Текст книги "Милюков"

Автор книги: Георгий Чернявский

Соавторы: Лариса Дубова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

Явно под влиянием терминологии Троцкого, но с совершенно другим смыслом Милюков писал в названной книге, что в России имеет место «термидор», то есть придание революции новых аспектов, сохраняющих ее позитивные завоевания и более или менее быстро устраняющих коренные пороки. Термин был взят из истории Великой французской революции. Термидор – месяц по введенному во время революции французскому календарю (соответствует 19 июля – 17 августа). 9 термидора II года республики (27 июля) произошел государственный переворот, свергнувший тираническую власть якобинцев, после чего прекратилось массовое внутреннее кровопролитие.

Применение названия «термидор» к событиям в России носило явно механический характер и у Троцкого, и у Милюкова. Последний, однако, упорно придерживался «термидорианской» оценки и в тридцатые годы, что давало ему внешнее логическое основание для частичного оправдания политики Сталина.

Милюков приходил к выводу о необходимости отказа от прежних догм: «Внутри России произошел громадный психический сдвиг и сложилась за эти годы новая социальная структура. В области аграрных отношений… во взаимоотношениях труда и капитала произошли такие изменения, что в Россию мы можем идти только с программой глубокой экономической и социальной реконструкции»^{833}.

Однако эта новая установка не пользовалась большой популярностью. К ее автору в левых эмигрантских кругах относились с уважением, в основном памятуя его прошлые заслуги, однако в создаваемые им организации вступало лишь небольшое число сторонников. Так, численность Республиканско-демократического объединения не превышала нескольких десятков членов. Николай Платонович Вакар, который с 1924 по 1940 год был постоянным сотрудником «Последних новостей», заведовал отделом информации, являлся секретарем редакции и главной опорой Милюкова как в газете, так и в других сферах деятельности, после смерти своего шефа признавал: «Ни один политический лидер, кажется, не имел такого малого числа постоянных сторонников, как Милюков»^{834}. Он был не совсем прав – в том смысле, что и другие группировки эмигрантов были микроскопическими, сколько-нибудь значительного единого течения среди них не возникло.

Павел Николаевич испытывал досаду от непонимания и раздражение из-за того, что против нового курса, который он осторожно называл «новой тактикой», продолжали выступать его старые ближайшие соратники по партии. При этом они часто ссылались на позицию В. Д. Набокова, обычно упоминая, что тот отдал жизнь, стремясь защитить Милюкова от рокового выстрела. Именно члены берлинской группы бывших кадетов, которой ранее руководил Набоков, наиболее резко критиковали теперешние взгляды Милюкова.

Милюков глубоко переживал гибель давнего соратника. В статье, подготовленной для «Последних новостей», он писал: «Для меня назначались эти пули, но я жив, а ты лежишь без дыханья. Маленькая красная точка под сердцем, две таких же на спине. Три пули, выпущенных безумным фанатиком, – вот всё, что было нужно, чтобы разбить тонкий изящный сосуд из драгоценного сплава и превратить его в недвижную массу. Ты хотел удержать руку убийцы и пал жертвой твоего благородного жеста… Вечная память тебе, мой старый друг, испытанный друг. Место твое в памяти поколений за тобой обеспечено, и если ты не можешь больше служить родине твоей мыслью и волей, то сама смерть твоя, достойная тебя, пусть раскроет глаза безумцев на бессмысленность их ослепления, а всей русской общественности – на необходимость морально изолировать эти подобные продукты догнивающей среды. Никто не застрахован от случайного удара фанатика, но пусть вчерашний урок покажет этим людям ничтожество и обратный желаемому смысл получаемого ими политического результата»^{835}.

Примерно те же интонации звучали в письме, отправленном Павлом Николаевичем своей молодой почитательнице, самодеятельной поэтессе Ольге Левинсон: «Я спасся только случайно благодаря присутствию духа и быстрому решению одного из моих друзей (который получил предназначенную мне пулю), схватившему меня за ногу и прикрывшему мое лицо. У меня не было чувства страха до тех пор, пока я не увидел тело Набокова, неподвижное и мертвое… Я был в ужасе и чувствовал всю силу ответственности за его смерть, предназначенную мне»^{836}.

