Текст книги "Там, где холод и ветер (СИ)"

Автор книги: Ирина Северная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

Постепенно присутствующие стали собираться в группы, пробовать угощение, разговаривать, даже танцевать, или выходили посидеть на террасу.

Я чувствовала себя здесь наблюдателем, не участником. Постояв немного в сторонке, и убедившись, что мои пироги, в самом деле, пришлись к столу, стала подумывать о том, чтобы незаметно удалиться. Но прежде следовало уточнить, какое участие потребуется еще от гостей, в том числе и от меня. Скорее всего, надо будет помочь с уборкой. Я собралась уже тихонько подобраться к Уне и расспросить ее, но мое внимание привлек один их обитателей этого дома.

Пожилой мужчина, одетый в клетчатую фланелевую рубашку и вылинявшие до белесой голубизны джинсы, сидел в инвалидном кресле у стены справа, и так же, как я, отстраненно наблюдал за происходящим. У него были совершенно седые, отливающие серебром, длинные волосы собраны в аккуратный хвост. Лицо, наверное, когда-то было очень красивым, черты и сейчас сохранили четкость и благородство – крупный прямой нос, выразительный рот, высокие скулы. И разрез глаз, неуловимо напомнивший мне кого-то.

Судя по ширине плеч, отнюдь не согбенных, и по длине ног, старик был высоким, статным мужчиной. В нем не было заметно дряхлости, немощи, а наличие кресла вызывало ощущение несоответствия. Некоторая небрежность позы, то, как старик опирался в подлокотники, чуть склонившись вперед, говорила скорее о том, что он просто присел в кресло, за неимением других посадочных мест.

Мужчина держал в руке чем-то наполненный пластиковый стакан, но ничего не ел. К нему то и дело подходили, заговаривали, что-то спрашивали. Старик казался немногословным, отвечал либо короткой фразой, либо реагируя просто кивком головы или сдержанной, но искренней улыбкой, которая больше выражалась глазами, чем движением губ.

Подчиняясь неясному импульсу, я подошла к столу, положила на картонную тарелку кусочек своего пирога с вишней и шоколадной крошкой и направилась в мужчине в инвалидном кресле.

– Не хотите попробовать? – проговорила я, подойдя к старику. И протянула ему тарелку.

Он внимательно посмотрел на меня, чуть пошевелив густыми белыми бровями, потом перевел взгляд на тарелку.

– Ваше изделие? – спросил он низким голосом, почти басом, звучавшим негромко, но четко даже на фоне музыки и всеобщего галдежа.

– Да, мое… – неуверенно ответила я, не понимая, с чего вдруг пристаю к этому спокойно сидевшему пожилому человеку, которому наверняка уже десяток раз предлагали что-то отведать с ломящихся яствами столов. А тут я со своими пирогами.

Старик поставил недопитый стакан на небольшой столик у стены, протянул руку и взял у меня тарелку. Я смотрела, как он аккуратно отделил пластиковой вилкой кусочек выпечки и отправил его в рот. Неторопливо и красиво прожевал, глядя куда-то перед собой, потом перевел взгляд на меня.

– А ведь вкусно, – заявил он, одобрительно качнув головой.

– Бабушкин рецепт, – сказала я, словно что-то пытаясь объяснить. Или оправдаться.

– Но пекли-то вы, – заметил мужчина.

Он внимательно посмотрел на меня и снова его взгляд показался мне странно знакомым.

– Тех леди, – старик кивнул головой в толпу, – я уже знаю, а вас вижу здесь впервые.

Он осторожно опустил руку с тарелкой себе на колено и поморщился. Приглядевшись, я заметила припухшие суставы пальцев его крупных рук.

– Я здесь впервые. Только недавно переехала в N. Вот, предложили поучаствовать, – я указала на тарелку с пирогом.

Старик окинул меня взглядом с головы до ног, сдержанно улыбнулся.

– Что ж, не посрамили бабушкин рецепт. Не припомню, чтобы мне доводилось отведать таких же вкусных пирогов. И вишня, видно, свежая. Только вот откуда? Не сезон ведь еще для местной ягоды.

– Вишня из магазина. Привозная, – ответила я, отмечая, что мне нравится беседовать с этим стариком. – Сейчас можно купить что угодно и когда угодно. Папайя и клюква на прилавках круглый год соседствуют.

