Текст книги "Там, где холод и ветер (СИ)"

Автор книги: Ирина Северная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

– Шона больше не работает со мной.

– Я в курсе этого. Она ведь была у меня и сказала, что вы… расстались, и она планирует уехать.

– Да, я знаю, – отозвался он сухо.

– Ох, Кейран, я и не думала лезть в ваши личные дела, – искренне рассмеялась Морин. – Не смотрите на меня так сурово, я ничего не пытаюсь выпытывать у вас. Я лишь хотела узнать, как там Шона. Эта девушка мне понравилась, и я немного волнуюсь. В последний раз, когда мы виделись, она казалась расстроенной. Знаете, мы даже немного выпили, и мой водитель потом отвозил ее домой. А нас следующее утро отогнал ее машину, но саму Шону не видел. И я больше не могла с ней связаться.

Кейран молча слушал, глядя на стоящую перед ним женщину. И поймал себя на мысли, что, несмотря на ее необыкновенную красоту, она выглядит какой-то… ненастоящей. А может быть, это именно из-за ее красоты? Ведь как фотохудожник, Кейран умел выделять и замечать прекрасное в самом обыденном. А в Морин все было нарочитым, чрезмерным. Но вела она себя более чем естественно и непринужденно. Когда говорила, ее хотелось слушать. Когда смеялась, хотелось смеяться вместе с ней.

Сейчас рыжеволосая красавица просто улыбалась, и в ее улыбке и голосе Кейран не замечал и тени кокетства или жеманства.

– И мне, честно говоря, очень жаль, что вы расстались, – добавила Морин совершенно серьезно. – Вы такая красивая пара. На вас было приятно смотреть.

Наверное, его лицо что-то такое отразило, что женщина моргнула, пряча улыбку, покачала головой.

– Все, – сказала она, подняв вверх обе руки в изящном жесте, словно сдаваясь, – все, Кейран, я больше ни слова не скажу. Расслабьтесь, можете не прятаться снова за свое забрало.

Она чуть склонила голову на бок, янтарный взгляд стал острее.

– Ну, вот как с вами общаться, когда вы так явно закрываетесь и так однозначно даете понять, чтобы от вас отвалили?

Кейран пожал плечами, в глазах его мелькнула тень улыбки.

– Я открыт для диалога, – сказала он. – В любое время дня и ночи. Но не всякая тема может стать предметом общения.

– О, ну, конечно, – кивнула Морин. – Уверена в этом.

– Вот, кстати, тема для общения. Думаю, нам нужно кое-что изменить в графике съемок, – сказал Кейран, ловя себя на том, что озвучивает идею, которая срывается с языка, еще толком не оформившись в голове. Просто ловит момент. – Надо воспользоваться тем, что установились погожие дни и провести натурные съемки. А все оставшиеся тематические фотосеты, мы перенесем на потом. Как смотрите на это, Морин?

– Положительно смотрю, как же иначе. Тем более что прекрасно отдаю себе отчет в том, что ничего не смыслю в специфике вашей работы. Предпочитаю прислушиваться к мнению профессионала, – ответила она. – Давайте перебираться на природу, в самом деле.

Она снова пристально посмотрела на Кейрана, потом одарила его лукавой улыбкой.

– К тому же, у меня не проходит чувство, что вы всеми силами пытаетесь побыстрее покинуть стены моего дома. Словно вас здесь что-то угнетает.

– Не стану отрицать. Павильонные съемки люблю менее всего, – не колеблясь, ответил молодой человек.

– Понятно. Скажите, а вы уже отослали Лоре что-то из отснятого материала?

– Как раз собираюсь это сделать.

– Не спешите, – махнула рукой Морин. – Я не далее, как вчера созванивалась с ней. Лора не подгоняет нас и особо не волнуется. Мы укладываемся в сроки, даже с запасом. Она лишь просит, чтобы мы успели прислать ей что-то к августовскому номеру, где будет статья обо мне и анонс будущего альбома.

– Да, я помню, мы все это обговаривали, – отозвался Кейран. – Я отошлю ей материалы в ближайшие дни. Хотите обсудить, что именно представить лучше?

