Текст книги "История всемирной литературы Т.7"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 102 страниц)

Если традиционализм в подавляющем большинстве индийских литератур данного периода выступал как периферийная тенденция, то в таких литературах, как, например, кашмирская и пенджабская, он был ведущим всеохватным явлением. При этом причины традиционализма в том и другом случае были различны. В окраинном Кашмире традиционализм не выражал собой активной идеологической позиции, это был скорее затянувшийся процесс, естественная инерция средневековой литературной традиции в регионе, не затронутом воздействием новых социально-экономических, культурных веяний. Гораздо сложнее обстояло дело в Пенджабе. После завоевания англичанами Пенджаб оказался разделенным на ряд феодальных княжеств, пенджабский язык изымается из официального обращения, уступив место урду, персидскому и английскому. В этих условиях само использование литераторами языка пенджаби являлось актом гражданственности, а обращение к известным историческим, легендарно-мифологическим темам и сюжетам означало стремление отстоять и сохранить духовное наследие пенджабского народа.

Период второй половины XIX в. является важной вехой в истории индийской культуры. Благодаря деятельности просветителей происходила коренная переориентация общественного и эстетического сознания индийцев, были созданы условия для дальнейшего расцвета индийской художественной культуры.

Своей творческой деятельностью индийские художники разрушали традиционные каноны и эстетизировали явления реальной действительности, социального и природного окружения. Они расширили диапазон жанрового мышления индийцев для постижения и осмысления многомерного человеческого бытия; они уловили и зафиксировали в своих произведениях конкретно-исторические формы жизни общества. Правда, художественная культура не выработала еще универсального метода, благодаря которому могла бы быть схвачена вся полнота конкретно-исторического национального бытия и определены доминантные силы, обусловливающие жизнь общества и исторический процесс.

*Глава вторая*

НЕПАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В середине XIX в. в Непале произошли события, определившие на долгие годы судьбы исторического и социально-культурного развития страны. Курс на политическую независимость, проводившийся одним из первых правителей объединенной страны Бхимсеном Тхапой, не устраивал британские власти. По ложному обвинению премьер-министр был брошен в тюрьму, и при дворе началась откровенная борьба за власть. В 1846 г., опираясь на поддержку британского резидента в Непале, представитель феодального семейства Рана Джан Бахадур устроил кровавую резню. Почти все главы соперничавших родов были уничтожены.

С этого времени начался почти столетний период всесильного господства феодалов Рана. Они фактически правили страной, лишив непальский народ самых элементарных человеческих прав. В стране наступила длившаяся до середины нынешнего столетия эпоха беспримерного деспотизма и насилия. Государственная и общественная структура была приведена в полное соответствие с ортодоксальными канонами индуизма, в частности с кастовыми установлениями,

которые правители старались использовать для укрепления стабильности своей деспотии. Нетронутой оставалась средневековая организация труда, существовал институт долгового рабства.

В стране совершенно отсутствовало светское образование (первое начальное учебное заведение светского типа было открыто лишь в 1894 г.). При монастырях и храмах изучались только санскрит и религиозные индуистские трактаты. Боясь пробуждения чувства национального самосознания, Рана всячески стремились возвеличить значение санкритской учености и утвердить в умах мысль о правомерности санскрита быть единственным языком, достойным литературы. Естественно, что всякие попытки утвердить в качестве литературной нормы разговорный язык непали вызывали самое активное противодействие верховных властителей и, более того, рассматривались как дейстствия, направленные на подрыв установленного правопорядка.

И тем не менее развитие литературы на непали, начавшееся в первые десятилетия XIX в., продолжалось. В создавшихся условиях обращение к народному языку свидетельствовало не только об изменившихся вкусах и внутренних потребностях литературного процесса, но и о высокой гражданственности авторов-непальцев.

Две творческие личности, движимые одной и той же целью – доказать, что непали может стать средством создания эстетических ценностей, определяют литературный облик этой эпохи. Творчество Бханубхакты связано в основном с 50—60-ми годами XIX в., а просветительская деятельность Мотирама Бхатты относится к самому концу столетия.