– М-да, я как-то поотстал от жизни, – ухмыльнулся мужчина, ковыряя пирог кончиком вилки. – Давным-давно уже не хожу по магазинам, подзабыл. А откуда вы приехали? – сменил он тему.

– Из города. Жила в самом центре.

Мой собеседник удивленно вскинул брови.

– Что же заставило молодую женщину променять городской комфорт на сомнительные прелести загородной жизни? – поинтересовался он.

– Так уж получилось, – пожала я плечами.

– Ну и как, нравится в N?

– Если честно, то да. Очень нравится. И я не жалею, что пришлось переехать, – добавила я зачем-то.

– Ясно. – Старик снова отделил кусочек пирога, неспешно отправил в рот, прожевал. – А как вас зовут, юная леди? – спросил он.

Когда он задавал мне вопрос, на его лице внезапно отразилось удивление. Густые брови выразительно приподнялись, а взгляд устремился куда-то мне за спину.

Я хотела инстинктивно оглянуться, когда мне на плечо решительно легла сильная рука.

– Её зовут Хейз, – раздался голос Кейрана. – Привет, дед. Познакомься, это Хейз, – повторил он, притягивая меня к себе и быстро целуя в щеку.

Я оторопело молчала, вертя головой и глядя то на старика, то на Кейрана.

– Хейз, это мой дед – Джек Уолш, – представил он пожилого мужчину.

Я автоматически протянула руку, чувствуя ответное пожатие сухой и горячей ладони старика. И только сейчас поняла, что внук с дедом очень похожи, но находятся в разных временных пластах своего сходства. Одинаково резковатые черты лица, у одного чуть искаженные морщинками. Пронзительный взгляд – у внука глубокий океанический, у деда светло-голубой – который временами становился глубоким и неподвижным, буквально приковывая к себе. Та же линия прямых, широких плеч. И схожий низкий, бархатистый тембр голоса.

Я, наверное, была удивлена, но эта эмоция быстро потонула в море тепла, которое ощущалось от долгожданной близости Кейрана. Я и не понимала до сих пор, что не просто соскучилась. Я изнемогала без него.

Из динамиков тихонько лилась вечная и нестареющая Nature Boy. Волшебный голос Нэт Кинг Коула напевал о мужественном, странном, наделенном особой силой парне.

«И однажды, одним волшебным днём,

Он проходил по моему пути»…

***

Кейран припарковал «лексус», как обычно, не заезжая на территорию пансиона, и стремительно проследовал до главного входа по центральной аллее, шурша гравием.

Её он увидел сразу, как только вошел в многолюдный холл.

Хейз стояла спиной к нему, одетая в темно синие джинсы и белую приталенную рубашка с вышивкой, красиво обрисовывавшую женственные линии ее тела. Свободно заплетенная, толстая коса, лежала на спине до самого соблазнительного изгиба, где поясница переходила в упругие округлости.

Сердце Кейрана подпрыгнуло в груди и зачастило, подгоняя быстрее подойти к ней, прикоснуться и больше не выпускать из рук.

Направляясь к Хейз, увидел, что девушка беседует с его дедом. И не удивился, наоборот, испытал нечто вроде облегчения.

Два человека, самых важных в его жизни. Здесь и сейчас. А значит, все правильно.

– Её зовут Хейз, – сказал Кейран, услышав, что дед спрашивает имя его девушки.

Он положил руку ей на плечо, потом скользнул ладонью по спине до талии, притянул к себе.

– Привет, дед. Познакомься, это Хейз, – снова повторил он и коснулся губами ее теплой и нежной щеки.

«Она моя», – красноречиво демонстрировали жест и поцелуй. Кейран открыто посмотрел в глаза деду.

Неподдельное удивление во взгляде Джека Уошла сменилось пониманием и одобрением, а где-то в самой глубине голубых глаз промелькнула искорка веселья. В привычной «рамочке» ироничного прищура.

Хейз дернулась в руках Кейрана, заворочалась, стремясь мягко отстраниться. Но он не отпустил ее, продолжая удерживать рядом. Она повернула к нему лицо, на котором можно было прочитать не заданные вопросы. Но она ничего не спросила, лишь улыбнулась. Взгляд Хейз излучал искреннее тепло, когда она протянула руку Джеку, ладошка утонула в поврежденной артритом ручище.

