Текст книги "История всемирной литературы Т.7"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 102 страниц)

Франсиско Тейшейра де Кейрош (1848—1919) создал два цикла романов и новеллистических сборников: «Сельская комедия» и «Буржуазная комедия». Как свидетельствует уже само название циклов, писатель ориентируется на опыт «Человеческой комедии» Бальзака. В его произведениях часто появляются и типично бальзаковские герои. Таков, например, протагонист самого известного романа писателя «Салюстио Ногейра» (1883): юноша-провинциал, являющийся в столицу, чтобы завоевать богатство и власть, не считаясь ни с нормами морали, ни с судьбами близких ему людей. Однако по своей концепции жизни и принципам мастерства Тейшейра де Кейрош ближе к Золя, чем к Бальзаку.

Еще более последователен в своих натуралистических пристрастиях Абель Ботельо (1856—1917), которому принадлежит состоящий из пяти романов цикл «Социальная патология», а также романы «Неизлечимые» (1900) и «Прокаженные» (1904). Вырождающаяся аристократия и вытесняющие ее с вершин власти плутократы, продажные и беспринципные политиканы, развращенные и корыстолюбивые служители церкви, – таковы основные объекты критики в романах Ботельо. И хотя он едва ли не первым в португальской литературе обратился к изображению быта рабочих и даже зарождения их синдикальных организаций и борьбы, все же основные источники социальных бед писатель ищет в биологических закономерностях (особенно наследственности) и в биологической борьбе за существование.

В противовес усиливавшейся в прозе натуралистической традиции, в поэзии в это время появляется символистская школа. Ее основоположником стал Эуженио де Кастро (1869—1944). Однако и его творчество, и деятельность других поэтов-символистов относится в значительной мере уже к началу нашего столетия.

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ

-=ЛИТЕРАТУРЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ=-

ВВЕДЕНИЕ

Сходство литературного процесса в странах Центральной и Юго-Восточной Европы обусловливается близостью их исторических судеб на длительном временно́м отрезке. Такая общность дает себя знать и во второй половине XIX в.

Перед всеми этими странами вставала национально-освободительная проблема. Она была так или иначе разрешена в Сербии, Румынии, Болгарии, Греции. Славянские народы (Чехия, Словакия, Хорватия, Словения), входившие в империю Габсбургов, добились в это время известных успехов в сфере развития национальной культуры. В 1867 г. возникает дуалистическая монархия Австро-Венгрия, созданная на основе соглашения между господствующими классами Австрии и Венгрии. Однако эти события происходят не в начале рассматриваемого периода, и отношение к проблематике национальной независимости окрашивает так или иначе всю духовную жизнь второй половины века. Особенно сложной остается ситуация в Польше, земли которой были разделены между Австро-Венгрией, Россией и Пруссией.

В истории почти каждой страны данного региона в это время обозначается существенная дата, в некоторых случаях даже начинающая новый исторический период (освобождение Болгарии в 1878 г., образование независимой Румынии в этом же году, образование двуединой Австро-Венгрии в 1867 г., польское восстание 1863 г.). На протяжении всей половины века воздействуют такие существенные исторические факторы, которые позволяют говорить о качественно особом периоде развития. Эти факторы определяются проблематикой национально-освободительной борьбы, не исчезающей сразу даже после обретения государственной и политической независимости. Сходны и другие общественно-исторические приметы, и прежде всего интенсивное развитие капитализма, которое в большинстве стран тормозилось ощутимыми феодальными пережитками, и связанная с этим острота крестьянского вопроса.

Всем странам данного региона свойствен ускоренный или, иначе, стяженный процесс развития художественного сознания, в связи с тем что предыдущие периоды были неблагоприятны для него в условиях национального гнета. Однако, говоря о подобном процессе, мы не имеем в виду ускоренное прохождение тех же стадий, которые ранее прошли литературы Западной Европы. В литературах региона реализм, формирование которого принадлежит к основным приметам литературной жизни данного периода, не противопоставлял себя романтизму, а, скорее, преобразовывал эту традицию в ходе своего развития. Так же усваивались порой не сформировавшиеся до конца, по-своему «спрессованные» тенденции предшествующих направлений, как, например, Просвещение, сентиментализм.

