Текст книги "Крах всего святого (СИ)"

Автор книги: Илья Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

     Хоть тон старика был дружелюбен и участлив, но глаза блестели сталью. Слова его походили на шипы, вымазанные медом – в них не было ни тени оскорбления, но при этом каждый в этом зале понимал, что Сисар не намерен так просто уступить хоть толику власти кому бы то ни было, пускай даже и великому магистру. Амадиу ненароком припомнил времена, когда один вид алого плаща мог заставить трепетать даже самых властных и строптивых аристократов... и тут ему в голову пришла неожиданная мысль.

     – Насколько я знаю, – произнес Амадиу, оглядывая магистрат, – во времена моего предшественника Одрика Лорра почти все крупные города приняли кое-какую поправку в свои законы. Согласно ей, великий магистр ордена Святых Мечей может наложить вето на любой приказ, если считает, что на то есть веские причины. В том числе это касается и указов, подписанных даже рукой короля. Хочу напомнить, что документ этот был заверен государем Лоренсом I и верховной жрицей Беатрис, и до сих пор не отменен, а значит тот, кто препятствует сему решению, нарушает не только мирские порядки, но и попирает устои, завещанные нам богами. Вам об этом ничего не известно, господин Клебер?

     Члены совета, хмуря лбы, недоверчиво глядели друг на друга, точно думая, что их пытаются разыграть; Сисар же устремил взгляд на бургомистра с бровями чайками – видимо, заведовавшего за бумажную волокиту – а тот, не мешкая, послал слуг за сводом законов. Спустя время перед чиновником уже лежала толстенная книга – кою с трудом несли двое дюжих молодых парней – в кожаном переплете, в которую он тотчас уткнулся носом. Найдя нужную страницу, бюргер быстро пробежал по ней глазами и ответил старику кислым кивком, виновато пожав плечами, точно оправдываясь в собственной оплошности. Тот потребовал талмуд себе и, убедившись в правоте слов Амадиу лично, откинулся на покрытую красным бархатом спинку и сквозь зубы процедил:

     – Да, господин Тома, вы правы. Этот закон все еще имеет силу на нашей земле. Но принят он был скорее под гнетом обстоятельств, нежели от необходимости и даже в то неоднозначное время им никто так ни разу и не воспользовался.

     – Значит, я сделаю это первым и воспользуюсь им не медля, – отрезал Амадиу, подводя черту под весь спор. – Уверяю – я делаю это не от личной прихоти, но для блага всего города и его жителей, в том числе и совета. Надеюсь, вас не затруднит немедля оповестить людей, дабы последний бродяга знал о том, что власть в Мьезе теперь принадлежит ордену. Никто не должен въезжать или покидать город без моего личного дозволения.

     – Как скажете, великий магистр, – ледяным тоном проговорил Сисар. – Отныне ваше слово для нас закон.

     Некоторые из советников порывались было что-то сказать, но старик оборвал их резким взмахом посоха; и хоть Амадиу выиграл битву, но не войну. Он не сомневался, что с этого мгновения советники днем и ночью будут ломать головы над тем, как вывернуть ситуацию против Мечей или хотя бы понаставлять палки им в колеса, но сейчас главное – перехватить арраканца и забрать у него зеркало, пока он не успел увезти его куда подальше. А после – разузнать, каким вообще образом Матиас оказался замешан в этой истории, если, конечно, чужеземец не соврал. В сопровождении братьев великий магистр направился к выходу, спиной чувствуя, как спину ему колят ненавидящие взгляды.

     – Господин Тома... – произнес Сисар, когда Мечи уже стояли на пороге. – Вы не напомните, как закончил свой путь великий магистр Одрик Лорр?

     – Он погиб от моей руки, – спокойно ответил Амадиу и вышел прочь.

     Пускай чиновники и задерживали его как могли, неукоснительно соблюдая все бюрократически процедуры, коими, без сомнения, в другой бы раз пренебрегли, но вскоре под началом Амадиу помимо пятерых Мечей оказался отряд местной стражи, и он, не медля, повел их в сторону пристани. Зевак, которые увязались за ними, городовые гнали руганью, зуботычинами, а то и древками копий, но, несмотря на это, к причалу они подошли вместе с хвостом из нескольких десятков горожан, чье любопытство оказалось куда сильнее страха попасть в ямы или получить по загривку.