– На ваше усмотрение, – отозвалась Морин. – Целиком и полностью полагаюсь на ваше профессиональное чутье.

– Благодарю за доверие, – усмехнулся Кейран.

– О, вы даже не представляете, как высоко зарекомендовали себя в моих глазах! – воскликнула Морин, улыбаясь.

Кейран отметил, что на этот раз улыбка женщины не затронула ее янтарных глаз.

Неприятный холодок снова пробежался по позвоночнику, но сейчас ощущение отозвалось в сознании вполне четко и определенно. Как ответ на сложную задачу, которую долгое время не удавалось решить ни одним из известных ему способов.

Держись. От неё. На расстоянии.

Вряд ли здесь сработала какая-то неопределенная муть, типа предчувствия. В это он не верил. Только рассудок и очевидность происходящего в нем самом и в окружающем пространстве могли диктовать ему условия задачи.

Как бы там ни было, но именно творившееся внутри его сознания дало понять, что Морин явно не из тех, с кем он стал бы поддерживать тесное общение, если бы не профессиональный интерес. Пропади он пропадом, этот интерес. Это как мчаться по какой-то дистанции в горящих ботинках. Обутым и непострадавшим точно добежать не успеешь.

Что-то неприятно царапнуло внутри. Кейран проглотил гнусное ощущение и сразу же подумал о Хейз.

Она. Только она была важна. Больше никто и ничего. И будь он проклят, если упустит это и станет жить, как жил до встречи с ней, в режиме экономии всего на свете – чувств, эмоций, доверия и необходимости делиться этим всем с кем-то еще.

Если ценой того, чтобы быть с Хейз станет для него потеря всего, кроме нее, то он готов. Он готов до скончания веков трудиться, кем угодно, хоть чернорабочим, и делать только любительские снимки для их семейного альбома. Но Хейз он не упустит, не отдаст.

Почему вдруг эти мысли вломились в его голову? Словно какие-то едкие сомнения взяли штурмом его уверенность.

Самовыражение не его самоцель, это точно. Он просто делает, что умеет и зарабатывает этим себе на жизнь. Никакого честолюбия (ну, может самую малость).

Амбиции? О, они имеются! Этого он не отрицает. Но амбиции, как температура при гриппе – стимулируют ответную реакцию иммунной системы организма на влияние «вируса» тщеславия. Случаются приступообразно, и с ними Кейран научился справляться.

Что-то выстраивалось на сегодняшнем этапе его жизни, что ни обойти, ни проломить было нельзя. Можно только прожить, пройдя сквозь все жернова. Но если рядом будет Хейз, то он готов к чему угодно. Разве что это не заденет, не ранит, не вынудит чем-то пожертвовать её саму.

И как долго он сможет сдерживать распирающую сознание и взрывающую мозг потребность сказать, что любит ее?

Как никогда и никого не любил.

Он сдерживал эти рвущиеся слова только от того, что страшился оттолкнуть Хейз.

Вдруг она еще не готова слышать их от него?

Вдруг попросту не нуждалась в этих словах?

И вот это пугало больше всего.

Глава 26

Глава 26

«От женской красоты казанок не закипит, но и без нее не наполнится».*

Поговорка крутилась и крутилась в моей голове. Кажется, мой «казанок» точно скоро закипит, если я не перестану постоянно думать о Кейране.

Мне обещано «явление в ночи», когда предположительно должна уже буду спать, как прекрасная Принцесса в башне («глупая-глупая плинцесса!»).

Глядя сейчас на себя в зеркало в ванной, я вспомнила Фиону из мультика про Шрека. Как она возлежала, притворяясь спящей, когда ее пришел спасать «прекрасный принц». Но больше ощущала себя той ипостасью мультяшной героини, в которую она превращалась с заходом солнца. Страшненький такой огр. Не буквальное, конечно, нет. Волосы у меня не рыжие, уши в трубочку не закручены. Да и не настолько я пышная (хотя излишества явно имеются в кое-каких местах).

Сходство было в том, что к вечеру этого бесконечно длинного, насыщенного переживаниями дня, я была сама на себя не похожа. Волосы всклокочены, бледная, под глазами темные круги. Вся какая-то померкшая и потухшая, словно пыльные мешки ворочала. И при всем этом – шальной взгляд, будто перебрала энергетиков.

