Текст книги "Год активного солнца"

Автор книги: Гурам Панджикидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

За столом сидели десять мужчин. Среди них – Отар Нижарадзе и Тамаз Яшвили. Тамаз не знал ни одного из присутствующих, но не смог отказать Отару и согласился пойти в ресторан. Тамаз вообще не любил бывать в ресторане, тем более с незнакомыми людьми. Легко было заметить, что за столом собрались денежные тузы. Тамаз неприязненно посматривал на их лоснящиеся физиономии, жирные пальцы и огромные животы.

Удивительно преображались эти люди, едва усаживались за стол. Поначалу производили впечатление интеллигентов. Здороваясь, беседуя, пожимая руки, угощая соседа сигаретами, они держались безупречно. К этому обязывала обстановка, где, помимо денег, ценились культура поведения и умение поддержать беседу. Но стоило им усесться за стол, особенно в самом модном и дорогом ресторане, как они разительно менялись. Здесь главную роль играли деньги, а деньгам они не знали счета. Поэтому позволяли себе распоясаться, выставить напоказ свою суть, как в солнечный день выставляют проветриваться постели.

Стол возглавлял дюжий мужчина с маленькой головкой, директор галантерейной фабрики, как понял Тамаз. Провозгласив тост, он передал слово Отару Нижарадзе. Отар отвечал довольно плоскими здравицами, много шутил, все хлопали и, отдуваясь, пили вино.

Тамаз удивленно поглядывал на друга и сотрапезников, чувствуя, что Отар не был близко знаком ни с одним из них, даже не знал их имен. Удивительно, что привлекло его в эту компанию, почему он так щедро рассыпает комплименты, для чего нагромождает столько выспренней лжи?

Тамаза раздражало довольное, беспечное хихиканье этих людей. Им было наплевать на все. Они держались независимо, самоуверенно и весьма нагло. В их доскональном знании искусства застолья было что-то вызывающее. Они утеряли главное, чем отличались грузины за столом – степенность и сдержанность. Зато у них были деньги в карманах, уйма денег.

Было время, когда подпольные дельцы заискивали перед вами. Тамаз прекрасно помнил те годы. Они чувствовали себя осчастливленными, если им позволяли присоединиться к честной компании и потратить деньги. Много воды утекло с той поры. Ныне, если вы сидели с ними за одним столом, они выказывали вам унижающее покровительство. Не приведи бог вздумать вам расплатиться – с насмешливой заботой перехватят в кармане вашу руку: «Минуточку, уважаемый!», мигнут официанту, а тот уж тут как тут: «Со мной рассчитались». Вспыхнет галдеж – кто посмел? И только один будет сидеть молча и подчеркнуто скромно, давая тем самым понять, что именно он заплатил по счету.

Тамаз не любил ресторанов. Точнее, не любил, когда расплачивался кто-то чужой, потому что в поведении иного пригласившего, в его словах и заздравных тостах коробили излишняя развязность и покровительственный тон.

Тамаз старался и сам не приглашать никого в ресторан, так как у него никогда не водилось столько денег, чтобы не бояться появления за столом непредвиденного гостя. Тамаз считал, что в ресторан следует ходить с друзьями, а так как его единственным другом был Отар Нижарадзе, то чаще всего они посиживали вдвоем.

И вот он оказался в ресторане, в компании совершенно посторонних людей. Это еще полбеды. Беда в том, что ни в ком из присутствующих он не находил ничего достойного уважения – честности, таланта или благородства. Хотя некоторые сейчас считают благородством умение швыряться деньгами. Если придерживаться этого взгляда, здесь собрались истинные «мужи», они беспечно транжирили столь легко и бесчестно нажитые деньги.

Это был знаменитый «Белый духан». В небольшом зале, разделенном перегородкой пополам, кутили не менее пятидесяти мужчин. Мутно глядели пятьдесят пар налитых кровью глаз. Пятьдесят утроб были набиты мясом. Полсотни возбужденных вином мужчин галдели, орали песни, провозглашали банальнейшие тосты, исполненные лжепатриотизма и лжеблагородства.

Никто не мог поручиться, что тут не разобьют бутылку о вашу голову. За соседним столом шумела буйная компания. После возлияний кутилы бродили по двору ресторана, на ходу застегивая брюки.

