Текст книги "Там, где холод и ветер (СИ)"

Автор книги: Ирина Северная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

«Кельтское название дуба означает «дверь». Двери, сделанные из дуба, являются самой надёжной защитой от зла».

«Вереск – символ любовного наслаждения и зачатия, несет утешение. Соответствует дню летнего солнцестояния».

«Каждый узел в кельтском орнаменте создается из одной единственной нити – нити жизни. Таким образом, узлы и орнаменты символизируют Путь и являются одновременно символическими картами Пути. Нельзя усовершенствовать ключевые детали орнаментов, ибо они даны богами».

Богам кельтского пантеона посвящено довольно много записей, и это вполне могло означать лишь то, что молодая женщина попросту увлекалась мифологией. В основном заметки касались двух богинь – Бригитты и Бадб. Про последнюю я вообще знала только то, что она являлась одной из ипостасей триединой Морриган. В тетради же о Бадб говорилось больше как о самостоятельно фигуре, отдельном персонаже мифологии.

«Бадб Катха – «боевая ворона» – богиня войны и разрушения.

Бадб являлась перед сражением и возбуждала боевой дух воинов. По облику и функциям нечётко различалась с Морриган. Считалось также, что в образе ворОны (вОрона) она терзала тела погибших.

В позднем фольклоре и преданиях Бадб трансформировалась в ведьму, которая была похожа на баньши и предвещала смерть своим появлением в облике ворона».

Снова вороны. При упоминании о мерзких птицах стало совсем нехорошо. Я отложила тетрадь, сглатывая внезапно подступившую тошноту. Наступили настоящие сумерки, и в комнате потемнело. Через приоткрытое окно врывался заметно усилившийся ветер. Небо немного очистилось и пробившееся сквозь поредевшие облака закатное солнце окрашивало горизонт ярким багрянцем.

Я вспомнила пожилую даму, которую встретила сегодня в пансионе. Она еще сказала мне, что низко сидящие на деревьях вороны – к перемене погоды.

«Будет сильный ветер», – поведала старушка и оказалась права.

Росший под окном куст жасмина терзали порывы ветра, потоками вторгавшиеся в комнату и заставлявшие листья домашней хойи исполнять неистовый танец. Я поднялась с пола, отставила горшок с цветком в тихое место, но окно закрывать не стала.

Мне не нужно было смотреть на часы, чтобы понять, что уже прошли все сроки, за которые Кейран мог дать о себе знать. Хоть кратким звонком, хоть сообщением. Но телефон молчал, а я в своих попытках позвонить неизменно попадала на голосовую почту.

Я уже не просто волновалась, а превратилась в сосуд до краев наполненный дрожью. Меня трясло от отчаяния, нетерпения, дурных предчувствий и от страха. Я дико испугалась, подумав, что у Кейрана прошла эйфория от нашей связи. На него свалились неприятности, под действием которых он очнулся и вернулся в свою реальность. В которой мне не было места.

Стуча зубами, будто промерзла до костей, я поплелась на кухню. Что-то мыла, чистила, переставляла. Привычными, обыденными действиями убивала застывшее время, и едва справлялась с порывом выскочить на улицу, сесть за руль «тойоты» и отправиться на поиски Кейрана. Я дергалась, понимая, что веду себя, как истеричка. Если Кейран решит расстаться, то он сделает это, не колеблясь. А я не буду препятствовать, не стану навязываться и выяснять отношения.

Когда на кухне уже нечем было заняться, я отправилась бродить по дому. Молчание и неизвестность изводили меня. Еще вчера все было прекрасно, а теперь я металась, не находя места, мучаясь от самых неприятных подозрений. Настолько одинокой в этом доме я себя еще не ощущала. Глухое, слепое одиночество словно вытянуло из меня душу, облепило её паутиной и подвесило в темном уголке, отдав на съедение отчаянию, которое подкрадывалось во тьме, подобно огромному пауку.

