355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Бердников » История всемирной литературы Т.7 » Текст книги (страница 23)
История всемирной литературы Т.7
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:15

Текст книги "История всемирной литературы Т.7"


Автор книги: Георгий Бердников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 102 страниц)

По совету Тургенева Флобер, Мопассан, Доде, Э. Гонкур, Золя в 1877—1879 гг. знакомятся с «Войной и миром» – романом, вызвавшим у Флобера «возгласы восхищения». В этот же период западноевропейская революционная молодежь, деятели славянского национально-освободительного движения знакомятся с романом «Что делать?» Чернышевского. В 80—90-е годы переводы романов Толстого и Достоевского, а также других русских писателей – вплоть до многочисленных переводов произведений литераторов второго и третьего плана – довершают знакомство передового западноевропейского и вообще зарубежного читателя с творчеством русских романистов. Вслед за многочисленными рецензиями на русские романы, критическими статьями о Гоголе, Тургеневе, Толстом, появлявшимися на различных языках начиная с 50-х годов, в 80-е годы за рубежом выходят книги о русских писателях.

Широкую известность на Западе в 80—90-е годы приобрела книга французского критика Эжена Мельхиора де Вогюэ «Русский роман», переведенная на многие западноевропейские языки. Вогюэ с большой силой поставил здесь вопрос о реализме русского романа, указав на его связь с гуманизмом русской литературы, с ее этическим пафосом, отзывчивостью к человеческим страданиям, вниманием к внутреннему миру человека.

«Знаменитые английские романисты умерли, не оставив преемников. Господствующее положение, которое утратил французский роман, наследует не английский, а... русский роман, – писал известный английский критик М. Арнолд. – Последний приобрел сейчас величайшую славу, которую он заслуживает. Если новые литературные произведения поддержат и укрепят ее, то всем нам придется заняться изучением русского языка».

Наряду с гуманистическим пафосом, глубоким социальным и морально-этическим содержанием русской литературы восхищение зарубежных читателей вызвала созданная русскими писателями новаторская форма романа, свободная от привычных шаблонов и «романических» аксессуаров. Отрицательное отношение классиков русского романа к сложившимся литературным шаблонам, их стремление передать самое дыхание «живой жизни», подчинить все композиционные элементы наиболее полному ее выявлению, отказ от заданных догматических, отвлеченных моралистических критериев в оценке героев захватывали в романах Тургенева, Толстого и Достоевского передовых литераторов и читателей Западной Европы и США, представлялись им подлинной революцией в истории жанра.

Свойственное Толстому и другим великим русским романистам пренебрежение внешней эффектностью сюжетного развития, хитроумной и занимательной, искусно построенной и сознательно усложненной фабулой, стремление их строить свои романы так, чтобы их внешне «неправильная» и безыскусственная форма отвечала «неправильности» и безыскусственности самой изображаемой жизни в ее реальном, повседневном течении, с характерным для нее сложным переплетением индивидуальных и общественных судеб, вначале нередко ставили западноевропейских читателей и критику в тупик. Так, М. Арнолд, характеризуя «Анну Каренину» не как «роман» в традиционном смысле слова, а как «кусок жизни», именно в этом предельном стирании привычных граней между литературой и жизнью видел и главный недостаток творческой манеры Толстого. Подобные же упреки – в пренебрежении законами литературной архитектоники, в «недостатке архитектуры» – не раз раздавались на Западе не только по адресу Толстого и Достоевского, но даже по адресу Тургенева, хотя в общем произведения последнего быстрее и легче вошли в литературный обиход Запада, чем романы Толстого и Достоевского. Однако впоследствии за этой лишь кажущейся «бесформенностью» западноевропейская критика постигает (так же как в свое время романтики в драмах Шекспира) присутствие неизвестной ей прежде, но от этого не менее реальной и ощутимой архитектонической целесообразности. Созданная Толстым и Достоевским новая форма романа, с помощью которой писатель стремится как бы охватить и воспроизвести целиком движущийся широкий поток жизни человека и общества со всеми свойственными ему «неправильностями», внезапными перебоями, замедлениями и ускорениями темпа, вызывает теперь горячее восхищение наиболее чутких и передовых представителей мирового искусства, становится для них исходным пунктом в их художественных исканиях.