В зале появился интеллигентный с виду человек в сопровождении красивой женщины лет тридцати пяти, судя по всему, жены. В дымном, прокуренном зале он пытался найти свободный столик. Женщина смущенно и нерешительно следовала за мужем. Пятьдесят пар плотоядных глаз разглядывали ее стройные ноги и изящную фигуру. Женщина испуганно прильнула к мужу, что-то шепча ему на ухо. Оба повернулись и быстро покинули ресторан.

Хохот, оглушительные песни, звон бокалов, повелительный стук ножом о край тарелки, патетические здравицы мешались друг с другом.

Тамаз Яшвили находился в самом модном ресторане. Точнее сказать, в том ресторане, который славился своей кухней на весь Тбилиси. За это безоружные бандиты, как называли заправил ресторана, с неслыханной наглостью обирали всех. Честный человек и раз в год не решится заглянуть сюда. Официанты, согнувшись в три погибели, подобострастно заглядывают в глаза посетителя, чтобы потом безбожно обсчитать его. Тамаз представлял, с какой гордостью они приносили в семью деньги, добытые унижением и наглостью. Кто знает, сколько недопитого вина, слитого из стаканов в бутылки, сколько подогретых объедков заново возвращается на столы?

Тамаз начал злиться. Он удивлялся другу, которого, казалось, ничто не беспокоило. Отар пил и шутил, в его тостах то и дело всплывали такие слова, как «великий грузин», «большой патриот», «человек огромного мужества». Тамаз пытался разобраться, искренен ли Отар или в скрытой форме потешается над собутыльниками.

Неожиданно возникли два официанта с ящиком вина:

– Омару Мелкадзе – от соседнего столика!

Мелкадзе с достоинством повернулся к указанному столу. И без того багровое лицо его налилось кровью. А там как ни в чем не бывало тамада произносил тост, остальные с подчеркнутым вниманием слушали его. Жирная шея Мелкадзе скоро устала, и он повернул голову в прежнее положение. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы понять, кто прислал вино.

Только теперь из разговоров Тамаз понял свою ошибку – именно Мелкадзе был директором галантерейной фабрики, а не здоровенный тамада с маленькой головой.

Мелкадзе вел себя сдержанно. Говорил тихо и не много. Не снял галстука и не повесил пиджак на спинку стула, как другие. Он вел себя, как подобает культурному человеку, и Тамаз заметил, что за весь вечер директор не сказал ни одной сальности. Но, когда у его ног поставили ящик с вином, Мелкадзе возмутился, хотя старался не подать виду. Ему, видимо, казалось, что злополучный ящик сводит на нет всю его сдержанность и культуру.

– Подойди! – поманил он официанта.

Официант тут же подбежал и замер в почтительном поклоне.

– Отнеси им двадцать бутылок шампанского и двадцать плиток шоколада и передай, чтобы прекратили эти штучки. – Мелкадзе повернулся к своим: – Когда они появились?

– Больше часу сидят.

Едва официант выполнил приказ директора, как из-за того столика поднялся молодой человек и направился к Мелкадзе.

– За что обижаете меня, батоно Омар? – с нарочитой кротостью упрекнул он директора и поздоровался со всеми.

Тамада встал и преподнес пришедшему бокал.

– Извините, уважаемый, не могу пить, – отказался тот, но бокал все-таки принял.

– Пей, ничего с тобой не случится, не тяни! Пей и в следующий раз не делай таких вещей!

Молодой человек держался подобострастно. Директор не представил его друзьям, не назвал по имени, и Тамаз понял, что этот был дельцом меньшего ранга. Хотя и у него заметно выделялся животик и, судя по всему, он успел нажить геморрой. Молодой человек быстро опорожнил бокал, поклонился директору: «Обижаете, батоно Омар!» – попрощался со всеми, попятился и, только отступив на приличное расстояние, позволил себе повернуться к ним спиной.

– Кто это? Знакомое лицо, – спросил кто-то.

– Недавно начал одно дельце, хороший, видно, парень, – ответил Мелкадзе, жестом приказывая официанту убрать ящик.

Невыносимо было сидеть в компании этих людей. Казалось, что всех их, багровых от жратвы и возлияний, ожиревших, мучающихся одышкой, вот-вот хватит инфаркт.

