Текст книги "Свет мира"

Автор книги: Халлдор Лакснесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

Глава пятнадцатая

Сильные мира сего расположились в гостиной директора в мягких креслах, судья сидел напротив двери, сцепив руки и беспрерывно крутя большими пальцами, живот его растекся по коленям, жирные сановные щеки невольно наводили на мысль о той части тела, которую меньше всего можно считать родственной лицу. Пастор без передышки счищал с себя пылинки и сопел, его шерстяной костюм лоснился от долголетней чистки. Худой костлявый управляющий в очках сидел рядом со своим хозяином Пьетуром и глотал слюну, движение кадыка было единственным признаком жизни у этого человека. Доктор, съежившись, сидел в кресле рядом со своей женой, вперив в пространство затуманенный взгляд, красноречиво говоривший о том, что для доктора давно уже перестала существовать разница между ночью и днем. Если же какие-то слова или лица пробуждали в докторе смутные воспоминания и внушали ему желание высказаться, докторша тут же закрывала ему рот ладонью и говорила: «Тш-ш». Доктор вздыхал: «О Господи!», улыбался глупой и в то же время злобной улыбкой и пытался кусаться, но не больно.

На стульях со сломанными спинками, на табуретках и складных стульчиках, принесенных специально по этому поводу, сидели три вдовы и четыре женщины, недавно потерявшие своих детей, они боялись пошевелиться и сидели, устремив взгляд прямо перед собой, с застывшим выражением смертельного страха, точно им вот-вот должны были отрубить головы. Одна из них была хозяйка из Скьоула. Все гости были рассажены по кругу. А в середине круга, между судьей и директором, в ярко-красном платье, в новехоньких туфлях, словно она собралась на кладбищенский бал, сверкая бусами и перстнем, сидит собственной персоной сама Тоурунн из Камбара, девица, что водит дружбу с духами, загадочная, неестественно белесая, со стеклянистыми глазами, и как ни в чем не бывало шмыгает носом. Для скальда Оулавюра Каурасона Льоусвикинга стула не нашлось, на его приход никто даже не обратил внимания, кроме тощей безучастной жены директора, которая сказала, что он может постоять в уголочке за дверью.

Поскольку ждать больше было некого, директор начал свою речь. Поприветствовав особо судью по случаю его прибытия на это организационное собрание, которое должно было возвестить начало новой эры в их округе, директор перешел к сути дела. Он еще раз изложил свои взгляды, до некоторой степени уже знакомые Оулавюру Каурасону, заключавшиеся в том, что в этой жизни нет ничего важнее науки, и в особенности той науки, которая ставит своей целью доказать существование потусторонней жизни. Он сказал, что существование высших сил настолько очевидно, что пасторам и врачам нет нужды чувствовать себя оскорбленными или, если участие вышеназванных сил в жизни человека будет доказано, считать это вторжением в их область. (Тут мертвецки пьяный доктор воскликнул: «О Господи, а кто же ангелы – птицы или млекопитающие?»)

– Я счастлив, что наш высококультурный и достопочтенный доктор не составляет исключения из этого правила. Он, если только можно так выразиться, и птица, и млекопитающее, и ангел в одном лице. Что же касается пастора и христианского учения, я позволю себе, с другой стороны, повторить то, что мы все прекрасно знаем: за последние годы церковь у нас в Свидинсвике, как и в других местах, весьма сильно отстала; дело дошло до того, что паству невозможно собрать на богослужение, разве что два-три раза в год – на конфирмацию, на Пасху и на Рождество. А случалось, что и на Рождество нельзя было загнать людей в церковь.

