Текст книги "Год активного солнца"

Автор книги: Гурам Панджикидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

День выдался знойный. Такие и в июле редко случаются. Жарко было на улице, и в мартеновском цехе воздух накалился, как в духовке. Сталевары беспрестанно пили воду, подбегали к вентиляторам, расстегивали комбинезоны и рубахи, подставляя ветерку вспотевшие тела.

– Что вы делаете? Воспаление легких хотите схватить? – закричал Леван, обходивший печи. У одной из них заметил Васо Хараидзе, жестом спросил, как дела.

Васо улыбнулся и поднял вверх большой палец в знак того, что все идет отлично. Лексо Арчемашвили тоже сиял, Леван никогда не видел его таким счастливым.

– Лексо, чему радуешься? – на ухо крикнул ему Леван и немного отошел от печи.

– Жена завтра приезжает, вот и радуется, – ответил за Лексо второй сталевар.

– Выздоровела?

– Спасибо вам, товарищ начальник, теперь здорова. Если не я, так мои дети отблагодарят вас за все.

Леван хлопнул по плечу сталевара.

– Работай хорошо, дорогой Лексо, это и будет твоей благодарностью!

Лексо Арчемашвили не умел выразить свою благодарность за то, что Леван помог устроить его жену в лучшую больницу, а потом выхлопотал ей бесплатную путевку в Гагру. Зато на работе он изо всех сил старался потрафить Левану.

К Хидашели подбежал сталевар третьей печи.

– Просят к телефону!

– Кто еще?.. – пробурчал Леван и пошел в будку.

Звонил Хундадзе, приглашал его к себе.

Начальник цеха был в кабинете один. Перед ним лежал раскрытый журнал с паспортами сталеварения. Когда вошел Леван, он отложил журнал в сторону.

Помолчали. Потом Элизбар тихо сказал:

– Сегодня мы советовались с директором и главным инженером и решили представить тебя на звание Героя Социалистического Труда.

Хундадзе прищурил один глаз и испытующе поглядел на Левана. У молодого начальника смены по всему телу пробежала приятная дрожь. Он чуть было не охнул от радости, но вовремя сдержался. Только улыбнулся и спокойно сказал:

– Огромное вам спасибо, Элизбар Иванович!

– Только знай: никому ни звука, я не должен был тебе говорить об этом, но… Правда, стаж у тебя маловат, однако кандидатуры лучше, чем ты, не сыщешь. В конце концов звание Героя дают человеку потому, что он его заслужил. Так что ты не беспокойся, мы это дело урегулируем…

Хидашели еще раз поблагодарил и вышел из кабинета. Начальник цеха проводил его взглядом.

«Парню двадцать восемь лет, он уже, считай, Герой Социалистического Труда, а скоро будет и начальником мартеновского цеха», – подумал Элизбар.

Он окончательно решил, что в октябре уйдет с завода, и как будто даже успокоился. А радость жены его была безгранична. Только одного она боялась: вдруг муж передумает? Но боялась она напрасно – Элизбар был человеком с твердым характером и никогда своих решений не менял.

«Мне было пятьдесят, когда меня назначили начальником мартеновского цеха», – горько подумал Элизбар. Он достал папиросу, сунул ее в рот и задумался, потом, очнувшись, начал шарить в карманах. Шарил по столу, искал под бумагами, открывал ящик. Но коробки со спичками нигде не было. Хотел позвонить секретарше, передумал, махнул рукой и бросил папиросу в корзину для бумаг. «Завидую? Нет, нет, не завидую. Просто наша жизнь была гораздо сложнее и труднее. Нелегкая была жизнь!..»

Леван почти бежал по цеху. Хотелось лететь, он чувствовал прилив безграничной энергии. Арчил Хараидзе сразу же почувствовал, что у начальника произошло какое-то радостное событие. Он никогда не видел Хидашели в таком состоянии, но все же не посмел спросить, что случилось.

Хидашели с трудом держал себя в руках. Он подскочил к третьей печи. На заправочной машине к задней стене подвезли доломит и ссыпали его. Хидашели показал машинисту, чтобы он уступил ему свое место. Потом подбежал к кому-то.

– Как ты лопату держишь, это тебе не палка, – закричал он, улыбаясь, выхватил лопату и принялся работать. Немного успокоившись, вернул лопату хозяину и подошел к Арчилу. Мастер читал анализ пятой печи, серы было больше нормы. Леван приказал шлак до полировки посыпать рудой и металл подогреть до тысячи семисот градусов.