– Хейз, это мой дед – Джек Уолш, – представил Кейран.

– Мне очень приятно познакомиться, – искренне отозвалась она.

– Вы, ребята, сегодня точно устроили мне персональный праздник, – заметил Джек, осторожно пожимая руку Хейз. Удерживая на коленях тарелку с недоеденным пирогом, он не без усилия поднял вторую руку и накрыл ею запястье девушки.

– Фантастические пироги, визит внука и новая знакомая, прекрасная, как добрая фея – да сегодня в этой богадельне просто день чудес, – заявил дед, улыбаясь.

Тут старшего Уолша словно осенило. Белые брови снова выразительно взметнулись вверх.

– Погодите-ка, а вы, Хейз, не та ли самая, кто въехал в наш старый коттедж? – напрямую поинтересовался Джек, одновременно с интересом наблюдая за выражением лица внука.

Кейран остался невозмутим. Девушка, коротко взглянув на молодого человека, и, не заметив возражений с его стороны, ответила:

– Верно. Я – та самая.

Что-то, очень похожее на внезапное понимание снова мелькнуло на лице старшего Уолша, следом, как рябь по воде, проскользнуло нечто нечитаемое. Лицо старика застыло, жили только глаза, взгляд которых переходил от внука в женщине, которую тот держал так, словно никаким силам не собирался позволить лишить его права быть с ней рядом.

Джек Уолш глубоко вздохнул, расслабился, будто смиряясь. Если и оставалось что-то на этом свете, чему он мог еще удивляться, то все, что произошло сейчас, было последним. Больше уже нет ничего, что способно его поразить. Но имелись вопросы, ответы на которые он не мог получить, как ни пытался.

_____

*Do focail mil…(ирл.) – «Слова твои мёд…»

**Июньский праздник – традиционный день, отмечается в первый понедельник июня.

Глава 29

Глава 29

Джек Уолш был воплощением ироничной величавости и необыкновенного достоинства, отражавшихся в каждом жесте, позе или взгляде этого немолодого человека.

Чем больше я наблюдала за ним, тем больше видела сходство с внуком и тем сильнее проникалась ими обоими.

Мы с Кейраном ушли, когда наступающий вечер обозначился на затянутом облаками небосводе едва заметным розовато-фиолетовым свечением.

Недолгая поездка до моего дома прошла в молчании.

Кейран рулил одной рукой, другой крепко держа мою ладонь. То и дело посматривал на меня, оглаживая почти осязаемым жаром тревожного взгляда. А я сидела, как натянутая струна, уставившись в окно, и боролась с глупыми сентиментальными слезами, грозившими брызнуть из глаз, и из-за этого не решалась повернуться к Кейрану. Эмоции, наложившиеся на усталость и неразбериху последних дней, заставляли практически задыхаться.

Вот посмотрю сейчас на сидящего рядом мужчину, прочту в потемневших глазах беспокойство и невысказанные вопросы и непременно разревусь. Буду лить слезы о себе, о нем, о том, что увидела и узнала сегодня. И о красивом и сильном духом, пожилом человеке, которого мы оставили в белом доме на зеленом холме.

***

Кейран ни за что не отпустил бы от себя Хейз. Но девушка мягко высвободилась из его объятий, и ему показалось, что она ускользает, отдаляется. Ощущение было настолько болезненным, что Кейран коршуном следил за тем, как она непринужденно общалась со всеми, суетилась, помогая раздавать угощения, собирала использованные тарелки, разливала напитки. Она улыбалась, казалась непринужденной, но избегала смотреть на Кейрана.

Пока тот ревностно наблюдал за Хейз, старший Уолш в это время зорко следил за внуком.

Наконец, Хейз снова подошла к ним. Встала рядом, коснулась кончиками пальцев опущенной руки Кейрана, нежно погладила, усмиряя, успокаивая. Он на миг прикрыл глаза от облегчения, стиснул зубы, подавляя нетерпение, тихо выдохнул. И поймал пристальный взгляд деда.