– Причина такого религиозного равнодушия вовсе не в том, что Бога больше нет, – сказал директор, – и не в том, что у нас никудышный пастор. Вовсе нет. Бог вечен, и он есть. А что касается пастора, то я первый могу засвидетельствовать: трудно представить себе лучшего советчика и руководителя во всех вопросах, которые связаны с процветанием и возрождением нашего поселка. Все дело в том, что дух нынешнего времени требует науки, а не веры, и никто, даже самый превосходный пастор, не в силах этого изменить. Как раз наш пастор одним из первых понял, что дух времени требует вместо причастия научных доказательств, требует твердой уверенности в немедленной и абсолютной победе души в самый момент смерти вместо туманных разглагольствований о сомнительном воскресении в день Страшного суда. Но радость видеть ученых мужей нашей округи, собравшихся здесь для того, чтобы основать научное общество, была бы неполной, если бы создание нашего общества не покоилось еще и на другой, я бы сказал, более прочной основе, а именно на самом исландском народе, на простых людях. Приняв наше приглашение участвовать в создании общества, эти простые люди доказали, что они готовы оказать честь высшим идеалам науки. Поэтому я с особым чувством, которое невозможно выразить никакими словами, позволю себе приветствовать на этом собрании исландский народ, простых людей, бедных и непросвещенных многодетных матерей и вдов. Ибо для кого, собственно, существует наука, истинная наука, единственно необходимая наука, наука о душе? Для бедных и непросвещенных женщин из народа. В первую очередь она существует для наших благословенных многодетных матерей и вдов, которым выпало на долю быть свидетелями того, как их близкие более или менее страшным образом перенеслись в лучший мир. Поскольку религия не может убедить этих обездоленных женщин в том, что человеческое существование божественно по своей природе, это должна сделать наука, она должна доказать, что, хотя мы и испытываем в этом мире недостаток кое в каких мелочах, нас ожидает счастье в Царстве Лета, куда наши ближние отправились прежде нас.

– Дайте мне водки! – рявкнул доктор и укусил свою жену за руку. – Дайте мне еще этого чертова зелья!

– Тихо, тихо, успокойся, дружок, – сказал директор Пьетур Паульссон. – Итак, дорогие друзья, собравшиеся здесь нынче вечером… так что же я, собственно, хотел сказать?

– М-мм… английский лорд, английский лорд, – прошептал управляющий, судорожно проглотив слюну.

– Ах да, – сказал директор. – Английский лорд. Так вот, один знаменитый английский лорд, очень знатного рода, к тому же всемирно известный юрист, профессор, доктор и вообще достойнейший человек… м-мм… – директор наклонился к своему управляющему и спросил вполголоса:

– Как там его зовут?

– Его зовут м-мм… Оливер Лоддс, – сказал управляющий. – М-мм… сэр Оливер Лоддс.

– По-исландски его зовут Оулавюр Лоддс, – продолжал директор. – Так вот, он неопровержимо доказал, что земные люди могут вступать в связь с потусторонним миром через посредство медиумов. Это перевернуло всю религиозную жизнь и Англии и Америки и за несколько лет превратило церкви в настоящие научные учреждения. Шестьсот церквей в Англии и, к сожалению, не помню сколько в Америке превратились таким образом в научные учреждения, куда каждое воскресенье приходят миллионы людей, чтобы получить доказательства вместо причастия. В старину возились со столами и блюдцами, но в наши дни мертвыми вещами больше уже не пользуются; теперь, когда медиум впадает в транс, люди вступают в непосредственную связь с потусторонним миром и могут поговорить с кем хотят, как по любому современному телефону. В Англии и в Америке были даже случаи, когда Создатель и Спаситель мира позволил услышать через медиума свой голос.

И, наконец, директор сообщил собравшимся радостную весть: он нашел медиума, одаренного высшими духовными способностями. Таким образом, теперь мы легко сможем узнать кое-что о высшем мире и получить утешение у наших близких, покинувших нас, а также и у всемирно известных духов из Царства Лета, если нам станет уж слишком тяжело и нас чересчур одолеют горести и заботы. Эта девушка, как некоторым в наших краях хорошо известно, уже давно поддерживает связь с таинственными существами и сверхъестественными силами, и многие в этой части страны клялись, что благодаря ее посредничеству исцелились от разных неизлечимых болезней. Но самым замечательным из всех ее исцелений директор считал воскрешение, так сказать, из мертвых подающего большие надежды юного подопечного прихода, который весьма ловко сочиняет стихи, а сейчас он стоит там в уголке за дверью; он явился сюда по моему приглашению, дабы предстать перед уважаемыми участниками сегодняшнего собрания в качестве живого свидетельства о необходимости науки, изучающей душу, и убедить всех не только своим присутствием, но и стихотворением, которое я поручил ему сочинить.