В работе время шло быстро. На оперативной летучке он сидел уже совершенно спокойно, как будто ничего не произошло.

Начальник мартеновского цеха был поражен его хладнокровием. «Современная молодежь не умеет радоваться, – подумал он, – потому что легко всего добивается, она не знает цену победы ».

Когда закончилась оперативная летучка, Хидашели задержался у стола. Он записывал в блокнот какие-то цифры. Элизбар также не вставал со своего места. Леван кончил писать, спрятал блокнот в карман, спокойно встал, попрощался с Элизбаром и вышел. А начальник мартеновского цеха долго сидел, задумавшись. Потом еще раз проглядел паспорта плавок и подошел к окну. Глянул вниз. «Волга» Левана Хидашели стояла у подъезда, но Левана видно не было. Элизбар вернулся к столу. Большие стенные часы пробили пять. Он снова выглянул в окно. Появился Леван, он поднял капот и стал что-то делать в моторе. Потом закрыл капот и тщательно обтер руки тряпкой. Сел за руль.

Начальник мартеновского цеха до тех пор стоял у окна, пока «Волга» Левана не скрылась с глаз. Потом повернулся, медленно подошел к столу. Поискал папиросу. Вспомнил, что у него нет спичек. Устало опустился в кресло и задумался.

2

Металлурги в рабочие дни, как правило, не пьют. Кому приходилось работать у мартеновской печи с похмелья, тому хорошо известно, какой бедой оборачиваются бессонная ночь и вино. Но Лексо Арчемашвили явился в цех с похмелья.

Накануне из деревни нагрянули к нему побратимы. Пришлось выпить. Просидели часов до трех. Утром он встал чуть свет, в половине восьмого был уже в цеху. Из его кармана торчала бутылка боржоми.

– Что, Лексо, тяжело «под мухой»? – шутили рабочие. Лексо улыбался и кивал головой: принял, мол, немного.

– Слыхал? Нашего начальника смены представили на Героя Труда! – сказал ему Васо Хараидзе.

– Что ты говоришь! – радостно крикнул Лексо.

Весть о представлении Хидашели к званию Героя Социалистического Труда облетела весь завод, узнали об этом и в цехе. Когда начальник смены появился, к нему сбежались все, окружили и радостно поздравили. Один Лексо стоял в стороне. Он не осмеливался подойти к Левану, только издали ему улыбался. Хидашели знал, что Лексо застенчив, поэтому сам подошел к сталевару и пожал ему руку.

– Подождите, ребята! Это все разговоры, даже не думайте об этом. Лучше займемся делом, а то не только Героя не дадут, но и в шею погонят.

Металлурги рассмеялись и разошлись к своим печам.

Важа Двалишвили, узнав радостную весть, примчался повидаться с другом. Вскоре в цехе появился и Резо Кавтарадзе и бросился обнимать Левана.

– Да брось ты, я же еще не Герой!..

– Хватит тебе скромничать!

– Лично я ничего не слыхал, если ты что-нибудь знаешь, расскажи.

– Ну хорошо, я верю, что ты ничего не знаешь. И скажу тебе по секрету, это чистейшая правда. Я уже звонил Нодару, он на радостях через полчаса будет здесь.

– Ты с ума сошел, он ведь всю ночь работал!

– Ничего, и вообще я думаю, это событие нужно сегодня отметить.

– Это дело доверьте мне, – сказал Важа, – дома у меня стоит двадцать бутылок имеретинского. Сейчас позвоню своей княгине, и она добавит к вину другие необходимые вещи. Сегодня у меня настроение кутить. Скоро три месяца, как я капли в рот не брал.

– А своим ты сообщил? – спросил Резо Кавтарадзе.

– Зачем? Если мне действительно дадут Героя, они и без меня узнают. В конце концов, пока еще ничего не случилось. Меня хотят представить, но представление – это еще не присвоение.

– Ах вот как, хитрец, ты же говорил, что ничего не знаешь? – рассмеялся Резо. – Все равно, повод выпить есть. После оперативки все мы соберемся около твоей машины…

Леван издали заметил, что Лексо как-то неловко действует лопатой, и подошел ближе.