Бханубхакта (1814—1868) – единственный человек, которого непальский народ, имевший многочисленных кабиндра (царей-поэтов), махакаби (великих поэтов), удостоил чести зваться «адикаби» (первый поэт). Его предшественники Басанта Ядунатх, Патанджали писали свои стихи на непали главным образом потому, что хотели быть понятыми своими соотечественниками. Однако гипноз поэтических формул освященного традицией санскрита был еще слишком ощутим, отсюда и многочисленные интерполяции элементов санскритского канона, органически не вписывающиеся в непальский, как правило, заземленный разговорный текст. Ощущение поэтической сумбурности, «несистемности» усиливали многочисленные заимствования из известных в стране родственных непали литературных языков соседней Индии, прежде всего авадхи и браджа. Бханубхакта же благодаря своему недюжинному литературному таланту не только изменил языковую основу, но и создал фундамент новой поэтической системы, принципиально отказавшись от многих клише вышеупомянутых языков.

Бханубхакта отдавал себе отчет в том, что утвердить новый литературный язык можно успешнее всего в рамках махакабьи (великой поэмы). Во-первых, потому, что это был наиболее фундаментальный жанр, авторитет которого основывался на длительной литературной традиции. Кроме того, рядом с имеющимися вариантами на санскрите и других языках легче было оттенить своеобразие непали. Не случайно из всех больших поэм Бханубхакта выбрал «Рамаяну». Пересказывая историю царевича Рамы, он хотел напомнить своим соотечественникам, переживавшим горечь поражения в англо-непальской войне, что люди высокого ума и храброго сердца могут выдержать любые испытания.

Бханубхакта, так же как и его предшественники Сувандадас и Рагхунатх, утверждал самобытный характер непальской литературы. Именно поэтому, сохранив основные сюжетные ходы, адикаби сделал все, чтобы его «Рамаяна» стала своей для широкого круга непальских читателей. Человеческое обаяние героев, по замыслу автора, должно было вызвать у читателя желание подражать им. Мужественные Рама и Лакшман могут быть трогательными и проникновенными в своих душевных порывах, а нежная Сита Бханубхакты бывает неукротима в справедливом гневе, напоминая своей твердостью реальных непальских героинь, о храбрости которых писали даже враги – англичане. Родина Рамы – Айодха – оказалась у Бханубхакты проекцией современного ему Непала. Даже в языке героев заметен отголосок событий того времени: из уст фантастических персонажей, вроде царя обезьян, слышатся слова: «Приказ по войскам», «военный совет» и т. п. Благодаря всему этому непальцы по-новому осмысливали давно известные им подвиги Рамы, которого Бханубхакта обратил в национального героя своей эпохи.

В условиях неограниченной деспотии Рана ортодоксальный индуизм продолжал оставаться идеологией, целиком определявшей образ мыслей и жизни непальцев. Неудивительно, что стремление к утверждению национального самосознания возникало у Бханубхакты в рамках традиционного индуистского мировоззрения. Оно ощущается достаточно ясно в написанных поэтом в конце его жизненного пути небольших поэмах «Гирлянда вопросов и ответов», «Венок молитв» и «Наставление невестке».

Обращение к жизни современного ему непальского общества более отчетливо проявляется в стихах Бханубхакты, написанных «по случаю». В стихах этого нового для непальской поэзии жанра, где с особенной силой проявилось дарование Бханубхакты, все живущее и существующее оказалось достойным его поэтического внимания. Бжанубхакту – жителя сурового горного края, впервые попавшего в Катманду, – поражает шумная столичная жизнь, оживленно снующие по улицам прохожие, и он на все откликается поэтическими строками, полными удивления и восхищения. Однако, когда поэту пришлось столкнуться с другой, уже не внешней стороной жизни столицы: чиновничьим миром сутяжничества, неограниченным произволом судопроизводства, с очевидной нелепостью правовых норм, которые правители Рана целиком свели к древним индуистским шастрам, – на смену восхищению пришла насмешка, а потом и откровенная горечь.

Поэт не мог еще выдвигать просветительских задач, указывать отсталому обществу пути к прогрессу. Тем не менее он впервые поставил перед литературой цель открыть людям истину, суть праведности, которая неотъемлема для него от понятия общественного блага. Ради этого общественного блага творил и он сам, стремясь приблизиться к народу и мыслью и словом.