Когда директор дошел до этого места своей речи, доктор начал блевать, и докторша поспешила принести ведро. Пока доктор блевал, докторша поддерживала рукой его голову, потом напоила его водой, уложила в кресле поудобнее и прикрыла ему лицо носовым платком. Во время этой небольшой паузы подающий большие надежды юный подопечный прихода, сын чуда, весьма ловко сочиняющий стихи, стоял за дверью и дрожал от страха, что ему сейчас придется выступить перед этим научным обществом. Но судья, перестав на мгновение крутить большими пальцами, заявил, что, принимая во внимание финансовое положение прихода, уважаемые участники собрания, без сомнения, удовлетворятся лишь лицезрением этого подопечного прихода и примут к сведению, что он был воскрешен из мертвых за их счет, им нет никакой надобности слушать к тому же еще и его стихи, да и вообще поэзии не место в научном обществе; он лично желал бы как можно скорее перейти к опытам.

На что директор ответил, что судья совершенно прав, сегодня вечером им некогда слушать стихи.

– К научному обществу имеет отношение только та поэзия, которая способствует получению доказательств. Английские исследователи души считают, что лучше всего получению доказательств способствует пение псалмов и чтение молитвы «Отче наш», поэтому я и попросил всех захватить с собой Псалтыри, что же касается «Отче наш», я надеюсь, что присутствующие знают наизусть хотя бы часть этой молитвы.

Директор взял несколько аккордов на фисгармонии и попросил гостей петь. Тоурунн из Камбара прикрутила лампу. «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних». Доктор был как бы мертв, лицо его покрывал платок. Тоурунн из Камбара уселась поглубже в кресло, сняла туфли, вытянула ноги и закрыла глаза. Когда псалом был допет до середины, по телу Тоурунн начала пробегать дрожь, дышала она с трудом, то посапывая, то издавая слабые стоны. Едва допели последнюю строку, она пробормотала невнятным голосом:

– Погасите лампу и обратите ваши помыслы к свету.

Лампу погасили и начали читать «Отче наш».

– Еще раз, – прошептал директор в экстазе, и «Отче наш» был прочитан еще раз, а потом еще и еще. Когда молитва была прочитана раз двадцать, директор Пьетур прошептал:

– Тоурунн! Милая Тоурунн. – Но она не ответила. – Ты меня слышишь, Тоурунн, или ты уже впала в транс?

Молчание.

– Она впала в транс, – заявил директор. – Теперь надо все время петь псалмы и помнить о том, что необходимо, как только появится связь, взывать к небесной силе и свету.

Пропели еще несколько псалмов и снова несколько раз прочли «Отче наш». Внезапно среди молитвы послышался незнакомый мужской голос, он был не очень низкий:

– Добрый вечер, привет вам всем.

– Да благословит тебя Иисус, – сказал директор Пьетур Паульссон.

– Я Фридрик, лекарь скрытых жителей из другого мира, – сказал голос. – Некоторые считают меня самого скрытым жителем, но это недоразумение. Я дух. Я сын любви и друг света. Добрый вечер, мой дорогой судья, да будет свет вечно с тобою. Добрый вечер, дорогой директор Пьетур Паульссон. Пусть с каждым днем свет все больше озаряет тебя. Честь и хвала вам, дорогой пастор Брандур Йоунссон, главный священнослужитель Свидинсвика…

Так по очереди Фридрик приветствовал всех в самых возвышенных благочестивых выражениях и самым что ни на есть христианским образом; однако, когда дошло до многодетных матерей и вдов, он немного запутался. Последним он приветствовал скальда, и это было единственное приветствие, не украшенное цветистым богословским венком:

– А тебя я приветствую с печалью.