Отметим, что Милюков, чувствуя моральную вину за гибель Набокова, пытался хоть как-то ее компенсировать, оказывая помощь и поддержку его семье. Он внимательно следил за творческими успехами сына Набокова Владимира, начинающего писателя, публиковавшего свои произведения в его газете и постепенно приобретавшего известность. Можно сказать, что в числе условий, которые привели молодого Набокова к всемирной славе, была и крохотная лепта Милюкова. Редактор «Последних новостей» разглядел талант юноши, когда тот еще почти не был известен читающей публике. Нина Берберова вспоминала, как чуть ли не все сотрудники «Последних новостей» собрались в весьма скромном помещении редакции по инициативе своего шефа, чтобы взглянуть на Набокова-младшего, которого «Милюков несколько торжественно представил коллегам в качестве нового сотрудника газеты»^{837}.

В архивном фонде Милюкова сохранилось письмо младшего сына Набокова Сергея, адресованное Анне Сергеевне Милюковой. Письмо отражает бедственное положение его матери Елены Ивановны и других членов семьи, после гибели ее главы переехавших в Прагу. В письме содержалась просьба о материальной поддержке со стороны русских эмигрантов в Париже, которая, по всей видимости, была оказана – позже сама Елена Ивановна благодарила Милюкову, в частности, за выхлопотанное пособие^{838}.

Помощь семье Набокова, однако, ничуть не смягчила критику, которой подвергали Милюкова обосновавшиеся в Берлине бывшие соратники, в том числе И. И. Петрункевич, Н. И. Астров, Ф. И. Родичев, С. В. Панина, публиковавшие в газете «Руль» язвительные статьи, направленные как против позиции Милюкова, так и лично против него.

Столь же резко, но, пожалуй, более аргументированно им отвечали «Последние новости». Их редакция, освещая в каждом номере свое отношение к событиям в России, прилагала усилия, чтобы издание превратилось не только в общеинформационное (эта главная задача была зафиксирована в его названии), но и имело самый широкий профиль, в частности, пропагандировало русскую культуру, главным образом эмигрантскую.

В мае 1928 года Милюков предпринял новую поездку в США, ставшую последней. Его тепло принимали в редакции нью-йоркской газеты «Новое русское слово». Он способствовал расширению финансирования Общества помощи детям русских беженцев, за что руководство этой организации его тепло благодарило^{839}. Однако в смысле расширения политических контактов поездка оказалась безрезультатной – Павла Николаевича лишь вежливо выслушивали.

Постепенно связи Милюкова с бывшими соратниками по кадетской партии слабели, а с некоторыми из них отношения становились даже напряженными. Лишь отдельные бывшие активные кадетские деятели, сохранившие в эмиграции партийную идентичность, поддерживали с Павлом Николаевичем личное общение. Так, Моисей Сергеевич Аджемов, в прошлом член ЦК и депутат Госдумы, состоял с Милюковым в активной переписке, но в основном по сугубо личным вопросам. Например, весной 1931 года Аджемов просил прислать ему «Очерки истории русской культуры», интересовался здоровьем супруги Милюкова и выражал желание «вместе позавтракать и побеседовать»^{840}.

Газета Милюкова

С газетой «Последние новости», очень быстро ставшей любимым детищем Павла Николаевича, возник парадокс: значительная часть эмиграции отвергала новую милюковскую политическую линию, создаваемые им организации и группы были численно незначительными, а его газета всё более утверждалась как самый популярный периодический орган русской эмиграции. С осени 1923 года она выходила два раза в неделю, по четвергам и воскресеньям, на шести полосах, а с 1931 года – на восьми.

Популярность газеты, рост числа подписчиков обеспечивали необходимые средства для высокой полиграфической культуры издания и, главное, для привлечения высококвалифицированных литературных и научных сил. А это, в свою очередь, повышало популярность печатного органа, который стал конкурировать тиражом с влиятельными французскими газетами. Обычный тираж «Последних новостей» составлял около 30 тысяч экземпляров, а в ряде случаев, когда публиковались особенно интересные для русской публики материалы, доходил до 35 тысяч. Поэт Аминодав Пейсахович Шполянский, выступавший под псевдонимом Дон Аминадо, подметил парадокс: «Число поклонников росло постепенно, число врагов увеличивалось с каждым днем, а количество читателей достигло поистине легендарных – для эмиграции – цифр. Ненавидели, но запоем читали»^{841}.

Аналогичного мнения придерживались и другие современники. Один из них, Андрей Седых, длительное время проработавший в редакции, писал, что этому изданию принадлежала «руководящая роль в жизни русской эмиграции». Историк литературы Глеб Петрович Струве отмечает, что «Последние новости» «быстро стали… самой читаемой русской газетой во Франции… и завоевали себе подписчиков и читателей в других странах Европы и даже в Новом Свете»^{842}.