Я сновала с первого этажа на второй, слушала тишину, и каждый раз, проходя мимо гостиной, мимолетно поглядывала на догорающий камин и лежащую на полу раскрытую тетрадь. В какой-то момент мне показалось, что сейчас сквозь страницы начнет просачиваться черный дым. Он будет собираться и клубиться, вырываясь наружу проклятьем, заключенным в этих записях. И когда окончательно материализуется, то уже ничего невозможно будет изменить и исправить.

Поддавшись силе бредовых мыслей и игре не в меру разыгравшегося воображения, я в панике бросилась в гостиную, схватила тетрадь с намерением бросить ее в огонь. Но… остановилась.

Замерла, прислушиваясь к себе, чувствуя, что страх вдруг стал уходить. Он вытекал, как вода, унося чувство беспомощности и паники, оставляя взамен смиренное спокойствие. Я и не заметила, как поворошила в камине уже почти прогоревшие поленья, подложила еще одно и уселась на пол.

Очнулась, осознав себя вновь читающей заметки мамы Кейрана в золотистых отсветах разгоревшегося пламени, освещавшего страницы тетради. Продолжила с того места, на котором прервалась.

«Имя ему Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник».

Когда-то мне уже приходилось читать сказания, в которых упоминался таинственный оруженосец, телохранитель, боевой товарищ и любовник воинственной богини, «вечный спутник неистовой Бадб».

Насколько я помню, в легендах говорилось, что он был безраздельно предан своей госпоже, сопровождал ее везде и всегда, сражаясь бок о бок с таким же неистовством, как и сама богиня. Он был неизменно молчалив, холоден и безжалостен.

«Нет места ему на земле. Он везде и нигде. Он там, где его госпожа. Без нее он никто и ничто. Его любовь – война. Тело знает лишь боль и страсть».

Печальная судьба сурового воина, героя совсем не романтического, но привлекающего интерес молодых девушек. Если бы вдруг не вот это:

Там, где холод и ветер,

Среди пустошей и полей,

Его мир вдруг стал светел —

Она пришла чрез ручей.*

Кто пришел и к кому? Снова никаких пояснений, никакой связи с предыдущими и последующими отрывками и цитатами.

Далее следовали короткие заметки о «силе воды, текущей в колодцах или прочих источниках». И об одиноко стоящих плодоносящих деревьях. О Древе жизни и символической женской фигуре-эпониме, олицетворяющей властительницу Земли, охраняющей свои владения от сил зла.

Мой мозг сражался, как мог. Я чувствовала себя героиней квеста, которой загадали загадку, дав множество сведений, но не сказали, что именно нужно найти и зачем. Все прочитанное звучало для меня сухим речитативом, произносимым на едва понятном наречии. Все записи могли быть просто сырыми, случайными материалами, которые неизвестная мне женщина собирала для чего-то, что так и осталось для всех загадкой. Может, она планировала сочинить и написать роман на основе мифов и легенд. Кто знает, что творилось в ее голове.

Я вздохнула, устало потерла шею, кинула обреченный взгляд на молчавший телефон и продолжила читать.

«Имя ему – Предавший Госпожу. Он тот, кто платит цену кровью и плотью своей».

Образ её что святыня,

Сердце забилось быстрей.

Но не отпустит богиня,

Та, что на поле костей.

«Предавший назначенной жертвой искупит вину за порушенные гейсы. Неназванным став, выбора лишится».

Я знала, что такое гейсы. В наших краях верили в их существование, передавая истории о них, как семейные, родовые легенды. За нарушенный гейс положено нести тяжкое наказание, вплоть до смерти. Но почему это интересовало мать Кейрана? Вопрос мог быть адресован Джеку.

Далее «Сильный Холод, и Ветер, Высокий тростник» и «Предавший» уже не упоминались, зато появились заметки о Ganainm – неназванном (ирл.), который назывался также, как «творение Старца», «узник вечности», «странник пустоты». И как один из тех, на кого был наложен гейс, не привязанный именем, так как «имени нет тебе и не будет, ибо до поры будешь сокрыт ты от глаза вороньего».

«Дважды за вечность сигилла сотворит колдовство, споря с божественным начертанием. Первый раз дарует свободу духа. Повторно – запечатает плоть. Пустоты избежит, наполнившись верой и действием».