– Это еще почему? – спросил директор, который взял на себя труд ответить за скальда.

– Его сердце не знает благодарности, – сказал Фридрик.

– Очень странно, что нет благодарности в сердце у человека, которому подарили жизнь, – заметил директор.

– Я бы хотел, чтобы он сам за себя ответил, – сказал лекарь скрытых жителей. – Я не хочу, чтобы за него отвечали другие. Говори, Оулавюр Каурасон, где ты там?

– Я здесь, за дверью, – ответил скальд слабым голосом.

– Наше сердце должно знать, что такое благодарность, – сказал лекарь скрытых жителей. – И духовная зрелость. И мы должны уноситься мыслью от всего низменного к высшим сферам, должны искать истинные токи. И не думать о себе, а устремляться к свету и любить друг друга, словно невидимые существа в небесных просторах. Если мы сумеем этого достичь, сердца наши исполнятся благодарности. И духовной зрелости. И мы, подобно невидимым существам в небесных просторах, найдем истинные токи. Поэтому мы должны пойти к тому, кто поддерживает связь с высшими сферами, и доказать ему свою благодарность. Не следует слишком много разговаривать с девушкой, которая любит стоять в дверях, она оказывает дурное влияние на духовную зрелость. От нее исходят низшие токи, а они разрушают истинные токи сердца. Она похитит у сердца его богатство. Она убьет свет сердца.

– Зачем духу понадобилось так долго говорить с этим сопляком? – спросил судья, слегка уязвленный.

– Дорогой Фридрик, – вмешался директор, – не можешь ли ты поскорее представить свои доказательства присутствующему здесь представителю власти? Пожалуйста, дорогой друг.

– Позади представителя власти я вижу высокую темноволосую женщину, – сказал Фридрик. – Вот она кладет ему на плечо руку и наклоняется к нему, я уверен, что она хочет его поцеловать. Разве представитель власти не узнает ее?

– Если это она, то она должна быть не особенно высокой, – заметил судья.

– Разве я сказал «высокая»? По-моему, я сказал «невысокая», во всяком случае, я хотел сказать «невысокая», – сказал Фридрик. – Вернее, она среднего роста.

– Ты можешь доказать, что ты находишься здесь, моя дорогая? – нежно спросил судья.

– Почему ты разрешил передвинуть диван в нашей гостиной к другой стенке, мой милый? – прошелестел слабый, чуть слышный голос.

Судья сразу же понял, что это его покойная первая жена, начал объяснять ей, почему диван был передвинут, и попросил у нее прощения.

– А как ты поживаешь, моя дорогая? – спросил он.

– О, мне очень хорошо, – ответила покойная жена судьи.

– Можно мне дотронуться до тебя? – спросил судья.

– Нет, – ответила ему жена. – Я давно уже утратила свое бедное слабонервное земное тело. К тому же я не могу надолго задерживаться здесь, сегодня вечером у нас многие хотят поговорить со своими близкими. Но, может быть, в другой раз я займу у кого-нибудь сильное здоровое тело, и тогда ты сможешь прикасаться ко мне, сколько угодно, только не говори об этом Йоуханне, своей новой жене, а то она пошлет мне дурные токи. Мы должны быть духовно зрелыми. Прощай!

– Ну, разве это не есть чудесное доказательство? – спросил директор.

– Действительно, – сказал судья, – особенно с диваном.

Потом появились мужья вдов, поцеловали их в темноте и попытались утешить, уверяя, что им прекрасно живется в Царстве Лета, у них там одна забота: гулять по райским кущам да срывать цветы и фрукты величиной с доброго пинагора взамен того, чтобы таскать по берегу правительственные камни; а кто хочет, может для разнообразия строить себе всевозможные дворцы из лучей. Женщины громко рыдали, особенно убивалась одна вдова, она то и дело восклицала:

– Гримур, Гримур, наша корова зимой подохла! Я так хотела бы вместе с детками перебраться к тебе, у нас не осталось больше картошки!