Возрастающее влияние русского романа явилось, по свидетельству английского писателя Д. Голсуорси, «великим живительным течением в море современной литературы». Высокая идейность русской прозы, ее гуманизм, свойственный ей энциклопедический охват общественной жизни, ее публицистичность и политическая страстность – все эти черты производили огромное впечатление на передовых писателей и читательскую аудиторию Западной Европы. «Та страстная горячность, с которой русские писатели в своих романах стремятся решать проблемы, которые в Западной Европе обычно были достоянием ученого, политика или публициста, оказала живительное и освежающее действие на все литературы Запада» – такова была оценка значения русского романа для мировой литературы, сложившаяся к XX в.

Если Золя видел в Толстом прежде всего «мощного аналитика» и «глубокого психолога», то те зарубежные писатели и критики, которых не удовлетворял реализм Золя и его школы, указывали, что источником превосходства русского реализма над французским являются гуманизм русских романистов и их вера в творческую активность человека. По их мнению, в отличие от французских натуралистов, видевших свою задачу по преимуществу в изображении физической и духовной нищеты, русские романисты, напротив, стремились показать творческие возможности своих героев, их стремление к борьбе, умели вызвать в читателе (даже тогда, когда их герои не могут победить силы враждебных обстоятельств и вынуждены им уступать) гордость за людей, которые способны переносить свои страдания с такой нравственной высотой, стойкостью, не теряя отзывчивости к окружающим. «Он писал романы и драмы, – заметил в 1884 г. о Тургеневе один из его первых американских почитателей Г. Джеймс, – но настоящей, великой драмой его собственной жизни была борьба за лучшее будущее России».

Связь русской литературы с освободительным движением получила отражение в многочисленных отзывах о ней зарубежных писателей и критиков конца XIX в., в том числе в книге испанской писательницы Э. Пардо-Басан «Революция и роман в России» (1887). Отмечая значение литературы в России как передовой общественной силы, Э. Пардо-Басан писала о русском романе: «Русские предъявляют к роману гораздо большие требования, чем мы... Для нас роман – это средство убить время. Для русских это не так. Они требуют, чтобы романист был пророком нового будущего, вождем новых поколений, освободителем от крепостного рабства, борцом с тиранией».

Русский роман, повесть, рассказ, очерк в классических образах запечатлели для народов других стран, для современных и будущих поколений те особенности духовного склада русского народа и его лучших людей, которые в XIX в. способствовали превращению русского революционного движения в передовой отряд международной революции, а в XX в. поставили русский пролетариат и трудящиеся массы России во главе социалистического пролетариата и трудящихся всего мира. Именно эти особенности русской поэзии и художественной прозы сделали ее в глазах передовых умов Запада и Востока, в глазах широких читательских масс всего мира не только одним из самых выдающихся, бессмертных явлений художественной культуры человечества, но и огромной, могучей по своему воздействию на умы жизненной силой.

В конце XIX и в начале XX в. влияние русской литературы стало одним из важнейших факторов, способствовавших в этот период формированию тех писателей Западной Европы и США, которые боролись с идейным и художественным измельчанием современного им буржуазного искусства.

«Русский роман преобразовал роман французский», – писал в 1893 г. французский романист Э. Род. Гуманизм русского искусства, понимание великими русскими писателями своего творчества как «акта человеколюбия» помогли писателям его поколения, по признанию Э. Рода, найти путь к освобождению от эстетизма теории «искусства для искусства» и вместе с тем от бесстрастного объективизма натуралистов.

Огромное освободительное влияние русской литературы переживают в конце XIX и в начале XX в. не только уже сложившиеся писатели старшего поколения, но и молодые – Т. и Г. Манны, Р. Роллан, К. Мэнсфилд, Д. Голсуорси, Т. Драйзер, а позже Э. Хемингуэй, У. Фолкнер, Акутагава Рюнескэ, Г. Маркес и другие многочисленные представители гуманистической литературы Запада и Востока.