Хорошо бы полежать в горячей ванне, расслабиться. Но ванны у меня нет, и расслабиться данным способом не представлялось возможным.

Вооружившись некоторыми верными и испытанными не раз средствами, которые приобрела сегодня, решив себя побаловать, я встала под крепко секущий усталое тело, обжигающий душ.

Шампунь и кондиционер для волос, нежный крем-гель для тела с ненавязчивым ароматом, к которому добавила один «секретный ингредиент» – немного натурального меда. Щедро нанести, тщательно растереть, чуть подождать и смыть.

«Принцессы» должны быть выше всего земного и прозаического. Они не могут уподобляться простым смертным. Особенно принцессы, потерявшие голову из-за прекрасного принца. Но ирония такова, что и царственные особы обрастают лишними волосами в самых разных местах, а также страдают прочими несовершенствами бренной телесной оболочки.

Но разве все эти мелочи могут помешать прекрасным принцам обожать своих принцесс?

Вопрос был интересным, но искать ответа опытным путем мне сейчас совсем не хотелось.

Бороться с вышеупомянутыми недостатками, конечно, утомительно, но возможно. Посему к финалу моих косметических ухищрений я представляла собой вполне удобоваримый образец женской привлекательности с солидной долей уверенности в себе.

Не знаю, какой я должна была быть для Кейрана. Что понравилось ему во мне? Какой он меня видел или хотел видеть? Такой ли, какой я была на самом деле, без искажений от раскаленного марева похоти, без слепоты от эйфории первой жадной близости.

Как скоро ждать охлаждения и прозрения?

Мысль быстренько погасила огонек уверенности и вызвала панику. Но кроме этого, как ни странно, пробудила яростное нежелание притворяться и прибегать к различного рода ухищрениям, маскирующим истину.

Мне вдруг захотелось рассказать Кейрану о себе все. Ну, или почти все.

Наверняка, ему, как и всякому творческому человеку, рядом нужна Муза. А не щедро одаренная телесными округлостями и приземленными проблемами обычная женщина, не имеющая ни малейшего представления, как нужно вдохновлять.

Но, кажется, я слишком далеко залезла в своих размышлениях и самокритичных экзерсисах. Пора остановить этот бег впереди паровоза.

Всё ведь только начиналось…

…Я бы разожгла камин и оставила его горящим, чтобы потом, в ночи, теплые отсветы затухающего пламени, а затем и медленно остывающих углей придавали комнате особую, волшебную атмосферу.

Но было слишком тепло, чтобы растапливать камин.

Я бы постелила новое постельное белье на широкую удобную кровать и зажгла свечи или красивый ночник.

Но кровати у меня не было, а был только диван. Не самый узкий, и достаточно удобный, но явно не предназначенный для того, чтобы на нем с комфортом могли свободно расположиться двое. Отрубиться без сил на какое-то время, тесно прижавшись друг к другу – да. Но никак не отдыхать глубоким здоровым сном.

Из реально возможного оставалось надеть красивое белье, улечься и принять изящную позу, притворяясь Спящей красавицей в ожидании принца.

Я покопалась в коробках, нашла старую рождественскую гирлянду. Простенькую, с малюсенькими лампочками всего двух цветов – белыми и желтоватыми. В далекие времена моего детства эту гирлянду бабушка вешала на небольшую искусственную елку, которую наряжала только ради меня и только тогда, когда я приезжала к ней на зимние каникулы.

Гирлянду я аккуратно обернула вокруг горшка с чугунным растением, занявшим место на полу у окна в гостиной. Раз растение так зовется, то не будет возражать против превращения в импровизированный торшер и спокойно выдержит нетрадиционное с ним обращение.

Включив гирлянду, полюбовалась результатом. Эффект получился неожиданно интересный – неяркие лампочки подсвечивали крупные развесистые листья, создавая ненавязчивое рассеянное освещение.

Я постелила на диван чистое постельное белье. Не новое, но симпатичное.

Надела красивую сорочку, шелковую, нежного кремового цвета. Погасила в гостиной свет и улеглась, не забыв принять изящную позу.