Отсутствие пояснений, связных переходов от одной записи уже не заставляло меня останавливаться в раздражении. Я твердо решила домучить заметки сегодня, а подробности и смысл, начать разбирать потом, если будет такая необходимость. Может быть, завтра.

Я читала романы ужасов, любила мистику и обожала сказки. Меня не пугали страшные фильмы. И во всем этом я находила смысл, прослеживала причинно-следственную связь, пусть она даже и была замешана на чем-то сверхъестественном. Эти же заметки высекали из меня искры необъяснимого трепета, который я никак не могла унять. И смятение вызывало понимание, что в сумбурных на первый взгляд записях тоже есть смысл и определенная логика.

Я продолжала читать, то теряя интерес, то снова находя что-то любопытное. Но основным движущим фактором являлось понимание, что если сейчас отложу тетрадь, то начну медленно сходить с ума от беспокойства, дурных предчувствий и пугающих подозрений.

За окном неумолимо темнело в унисон с угасающим в камине пламенем. Ветер на улице еще усилился, и в комнате стало холодно. Я все чаще прерывала чтение, поглядывая в окно и прислушиваясь к доносящимся с улицы звукам. Телефон словно умер, а сердце мое подвывало от тоски. Не зная, как справляться с новой волной беспокойства, я снова позвонила Кейрану. Пока ждала соединения, бездумно листала страницы тетради, глазами растеряно скользя по строкам.

Чувства вспыхнут, отринув сомненья,

Там, где мир их заветен.

Кромлех станет благословением

Там, где холод и ветер…

Перед глазами мгновенно возникла стена высоченных деревьев. Дорога, ведущая сквозь чащобу…

…Почва и стволы, покрытые густым, сочным мхом, шумящие над головой кроны, пронизанные солнечным светом. Хрустальное журчание ледяной воды в ручье. Вкус поцелуев Кейрана. Теплый камень подо мной. Горячее, сильное тело на мне и во мне. И наслаждение, испытав которое, не жалко умереть…

Я вскочила на ноги, не выпуская тетрадь из рук, бросилась в коридор. Хватая на ходу ключи от дома и машины, пыталась одновременно запихнуть в сумку тетрадь, накинуть курточку и закрыть дверь. Действуя, как многорукий Шива, я не думала о том, что делаю, куда поеду. Просто слушала свои порывы, доверяя им сейчас больше, чем голосу разума.

_________

*Здесь и далее в тексте использованы поэтические строки авторства Ирины/September.

Глава 36

Глава 36

Не видя ничего, дыша, как марафонец, я слепо сунула в замок зажигания ключ и резко повернула его. Руки вцепились в руль, нога вдавила педаль. Сквозь шум в голове прорвался визг шин сорвавшейся с места «тойоты». В мгновение промелькнули и исчезли мирные «пряничные» коттеджи, кафе и магазинчики, застывшие в обманчивом безмятежном покое на главной улице.

Я понимала, что поддалась необъяснимой панике, утратила контроль над собой и своими эмоциями, но не старалась сопротивляться этому, слушала сейчас только инстинкты и надеялась лишь на то, что они не подведут.

Вращались колеса машины, но мне казалось, что бегу я сама. Я задыхалась, не справляясь с бешеным биением сердца. Адреналин закипал в жилах, заставляя искать спасения неизвестно от чего и ответы на хоть и не озвученные, но уже возникшие вопросы.

Наступает тот самый миг, когда понимаешь, что приближаешься к рубежу. Или уже не приближаешься, а стоишь, замерев, на самой границе чего-то – понимания, неизбежности, миров.

Жизнь все та же, но ты уже не та. И мир вокруг тебя, еще вчера казавшийся привычным, вдруг изменился безвозвратно.

Непонятно, что именно привело меня в состояние парашютиста, совершавшего затяжной прыжок, до невозможности оттягивая момент, когда уже пора дернуть за кольцо. Что такого произошло, что меня практически выворачивало наизнанку от паники и урагана неясных чувств?

