Текст книги "Милюков"

Автор книги: Георгий Чернявский

Соавторы: Лариса Дубова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

Для новой поездки на Балканы он воспользовался летними каникулами Думы. Начал он путешествие с Константинополя, сойдя с корабля в тот день, когда происходила коронация нового султана Мехмеда V. Милюков лишь мельком взглянул на обряд, побывал в редакции оппозиционной турецкой газеты, где его встретили как собрата по оружию, и на следующий день отправился поездом в Салоники – фактическую столицу Македонии и центр младотурецкого движения.

В купе Павел Николаевич познакомился с попутчиками – македонским болгарином и турком. Если первый восторженно приветствовал «младотурецкую революцию», которая, как он надеялся, даст самоопределение его земле, то второй, Мехмед Талаат, представившийся почтовым чиновником, оказался одним из руководителей боевых единиц младотурков, организовавших переворот. Вскоре он станет лидером младотурецкой партии «Единение и прогресс», министром внутренних дел, затем великим визирем, проповедником панисламизма, одним из главных виновников резни армян в Османской империи^{425}.

Пока же Павел Николаевич с огромным интересом слушал разглагольствования наивного болгарина-христианина и скрывавшего свои мысли фанатика-турка. В следующие дни в Салониках Милюков несколько раз встречался с Талаатом, который подробно расспрашивал о русской революции и борьбе против самодержавия. С разочарованием и осуждением своей тогдашней доверчивости Милюков писал в воспоминаниях: «Всё же я поддался общему настроению и склонен был поверить, что революция сделала чудо»^{426}. Впрочем, уже в Салониках, встречаясь с Талаатом и другими османскими деятелями, Милюков постепенно убеждался, что в лозунге «единения и прогресса» первая часть явно преобладала, причем под «единением» однозначно понималось сохранение власти турок над другими народами европейской части Османской империи; что же касается «прогресса», то это было лишь пустое слово, ибо ни о каком продвижении по пути социально-политических преобразований младотурки не помышляли.

Следующим пунктом путешествия стал Белград, столица Сербского королевства. Здесь у Милюкова были старые знакомые еще по Московскому университету, откровенные беседы с которыми позволили лучше понять ситуацию в регионе. Его убежденность, что славянское население Македонии принадлежит к болгарскому народу, еще не разрушила дружеские связи с сербами.

Сербские деятели настолько доверяли Милюкову, что даже посвятили его в секретные планы, рассказали о создании на территории, оккупированной Австро-Венгрией, сербской подпольной вооруженной организации «Омладина», позаимствовавшей название у действовавшего во второй половине ХIХ века тайного общества, боровшегося за независимую Сербию. Новая «Омладина» ставила цель объединения всех сербских земель. Более того, деятель Внутренней македонской революционной организации Димитр Ризов рассказал Милюкову о секретных переговорах между группами молодых болгар и сербов о совместной борьбе за полное национальное самоопределение и избавление от российской опеки.

В течение краткого времени Милюков находился в главном городе Боснии Сараеве, а затем посетил Загреб и Софию.

На протяжении всей поездки, продолжавшейся около полутора месяцев, Милюков посылал статьи в газету «Речь», где они почти каждый день публиковались в форме «Писем с дороги» (всего было опубликовано около сорока писем), освещавших главным образом текущие события, прежде всего политику младотурков.

Милюков возвратился в Петербург, видимо, в конце августа или начале сентября, ко времени открытия осенней сессии Госдумы, вооруженный свежайшими данными о положении на Балканах. Они особенно пригодились, когда в октябре 1908 года было объявлено о полном включении Боснии и Герцеговины в состав Австро-Венгерской империи, после чего Болгария провозгласила ликвидацию своего вассального статуса по отношению к Османской империи, а болгарский князь Фердинанд был провозглашен царем.