И… вырубилась почти мгновенно, только и успев понять, что засыпаю и ничего не могу с этим поделать.

***

…Я стояла у кромки леса. Густого, темного и безмолвного. Древние деревья возвышались сплошной стеной, закрывая небо. Сквозь такую чащу невозможно пробраться, но нельзя и обойти или повернуть назад. Невидимая, неизвестная, но единственно возможная дорога вела только через лес. Туда, где ждало что-то очень важное.

И я пошла вперед, продвигаясь медленно и осторожно.

Вокруг сумрачно и так тихо, что казалось, все звуки просто умерли. Ни шума ветра, ни шороха листвы, ни пения птиц или жужжания и стрекота насекомых.

Я не слышала собственных шагов, треска сучьев под ногами и наступала на что-то мягкое, слегка пружинящее, как толстый слой резины. Это мох, густой и плотный. Он везде: сочно-зеленым одеялом покрывал почву, заползал на стволы растущих и поваленных деревьев, на пни и кочки.

Лес застыл и замер, и чьи-то невидимые глаза наблюдали за моим продвижением. Эти глаза стары, как сам древний лес, а, может быть, и как весь мир. Они везде, словно воздух, и от них не укрыться.

Я шла не спеша, но уверенно, и вскоре стало казаться, что деревья незаметно расступаются передо мной, будто давая понять, что я перемещаюсь в правильном направлении.

Немного тревожно, но страха нет, и есть уверенность, что все так и должно быть.

Внутри меня зарождалось что-то. Сначала слабо, трепеща, как нити паутинки на ветру, как едва слышное эхо отдаленного зова. Затем все сильнее, по мере того, как я приближалась к чему-то.

Вместе с моими внутренними ощущениями стал оживать мир вокруг. Лес наполнялся звуками, запахами, движением воздуха. Высоко над сплетенными кронами деревьев ярко светило солнце, а, здесь, в гуще леса царили тень и прохлада.

Я медленно шла, все сильнее чувствуя волнение, предвкушая встречу с чем-то. Или кем-то. Я видела, слышала, ощущала, как все вокруг пронизано этим ожиданием.

Кожи касались мягкие листья и ласковое дуновение ветра.

Ноги сами несли вперед, бархатистый мох ласкал ступни, создавая ощущения безопасности. Обманчивое или истинное? Сейчас это совсем не важно.

Впереди была цель. И, прокладывая неизвестный путь, я двигалась к этой цели.

Неожиданно заросли расступились, и передо мной возникла небольшая поляна. Деревья стояли вокруг, словно охраняя этот потайной уголок в самом сердце леса. Здесь солнце проникало сквозь кроны, создавая причудливый узор из льющихся сверху лучей и кружевной тени.

Игра тени и света занавесом опускалась на громоздкое сооружение, расположенное в центре поляны, как и все в этом лесу, укрытое толстым мшистым «одеялом». Кое-где в плотном покрытии из мха образовались словно бы прорехи, и в них видна потемневшая от времени, серая каменная поверхность.

Это – лежачий кромлех.** Один из тех, что называют «ложем Диармайда и Грайне».*** Очень старый, разрушенный временем, но ревностно хранимый лесом.

Вертикальные гигантские камни вросли в землю настолько, что верхняя плита действительно стала чуть покосившимся «ложем», достаточно низким и широким, чтобы на нее забраться без труда и растянуться во весь рост.

Что-то звало довериться древнему камню, хранящему свои тайны. Прилечь, чувствуя себя в полной безопасности и устремить взгляд вверх, туда, где над кронами вековых дубов сияет солнце, а легкие облака движутся по голубому небу.

Я подходила ближе, не в силах отвести глаз от излучающего мощную притягательную энергию мегалита. Кожа начала пылать, в груди зарождалось знакомое волнующее чувство сладкого томления, волнами расходящееся по всему телу.

Я подошла совсем близко к каменной плите, коснулась поверхности рукой. Под ладонью мох ощущался как бархат, он мягкий и сухой, слегка нагретый солнцем, проникающим сквозь ветви. Искушение сильнее меня, я не заметила, как присела на край плиты, и с наслаждением растянулась на ней. Глаза закрылись, обостряя остальные чувства, делая восприятие более тонким и глубоким.