Я подержала в руках кусочек чужой жизни. Листала страницы старой тетради, на которых запечатлелась часть того, что вызывало интерес у неизвестного мне человека. Для чего-то ведь женщиной и матерью тратилось столько усилий на перенесение бессвязных строк на бумагу, в то время, как живущий рядом, собственный крошечный ребенок нуждался в заботе, внимании и любви.

Я представила, что тот, маленький Кейран был моим. Плодом всей той любви, что жила во мне. Он родился, вырос и стал нынешним Кейраном для меня.

Все это я упрямо ощущала, несмотря на беспокойство и страх, что он, возможно, уже исчез из моей жизни. У него, практичного и сдержанного, не привыкшего поступать под воздействием сиюминутных порывов, наконец, прошла эйфория – рассудок остыл, тело насытилось. Наступило прозрение, вернулась способность здраво мыслить, и он осознал, что увлеченность мной закончилась.

Я переживу это, как переживала многое другое. Смирюсь, отлежусь в сторонке, не дыша и корчась от боли, но потом поднимусь и пойду дальше.

Но навсегда оставлю часть себя ему, хочет он того или нет. Буду незримо рядом, храня в душе, сердце, памяти его образ, запах, тепло и силу рук, искренность и своевременность каждого сказанного слова. Я отпущу Кейрана, но не свою любовь к нему.

Не могу объяснить внятно, почему эти мысли так изводили меня. Положа руку на сердце, усомниться в чувствах Кейрана у меня не было никаких оснований. И все же мне упорно мнилось, как что-то или кто-то уже стоит или вот-вот встанет между нами. И чем больше я думала об этом, тем злее становились терзающие меня сомнения.

…Ветер рвал и гонял по темному небу облака, и сквозь клочья, похожие на черные кляксы, ненадолго выглядывала и снова пряталась удивительно яркая луна.

Я опустила окно и захлебывалась потоком холодного воздуха. Волосы растрепались, превратив аккуратно заплетенную косу в ведьминские патлы. Ветер забирался под воротник куртки, охлаждая кожу, но не разум и эмоции.

Я направлялась туда, где, как я теперь думала, всё началось. Толком не помня дороги, инстинктивно добралась до нужного места, едва не пропустив поворот с шоссе. «Тойота» мягко подпрыгнула, преодолевая неглубокий кювет, и дальше понеслась по поросшему густой травой лугу, переходившему в плоский, как столешница, утес, нависающий над океаном.

Я гнала машину к самому краю обрыва. К тому рубежу, стоя у которого, впервые почувствовала что-то, выходящее за пределы обыденности. Не знаю точно, когда это произошло – в детстве, или же не так давно, вскоре после моего возвращения в родной город. Оба раза я была с Брайаном. И, может быть, оба эти раза были частями чего-то единого. Того, к чему я пришла сейчас.

Инстинкт самосохранения сработал раньше, чем разум послал осознанную команду рукам, вцепившимся в руль, и ноге, вдавливающей педаль газа в пол.

«Тойота» резко затормозила, меня потянуло вперед, рвануло назад. Растрепавшиеся волосы упали на лицо. Я зажмурила глаза, и некоторое время сидела, тяжело дыша, опустив голову на грудь и борясь с приступом тошноты, внезапно подкатившей к горлу. Затем рука сама потянулась к ручке двери, и я вышла из машины, словно Золушка из кареты навстречу судьбе.

Приблизилась к самому краю утеса, остановилась, глядя на бушующие внизу воды океана. Я подставила лицо влажному ветру, насыщенному острыми и солоноватыми запахами прибоя, надеясь, что он остудит разгоряченное сознание, поможет успокоиться и начать мыслить ясно. Некоторые порывы были настолько сильны, что налетали, будто норовя заставить сделать шаг, толкая к краю обрыва.

Стоять одной в темноте, на пустынном, продуваемом ледяным ветром утесе было холодно и страшно. Я утратила ощущение целостности и крепко обняла себя руками, словно пыталась защититься от опасности рассыпаться, как перегоревший прах, который будет тут же подхвачен резким потоком воздуха и развеян над океаном.