В то же время процессы формирования буржуазных наций проходили и несинхронно, и неодинаково. И установление примет типологической общности литератур данного региона не снимает вопроса об их национальном своеобразии, порой весьма значительном. Различными были традиции и культурная ситуация в странах, находившихся под владычеством Оттоманской империи, с одной стороны, и в странах, захваченных Габсбургами, – с другой. И в этот период наиболее близкую к западноевропейскому типу модель литературного развития представляет Польша. Однако если в первой половине века ее оригинальный вклад в развитие романтизма был чрезвычайно велик, то утверждение реализма как ведущего направления происходит с некоторым запозданием в 60—80-е годы, в эпоху торжества западноевропейского позитивизма и складывания натуралистических тенденций, что и оказало свое влияние на этот процесс. Процесс же становления зрелого реализма, относящийся к 80-м годам, во многом связан и с воздействиями литературы русской.

На другом полюсе исторического развития находится албанская литература. В феодальной Албании, испытавшей жесточайший гнет Османской империи, только в 70—80-х годах начался подъем национально-освободительного движения, и литература в это время носит еще просветительский характер. Интенсивно идет процесс становления национального сознания лужицких сербов.

Большинство литератур этого региона характеризуется сложным переплетением различных направлений, продолжением традиций романтизма, а к концу периода наблюдается преобладание тенденций критического реализма.

Внутри региона продолжает сохраняться известная близость славянских литератур, этническая и языковая родственность которых порождает более высокий уровень культурных связей. Однако идеи славянской взаимности менее характерны для этого периода, чем для предшествующего, хотя и они в преобразованном виде не теряют полностью своей притягательности. Более интенсивным становится обмен духовными ценностями. Быстрое развитие романтизма в ряде литератур делает особенно популярными имена Байрона, Гейне, Гюго, Петефи, Мицкевича, Ленау. Для этого этапа формирования реализма из западноевропейских мастеров оказывается, пожалуй, наиболее существенным Диккенс, чья известность исключительно велика. Но наиболее важна для становления реализма в большинстве этих стран, особенно славянских, русская литература и революционно-демократическая критика. Из русских писателей-реалистов наиболее актуальны Гоголь и Тургенев, пора популярности и влияния Толстого и Достоевского в большинстве стран данного региона наступает позднее.

Сравнительно мало изучены контакты и взаимодействия литератур народов, входивших в состав Австро-Венгрии или Пруссии. Так, несомненно, что наряду с губительностью искусственного онемечивания, в некоторых случаях близость к немецкой культуре сыграла и свою положительную роль.

Естественно, что все литературы в этот период совершают историческое движение в контексте бурного развития национальной культуры в целом. Однако синхронность образно-стилистических форм и уровней развития разных видов искусств неодинакова. Так, Польша достигает подобной синхронности в предыдущий период (романтическая поэзия – музыка Шопена), и напротив, распространение позитивистских идей оказывается малопродуктивным для изобразительного искусства и музыки. Иная ситуация складывается в Чехии. З. Неедлы считал «национально-освободительное движение 60-х годов одним из самых ярких событий в истории чешского народа и чешской культуры. Во главе этого движения стояло три больших художника, до сих пор остающихся величайшими классиками чешского искусства: в литературе это был Ян Неруда, в музыке – Бедржих Сметана, в живописи – Йозеф Манес». В других странах не наблюдается такой гармоничности, но все же идет сложное сотворчество представителей разных сфер национальной культуры.

В таких странах, как Польша, Венгрия, сложные процессы в литературе во многом связаны с изживанием дворянской революционности, с новым раскладом общественных сил в быстро обуржуазивавшемся обществе Не случайно, что порой особая прозорливость по отношению к порокам нарождающегося прозаического и пошлого буржуазного общества отличала именно романтиков, которые часто готовы были видеть спасение не в будущем, а в прошлом. У ряда романтиков во второй половине века в данном регионе звучат и пессимистические, порой трагические ноты. Здесь можно назвать Норвида, Вайду и Мадача, Эминеску.