«Как эпический писатель, Толстой – наш общий учитель, – писал от имени поколения западноевропейских писателей перелома веков А. Франс, – он учит нас наблюдать человека и во внешних проявлениях, выражающих его природу, и в скрытых движениях его души; он учит нас богатством и силой образов, одушевляющих его творчество; он учит нас безошибочному выбору положений, которые могут дать читателю ощущение жизни во всей ее бесконечной сложности... Толстой дает нам... пример непревзойденного интеллектуального благородства, мужества и великодушия. С героическим спокойствием, с суровой добротой он изобличал преступления общества, все законы которого преследуют только одну цель – освящение его несправедливости, его произвола». «Борцы и герои... мученики великой ответственности перед идеей человечества», по выражению Т. Манна, русские писатели-романисты в условиях того идеологического кризиса, который был вызван эпохой империализма, помогли укреплению линии новой демократической и гуманистической литературы на Западе и в США.

Творчество русских романистов помогло также писателям Китая, Индии и других стран Востока в поисках тех путей, которые вели в этих странах к созданию новой национальной литературы, – литературы, возникшей на основе ломки старых, средневековых литературных традиций, широкого приобщения художника слова к запросам современной социальной жизни своего народа и всего человечества.

«Русская литература, – писал Лу Синь, – раскрыла перед нами прекрасную душу угнетенного, его страдания, его борьбу; мы загорались надеждой, читая произведения сороковых годов. Мы горевали вместе с героями произведений шестидесятников». Из русского классического романа китайские писатели, по свидетельству Лу Синя, «поняли самое важное, что в мире существуют два класса – угнетатели и угнетенные».

В XX в. произведения русских прозаиков переводятся на все основные восточные языки, входят в широкий читательский обиход в Индии, Китае, Корее, Японии, в арабских странах и Латинской Америке. В переводах и популяризации русского классического романа активно участвуют крупнейшие писатели этих стран, в том числе Лу Синь, Премчанд, Р. Тагор.

Русский роман, становясь явлением общеевропейской и мировой культуры, в специфических условиях каждой страны и эпохи воспринимался неодинаково. Вокруг оценки творчества русских романистов на Западе и вообще за рубежом зачастую вспыхивала острая литературная полемика, напряженная идейная и эстетическая борьба, в которой сталкивались между собой передовая и реакционная литературно-эстетическая мысль. На творчество русских романистов, на их художественные принципы стремились по-своему опереться не только представители передовой гуманистической и демократической литературы, но и писатели идейно сложные, противоречивые, а нередко и прямо реакционные. Отсюда большая сложность и многообразие проблем, связанных с изучением судеб русского романа за рубежом, его многообразного влияния на творчество зарубежных писателей-романистов.

Как ни было значительно в конце XIX и начале XX в. влияние русской литературы на литературы других народов, значение ее для прогрессивной культуры человечества в этот период было бы неверно сводить только к этому. Не менее велико было значение ее для революционного движения, влияние на формирование умов передовой демократической и социалистической молодежи во всем мире. Эти стороны идейного и эстетического содержания русской литературы отражены в отзывах о нем крупнейших деятелей международного революционного движения.

Изучая экономическую и социально-политическую жизнь России второй половины XIX в., К. Маркс наряду с русской экономической литературой и публицистикой уделил пристальное внимание «Евгению Онегину» Пушкина, произведениям Гоголя и Тургенева, сатирическим циклам Щедрина. В 1885 г. Ф. Энгельс в письме к М. Каутской отметил идейные и художественные достоинства «превосходных» романов русских писателей – достоинства, ставшие особенно ощутимыми для зарубежного читателя в последней четверти XIX в. на фоне многочисленных симптомов реакционного перерождения и упадка буржуазной культуры в капиталистических странах Западной Европы. Высокую оценку русской литературе XIX в. дали Ф. Меринг, Р. Люксембург, К. Цеткин, Г. В. Плеханов, А. Грамши, Г. Димитров. Широкое и многостороннее освещение вопрос о мировом значении русской классической литературы в начале XX в. получил в работах В. И. Ленина, в особенности в «Что делать?» и в гениальных ленинских статьях о Толстом.