К вполне объяснимым, почти материальным страху и холоду, примешалось неясное ощущение, что я сделала что-то недозволенное. Неосознанно коснулась того, что накладывало на меня особые обязательства, вынуждая вступить в противостояние с неизвестными силами, мощь которых я не могла себе даже вообразить. Более того, я попросту даже не имела представления о наличие подобных сил.

Но что именно вызвало эти чувства во мне? Понимание, что я в некотором роде стала причиной расставания Кейрана и Шоны? Известие об исчезновении бывшей девушки Кея сильно повлияло на мое состояние. И отвратительное чувство не покидало ни на минуту.

Или причина в прочтение сумбурных записок, сделанных молоденькой девушкой много лет назад?

Все мы в юности увлекались чем-то, писали дневники и составляли тематические альбомы, собирая вырезки, цитаты и прочие занятные мелочи. Со временем эти милые хобби становились просто частью нашего взросления. Тетрадки и альбомы можно было хранить всю жизнь, иногда с умилением разглядывать их, предаваясь воспоминаниям.

Но тетрадка мамы Кейрана меня совсем не умиляла и не вызывала никаких ностальгических чувств. Записи тревожили и заставляли постоянно мысленно возвращаться к ним. Очень скоро я обязательно снова поеду к Джеку Уолшу и буду задавать ему самые разные вопросы. А если он откажется или не сможет ответить, найду способ получить объяснение тому, что вызвало у меня такое сильное беспокойство.

Я продрогла насквозь, и заметила это только когда всплыла из омута размышлений и отвела взгляд от темной бушующей бездны океана. Трясясь от холода всем телом, и отбивая зубами сумасшедшую чечетку, бегом бросилась к машине. Разворачивалась, лихорадочно крутя руль непослушными заледеневшими руками. Ехала домой по темной безлюдной дороге, борясь с искушением притормозить у обочины, вытащить из сумки телефон и посмотреть, не звонил ли Кейран. И снова, снова пытаться дозвониться до него самой.

Я добралась до дома, давясь подступившими слезами. Будто на автопилоте припарковалась на привычном месте и, погруженная в свое состояние, не сразу поняла, что дверца тойоты вдруг резко распахнулась, меня ловко извлекли из машины и прижали к горячему, напряженному телу. Я еще не успела толком ничего осознать, когда уловила знакомый, желанный запах и услышала торопливый шепот на ухо:

– Куда ты подевалась, сумасшедшая девчонка?! Я приехал, а тебя нет. Не знал, что и думать, где тебя искать…

– Ты… ты целый день не звонил… – всхлипнула я, обвивая руками шею Кейрана. – И на мои звонки не отвечал. Я… я тоже не знала… волновалась…

– Знаю, знаю, прости. Я позвонил, сразу же, как смог. Ты тоже не ответила. – Кейран гладил меня по растрепанной голове и обнимал так крепко, что я дышала с трудом, но именно такие объятия мне сейчас были необходимы. – Всё неожиданно затянулось, и то, что происходило, не позволило даже на минуту отвлечься, чтобы позвонить. – В голосе его звучала горечь, нетерпение. – Господи, ты вся ледяная. Трясешься, как мокрый сурок. Пошли домой, сладкая. Я согрею тебя…

Придерживая меня, он чуть наклонился, вытащил ключ от машины из замка зажигания и закрыл дверцу. Я вцепилась в напряженные плечи Кейрана, спрятала лицо, уткнувшись ему в шею, и закрыла глаза. Кей подхватил меня на руки и понес к дому. Стук калитки, звук торопливых твердых шагов по дорожке, холод порывов ветра, сила и тепло объятий любимого мужчины – это всё, что я сейчас воспринимала, выкинув все прочие мысли из головы.

Он здесь, он со мной. Все остальное неважно.

Перед тем, как зайти в дом, Кейран чуть замешкался, придерживая дверь ногой. Я подняла голову, взглянула поверх его плеча. Неугомонный ветер бушевал, рвал и дергал ветви деревьев, раскачивал провода. Густая крона высокой ольхи, росшей неподалеку, показалась мне странно неподвижной в творившемся вокруг хаосе. Ветви ее лишь чуть колыхались, казались неестественно отяжелевшими. Едва эта мысль промелькнула у меня в голове, как ольха словно взорвалась изнутри.