Уровень и характер развития романтизма в этот период в разных литературах были различными. Однако ни одна из литератур не прошла мимо серьезнейшего воздействия этого направления, функция которого во всех них была примерно одинаковой. Расцвет романтизма был связан прежде всего с накалом национально-освободительной борьбы. Его развитие в Болгарии, Хорватии, Словении в данный период в известной мере повторяет многие черты, скажем, венгерского романтизма прошлого. В венгерской, румынской, как в чешской, польской литературе, романтизм во второй половине века, не теряя (во всяком случае, в начале этого периода) своей роли в литературном процессе, приобретает совершенно новое качество.

Стремление во что бы то ни стало консервировать обветшалые идеалы в их неизменном виде ведет к эпигонству. Однако черты романтизма, характерного для периода национально-освободительной борьбы и проникнутого глубоким оптимизмом, сохраняются (во всяком случае, до 1878 г.) в болгарской литературе, отчасти в югославянских литературах, особенно в сербской, а также в новогреческой.

У ряда художников в других странах преимущественно политическая направленность освободительной проблематики отступает теперь на задний план перед философскими размышлениями о судьбе человечества и широкими историческими экскурсами. Изменился общенациональный характер идеалов, они становятся достоянием тех или иных групп и порой приходят в резкое столкновение между собой, утрачивая свой грандиозно синтетический, эпохальный смысл. Поэты-романтики менее активно откликаются теперь на конкретно-исторические события жизни народа, даже связанные с национальной освободительной борьбой, бывшей одно время главной темой этой поэзии (Румыния).

На пути осмысления исторических судеб человечества поэты-романтики достигают порой большой глубины и прозорливости, раскрывая новые конфликты, остроактуальные для XIX в. (например, Эминеску в поэме «Император и пролетарий», в которой осмысляется новый исторический опыт, открытый Парижской коммуной). В этой поэзии появляется и идея несовместимости подлинных ценностей культуры и буржуазного общества («Трагедия человека» И. Мадача).

Поэзия сохраняет и в значительной степени развивает свойственную романтической литературе первой половины века тенденцию создания обобщенных, символических образов. Важное место в романтической поэзии этой поры занимает тема искусства и поэта. Появляются мотивы самоценности искусства, хотя они не столь распространены, как, скажем, во французской поэзии. Поэты этого периода сделали много в области поисков новых поэтических форм (обогащается метафорика, более гибко используются многозначность слова, различные средства экспрессивности). Не случайно творчество некоторых поэтов этого периода оказалось так важно для художественных исканий поэзии XX в. (Норвид, Эминеску, Вайда, Неруда).

Порой в творчестве романтиков звучат резкие инвективы против складывающегося буржуазного общества в его мелочной, торгашеской сущности. Отход от кажущегося единства национальных чаяний, от праздничного союза всего народа на пути к национальному освобождению заставил глубже всматриваться в острые и становящиеся по мере развития капитализма все более обнаженно непримиримыми социальные противоречия. А это привело опять-таки к углубленному всматриванию в историческую действительность и к аналитическому осмыслению ее. Изменение подхода к национальной идее заставило более интенсивно продумывать происходящее за национальными границами, вело к попыткам осмыслить судьбу родного народа как звено в цепи мировой истории. Этот аспект, открытый еще романтиками первой половины века, становится важной чертой развития поэзии второй половины века в ряде литератур (польская, чешская, венгерская, румынская). Можно сказать, что новая обстановка изменила и те аспекты, в которых литература воспринимает человеческую личность. Образ гражданина, угнетенного иноплеменными врагами и вступающего в отчаянную борьбу с ними, отступает на задний план, а его место начинает занимать индивидуум, живущий в определенных социальных условиях, и в известной степени переживающий их давление, и определяемый ими, и в то же время размышляющий о вечных духовных и моральных ценностях, о проблемах своей судьбы в мире перед лицом жизни и смерти.