Наряду с творчеством Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского, Щедрина с конца XIX в. усиливается влияние на мировую литературу «Былого и дум» Герцена, «Что делать?» Чернышевского, «Записок революционера» П. А. Кропоткина, романов Степняка-Кравчинского и других художественных произведений русских писателей-демократов, в которых выражены идеалы русского революционного движения, образы его непосредственных героических участников. Особенно большое значение эти произведения имели на Западе для радикально настроенной молодежи, для тех писателей западных и южнославянских стран, стран Востока и США, которые в своем творчестве были непосредственно связаны с социалистическим движением.

Исключительно велико было значение творчества русских классиков для развития культуры, литературы, освободительного движения народов России, для культуры зарубежных славянских народов. Под идейным и эстетическим влиянием русской классической прозы в XIX и начале XX в. формировались украинская и белорусская проза, совершалось становление и развитие жанра романа в эстонской и латышской, грузинской и армянской литературах, а также в литературах Польши, Чехии, Болгарии. Г. Сенкевич, Б. Прус, Э. Ожешко в Польше, А. Ирасек в Чехии, И. Вазов в Болгарии сумели во многих своих произведениях живо и творчески воспринять принципы русского реалистического романа и развить их в национальном духе. Созданный Тургеневым образ болгарского революционера-патриота Инсарова – борца за освобождение своей родины от турецкого ига – сыграл исключительную роль в развитии нескольких поколений передовой болгарской (и вообще славянской) молодежи. Еще более глубокий след оставил, по свидетельству Г. Димитрова, в сознании деятелей последующего демократического и пролетарского движения славянских стран Запада образ героя «Что делать?» Чернышевского.

Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новый период в истории мировой славы, мирового влияния и критического истолкования за рубежом русской классической литературы. В результате победы Октября значение ее для зарубежного читателя неизмеримо выросло.

Русская литература явилась после Октября для миллионов людей во всем мире одним из главных источников приобщения к истории, культурным и литературным традициям, духовным ценностям того народа, который первым совершил у себя на родине социалистическую революцию и открыл человечеству путь к социализму.

В. И. Ленин, говоря о задачах русской социал-демократии и определяя значение революционной теории для марксистской партии, писал в своей книге «Что делать?»: «...роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией. А чтобы хоть сколько-нибудь конкретно представить себе, что́ это означает, пусть читатель вспомнит о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плеяда революционеров 70-х годов; пусть подумает о том всемирном значении, которое приобретает теперь русская литература...» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 25).

В этих словах Ленина, позднее гениально развившего мысль о мировом значении русской литературы в своих статьях о Толстом, отразилось сознание живой исторической связи между наследием русских классиков XIX в. и мировой культурой XX в.

-=РАЗВИТИЕ ОБЩЕРОССИЙСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА=-

ВВЕДЕНИЕ

Во второй половине XIX в. в обстановке «перевала русской истории» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 100) – ломки феодальных устоев, становления буржуазно-капиталистической формации – литературы народов России развиваются весьма неравномерно; уровень их слишком различен. Наряду с нарастающим процессом национального утверждения зрелых литератур, охватившим огромные территории Закавказья, Восточной Европы, Прибалтики, тут же можно видеть первые ростки художественной словесности народов Сибири, Алтая, отчасти – Поволжья и Приуралья, Средней Азии и др. Порой даже в пределах одного региона, скажем – восточнославянского, наблюдается неравномерность динамики развития. Исторической разобщенностью объясняются многие сложности развития украинской, а также белорусской литератур. Особенности языковых отношений народов накладывают свой отпечаток на формирование литератур Поволжья – Приуралья, где издавна были смешаны пласты тюркоязычный, монголоязычный и финно-угорский. Литературная жизнь Бессарабии идет в русле общероссийского литературного процесса и – параллельно – развивается молдавская литература в Запрутской Молдове. На западных и южных землях России развивается еврейская литература (на народном языке идиш). В целом же перед нами – чрезвычайно сложная по структуре полиэтническая общность литератур, вмещающая ряд других, не менее структурно сложных литературных общностей, каждая из которых имеет свою национальную родословную.