Что-то «брызнуло» сквозь листву в стороны и вверх, будто жуткий черный фейерверк.

Вороны. Сотни огромных птиц.

Безмолвно и бесшумно, они взвились в ночное небо и мгновенно растаяли без следа, словно их поглотила сама тьма. А может, не поглотила, а приняла, как домой, потому что сами птицы эти казались порождением непроглядного мрака.

Вскрик чуть не сорвался с моих губ, но Кейран уже входил в дом. Он что-то шепнул мне, успокаивая, и поцеловал в разлохмаченную макушку.

Очутившись в ставших уже родными стенах, я все мгновенно забыла. Словно все страхи, волнения, подозрения остались за порогом.

Кейран поставил меня на пол, не выпуская из объятий.

– Ты топила камин? – спросил он тихо, водя губами по моему виску, касаясь легкими поцелуями щеки, мочки уха, шеи.

– Так, чуть-чуть, – прошептала я. – Тебя не было, погода и настроение испортились. Захотелось уюта, посидеть, посмотреть на живой огонь.

– Отличная идея, – согласился Кейран, не переставая меня целовать. – Пойдем-ка, снова разожжем живой огонь…

***

…Его руки скользили по нежной, гладкой и прохладной, как атлас, коже женщины, согревая, даря покой и защиту. Губы шептали слова, которые скорее бы говорил не любовник, а заботливый родитель, старающийся отвлечь свое дитя от ночных кошмаров.

Они лежали на ворохе одеял, брошенных прямо на полу у горящего камина. За окном бушевал ветер, а в доме время будто остановилось. Кейран видел, знал, чувствовал, что Хейз расстроена, даже напугана, и в данную минуту хотел только одного – чтобы она забыла свои страхи, в чём бы ни была их причина.

Он ни о чем не спрашивал, лишь неспешно ласкал любимую и терпеливо ждал, когда она перестанет дрожать. Осторожно расплел ее растрепавшуюся косу и медленно гладил темный шелк волос, пропуская между пальцами пахнущие ветром пряди. Прикрыв глаза, держал Хейз в объятиях и старался не пропустить тот миг, когда ее тело станет отзываться на его прикосновения, уже не ища в них защиты и успокоения. И этот момент настал. Волшебный момент, происходивший каждый раз, словно впервые.

Дыхание Хейз участилось, стук её сердца стал эхом отдаваться в его груди. Она подалась навстречу, коснулась потеплевшей ладонью щеки Кея, а губами его губ. Поцеловала, и он зажмурился от непереносимого ощущения абсолютного счастья и осознания, что обладал этой женщиной.

Испарилось всё, что могло их сдерживать – никаких тормозов, никаких запретов. Исчезло расстояние между вжавшимися друг в друга телами.

…Постепенно гасло в камине пламя, бросающее теплые отсветы на два сплетенных обнаженных тела. Золотистые оттенки растворялись в бледном, холодном зареве занимающегося за окном тусклого рассвета.

Влюбленные задремали, обессиленные и насытившиеся на какое-то время. Осторожно пошевелившись, Кейран коснулся губами лба Хейз, наклонился к ее ушку и прошептал:

– Я уеду днем.

– Я так и знала, – отозвалась она, после короткой паузы. Тихо вздохнула, заерзала, устраиваясь удобнее в его объятиях.

– Да, придется уехать. Дня на три. В издательстве переполох, нам грозит иск, огромная неустойка за срыв контракта. Нужно разбираться.

– «Нам» грозит? Нашли виновного в пропаже материалов?

– Никто не делает поспешных выводов, сладкая. Все озадачены, – Кейран мягко, успокаивая, поцеловал девушку в щеку.

– Но ведь не думают, что это ты виноват? – тихо спросила Хейз.

Кейран вздохнул, прежде чем ответить.

– Я ведущий фотограф проекта, и оригиналы отснятых материалов хранились у меня. Всё дублировалось еще на ассистентском компьютере, полный доступ к которому был только у двух-трех человек, включая меня, естественно. А исчезло всё и отовсюду. Как ни крути, а при таком раскладе выходит, что первый кандидат в подозреваемые именно я.