И сама национально-освободительная проблематика, которая выступает теперь в новом качестве, влечет за собой более глубокое вглядывание в жизнь народа, более трезвое размышление о его прошлом, будущем, его месте в мире. В поэзии такого рода романтическое начало сочетается с элементами реализма – складывается особый тип поэзии, который оказался чрезвычайно перспективным для дальнейшего. Здесь можно назвать поэтов – Х. Ботева, И. Вазова, Я. Неруду, С. Чеха, П. Орсага-Гвездослава, А. Ашкерца, Я. Араня.

Для литератур рассматриваемого нами ареала во второй половине XIX в. характерна большая, чем в ряде западноевропейских, а также в русской литературе, роль поэзии. В поэмах и циклах стихов нередко раскрывается существенное современное содержание и ставятся масштабные социально-исторические проблемы. В ряде поэтических произведений подобного рода особыми, характерными для поэзии и, кстати сказать, малоизученными путями происходит становление реализма. Отходит на задний план романтический герой, и поэты во многом обретают реалистическое видение мира. Достаточно назвать имена Неруды и Галека, Асныка и Конопницкой, Гвездослава, Шантича, Ашкерца, Вазова и Славейкова и многих других. Поэзия нередко проникает в те сферы, которые раньше были уделом «грубой прозы» и даже в некоторых случаях журналистики. В этом смысле она конкурирует не только с романом и повестью, но и с очерком и фельетоном. В поэтических жанрах появляются зарисовки жизни городских низов или отображаются острые социальные столкновения в деревне (в ряде литератур эти темы впервые находят свою глубокую разработку именно в поэзии). В поэзии столь же активно, как и в прозе, осваивается внутренний мир угнетенных и обездоленных.

Аналитический подход к человеческим чувствам, их более конкретная, в частности социальная, мотивировка вводят стихи многих поэтов в русло реализма. Происходит некоторая «эпизация» поэзии вообще. Особо значительную роль начинают играть малые эпические жанры. К ним относятся, например, «картинки» (так М. Конопницкая называла свои зарисовки из жизни, порой представляющие своего рода «новеллы в стихах»). Малой эпикой называет свои стихи Гвездослав, сходные жанры встречаются у таких поэтов, как А. Ашкерц, В. Галек, Я. Врхлицкий, А. Гейдук. С новыми функциями малой эпики связана и исключительная распространенность жанра баллады.

Наряду с малой эпикой значительную роль играет и большая эпика в поэзии. В отличие от романтической поэмы, теперь этот жанр обретает историческую конкретность, проявившуюся, в частности, в обращении к жизненному материалу современности.

В то же время писатели продолжают традиции романтизма с его пафосом высокого идеала, национально-освободительным накалом и стремлением к масштабному постижению национальных судеб, которые теперь все в большей степени рассматриваются поэтами как звенья в единой судьбе человечества. Отсюда мотивы мировой истории и образы мировой культуры прошлого в поэзии Я. Неруды, С. Чеха, Я. Врхлицкого, К. Норвида, М. Эминеску, Я. Араня, И. Мадача, Я. Вайды. Таким образом, в поэзии происходит своеобразный подход к реализму, она овладевает значительной современной проблематикой, обретает чувство историзма, обращается к масштабным, широко охватывающим изображаемое формам (поэмы, циклы стихов), в ней углубляется аналитическое проникновение во внутренний мир человека.

Становление реализма в прозе в некоторых случаях (Польша) было связано с идеями позитивизма. Однако, в отличие от внеобщественного по преимуществу смысла западноевропейского позитивизма, в польском сохраняется идея общественной функции искусства, хотя и ограниченная тенденцией утилитарности, что, кстати, выразилось в распространении «литературы с тезисом», принципиально неприемлемой для позитивизма французского, претендовавшего на полную научную беспристрастность. Необходимо отметить, что «польский позитивизм представлял собой по преимуществу не философское, а общественно-идеологическое течение, выдвинувшее целую программу конкретной „работы у основ“» (И. К. Горский). Это была своего рода реакция на поражение восстания 1863 г.

Вместе с тем борьба за реалистическую эстетику в ряде стран испытывает сильное влияние русских революционных демократов, во всяком случае сближается с ними (Ботев, Каравелов, «маевцы» в Чехии, С. Маркович в Сербии).