И все же было бы ошибкой полагать, что все содержание тогдашнего литературного процесса сводится к такой пестроте и «многоярусности». При разноукладности литературной жизни, при разноликости литератур все сильнее начинают проявляться объединительные тенденции, которые и определяют ход общероссийского литературного процесса и обусловливают созвучие его ритмов мировому литературному развитию. Как это ни покажется неожиданным после перечисления стольких несоразмерностей, но именно в рассматриваемый период, в значительной мере благодаря объединительным тенденциям, общероссийский литературный процесс выходит на орбиты мировых контактов и взаимодействий. Русская литература, занимающая в это время одно из ведущих мест среди литератур мира, выполняет также функцию духовного посредничества в этом процессе.

Целая совокупность обстоятельств благоприятствует подобным тенденциям. Сильный толчок был придан им начавшейся ломкой межнациональных перегородок (в том числе и в сфере культуры), вообще свойственной наступлению капитализма. В России ломка протекала бурно, так как шла она здесь по сравнению с Западной Европой с опозданием и совершалась в государстве, жизнедеятельность которого жестко регламентировалась самодержавными имперскими институтами, внедрявшими колониальную политику, социальные и национальные ограничения. Вызревание революции ускорило рост самосознания народов России, интенсифицировало их духовную жизнь и, следовательно, рождение, а в иных случаях – созревание и самоопределение национальных культур.

Расшатывались искусственно возведенные царизмом стены между народами. Развитие капитализма в России, вообще весь ход общественной жизни вели к сближению всех наций и к интенсивному развитию национального самосознания народов.

Второй момент, усиливавший объединительные тенденции, касается особых социальных функций литературы в России. Передовая литература в условиях царизма, пробиваясь сквозь заслоны запретов и восставая против них, была трибуной прогрессивных политических, философских и эстетических идей, ареной острой идеологической борьбы, являясь, по словам И. Франко, «правдивым, сознательным и живым выражением интересов, вкусов и взглядов общественности, сильным двигателем прогресса». В рассматриваемый период эти функции усилились, художественное слово стало действенным проводником идей демократии и гуманизма, способствовало сближению народов и самоопределению культур, противостояло колонизаторской политике. Идеология русской революционной демократии стала явлением поистине интернациональным. Достаточно вспомнить И. Чавчавадзе, А. Церетели, К. Лордкипанидзе, М. Налбандяна, И. Франко, деятельность которых освещена революционно-демократической мыслью, чтобы понять, насколько тесно сопряжены с революционным демократизмом тенденции общественного обновления, прогрессивного понимания национального вопроса, которые отличают развитие грузинской, армянской и украинской литератур тех лет, не говоря уже о самой русской литературе, где эти процессы представлены особенно укрупненно. Влиянием идей Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Герцена отмечены эстетические концепции второй половины XIX в., эволюция художественного сознания, обновленного, повысившего свой гуманистический потенциал.

Весьма примечательна такая черта российского литератора, как универсализм. В его облике нередко совмещались талантливый писатель, крупный общественный деятель и борец с самодержавием, выдающийся ученый и просветитель, будивший народ от спячки и приобщавший его к протесту, науке и цивилизации.