*Глава третья*

СИНГАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

50—90-е годы XIX в. – время активных и глубоких общекультурных процессов в сингальском обществе, тесно связанных с политическими, экономическими и идеологическими сдвигами. Это время пробуждения национального самосознания, патриотических чувств и вместе с тем – период действенного и целеустремленного освоения западной культуры, происходившего зачастую в самой конфликтной форме. Общественная, и в том числе культурная, жизнь сингалов насыщена противоречиями, разнонаправленными тенденциями, столкновениями мнений: в эти годы велись разнообразные дискуссии по вопросам философии и религии, этики, истории, языка, поэзии, по проблемам образования, административного устройства и т. д.

Сингальское общество уже ощутило гнет колониального господства во многих областях жизни. Экономические, административные и культурные реформы английских правителей теперь уже твердо обеспечивали командное положение иноземцев в стране, разрушили или расшатали многие традиционные социальные институты, создав принципиально новые, изменили хозяйственную систему страны. Сингалы уже испытали не только губительные последствия создания плантационных хозяйств и других экономических мероприятий, приведших к нищете и разорению широкие массы крестьянства, не только всякого рода давление в общественной жизни, вплоть до запретов на проведение религиозных церемоний, но и физическую расправу, как это было во время народных волнений в 1817—1818 и 1848 гг. Более или менее резкий диктат был ощутим и в разных областях культуры: он проявлялся в пренебрежении к местным языкам, учености, системе образования, в навязывании английского языка, различных западных систем и институтов, ценностных установок и т. п. Момент насилия осложнял восприятие даже рациональных элементов чуждой культуры. Полемичность этого «диалога» приводила иногда и к защите реакционных явлений национальной культуры, но в целом, безусловно, способствовала ускорению сложных процессов, обновлению и изменению национальной идеологии и культуры, общественной психологии сингалов, выработке новых социальных идей. В результате произошли существенные изменения в социальной структуре общества, появились новые слои и классы, возник, в частности, и новый тип интеллигенции.

Первые сингальские газеты появились в начале 60-х годов, а к концу века насчитывалось уже почти полтора десятка газет и журналов. Вырабатывается современная общественно-политическая и научная лексика. Делаются первые попытки приближения литературного языка к разговорному. Ведутся исследования в области истории языка; в 1852 г. Дж. де Альвис опубликовал перевод с комментариями классической сингальской грамматики XIII в. «Сидат-сангарава».

В литературной ситуации наблюдаются две основные тенденции: с одной стороны – стремление сохранить и возродить различные традиционные жанры и виды литературного творчества, а с другой – обращение к новым жанрам и видам, привнесенным из западной литературы. Желание возродить национальную ученость, а также литературную деятельность тесно связано с общим духом ланкийского национально-освободительного движения во второй половине XIX столетия.

Поскольку традиционная культура за несколько веков колониального господства пришла к серьезному упадку, все чаще стали раздаваться призывы к ее возрождению, которое в данной этнической среде естественным образом связывалось с возрождением буддизма. В частности, развернулось движение за расширение сети монастырских школ в противовес христианской миссионерской деятельности. Некоторым из этих традиционных буддийских заведений (пиривен) суждено было сыграть крупную роль в национальном возрождении: в их стенах кроме канонических предметов изучались сингальская история, язык и литература, здесь получали образование многие будущие сингальские писатели.

Вместе с тем многие ратовали за овладение научно-техническими достижениями Европы, за подготовку национальных кадров в новых для страны областях знаний, за обновление системы образования. В этом деле были достигнуты значительные успехи: к концу XIX в. на острове существовали тысячи школ различного типа, и страна уже в это время отличалась высоким уровнем грамотности населения.