      Однако Амадиу едва ли обращал на них внимание – все его мысли были прикованы к острову и тому таинственному предмету, что на нем скрывался. Встав на причал, великий магистр окинул взглядом водную гладь, по которой пеной расстелился молочно-серый туман, да такой густой, что он с трудом смог бы увидеть, что происходит и в десяти шагах от берега. Стражники клятвенно заверяли, что хоть одну лодчонку да можно будет найти на месте – но уже через мгновение, когда послышался плеск весел, Амадиу понял, что переправа им не понадобится. Совсем скоро из тумана выступила большая лодка – по бортам сидело с десяток вооруженных воинов, которые дружно работали веслами; на корме же находился молодой мужчина со смуглой кожей, кутающийся в плащ, а вот за ним... за ним возвышалось оно.

     Хоть зеркало и было накрыто большим шерстяным одеялом, но Амадиу точно нутром почувствовал, что эта та самая вещь, про которую рассказывал Фабрис. Еле дождавшись, пока лодка ударится о пристань, а люди начнут выбираться на промокшие доски, Амадиу сделал шаг вперед и обратился к арраканцу:

     – Я требую объяснений. Кто вы такой и по какому праву нарушили мой запрет? И что это, – он кивнул на зеркало, что солдаты аккуратно вытащили на причал, – делает в ваших руках? Вы знаете, что это такое?

     Воины короля переглянулись, и один из них уже было открыл рот, но иноземец поднял руку, дав понять, что говорить будет сам. Подойдя к Амадиу, он отвесил широкий поклон и приложил руку к сердцу.

     – Думаю, для начала лучше представиться. Меня зовут Абдумаш Аль-Хайи ибн Зафар – я ученый и путешественник, с недавних пор состоящий на службе короля Фридании его величества Матиаса Моро. А вы, должно быть, Амадиу Тома, великий магистр ордена Святых Мечей? Бесконечно рад возможности познакомиться с вами лично – пусть в этой стране я не так долго, но уже весьма наслышан о вашей персоне.

     Он протянул Амадиу тонкую ладонь, покрытую засохшими чернильными пятнами и рубцами от ожогов – но великий магистр проигнорировал и нарочито льстивые слова, и приветственный жест.

     – Вы ответили лишь на один вопрос.

     Ни капли не смутившись, Абдумаш сунул руку за пазуху и, вытащив оттуда свернутый пергамент, отдал его Амадиу. Аккуратный мелкий почерк говорил о том, что обладатель сего документа представляет личную волю короля, и любое препятствие на его пути может и будет считаться государственной изменой. Не было ни единого сомнения, что бумага была написана рукой самого Матиаса – до этого момента у Амадиу все еще были кое-какие подозрения по поводу слов арраканца – но это никак не проясняло ситуацию, а напротив, сгущало краски пуще прежнего.

     Моро никогда не отличался особой доверчивостью, но почему он так легко спелся с чужеземцем, которого знал, судя по всему, не так давно? Откуда Матиас вообще вызнал про зеркало? И зачем оно ему? Знает ли он что-то, чего не ведает Амадиу и ведет какую-то свою игру, или попросту каким-то образом вызнал старую легенду и решил удовлетворить собственное любопытство? Может ли Абдумаш каким-либо образом быть связанным с замком и секретом, таившимся в нем?

     Чем больше Амадиу зарывался в эту историю, тем больше понимал, что на месте одного решенного вопроса тут же взрастает с десяток новых, но одно было ясно точно – тень, нависшая над Мьезой, оказалась куда больше, чем он предполагал. И как бы ей не накрыть их всех...