Убедительный пример тому личность Ивана Франко, гениального украинского поэта, публициста, прозаика, драматурга, теоретика искусства, журналиста, ученого-энциклопедиста, с именем которого связаны новые направления и важные открытия в отечественной филологической науке, истории, социологии, этнографии, философии второй половины XIX – начала XX в. Пример его тем более показателен, что со всей непреложностью, причем в самых разных областях духовной деятельности – культурной, научной и политической, подтверждает историческую закономерность преемственности национальных духовных традиций и опыта мировой культуры. Мировой литературный процесс Франко воспринимал в реальном соотношении национальных и интернациональных качеств с позиций преобразующего гуманизма и общечеловечески значимого содержания. Его концепция мировой литературы – а есть все основания говорить о ней – зиждется на новейших открытиях исторической, общественно-философской и эстетической мысли, на утверждении примата преобразующей роли человеческого духа, оплодотворенного точным научным познанием. Неоценим вклад Франко в укрепление русско-украинских и вообще межславянских литературных связей, в изучение романских и германских литератур. Широк диапазон интересов Франко-переводчика, сделавшего достоянием украинского читателя огромное множество произведений мировой поэзии. Наследие Франко разноязычно (кроме украинского он свободно писал на русском, немецком, польском и других языках) и интернационально по самому своему существу.

Тип писательской личности такого рода для второй половины прошлого века необычайно характерен и встречается не только в литературах с богатыми традициями. Универсализм тогдашнего литератора вообще часто был активным стимулом обретения духовной зрелости, духовного прогресса формирующихся национальных культур. В связи с этим нельзя не вспомнить крупнейшего писателя, просветителя казахского народа Ч. Валиханова, стоически преданного делу сближения своей национальной культуры с культурами других народов, и прежде всего – русского, считавшего духовный прогресс для своего народа возможным только в связи с общероссийским освободительным движением. Крупным педагогом, казахским просветителем-демократом, писателем и фольклористом был И. Алтынсарин. И конечно же универсализм в самой высокой степени отличает основоположника казахской реалистической литературы Абая Кунанбаева. Те же черты присущи татарским и башкирским просветителям, ученым и публицистам Ш. Марджани, К. Насыри, М. Уметбаеву, Р. Фахретдинову, которые подготовили появление реализма в литературах Поволжья и вступление их в общероссийский духовный взаимообмен.

Неодномерный, не поддающийся однозначным оценкам общероссийский литературный процесс данного периода должно рассматривать в широком историческом, социально-культурном, философском и эстетическом контексте, в единстве национального и интернационального начал и в совокупности этих факторов находить реальную меру сопоставимости разнохарактерных явлений. Обращаясь ко второй половине XIX в., Ленин определил ее как переходную эпоху в жизни России, как «эпоху подготовки революции» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 19). Она, по его словам, «лежит между двумя поворотными пунктами» русской истории «1861 и 1905 годами» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 38). Динамика истории во многом объясняет особенности и значимость происходящих в литературе перемен. Самый дух времени емко и многообразно отразился во всех литературах, ибо печатью переходности в объемном историческом понимании отмечен весь общероссийский литературный процесс. Эта переходность проявляется в каждой литературе. Она постоянно ощущается даже в самых молодых из них, и главное: в русле этих ведущих тенденций явственно раскрываются доминантные свойства литературного развития. Такого рода доминанты считал чрезвычайно важными в литературном процессе А. И. Белецкий, резко выступавший против механического его членения на отдельные направления и против представлений о простом «чередовании» литературных концепций и смене школ. Он писал: «Нет таких механических изменений, но есть нарастание новых качеств, существуют доминанты, которые определяют – в перспективе будущего – характер данной группы явлений. Надо отличать определяющее от господствующего, и только при этом условии мы подойдем к пониманию закономерностей литературного процесса».

К доминантным явлениям относятся изменения, наблюдаемые прежде всего в художественной концепции человека. Изображая личность как носителя общественных интересов, показывая высвобождение ее из феодальных пут, писатель второй половины века акцентирует прогрессивные факторы совершенствования народного самосознания. Крупнейшим завоеванием литературы стало утверждение социального человека со всей совокупностью определяющих личность национально-психологических черт. Здесь особенно сказалось влияние революционного демократизма, а на последующих этапах для ряда литератур – и социалистических идей. В ряде литератур в 90-е годы появляются пролетарские писатели, а с ними – и первые образы рабочих в литературе. Симптоматично, что даже те литературы, которые в этот период только обретают статус литератур светских (татарская, башкирская и др.), новое бытование начинают с познания человека реального и вырабатывают свои критерии в преодолении абстрактно-аллегорических и религиозных его трактовок. Правда, это никак не означает полного освобождения литератур от догматических мотивов или единства эстетических позиций писателей – общероссийский литературный процесс развивается сложно, в подъемах и спадах, в антиномиях формирования новых платформ.