И все же с замыслами широкого буддийского просвещения связывались самые важные идеалы: национальная независимость, сохранение самобытности, отстаивание высших нравственных понятий народной культуры в борьбе с разлагающим буржуазным влиянием. На этой ниве трудились как религиозные деятели (ученые монахи Валане Шри Сиддхартха, Ратмалане Шри Дхармарама, Хиккадуве Шри Сумангала; самая яркая фигура среди них – реформатор буддизма Анагарика Дхармапала), так и светские ученые (В. Ф. Гунавардена, Джеймс де Альвис, Д. Б. Джаятилака и др.). Осуществляются новые переводы на сингальский язык буддийских классических текстов с толкованием их в той или иной форме, создаются их новые версификации. Особенно популярны жития учеников и последователей Будды. Специальное внимание уделяется исторической тематике. В 1853 г. было написано оригинальное историческое произведение «Царственный остров сингалов», основанное на материалах хроник «Махавансы», «Раджавалии», отличавшееся доступным языком, без обилия архаизмов и слов высокого стиля. Автор его Дж. Перера проявил себя и как талантливый историк. Исторический характер имеет и труд Саймона де Сильвы «Рассказ о Ланке». В 1874 г. усилиями Хиккадуве Шри Сумангалы и Р. Батувантудаве успешно осуществлен перевод на сингальский язык и самого текста «Махавансы»; другой его перевод был сделан Д. Х. С. Абхаяратной. В это время приобретает особое значение вид буддийского литературного творчества – полемическая речь (в устной и письменной форме), что было связано с участившимися дискуссиями между буддистами и христианами по вопросам веры. Известным автором таких полемических речей был Мохоттиватте Гунананда. Знаменит также свод анонимных речей такого рода («Дурвадахридаявидараная»), изданный Баттарамулле Сабхути.

Традиционные светские жанры сингальской литературы, находившие в прежние времена поощрение при дворах сингальских правителей, со времени падения последнего сингальского царства – Кандийского (1815) – потеряли питавшую их почву. Однако попытки продолжить старую традицию не прекращаются: создаются произведения по моделям предшествующих веков, в основном по поэтическим законам санскритской школы кавья: многочисленные поэмы-послания (сандеши), поэмы любовные и дидактические. Неисчерпаемым источником вдохновения остаются джатаки. Старая литература увлекает таких авторов, как М. Кумаратунга, Г. Х. Перера, С. Махинда, В. Х. Амарасена.

Во второй половине XIX в. сингальские литераторы начинают осваивать непривычные для национальной среды жанры: повесть, роман, позднее – рассказ. Однако отношение к этим жанрам с самого начала было двойственным. Новое и увлекало, так как открывало новые возможности отражения и восприятия действительности. Оно же и отталкивало – в силу глубоко укоренившегося мнения, что литература должна быть ограждена от реальной повседневности и в то же время непременно связана с религиозной дидактикой. Предубеждение было таково, что первоначально к жанру романа, например, относились как к чему-то фривольному. Жанр рассказа был воспринят спокойнее, возможно потому, что накладывался на традицию джатак, столь популярную у сингалов.

Положение значительно изменилось во второй половине XIX в. В это время было осуществлено множество переводов на сингальский язык произведений английских авторов. Далеко не всегда выбирались лучшие, но помимо огромной массы христианско-дидактической и мещанско-сентиментальной переводной литературы появлялись и произведения настоящих мастеров: Шекспира, Мильтона, Свифта, Филдинга, Вордсворта, Байрона, Скотта, Диккенса, Теккерея, Теннисона, Харди и др. Хотя первые переводы часто давались в отрывках, в адаптированном виде и не всегда передавали подлинный дух оригинала, они открывали сингальскому читателю новый мир. Сингальская общественность познакомилась и с образцами французской и русской классики в переводах на английский язык. Произведения Вольтера, Мопассана, Гоголя, Достоевского, Л. Толстого, Чехова, Горького оказали большое воздействие на становление новой сингальской литературы.

В последней трети XIX в. пробуждается усиленный интерес и к индийской литературе (переводы из индийского эпоса, пуранических легенд, басен, сказок). Особую роль в зарождении новых повествовательных жанров сыграли арабские сказки «Тысячи и одной ночи» сначала на английском, а затем на сингальском языке (1891) в переводе Т. Карунаратне и А. де Сильвы, отличавшемся простотой и ясностью.