Вдруг ни с того ни с сего разошелся один из собутыльников – маленький мужчина с густой шевелюрой. Все звали его Мишей.

– Подойди сюда! – закричал он официанту.

– Слушаю, батоно!

– А повкуснее у вас ничего нет? – Миша пошатнулся и ухватился за белую куртку официанта. Отлетела и покатилась по полу пуговица.

Миша выпрямился во весь свой карликовый рост, видимо желая придать своим словам значительность. У него была непомерно большая круглая голова, пухлые щеки и маленький, словно прорезь копилки, рот.

– Чего изволите, батоно?

– Подай мне то, что никому не подавал!

– Что прикажете такого?

– Такого?.. – Миша глупо улыбнулся, щель копилки чуть заметно раздвинулась, он надменно оглядел стол и повернулся к официанту: – Подай свой мизинец!

– Что подать? – ошарашенно переспросил официант, полагая, что ослышался.

– Подай нам свой мизинец. В ж-жареном виде. Зажарь на большой сковородке, положи на середину и подай!

Официант, принимая все за шутку, учтиво сморщился в улыбке, словно в полном восторге от юмора клиента. Остальные тоже засмеялись.

– Вы думаете, я шучу? – обозлился коротышка, злобно глядя почему-то на Тамаза Яшвили. Он отпустил куртку официанта и вытащил из кармана пригоршню сторублевок.

– Я, по-вашему, шучу, да?! – Он перешел на крик.

– Миша, спрячь деньги! – вскочил тамада.

– Ничего н-не спрячу! А т-ты, шагом марш, н-неси мизинец, поджарь хорошенько и неси! – Миша рыгнул. – Десять тысяч даю! Что, мало за один мизинец?!

– Миша, постыдись, люди смотрят! – повскакали все, но удержать Мишу было не так-то просто.

Только директор фабрики хранил полную невозмутимость.

– Т-ты еще здесь? – Миша выкатил глаза на официанта. – Пятнадцать тысяч даю!

– Миша, опомнись, люди кругом! – зло крикнул тамада и, обхватив руками свою маленькую голову, так стремительно отвернулся, словно собирался закрутиться волчком.

– Плевал я на людей! Подай мне жареный мизинец!

Лицо Отара пылало. Его подмывало схватить этого Мишу, приподнять и с размаху трахнуть о стол, но что-то удерживало: он понимал, что коротышка не шутит, что его теперь ничто не остановит, словно у него отказали все сдерживающие центры. Этот делец, развращенный деньгами, умел только покупать и только деньгами удовлетворял самолюбие. Отара сейчас больше интересовал официант. Согласится он или нет на предложение Миши?

А Миша уже закусил удила. Он выхватил из кармана новую пачку денег и бросил ее на стол.

– Ты еще здесь? Сказано – подай мизинец!

Тут Отар не выдержал, сорвался с места, невольно обернулся к Тамазу, но того уже не было, заорал официанту:

– Убирайся отсюда! – и, разбросав обступивших его людей, левой рукой схватил Мишу за грудки, вскинул вверх. Миша беспомощно задергал ногами, а Отар отрывисто влепил ему пощечину сначала справа, а потом слева и, найдя взглядом свободный стул, швырнул на него ошеломленного коротышку. Короткое тело не удержалось на сиденье, большая голова перевесила, и Миша свалился на пол. Какие-то люди кинулись поднимать его.

Чувство омерзения овладело Отаром. Он обернулся к Тамазу, забыв, что тот уже ушел, бесцеремонно оттолкнул кого-то плечом и покинул ресторан. Не обнаружив Тамаза во дворе, он вышел на дорогу.

Вдалеке темнела сутулая фигура.

– Тамаз! – крикнул Отар и, не дожидаясь ответа, побежал к нему.

Тамаз остановился. Через минуту Отар был рядом.

– Хоть бы предупредил, что уходишь.

– Ты так увлекся, и я не хотел, чтобы из-за меня ты покидал эту теплую компанию.

– Как, неужели ты недоволен сегодняшним вечером?

– Чем все закончилось, подал ему официант мизинец или нет?

– К сожалению, все сорвалось, – вздохнул Отар.

Тамаз взглянул на друга, пытаясь понять, шутит тот по обыкновению или говорит серьезно. На лице Отара не было и тени улыбки.

– Скажи, допустим, официант согласился бы продать палец, неужели ты, Отар Нижарадзе, писатель и мыслящая личность, позволил бы негодяю, потерявшему всякую совесть, совершить эту мерзость, надругаться над всем и вся?

– С превеликим удовольствием! – Отар достал сигареты.

– Ты это серьезно?

– Еще как! Закуривай. – Отар протянул другу пачку.

Пораженный Тамаз некоторое время смотрел на друга, потом гневно повернулся и пошел прочь. Отар рассмеялся, сунул пачку и карман и последовал за ним. Так, идя друг за другом, они вышли к шоссе и остановились у столба в ожидании попутной машины.

– Знаю, что ты хочешь курить, бери! – Отар снова достал сигареты.

Тамаз не стал отказываться, взял сигарету и закурил:

– Что у тебя общего с этими типами?

– Э, братец, ты забываешь, что я не математик, а писатель.

– Тем более. Признайся, что этот подонок наплевал нам в души.

– Напротив, мой Тамаз, напротив. Он только столкнулся с подонком почище, чем он сам. Почему он не решился сказать тебе, чтобы ты продал ему мизинец? Ты можешь назвать меня садистом, но я просто умирал от любопытства, устоит официант или нет. В конце концов, так ли уж трудно отрубить палец, тем более мизинец? Энергичный взмах топора, и дело сделано. Зато через минуту можешь положить в карман пятнадцать тысяч. Подумай только, пятнадцать тысяч рублей, моя десятилетняя зарплата. У этого официанта, вероятно, есть семья, не испугайся он минутной боли, мог бы гордо принести домой такую огромную сумму. В конечном счете, что он терял! Самое большее, не смог бы взять левой рукой октаву на рояле.

– Тебя не поймешь, когда ты шутишь, когда серьезно.

– Ничуть не шучу.

– Отар, скажи мне откровенно, без всяких шуток. – Тамаз глядел другу прямо в глаза. – Если бы официант согласился, ты бы позволил ему отрезать палец?

– В таком случае я тебе отвечу по-другому: меня просто интересовало, как низко может пасть человек, есть ли вообще предел человеческому падению?

– Неужели ты только ради подобных экспериментов водишь дружбу с этими негодяями?

– Во-первых, я с ними не вожу дружбу, точнее, они не водятся со мной. Я не настолько знаменит, чтобы дружба со мной что-нибудь давала им. У них есть деньги, теперь им нужна слава, популярность. Редактор или даже старший редактор сценарного отдела экспериментальной киностудии не бог весть какая фигура для них. С другой стороны, эти люди со своеобразной философией очень интересны для изучения. Ты, Тамаз Яшвили, в глазах всех здравомыслящих людей личность значительная, даже если у тебя в кармане нет ни гроша. Рано или поздно у тебя будет имя, слава, и неважно, сможешь ты купить машину или умрешь весь в долгах. А что делать этим господам? Какой бы тугой ни была их мошна, цена им – грош. И ты хочешь, чтобы они признали твое превосходство, курили тебе фимиам. Нет, дорогой, они по-своему борются против тебя, против меня, против всех, кто хоть что-то представляет собой.

– Тем более! – вскричал Тамаз, и глаза его странно загорелись.

– Э, ты ничего не понимаешь. Давай лучше оставим философию. Вон такси идет.

Машина сбавила скорость и затормозила около них.

– Отвези-ка нас на улицу Барнова, – беззаботно сказал Отар шоферу, откидываясь на спинку сиденья.

– Зачем нам на Барнова? – удивился Тамаз.

– Заедем к Нате.

– Так поздно? – Тамаз посмотрел на часы.

– Почему поздно? Половина десятого. Через пятнадцать минут будем на месте.

– Неловко заявляться с пустыми руками, может быть, цветов купим?

– Не стоит баловать, пусть привыкает к тому, что ждет ее в будущем.

2

Отару Нижарадзе казалось, что он никогда не влюбится. С Натой они познакомились в апреле прошлого года. Когда Отар впервые увидел эту девушку, он твердо решил, что именно она станет его женой. На третий или четвертый день после знакомства он сказал ей, что ему не нравятся распущенные волосы, что ей больше подойдет прическа, которая называется «конский хвост». На следующий день Ната причесала волосы, как нравилось ему. Отар решил, что девушка покорена, и без лишних церемоний спросил, когда они распишутся. Ната рассердилась и ушла.

– Когда успокоишься, позвони! – крикнул вслед Отар.

Прошло несколько месяцев, Ната не звонила. Отару не хотелось поддаваться яа ее капризы, но постепенно в душу вкрались сомнения, потом и страх. Когда же надежда окончательно оставила его, он махнул рукой на самолюбие и пожаловал к Нате домой. Девушка захлопнула дверь перед его носом.

Но не так-то легко было заставить Отара Нижарадзе отступить. На следующий день он подкараулил Нату у входа в университет и, издали завидев ее, еще раз поклялся – она или никто…

– Что вам угодно? – спросила девушка.

В ее насмешливом тоне явно проскальзывала обида. Отар моментально заметил это и решил держаться с достоинством:

– Пожелать тебе всего хорошего.

– И только?.. Счастливо оставаться!

Ната повернулась, чтобы уйти. Отар схватил ее за руку.

– Отар, на нас смотрят.

– Выйдешь за меня замуж, в конце концов?

– Разумеется, нет. Но я никогда не сомневалась, что у тебя хороший вкус. Всего наилучшего.

– Ната!

– Слушаю! – Ната лукаво взглянула на Отара.

– Чего ты добиваешься, наконец?

– Ах, вот как, это я добиваюсь! А мне-то казалось, наоборот…

– Я свое сказал. Теперь твоя очередь.

– Моя? Сперва ответь, где ты пропадал столько времени?

– Хотел убедиться, люблю тебя или нет…

– И к какому же ты пришел заключению?

– Пришел к тебе, вот и заключение.

– Оставим подтексты литературе. На серьезный вопрос следует отвечать конкретно и вразумительно.

– Я пришел к заключению, что люблю вас и не могу без вас жить. Мне следует перейти к подробностям?

– Не стоит. На сегодня и этого вполне достаточно. Меня ждут. Всего доброго.

И Ната ушла.

Отар остолбенел. Злой как черт вернулся он домой и завалился на кровать. В глаза бросилась облупившаяся штукатурка на потолке, он вспомнил, что целую неделю собирался позвонить в домоуправление, решил было сейчас отправиться туда и сорвать свою злость на домоуправе, но тут же рассердился на себя за дурацкое побуждение, повернулся лицом к стене и пролежал так до самого вечера. А как стемнело, вскочил будто ужаленный, выбежал на улицу, поймал такси и помчался к Тамазу. Полчаса спустя друзья сидели в уютном буфете гостиницы «Тбилиси». Это было их излюбленное место.

Отар заказал бутылку коньяка. Тамаз пить не стал. Отар не настаивал. Он пил один и говорил без умолку. Опустошив бутылку, потребовал еще одну.

– Будет, Отар, ты и так хорош, – взмолился Тамаз и сделал знак буфетчику, чтобы тот унес бутылку обратно.

– Гриша-джан, не выводи меня из терпения! – сверкнул глазами Отар на буфетчика, выхватил бутылку и сам откупорил ее. – Выпей хоть рюмку, Тамаз, на трезвую голову трудно слушать пьяный бред.

О Нате Отар ни разу не упомянул, хотя весь вечер думал только о ней да о своей обиде.

– Тамаз, хочешь завтра в Сванетию махнем? Поохотимся на туров. Почему ты не любишь охоту? Теперь самое время – открытие сезона, постреляем куропаток. Ты никогда не охотился на куропаток? – спросил Отар и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Что может быть лучше охоты на куропаток? Сперва надо разогнать стаю, – пока они вместе, это чертовски хитрые птицы. Но стоит их разогнать, все, их песенка спета. Я думаю, во всем мире не найти птицы глупее, чем одинокая куропатка. Одно нехорошо, где они гнездятся, там гюрза водится. Ты когда-нибудь видел гюрзу? Она толщиной с мою руку. – Отар подтянул рукав к локтю, обнажив широкую в кости руку, и показал Тамазу. Потом обернулся к буфетчику: – Гриша, пропусти с нами рюмочку.

– Нет, дорогой, не могу, сердце болит.

– Брось, выпей, я прошу!

Гриша подошел со своей рюмкой. Отар налил ему. Буфетчик выпил и закусил ломтиком соленого огурца.

– А это что еще за пугало? – удивленно сказал Отар.

За соседним столиком, откинувшись к стене, дремал молодой человек живописного вида. У него были буйные русые кудри и окладистая борода.

– Художник, кажется, – ответил Гриша.

– О чем мы говорили? – Отар разом позабыл о существовании художника. – Да, гюрза, говорю, водится. Когда увидишь ее, главное – не растеряться. Целься да смотри – не промахнись. Она сама будет держать равнение на ствол. Эта тварь чует, что опасность таится в черной глубине ствола. Она же не знает, что оттуда вылетит.

Отар затянулся. Сигарета уже погасла. Тамаз зажег спичку, Отар прикурил, выпустил дым и подвинул другу полную рюмку.

– Выпей хоть одну.

– Хватит, Отар, поднимайся, совсем уже пьян.

– Ты прав. Сам не понимаю, что со мной. Когда это пьянел от шестисот граммов?

Тамаз проводил друга до дому. Отар повалился на кровать и моментально уснул. Проснулся он в полночь, увидел, что спал одетым, быстро разделся и снова нырнул под одеяло.

Утром он поднялся совершенно разбитый. Подставил голову под холодную воду. Привыкший к легким успехам у девушек, он весь день не находил себе места от злости и обиды. Он был убежден, что не любит Нату, а если и думает о ней, то лишь потому, что ущемлено его самолюбие…

Прошел еще месяц. Как-то в конце мая Отар одолжил у университетского приятеля Важа Лагидзе машину. Как очутился на улице Барнова, он уже не помнит. Его потянуло взглянуть на окна Наты. Он направил машину к ее дому и вздрогнул – на тротуаре у подъезда стояла Ната с родителями и двумя однокурсницами. Судя по чемоданам у их ног, они куда-то уезжали. Повернуть назад было невозможно. Отец Наты поднял руку. Отар остановил машину. Никому и в голову не пришло взглянуть на шофера. Ната расцеловалась с родителями, подхватила чемодан, вместе с подругами села в машину и только тогда узнала Отара.

– Отар, ты? – обрадовалась она.

– Если стану уверять, что не я, все равно ведь не поверишь.

Он поздоровался с подругами Наты и тронул машину.

– Представляешь, мы забыли вызвать такси, и, как назло, ни одной машины. Не подвернись ты вовремя, наверняка бы опоздали.

– Далеко собрались?

– В Москву, на дипломную практику.

– В Москву? – поперхнулся Отар.

– За сколько доедем до аэродрома? – спросила одна из девушек.

– За полчаса. Когда ваш самолет?

– В двенадцать.

– Успеем, целый час в запасе. Одни летите?

– Нет, впятером. Остальных в Харьков распределили.

– Гия и Дато, наверное, заждались нас, – сказала блондинка, сидящая позади Отара.

«Ну, вот, Гия и Дато», – отметил про себя Отар и тут же решил лететь с ними в Москву.

Доехав до аэропорта, Отар помог девушкам сдать чемоданы, отогнал «Москвич» на стоянку и кинулся в зал искать знакомых, уверенный, что билетов на этот рейс в кассе нет. Надо было найти знакомого среди отъезжавших. И знакомые нашлись, конечно, – целых восемь человек. Отар выбрал самого молодого, Нугзара Джавахишвили, и отозвал его в сторону:

– Нугзар, уступи мне свой билет.

– Что-нибудь стряслось, Отар, несчастье какое? – забеспокоился Нугзар, увидев лихорадочный блеск в глазах Отара.

– Почти что… Ну, уступишь билет?

– О чем речь, не стыдно? – Нугзар протянул ему билет.

Он подбежал к телефону, набрал номер Важа.

– Что, Отар? – Важа по голосу узнал приятеля.

– Я с аэродрома. Пришлось срочно лететь в Москву. Машина на стоянке тут. Ключи будут у диспетчера. Но не в этом дело. Постарайся достать двести рублей и вышли мне в Москву до востребования, на Центральный телеграф, понял?

– Случилось что-нибудь?

– Вернусь через пару дней и все расскажу.

Отар повесил трубку и облегченно вздохнул. Дело сделано. Он отдал ключи от машины диспетчеру, зарегистрировал билет и спокойно пошел искать Нату.