На улице сгущались мутноватые из-за влажности сумерки. Сквозь все еще плотные, но уже не мрачно-грозовые облака пробивалось вечернее зарево.

– Проводите-ка меня до опочивальни, детки, – сказал Джек. – Своим присутствием я это мероприятие почтил, хватит, пора уединиться.

Кейран деликатно пристроился сбоку инвалидного кресла, ненавязчиво помогая деду, которому было явно тяжело толкать колеса поврежденными болезнью руками.

– Вообще-то, на втором этаже спокойней, вид из окна получше и соседи поживее, – комментировал старший Уолш, ловко заезжая в свою комнату, расположенную в конце коридора первого этажа, – но правила нашей богадельни не позволяют размещать там неходячих. Несмотря на наличие в здании лифта, которым колясочники вполне могли бы пользоваться.

Он не жаловался, он просто говорил, рассказывал, как обстоят дела, сухо констатируя факты, словно скучающий экскурсовод.

Комната, в которой обитал старший Уолш, была просторной и вполне уютной, с высокими потолками, хорошей мебелью, современным телевизором с плоским экраном. На громоздком комоде стояла включенная сейчас компактная аудиосистема, из динамиков которой тихо раздавалась музыка. Из всех предметов обстановки в комнате особенно выделялось огромное кожаное кресло с потертым изголовьем. Этот бегемотообразный монстр попал сюда словно из другой жизни.

– Поскольку и я отношусь к «мешкам с костями», то мое место здесь. Поближе к земле, – иронично заключил Джек.

Говоря это, он стал подниматься с инвалидного кресла, явно превозмогая боль, когда опирался руками о подлокотники, и буквально вытаскивая свое большое тело. Когда Джек выпрямился, Хейз оторопела, чуть ли не открыв рот. Старший Уолш был крупным мужчиной, выше внука и шире в плечах. Настоящий гигант. Со своими серебряными волосами, убранными в длинный хвост на затылке, он напоминал легендарного старца – воина, ушедшего на покой, но не сломленного старостью и болезнью.

Кейран едва сдержал улыбку, наблюдая, как его девушка задрала голову, глядя на деда, возвышавшегося посреди комнаты. Старший Уолш снисходительно хмыкнул.

Кейран спокойно подошел к Джеку и, придерживая его под локоть, помог переместиться к кожаному креслу и усесться в него. Тот с облегчением перевел дух, устраиваясь удобнее. Потом жестом попросил Хейз подойти ближе, подался чуть вперед, когда она приблизилась.

– Знаешь, что я тебе скажу, Хейз. Из всего корма, что здесь нагрузили на столы эти заботливые кумушки, твои пироги не только вкусные. Они – настоящая еда.

– А всё остальное разве не настоящее? – поинтересовалась она.

Джек поморщился.

– Пресные пудинги и салаты, которые и жевать-то не надо? Конечно, не настоящие. Это эквивалент физраствору, который через трубочку подают.

Джек протянул руку и взял ладошку Хейз. Кейран знал, что прикосновение руки деда всегда было горячим, сухим и надежным. По лицу Хейз он понял, что и она так же ощущает это.

Кейран едва совладал с острой потребностью обнять девушку, стиснуть в объятиях так, чтобы каждая частичка ее тела почувствовала его. Чтобы без слов она поняла всем своим существом, что дороже ее на свете нет, и не будет никого.

Это больше, чем признание. Это то, что он чувствовал, в чем нуждался, чем отныне жил.

Светлые глаза Джека, удивительно чистые и яркие для его возраста, быстро скользнули по Кейрану, безошибочно считывая состояние внука.

– Ну, ребята, спасибо. Благодаря вам вечер прошел не зря. И я рад знакомству с тобой, Хейз, – искренне сказал старший Уолш. – А теперь отправляйтесь-ка отсюда по своим делам.

– Да, дед, мы пойдем, – отозвался Кейран.

– Я тоже рада познакомиться с вами, Джек, – сказала Хейз. – Пойду, спрошу, не нужна ли моя помощь.

– Я задержусь здесь на пару минут, – Кейран тронул девушку за плечо. – Найду тебя в холле.

Она кивнула, улыбнулась им обоим и выскользнула из комнаты. Красиво заплетенная коса, качнулась, скользнула по её спине, выделяясь на фоне белой рубашки и останавливая на себе взгляд обоих мужчин.