В качестве доминантного явления выступает также повышенный интерес к проблемам народности, национальной самобытности литератур и вместе с тем к опыту других литератур России. (Упомянем в этой связи, в частности, активизацию русско-украинских, молдавско-русско-украинских и других литературных связей.) Побудительные причины такого интереса были разными, национальные градации здесь особенно ясны. Борьба за народность и национальную самобытность литератур в условиях царизма и формирования капиталистических отношений тесно переплеталась с процессами национальной консолидации и роста национального самосознания народов, часто была борьбой за сохранение национальной культуры и за само право ее существования. Поэтому совершенно естествен и ее высокий идеологический накал, и тот большой общественный резонанс в противостоянии шовинизму и различным унификаторским стремлениям, который она вызывала.

Протест против устаревших эстетических и этических норм, стремление к освобождению национальной культуры от гегемонии прибалтийских помещиков и царской «опеки» выражало движение младолатышей (Латвия), близкое по своему преобразующему характеру движению «Молодая Германия» и тесно связанное с русской передовой демократической культурой. После репрессий, последовавших за подавлением восстания 1863 г. в Литве и Польше, и почти двадцатилетнего застоя как зрелое национальное искусство слова в острых идейных столкновениях формируется литовская литература, расширяющая контакты с другими литературами, в частности с русской, польской и немецкой. Неотрывно от национально-освободительного движения к концу XIX в. закладываются основы национальной эстонской литературы, набиравшей ускоренный темп. Борьба за национальное самоопределение, размежевание демократической и либеральной группировок, в результате которого на смену шляхетской революционности приходит революционный демократизм, способствовали созреванию национальной белорусской литературы, в середине XIX в. уже переставшей быть рукописной и анонимной. Во всех этих литературах, отмеченных ускоренным развитием, к концу XIX в. преобладает реализм.

С точки зрения нарастания доминантных качеств, изменения, происходящие в сферах реализма, вообще чрезвычайно существенны. Взять хотя бы такой момент, как появление в конце XIX в. новых взаимозависимостей романтического и реалистического начал в творчестве целого ряда художников (М. Горького, Яна Райниса, Леси Украинки, И. Франко и др.), а также – формирование в начале XX в. новых черт критического реализма (литературы русская, украинская, грузинская и др.).

Развитие реализма – магистраль зрелых литератур, даже если порой его сопровождают явления иного плана (например, в армянской литературе, в частности в драматургии, наблюдается в это время движение от классицизма к романтизму). Азербайджанская литература, миновавшая последовательную смену классицизма и сентиментализма, к концу века тоже имеет богатый опыт реализма самых разных типов – просветительского, а затем критического,

формировавшегося в трудной атмосфере феодально-патриархальных отношений. В рассматриваемый период в ней продолжают развиваться ее давние восточные традиции, существен и интерес к актуальным «общевосточным» проблемам, например к проблеме будущего мусульманских народов, путей их культурного прогресса. Но столь же отчетлив и ее решительный поворот к европейскому и русскому эстетическому опыту, давший любопытный и плодотворный синтез национальных традиций и достижений мировой культуры. В азербайджанской литературе, испытавшей в течение веков влияние суфизма и других традиционных восточных философских учений, во второй половине XIX в. появляется такая яркая фигура, как М. Ф. Ахундов, взгляды которого основываются на материалистическом мировосприятии. Ахундов, прочно связанный как с Европой, так и с Востоком, отстаивает в своем творчестве те европейские формы жизни и мышления, которые помогают освобождаться от феодально-патриархального застоя и деспотизма, способствуют начертанию путей приобщения народа к просвещению и цивилизации. Европейская культура, в частности опыт русской литературы, укрепляет в его творчестве реалистические тенденции, принципы исторической и национальной конкретности в изображении действительности.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю