Текст книги "Свет мира"

Автор книги: Халлдор Лакснесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

Глава девятнадцатая

Скоро стало известно, что среди пассажиров парохода едет знаменитый покоритель сердец из восточной части страны, и женщины потребовали, чтобы он рассказал им несколько историй о привидениях. Но покоритель сердец и слышать об этом не желал, пока светит солнце. К концу дня кто-то сообщил, что покоритель сердец согласился вечером рассказать свои истории. Все сгорали от нетерпения.

Когда девушка снова вышла на палубу, ее кожа при вечернем солнце показалась скальду еще свежее, чем раньше, волосы и щеки излучали таинственное золотистое сияние. Скальд не успел опомниться, как она уже стояла в толпе женщин. Печаль, которая утром омрачала ее лицо, исчезла, и смех, сменивший ее, был сама юность, свободная и безоблачная. Скальду показалось, что после отдыха формы ее тела стали полнее и мягче.

– Как ты долго спала, – сказал он, когда стайка девушек рассыпалась и она осталась одна. – И какие прекрасные сны тебе снились.

– Откуда вы знаете, что я спала и видела сны? – спросила она.

– Прости, что я все время заговариваю с тобой, – сказал он. – Но это оттого, что мне кажется, будто я тебя понимаю.

– Понимаете меня? – спросила она удивленно. – Но ведь это невозможно. Да я и не говорю ничего.

Тогда он сказал:

– Если ты внимательно посмотришь мне в лицо, разве ты не увидишь, что я именно тот человек, который понимает тебя, даже если ты молчишь?

Она посмотрела на него, поджав губы, очень пристально, и снова у нее на лице появились досада и грусть, недоумение и тревога, как утром, когда она ждала отца. Но поглядев некоторое время ему в глаза, она опять улыбнулась светлой улыбкой, и стало хорошо, точно выглянуло солнце.

– А что мне снилось? – спросила она наконец.

– Это долго рассказывать, – ответил он. – В этом сне была вся природа. И небеса.

– Ничего мне не снилось, – сказала она и засмеялась. – Мне никогда ничего не снится.

– Ты сама не понимаешь, кто ты, – сказал он. – Ты чья-то мечта. А я тот, кто понимает тебя.

– Нет, – сказала она немного запальчиво. – Ты даже не знаешь, кто я. Зачем ты меня пугаешь?

Он прикоснулся кончиками пальцев к ее руке, чтобы успокоить ее, и сказал восторженно:

– Бера, с тобой никогда не случится ничего плохого, слышишь, никогда, только хорошее.

Тонкое лицо с густыми пепельными бровями над чистой синевой глаз и легкая верхняя губа, которая в безотчетной улыбке все время слегка обнажала ровные белые зубы, – чем больше скальд смотрел на это лицо, тем сильнее привязывался к этой блаженной трепетной мечте природы и убеждался в том, что только скальд может понять это видение среди всеобщего беспорядка, заметить это сияние янтаря среди блеска металла, услышать этот нежный звук среди труб и органов.

Когда наступили летние сумерки, все собрались в салоне и ждали рассказчика, в основном это были женщины и их поклонники, свет был погашен, занавески опущены, ибо летняя ночь ненадежна.

– Сейчас начнут рассказывать истории о привидениях, – сказал скальд. – Хочешь послушать?

– Нет, – сказала она. – Лучше я пойду лягу и буду читать веселую книгу.

– Ведь будет рассказывать покоритель сердец, – сказал он.

– Ну и что же?

– Но привидения существуют, это точно, – сказал он. – По крайней мере, в душе.

– Нет, – сказала она.

Потом они пошли в салон слушать истории о привидениях. Она села на угловой диван вместе с другими девушками, скальд обладал способностью проскользнуть так незаметно, что на него никто не сердился, она и оглянуться не успела, как он оказался рядом с ней.

Покоритель сердец был неуклюжий провинциал, который интересовался народным творчеством исключительно для того, чтобы, написав о нем книгу, получить известность среди ученых людей столицы. Он придерживался того мнения, что если человек не верит в существование Торгейрсболи[28]28
  Знаменитое привидение в образе быка.


[Закрыть], он должен быть психически ненормальным, что же касается всего остального, то место покорителя сердец было на обычном собрании избирателей. Истории о привидениях он рассказывал, как велит народный обычай, со всеми родословными действующих лиц, с описанием округи, местных особенностей, экономики, погоды, с подражанием голосам людей и животных, а также с бесчисленными ссылками на добропорядочных мужчин и честных женщин. Рассказчик победил недоверие своих слушателей тем, что его описания долин и плоскогорий точно соответствовали действительности, он сообщил все, что только возможно, о происхождении всех лиц, причастных к этой истории, таким образом, слушатели убедились, что речь идет не только о людях честных и правдивых, но и реально существующих, которые вполне могли быть родственниками любого из присутствующих; он подробнейшим образом рассказывал о погоде и состоянии сельского хозяйства в тех приходах, где водились привидения; не был забыт ни год после Рождества Христова, ни месяц, ни число, ни час, когда тот или другой добропорядочный мужчина или честная женщина были напуганы привидением. По мере того как эти отупляющие описания с их завораживающими подробностями подходили к концу, слушатели впадали в такое душевное состояние, при котором нетрудно поверить, что обезглавленные женщины или мужчины прикасались своими холодными обрубленными шеями к лицам живых людей.

Скальд был слишком возбужден для того, чтобы следить за этим правдивым, но несколько растянутым научно-историческим повествованием. Близость красоты заставила его позабыть и более насущные вещи, чем привидения. Он лишь краем уха слышал рассказ про человека, который однажды осенью утонул в реке по дороге к своей возлюбленной, с тех пор он является к ней вместе со своей лошадью в полной сбруе, при этом особенно громко звенит уздечка. Когда наступает осень, он вечерами неизменно въезжает во двор хутора, где живет его возлюбленная, и входит в ее комнату, лошадь на дорожке громко храпит и бьет копытом, звенит уздечкой и мундштуком. Покоритель сердец достигал большого эффекта, заставив погибшую уздечку позвякивать, погибшую лошадь дико храпеть, а порыв ветра ворваться в сени и распахнуть входную дверь. Женщины вскрикнули. Девушка рядом со скальдом вздрогнула и подвинулась ближе к своему соседу.

Время шло и шло, но скальд не понимал, о чем рассказывает покоритель сердец. Для того чтобы он сейчас пришел в себя, требовалось по меньшей мере детоубийство. Все родословные, а также географическое, экономическое и метеорологическое предисловие к этому чудовищному преступлению промелькнули мимо скальда, он и опомниться не успел, как мать прикончила ребенка и спрятала его труп в ящик комода. Но поскольку этот скальд благодаря христианским семейным журналам уже привык к убийствам и другим ужасным деяниям, он опять потерял нить рассказа. Он даже не понял, была ли убита и мать ребенка или она сама лишила себя жизни. Он запомнил только одно: по ночам она обычно входила через запертую дверь, подходила к комоду, становилась перед ним на колени и начинала нянчить труп ребенка. Многие добропорядочные мужчины и честные женщины каждый вечер в течение более чем ста лет были свидетелями столь необычных отношений матери с ребенком. Скальд зевнул. Когда зажигали свечу, женщина растворялась. Девушка вздрогнула и придвинулась еще ближе к скальду.

Как-то раз один крестьянин поехал осенью в чужой приход, – следовала длинная родословная, описание округи с названиями всех местечек и хуторов на мало посещаемых дорогах, подробное описание экономических условий, год, месяц, погода. Приближался вечер, темнело. Крестьянин подъезжает к маленькому хутору на берегу фьорда, карабкается к окошку на крыше и кричит:

– С вами Бог!

После долгого молчания изнутри отвечают:

– Нету здесь Бога.

– Нет, есть, – говорит крестьянин сердито и входит в заброшенный дом.

Он стелет себе на полу и засыпает. Через некоторое время он просыпается оттого, что ему на грудь что-то упало. Он ощупывает упавший предмет, и оказывается, что это кошачья голова, но крестьянин не уступает и тут же швыряет голову обратно, потом снова ложится и засыпает. Поспав еще немного, он опять просыпается оттого, что ему что-то упало на грудь, на этот раз гораздо тяжелее. Он ощупывает этот предмет, и оказывается, что это голова тюленя. Крестьянин немного рассердился, он хватает тюленью голову обеими руками и швыряет в бешенстве туда, откуда она прилетела, а потом опять ложится и засыпает. В третий раз что-то падает ему на грудь, и на этот раз, без сомнения, самое большое и тяжелое. Крестьянин вскакивает с пола, ощупывает этот предмет, и оказывается, что он держит в руках голову женщины с длинными распущенными волосами, которые он может намотать на пальцы. Тогда крестьянин говорит такие слова:

– Что, дьявол, ты, видно, уже не шутишь?

Он поднимается и что есть силы швыряет женскую голову туда, откуда она прилетела, и снова ложится; к сожалению, так и не удалось узнать, хорошо ли спал крестьянин остаток ночи.

Нежная, прохладная рука спряталась в руке скальда, словно воробышек, ищущий защиты от ястреба; девушка сидела, прижавшись к нему, и он чувствовал запах ее волос. Но в это мгновение стюард распахнул дверь и сказал, что уже полночь и салон закрывается. Все разом встали, веселые, точно птицы на рассвете, они не стали дожидаться конца истории; или она уже кончилась? Бера исчезла. Может, скальду только показалось, что она сидела рядом, спрятав свою руку в его руке?

Глава двадцатая

Наутро она посмотрела на него глубокими светлыми глазами, это было ясное весеннее небо, таящее множество обещаний, однако ни одно из них не могло бы быть выражено словами. Казалось, будто она видит скальда в первый раз. Пароход стоял у пристани в маленьком городке, лежавшем у подножья горы. Скальд заговорил с ней.

У отца с матерью она была одна, братьев и сестер не было, родилась она в столице, но с трех лет жила в отдаленной части страны у сестры отца и ее мужа, это была пасторская семья. Весной ей пришлось поехать в столицу, чтобы навестить мать и побыть с ней. Девушка ничего не прибавила, но скальд понял и так: она была возле матери, пока та не умерла.

– Твоя покойная мать тяжело болела? – спросил скальд.

– Мой отец – алкоголик, – ответила девушка. Она говорила сдержанно и спокойно, не стремясь к чрезмерной откровенности, и глядела в даль фьорда. Сцена прощания отца с дочерью поведала скальду Оулавюру Каурасону длинную историю: одаренный образованный человек начал пить и увлек за собой молодую женщину в бездну отчаяния и нужды. Маленькую трехлетнюю девочку спасли от гибели, она воспитывалась в добропорядочном пасторском доме вдали от родителей. Но почему мать, увидев, к чему все клонится, не бросила мужа, чтобы заботиться о своем ребенке и сберечь здоровье? Может быть, она любила его так горячо, что позабыла о дочери и даже начала пить вместе с ним? Слава Богу, что девочку вырвали из этих печальных семейных обстоятельств и избавили от столь тяжелой картины. Скальд рассматривал ее профиль, пока она стояла, наклонившись над поручнями, и смотрела на незнакомый фьорд и незнакомые горы. Может, ее мать когда-то была похожа на нее? Неужели мир действительно способен погубить то, что прекрасно само по себе? Или те хрупкие люди, которых боги любят особенно сильно и дарят красотой, рискуют быть втоптанными в грязь скорее, чем все остальные, именно потому, что красота к безобразию ближе, чем что-либо другое? Может, и этой молодой девушке предстоит полюбить плохого человека?

– Пойдем на берег? – предложил он. – Я жду двух девушек, – сказала она.

– А куда вы пойдете? – спросил он.

– Не знаю, – ответила она. – А ты куда пойдешь? Она обратилась к нему на «ты», не выказывая никаких других знаков доверия. Он не знает, куда пойдет, он неопытный путешественник, здесь ему все одинаково незнакомо. Пришли девушки. Он не попросил разрешения составить им компанию, боясь, что она сочтет это навязчивостью. Но, сойдя на пристань, она на мгновение оглянулась: он все еще стоял на палубе и смотрел ей вслед. Он пошел на берег один. Вскоре он встретил ее на площади возле витрины.

– Ты одна? – спросил он.

– Они пошли в лавку, – ответила она.

– А ты почему не пошла вместе с ними? – спросил он.

– Потому.

– Вы идете куда-нибудь в определенное место? – спросил он.

– Да.

– А-а, ну, тогда до свидания, – сказал он и приподнял шапку.

Она сказала:

– Мне все равно, я могу пойти и вместе с тобой.

Потом, спустя уже много времени, скальд размышлял над тем, действительно ли девушки зашли в магазин или она сама отстала от них и остановилась возле витрины, поджидая его.

В этом месте не было спуска к морю.

– Поднимемся на гору? – предложил он.

– Только не высоко, – сказала она.

– Посмотрим, не найдем ли мы здесь знакомых цветов, – сказал он.

Он делал слишком большие шаги, и ей пришлось поторапливаться, чтобы не отстать от него, она семенила быстрыми мелкими шажками, а может, у нее были просто чересчур высокие каблуки. Он не мог удержаться, чтобы не разглядывать ее, когда она шла рядом с ним по дороге, такая худенькая, серьезная, но светлая и новая, с этим радостным солнечным сиянием на волосах, губах и щеках.

– Тебе не кажется странным, что мы с тобой одни в незнакомом месте? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – А тебе?

– На самом деле до этой минуты нас и не существовало, – сказал он.

– Я тебя не понимаю, – сказала она.

– То есть и ты и я существовали, конечно, где-то и прежде, но не мы, – сказал он. – И не этот берег. Мир создан только сегодня.

– Опять ты меня пугаешь, – сказала она, но взглянула на него с улыбкой, чтобы он не подумал, будто она сердится.

В придачу к обычному очарованию она получила от Творца нечто неуловимое – некий таинственный штрих, его чувствуют все, но никто не может сказать, в чем именно он выражен; какой-то оттенок, который не поддается объяснению, ибо превосходит все толкования и делает любое из них бессмысленным, но в котором тем не менее заключено все. Сама она и не подозревала об этом чуде и не старалась хоть сколько-нибудь им воспользоваться, в ее поведении не было ни капли кокетства, не чувствовалось и намека на легкомыслие. Скальд опасался, что первый мужчина, который сделает ей комплимент, сразу же разрушит эти чары.

Роса еще сверкала в листьях росницы. Они уселись на камнях и смотрели вниз на крыши этого чужого городка, на его спокойный фьорд, на синевато-зеленые горы и чистое чужое небо.

– Приятно увидеть мир в первый раз именно в такое утро, – сказал он.

– Угу, – сказала она.

Под ее совершенным взглядом, делавшим всю поэзию пустой болтовней, он терял дар слова.

– Бера, – попросил он, – научи меня говорить с тобой.

– Нет, – ответила она.

– Иногда мне кажется, будто твой мир выше всех человеческих чувств, – сказал он.

Она спрятала от него глаза, поджала губы, и у нее на лице снова появилось грустное отрешенное выражение, оно скорее пристало лицу несчастной, замученной неудачами женщины, от которой отвернулись все люди и все надежды которой оказались блуждающими огоньками. Одно мгновение казалось, будто она хочет что-то сказать и не может найти слов, но потом она встала и одна пошла прочь.

– Я сказал какую-то глупость, – испугался он. – Что мне делать?

– Я хочу вернуться на пароход, – сказала она. – У меня слишком высокие каблуки, чтобы гулять по такой дороге.

Скальд страшно огорчился из-за своей неловкости и пытался ее загладить. Тогда она нашла несколько цветов, сорвала их и, показав ему, произнесла:

– Резуха альпийская, вероника, ястребинка.

– Откуда ты знаешь эти названия? – спросил он.

– От дяди.

– Тебе повезло, – сказал он, – у тебя образованный дядя. Я вырос на хуторе у Подножья. Там были два брата, они дрались друг с другом из-за права командовать мною. Иногда перепадало и мне. Однажды я пролежал в постели целых два года. В юности я был самым несчастным человеком во всей Исландии.

Но когда она посмотрела ему в глаза, он понял, что стоило вытерпеть все на свете, чтобы в конце концов встретить этот взгляд. Он удивлялся, что у молодости может быть столько нежности и покоя. Заглянув ему в душу, она коснулась его руки и сказала:

– Пойдем в ту сторону, там дорога ровнее. А сюда не пойдем, здесь неровно.

– Прости, что я перестал говорить о цветах и заговорил о себе, – сказал он.

– Говори о себе, – попросила она.

– Нет, – сказал он. – Больше не надо. Это нехорошо.

– Нехорошо? – удивилась она. – Почему?

– Потому что вся моя жизнь до тебя должна обратиться в пепел, развеяться по ветру и исчезнуть, – сказал он.

Тогда она прижала ладонь к его груди, как бы отталкивая его, и сказала:

– Нет, ты меня пугаешь.

Несколько минут они молча шли рядом, а потом она спросила, прервав свои размышления:

– Почему ты такой странный?

Он ответил:

– Зимой, когда боги и люди отняли у меня все – не только солнце, но и свободу, мне некоторое время казалось, что у меня нет ни одного друга. Я был уже совсем близок к смерти, но вдруг мне был послан солнечный луч, он упал на мою стену прямо с небес, и я услышал голос, который говорил о тебе.

– Обо мне? – изумилась она. – Какая чепуха! Почему ты не говоришь со мной серьезно?

– Бера, я, может быть, никогда в жизни не говорил так серьезно, – сказал он.

– Но ведь меня зовут совсем не так, как ты думаешь, – сказала она.

– Что такое имя? – сказал он. – Звон божественного откровения, Сигурдур Брейдфьорд, Голос, Невидимый друг, Бера – мне это все равно. Я не спрашиваю об имени.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она. – Я даже не знаю, кто ты.

– Я скальд, – сказал он.

– Так я и думала, – сказала она и, казалось, вздохнула с облегчением.

– Почему ты так думала? – спросил он.

– Я так решила, когда увидела твои руки, – сказала она, не глядя на его руки.

– Бера, – сказал он, – можно мне написать о тебе прекрасное стихотворение?

– Да, – сказала она просто, словно он попросил о каком-нибудь пустяке, настолько ничтожном, что можно ответить согласием, даже если мысленно отсутствуешь и не глядишь на того, кто просит. Ему очень хотелось выяснить, ко всему ли она так безразлична. Пройдя несколько шагов, он спросил:

– Бера, ты очень сильно плакала, когда умерла твоя мать?

– Нет, – ответила она.

– Бера, – сказал он, – по-моему, ты немного бессердечная.

– Вот как? – сказала она.

Через некоторое время она спросила:

– А почему ты думаешь, что я должна была плакать?

Он ответил:

– Если бы я в твоем возрасте потерял мать, я бы плакал, несмотря даже на то, что она зимой отослала меня прочь в мешке. Но когда я обнаружил, что у меня никогда не было матери, я был уже слишком стар для того, чтобы плакать.

Подумав немного, девушка сказала:

– Может, я бы и плакала, если бы я там не была, если бы она мне не рассказала всего и если бы я думала, что подле нее никого нет. Но я приехала в Рейкьявик, чтобы быть рядом с ней. И она мне все рассказала перед смертью. И я была возле нее.

Эти простые слова поведали ему всю историю: покинутая и беспомощная мать живет в городе, дочь в самый разгар весны покидает свой надежный дом и уезжает в столицу, чтобы быть возле умирающей, выслушать ее исповедь, проститься с ней, когда у нее стихнут боли, сидеть у ее изголовья до ее последнего вздоха, убрать покойницу и проводить ее до могилы.

– Прости, – сказал он наконец. – Я совсем забыл, надо быть большим скальдом, чтобы выразить свои чувства, но еще большим – чтобы уметь скрыть их.

Она улыбнулась ему без укора, словно луч солнца преломился в кристалле всеми цветами радуги, и его снова охватила печаль, которую красота неизменно пробуждала в его груди.

– Верно кричал тебе твой отец, когда мы отплывали, – сказал скальд и хотел уже повторить его слова, но она закрыла ему рукой рот.

– Не надо, – сказала она. – Не повторяй. Моя мать умерла, ей хорошо. А вот отцу трудно.

Дорога была каменистая и неровная, он взял ее под руку. Потом они уселись на зеленом склоне над дорогой, где их видел весь мир. И они видели весь мир – горы, море, небо. Он сидел у ее ног и разглядывал ее щиколотки, а она смотрела на эту неизвестную дорогу.

– Почему тебя зовут Льоусвикинг? – спросила она наконец.

– Когда я был маленький, я в хорошую погоду иногда стоял на берегу моря и смотрел на птиц. Там был небольшой заливчик, он назывался Льоусавик – Светлый залив, – сказал он.

– А я думала, что ты живешь в маленьком доме на берегу маленького залива, который называется Льоусавик, и что поэтому тебя и зовут Льоусвикинг, – сказала она.

– Нет, – ответил он. – Из двери моего дома виден ледник. А на леднике живет Бог.

Она спросила не про Бога, а про ледник, и, когда он сказал, как называется ледник, она снова улыбнулась ему и сказала:

– Так ведь это наш ледник.

Оказалось, что они живут по обе стороны одного и того же ледника. Но что она имела в виду, когда сказала «наш ледник»? Что ледник ее, тетин и дядин? Или она и скальда тоже признала совладельцем этого ледника. А может, она имела в виду, что ледник принадлежит только им двоим, Бере и Льоусвикингу?

– Да, – сказал он. – Это наш ледник.

– Ты счастливый, ты живешь рядом с ним, – сказала она. – А от меня до ледника два дня езды через пустошь; из моего дома он кажется далеким облаком.

– Когда-нибудь я приду к тебе через этот ледник, – пообещал он.

– Нет, мы встретимся там наверху, – сказала она и улыбнулась.