     – Его величество с большим прискорбием узнал о смерти герцога Отеса и решил вернуть его близким реликвию, которая годами принадлежала этой семье, – Аль-Хайи кивнул за плечо. – Искусная безделица, не более. Но развалины с годами заросли не только травой, но и слухами, из-за которых люди сторонятся этого места как чумного, так что исполнить желание короля вызвался я. Как ученому и медику-любителю странные явления и разного рода заболевания вызывают у меня скорее интерес, чем страх – но самое страшное, что я увидал в замке, были небывало большие пауки. Интересно, чем они питаются, ведь ни одной мухи я так и не увидел – пылью или собственной паутиной?

     Аль-Хайи звонко рассмеялся над собственной шуткой, и можно было бы подумать, что он говорит правду; Амадиу бы так и решил, не зная, он всего того, что услышал в Аркхэмском монастыре. Великий магистр пригляделся к арраканцу, точно мысленно снимая с него маску. Веселый смех стал казаться фальшивым, точно стеклянные украшения, тонкая улыбка превратилась в гримасу раздражения, а добродушные глаза оледенели, словно озера в первые крепкие морозы.

     – Не хочу обвинять вас во лжи, но пока что ваши слова вызывают большие сомнения. Нам придется изъять ваш груз, – Амадиу оглянулся на Мечей, которые в выжидании застыли у него за спиной. – Заберите эту вещь и отнесите ее... в дом, принадлежащий бывшему мэру. Стража покажет дорогу. Думаю, господин Авар не отказался бы предоставить нам приют.

     – При всем уважении, великий магистр, но у нас есть приказ, – подал голос один из воинов, сопровождающих арраканца. – Король распорядился...

     – С этого дня власть ордена в Мьезе беспрекословна и не подлежит сомнению, – отрезал Амадиу и спрятал за пазуху пергамент, не желая отдавать его обратно в руки арраканца. – Пускай даже наши действия противятся интересам короны. Подробности вы можете узнать в ратуше у любого члена городского совета – уверяю, они подтвердят каждое мое слово.

     – Не думаю, что господин Моро обрадуется задержке, – дружелюбная улыбка сползла с лица Аль-Хайи, уступив место сжатым в нить губам. – Если хотите, мы можем отправиться в столицу вместе, дабы...

     – Этот предмет не покинет город, – прервал его Амадиу. – Мое решение окончательно и не подлежит спорам.

     – Господин Рубб? – поднял брови Аль-Хайи, оглянувшись на высокого мужчину, держащему под мышкой шлем.

     Амадиу смутно припоминал Рубба – вроде бы тот был дальним родственником Сириля Русси, первого королевского советника; один из немногих счастливчиков, кто умудрился уцелеть в бойне с визрийцами, по возвращению получив рыцарский титул. Прочие воины в выжидании смотрели на Рубба, Мечи выстроились за спиной Амадиу, и лишь городская стража незаметно отошла чуть поодаль, видимо, не желая по своей воле вставать меж молотом и наковальней. Даже зеваки встали подальше, дабы не попасть под случайный удар в случае драки – но с каждым мгновением их все прибывало и прибывало, так вскоре пристань окружила целая толпа, ловящая каждое слово.

     – Нам было велено доставить господина Аль-Хайи в Мьезу и вернуть обратно... – неуверенно начал Рубб.

     – Не смею вам мешатьь, – пожал плечами Амадиу. – Вы можете отправляться немедленно – я пошлю одного из братьев предупредить воротовых. Но та вещь, которую вы привезли с острова, останется здесь.

     Аль-Хайи отвел своих спутников в сторону и некоторое время до Амадиу доносился только его шумный говор, перемежающийся руганью на родном языке; в ответ Рубб лишь кивал, изредка пожимая плечами. В конце концов, арраканец с досадой сплюнул под ноги, бросил в сторону зеркала быстрый взгляд и отвернулся к воде, скрестив руки на груди.

     Великий магистр взмахнул перчаткой – и через мгновение Мечи взвалили зеркало на плечи, а стражи пошли вперед, расчищая братьям путь от любопытных бюргеров. Амадиу пошел было вслед за остальными, как вдруг Аль-Хайи еле слышно уронил короткую фразу на родном языке. Великий магистр застыл на месте, услыхав единственное знакомое слово, и понимание пришло к нему в тот же миг.