Все эти события дали аналитику обильный материал для подготовки сборника исследовательских историко-политологических очерков и статей^{427}. Опубликованная в 1910 году книга объемом более четырехсот страниц подробно рассматривала этапы и перипетии балканского кризиса, роль в нем младотурецкого переворота и аннексии Боснии и Герцеговины, которые автор оценивал как поражение российской внешней политики. В приложении к изданию были помещены «Письма с дороги».

Книга была проникнута ожиданием новых кризисных событий на полуострове. Относительно же ослабления влияния России Милюков делал печальный вывод (впрочем, приписывая эти слова своему неназванному болгарскому корреспонденту): «Нельзя, конечно, воевать с внешним врагом, прежде чем вы не заключили мира со своим собственным народом»^{428}.

Любопытно, что внимание Милюкова к Восточному вопросу привело к тому, что пресса присвоила ему ироническую кличку Милюков-Дарданелльский, а несведущая публика решила, что он чуть ли не стоял во главе тех, кто требовал присоединения Константинополя и Черноморских проливов. Большевистская пропаганда вспомнит об этом прозвище в апреле 1917 года, когда будет атаковать Милюкова, тогда министра иностранных дел Временного правительства.

Пока же и в глазах русской интеллигенции, и на международной арене Милюков представал одним из наиболее осведомленных в вопросах внешней политики деятелей. Поэтому было совершенно естественно, что он оказался в составе российской парламентской делегации, посетившей летом 1909 года Великобританию с целью продемонстрировать прочность межгосударственного союза. Британские государственные деятели очень хотели представить свою союзницу Россию в качестве парламентской монархии, а для этого необходимо было, чтобы в делегацию входили представители политических сил разных направлений, включая лояльную оппозицию.

Предложение о таком визите было внесено королем Эдуардом VII во время встречи с российским императором в мае 1908 года на рейде возле Ревеля (Таллина). По подсказке советников из внешнеполитического ведомства король высказал пожелание, чтобы в делегации были представлены различные думские фракции. Чтобы придать визиту еще более весомый дипломатический заряд, было договорено, что делегация посетит также Францию.

Первый в истории визит российской парламентской делегации, состоявшийся 24 июня – 14 июля, прошел триумфально. Фактическими руководителями делегации были лидеры наиболее влиятельных фракций Гучков и Милюков. Но по взглядам, по содержанию выступлений в Думе Милюков был значительно ближе британской и французской общественности, и его принимали особенно тепло. Подчеркнуто демонстративный характер носила встреча в Сорбонне, во время которой раздавались возгласы «Да здравствует Дума!», «Да здравствует Милюков!».

Правда, пресса обеих стран реагировала на визит российской делегации по-разному. В британских левых изданиях, связанных с Лейбористской партией, появились весьма критические отклики, даже выражалось недоумение по поводу того, что лидер оппозиции Милюков своим участием в делегации фактически одобряет не только внешнюю, но и внутреннюю политику царизма, разогнавшего две предыдущие Думы.

Посол России в Великобритании Александр Константинович Бенкендорф по согласованию с принимавшей стороной счел, что делегация должна ответить печатным протестом за подписями всех ее членов. С «дипломатической миссией» в гостиницу к Милюкову пришел его старый знакомый профессор Лондонского университета Бернард Пейрс. Чуть ли не целый день просидел он в гостиничном номере, уговаривая собеседника присоединиться к единодушному мнению, заверяя, что этим тот нисколько не повредит своей репутации оппозиционера. Всё было тщетно – Милюков никак не мог поставить подпись вместе с правыми деятелями, да еще и под документом, протестовавшим против защиты прав русского парламента^{429}. В результате протест появился в прессе вообще без подписей. Теперь британские социалисты выражали недоумение по поводу того, что Милюков не выступил с протестом против протеста. Отсутствие реакции с его стороны было воспринято русским послом со сдержанным удовлетворением.

Демонстрацией доверия британских государственных деятелей к российской делегации была поездка на недавно открытую военно-морскую базу под Эдинбургом с показом только что построенных дредноутов.

