краю белым кантом в виде переплетающихся узлов и завитушек. Пара крохотных кофточек, малюсенькие кожаные ботиночки. И «волшебный носовой платок»**, сшитый в чепчик грубоватыми неровными стежками. Кто-то мастерил эту вещицу, явно не очень хорошо владея иголкой.

Я до сумерек просидела на чердаке, строя предположения, почему эти вещи находились здесь, в доме, который столько лет пустовал и был предназначен к продаже.

Чьи это вещи? И почему хозяева так тщательно их упаковали, но не забрали с собой?

Я сложила всё на место, снова заклеила коробки и, руководствуясь внутренним сдерживающим фактором, решила пока не рассказывать о том, что нашла ни Кейрану, ни кому бы то ни было еще.

Всю пятницу я проторчала на кухне, угорая у плиты. К вечеру шесть пирогов были готовы и удались на славу.

Укладываясь спать, я чувствовала себя полной идиоткой от того, что решила изображать здравомыслие и отказалась видеться с Кейраном.

Три дня без него уже казались годами, прожитыми в разлуке.

***

…В ночь с пятницы на субботу погода изменилась.

Меня разбудили далекие всполохи грозы, и до самого рассвета я наблюдала, как стекают по стеклу струйки дождя, плавно, почти незаметно меняется оттенок неба, и ночь уступает права пасмурному утру. Птицы притихли, смолк ветер, только слышались отголоски уходящей грозы и тихий шорох мокрой листвы деревьев в саду.

Я встала рано и отправилась в душ. В коридорчике второго этажа остановилась и открыла дверь в комнату. Я не стала заходить внутрь, просто стояла у порога и смотрела.

Определенно, я не зря потратила время на этой неделе. Пустующая комната преобразилась, став уютной, особенной.

На тонких кованых карнизах над двумя окнами теперь висели бежевые полотняные шторы и тонкая, легкая, как белый туман, органза. Сквозь ткань проникал мягкий рассеянный свет. Приоткрытые окна пропускали свежий влажный воздух, напоенный запахами промытой дождем листвы и насыщенный аромат мокрой земли.

На новой кровати расстелено покрывало, белое с сине-зелено-бежевым рисунком. На полу – большой синий с белым и коричневым узором ковер-килим.

В этой светлой, наполненной особенным покоем комнате, наверное, было бы приятно засыпать и просыпаться. Но пока я не знала этого, потому что по-прежнему спала на диване внизу.

Я хотела провести первую ночь здесь вместе с Кейраном.

Кроме кровати и нескольких текстильных акцентов в спальне не было больше ничего, но почему-то именно это состояние помещения мне очень нравилось. Словно я сделала важный первый шаг, положив начало чему-то, а дальше должна двигаться уже не одна.

Приятное, трепетное, ранимое ощущение. Из тех, которые лелеют и хранят, не доверяя никому.

______

*Торквес (торк) – кельтская разновидность шейной гривны: культовое украшение из драгоценных металлов, которое носили вокруг шеи, талии, поперек груди, как браслеты.

**Волшебный носовой платок – Специальный носовой платок, который благодаря нескольким стежкам может быть превращен в чепчик для ребенка, а распоров стежки, обратно в носовой платок, и сохранен в качестве семейной реликвии.

Глава 28

Глава 28

Ночь, тишина и одиночество не самые лучшие компаньоны, особенно когда некуда деться от себя самого, и мысли в голове галдят наперебой, не давая покоя.

Кейран принял душ на первом этаже лофта. Из ванной медленно прошел к лестнице, ведущей на второй уровень, где находилась спальня, честно намереваясь улечься спать. По дороге прихватил лежащий на кофейном столике айфон. Чистый пол поскрипывал под босыми ступнями, и этот звук был единственным, что нарушало тишину.

Два раза в неделю лофт убирала помощница по хозяйству. Она же относила и забирала вещи в химчистку и прачечную, и заполняла холодильник по мере необходимости, согласно списку, который пунктуально оставлял Кейран.

Нигде ни морщинки, ни пылинки, порядок и чистота.

Все как всегда, за исключением того, что все безвозвратно изменилось.

Это просторное, со вкусом отделанное и обставленное помещение больше не было его домом. Обиталище, перевалочный пункт, некая точка в пространстве между прошлым и будущим, но не дом.