Реализм во всех странах данного региона прошел путь от поверхностной описательности масштабности художественных обобщений, и традиции романтизма, а также героико-патриотическое начало сыграли свою роль в этом процессе. В то же время со стремлением решить национально-патриотические и воспитательные задачи связаны разного рода идеализирующие тенденции в реализме этого периода (роман и повесть «с тезисом» в Польше, «национально-патриотическая» школа в Венгрии, масариковский «реализм» в Чехии). Путь к зрелому критическому реализму не был прямым и гладким, и его высший подъем в большинстве литератур региона выходит за пределы рассматриваемого нами этапа.

С развитием реализма связаны коренные изменения в системе жанров. Поэзия, почти повсюду доминировавшая до той поры, в значительной мере уступает место прозе. Разведываются новые возможности малых жанров: в той или иной форме «физиологического очерка», в рассказах, повестях. Расширяется тематика этих жанров: в сферу внимания попадают представители низших классов общества, обездоленные и угнетенные. Писатели постепенно освобождаются от тех элементов идеализации и сентиментальности, которые были свойственны изображению народа на предыдущем этапе, и глубже проникают в сложные, острые конфликты, порождаемые быстрым становлением капиталистического уклада. В литературе находит свое воплощение жизнь разных классов общества, города и деревни, специфических по своей истории и культуре районов каждой страны.

В социально-бытовой прозе (Каравелов, Филимон) писатели ставят перед собой цель непосредственного отображения окружающей среды, наиболее ясно выраженных социальных конфликтов и типов. Впрочем, здесь, в отличие, скажем, от французского натурализма, не делается ставка на художественную беспристрастность, скорее для подобной литературы характерна открытая тенденциозность, в ней сильна критическая, а порой сатирическая струя. Вообще выдвижение сатиры как в прозе, так и в поэзии чрезвычайно важно для данного периода развития этих литератур. В некоторых литературах в малых жанрах достигается бо́льшая художественная зрелость и реалистическая глубина, чем в романе из современной жизни. Существенна и тенденция циклизации малых прозаических форм, позволяющая, оставаясь в рамках рассказа, подняться до широкого охвата действительности и до целостного осмысления в пределах цикла значительных проблем жизни общества и человека. Прием циклизации привел к созданию таких выдающихся художественных произведений, как, например, «Малостранские повести» Я. Неруды, «Бай Ганю» А. Константинова.

Теперь на первый план начинает выходить роман. Темпы и характер этого процесса, общего для всех литератур данного ареала, различны, так как различными были исходные позиции: в польской литературе роман существовал уже в XVIII в., а в болгарской, например, только появляются первые произведения романического жанра.

С проблематикой национально-освободительной борьбы связана та исключительная роль, которую играет в этот период исторический роман в большинстве литератур данного региона; именно успехи этого жанра во многом определили наиболее значительный вклад этих литератур в мировой литературный процесс (Г. Сенкевич, А. Ирасек, А. Шеноа, И. Вазов). По своей структуре этот роман (а тут можно говорить об общих структурно-типологических чертах) отличается от произведений Вальтера Скотта, Гюго, «Саламбо» Флобера или от романов К. Майера. Исторические романы авторов данного региона продиктованы страстным патриотизмом, их своеобразие определяет примат воспитательной функции и редкий эмоциональный контакт с читателем. Недаром Сенкевич говорил, что его романы созданы для «поддержания духа» нации, и с его словами перекликается заявление Ирасека: «Нам особенно необходимо вспоминать о нашем национальном прошлом, оно вселяет в нас силы, побуждает к действию». Знаменательно, что подобный тип романа был связан именно с проблематикой национальной истории. Не случайно «Фараон» Пруса, написанный на материале истории Древнего Египта, представляет собой совсем другой тип романа и предвосхищает во многом черты историко-философского романа XX в. Определенный, по-своему целостный взгляд на изображаемый исторический период и его роль в национальной истории объясняет тенденцию к созданию монументально-героических циклов (Сенкевич, Ирасек), объединенных не столько сюжетно, сколько единым пафосом и единой исторической концепцией. С темой национально-освободительной борьбы соседствует тема народных антифеодальных восстаний (Ирасек, Шеноа). Картины массовых движений воссоздаются с подлинным эпическим величием, так же как и самоотверженные героические деяния персонажей. Произведения Сенкевича или Шеноа нередко сравнивали с романами Вальтера Скотта. Черты близости тут действительно налицо: приключенческая фабула, чрезвычайно живописный исторический колорит, многие романтические элементы в сюжете и концепции героев. Но, в отличие от «среднего человека» Скотта, героем оказывается активный участник исторических событий, влияющий на их ход. Любовная интрига тут не определяет движение сюжета, порой она вообще отходит на задний план.