     Обернувшись на одних каблуках, он одним прыжком преодолел расстояние до арраканца, схватил его за грудки и подсечкой уронил на землю. Все – и братья, и воины короля, и стража – попросту застыли на месте, смотря на Амадиу как на умалишенного, а горожане пододвинулись чуть ближе, разинув рты и прекратив все разговоры, дабы случайно ничего не пропустить.

     – Ты прекрасно знаешь, что это такое, – прошипел Амадиу, глядя прямо в глаза Аль-Хайи. – Знаешь, что это не простая побрякушка и кто на ней изображен. Ведь так? Так?! Кто ты на самом деле? Колдун? Ведьмак? Какой культ ты восхваляешь? Чьим богам ты поклоняешься? Говори, пока я не приказал вытянуть из тебя всю правду!

     – Я не п-понимаю, о чем вы, – пробормотал арраканец, трясясь, словно от лихорадки. – Я – п-простой ученый, госп-подин Тома... не надо...

     – Великий магистр, – поднял голос Рубб. – Прошу вас отпустить этого человека. Я бесконечно уважаю и вас, и орден, но приказом его величества господин Аль-Хайи находится под нашей защитой, и мы не позволим причинить ему вред. Даже если придется применить силу.

     Амадиу выдохнул и уже почти выпустил арраканца, как вдруг тот вмиг преобразился, словно скинув фальшивую шкуру. Перестав трястись, он сузил глаза – острые и ледяные, будто два кинжала, губы же его скривились в усмешке; но то была не добрая улыбка, что сидела на его лице ранее, а поистине звериный оскал, обнажающий белые ровные зубы. Аль-Хайи резко поднял руку, схватил Амадиу за загривок и притянул к себе, так близко, что ухо великого магистра защекотало горячее дыхание.

     – Если хочешь прожить еще немного, не смей вставать на моем пути, старик, – прошипел Абдумаш. – Ты и понятия не имеешь, с чем связался, и какие силы пытаешься остановить. Отдай мне то, что мое по праву – иначе клянусь, что твой прах рассеется по ветру куда раньше, чем ты думаешь.

     Он разжал пальцы и Амадиу отшатнулся, точно от удара; Аль-Хайи же поднялся на ноги и вновь напустил на себя личину трусливого покорного ягненка, сквозь которую, однако, просвечивала волчья шерсть. Никто из окружающих не произнес ни слова, не зная, что арраканец нашептал великому магистру; тот же попросту развернулся и пошел прочь прямо сквозь спешно расступающихся бюргеров, некоторые из которых осеняли себя полукругом.

     Амадиу легко мог приказать заковать Абдумаша в цепи, а то и убить прямо на месте – и Мечи бы, не колеблясь ни на миг, исполнили его указ; но людей Моро было едва ли не в полтора раза больше, и думается, местные стражники вряд ли бы поспешили к братьям на выручку. Быть может позже, но не сейчас – стоит подождать, пока королевские воины отбудут в столицу. Почему-то Амадиу знал, что уедут они без чужеземца. Абдумаш Аль-Хайи ибн Зафар... Любопытных друзей выбирает себе Матиас.

     Дело было уже почти в ночь, когда Амадиу, наконец, пересек порог дома Авара, куда братья принесли зеркало. С того момента, как великий магистр был здесь в первый раз, жилище бывшего мэра ничуть не изменилось – разве что шкафы и сундуки были полностью пусты, и то тут, то там, валялись перья, пергамент, скомканная одежда, монеты и прочий мусор. Слуг тоже не было видно, а дверь и вовсе оказалась закрытой лишь на один замок, который без особого труда вынес Коул – удивительно, как столь богатый дом еще не обнесли до нитки. Судя по беспорядку и пропавшим вещам, видимо, Авар и впрямь покинул город своим ходом – быть может, даже в ту же ночь. Но Амадиу с трудом мог винить его в бегстве – признаться, у него у самого уже ныло под ложкой, словно он смотрел в темную глубокую пропасть, перевесившись через перила.