Эмигранты с интересом следили за нескончаемой полемикой, которую вели «Последние новости» с другой парижской эмигрантской газетой – «Возрождением», созданной по инициативе П. Б. Струве, в прошлом коллеги Милюкова по кадетской партии, с которым и до 1917 года нередко возникали идеологические и политические споры.

«Возрождение» выходило с января 1925 года. Струве вначале был главным редактором, затем, смененный Ю. Ф. Семеновым, продолжал определять основной политический курс издания. Теперь Струве по взглядам стоял значительно правее Милюкова, что получило отчетливое выражение в газете: она придерживалась монархических позиций, выражала надежду на свержение большевистского режима вооруженным путем при участии эмигрантов. Струве неоднократно говорил и писал, что, по его мнению, единственная ошибка Николая II состояла в излишней мягкости с революционерами.

Чуть ли не в каждом номере «Последних новостей» появлялись критические отклики на публикации «Возрождения», а оно отвечало тем же. В подтверждение сошлемся на Н. Г. Думову: «В занимавшем нейтральную позицию журнале «Иллюстрированная Россия» была помещена сатирическая картинка: две собаки грызутся, вырывая друг у друга обглоданную кость. Эмигрант, глядя на них, спохватывается: «Ах, забыл купить «Новости» и «Возрождение»!»^{843}.

В 1930-х годах Милюков вел острую полемику и с В. А. Маклаковым, выступившим с объемистыми мемуарами, в которых он, в свое время принадлежавший к правому флангу кадетской партии, критиковал установки своих более либеральных однопартийцев в 1905–1907 годах^{844}. Впрочем, вторичная полемика, развернувшаяся после появления маклаковских мемуаров, была скорее односторонней: Милюков критиковал, а Маклаков отделывался острыми репликами в новых трудах. На милюковскую критику своего первого сочинения Маклаков ответил: «Полемизировать с ним не нужно. Такое его отношение совершенно последовательно. Я слишком во многом с ним расхожусь»^{845}.

Суть же претензий Маклакова сводилась к обвинению Милюкова в «максимализме» во время первой русской революции: критиковались его требование созыва Учредительного собрания, бескомпромиссное отношение к Столыпину, отрицание возможности участия в имперском правительстве, использование Госдумы как агитационной трибуны, требование немедленного пересмотра Основных законов^{846}.

Милюков лишь попутно – в статьях «Последних новостей» и журнала «Современные записки» (всего в 1929–1935 годах их было более десятка) – касался упреков в свой адрес: отвергал формально-юридический подход оппонента к историческому процессу; утверждал, что при известных условиях либерал может стать революционером; полагал, что Маклаков ошибочно отождествлял закон с правом, ибо существовала возможность революционного правового творчества, несовместимого с существовавшим законодательством; считал допустимым отрицание революционных методов достижения идеалов либерализма только после осуществления основных либеральных преобразований – именно тогда либерализм приобретает «охранительный характер»^{847}.

В противоположность Маклакову Павел Николаевич уверял читателей в недостаточной демократичности кадетской программы в начале века, о чем он, в частности, писал Е. Д. Кусковой^{848}. Вся эта полемика свидетельствовала, что он стремился во что бы то ни стало отстоять верность своих левоцентристских политических позиций начала века^{849}.

С новым политическим курсом Милюкова связано привлечение к сотрудничеству в его газете наиболее видных эмигрантов всей центристско-левой части политического спектра, в том числе меньшевиков, ранее почти так же ненавистных ему, как и большевики-ленинцы.

Редакция «Последних новостей» располагалась вначале в небольших и очень скромных помещениях на улице Гоблин, дом 5, и улице Бюффо, дом 26. Правда, эти места находились в районе Монпарнаса, недалеко от центра города, по соседству со знаменитым Садом растений и Музеем естественной истории, так что визитеры могли легко попасть в редакцию.

Через несколько лет редакция переехала в более вместительное помещение на улице Тюрбиго в районе Сен-Дени. На первом этаже здания, прямо под «Последними новостями», располагалось кафе «Дюпон», пользовавшееся популярностью среди парижской духовной элиты. Вокруг было множество ресторанов, кафе, отелей. Небогатые сотрудники редакции нечасто пользовались этими благами, но место считалось весьма престижным и должно было свидетельствовать о солидности издания, в каждом номере которого обозначался адрес.

Сам Милюков спускался в кафе очень редко – и потому что считал бессмысленным расходование средств в дорогом заведении, и из-за привычки непрерывно работать. Когда он предполагал засидеться в редакции долгое время, то обычно приносил с собой бутерброды, приготовленные женой. В качестве кабинета главного редактора использовалась крохотная комната, в которой едва помещались огромный письменный стол, заваленный рукописями, корректурами, книгами, и удобное кресло.