Первые повести и романы по-сингальски были написаны авторами-христианами. С 1866 по 1883 г. печаталось произведение Линдамулаге Исаака де Сильвы «Две семьи» – своеобразная семейная хроника, описывающая по принципу противопоставления счастливую и благополучную жизнь примерной христианской семьи и горестную, полную трагических невзгод – семьи «заблудших» идолопоклонников, сиречь буддистов. С той же идеологической установкой был написан и роман миссионера Х. Каннангары «Деревенская история», вышедший в свет в 1876 г. В художественном отношении это были слабые произведения, с крайне прямолинейным замыслом, схематизмом и искусственностью образов. Однако именно они открывают новую эпоху в сингальской литературе.

С оригинальными стихами, рассказами и эссе выступили Ч. А. Лоренц, Дж. де Альвис, чьи имена неразрывно связаны также с общественно-политической и научной жизнью сингальского общества данной эпохи.

В целом, хотя это время не дало каких-нибудь значительных творений в новых жанрах, оно подготовило почву для развития в сингальской литературе новых форм.

*Глава четвертая*

БИРМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В результате второй англо-бирманской войны (1852—1853) феодальное королевство Коунбаун оказалось расколотым: в Верхней (Северной) Бирме продолжалось правление династии Алаунпая (Коунбаун), Нижняя (Южная) Бирма попала под власть английской короны. Верхняя Бирма в течение нескольких десятилетий сохраняет политическую самостоятельность, экономически постепенно оказываясь в зависимости от Англии, пока последняя не развязывает третью англо-бирманскую войну, в результате которой пал королевский дом Коунбаун (1885). Колонизаторы включают Бирму в состав Британской Индии, хотя партизанское движение на севере страны и народные восстания на юге фактически препятствуют этому до 1896 г.

Трагические события в жизни бирманского государства наложили свой отпечаток на развитие национальной культуры. Поражение во второй англо-бирманской войне вызвало рост буддийских клерикальных настроений. При дворе Миндоуна (1853—1878) укрепились позиции духовенства. В эти годы велось интенсивное строительство храмовых комплексов (например, знаменитого Кутодо), собирались и редактировались палийские манускрипты, активизировалась литературная и просветительская деятельность монашества, а в 1871 г. в тогдашней столице Мандалае проходил V всебуддийский собор. Подобные веяния не могли не находить отклика в литературном процессе, особенно на подступах к XX в. Вместе с тем на оккупированной земле Нижней Бирмы в это время возникают первые очаги влияния западной культуры: в городах англичане вводят систему светского образования, книжный рынок наводняется сочинениями на английском языке, начинают издаваться газеты, заезжие труппы играют пьесы европейских авторов. В то время как на севере страны клонится к закату письменная словесность средневекового типа, на юге появляются первые произведения новой бирманской литературы.

Отмеченные тенденции приводят к перестройке привычной жанровой системы, к иному пониманию задач литературы, в литературных произведениях теперь все чаще находят отражение черты конкретной действительности, расширяется круг нравственных, политических, философских проблем, рассматриваемых уже не только в традиционно возвышенном, но и в критическом, ироническом или даже сатирическом ракурсе. Постепенное исчезновение этикетных жанров (таких, как монументально-панегирические поэмы могун, эйчхин, качхин, календарные песнопения типа яду и пр.), переосмысление классических форм и внедрение новых, более гибких и доступных, возрастающая роль прозы – все это сопутствует общей демократизации литературы.

Главенствовавшая на протяжении веков поэзия теперь испытывает значительные перемены. Приобретающая популярность еще в первой половине XIX столетия песенная лирика малых форм развивается придворными поэтами Лу У Мином, У Сан Ту, У Схауном, У Джи. К известным видам песен нгоучхин (плач), папьоу-тичхин (песня под барабан), болэ (думка), хлейчхин (баркаролла) и прочим добавляется целый ряд форм, объединяемых общим термином «падейта» (местные, т. е. песни в народном стиле), а также садан (мужская жалоба), двухчастные двейчхоу и четырехчастные лейчхоу на любовную тему.

Мандалай. Храмовый комплекс Кутодо

Лирическая поэзия стремится отразить мир интимных чувств, затаенных переживаний, чуждаясь патетической парадности, присутствовавшей некогда в церемониальных поэмах яду, анчхин, луда.