Он погладил Хейз по голове, проследовав ладонью по волосам, струящимся по плечам и спине до самой поясницы.

– И что теперь? Понятно же, что ты ничего не удалял, не терял, – с какой-то по-детски упрямой убежденностью заявила Хейз, придвигаясь к Кейрану еще ближе и обвивая его рукой за шею.

– Понятно же, да, – спокойно отозвался он. – Но материалы пропали. Объяснения этому нет, зато есть куча самых разных предположений и очевидная, как божий день, угроза срыва очень дорогого контракта.

– Каких подозрений? – Хейз приподнялась и, нахмурившись, посмотрела в лицо Кейрану.

Он улыбнулся ей, снова притянул к себе, прижал покрепче.

– Ну, например, что фотографии могли украсть, чтобы продать.

– Зачем? Ведь это скоро должно стать общедоступным?

– Папарацци из тебя бы точно не получился, милая, – рассмеялся Кейран. – Фото могут всплыть где-то, как сенсационный материал. И не имеет значения, когда это произойдет – до выхода проекта, во время или после. В исчезнувших данных множество такого, что никогда не увидит свет. И любое фото из сотен отснятых можно использовать как эксклюзив, ранее нигде не публиковавшийся.

– И что теперь?

– Ничего. Будем разбираться, – повторил Кейран. – К сожалению, такое в моей профессии случается. А сейчас выброси из головы эту дребедень, родная. Пойдем лучше в кроватку и проведем время с пользой.

– Во сколько ты улетаешь? – спросила Хейз, и в голосе ее послышалась печаль.

– Самолет в два тридцать. У нас еще уйма времени, чтобы я мог любить тебя, как мне хочется и сколько мне хочется. А хочется мне очень сильно, много и долго, поверь, сладкая. И потом еще сможем выспаться.

Они помолчали, после паузы Кейран спросил:

– Расскажи, чем будешь заниматься ты, когда я уеду. Буду представлять тебя постоянно…

– Я обещала Брайану, что посижу с его дочкой…

– Что? Опять?! – Кейран чуть отстранился, глядя на девушку. – Ты в няньки записалась на постоянной основе?

– Нет. У них в семье несчастье, умер родственник. Брай и его бывшая будут на похоронах. Ребенку там не место, – терпеливо говорила Хейз, поглаживая Кейрана по плечу, руке, касаясь кончиками пальцев его губ, хмурой складки между темных бровей. – Я не могла отказать.

– Конечно, не могла, – вздохнул Кейран. – Во сколько тебе доставят твою подопечную?

– Завтра вечером.

– Слава Богу, не утром. А твоя лесная нимфа – садовница во сколько явится? – вдруг вспомнил он и слегка поморщился.

– Она завтра не придет, – ответила Хейз, явно сдерживая улыбку. – Теперь нет необходимости пахать в моем саду каждый день.

Кейран воздел глаза к потолку и изобразил вздох облегчения.

– Эй, милая, а ведь уже рассвет, – Кейран кивнул в сторону светлеющего окна. Он ловко вскочил с их импровизированного ложа на полу, протянул Хейз руку. – Пошли скорее в кровать, не будет терять время. Я хочу тебя немедленно, моя Мэри Поппинс…

***

Я сидела на кровати, скрестив ноги, и наблюдала, как Кейран собирается. Он позволил мне помочь ему упаковать одежду, остальные вещи складывал сам.

Кей передвигался по комнате совершенно нагой, иногда выходил, чтобы что-то взять в ванной или где-то еще, снова возвращался. И при этом держался без грамма смущения, неловкости, с таким достоинством, будто на нем надет смокинг. Уверенные движения его стройного поджарого тела грациозны и раскованны. Растрепанные волосы падали на глаза, и Кейран бессознательно проводил по ним рукой, убирая со лба. Иногда он посматривал на меня, даря сдержанную улыбку. Но я вижу в этой улыбке столько всего, предназначенного только мне, что в районе солнечного сплетения у меня словно начинала бурлить газировка, и я нервно сдувала прядку волос, упавшую на глаза.