Исторический роман сыграл значительную роль в развитии жанра реалистического романа в литературах рассматриваемого ареала, несмотря на то что в нем проявляется немало черт, роднящих его с романтизмом. Исторический роман решал те художественные проблемы, которые были чрезвычайно важны для реалистического романа в целом. Это прежде всего раскрытие соотношения частной жизни и истории.

Становление жанра романа о современности шло более затрудненно и замедленно, хотя и здесь намечаются сдвиги в последние десятилетия XIX в. Жизнь общества, представлявшаяся писателям в крупных чертах на исторической дистанции, при приближении к современности как бы размельчалась, теряла свою связность и распадалась на жанровые картинки. Впрочем, в романе идут интенсивные поиски синтетичности видения, раскрытия глубинных связей между судьбой индивидуума и развитием общества, а также постижения человеческой индивидуальности и решения общечеловеческих проблем.

В этот период зарождается социальный роман из современной жизни в тех литературах, в которых этого жанра раньше не было (Арбес, Светлая – в Чехии, Миксат, Толнаи – в Венгрии, Ковачич – в Хорватии).

Если поиски органической связи между сюжетом и широким охватом материала действительности часто проходят стадию хроникальности, то и художественное равновесие изображения действительности и ее идейного осмысления также давалось нелегко. На ранней стадии формирования реализма острая потребность в социальной ангажированности выражается в тех или иных формах так называемого «романа с тезисом». В польской литературе, где были сформулированы эстетические каноны такого типа романа, были созданы и наиболее резко выраженные его варианты (романы Ожешко). Не случайно, что именно в польской литературе теория и практика «романа с тезисом» раньше всего потерпели крах. Уже в зрелом творчестве Ожешко и в творчестве Пруса преодолевается противоречие между художественной и общественной функциями, характерное для этого вида романа. Такие произведения, как «Над Неманом» Ожешко и «Кукла» Пруса, представляют собой значительное достижение критического реализма и новый для литератур данного региона тип социально-психологического романа о современности, содержащего глубокий анализ общественной и духовной жизни страны. По своему характеру эти романы ближе всех к русскому роману той же эпохи. В этом смысле можно говорить не только о Толстом, прежде всего об «Анне Карениной»,

но и о романах Гончарова. Эта типологическая близость проявляется в широте охвата современной общественной жизни в ее динамике, в постановке острейших проблем современности, в значительности этической проблематики и в особом внимании к духовным исканиям героев. С этими коренными особенностями связаны и искания в области более тонкого раскрытия психологии героев, проявляющиеся не только в широких социальных полотнах, но и в специфически психологическом романе, как «Без догмата» Сенкевича. Сближает польский роман с русским и исключительная значимость проблемы ответственности человека перед обществом.

Наряду с близостью к русской литературе для романа этого периода в некоторых случаях характерно воздействие натурализма, в частности произведений Золя. Впрочем, натуралистические элементы не могли притупить в этих литературах острие социальной критики, и идея безоценочного отношения к действительности оказалась им чуждой.

Особое место в развитии реализма второй половины века занимает социально заостренная сатира (Гавличек-Боровский, Караджале, А. Константинов). Здесь можно говорить о появлении и развитии реалистической сатиры, отличающейся по своей художественной концепции от просветительской сатиры, распространенной на более раннее этапе, и от сатиры романтиков, которая занимает свое место в литературе и в данный период.

Основное новое качество, проявившееся во второй половине XIX в. в данном регионе, – становление и быстрое развитие реализма, приобретающего в большинстве литератур главенствующее значение.