     Собрав братьев, Амадиу начал раздавать приказы: Корин и Батист должны были караулить дом снаружи до самого утра, следя за тем, чтобы ни одна мошка не пролетела мимо. Коул, несмотря на вялые протесты, все же согласился вздремнуть, пообещав вернуться к полуночи, а оставшиеся двое Мечей выскользнули в темноту следить за Аль-Хайи. Сам же Амадиу, не мешкая, уселся за стол, найдя в окружающем его беспорядке пару свечей, перо, пергамент и полупустую чернильницу – закончив писать, он свернул послания в трубочку и спрятал за пазуху, дабы утром разослать тревожные вести всем магистрам.

     Взгляд великого магистра поймал запечатанный кувшин, стоявший на полке напротив него. Некоторое время поколебавшись, Амадиу прихватил с пола серебряный кубок и сбил печать. Уже осушив бокал наполовину, Амадиу в задумчивости окинул взглядом зеркало, все еще закрытое толстым шерстяным одеялом. Что же все-таки это такое? Магический артефакт, созданный могущественным чернокнижником? Обитель демонов? Кто же на самом деле этот... и впрямь ли Падшие спят глубоко в бездне? Амадиу собирался не трогать предмет до приезда прочих братьев, но любопытство взяло свое, а вино чуть заглушило опасения.

     Закрыв ставни, Амадиу запер дверь на ключ, который нашел в столе – так, на всякий случай – и подошел к зеркалу вплотную. Протянул было руку... и тут же отдернул, повинуясь какому-то скрытому, врожденному чутью, что словно пульсировало изнутри: «Опасность! Опасность! Опасность!». Амадиу вновь наполнил кубок – отметив, как сильно дрожат его руки – и выпил уже медленно, не спеша, точно стараясь как следует просмаковать каждый глоток.

     Он вдруг почему-то вспомнил о том, как в детстве боялся темноты – столь сильно, что всегда просил отца или мать оставить ему на ночь зажженную лучину. В конце концов, Нель объяснил младшему брату, как лучше бороться со страхом – не бегать от него, точно от цепной собаки, а напротив, взглянуть тому, что тебя пугает, прямо в лицо. В ту же ночь Амадиу, трясясь от ужаса, загасил пламя – и одним рывком бросился в кровать, словно боясь, что из темноты на него выскочит какое-нибудь чудовище. Несколько мгновений он – совсем юный мальчик – боязливо озирал свою комнату, видя в каждой тени или силуэте чудовище или призрака; но спустя некоторое время понял, что огромные перепончатые крылья неведомой твари, чудящиеся ему в углу, на деле были растянутой под потолком рубахой, а великан, стоявший по левую руку – простым шкафом, так что вскоре Амадиу уснул и с тех пор ни один ночной страх больше не беспокоил его.

     До этого момента.

     Вспомнив наветы брата, Амадиу сделал глубокий вдох и одним рывком сдернул одеяло, которое, тихо шелестя, упало на пол. Великий магистр невольно поднял брови и цокнул языком. Зеркало, казалось, было отлито целиком – Амадиу не видел ни одной щели, гвоздя или стыка – из неведомого темно-зеленого металла с бледноватыми прожилками, что переливались в свете ламп. Наверху же сидела голова уродливейшей твари; представив, что подобные чудовища могли когда-либо населять мир, Амадиу невольно передернуло. Видимо, это и был... он. Даже в мыслях Тома старался лишний раз не произносить его имя.

     Амадиу обошел зеркало по кругу, но не заметил ничего необычного, кроме разве мастерства работы – он был выполнен так искусно и подробно, что Тома видел мельчайшую складку на его шкуре. А что если Фабрис и впрямь оказался простым сумасшедшим, а это зеркало – всего лишь безделушка, творение некого ювелира с золотыми руками, но чересчур богатой фантазией? Великий магистр протянул руку и слегка дотронулся до оправы – металл был холодным на ощупь, словно только что вытащенный из ледяного подвала. Приглядевшись, Амадиу заметил странную вещь – воздух вокруг зеркала был каким-то... другим. Словно чуть искаженным – как если смотреть на что-то сквозь толщу мутной воды или толстый слой пыли. Вдруг на темной глади появилась редкая дымка, что через миг превратилась маленькую точку, которая начала быстро увеличиваться – поначалу Амадиу оглянулся через плечо, думая, что видит чье-то отражение, но потом, вглядевшись...