Работал Милюков и над своими статьями, и над рукописями других авторов большей частью дома, в редакцию приходил обычно к шести часам вечера, проводил совещания со штатными сотрудниками, читал гранки, решал текущие издательские и хозяйственные дела.

Сотрудники газеты вспоминали, что, придя в редакцию и не тратя ни минуты на разговоры, не относящиеся к делу, он просматривал материалы, подготовленные для свежего номера: пролистывал статьи авторов, которым полностью доверял, другие очень внимательно изучал и правил, в ряде случаев отвергал. Вслед за этим шел прием посетителей – начинающих и опытных авторов, представителей эмигрантских организаций, французских и иностранных журналистов и политиков. После этого, вспоминал А. Седых, «сидя как-то боком, расчистив место на краешке стола, он начинал писать передовицу – если только не приготовил ее заранее дома»^{850}.

Но в редакции Милюков писал передовицы редко, только в тех случаях, когда происходило какое-либо крупное событие, на которое необходимо было немедленно прореагировать. Обычно он приносил статью с собой и почти всегда передавал ее сразу же в набор, лишь иногда внося в последний момент небольшую «конъюнктурную правку», то есть дополнения и изменения в связи со свежими событиями или с целью обратить внимание читателей на публикуемые в номере материалы.

В первые годы издания «Последних новостей» Милюков был единственным их руководителем. В 1924 году был принят на работу в качестве штатного сотрудника Николай Платонович Вакар, который быстро завоевал доверие главного редактора и фактически стал его заместителем и секретарем редакции, хотя официально ни той ни другой должности не существовало.

Вакар, в прошлом член ЦК кадетской партии, участник Первой мировой и Гражданской войн (он воевал в Добровольческой армии, а затем в Вооруженных силах Юга России под командованием Деникина), покинувший родину в 1920 году, имел разветвленные контакты с рядом эмигрантских организаций. В апреле 1922 года он нелегально перешел польско-советскую границу и пробрался в Киев, где попытался создать «национально-революционную организацию», но образовал лишь несколько малочисленных антисоветских кружков. В другие города он выехать не успел, так как Государственное политическое управление (ГПУ) при Наркомате внутренних дел, сменившее в 1922 году ВЧК, начало слежку. Следующим летом киевские группы были раскрыты, их участники арестованы. Вакару чудом удалось скрыться и уехать из СССР по тому же каналу, по которому он прибыл. Он постепенно убедился, что вооруженным путем большевистскую власть свергнуть не удастся, что сблизило его с Милюковым, а затем привело в редакцию «Последних новостей».

Став постоянным сотрудником газеты, Николай Платонович почти сразу превратился во «второе я» Милюкова – решал в его отсутствие редакционные вопросы, курировал отдел информации, сам писал статьи, не гнушался выступать в качестве репортера, особенно из зала суда на громких судебных процессах. Вакар работал в газете до выпуска ее последнего номера в 1940 году. Когда немцы оккупировали Францию, ему удалось уехать в США, где он несколько лет преподавал в университетах. Он оставил интересные воспоминания, в том числе о своем редакционном шефе^{851}.

Другим ближайшим сотрудником главного редактора являлся Александр Абрамович Поляков. Юрист по образованию и журналист по призванию, он до 1917 года работал в провинциальных газетах, а затем в московских и питерских изданиях. После Октябрьского переворота Поляков перебрался в Киев, где познакомился и сблизился с Милюковым. Оказавшись в 1922 году в Париже, он прежде всего направился в «Последние новости», где тотчас был принят на работу. Почти два десятка лет Поляков был выпускающим ночным редактором, которому Милюков полностью доверял вносить «конъюнктурную правку», менять облик первой полосы в зависимости от поступивших важных новостей. Р. Гуль называл Полякова «фактическим делателем» газеты^{852}, что не вполне отвечало действительности, но само впечатление журналиста было характерным. После начала Второй мировой войны Поляков перебрался в США, где в течение многих лет сотрудничал в нью-йоркском «Новом русском слове». Скончался он в 1971 году^{853}.