*Глава первая*

ПОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

ПОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1848—1863-х ГОДОВ

В польской истории период между восстаниями 1830 и 1863 гг. еще всецело относится к эпохе шляхетского освободительного движения. Ни в результате Краковского восстания 1846 г., ни в 1848 г. в ходе Познанского восстания и патриотического движения в Западной Галиции польский народ не добился национального освобождения.

Польша, поделенная между Россией (Королевство Польское), Австрией (часть Галиции) и Пруссией (Герцогство Познанское) и боровшаяся за освобождение своих земель во главе со шляхтой, подрывала монархические устои угнетавших ее держав. Это выдвигало ее на авангардные позиции в европейском революционном движении. По словам Ленина, в 40-е и 60-е годы «шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 297).

Потрясения 1846—1849 гг. отразились на эволюции всех польских литераторов. Одни из них, порвав с демократией, переметнулись в лагерь реакции, другие, борясь с чувством обреченности, искали прибежища в романтизме, но большинство, подавленное реакцией, переживало глубокий упадок.

Эмиграция, хотя и пополнилась новым притоком, после 1848 г. прежней выдающейся роли уже не играла. В 1852 г. во Львове, находившемся под властью Австрии, начал выходить новый журнал «Дзенник литерацки», вокруг которого объединились виднейшие романтики демократического крыла. В 1860 г. на его страницах печатались «Письма из-под Львова» К. Уейского – ярчайший литературно-публицистический памфлет того времени, направленный против литературной реакции.

Вторым очагом развития польской литературы тех лет стал литовско-белорусско-украинский регион Российской империи. Острота крестьянского вопроса приковывала здесь внимание интеллигенции, в том числе польской, к социальной проблематике, усиливая реализм творчества таких писателей, как Ю. И. Крашевский, Ю. Коженёвский и В. Сырокомля.

Достигнув к 1848 г. своего апогея в творчестве писателей-эмигрантов, польский романтизм вступил в полосу спада, хотя вплоть до 1863 г. продолжал еще господствовать, что выражалось прежде всего в признании поэзии важнейшим литературным родом. Правда, и проза достигает уже успехов, однако в сознании и писателей и читателей стихи – именно в силу их традиционной связи с пафосом романтического протеста – ценились выше повестей и романов.

В 1846—1863 гг. наиболее яркими представителями прогрессивного романтического течения в стране были галицийские поэты К. Уейский и М. Романовский.

Корнель Уейский (1823—1897), начинавший с подражаний сонетам Мицкевича и поэтическим опытам В. Гюго, стал позднее одним из виднейших последователей Словацкого. Выражение революционных настроений в форме библейских стилизаций (одна из стилевых тенденций польского романтизма) отличало и поэзию Уейского. Самое значительное его произведение – «Жалобы Иеремии» (1847). Поэт в образе библейского пророка оплакивает кровавые события «галицийской резни», погубившей Краковскую революцию. При жизни поэта популярен был его сборник «Цветы без запаха» (1848). Ему принадлежит также сборник «Для москалей» (1862), стихи которого в духе лучших традиций шляхетских революционеров звучали накануне восстания 1863 г. призывом к братскому единению поляков с русскими для совместной борьбы с царизмом.

Но наиболее колоритным из «поэтов предгрозья», последователей Словацкого был Мечислав Романовский (1833—1863), погибший в одной из повстанческих битв 1863 г. Его поэма «Девушка из Сонча» (1861) посвящена героической борьбе польских ремесленников и купцов со шведским нашествием в 1655 г. Однако и для самого поэта, и для польского романтизма того этапа более показательны его вольнолюбивые оды, гимны, псалмы, молитвы, песни и тому подобные формы гражданско-патриотической поэзии, в которых мотивы героического самопожертвования неотделимы от предчувствий гибели. Несмотря на достижения романтической поэзии, польский романтизм в этот период переживает упадок. Он скудеет также и формально, и в нем начинают преобладать эпигонские тенденции. Под гнетом цензуры польская поэзия как никогда широко культивировала эзоповский язык с прочно закрепленной в нем символикой, вырождавшейся нередко в штампы.