Кейран тщательно проверил камеру, упаковывая её в кофр, аккуратно отставил его в сторону к почти уже собранной дорожной сумке. Сверху положил объемную кожаную папку, застегивающуюся на молнию.

Он, конечно, замечал, что я безотрывно наблюдаю за ним. Кей остановился, повернулся ко мне, и какое-то время молчал, сосредоточенно глядя, будто изучая.

– Я ни разу не снимал тебя, – сказал он вдруг серьезно.

– Да, знаю, – кивнула я.

– Я не хотел тебя фотографировать. – Слова Кея прозвучали неожиданно, и я замерла, не понимая пока, как отнестись к сказанному.

– Не хотел, потому что ты – это ты. Я запомнил тебя сразу, как только увидел впервые, – заговорил он, присаживаясь на кровать рядом со мной. – Ты мгновенно отобразилась вот здесь, – он коснулся пальцем своего виска. – Я вспоминал тебя тогда в самолете, и ощущал твой аромат. На выставке ты мне привиделась в толпе. Я тогда был трезв и подумал, что у меня галлюцинация. Потом ты снилась мне… И была такой реальной. Я чувствовал тепло твоей кожи.

Я смотрела на него во все глаза, пораженная тем, что он говорил. Кейран будто рассказывал сказку, сюжет которой сплетался прямо сейчас, и финал невозможно было предугадать. Любые откровения из уст Кейрана казались мне ожившим волшебством.

– Я все время думаю о тебе. Думаю даже тогда, когда занят чем-то. Не смогу смотреть на твое лицо на фото. Понимаешь? Ты для меня настоящая, теплая. Любимая. Не отпечаток. Хочу тебя реальную. Прикасаться, целовать, любить. Всегда хочу тебя рядом с собой.

Он провел кончиками пальцев от моего плеча к ладони, накрыл мою лежащую на колене руку своей рукой. Прикосновение было нежным, волнующим, но мне стало не по себе.

За окнами новый день, закончилась ночная буря. В спальне с белыми стенами светло и просторно, а в доме тихо и спокойно. Мой любимый мужчина рядом и говорит мне очень особенные слова.

Но на душе у меня не спокойно и совсем не светло, а сердце не замирает от восторга. Мне хотелось того же, что и Кейрану – всегда быть с ним. Меня тревожили мысли о его поездке в Столицу, и я уже сейчас переживала его отсутствие, будто разлука началась. И я не хотела сейчас слышать его откровения.

И Кейран будто понял мои мысли и больше ничего не сказал. Он потянулся ко мне, обнял и, поддерживая одной рукой под спину, уложил на кровать. В этот момент в его прикосновении ко мне, в каждом его движении чувствовалась неуклонность и неожиданно властный напор, словно он предполагал, что я могу возражать и заранее заявлял, что не намерен отступать. Он медленно раздвинул мои ноги, устраиваясь между ними и навис надо мной, опираясь на локти. Кей смотрел так, словно пытался запомнить каждую черточку моего лица. Я не двигалась и ничего не говорила, следя за его пристально изучающим меня взглядом.

Потом я снова забыла обо всем. Остался только Кейран, его горячий, влажный рот, жадные руки и сильное тело. Я видела лишь его и слышала звук его шумного дыхание и тихие слова, что он шептал мне, срывая с моих губ ответные признания.

В тот миг я почти рассказала ему свою сказку о нас…

Когда Кей ушел в душ, я накинула футболку, натянула трикотажные штаны и спустилась на первый этаж. В ванной привела себя в порядок и отправилась готовить поздний завтрак. Моему мужчине требовалось подкрепить силы после долгой ночи и перед дорогой.

Кейран вошел на кухню, благоухая чистотой и свежестью. В темно-синих джинсах, ослепительно белой рубашке, с аккуратно зачесанными, еще влажными волосами и в очках он казался сейчас совсем другим Кейраном, похожим на того отстраненного, невозмутимого незнакомца, которого я увидела впервые в своей квартире несколько недель назад. Но едва он посмотрел на меня, как это ощущение улетучилось, и я увидела Кея, которого теперь уже считала самым родным человеком на свете.