Официальным помощником главного редактора числился Игорь Платонович Демидов, внук знаменитого автора «Толкового словаря» В. И. Даля и представитель боковой ветви рода предпринимателей Демидовых, в прошлом депутат Четвертой Государственной думы от Тамбовской губернии и член ЦК партии кадетов. В 1918–1919 годах он жил в Лондоне, но, судя по всему, с Милюковым не общался, а оказался в его окружении, когда в 1920 году перебрался в Париж и позже стал членом Республиканско-демократического объединения. Милюков предложил Демидову должность помощника редактора скорее как формальную, так как, судя по документам, существенной роли в издательской политике последний не играл. Создается впечатление, что Милюков относился к нему с известной настороженностью в связи с его глубоко религиозными взглядами. У посетителей редакции складывалось о Демидове не очень благоприятное мнение. Р. Гуль, например, считал, что он был «не очень умен и не очень хорошо воспитан». Тем не менее, по свидетельству Н. П. Вакара, Демидов в случае необходимости постоянно заменял Милюкова в руководстве газетой. Демидов пережил германскую оккупацию в Париже и скончался в 1946 году^{854}.

Великолепным приобретением для редакции стал Яков Моисеевич Цвибак, принятый на постоянную работу в «Последние новости» в 1922 году в двадцатилетием возрасте. Тогда же появился его постоянный псевдоним Андрей Седых. В первые годы он выполнял разовые поручения, но быстро набирался журналистского опыта, приобретал репортерскую хватку. С 1925 года он работал парламентским корреспондентом «Последних новостей», получив официальный пропуск в палату депутатов и сенат, что было свидетельством признания французскими властями авторитета русскоязычной газеты. Вместе с Вакаром или самостоятельно Седых присутствовал на громких политических процессах 1930-х годов, в том числе и на облетевших всю мировую прессу разбирательствах, связанных с похищениями советскими спецслужбами генералов А. П. Кутепова и Е. К. Миллера. С конца 1920-х годов Андрей Седых стал членом редколлегии «Последних новостей» и начал выступать со статьями на общеполитические темы.

Еще с середины 1920-х годов Седых пробовал силы в художественной публицистике. Читателей привлекали его очерки по истории Парижа, сочетавшие рассказы о прошлом отдельных районов города, их современное описание и портреты жителей. В 1925 году они были выпущены отдельной книгой «Старый Париж. Монмартр». С благословения главного редактора в 1928 году вышла еще одна книга Седых «Ночной Париж» с предисловием А. И. Куприна, состоявшая из очерков, ббльшая часть которых ранее печаталась в «Последних новостях». Она скоро приобрела довольно скандальную репутацию, так как ряд очерков описывал порядки в ночных притонах французской столицы. Однако ничего криминального в представленных сюжетах полиция не нашла, а книга способствовала еще большей популярности «Последних новостей» у русскоязычной читающей публики.

Внимательно следивший за деятельностью молодого журналиста Милюков всячески поощрял его творчество. Седых был глубоко благодарен ему за столь редкое в эмигрантской среде покровительство: «Я считал себя его учеником, он научил меня быть журналистом»^{855}. С начала 1930-х годов в газете стали публиковаться рассказы Андрея Седых, посвященные в основном жизни русских эмигрантов.

О его статьях, рассказах и книгах положительно отзывались такие мастера прозы, как Марк Алданов и Надежда Тэффи. В 1933 году Иван Алексеевич Бунин предложил ему стать своим литературным секретарем. Седых с благодарностью принял предложение, однако не прервал работу в «Последних новостях», хотя публиковаться там стал значительно реже.

В том же году Седых, сопровождавший Бунина в Стокгольм на вручение Нобелевской премии, подробно и, надо сказать, восторженно описал в «Последних новостях» и поездку, и само торжество. Думается, что тон репортажей Седых Милюкову не очень нравился, но он не возражал против публикации, ведь они были посвящены единственному случаю присуждения русскому писателю-эмигранту престижной литературной премии.

Андрей Седых, как и Н. П. Вакар, работал в газете Милюкова до ее закрытия, а затем уехал в США, где продолжал литературное творчество, был членом редакции газеты «Новое русское слово», а с 1973 года – ее главным редактором до своей кончины в 1994-м.

Доверяя ближайшим помощникам, Павел Николаевич в то же время критически и придирчиво относился к подготовке газетных материалов. Дон Аминадо вспоминал: «Милюков читал долго, упорно и добросовестно. От строки и до строки. Несмотря на всю свою благожелательность, подход к авторам у него был заранее подозрительный. Всюду чувствовались крамола, контрабанда, отступление от «генеральной линии»^{856}.

Правду сказать, подозрительность его имела основания, ибо в смысле политических убеждений, склонностей и симпатий состав сотрудников «Последних новостей» не являл собой единого целого. Тех же авторов, которые были ему близки, он, как было сказано, никогда не проверял.