Когда дверь за Хейз закрылась, Джек посмотрел на внука.

– Думаешь, стану что-то говорить? Или спрашивать? – обратился Уолш старший к Кейрану.

Тот коротко пожал плечами.

– Говори, отчего нет. И спрашивай, – бросил он.

– Скажу только одно – не чуди, мальчик мой. Знаю я тебя. Чуть что напряжет, ты сразу впадаешь в глубокую задумчивость. Не накручивай лишнего, не усложняй. Когда все просто и ясно, то оно так и есть. Недоверие к очевидному – твой худший из недостатков.

Кейран смотрел на деда и слушал его внимательно и чувствовал себя новорожденным, не умеющим сомневаться, не способным ничего скрывать или усложнять. Потому что в его мире на этот самый момент всё на самом деле просто, ясно и очевидно.

– А я ничего и не собираюсь накручивать, – признался Кейран.

– И правильно, – назидательно сказал Джек, указывая на внука пальцем. – А девушка…

Он не закончил фразу, задумался, опуская глаза.

– А грозился сказать «только одно», – хмыкнул Кейран. – Не понравилась она тебе? – тихо спросил он.

– В том-то и дело, что понравилась. Даже слишком. Как-то сразу и однозначно. И ведь не только красотой.

– Недоверие и твой враг, а дед?

– Но не в этот раз. Есть что-то в твоей Хейз, это точно.

– Что-то, что должно вызывать недоверие?

– Наоборот, – Уолш старший прищурился, посмотрев в окно. – если угодно, можешь счесть за старческий бред то, что я скажу, могу и ошибаться, но, кажется, она из тех женщин, которые хранят «твой сон походный…»

– Что? – не понял Кейран.

– «Сон Диармайда»* не читал? – вскинул бровь Джек.

– Не читал, но кто такой – в курсе, – в тон деду отозвался внук, зеркально повторяя мимику старшего родственника. – Тот еще был удалец.

– «К нам зачурана дорога —

Кильте* оберег оставил

(не умрешь ты – спи беспечно,

не уснешь ты вечным сном)», – процитировал дед. – Вот рядом с такой, как Хейз сон точно будет беспечным.

Джек, морщась, потер руку, лежащую на колене, и спросил уже совсем другим тоном:

– Кстати, у нее с головой-то все в порядке? С чего бы молодая женщина решила вдруг из хорошей городской квартиры переехать в старый домишко?

– Не приходило в голову копаться в причинах, – отозвался Кейран. – Она говорила, что это ее обдуманное решение.

– Да и ладно. Хотя все равно чудно. Ну, иди уже, не заставляй ждать свою русалку. Спасибо, что выкроил время и пришел. Подозреваю, что явился ты не столько из-за меня, сколько из-за своей красавицы. Но не подумай, что осуждаю. Наоборот, рад за тебя.

Кейран обнял деда и вышел, кивнув на прощание.

Джек отвернулся к окну, не желая смотреть, как за внуком закроется дверь.

Над кроной вяза, росшего неподалеку, кружили птицы. Они метались в воздухе, не издавая ни звука, как сгустки темноты. Траектория их хаотичного полета была словно ограничена невидимым барьером – они то опускались ниже, то взмывали вверх, то снова резко снижались. Не садясь на ветки, не поднимаясь выше в небеса, не приближаясь, и не улетая, птицы двигались в пределах каких-то неведомых границ.

Джек Уолш задумчиво наблюдал за ними, застыв в кресле, как изваяние. И взгляд его зорко следил за рваными резкими перемещениями огромных черных ворон.

***

В этой комнате была частичка самой Хейз.

Светлая, чистая, настоящая, ничего лишнего, наносного. Наметанным, привыкшим подмечать детали, взглядом Кейран заметил, что кованые узоры на спинке кровати частично повторяли орнамент на стенах, и в то же время словно бы напоминали сложные переплетения прядей темной косы хозяйки дома.

Захотелось вдохнуть полной грудью, завалиться на полотняное покрывало, раскинув руки и просто смотреть в потолок или наблюдать, как слегка колышутся светлые шторы на окнах.