     Тотчас в ужасе отшатнулся, не веря своим глазам. Повернувшись на одних каблуках, он бросился к двери, на ходу вытаскивая из кармана ключи. Едва Амадиу дотронулся до замочной скважины, как позади него раздались глухие удары – один, другой, третий, звучавшие все сильнее и громче – а потом послышался громкий звон и что-то ухнуло на пол, точно мешок муки; немея от ужаса, великий магистр трясущимися пальцами пытался вставить ключ в замок, молясь богам и одновременно проклиная арраканца. Из-за спины послышалось тихое шарканье, а в нос ударил сладковатый запах гнили; шаги раздавались все ближе и ближе – казалось, он уже чувствовал на плече холодное липкое прикосновение, как, наконец, раздался щелчок и Амадиу стрелой вылетел из комнаты, захлопнув за собою дверь.

     В тот же миг заперев замок, Амадиу утер пот со лба и попятился к лестнице, пока в голове его вихрем проносились сотни мыслей – он и впрямь видел то, что видел? Что это – черная магия или его воображение? Невозможно, чтобы его одновременно обманывали глаза, нос и уши... Или возможно? А может быть, он просто сошел с ума?

     Амадиу не знал, сколько времени он простоял на лестнице, не сводя глаз с двери, за которой осталось... это. В конце концов, воздав молитву богам, он на цыпочках подкрался к двери, склонил ухо над замочной скважиной и затаил дыхание. Ничего. Ни единого звука, ни запаха – Амадиу одним глазком заглянул вовнутрь и увидал лишь целехонькое зеркало, стоящее посреди комнаты и покрывало, лежавшее подле него. «Устал, вот и все, – подумал он, выпрямившись и хрустнув коленями. – Что только не привидится... Да, последний бокал вина явно был лишний». Быть может, стоит осмотреть зеркало еще раз? Но Амадиу только сейчас понял, как смертельно он устал и решил отложить это дело до завтра.

     Великий магистр уже сделал шаг по скрипучим ступеням, как вдруг из-за двери позади него раздался до боли знакомый вкрадчивый голос – низкий, с хрипотцой, что чуть не проговаривал букву «р»: «Я все еще жду тебя, предатель... Мы будем гореть вместе».

     Амадиу не помнил, как он вышел на улицу, дождался братьев, и, приказав им не спускать с комнаты глаз, но ни в коем случае не заходить вовнутрь, побрел прочь, оставив Мечей недоуменно переглядываться. Великого магистра одновременно мутило и клонило в сон, ноги его будто набили ватой, а уши залили воском; лишь один раз у него в голове мелькнула мысль, что он, наверное, не должен был оставлять братьев наедине с ним, но уже через миг он позабыл и об этом, точно любое размышление вновь может навеять тот кошмар. Остаток ночи Амадиу бродил по городу, пугая редких прохожих; не помнил он и того, как, в конце концов, наткнулся на какую-то убогую харчевню, без лишних слов кинул в хозяина половинку серебряного и направился в гостевые спальни.

     Засыпал Амадиу полностью одетым и при зажженных свечах, сжимая в одной руке кинжал, а в другой – священное писание.

     «Мы будем гореть вместе…».

Глава 22

      … не стоит также забывать, что чрезмерно увлекшись расширением новых границ, Визрийская империя понемногу начала терять контроль над уже захваченными провинциями. Одного авторитета Дементия становилось недостаточно для того, чтобы держать в узде столь обширные территории с таким разношерстным населением – со временем купленные государи начинали игнорировать приказы императора, заключая меж собой тайные альянсы для будущего противостояния оккупантам, визрийские сановники и наместники, находившиеся при их дворах, «случайно» ломали шеи, падая с крутой лестницы, тонули в собственных ваннах или же и вовсе просыпались с кинжалом в сердце; весомые религиозные деятели уже в открытую призывали сбросить с себя сбрую иноверцев, да и простой люд нередко встречал визрийских сборщиков подати не заискивающими улыбками, а камнями и стрелами.