Он нашел их у посадочного турникета.

– Нам пора, Отар, всего тебе хорошего, спасибо, что проводил! – Ната протянула ему руку и улыбнулась.

Отар любезно раскланялся с ее однокурсниками.

Самолет стоял в каких-нибудь ста метрах от турникета. Когда Ната с друзьями скрылась в самолете, Отар неторопливо направился к трапу. Поднявшись в самолет, он оглядел салон – не дай бог, чтобы его заметили, – пробрался на свое место и закрылся газетой.

Когда самолет взлетел, Отар еще раз облегченно вздохнул: все идет по плану. Никто не заметил его. Как только самолет приземлился, Отар устремился к выходу. Подали трап. Отар быстро сбежал по ступенькам и чуть не бегом пустился к зданию аэропорта.

Через десять минут там появилась Ната с друзьями.

Отар спокойно курил, беспечно прислонясь к колонне.

– Отар, как ты здесь очутился? – издали закричала удивленная Ната и подбежала к нему.

Отар пожал плечами:

– Вы ошиблись. Я не Отар. Вы, вероятно, спутали меня с Отаром Нижарадзе. Нас часто путают, мы близнецы.

– Извините, – растерялась Ната, – я не знала, что у Отара есть брат.

Она была явно огорчена, радостный огонек в ее глазах сразу пропал. Извинившись еще раз, она собиралась отойти, но вдруг обратила внимание на импортную рубашку с металлическими пуговицами. Еще в Тбилиси, когда они ехали в машине, она хотела спросить, где он достал такую.

– Отар, как ты успел, ты же в Тбилиси остался?

– На машине.

– Хватит дурачиться. Говори, на чем прилетел?

– У меня есть дружок – военный летчик, он меня и доставил. – Отар говорил настолько серьезно, что нельзя было не поверить ему.

– Отар, это действительно ты?

– Ты так спрашиваешь, что я сам начинаю сомневаться в этом.

Не скрывая радости, Ната ласково смотрела ему в глаза. Отар давно не был так счастлив…

Потом они сидели в кафе на верхнем этаже гостиницы «Москва». Отар немного выпил, вино приятно согревало его. Ната молчала, но сияющие глаза говорили красноречивее всяких слов.

– Любишь меня, Ната?

– Неужели ты когда-нибудь сомневался?

Отар осторожно накрыл своей широкой ладонью нежные пальцы девушки.

– Я об одном хочу попросить тебя, Отар, в наше время отношения между людьми слишком упростились. Умоляю, если ты по-настоящему любишь меня, не будем обкрадывать нашу любовь, не будем обеднять ее, ладно?

Отар улыбнулся.

– Уже поздно. Пойдем? – Ната встала.

Отар Нижарадзе оперся руками о стол и по привычке лениво поднялся со стула.

Ната стояла у перил, пристально глядя на город. На темном небе Москвы освещенные последними лучами солнца, как свечи, горели шпили высотных зданий.

3

Отар нажал кнопку звонка и застегнул ворот рубашки.

– Кто там? – спросил знакомый голос Наты. Не дожидаясь ответа, отворила дверь. – А, добрый вечер, господин Нижарадзе! И Тамаз здесь. Здравствуй, Тамаз!

– Здравствуй, Ната! – смущенно поздоровался Тамаз.

– Проходите, что стали.

Ната повела гостей за собой.

В квартире был беспорядок – шкафы сдвинуты, постели собраны, в углу комнаты громоздились чемоданы, пианино покрыто газетами.

– Ремонт затеяли?

– Да, господин Нижарадзе. Благодарю за цветы, поставьте их в вазу на окне.

– Цветов без денег не достанешь, сударыня… Ваши дома?

– Брат спит, а мама с отцом пошли на помолвку одного родственника.

– Весьма кстати! – Отар снова расстегнул ворот, сел на диван и блаженно вытянул ноги.

– Тамаз, устраивайся в кресло, а вы, милостивый государь, соизвольте подняться и помочь вынести этот диван в другую комнату.

– Рановато входишь в роль. – Отар достал сигареты и закурил.

– Не мешало бы спросить разрешения… Вставай, раз-два!

Отар лениво поднялся.