Другая сказала:

– Ты ведь помнишь наш «Нуми»? На котором ты сломал позвоночник и умер? Теперь он утонул, он утонул прошлой ночью.

Вмешался директор и заявил, что вдовы не должны омрачать священной минуты жалобами на недостатки презренной пищи, – к чему жаловаться на плохую жизнь, если перед тобой открыта сама вечность? В ту же секунду мужья вдов исчезли и послышался детский плач, очень похожий на плач грудного младенца, и Фридрик сказал одной из многодетных матерей, что ее зовет сын.

– Здравствуй, мой дорогой любимый сыночек, – сказала мать и заплакала.

– Мама, мама, – плакал ребенок.

– Маленький мой, радость ты моя, я столько плакала, но теперь я знаю, что ты жив.

– Ни смерти, ни могил не существует, мама, – пролепетал мальчик, который вдруг заговорил, как двухлетний ребенок.

– Сыночек мой, какой же ты стал маленький, а ведь тебе было уже пятнадцать лег, когда я тебя потеряла, – сказала мать.

– Хорошие мальчики становятся ангелочками, – пролепетал голос.

– Хоть бы ты пришел и посидел у меня на коленях, как бывало, когда ты был маленький, – сказала мать.

– Я летаю в лучах и развожу цветы, – ответил ангелочек.

– Да уж, конечно, мне следовало бы сообразить, что ты не захочешь ко мне вернуться, раз ты стал ангелочком и начал разводить цветы, – сказала мать немного разочарованно. – Я столько плакала и до сих пор еще плачу по вечерам, когда ложусь спать и начинаю думать, что если б я смогла раздобыть тебе шерстяной свитер, ты не простудился бы, таская камни, и не заболел бы воспалением легких.

– Тш-ш, тш-ш, – прервал ее директор, – не надо ворошить прошлое, он давным-давно обо всем забыл, какое дело ангелу до шерстяного свитера, ангелы даже не знают, что такое свитер. Глупая ты женщина, дорогая Катрин, ведь он сейчас счастлив.

Потом появилась маленькая девочка, сестра Эрдна, которую хозяева Скьоула потеряли ранней весной.

– Ах, как хорошо умереть! – воскликнула маленькая девочка.

– Да, я всегда подозревала, что гораздо лучше быть мертвой, чем живой, милая Анна, – сказала мать. – А как поживают твои два братика и старшая сестренка? Они тоже рады, что умерли?

– Они все время летают, им так нравится летать!

– Детки мои, – вздохнула мать, – да благословит вас Господь! Наверное, дурно с моей стороны, что я всегда желаю одного и только об этом и молюсь?

– О чем же? – спросила малютка Анна.

– Может, мне не следует говорить об этом? – сказала мать. – Но Богу известно, о чем я молюсь, если только он слышит меня.

– Я вижу Бога каждый день, – сказала малютка Анна. – Если ты боишься, что он тебя не слышит, я могу передать ему твою просьбу, тогда ты будешь уверена, что он все знает.

– Мне бы очень хотелось узнать, неужели мой маленький Тоураринн, единственный, кто у меня остался, тоже заболеет чахоткой и будет взят от меня? Только, наверное, дурно спрашивать о таких вещах? И, может быть, это грех, что мне хочется сохранить его здесь?

– Бог не любит таких вопросов, – сказала малютка Анна.

– Да, да, я так и думала, – сказала мать и горько зарыдала, закрывшись передником. – Но передай Богу, что, если он возложит на меня и эту ношу, я снесу ее так же, как и все остальное.

– Ты должна стать духовно более зрелой, мамочка, обрати свои мысли к свету, – сказала малютка Анна. – Ты думаешь только о земном. Смерть – ведь это такая радость для того, кто обладает духовной зрелостью, это все равно что сбросить с себя мокрую одежду.

– Это божественно! – воскликнул директор. – Пусть появятся покойные дети и других матерей, сидящих здесь!