– Что с тобой, не заболел ли, ты? – прокричал Леван.

«Нет», – показал жестом сталевар и смутился.

– Что-то ты не в форме. Если плохо себя чувствуешь, иди домой, отдохни.

– Нет, – Лексо упрямо покачал головой.

– Тогда хорошенько забей порог, работай быстрее…

Левану захотелось пить, он подошел к будке с газированной водой.

– Вчера из деревни к нему товарищи приехали, малость перебрали, видно, – сказал ему сталевар третьей печи. Он догадался, о чем беседовали начальник смены и Арчемашвили. – Бедняга! Наконец-то и у него радость в доме!

Леван смолчал. Выпил залпом воду и не торопясь закурил.

Сегодня смена работала с особым старанием. Леван понял, что они горды за него и хотят отличиться в этот радостный для начальника день.

В третьей, четвертой и седьмой печах шихту засыпали в рекордные сроки.

Арчил принес анализ чугуна из миксера и что-то сказал. Они стояли слишком близко у печи. От страшного грохота ничего не было слышно. Хидашели взглянул на анализ. Углерода много, да черт с ним, с углеродом, а вот количество фосфора и серы слишком уж велико. Он выругался и направился к миксеру. Мастер пошел за ним, но прежде они завернули к Хундадзе, и Леван молча положил анализ перед Элизбаром на стол: что, мол, ты на это скажешь?

Элизбар заглянул в бумагу и подчеркнул красным карандашом две цифры. Потом взялся за телефон.

И как раз в этот момент в цехе завыла сирена. Леван вздрогнул. Элизбар уронил телефонную трубку. Они переглянулись – лица их словно окаменели. Первым опомнился и выскочил из кабинета Леван. По лестнице он бежал через две ступеньки и как ошалелый ворвался в цех.

Народ толпился у второй печи. Леван растолкал сталеваров и остолбенел – на полу лежал Лексо Арчемашвили. Его левая нога была сожжена до кости. Леван закрыл глаза, а когда снова открыл их, рабочие уже суетились возле печи. Все было ясно: сталь прорвала порог и выплеснулась Лексо на ногу.

«Все погибло, все», – была первая мысль, промелькнувшая в голове Левана.

– Черт возьми, почему я его не выгнал! – шептал он в отчаянии.

За все эти годы никогда у него ничего не случалось, кроме нескольких простых, незначительных неполадок. Он словно забыл, что во время единоборства с металлом может произойти авария, может пострадать человек. А ведь он знал много примеров, да и сам бывал свидетелем подобных аварий. Но чтобы все это произошло у него!.. Левану показалось, будто он стоит у пропасти и вот-вот рухнет туда.

Вокруг Лексо уже столпились приехавшие врачи…

«Погибло, все погибло», – монотонно стучало в голове у Левана. А в это время Арчемашвили уже увозили, потом появились директор и главный инженер. Иорам Рухадзе спрашивал, сильно ли пострадал сталевар, а ему кто-то отвечал, что если кость не повреждена, то, может быть, ногу не ампутируют, но, во всяком случае, работать парень больше не сможет…

Все это было где-то далеко от Левана, мысли которого были заняты только одним: «Пропало, все пропало…»

– Леван, что с тобой? – встряхнул его кто-то.

Рядом стояли Важа и Резо.

– Я сам виноват! – проговорил Леван с усилием.

– Чушь какая, в чем же ты виноват? – начали успокаивать его ребята.

Они не поняли, о чем он думал…

«Почему сегодня, почему именно сегодня?» – места себе не находил Леван.

Все собрались в кабинете начальника цеха для составления акта.

– Вот бедняга, только жена поправилась, из больницы выбралась, и такое несчастье! – вздохнул Арчил Хараидзе.

Рабочие стояли возле кабинета и тихо разговаривали. Они ждали решения начальства.

– Интересно, что запишут в акт, какую назначат пенсию?

– Если начальник смены скажет все как надо, зарплату полностью оставят.

– Все-таки как же это случилось, кто виноват? – спросила секретарша. На ее стуле кто-то сидел. А она ходила вокруг стола и охала.

– Кто его знает… К печи он подошел прикурить, именно в этот момент и прорвалась сталь. Он даже отпрыгнуть не успел. Хорошо еще, что в лицо не попало.

– В акте должны записать, что он не виноват. Иначе даже полоклада не дадут на пенсию.

– Надо было предупредить начальника смены!

– Хидашели в таких делах не ошибается, вы же видели, как он переживает. Даже если ему грозит выговор, он не поставит под удар Арчемашвили, – уверенно сказал Васо Хараидзе.

Никто ему не ответил, все только закивали, ты, мол, прав…

Леван Хидашели сидел в кабинете, опустив голову, уставившись в пол.

– Как это случилось? – спросил главный инженер.

Хидашели очнулся, взглянул на Георгадзе, потом оглядел остальных. Директор перебирал бумаги.

«Кто знает, может быть, и не все еще погибло, – подумал Леван. – Во всем нужно обвинить сталевара. Это единственный выход… Хотя нет, почему обвинить, ведь он действительно виноват, ведь это так и было!» Да, во всем виноват сам Арчемашвили. И он, Леван Хидашели, с чистой совестью скажет сейчас истинную правду.

Леван с надеждой посмотрел в глаза главному инженеру и громко, уверенно начал:

– В ту минуту когда сталь прорвала порог, я был у начальника цеха. Говорят, что Арчемашвили подошел к печи прикурить… Сталь именно в ту минуту прорвала порог…

– Вы считаете его виновным или нет? – резко перебил Иорам Рухадзе.

– Конечно, в этом нет никаких сомнений.

Леван почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Оглянулся и увидел Важу. Он все понял, освободил руку и спокойно продолжал:

– С утра уже было заметно, что он не в форме, не может как следует работать, с трудом передвигается. Я подошел и предупредил его, что, если он болен, пусть идет домой. Он категорически отказался. Тогда я сказал: в таком случае работай побыстрей. И порог хорошенько замажь. Как потом мне рассказали, он, оказывается, накануне пил до утра. И вот, выпивший, невыспавшийся, порог он заполнил небрежно. Это он, наверное, и сам подтвердит… если…

Хидашели достал из кармана сигарету. Все молчали.

– Сразу же после смены собрание, – сказал директор и встал.

Когда они остались одни, Важа тихо спросил:

– Зачем ты это сделал, Леван? Ты же знаешь, что после твоих слов он получит гораздо меньшую пенсию. А у него большая семья, каждая копейка на счету.

Леван посмотрел в глаза Важа и ответил:

– Я не мог иначе, я сказал правду.

3

Они сидели втроем – Важа, Резо, Нодар. Настроение было отвратительное. Ели без всякого аппетита, пили без тостов.

– Где же все-таки Леван? – недоумевал Важа.

– Вряд ли у него есть настроение кутить. – И Нодар махнул рукой.

– А мы что, кутим? – усмехнулся Важа.

– Попробую еще раз позвонить, может быть, уже дома. – Важа встал, взял трубку, набрал номер. Немного подождал. Положил телефонную трубку и вернулся к столу.

– Может быть, уехал в Тбилиси? – предположил Нодар.

– В Тбилиси? Не думаю, – ответил Важа. – Я знаю, что он занимал у кого-то деньги, собирался в больницу идти.

– Если он действительно хотел помочь Лексо, так не сказал бы того что сказал, – наконец-то заговорил Резо.

– Так нельзя рассуждать, – возразил Важа.

– Ты всегда заступаешься за Левана, – заметил Нодар.

– Я не оправдываю Левана и не виню его. Это такое дело, что нельзя говорить, не подумав.

– Я много думал, но не нашел оправдания поступку Левана! – упрямо твердил Резо.

– Тогда давай рассуждать: по закону Леван правильно поступил или нет? – спросил Важа.

– По закону – да! – согласился Нодар.

– Это тоже еще вопрос! – отмахнулся Резо.

– Нет, тут никакого сомнения быть не может. По закону он поступил совершенно правильно. – Важа говорил убежденно.

– Да, что правда, то правда, по закону он поступил правильно! – снова подхватил Нодар.

– Еще раз повторяю: надо проверить, был сталевар виноват или нет. Кроме того, что случилось бы, если в данном случае исходить из позиций не только законных, а и человеческих? Что потеряли бы громадный завод и все государство, если бы Лексо Арчемашвили получил пенсию на тридцать или на сорок процентов больше? Скажи, Важа, что ты молчишь, разве разрушился бы от этого Руставский металлургический завод? А я утверждаю: ничего бы не случилось. Видишь, ты не знаешь, что и сказать. Не хочешь обвинять Левана, но другого ответа быть не может. Не так ли? Что, ты язык проглотил?

– Ты не прав! Он поступил так, как считал нужным. Поступил правильно, по закону. Это дело совести. Одни умеют лгать во спасение, другие не умеют.

– А как бы ты поступил на его месте? – У Резо странно изменился голос.

– Я?.. – растерялся Важа.

– Да, ты!

– Трудно так сразу ответить… Не знаю, как бы я поступил. Заранее ни один человек не может знать, как бы он поступил в критический момент своей жизни.

– Ты просто не хочешь сознаться, упрямишься, а сам прекрасно знаешь…

– Может быть, но не надо забывать и о том, что я – Важа Двалишвили, а он – Леван Хидашели. Мы можем по-разному смотреть на одно и то же. Факт, что Леван поступил законно.

– Ты Левана любишь и никак не хочешь здраво оценить все. Ну хорошо! Я поставлю вопрос иначе. Как ты думаешь, месяц назад Леван поступил бы так же?

– При чем тут месяц? – удивился Важа.

– Так и быть, разжую тебе: как бы он поступил, если бы не был представлен к званию Героя?

– Резо, ты понимаешь, что говоришь? – вскочил Важа.

– К сожалению, понимаю!

– Резо, нельзя говорить о таких вещах, не имея веских доказательств, решать так, одним махом… – вмешался Нодар.

– Я знаю, о чем говорю, и отвечаю за свои слова. Налей, выпьем еще…

– Левана я знаю восемь лет, – сказал Важа. – Я видел его и в худших ситуациях. Он бы не пошел на такой шаг из-за звания Героя Труда. Может быть, он ошибается, но верит, что поступает правильно.

– Вот не думал, что ты такой наивный! – насмешливо сказал Резо и выпил залпом вино. – Для него самое главное сейчас – получить Героя.

– А может быть, ему важно не само по себе звание Героя, а все, что из этого вытекает? У него большие планы, – задумчиво проговорил Нодар.

– Какие же это у него планы?

– Я сам не знаю.

– А если не знаешь, так лучше молчи.

– Не знаю, но верю! – Нодар ударил по столу кулаком. – Однажды Таль пожертвовал Ботвиннику ладью. Кто-то в зале спросил у Лилиенталя, видит ли он цель в этой жертве? Лилиенталь ответил: не вижу, но верю. Понятно?

– Медико! Если собираешься дать нам жаркое, так давай наконец! – вдруг, разозлившись, закричал жене Важа.

Медико принесла жареное мясо с картофелем на большой сковороде, молча поставила на стол и снова ушла на кухню.

– Берите, ребята, пока горячее.

Нодар взял только картошку.

– Ты чего, вегетарианец? – пытался шутить Важа.

– А ну, позвони еще раз, может быть, пришел? – сказал Нодар вместо ответа.

Не успел Важа встать, как зазвонил телефон.

– Слушаю! – сказал Важа громко и тут же поднял руку, давая понять друзьям, что это Леван. – Хорошо, приезжай скорее…

4

В больницу Леван явился поздно, от усталости почти потеряв способность волноваться. Он вошел в кабинет дежурного врача.

– Садитесь! – не взглянув на Левана, сказал дежурный врач, сухопарый сорокалетний мужчина с беззаботным выражением лица. Он сидел в удобной позе, закинув ногу на ногу, и читал газету.

Леван сидел перед ним, а он невозмутимо читал. Откуда-то доносились стоны больного, но и это, казалось, не могло оторвать врача от его газеты.

– Нато! – вдруг неожиданно закричал врач.

В комнату вошла сестра.

– Что случилось, кто там орет наверху? – спросил он, не отрываясь от газеты.

– Это Натенадзе, тот, у которого сломана нога.

– Морфий в третью палату! Чтобы я голоса его не слышал больше!

Левану надоело это демонстративное хамство, он встал и произнес с расстановкой:

– Может быть, вы соизволите все же обратить на меня внимание?..

Врач отложил газету и не торопясь оглядел Хидашели.

– Кого вы хотите навестить?

– Лексо Арчемашвили, сталевара, которого привезли к вам несколько часов назад.

– Он на этом же этаже, можете пройти, только имейте в виду, что больного волновать нельзя.