      Бытует мнение, что самые крупные мятежи нередко получали поддержку от Союза Вольных Городов, а может и Арракана, которые подкидывали в очаг вражды не только золото, но и сталь; и если первые восстания подавляли быстро и жестоко, то вскоре даже прославленная визрийская армия не поспевала быть и тут, и там, да и в самом Визре становилось неспокойно – интриги в сенате, все большая коррупция и растущее недовольство среди граждан вместе со всем вышеперечисленными, скорее всего, и стало толчком к тому, что Визр вдруг предложил Фридании начать весьма неожиданные для обеих сторон переговоры. И кто бы только знал, к какой цепочке событий все это приведет…

      Бруно Тош, «Война змеи и солнца»

     – Эй! – Лягва ухватил за локоть трактирщика, который спешил к одному из столов и на ходу балансировал огромным блюдом, уставленным тарелками с едой, графинами да стаканами. – К тебе сюда сопляк один не забегал? Мелкий такой, худющий – его кляча у тебя в конюшне стоит.

     – Какой к бесам сопляк, мать твою, – рыкнул мужчина, едва не грохнувший всю утварь прямо на пол. – Работать мне не мешай, лысый. Хотите жрать – садитесь и ждите, нет – валите отседа к хренам собачьим, нечего мне зубы заговаривать.

     Убедившись, что люди Северина, похоже, напрочь забыли о цели своего визита, увлекшись сварой с хозяином, Этьен, все еще стоя на четвереньках, пополз к лестнице на второй этаж, стараясь не поднимать голову. Упитанная псина, что грызла мясистый мосол возле кухни, было рыкнула на него, но увидев, что мальчик и не пытается претендовать на ее богатство, вновь занялась ужином.

     Взбежав по скрипучим ступеням, Этьен подался в ближайшую дверь – заперто, ткнулся в следующую – но получил громкую брань и едва не поймал лбом грязный башмак. Наконец, он кубарем влетел в свободную спальню – низкую, темную, насквозь провонявшую подсыревшим сеном – и воздал хвалу богам, обнаружив открытое окно. Вскарабкавшись на подоконник и свесив ноги, он еще некоторое время собирался с духом – шутка ли, до земли было не меньше трех с полой мужских роста – но, в конце концов, закрыл глаза и соскользнул вниз. Густые кусты, росшие под самыми ставнями, немного смягчили удар, но Этьен, все же едва не отбил себе бок. Потирая ушибленное место, он обошел трактир, убедился, что на хозяйственном дворе никого и начал красться к конюшне, на которой висело несколько тусклых ламп. Ухватившись за тяжелый засов, Этьен напряг все жилы, потянул его вверх и...

     Чья-то рука вцепилась ему в ворот и прижала к стене, с такой силой ударив его макушкой о бревно, что он чуть не откусил себе язык – через мгновение, когда дымок перед глазами рассеялся, а рот наполнился соленым вкусом, Этьен увидал перед собой Бурого, который исподлобья смотрел на него раскосыми глазами:

     – Ну, вот и все, паренек. Набегался.

     Но Этьен не собирался так просто сдаться – не для того он придумал столь хитроумный план, чтобы тем же вечером вновь угодить в плен. Ткнув Бурого пятерней в лицо, он со всей силы рванул в сторону – послышался громкий треск, воротник лопнул, и Этьен понесся так быстро, как мог, но не успел он преодолеть и десяти футов, как сбоку мелькнула чья-то тень, подставившая ему подножку и спустя миг Этьен уже растянулся на земле. Он попытался было встать, но в спину ему прилетел тяжелый ботинок, уткнув лицом прямо в грязь; следом носок сапога ударил его под ребра, выбив последний дух и подкинув в воздух, а после приземления он вдобавок получил еще несколько звонких оплеух.