Здесь он был один, в вакууме, как на поверхности луны и при отсутствии притяжение к чему-либо, потому что все помыслы, все чаяния и желания давно уже переместились туда, где всё было связано с Хейз.

Кейран поднялся по лестнице, задумчиво посмотрел на кровать и уселся поверх аккуратно застеленного покрывала. Водя рукой по влажным после душа волосам, долго смотрел на айфон.

Позвонить ей, несмотря на поздний час?

Или просто взять и поехать?

Позавчера он, кажется, напугал ее своим ночным звонком, но так и не удосужился ничего объяснить.

…Двумя днями раньше Кейран, разочарованный разговором с Хейз, весь вечер и половину ночи просидел у компьютера в стерильной тишине своего лофта, отбирая отснятые материалы для отправки Лоре в издательство. На следующий день ушел на работу невыспавшийся, измотанный, и еще более хмурый, чем обычно.

Днем Лора позвонила ему и сказала, что он совсем заработался, раз посылает пустые файлы.

Кейран не стал спорить и оправдываться, решив, что произошла какая-то ошибка при копировании и пересылке. Еще дважды он повторял попытку и дважды снимки словно испарялись в виртуальном пространстве по дороге к получателю.

После третьей неудачи Лора вспылила и отчитала его, как неразумного мальчишку. А он не мог ничего возразить, настолько абсурдной и несвоевременной была ситуация.

– Кейран, дорогой, у тебя какие-то проблемы с элементарным навыком пользования электронной почтой? – не скрывала раздражения директор издательства. – Знаешь, а привези-ка мне все сам. Вместе все посмотрим и отберем. Жду в издательстве в пятницу вечером. Специально задержусь на работе ради тебя хоть до утра.

– Пятница отпадает, – машинально возразил молодой человек. – У нас до субботы натурные съемки и все расписано до…

– Время, в отличие от моего терпения, ограничено. Не у тебя одного все расписано, – холодно прервала его Лора. – Не думаешь же ты, что я тут сижу, поплевываю в потолок и только указания раздаю.

Негодование, ледяное и тяжелое, как айсберг, начало движение в океане его эмоций.

За все время их сотрудничества ничего подобного не случалось. С ним вообще никогда ничего подобного не случалось. Кейран с маниакальной дотошностью относился к своей профессии и ведению дел, никогда и ничего не забывал, не терял и не путал.

До некоторых пор его доверенной помощницей была Шона. Единственное, где Кейран всегда царствовал всецело и безраздельно – это именно в том, что касалось хранения и классификации отснятых материалов. Сюда он не допускал никого. Камеру всегда держал при себе, заполненные карты памяти при смене на чистые тут же прятал, и все аккуратно хранил в маленьком домашнем сейфе. Забрав карты памяти с фотосетами из ячейки банка, Кейран дома первым делом убедился, что с материалами ничего не случилось. Для журнала снимки отбирал долго и тщательно и прекрасно видел, что отправляет.

– Как хочешь, но в понедельник материал должен быть у меня, – отрезала Лора. – Не знаю, что там у вас происходит – запарка, накладки или еще что, мне это не интересно. Я регулярно созваниваюсь с тобой и Морин, вы в один голос твердите, что у вас все расчудесно. А мне откуда это знать? Только с ваших слов! Я бы сама приехала с ревизией, но ваш проект у меня не единственный, хоть и один из самых перспективных.

Кейран отмалчивался, решив не сотрясать воздух лишними формальными оправданиями и обещаниями. Наконец, Лора сделала паузу и заговорила вновь, заметно снизив тон.

– Ты же знаешь нашу «кухню», Кейран. Знаешь, что сроки для меня – это кандалы. И я, черт побери, завишу от кучи необязательного народа, который почесаться не может, чтобы сделать свое дело вовремя и как следует. И вас таких – легион.

– Понимаю, Лора, извини, – сдержанно отозвался фотограф. – Я разберусь и все исправлю.

– Разбирайся. Исправляй. Только очень-очень быстро, – уже совершенно спокойно отозвалась Лора. – Пытайся воспользоваться почтой снова. Может, что-то в настройках сбивается, и сообщения от тебя попадают в спам. Шли на другой мой персональный электронный адрес. Но если снова ничего не получится, жду тебя лично с целой охапкой материалов. Понедельник – это предельный срок, мистер Уолш, слышите?