– Не стоит, наверное, идти в палату. Я просто хочу знать, каково его положение?

– По словам главного врача, ногу, наверное, не ампутируют, но работать по специальности он больше не сможет.

Леван встал и, не попрощавшись, вышел из комнаты. В коридоре он увидел Арчила и Васо. Здесь же на диване сидела жена Арчемашвили.

Увидев начальника смены, Васо смутился, капли пота заблестели на его лбу. Когда Васо прочитал в акте заключение Левана, он не поверил своим глазам. В представлении мастера Хидашели был каким-то удивительным, сильным человеком, способным взять на себя всю вину. А теперь это божество рухнуло. И Васо показалось, будто он потерял что-то очень дорогое. Он даже не мог понять, чем больше огорчен: трагическим случаем с Лексо или поступком Левана? Васо молча глядел на Хидашели, но не сдвинулся с места. На глазах у него выступили слезы. Ему было стыдно за Левана. Арчил тоже жалел Лексо, но не считал возможным осуждать начальника смены, ведь тот сказал правду. Арчил подошел к Левану, шепнул ему, что главный врач обещал, будто ногу не будут ампутировать. Леван кивнул. Потом взял Арчила под руку и повел в конец коридора.

– Теперь ему понадобится много денег. В семье-то, наверное, никаких накоплений нет?

– Эх, да что у него может быть? Он один кормил всю ораву!

– В цехе соберем что-нибудь.

– Завтра сделаем. Сегодня не до того было.

– Кто сколько может, пусть столько и внесет. Упрашивать не надо. А моя доля вот!

Леван достал толстый конверт и отдал Арчилу. Мастер, не открывая конверта, понял, что денег много.

В коридоре показался главный врач. Леван оставил Арчила и пошел ему навстречу.

– Очень вас прошу, ничего от меня не скрывайте. Как дела? – спросил Леван тихо, чтобы не услышала жена Лексо.

– Пока трудно что-нибудь сказать. Может быть, удастся избежать ампутации.

– Доктор, если нужна какая-нибудь помощь, я сделаю все, только скажите… Может быть, из Тбилиси нужно пригласить кого-нибудь?

Главный врач улыбнулся, похлопал Левана по плечу.

– Не беспокойтесь, обойдемся своими силами, – и вошел в палату.

Леван остался в коридоре. К жене Лексо он подойти не решился и сказал Арчилу:

– Я уйду, если что понадобится, сообщите сейчас же. И вообще, позвони вечером обязательно.

Арчил кивнул.

Хидашели повернулся и встретился глазами с испуганным мальчиком, старшим сынишкой Арчемашвили. Хотел что-то сказать, но никак не мог вспомнить его имя. Растерянно глядя на мальчика, он постоял немного, а потом быстро направился в комнату дежурного врача.

– Можно мне позвонить?

– Звоните.

Хидашели набрал номер Важа Двалишвили.

5

Леван молча сел за стол. Ребята тоже молчали. Только Важа попросил жену, чтобы она принесла Левану большой стакан.

– Покрепче ничего нет? – спросил Леван хозяина, поглядев на вино.

– Сейчас будет. Медико! – окликнул жену Важа.

– Ради бога, не надо, и так хорошо! – Леван взял стакан, медленно выпил и сразу же налил второй и снова выпил до дна. Потом съел немного мяса.

– Как он? – спросил наконец Важа.

– Наверное, не ампутируют. Даже не наверное, а точно знаю, что не отрежут. Но работать не сможет. Останется калекой. Дай еще выпить.

Важа схватил бутылку, наполнил стаканы и начал:

– За этого несчастного человека…

– Прошу тебя, прекрати, пожалуйста, не могу… – прервал его Леван.

– Да какой я вам тамада! Пейте за что хотите! – Важа разбавил вино нарзаном.

Резо Кавтарадзе курил папиросу за папиросой. Видя печальное лицо Хидашели, он подумал: «Кажется, лишнее я сказал».

– Теперь не время тостов. Но выпить надо, – предложил он и поднял стакан.

Бутылки опустели. Важа принес из кухни новые. Леван пил жадно и скоро охмелел. Он очень устал за этот день, и нервы, видно, сдали.

– Мне мальчишку жалко. Он так прильнул к матери и такими глазами смотрел, – произнес он.