Кружево, сплетенное из солнечных лучей и мягких теней, окутало невесомым покровом, лаская кожу. Это как самые нежные поцелуи, они то теплые, почти обжигающие, то вдруг становились влажными и прохладными, как легкое дуновение свежего ветра.

Жар и влага прикосновений переместилась к груди, заставляя твердеть кончики. Восхитительное кружение по ареолам делали вершинки очень чувствительными, вызывали жадную потребность в продолжение ласк.

Внизу живота невыносимо сладостно тянуло, все ощущения растворялись в крови, начинали движение, захватывая всю меня целиком. Тело послушно выгибалось, подчиняясь накалу желания, бедра раскрывались, и горячие прикосновения солнца, и влажные касания тени перемещались туда…

Я слышала, как бродят соки внутри деревьев, как пульсирует в них жизнь, и это удивительным образом совпадало с моим собственным состоянием. Мое дыхание, сердцебиение, кровоток приходили в гармонию с окружающим миром, достигая полного совпадения и созвучия.

Я знала, что уже не одна. Что никогда не была одна. И никогда не буду…

И снова, откуда-то издалека долетали слова на слегка искаженном, полузабытом языке:

– Beidh Gaoth mo anail… Fuar thiocfaidh chun bheith te do chorp… Te dom…****

***

– Кейран… О, Боже…

– Ш-шш, сладкая моя… тише… не бойся. Это всего лишь я.

Хейз приоткрыла глаза, поднимаясь из глубин своего полусна-полуяви. Она точно уже не одна. Кейран с ней, целует, ласкает. Сухие, горячие ладони мужчины двигались по ее телу.

Как солнечные поцелуи, как кружевной покров, сотканный из света и тени.

…Кейран вошел в дом, наполненный ночной тишиной, и удивительным, растворенным в воздухе покоем.

Знакомые с детства стены, которые долго пустовали, храня свои тайны, дожидаясь, пока время высушит, истончит и развеет все пережитое. Его никогда не тянуло сюда за все эти годы. Но с тех пор, как здесь поселилась ОНА, этот старый дом – многое испытавший и переболевший – теперь стал по-настоящему живым, даже оставаясь все еще неустроенным и пустым.

Хейз крепко спала.

У окна, на полу стоял цветочный горшок, нехитрым способом превращенный в светильник. Неплохо придумано. Рассеянный свет позволял спокойно ориентироваться, и при этом не нарушал зыбкого покоя.

Но Кейрану не нужен покой. Он хотел только Хейз. Руки подрагивали от потребности прикоснуться к ней, от нетерпеливого желания отбросить простыню, под которой обозначались очертания ее тела.

Кейран тихо приблизился к дивану, слушая размеренное дыхание Хейз. Опустился на колени у изголовья и долго смотрел на ее лицо, спокойное, расслабленное во сне. Темные брови вразлет, аккуратный нос, губы, сладость и нежность которых хочется смаковать вечно. Кожа, цветом похожая на спелый, согретый солнцем абрикос. И такая же бархатистая.

Распущенные волосы рассыпались по подушке темным покрывалом, пряди соскользнули вниз, до самого пола. Он становился одержимым, фетишистом, представляя эти волосы, накрывающие их, когда она двигалась, сидя на нем, обнаженная. Он хотел ощущать их скольжение на своей разгоряченной коже, везде, по всему жаждущему телу.

Хейз вся так дивно пахнет. Кейран наклонился ближе, слушая спокойное, размеренное дыхание, вдыхая аромат ее кожи и волос.

– Beidh Gaoth mo anail… Fuar thiocfaidh chun bheith te do chorp… Te dom… – прошептал он.

Тихонько, едва касаясь, спустил с плеч девушки тонкие бретельки сорочки, медленно, осторожно потянул податливую ткань вниз, обнажая грудь.

Хейз шевельнулась, с губ вместе с тихим вздохом едва слышно сорвалось его имя.

– Кейран…

– Ш-шш, сладкая моя… тише… не бойся. Это всего лишь я, – ответил он, зная, что она едва ли слышит его, находясь в плену крепкого сна.