Несмотря на четко фиксированную привычку держать все под контролем, Кейран никогда не пренебрегал тем, что контролю не поддавалось. Наоборот, относился к подобным вещам с повышенным вниманием. Кроме абсурдных моментов, вызывающих откровенное пренебрежение. Например, всякого рода странности и «чудеса», в которые верили его мать и бабушка. Но сейчас он был близок к тому, чтобы поверить в Матрицу, потому что происходящее с пересылаемыми по электронной почте материалами можно было объяснить только коварными происками неуловимого и невидимого «агента Смита».

Кейран не удивился, когда и на другой е-mail материалы снова не дошли.

После разговора с Лорой он сразу позвонил Хейз. Нажимая кнопку быстрого вызова и ожидая ответа, стиснул зубы.

– Наш уговор о совместной поездке в силе? Ты не передумала? – быстро сказал он, едва услышав голос Хейз.

– Кейран, милый, что случилось? – настороженно отозвалась девушка.

– Все в порядке, родная, – как можно более мягко ответил он, поняв, что растревожил ее.

– Почему ты снова спрашиваешь? Я же сказала – не передумала. И не передумаю. Хочу уехать с тобой. Я скучаю, ужасно…

– Do focail mil…*– проговорил он тихо и с явным облегчением. – Будь готова к воскресенью. Я все устрою и сообщу детали.

Кейран забронировал два билета в Столицу и номер в отеле и сразу же арендовал машину, которую должны будут оставить для него на стоянке в аэропорту.

Менять свои планы из-за нелепого недоразумения он не намерен.

Тишина в лофте стала плотной, словно войлок. Мысли совершенно распоясались, заставляя возвращаться туда, где он не видел уже смысла бывать.

…Кейран учился в столичном колледже, когда у него случились первые серьезные отношения с девушкой. Трудно сказать, была ли это та самая незабываемая первая любовь, но юноша думал о подруге днями и ночами напролет, почти потеряв голову. Почти, но все же не потерял. Со свойственными ему с детства здравомыслием и сдержанностью, Кейран продолжал отлично учиться, работал на двух работах и часто мотался в родной город, навещая деда.

Он расстались, когда он разочаровал подругу, твердо заявив, что не собирается оставаться в Столице и строить свою карьеру именно там.

Все его последующие отношения длились подолгу, но вели в никуда. Всё словно само собой сходило на нет, исчерпав ресурс того, что может держать людей вместе.

С Шоной Кейран всерьез задумывался о будущем, несмотря на очевидное расхождение в их проектах совместного «воздушного замка», но со временем начал понимать, что различие это довольно существенно и мириться с ним все сложней.

Теперь в его жизни была Хейз, и он всем своим недоверчивым, упрямым и въедливым существом, ощутил разницу от испытанного прежде и сейчас.

Хейз возникла посреди ровного пути. Ослепила, как солнечный свет, внезапно упавший с высоты. Сразила наповал, приняла, согрела, ответила взаимностью, подтвердив полное совпадение их тел и желаний.

Его затянуло в чувства к этой девушке с пугающей силой, которой он не хотел сопротивляться. И если это состояние сравнивать с погружением в омут, то он готов был нырнуть до самого дна и научиться жить, не дыша. И ему казалось, что если Хейз в чем-то и сомневалась, то успешно преодолевала свои колебания, двигаясь вместе с ним, доверяя ему. Кейран чувствовал это в ней.

Но Хейз вдруг словно насторожилась и отступила, решив придержать его на расстоянии. Вряд ли это означало, что она хотела бы прекратить их отношения. Возможно, просто ей было нужно двигаться в более спокойном, даже предсказуемом ритме.

Но вот он с ней так не мог. Её он чувствовал иначе и проявлял свои чувства иначе. Порой очень неожиданно для себя самого.

Уязвленный бессмысленной, с его точки зрения, разлукой с девушкой, Кейран, в приступе мазохизма, сделал «математический» срез с их отношений. Получилось, что если верить в алгоритм, который сложился из его предыдущего опыта, то им с Хейз было отведено два-три года.

Вывод лишил равновесия, напугал, вызвав злость на самого себя. И заставил задуматься – что он должен сделать, чтобы его будущее с Хейз не встало в ряд логической цепочки отношений, закончившихся пресыщением, охлаждением и равнодушным расставанием.