Все заботы остались за дверью, постеснявшись нарушить наполнявший комнату покой.

На этой кровати сегодня он будет любить Хейз. Любить так, чтобы она не смогла даже подумать, что в ее жизни что-то было до него или будет после. Никаких «до» и «после», только «сейчас и всегда».

Она завела его в комнату, остановилась у дверей. Повернулась к нему, заглянула в глаза с волнением, вопросительно.

– Нравится? Хотела сделать сюрприз.

– Красавица моя, – прошептал Кейран, нежно прижимая Хейз к себе, целуя ее в висок. От нее снова пахло сладкими цветами, летним полднем и теплым свежим ветром, напоенным луговыми травами.

Она уткнулась ему в шею, тихонько, с облегчением вздохнула.

– Я ни одной ночи еще здесь не спала. Тебя ждала…

Теплые губы девушки шевелились, мягко касаясь его кожи над воротничком рубашки. По спине Кейрана словно прокатила жаркая волна, свилась в спираль, заключая его в плен, опоясала желанием, таким острым, невыносимым, как отчаянная жажда жить.

– Хейз… – прошептал он, беря в ладони её лицо. – Не надо больше никаких перерывов, не придумывай ничего, не отталкивай меня, не отстраняйся. Не могу не видеться с тобой. Я не помешаю, просто буду возле тебя. Хочешь, вообще стану спать вот здесь, на этом коврике.

– Ты уже пытался как-то улечься на коврике возле дивана, – фыркнула в ответ. А он почувствовал, как она дрожит в его руках.

– И улягусь, веником не прогонишь.

– Не прогоню.

Он целовал её так, что она забыла все, кроме касания его рук и губ, звука голоса, близости сильного тела, чистого запаха, ставшего родным.

Он раздел Хейз, сбросил свою одежду, сдернул с кровати покрывало, подхватил девушку на руки и бережно опустил на прохладные простыни. Навис над ней, опираясь на руки и жадно глядя на лицо, о котором грезил во сне и наяву.

– Распусти волосы. Хочу увидеть, как ты расплетаешь косу… – хрипловатым шепотом попросил Кейран, опаляя ее приоткрытый рот касанием губ.

Он медленно отстранился, присаживаясь на край кровати. Хейз поднялась, обнаженная, ничуть не смущаясь, неторопливо, грациозно повернулась к Кейрану спиной, скрестила ноги, усаживаясь по-турецки. Изящным движением перекинула со спины на грудь толстую, длинную косу.

Кейран, затаил дыхание, слыша только шум собственной, проносившейся по венам крови. Как зачарованный наблюдал, как Хейз сидит, чуть склонив голову, как размеренно, плавно двигаются ее руки. Он скользил взглядом по изгибам нагого тела, изящным линиям спины, округлостям женственных бедер, и двум нежным, как следы от поцелуев, ямочкам над ягодицами.

Хейз подняла полурасплетенную косу, обрушивая тяжелую массу волос на спину, завела руки за голову и продолжила расплетать темные, блестящие пряди. Кейран увидел очертания приподнявшейся груди, нежные впадинки подмышек. Потоком плотного, темного шелка волосы покрыли спину, спускаясь на белые простыни.

Кейран рывком придвинулся и обхватил девушку руками. Горячие, дрожащие от нетерпения ладони легли ей на грудь. Он держал ее в объятиях, и они оба замерли, наслаждаясь близостью друг друга.

– Я люблю тебя, Хейз. Очень люблю, слышишь? Не убегай от меня, не прячься. Я ведь все равно никому тебя не отдам… – прошептал он, разворачивая ее лицом к себе.

Она вздрогнула всем телом, всхлипнула или вздохнула, приникла к нему, утыкаясь лицом ему в грудь. Сердце ее забилось чаще, сильнее словно стремясь передать из самых глубин свое особое послание.

Хейз подняла к Кейрану лицо. Глаза цвета влажной, омытой дождем листвы лавра, смотрели пристально.

– Кей, пожалуйста, не отдавай меня никому, – просто сказала она. – Потому что я тоже люблю тебя. И можешь спать на кровати. Не надо устраиваться на коврике…

***

Не помню, чтобы когда-нибудь произносила эти слова вслух.