Не смог сдержать улыбки, услышав свое имя, наблюдая за этим первым откликом на его присутствие. Происходящее в реальности лишь смутно доносится до сознания Хейз, пребывающей в стране грез. И все же его имя у нее на устах, а, значит, он сам в её голове, в её мыслях. Может быть даже во снах.

И это было так хорошо, что мало походило на явь.

Кончиками чуть дрожащих пальцев Кейран провел по очертаниям груди, по нежным соскам. Те мгновенно откликнулись, став похожими на тугие бутоны. Молодой человек наклонился, губами обхватил вершинку одной груди, ладонью мягко накрыл вторую. Целуя, пробуя языком, гладя губами и проводя рукой, он, как музыку, слушал тихие стоны, зарождающиеся в груди Хейз. С её приоткрытых губ снова слетели неразборчивые слова.

Она отвечала на его касания, даря самую трепетную радость и ни с чем несравнимое наслаждение тем, что, даже пребывая во сне, доверяла ему, осознавала, чьи руки её ласкают.

Мир тихонько уплывал куда-то, погружая его в то измерение, где он хотел оказаться только с Хейз вдвоем. Частота дыхания менялась, сердце отбивало каждый удар в ритме нараставшего накала желания.

Он стянул и отбросил простыню с Хейз. Переместился, стараясь пока не разбудить ее. Легким касанием провел по ногам девушки, поднимая ее сорочку, обнажая теплое, расслабленное глубоким сном тело. Легкий шелк мягко скользнул, с готовностью, словно соучастник, открывая Хейз для него. Кейран, не отрывая жадного взгляда от прекрасной женщины, лежащей перед ним, быстро выдернул свою рубашку из-за пояса брюк и, стянув прямо через голову, бросил на пол.

Задыхаясь от томительного нетерпения, он едва контролировал себя. Ему хотелось взять ее прямо так, спящую, еще ничего не осознающую. Хотелось пробудить ее, наполнив своим жаром. Войти в желанное до боли тело одним долгим, сильным толчком и двигаться в ней, ощущая ответный трепет нежной, тугой плоти.

Кейран снова неслышно переместил напряженное тело, встав коленом на край дивана. Руки снова легли на гладкие ноги Хейз. Пылающие ладони двигались вверх, одновременно мягко, но настойчиво разводя бедра девушки.

Он замер на миг, когда по ее телу прошла волна дрожи. Хейз чуть выгнулась навстречу ему, принимая ласки, еще неосознанно, но с готовностью отвечая на них.

Кейран любовался ее лицом, водя руками по теплой коже, невесомо касаясь везде. Подался вперед, всматриваясь в нее. Опираясь одной рукой о спинку дивана, второй погладил волосы, мягкий абрис щеки и округлого подбородка, пальцами пробежался по шее, плечу, груди. Здесь ладонь задержалась, чтобы ощутить сильное, уже слегка учащенное биение сердца.

Кейран невольно улыбнулся, наслаждаясь этим волшебным моментом, почти не веря в реальность того, что испытывает все те чувства, что пробуждала в нем Хейз.

Неповторимые, как только ей присущий аромат.

Он провел губами по ключице и проследовал вниз, оставляя на теплой, сладко пахнущей коже замысловатый узор из мягких неторопливых поцелуев. Кейран смаковал каждое прикосновение, впитывая любой нюанс, не желая терять ни частицы происходящего волшебства. Уже дрожа от переполнявшего возбуждения, как в лихорадке, Кейран сместился вниз. Ладонь легла на внутреннюю поверхность бедра Хейз. Он медленно отвел ее ногу в сторону, открывая еще больше для себя.

Он разбудит Хейз именно так, еще больше наполнив ее тело желанием, одурманив ласками. И почувствует тот трепет, тот переход из грезы в явь, когда она окончательно осознает, что это не эротический сон. Он хотел уловить то сладкое содрогание, когда она не сможет больше сдерживаться и выгнется навстречу его жадному рту. Он хотел быть свидетелем того мгновения, когда ее вытолкнет из сновидения, и она забьется в его объятиях.