Он привык к тому, что поступал всегда осмысленно, не пугаясь ошибок, не питая иллюзий, и с детства твердо уяснив, что обстоятельства совсем неохотно прогибаются под нашу волю. С Хейз все было не так, здесь им руководил не рассудок, а сердце. Но при этом разум ни в коей мере не вступал в противоречия с порывами души, здесь как раз наблюдалась полная гармония.

Он должен сделать эту женщину счастливой, удержать ее, и он предпримет для этого все. Для начала перестанет искрить и с пониманием отнесется к ее пожеланию не видеться эти дни. Все равно осталось потерпеть совсем немного.

Кейран снова посмотрел на айфон, и выпустил его из руки, перестав неистово сжимать ни в чем не повинное, бездушное средство связи. Лег на кровать прямо поверх покрывала, закрыл глаза и скоро задремал.

Проснулся на рассвете, когда снаружи бушевала гроза. Ливень стучал по крыше, потоки воды с шумом неслись по водостоку.

Кейран поднялся, чувствуя себя уверенным и спокойным. Под стихающие раскаты грома и отдаленные вспышки молний уходящей грозы привел себя в порядок, неспешно и аккуратно собрал все необходимое и покинул лофт.

***

Два дня беспокойство терзало, как зубная боль, то немного затухая, то вновь разгораясь.

Позавчерашний ночной звонок Кейрана напугал меня. Его непохожий сам на себя голос, звучал тревожно, напряженно и словно… умоляюще. Даже одна из этих его фраз, произнесенная на родном языке, не согрела, как обычно, а стала порывом холодного ветра, пробравшим до костей. На мой вопрос, не случилось ли чего, Кейран ответил отрицательно. Он заговорил о поездке так, будто от нее зависело очень многое.

С моих губ едва не сорвалось «Приезжай!», но я промолчала, упрямая в решении создать условное расстояние между нами и выдержать сроки его действия. И теперь терзалась сожалением. Ведь на самом деле хотелось не границы обозначать, а быть нужной, единственной. Всегда, везде. «В горе и радости». Даже если мы не женаты и не живем вместе.

Я была занята всю неделю – реальными делами и бесконечными раздумьями – и чувствовала себя бобрихой, которая без остановки грызет бревнышки и громоздит плотину. И «бревнышки» эти вовсе не были моими сомнениями, нет, с ними я уже покончила. Что-то происходило, менялось. И я начала понимать, что, решая повседневные дела, устраивая свой быт, инстинктивно возвожу некую защиту, но не от чувств к Кейрану, не от происходящих перемен.

Я готовилась к чему-то, пытаясь оградить мой мир от того, что приближалось и намеревалось вмешаться.

***

…К двенадцати часам пришла Уна. Вместе мы погрузили пироги в машину и отправились в пансион (определение «дом престарелых» мне не по душе).

От моего дома до старого поместья, на территории которого в большом двухэтажном особняке располагался пансион для пожилых, вся дорога заняла пятнадцать минут. Я рулила неторопливо, опасаясь повредить плоды своего пекарского таланта, занявшие все заднее сиденье «тойоты». На поворотах Уна поворачивалась и, перегнувшись через спинку, придерживала руками и без того закрепленные ремнями безопасности картонные коробки с упакованными в них формами с пирогами.

С задачей мы справились и довезли все в целости и сохранности.

Перед въездом непосредственно на территорию пансиона, я притормозила и выглянула в открытое боковое окно.

Среди подавляющего большинства консервативных строений, традиционно отделанных в наших местах желто-серым гранитом и плитняком, здание, в котором располагался пансион, производило более «облегченное» впечатление.

Расположенное на холме, в окружении вязов и дубов, белая классическая постройка конца позапрошлого века, была явно недавно отремонтирована. Стены оштукатурены и покрашены, серая черепичная крыша еще не успела выцвести и поблекнуть. Колонны у главного входа величественно возвышались до второго этажа, являясь опорами большой прямоугольной террасы, окруженной прочной каменной балюстрадой.

Вокруг пансиона – обустроенная, чистая территория с ухоженными газонами, рядами постриженных кустарников, множеством цветников, клумб, дорожек и скамеек.

Уна, которая уже бывала здесь и отлично ориентировалась, показала, где можно припарковать машину, чтобы не таскать пироги через парадную дверь.