– Взгляни-ка на меня… Глаза блестят… Ты, кажется, выпил…

– Всего два стакана, на пробу…

– Я, кажется, запретила тебе приходить ко мне навеселе… Бери спереди.

Отар так стремительно поднял свой край, будто диван ничего не весил. Тамаз поспешил на помощь Нате. Втроем они перенесли диван в соседнюю комнату. Вернулись. Тамаз снова опустился в кресло, а Отар присел на подоконник. Ната принялась выкладывать вещи из гардероба.

Ната была довольно высокой и все же едва доставала Отару до плеча. Брюки и кофточка в голубую полоску очень шли ей. Вырез кофточки еще больше удлинял высокую шею. Завязанные «хвостом» волосы при малейшем движении скользили по ее гибкой спине. Каждый ее жест был удивительно пластичен.

Отар Нижарадзе давно предлагал ей расписаться, но Ната готовилась к экзаменам в аспирантуру, и свадьбу отложили на середину ноября.

– Надеюсь, ты чем-нибудь угостишь нас? – Отар выбросил окурок в окно.

– Чего бы вам хотелось?

– Фруктов и кофе.

– Фрукты – в холодильнике, кофе в кухне на полке рядом с кофемолкой. Зерна обжарены. Тебе остается только помолоть и сварить.

– Благодарю за доверие!

– Минуточку. Давай передвинем гардероб.

– Что бы ты делала, если бы мы не пришли? – Отар так лихо налег на гардероб, что чуть не свалил его.

– Тише, ножки сломаешь!

Тамаз встал.

– Не беспокойся, Тамаз!

– Что вы!

С большим трудом сдвинули гардероб с места.

– Осторожней, люстру задели!

Кое-как боком вынесли гардероб в соседнюю комнату.

– Однако ты не ответила мне, что бы ты делала, если бы мы не пришли?

– Кто-нибудь другой помог бы. Сколько разговоров из-за одного гардероба.

Отар пошел на кухню молоть кофе. Зазвонил стоящий на полу телефон. Держа в одной руке узел, Ната сняла трубку.

– Гиви, подожди минуточку! – Она положила трубку на пол, отнесла узел в другую комнату, вернулась и присела у телефона на корточки. – Слушаю, Гиви.

Отар выключил кофемолку и выглянул из кухни. Прикрыв трубку ладонью, Ната обернулась к нему.

– Мне кажется, что подслушивать неприлично.

Отар кашлянул и скрылся.

– Хорошо, Гиви, я буду. Не вовремя, но делать нечего. – Ната положила трубку, встала и ногой отодвинула аппарат к стене.

Отар сварил кофе.

– Где чашки?

– На полке, протяни руку.

– Кофе готов! Музыка, туш!

Тамаз задумчиво поглядывал на Нату и Отара. Ему нравились их отношения. Он чувствовал, что они любят друг друга. Как хотелось Тамазу в этот момент, чтобы и ему повстречалась такая же верная подруга, которая с полуслова понимала бы его. Невольно он вспомнил Медею, Медею Замбахидзе. Сердце его сжалось. Оно сжималось всегда, когда он вспоминал о ней. Что это было, любовь или незаживающий след обиды?.. В университете Медея встречалась с каким-то известным баскетболистом. Добившись своего, тот скоро бросил ее. Узнав об этом, Тамаз два дня не выходил из дому. Комната пропиталась табачным дымом, на столе выросла груда окурков. Он даже не сообразил открыть окно и проветрить комнату. Ел ли что-нибудь в те дни – он не помнил. В памяти осталось только одно – как бесконечно мерил комнату шагами, как лежал на кровати, тупо уставясь в потолок. Ему было жалко Медею. Хотелось пойти к ней, ободрить, успокоить. Забылась давняя обида, смешным пустяком представлялась она теперь. Что терзало его в те два дня? Сочувствие? Или любовь, маскирующаяся под жалость?.. Каково же было удивление Тамаза, когда он узнал, что Медея нисколько не огорчена случившимся и уже закрутила новый роман с какой-то знаменитостью, к тому же с семейным человеком. И Тамаз навсегда избавился от своего чувства. Почему же мысли снова вернули его к Медее? Невольно он сравнил ее с Натой. Какая пропасть лежала между ними!

И вдруг ему почему-то представилось, что сегодня он встретится с Медеей, случайно, где-то на улице, но непременно сегодня.