Появились и остальные покойные дети и поговорили со своими матерями, это длилось довольно долго, перемежаясь слезами отчаяния и блаженства. Наконец директору надоело слушать доказательства, приводимые другим, а не ему, он прервал этот многословный поток, окликнул Фридрика по имени и сказал:

– Послушай, дружище, как же так, неужели никто не хочет поговорить со мной? Скажи им, что с нас уже хватит мелких доказательств, теперь директор Пьетур Паульссон хочет получить свои доказательства, но какой-нибудь пустяк его не удовлетворит, ему нужны солидные доказательства.

– Рядом с директором стоит старая женщина, – объявил Фридрик, лекарь скрытых жителей. – У нее выпали уже почти все зубы.

– Моя мать? Этого никак не может быть, – заметил директор. – Насколько я помню, у матери все зубы были целы, когда она умерла, во всяком случае, передние.

– Но эта женщина очень хочет поговорить с тобой, Пьетур, только она говорит, что не понимает по-исландски, – сказал Фридрик.

– Здравствуй! – прошамкала женщина сиплым старческим голосом.

– Храни тебя Господь, неужели ты фру София Сёренсен, моя покойная бабушка? – удивился Пьетур и просиял в темноте, получив такое доказательство; он стал расспрашивать бабушку о ее здоровье.

– Да, да! Здравствуй! – снова прошамкала покойная София Сёренсен.

– Как высоко ты вознеслась, милая бабушка, не правда ли? – благоговейно спросил директор.

– Я не исландка, – ответила бабушка директора.

– Что ты можешь сообщить мне новенького, дорогая бабушка? – спросил директор.

– Вот черт побери, вот черт побери, – сказала бабушка.

– Гм, – удивился Пьетур. – А что еще?

– Здравствуй! – сказала бабушка.

Так некоторое время без особых перемен тянулась эта беседа, директор интересовался новостями из вечности, прилежно и благочестиво взывая к Иисусу Христу, а покойная София Сёренсен отвечала только «да», «здравствуй» и «вот черт побери». Наконец посреднику Фридрику, лекарю скрытых жителей, надоел этот разговор, он вмешался и сказал:

– Фру София ушла, но зато явилась другая женщина, постарше. Она так стара, что даже стоять не может. Она говорит, что она твоя прабабка, но она родом из Франции и понимает только по-французски. Хочешь поговорить с ней?

– Скажи ей, что я не силен во французском, но что я прошу Иисуса послать ей сил. И скажи, что я немного знаю по-английски, – сказал директор.

– Бискви… – сказала французская прабабушка Пьетура Три Лошади.

– Jes, – ответил Пьетур Три Лошади.

– Сакариа малистуа, – сказала прабабушка.

– Christ, – сказал Пьетур Три Лошади по-английски.

– Чик-чирик, – прощебетала французская прабабушка.

– Что за чудеса, Господи, спаси ее и помилуй! Она, должно быть, превратилась в птицу, – удивленно сказал Пьетур Три Лошади. – Вот что мне пришло в голову, дорогой Фридрик. Несколько лет тому назад, когда я ходил на охоту, у меня была охотничья собака, спаниель по кличке Снотра. Она была такая умная, что понимала даже человеческую речь. Ни по одному живому существу я не горевал так, как по ней, когда ее убили. Мне бы очень хотелось узнать, живут ли души собак после смерти?

Не успел он закончить фразу, как с того света послышался громкий собачий лай, и вскоре гостиная наполнилась дружелюбным повизгиванием.

– Ах, это ты, моя бедненькая! – сказал директор со слезами в голосе. – Поди сюда ко мне на колени и лизни мне в доказательство руку.

– Гав-гав, – пролаяла собака.

– Ну конечно, это ты, – сказал директор. – Как ты там поживаешь, моя собачка?

– Она еще не поднялась настолько высоко, чтобы научиться разговаривать, – сказал Фридрик, лекарь скрытых жителей. – Но свет она уже начала различать.

– Интересно, хорошо ли ее кормят, бедняжку? – спросил директор.

– Да, – ответил Фридрик, – в той жизни никогда не забывают кормить собак.