– Надо проехать по основной подъездной аллее и свернуть направо, а потом за угол усадьбы. Там метров пятьдесят до дверей служебных помещений, – сказала девушка. – И стоянка, на которой персонал оставляет свои машины.

Площадка для машин персонала оказалась небольшой и почти полностью заставленной, но мы нашли местечко и приткнули «тойоту». Подхватив одну коробку с пирогами, я следом за Уной вошла в двери служебного входа, где попала прямо в руки миссис Барри. Я с кем-то знакомилась, автоматически отвечала на вопросы и меня при этом куда-то настойчиво направляли. В результате перемещений под энергичные распоряжения Фионы, я оказалась в просторном, украшенном цветами эркере с большими окнами, где были накрыты столы.

Начав немного соображать, я осмотрелась.

Очень чисто, светло, уютно. Красивый, спокойный интерьер. Добротная мебель, многочисленные столики, этажерки, диванчики и кресла вдоль стен. Эркер являлся продолжением холла первого этажа, отделенный от него широкими раздвижными дверями, и выходил на крытую террасу, украшенную по периметру гирляндой из разноцветных лампочек.

Вокруг суетились люди, перемещались, переговаривались, накрывали столы. Перетаскав вместе с Уной все пироги, мы подошли к группе людей, среди которых была миссис Барри и три женщины, одетые в форму медперсонала. Я чувствовала себя слегка растерянной, неготовой плавно влиться в процесс и в непринужденную беседу.

– Хейз! – воскликнула Фиона, дружески похлопав меня по руке. – Я рада, что вы к нам присоединились. Я уже рассказала о ваших пирогах. Все горят желанием их попробовать.

– Ой, думаю, вы переоцениваете мой талант кулинара, – пробормотала я.

– Не скромничайте, – не снижая тона, отозвалась Фиона. – Мы устраиваем эти вечера не первый год, и у нас тут как-то сама собой сложилась традиция проведения своеобразного дружеского конкурса лучших блюд. Ваша выпечка наверняка займет высокое место в неофициальном рейтинге.

– Кхм… не знаю, что и сказать, – растерянно отозвалась я.

– Ничего и не надо говорить. Просто наблюдайте, как ваш кулинарный успех будут нахваливать другие. Здесь собрались люди, которые умеют ценить радости жизни, уж поверьте.

В ответ я машинально изобразила вежливую улыбку, чувствуя себя едва ли не степфордской женой.

Неужели и в самом деле можно начать волноваться о том, какое место займет твой пудинг среди прочих запеканок, пирогов и салатов? Или здесь в пригороде действительно больше нечем заняться?

Стремясь отвлечься от удручающих мыслей, я попыталась вникнуть в суть проведения сегодняшнего мероприятия. Видимо, это была своеобразная трактовка традиционного июньского праздника**, хотя и отмечался он не в понедельник. В целом же все очень походило на провинциальную вечеринку участников какого-нибудь местного клуба по интересам. Например, «Общества N-ских любителей запеканок и пирогов».

Самое забавное, что теперь и я принадлежала к их числу.

Я помогала расставлять блюда с угощениями и одноразовую посуду на столах и не заметила, как холл стал заполняться. Пожилые люди приходили и рассаживались на стульях и диванчиках, расставленных у стен. Кто-то был вполне бодр, некоторые перемещались в инвалидных креслах, а часть и инвалидные кресла не могли двигать сами, их прикатывали и оставляли у стены.

Пока холл не заполнился, я почти забыла, что нахожусь в месте, где люди по сути дела, доживают свой век. В этих стенах жили больше воспоминаниями, а не надеждами и мечтами. Здесь царила старость, главенствовало прошлое, им подчинялось настоящее, а будущее было печальным и предсказуемым.

Несмотря на прекрасные условия, чистоту, комфорт, удобства и заботу все это совсем невесело. Оказывались здесь по разным причинам, но в любом случае это отнюдь не то, что я желала бы для себя и для тех, кого люблю.

Задумавшись, я не заметила, как холл и эркер заполнились людьми. Пожилых обитателей было десятка два или около того, остальные, видимо, персонал и гости.

Зажглись гирлянды лампочек, хотя на улице было еще совсем светло, из невидимых динамиков полилась негромкая музыка. Выбор мне понравился – Синатра, Мартин, инструментальные композиции, среди которых звучали фольклорные и современные аранжировки старых хитов.