Участие в делегации было личной победой Милюкова. В Великобритании в прессе и во время личных встреч государственные и общественные деятели обращались прежде всего к нему как к наиболее известному и авторитетному политику. Милюков встречался с министром иностранных дел Эдуардом Греем, военным министром Ричардом Холдейном, молодым политическим деятелем Уинстоном Черчиллем, который неукротимой энергией произвел на него впечатление «раскупоренной бутылки шампанского»^{430}.

Отношение депутатов Думы к поездке российской парламентской делегации было неоднозначным. В то время как правительственные партии и умеренная оппозиция (прежде всего кадеты) ее одобрили, ультраправые обрушились на эту инициативу с откровенными нападками. Их лидер В. М. Пуришкевич назвал поездку «наглым и самозваным наездом», который приведет только к «усилению вмешательства иностранцев в наши внутренние русские дела»^{431}. Сама реакция правых свидетельствовала о явном успехе парламентской делегации, впервые общавшейся с представителями конституционных учреждений Западной Европы^{432}.

С анализом внешней политики России Милюков многократно выступал в различных городах страны, а несколько позже, в 1912 году, посвятил этой проблеме специальную книжку^{433}.

Думские будни

Поездки за рубеж, хотя и заполненные интенсивной работой, всё же отвлекали Павла Николаевича от повседневной думской и журналистской деятельности, по крайней мере вносили разнообразие в парламентские будни. Он был одним из наиболее дисциплинированных депутатов, почти не пропускал заседаний, тщательно следил за прениями, многократно брал слово, координировал выступления однопартийцев.

О тщательной подготовке Милюкова к заседаниям свидетельствует огромный документальный материал текущей думской работы в его архивном фонде, насчитывающий сотни дел. Из них мы узнаём о его знакомстве с материалами других партий, в том числе РСДРП, обнаруживаем тысячи писем и телеграмм, которые он получал со всех концов страны и из-за рубежа, в частности о положении отдельных национальных и религиозных групп, злоупотреблениях администрации и т. д. Только материалы по еврейскому вопросу занимали десятки папок. В заметках по еврейскому вопросу Милюков отмечал высокую степень ассимиляции евреев в России. Выступления кадетского лидера в Думе в защиту прав еврейского населения неоднократно вызывали гнусные антисемитские пасквили, которые он получал^{434}.

Когда уже в эмиграции чествовалось семидесятилетие Милюкова, историк Б. А. Евреинов, внимательно просмотрев стенографические отчеты Государственной думы третьего и четвертого созывов, составил тематический перечень выступлений Павла Николаевича для сборника юбилейных материалов, которые тот поместил в приложение к своим воспоминаниям^{435}.

Выступления в Третьей Государственной думе Евреинов разбил на 11 рубрик, которые дают представление о разнообразии интересов и тематики выступлений руководителя фракции кадетов. Вопросам конституции и государственного права были посвящены 11 выступлений, внутренней политике (включая запросы) – также 11, национальному вопросу – 13 (одно касалось национального вопроса в целом, а остальные – финляндского, польского, украинского, еврейского вопросов и положения азиатских народов России). Девять раз Милюков выступал по проблемам народного просвещения. По пять выступлений были посвящены аграрному, церковному вопросам и внешней политике (последнее объясняется тем, что Министерство иностранных дел крайне редко делилось с депутатами соображениями), различным другим вопросам (оборона, финансы, литературная собственность и др.) – 12. Таким образом, в 1907–1912 годах брал слово в Думе 71 раз. Особенно активен он был во время второй думской сессии (октябрь 1908-го – май 1909 года).

Так оттачивалось ораторское искусство Милюкова. Обычно он не писал текстов речей, а только на одном-двух листках (чаще всего формата открытки) мелким, понятным только ему почерком (расшифровка рукописей Милюкова – задача исключительной трудности для исследователя) набрасывал основные тезисы, фиксировал цифры и указывал источники^{436}, а затем сравнительно логично и последовательно развивал этот план в выступлении. Великолепная память Павла Николаевича давала возможность лишь изредка, в основном для самоконтроля, заглядывать в заметки.