Резо тоже был пьян, и ему почему-то показалось, что голос Левана Хидашели звучит фальшиво. Он вдруг обозлился, посмотрел в глаза другу и процедил:

– Жалко, что ты раньше не заметил этого мальчика. Тогда, может быть, не переполовинил бы кусок его хлеба.

Леван так ударил кулаком, что черная сковородка с остатками мяса подпрыгнула на столе.

– Считай, что ты ударил меня! – прохрипел Резо и хотел было вскочить.

Но Важа поднялся первым и толкнул друга на место.

– Тсс! А ну, успокойтесь. Медико! – крикнул он. – Ты, кажется, собиралась в кино!

Медико поняла, что их нужно оставить одних. Моментально переоделась и ушла. Важа закрыл двери изнутри, снова сел за стол и сказал Резо:

– Ты сейчас пьян, сам не понимаешь, что болтаешь.

– Ты сам пьян.

– Я не знаю, кто из вас пьян, а кто трезв, но чтобы этого я больше не слышал! – не поднимая головы, твердо сказал Хидашели.

В его голосе сквозила угроза.

– Пусть испугается тот, кто тебя боится. А я все, что думаю, скажу тебе в лицо. В другое время, Леван, ты бы этого не сделал. Не погубил бы человека. Но сейчас ты испугался. Да, испугался, что тебе не дадут Героя!..

Леван побледнел, вскочил со стула и ухватил Резо за рубашку так, что пуговицы отлетели и запрыгали по полу.

– Ты сейчас в стельку пьян. Эти слова ты мне повторишь завтра, слышишь?! Завтра, когда ты будешь трезвый. И тогда я знаю, как быть! – Леван отпустил его.

– В любое время повторю! – Резо уходил из комнаты, пошатываясь. – Когда хочешь, тогда и повторю, слышишь? – кричал он, вцепившись в дверь.

Нодар взял его за шиворот и с трудом вытолкнул из комнаты. Из прихожей еще долго доносилась ругань Резо.

Важа закрыл дверь, вернулся к столу и вытер пот со лба. Леван сидел, опустив голову.

Важа палил ему вина, но Леван отставил стакан в сторону.

– Не хочу больше. Вот коньяку бы я выпил…

– Да ты что, разве это вино можно коньяком портить? Но если хочешь, сейчас принесу.

– Сколько времени?

– Еще рано, да я через двадцать минут вернусь.

– Нет, лучше поедем ко мне. У меня есть коньяк.

– Да я принесу сию минуту…

– Лучше на воздух пойдем, душно здесь.

Леван вышел первым. Важа закрыл дверь и ключ спрятал у пожарного крана.

– Как ты думаешь, ушли они? Мне сейчас не хотелось бы снова встретить Резо, – сказал Леван.

– Наверное, ушли. Ты все-таки подожди здесь, я погляжу.

Важа сбежал с лестницы и вышел на улицу.

Вскоре он позвал Левана.

Леван сел за руль, Важа устроился рядом с ним. Через полчаса Хидашели остановил машину у своего подъезда, достал ключ и про тянул другу.

– Ты поднимайся, я только заведу ее в гараж.

…В новой, несколько дней назад полученной квартире стояли диван, холодильник, письменный стол, заваленный книгами, и журнальный столик. На стене висела фотография. Вначале Важа подумал, что это портрет какой-нибудь киноактрисы в спортивном костюме с теннисной ракеткой. Удивился: с каких это пор Леван стал увлекаться кинозвездами? Но, хорошенько присмотревшись, убедился, что знает эту девушку, только никак не может вспомнить, где и когда ее видел.

Появился Леван, достал из холодильника фрукты, коньяк и шоколад. Наполнил маленькие рюмки, придвинул стул и сел напротив Важи.

– Поехали! – сказал он и, не дожидаясь приятеля, глотнул коньяку.

Важа взял рюмку, нехотя выпил и отломил кусочек шоколада. Леван снял рубашку и бросил на диван.

– Если тебе жарко, можешь тоже раздеться.

– Ничего…

– Выпьем! – Леван опять налил и выпил залпом.

Он только подумал, что сегодня его не берут ни вино, ни коньяк, как вдруг перед глазами все поплыло, и он нервно заговорил:

– Может быть, ты тоже согласен с Резо? Не скрывай, скажи все, что думаешь обо мне, как это сделал мой друг.

– Успокойся, Леван!