«Никогда не устану глядеть на нее, // Так прекрасна она в своем скромном уборе, // Что, наверно, никто в целом мире // Не посмеет соперничать с ней!» – так бесхитростно начинает свое посвящение возлюбленной У Поун Нья (1812—1867), знаменитый литератор эпохи Коунбаун.

Песенная стихия захватывает и пейзажно-созерцательную, и календарную лирику – традиционные направления бирманской классической поэзии. Излюбленные описания паломничеств и путешествий, двенадцати месяцев с их цветами, плодами, праздниками запечатлены в коротких айнчхин (попевках) Кинвунминджи (1821—1908), и в четырехчастных песнопениях лейчхоуджи Лу У Мина (1800—1861), и в изысканных пастореллах У Джи (годы жизни неизв.).

В описываемое время, как и в прошлые века, интенсивно используются такие жанры эпической поэзии, как пьоу, линга, яган, хотя содержание их отмечено значительными модификациями. Старинная форма сюжетно-повествовательной поэмы линга в течение последних столетий служила преимущественно нехудожественным целям. Это происходит и теперь, скажем в творчестве У Поун Нья или Кинвунминджи (автора цикла «юридических» линг). Вместе с тем наблюдаются случаи, когда линга вновь становится эпической поэмою назидательно-религиозного содержания. Характерным образцом может служить «Новая линга о Магадейве, великом мудреце» (1871—1904) Манлесхаядо (1841—1919), в которой ставится ряд нравственных и философских проблем. Форма агиографической поэмы пьоу в XIX в. приобретает авантюрно-романические черты: в сочинениях У Швей Чхи (1798 – ок. 1858) и Кинвунминджи на первый план выступает фабульная занимательность, а дидактические элементы остаются лишь как дань обычаю. По-иному интерпретируется и форма яган. Если в творчестве поэтов XVIII в. это галантное повествование в стихах (нередко в эпистолярной форме) на основе небуддийского сюжета, в центре которого история любви двух сказочных героев, то во второй половине XIX столетия У Поун Нья находит, например, возможным излагать в этой форме гимны «Ригведы».

В литературном наследии последнего крупного поэта-классика Кинвунминджи (собств. имя У Каун), видного государственного деятеля, военачальника и дипломата, представлены все основные формы бирманской поэзии – линга, пьоу, могун (торжественная ода), эйчхин (похвала королевскому отпрыску), циклы календарных поэм-яду, тачхин (эпическая песнь), разного рода лирические песнопения и др. Особое место занимает популярный «Яган о Нейми» (1858), редкий пример иронического подхода к житийной фабуле. В основе поэмы лежит каноническая джатака № 541, однако этические вопросы, волнующие главного героя, монарха Нейми, служат лишь поводом для его фантастических приключений в заоблачных селениях богов. Жизнь обитателей небес, придворный этикет в мифических покоях Индры и треволнения во дворце Нейми – все это удобный случай изобразить мандалайский двор, посмеяться над нелепостями дворцового уклада. В «потешной» аллегории пародируются не только реальные обстоятельства, но не в меньшей мере и приемы традиционной книжности.

Начавшийся в первой половине XIX в. подъем национальной драмы продолжался в творчестве крупнейшего мастера психологической пьесы У Поун Нья и его последователей. У Поун Нья стремился к рассмотрению важных этических проблем, волновавших театральную аудиторию того времени. Преданная любовь противостояла в его пьесах пагубной страсти («Падума»), интимная жизнь государя – его обязанности правителя («Визая»), жертвенность подвижника – королевскому долгу («Вейттандая»). В такой «драме идей» заострение нравственных вопросов, связанных с жизнью королевской семьи, аристократической верхушки, и дидактическое их решение нередко диктовались конкретными событиями, приобретали злободневное звучание. Неоднократно повторяется в пьесах У Поун Нья мысль о необходимости миролюбивого и «законного» правления («Вейттандая», «Котала», «Водонос»), что в пору непрестанных интриг и распрей внутри королевской семьи Коунбаун было не только актуально, но и смело. Творчество У Поун Нья несомненно отразило усиление пробуддийских настроений в период власти Миндоуна и свидетельствовало о явном стремлении драматурга к буддийскому просветительству. Постепенно отказываясь от пышной орнаментовки, большого состава персонажей, авантюрной занимательности, присущих синтетическому (речевому, вокальному, танцевально-пантомимическому) спектаклю-пьяза, У Поун Нья приходит к более камерной и вместе с тем углубленной интерпретации литературного сюжета.