– Гав-гав, – пролаяла собака и исчезла.

– Это самое изумительное собрание, на каком только мне довелось побывать, – сказал директор. – Ну что, все получили доказательства?

– М… м… мне не требуется никаких доказательств, – сказал управляющий. – Я и так верю. Но вот еще остался доктор. И пастор.

– Плевать на доктора, – сказал Пьетур. – Судя по его храпу, он уже давно вознесся на небеса. Но вот как быть с нашим дорогим пастором? Он, безусловно, заслуживает самых веских доказательств. Скажи, пастор Брандур, неужели тебе ни с кем с того света не хотелось бы поговорить? Разве ты не потерял никого из близких?

– Нет, – ответил пастор Брандур. – Я не потерял никого из близких. Но я все равно верю. С доказательствами или без них я верю тому, что сказано в Писании.

– А по-моему, вы потеряли близкого друга, – возразил пастору Фридрик, лекарь скрытых жителей. – Тут с вами хочет поговорить один ваш близкий друг, только выглядит он как-то странно. Даже не знаю, на что он больше всего похож, пожалуй, на большой дом.

– Едва ли он пришел, чтобы встретиться со мной, – заявил пастор и откинулся на спинку кресла. – Я, к счастью, не потерял ни одного близкого друга.

Но тут, словно из пустой бочки, раздался голос:

– Нет, вы потеряли меня, пастор Брандур, и не далее как прошлой зимой. Неужто вы хотите уверить меня, что вы действительно не помните, как убивались по мне, как слегли в постель, когда потеряли меня?

– Тут какое-то недоразумение, – сказал пастор. – Я вовсе не лежал в постели. А если и лежал, то только из-за простуды.

– Неужели вы не помните свой старый сарай, который стоял к югу от вашего дома? – спросил голос. – Не помните, как однажды в марте буря свалила его и унесла в море, так что от него и щепочки не осталось?

– Ну разве это не бесподобно? – восхитился директор. – Смотрите, оказывается, и неживые предметы тоже имеют душу. Все, что создал Бог, имеет душу.

– Пастор Брандур, на том свете я стал дворцом и стою на золотых колоннах, – сообщил сарай.

– Вот это уже противоречит христианскому учению, – заявил пастор, и даже в темноте было видно, как он в ожесточении принялся стирать пыль с носа.

– Разрешите мне сказать пару слов, – сказал директор деловым тоном. – Согласно старой теологии и классическому лютеранскому учению, душу имеют только люди. Я, разумеется, этой точки зрения не придерживаюсь, но пастор, именно потому, что он пастор, должен ее придерживаться, вот я и позволю себе предложить, чтобы наш пастор получил доказательства, соответствующие его учению, пусть эти доказательства порадуют его и послужат ему поощрением в его трудной деятельности. В связи с этим, милый Фридрик, мне хочется обратиться к тебе с важной просьбой. Тебе, возможно, известно из английских и американских спиритических журналов, что в Англии и в Америке неоднократно случалось, что милостивый Отец небесный обращал свой взор к собравшимся на сеанс правоверным христианам и для поощрения посылал им через медиума несколько слов. Как ты думаешь, не удастся ли тебе сделать так, чтобы Господь благосклонно обратил и на нас свой взор в этот неповторимый поворотный момент нашей жизни?

– Это, безусловно, очень трудно, – сказал Фридрик.

– Конечно, но ведь для Бога нет невозможного, – заметил директор. – Сколько раз он являлся людям самыми различными способами – и естественными и сверхъестественными.

– Бог вездесущ, – сказал Фридрик, – но тот, кто живет во тьме, кто лишен духовной зрелости и не ищет истинных токов, не может услышать его.

– Неужели мы настолько хуже каких-то англичан и американцев? – спросил директор. – Мне трудно в это поверить. Кто-кто, но уж во всяком случае не пастор Брандур.

– Попробуйте еще разок спеть «Хвалите Господа с небес», – сказал Фридрик.