– «Успокойся»! Легко сказать – успокойся! Легко вмешиваться в чужие дела! Он еще пожалеет о своих словах… Пей!

– Довольно. Больше не могу.

– Пей!

Важа выпил. Леван снова налил. Взял рюмку. Потом передумал, подошел к письменному столу, схватил какой-то журнал и толстую папку.

– А ты знаешь, что это такое? – Он протянул Важе журнал «Металлург».

– Знаю. Читал. Твоя статья.

– Понравилась?

– Очень.

– Хорошо. А ты знаешь, что такие исследования – отличный материал для докторской?

Важа кивнул.

– А ты знаешь, что это такое? – Леван показал Важе толстую папку с рукописью.

– Откуда мне знать?

– Посмотри.

Важа открыл папку и полистал рукопись. Название было то же, что и у статьи, опубликованной в «Металлурге», – «Некоторые вопросы высокофосфорического сталеварения».

– Та же статья?

– Да, в основном та же, только написана иначе. Это моя кандидатская диссертация.

Важа от удивления широко раскрыл глаза.

– Как, ты собираешься защищать диссертацию?

– Да, собираюсь! Почему ты удивляешься? Жизнь полна неожиданностей, не так ли?

– Но если ты хотел защитить диссертацию, то надо было поступить в аспирантуру. Теперь ты имел бы уже и степень, а то и заведовал бы отделом в институте металлургии.

– Согласен, можно было и так.

– Зачем же ты весь этот огород городил?

Леван усмехнулся:

– Это немного посложней огорода, но ты не Резо Кавтарадзе и, может быть, поймешь. Только хорошенько слушай, не прерывай меня, а то я могу и передумать. Мне пришла охота поговорить с тобой по душам, понимаешь?

Важа кивнул.

– Я легко мог поступить в аспирантуру, ты хорошо это помнишь. Но не захотел. Тогда я должен был сделаться рабом профессора Горделадзе, плясать под его дудку. Да, да, почему ты удивился, дорогой, существуют и белые рабы на этом свете. Возьми кафедру профессора Горделадзе. Господин профессор ставит проблемы. Его аспиранты и научные сотрудники вкалывают, как ослы. Их фамилии Горделадзе, может быть, упомянет лишь в предисловии в знак благодарности. Так проходили бы мои годы. Может быть, даже десятки лет. А я еще студентом чувствовал, что стою выше Горделадзе. Может быть, он тогда был большим специалистом, согласен. Для того чтобы приобрести такой опыт, как у него, мне нужны были годы. Зато у меня были способности, талант, умение, знания, интеллект. Я был сильнее профессора Горделадзе такими качествами, каких он никогда не приобретет. Помнишь, однажды уважаемый профессор написал на доске классическую формулу Эйлера из теоретической механики. Написал – и вдруг прослезился. Потом объяснил, что эта формула начертана на могиле Эйлера. Помнишь, или тебя не было на той лекции?

– Помню! – сдавленным голосом произнес Важа.

– Очень хорошо, если помнишь, – продолжал Леван. – Тогда я растерялся, до меня не сразу дошло, что он морочит нам головы.

Ровно через две недели во время распределения квартир в институте он сказал таким же прочувствованным тоном: «Друзья, сдаю вам трехкомнатную квартиру и прошу взамен те же три комнаты. Разница только в том, что в моей квартире совмещенный санузел, а в новой квартире – раздельный. Двадцать лет я работаю в этом институте, неужели я не заработал отдельный туалет?» Помнишь?

Важа опять кивнул.

– Если помнишь, скажи громко, ты что, проглотил язык? – Леван бросил окурок в пепельницу. – Так вот, я спрашиваю: человек, который так проникновенно клянчил для себя санузел, мог быть искренним в своем слезливом преклонении перед гением?

И он должен был стать моим руководителем…

Я предпочел пойти на завод. Потом вернулся в Рустави. Тут, и это вы тоже хорошо знаете, работаю на износ. Прихожу на два часа раньше и ухожу на два часа позже всех. Я многое потерял за эти годы: не читал прекрасных книг, не слушал музыки. Даже в кино ходил редко. Для меня не существовало концертов и вечеров поэзии. Я забросил рояль! А ведь музыка для меня была высшим наслаждением… Но цель прежде всего. Я ночами не спал. Только человек с моим здоровьем мог выдержать такое.