Достижения придворных драматургов и актеров несколько позднее были восприняты в Нижней Бирме, где интенсивно формировался оригинальный репертуар на привычной эпической основе. Опираясь на популярные джатаки, эпизоды «Рамаяны» или сказания об Инауне, на произведения местного фольклора, писатели свободно конструировали сюжет, так что зритель оказывался увлечен новизною происходящего на сцене. Успехом у широкой публики пользовались тогда драмы «История Татхоуна» У Йо (Схая Йо из Моулмейна, ок. 1833 – ок. 1883) и «Дети обезьяны» У Ку (1827—1895). Острая занимательность фабулы, головокружительная смена патетических и комических, батальных и любовно-лирических эпизодов не исключали здесь и определенных социальных мотивов (скажем, имущественного или должностного неравенства, печальной участи женщины), впервые наметившихся в сочинениях У Поун Нья, а позднее возникавших в комедиях Схая Схуты (годы жизни неизв.). Автор нашумевших пьес «Со Пхей и Со Мей», «Тин Тин и Кхин Кхин», Схута выбирает своих героев из простонародья и делает одним из центральных персонажей комического простака; любопытно нарочитое снижение образов королевских особ, которые терпят моральное фиаско перед благородством незнатных горожан. Повторяя известные эпические коллизии, драматург временами вводит обстоятельства, явно не свойственные бирманской традиции (тайное бегство из родительского дома героини со своим возлюбленным в пьесе «Со Пхей и Со Мей»), что наводит на мысль о знакомстве автора с западным репертуаром, игравшимся в Рангуне приезжими труппами.

По своей форме театральные пьесы последних десятилетий XIX в. близки драматургии У Чин У; свободное сочетание стиха и прозы, обилие песенно-вокальных и танцевальных номеров при возросшей роли оркестрового сопровождения вели к яркой зрелищности, но порою снижали литературный уровень. Наряду с «драмами для сцены» в конце XIX в. создавались и «драмы для чтения». Обращаясь к известным литературным источникам, драматург не решался на переделку фабулы или вольное сочинительство, ограничиваясь собственным стилем изложения. Характерным примером может служить творчество У Ку, который во имя просветительских задач популяризировал знаменитые эпические создания. Его пьесы, печатавшиеся в Нижней Бирме, предназначались широкому читателю и в доступной форме знакомили с такими крупными явлениями классики, как сказание о Раме, буддийские джатаки о Бхуридатте, Какавуллье, Махосадхе, Вессантаре, жизнеописание Будды и пр.

В истории бирманской классической словесности прозаический язык по традиции использовался лишь в религиозно-философской, исторической, юридической, естественнонаучной литературе. К концу XVIII и в XIX в. проза постепенно беллетризуется, что связано с развитием повествовательных жанров за (джатака) и вуттху (житийная притча), а также драматической формы нандвинзатоджи (придворное повествование для театра). Важною вехою в жизни бирманской прозы оказываются и последние десятилетия XIX в., когда классические жанры уходят со сцены, уступая дорогу новым, воспринятым из европейской литературы.

До падения Коунбаунов в Верхней Бирме не пресекается линия дидактической прозы, что находит отражение в творчестве таких крупных литераторов, как У Поун Нья, Кинвунминджи, Лейди-схаядо. Агиографические повествования за и вуттху продолжают создаваться в стенах монастырей; редким примером обращения к житийной притче светского писателя является цикл из 26 вуттху У Поун Нья, который преследовал здесь как проповеднические, так и чисто литературные цели – передать по-бирмански истории бодхисаттвы из малых джатак, из комментариев к «Дхаммападе» и прочих канонических книг. Правда, интерес к духовной словесности был у автора постоянным, в его наследии значительную долю составляют тексты проповедей тая-хоса, комментарии (тики), назидательные письма (миттаса).