Когда они спели еще раз «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних», наступило короткое молчание, и вдруг все услышали слабый шепот и странное сопение, словно с трудом говорил старик, страдающий одышкой. Долго никто не мог разобрать, что он говорит.

– Как надо жить, чтобы достичь духовной зрелости? – спросил, в свою очередь, шепотом глубоко взволнованный директор.

– Надо п… платить, – заикаясь, нетвердо произнес голос, точно издалека, и так тихо, что они едва расслышали его. – Надо платить наличными.

– Ну, а я что всегда говорю? – торжествующе сказал директор. – А еще?

– Не следует искать общества девушек, которые не имеют к вам никакого отношения, – сказал голос немного тверже. – Они могут забеременеть, а кто будет платить за воспитание ребенка?

– Хм, – хмыкнул директор. – Конечно, это тоже важно.

– Не следует и слишком много пить, – сказал голос.

– Ну да, – согласился директор, явно слегка разочарованный. – Я всегда говорил то же самое. Но мы так надеялись услышать хоть несколько слов, которые служили бы простому человеку радостью и поддержкой в его борьбе за существование.

Тут голос не долго думая отчеканил чуть ли не тоном приказания:

– Простые люди должны иметь достаточно денег, они должны жить здоровой жизнью и есть вдоволь мяса шесть дней в неделю, а рыбу – один день…

– О-хо-хо, наверное, это передано не совсем точно, – буркнул пастор. – Не могут высшие силы утверждать, что простой человек должен есть мясо каждый день, простой человек должен приучаться к труду, к воздержанию, к бережливости во всем и никогда не должен ничего требовать от других…

Но Бог, очевидно, рассердился, что какой-то жалкий земной пасторишка осмелился прервать его с такой чепухой, потому что он неожиданно возвысил голос и гневно произнес:

– Я больше не желаю слушать этой болтовни о бережливости. Я создал достаточно всего для всех людей, на моей земле всего много, всем на моей земле должно житься хорошо, все бедняки могли бы стать богачами, если бы у них хватило ума расквитаться с ворами, грабителями и убийцами…

– Так-так-так, – сказал директор. – Вот этого Господь ни в коем случае не мог сказать; должно быть, это какой-то заблудший дух прямо из преисподней решил подшутить над нами.

– Да, – сказал пастор, – Господь не может так говорить. Я думаю, что нам следует прочитать несколько раз «Отче наш», чтобы прогнать злого духа.

Они прочитали несколько раз «Отче наш», чтобы очистить воздух, но освободиться от ужасных токов, сопутствовавших злому духу, было не так-то просто, медиум долго не мог успокоиться. Наконец Фридрик сказал, что приближается истинный свет, и мало-помалу собранию удалось освободиться от цепкой хватки злого духа и снова настроиться на мир и любовь. Фридрик объявил, что они могут уже перестать читать «Отче наш», потому что из прекрасной страны явилась светловолосая голубоглазая женщина.

– Кого она ищет? – спросил директор.

– Она стоит рядом с Оулавюром Каурасоном, – сказал Фридрик. – Она любит его. Она говорит, что его ясные синие добрые глаза принадлежат ей. Она спрашивает, помнит ли он те светлые дни, когда они были вместе в прекрасной стране, давно-давно, еще до того, как он родился?

– Милый, ты помнишь? – прозвучал из глубин вселенной нежный, лирический женский голос, хотя, может быть, он и был несколько деланный.

Оулавюр Каурасон был столь же захвачен врасплох этим ласковым обращением, сколь глубоко взволнован таинственными далекими воспоминаниями о прекрасной стране, и от неожиданности никак не мог найти подходящего ответа.

– Н-но моя мать еще не умерла, – выдавил он наконец. – Она живет в Адальфьорде.

– Ты, должно быть, ошибся, дорогой Фридрик, – вмешался директор. – Описание этой светловолосой женщины точь-в-точь совпадает с внешностью моей покойной матери, и голос тоже ее. – И директор взволнованно воскликнул: – Мамочка, приди и поцелуй своего любимого сыночка, который отныне всегда будет тебя слушаться!