Кейран сглотнул, словно погибая от жажды, и дрожа от предвкушения, наклонился ниже. Первое нежное, деликатное прикосновение губ сменилось алчно приникшим ртом, и на языке растаял нектар…

– Кейран… О, Боже… Что ты творишь…

– Я же сказал, что разбужу тебя по-своему… – прошептал он, прерываясь на миг.

***

Если сказать, что утром меня не держали ноги, то это ничего не сказать.

Ног я не чуяла вовсе. Они размягчились и отказали. Как, впрочем, и мой мозг. После пробуждения, которое устроил мне ночью Кейран, и после всего, что он творил со мной дальше, почти до рассвета, я уже не чувствовала ни своего тела, ни сознавала, где нахожусь. Лишь знала с кем я и ради чего.

Не ощущала ничего, кроме сводящей с ума невообразимой близостью тяжести его тела, и жара рук, губ, языка. Не слышала ничего, кроме его слов и дыхания. Не видела ничего, кроме его лица, освещенного сначала лишь рассеянным светом сооруженного мною светильника из цветка и гирлянды. Постепенно первые краски рассвета, проникавшие через окно, стали вырисовывать лицо Кейрана четче.

Он был словно волшебный образ, всплывавший из далекого, забытого сна. И я смотрела в его глаза – темные, как бушующий океан – и видела в них себя, в то время, когда он двигался во мне. А потом он прижимал меня к себе и шептал слова, от которых хотелось и плакать, и смеяться одновременно.

И я не спятила окончательно, и мой «казанок» определенно еще что-то варил, когда я вдруг поняла, что влюбилась. Потому что трудно было назвать похотливым дурманом то ощущение, разлившееся в моей душе и пробравшееся в сердце. И дело не только в одуряюще невероятном, крышесносном сексе.

Это не притворство и не обман. Это чувство похоже на то, что я испытала, когда общалась с маленькой Джун. Нечто неподдельное, проникновенное, вечное. То, что рождается само, без усилия, без принуждения: жизненная потребность быть с Кейраном, чувствовать рядом всегда. Как в ту нашу первую ночь, когда просто обнимала его, не давая упасть.

Восхождение по лестнице на второй этаж заняло бесконечность. Я как в похмелье доплелась до ванной и залезла под душ. Через пару минут, когда тело и сознание стали возвращаться из невиданных бесконечных пределов, куда меня забрасывало каждый раз, когда Кейран доводил меня до оргазма, я снова почувствовала на себе его руки.

– Это… это слишком, – успела выдохнуть я, перед тем, как он развернул меня к себе и накрыл мой рот своим.

– Это даже еще не достаточно, – прошептал он. – Здесь нет. И не может быть. Никакой меры, – проговаривал он короткими фразами, между поцелуями. – Чем больше касаюсь тебя, тем больше ощущаю голод. Хочу тебя постоянно…

…Позже мы сидели на кухне и завтракали.

Было еще очень рано. Утро, едва сменившее рассвет, такое прозрачное и свежее, предвещало очередной погожий день.

На моем ночном госте темно синяя рубашка и серые брюки. Все слегка помятое, ведь дорогие тряпочки провели ночь, валяясь на полу. И даже, несмотря на это, Кейран выглядел непринужденно элегантным.

Надеюсь все же, у него достаточно времени, чтобы заехать домой и переодеться.

– Мне на работу к восьми, – сказал Кейран, – сегодня выбираемся на природу, и будем ловить момент, пока погода позволяет. Съемки продлятся до вечера, скорее всего. И я снова приду.

Его улыбающиеся глаза смотрели на меня поверх чашки. Я промолчала.

– Молчишь? Мне не приходить? – он заметно напрягся, не дождавшись ответа.

– Тебе не кажется, что все это… – начала я.

– Чересчур? – перебил меня Кейран. – Ты уже выдала эту гипотезу. Я тебе ответил.

– Нет, не то хотела сказать, – я покачала головой. – Ты ведь работаешь. И работаешь много. А здесь, со мной ты не отдыхаешь. Пара часов забытья на моем диване не в счет.

– Заботливая, – усмехнулся Кейран. – Лучше скажи, когда ты кроватью обзаведешься?