Писатель Марк Алданов вспоминал: «Милюкова можно было слушать часами с наслаждением. Его речи состояли из аргументов и только из аргументов. Он точно доказывал теорему, не забывая ни одного довода в цепи доказательств, не забывая их последовательности, никогда не отвлекаясь в сторону. Вместе с тем его чисто московская речь была всегда безупречно правильна, у него и простые обмолвки попадались очень редко. Особенно хорош он бывал в дебатах, когда отвечал оппоненту или оппонентам. Основную речь можно дома подготовить, но отвечать противникам необходимо экспромтом. И ответные речи Павла Николаевича часто бывали настоящими шедеврами по стройности и находчивости диалектики, по неотразимой логической силе»^{437}.

Роль Милюкова в выражении взглядов оппозиции становилась тем более важной, что другие наиболее авторитетные партийные деятели в Думу не попали, поскольку были осуждены в связи с подписанием ими Выборгской декларации. Кроме того, партийным деятелям нередко казались бесполезными выступления с парламентской трибуны, так как правительство, как правило, не считалось с мнением оппозиции, а до населения это мнение не доходило. Милюков, однако, преодолевал такие мысли и упорно проводил свою линию.

У А. В. Тырковой-Вильямс встречаем описание Павла Николаевича периода его думской деятельности: «В наружности Милюкова не было ничего яркого. Так, мешковатый городской интеллигент. Широкое, скорее дряблое лицо с чертами неопределенными. Белокурые когда-то волосы ко времени Думы уже посерели. Из-за редких усов поблескивали два или три золотых зуба, память о поездке в Америку. Из-под золотых очков равнодушно смотрели небольшие серые глаза. В его взгляде не было того неуловимого веса, который чувствуется во взгляде властных сердцеведов. На кафедре Милюков не волновался, не жестикулировал. Держался спокойно, как человек, знающий себе цену. Только иногда, когда сердился или хотел подчеркнуть какую-нибудь важную для него мысль, он вдруг поднимался на цыпочки, подпрыгивал, точно хотел стать выше своего среднего роста. Также подпрыгивал он, когда ухаживал за женщинами, что с ним нередко случалось»^{438}.

К этому времени Милюков по сознательному выбору посвятил себя политическим делам. Для личной жизни (а он включал в нее и научную деятельность как чисто индивидуальное интеллектуальное занятие) времени не оставалось.

Анна Сергеевна, в свою очередь, была занята вопросами женского равноправия, а также делами открытого ею издательства. К сожалению, нам не удалось установить название и характер этого издательства, но, учитывая, что эти сведения отсутствуют в документах и воспоминаниях, можно предположить, что издательство было небольшим и не очень успешным.

Павел Николаевич не только перестал читать научную историческую литературу, но даже не просматривал новые издания своих работ, продолжавших вызывать интерес и у специалистов, и у широкой публики; у последней – главным образом потому, что книги принадлежали перу известного политика: в них искали продолжение его мыслей, высказываемых с думской трибуны и в газетах. Из бывших коллег по университету Милюков сохранил наиболее тесную связь с В. О. Ключевским, которого регулярно навещал. Но восстановление отношений было связано почти исключительно с политикой: он регулярно докладывал Ключевскому о делах в Думе и динамичном закулисье русской общественно-политической жизни.