Кажется, я не говорила их даже мужу, хотя была уверена, что чувствую к нему именно любовь. Но что бы я там ни чувствовала тогда, все было совсем не то, что я испытывала сейчас.

Кейран был в моей крови, как основная составляющая, нечто изначальное, без чего невозможно ни жить, ни чувствовать. Его признание прозвучало именно тогда, когда я была готова его услышать. Или приняла тайное ожидание за готовность. Ведь поняв, что люблю, мне необходимо было связать свое чувство с его ответным, скрепить прочно и надолго. Навсегда. Не понимаю и не люблю это слово, есть в нем некая обреченность. «Навсегда» все равно что «никогда».

Я люблю Кейрана в тех координатах реальности, в которых живу. Могу повторить это ему, себе, кому угодно. Пусть весь мир об этом знает, потому что в этом сила, необходимая мне, чтобы идти дальше. И просто жить, зная, ради чего и ради кого буду просыпаться утром.

– Только не смейся надо мной, – сказала я ему ранним утром, удобней устраиваясь в его объятиях, в которых он держал меня всю ночь, – но все совсем не просто так и не случайно. Веришь в это, хоть капельку? Скажи честно, без своих этих скользких уловок.

– Каких еще скользких уловок? – он озадаченно наморщил лоб, с удивлением взглянув на меня. – Я всегда говорю, что думаю. У меня, как у пьяницы – что на уме, то и на языке.

– Ну, да. Конечно.

– Ты скривилась. Обидеть хочешь, уличив в лицемерии? – в глазах Кейрана мелькнула искорка усмешки.

– Ни в лицемерии. Ты бываешь до жути невозмутимый. Ни одной эмоции. Я порой теряюсь, глядя на тебя.

– Не теряйся, сладкая моя, – он поцеловал меня в лоб. – Для тебя я открыт, а прочим демонстрация моей эмоциональной возбудимости ни к чему.

– Убедил, – согласилась я. – Тогда ответь на вопрос.

– Что все не просто так и не случайно? Нас двоих имеешь в виду?

– Да, но не только. Есть еще кое-что…

Не дожидаясь, пока Кейран что-то скажет, я соскочила с кровати, утянув за собой простыню, и подошла к окну. Там, за шторой, на подоконнике лежал амулет, подаренный мне Эвлинн. Некоторое время я его не носила, храня в шкатулке. А вчера днем вытащила и положила сюда, сама не зная зачем.

– Вот, смотри, – я забралась на кровать, встала на коленки и протянула подвеску Кейрану.

Он взял амулет, держа его за шнурок, поднес к глазам, какое-то время рассматривал, хмуря темные брови, а я молчала, наблюдая за ним.

Он все понял довольно быстро. Взгляд его медленно переместился от подвески на стену, прослеживая полосу орнамента под потолком. Кейран задрал голову, глядя на спинку кровати.

– Не могу не замечать мелочи, фиксируюсь на них, как собака на запахах, – прокомментировал он и заключил: – Не заметить сходство орнаментов просто невозможно.

Кейран сел на постели, обвел глазами комнату еще раз, снова посмотрел на амулет.

– Откуда он у тебя?

– Подарила одна замечательная женщина, знакомая Брайана.

При упоминании имени моего друга лицо Кейрана застыло. Я сделала вид, что ничего не заметила и вкратце рассказала историю посещения магазинчика сувениров и то, как амулет подтолкнул меня к решению купить дом.

– Так ты веришь в случайные неслучайности? – допытывалась я.

– Верю, – Кейран притянул меня к себе, крепко прижимая к теплой груди с порослью темных волосков. – Ты – моя случайная неслучайность. Но в тебя я поверил не сразу. Как увидел первый раз, подумал – это наваждение какое-то. И ты пахнешь всегда так волшебно… – придерживая меня под спину, он чуть отклонил мое тело назад, уткнулся носом мне в ключицу, щекоча своим дыханием. Поцеловал медленно, жадно, водя языком по шее, груди. Заставил задыхаться и ерзать и вдруг выпрямился, увлекая меня за собой. Надел амулет мне на шею, высвобождая волосы из-под шнурка. Чуть отстранился, откинулся назад, опираясь на руки.

– А эта штуковина и орнамент на стенах. Интересная тема, но думаю, на то есть объяснение. И отнюдь не случайное, не мистическое.