     Этьену казалось, что он пролежал ничком целую вечность – хотя на деле, наверное, не прошло и нескольких ударов сердца – однако он все же сумел подняться на четвереньки, с трудом переводя дыхание и отплевываясь от грязи и пыли, набившейся в рот. Но кто-то тут же поставил подошву прямо ему на спину, прижав обратно к земле. Кое-как повернув голову, Этьен увидал над собой гаденькую ухмылку Лягвы, который упирался сапогом ему в холку – и не без злорадства отметил, что лицо у того просто пестрилось свежими синяками, а и без того бесформенный нос, походивший на картошку, распух едва ли не вдвое.

     – Что, думал, мы тебя не найдем? Самый умный выискался, поганец?

     – Уж всяко поумнее тебя буду, пучеглазый, – огрызнулся Этьен.

     – Гляди-кось, по шее получил, а еще зубы щерит, – усмехнулся Бурый, покуда их приятель отошел чуть поодаль, дабы наблюдать за трактиром.

     – Жан, не спускай глаз со входа. А этому недоростку сейчас щериться нечем будет, – пообещал Лягва, наклонился к Этьену и прошипел. – Ладно, полумерок, Северин велел притащить тебя живьем, но вот о здоровье твоем разговора не было. Так что, если не хочешь раньше времени зубешки свои потерять, советую начинать молить о пощаде прямо сейчас.

     И тут Этьен вдруг понял, что не чувствует ни капельки страха. Да, Северин одним взглядом мог заставить вздрогнуть даже упыря, но то был он, а этот колченогий пентюх вызывал лишь только злость и презрение. Он изобьет его до полусмерти? А пускай. Хуже уже точно не будет. Этьен резко вывернулся, будто уж на сковороде и, схватив одной рукой Лягву за сапог, кулаком засадил ему прямо ему под колено. Мужчина взвыл и отшатнулся в сторону, прыгая на одной ноге, а мальчика, что успел вскочить на ноги, тут же перехватил Бурый, пребольно вывернув тому руки.

     – Ладно, малец, хорош уже, – пробормотал мужчина. – Только хуже себе сделаешь. Не рыпайся и глядишь, завяжем тебя послабше.

     – Нет, хуже ему сделаю я, – жилка на лбу Лягвы запрыгала так неистово, точно у него под кожей сидел червяк, а из ушей, казалось, вот-вот повалит пар. Прихрамывая на одну ногу, он решительно двинулся в сторону Этьена, на ходу засучивая рукава. – Ну, все, вша ты шлюшечья, сейчас я тебя так отделаю, что маску уже тебе носить придется.

     – Ты это, не особо-то усердствуй, – буркнул Жан, отвлекшись от наблюдения за харчевней. – Парень нам целым нужен.

     – О, уж я позабочусь, чтоб он раньше времени кони не двинул, – фыркнул Лягва. – Я просто возьму во-о-он ту палку, а потом...

     – Во имя богов, что здесь происходит? – раздался вдруг звонкий женский голос.

     Все как один они повернули головы и увидали невысокую девушку с тугой черной косой, которая, кутаясь в плащ, приближалась прямо к ним. Этьен сразу же узнал Посвященную, сидевшую в трактире, и в душе у него колыхнулся росток надежды. Видимо, сами боги послали святую сестру ему на помощь – уж она-то точно не оставит его в беде! Но вот Лягва, Бурый и Жан напротив, обменялись косыми взглядами; первый из них сплюнул на землю, и незаметно вытащил из-за пояса нож, спрятав его в рукаве, второй тут же зажал Этьену рот, а последний, словно тень растворился где-то в темноте.

     – Иди своей дорогой, милая, у нас тут мужской разговор, – сказал Лягва. – Сынка своего манерам учу, а то старшим дерзить вздумал – вот дурь и выбиваю.

     – Вот как? – подняла тонкую бровь жрица, подойдя к ним почти вплотную. – А со стороны выглядит так, будто вы хотите обчистить ему карманы. Мальчик, кто из этих господ твой отец?