Я быстренько прикинула, сколько времени прошло с того дня, как я заказала столь необходимый, даже жизненно важный, предмет обстановки.

– Обещали две недели на изготовление. Осталось дня три-четыре.

– И ты хочешь, чтобы эти три-четыре дня я у тебя не появлялся? – нахмурился Кейран. – Сразу говорю, если дело в отсутствии полноценной кровати, то обещать такое не собираюсь. Могу спать на полу. Или в кресле. Опыт у меня уже имеется. Но не приходить, прости, не смогу.

Выглядело так, словно он собирался… поселиться у меня.

«А почему он не зовет меня к себе?»

Ответов могло быть несколько и самый простой – не хочет.

И еще. Он недавно расстался с девушкой, с которой встречался (жил?) не один год. Как говорится, еще место не остыло. Воспоминания, и все такое…

Но ничего спрашивать я не собиралась.

– Мне нравится делить с тобой тесный диван, – ответила я. – Но, как ты и сказал, я заботливая, а потому буду переживать, что недостаточно проявляю заботу о человеке, ночующем под крышей моего дома.

«Моего дома! Я, и правда, считаю этот дом своим».

– В таком случае прими к сведению, что нигде и никогда я еще не высыпался так, как за те несколько часов на твоем узком диване, прижавшись к тебе. Хочешь лишить меня этого?

– Интересная постановка вопроса. Но нет, не хочу, конечно, – пробормотала я.

Он посмотрел на меня, сдвинув брови, отхлебнул кофе, отломил кусочек картофельного пирога, остатки которого я разогрела на завтрак.

Пирог оказался как тот сказочный горшочек каши, способный накормить весь мир. Вчера мы обедали им втроем с Уной и Брайаном, отвезли солидную часть Эвлинн. И сегодня доедаем с Кейраном.

– Кей, мне интересно, а что происходит с квартирой, которую ты купил у меня? – спросила я.

– Ничего пока. Все в стадии подготовки к ремонту. Скучаешь по прежнему жилью?

– Нет, не скучаю. Казалось, что должна бы, но нет.

Мы какое-то время разглядывали друг друга, то и дело невольно расплываясь в улыбках.

– Кстати, видок у тебя несколько помятый, – заметила я. – Планируешь заехать домой и переодеться?

Кейран, не опуская чашки с кофе, окинул себя быстрым взглядом, слегка поморщился.

– Вот черт, – тихо ругнулся он. – А ведь заехать не успею…

– Давай быстренько поглажу?

– Я же говорю – заботливая, – и, не скрывая довольной улыбки, принялся снимать рубашку.

Я зачарованно следила, как его длинные, сильные пальцы ловко справлялись с пуговицами.

Да, все было чересчур. Чересчур быстро, чересчур сильно, чересчур хорошо.

Сомнения иногда глодали меня, как голодные звери. Иногда лишь тоненько и жалобно подвывали издалека. Некоторые сомнения уже созрели настолько, что их можно было собрать, как яблоки и сделать повидло. А потом намазать на тревогу и проглотить, запивая смятением.

Но за одну улыбку Кейрана я готова была забыть обо всех этих помехах и колебаниях.

И все же, кто он, этот мой страстный, искусный, напористый любовник?

Казалось, само сознание того, что я проявляю заботу о нем, доставляло этому мужчине особое наслаждение. Он с удовольствием ел в моем доме. Он спал, как убитый на убогом диване. Он настойчиво приходил. И ему понравилась мысль, что я буду гладить его рубашку.

Мужчина, который хочет элементарной заботы, самых примитивных проявлений внимания? Ему так этого не хватает?

Что ж, мне не трудно все это ему дать. Но вот Муза из меня по-прежнему никакая. И сколько пройдет времени, прежде чем Кейран четко поймет, что я не способна совмещать возвышенное и житейское.

Я взяла рубашку и отправилась в комнату. Какое милое совпадение, что вчерашний день грандиозных покупок пополнил мое хозяйство гладильной доской и новеньким беспроводным утюгом. Пока шла, прижала рубашку Кейран к лицу, вдохнула запах. Пахнет им, чисто, волнующе, незабываемо.