Он внимательно смотрел на меня, словно ожидал чего-то.

Не дав Кейрану опомниться, я стянула его с кровати, и мы, голые, отправились на чердак. Он не сопротивлялся, ничего не спрашивал, просто шел следом. У лестницы «любезно» пропустил вперед, позволив подняться первой. Я тихонько усмехнулась, услышав, как он судорожно проглотил короткий, хриплый стон.

На чердаке открыла коробки, предоставив ему самому посмотреть их содержимое.

Кейран бросил хмурый взгляд на детские вещички, упакованные в матерчатую сумку, и небрежно положил их обратно в коробку, утратив к ним всяческий интерес. А вот безделушки, хранившиеся во второй коробке, разглядывал долго и тщательно.

– Ты не знал, что здесь, в доме, что-то оставалось из вещей? Это ведь ваши вещи? – спрашивала я, не в силах удержаться от вопросов.

– Наши? Что ты имеешь в виду под словом «наши»? – Кейран крутил в руках торквес с наконечниками из двух сжатых кулаков.

– Ваши, значит твои и твоей семьи.

– Нет, я не знал ничего про вещи, – подумав, ответил Кейран. Лицо его застыло, взгляд потемнел. – Ничего из этого я не узнаю. Не представляю, кому все это принадлежит. Я на чердак не заглядывал лет пятнадцать. Как уехал из этого дома, так и не поднимался больше сюда. Последний раз был здесь, когда приезжал на каникулы из колледжа. Забрал кое-что, остальные вещи сложил и сказал деду, чтобы он делал с ними, что посчитает нужным. Возвращаться в этот дом я не собирался. А когда возникла идея о продаже коттеджа, отсюда просто вывезли все подчистую.

– Может, твой дедушка знает, что это за вещи? До того момента, как вы решили дом продавать он жил здесь один? Прости, что допрашиваю, – поспешно добавила я.

– Почему просишь прощения? – Кейран посмотрел на меня с улыбкой. – Думаешь, я не хочу говорить о своей семье? Это так, но лишь отчасти. Я просто не знаю, что говорить, потому что многого вообще не знаю, не помню. Или не понимаю. Но да, дед жил здесь один. Бабушка умерла, когда мне исполнилось двенадцать. Больше шести лет мы жили с дедом вдвоем. Потом я уехал учиться, а дед остался в полном одиночестве.

– Он очень привлекательный мужчина, – заметила я. – Неужели больше никого не встретил, не женился?

– Не женился. У него довольно долго была женщина. Он жил у нее какое-то время, с момента, когда мы освободили дом и выставили его на продажу, и до… – Кейран провел рукой по волосам. – Тогда у деда начались проблемы с суставами, – продолжил он после небольшой паузы, – но он еще несколько лет держался бодро, работал, как одержимый. Накопил денег. Меня поддерживал. Позже я уже сам пошел работать параллельно с учебой и стал деду помогать. Он мою помощь принимал, и аккуратно складывал на отдельный счет. Благодаря деду и его бережливости я выучился, встал на ноги и смог купить первую квартиру.

– Тот лофт?

– Нет. Первой я купил крошечную квартирку на окраине. Обшарпанная студия, зато моя и отдельная. Слушай, – Кейран вскинул на меня слегка насмешливый взгляд, – а тебе не кажется странной картина, как двое голых людей стоят посреди пыльного чердака и ведут задушевные беседы?

– Полное обнажение, – кивнула я.

– Давай лучше отложим душевный стриптиз на потом, – Кейран решительно закрыл коробки и ногой отодвинул их к стене. Взгляд его медленно скользнул по мне.

– Ты похожа на языческую богиню, с этим своим амулетом и распущенными волосами, – сказал он.

Он не двинулся с места, просто стоял и смотрел, а я не возражала, и в самом деле чувствуя себя едва ли не богиней.

– У нас самолет скоро, не забыла? Пошли в душ, и собираться, – его негромкий голос вернул меня с небес в полутемное помещение чердака.

О чем-то он умолчал, прервав наш разговор, но допытываться я не собиралась. Кейран расскажет сам, если посчитает нужным, и когда придет время. А не придет, значит, так тому и быть.