В 1910 году Ключевский скончался. В статье, посвященной его памяти, Милюков остался верен себе – не ограничился оценкой заслуг Ключевского перед исторической наукой: «В 1905 году, по инициативе руководителей дворянского съезда В. О. Ключевский был приглашен на особое совещание в Петергоф для обсуждения вопроса о введении конституции по проекту 6 августа, составленному министром внутренних дел А. Г. Булыгиным. Но, увы, дворяне обманулись в своих надеждах на поддержку со стороны В. О. Ключевского. Последний категорически заявил на совещании, что считает с государственной точки зрения крайне опасной узко-сословную политику, которой предлагали придерживаться остальные члены совещания». Милюков, правда, не стал добавлять, что именно он стремился внушить Ключевскому самостоятельную позицию во время революции. Статья о Ключевском была опубликована не только в «Речи», но и в некоторых провинциальных изданиях, например в харьковской газете «Южный край» от 27 мая 1911 года.

На личные заботы времени почти не оставалось. Проведя день в Думе, Милюков к вечеру отправлялся в редакцию своей газеты, писал передовицу для очередного номера, иногда еще и статью на злободневную тему, а затем дремал на диване в ожидании корректуры и последних новостей, поскольку могла потребоваться замена уже набранного материала срочной информацией.

В воспоминаниях Павел Николаевич ни словом не упоминает об общении со своими детьми, участии в их воспитании. Кажется, дети для него существовали как некие абстрактные образы, а не живые люди, что контакты с ними не выходили за рамки дежурных вопросов, за которыми следовали столь же краткие ответы. В то же время из детских писем его дочери Натальи (Таки, как ее называли в семье) видно, что детей приучали к самостоятельности, аккуратности, грамотности и четкости в переписке^{439}. Политика захватила его полностью, стала не просто центральной частью жизни, а всей жизнью, почти не оставляя места для других забот, включая семейные (правда, он и в это время имел внебрачные связи, но они, как нам представляется, за редкими исключениями не были глубокими, хотя всё же выходили за рамки простого удовлетворения физиологических потребностей).

Единственным удовольствием, в котором Милюков себе не отказывал, была музыка. У него на квартире собирались любители, составлявшие небольшой ансамбль, не очень часто (обычно раз в месяц) игравший отрепетированные произведения для собственного удовольствия. Павел Николаевич исполнял партию второй скрипки или альта, первой скрипки – гвардейский офицер Ростовцев, на виолончели играл учитель русской словесности Нелидов, на рояле – жена Милюкова^{440}.

Правда, Милюков мимоходом упоминал, что именно занятия музыкой привели его к встречам с Ниной (Антониной) Васильевной Лавровой, урожденной Григорьевой, которая через четверть века стала его второй женой. Оказалось, при всём политическом фанатизме (в смысле преданности политике) Павел Николаевич по-прежнему был способен поддаваться соблазнам.

Их знакомство произошло на вокзале в Великих Луках, когда он возвращался с деловой встречи в Петербург, а она, побывав у родных, направлялась через столицу к мужу, служившему в Томске инженером-строителем. Милюков оставил миловидной даме свою визитную карточку, а через полтора-два года та, овдовев, приехала в Петербург (ее муж был убит рабочим, скорее всего по пьянке – по словам Милюкова, «в какой-то темной истории»).

Можно лишь предполагать, каковы были намерения Нины, когда она пригласила Павла Николаевича (разумеется, без супруги) «поскучать за чайком», и каковы были последствия «скучания». Известно одно: они составили фортепианно-скрипичный дуэт (Лаврова в свое время училась в консерватории). Об остальном говорят скупые строки воспоминаний: «Мало-помалу эти дуэты вошли в привычку, а общие музыкальные вкусы, вместе с личными достоинствами Н[ины] В[асильевны], создали между нами прочные отношения, которым суждено было продолжаться до конца моей жизни»^{441}.

Так что политический фанатизм, который ничуть у Милюкова не убавлялся, всё же удобно сочетался с общением с постоянной дамой сердца. Анна Сергеевна не могла не знать и об этой связи. Однако о разводе ни она, ни муж не помышляли, ибо это неминуемо испортило бы биографию общественного деятеля.

Материальное положение Милюкова к этому времени стало весьма прочным. Он так никогда и не превратился в богача, всю жизнь принадлежал к тому слою, который ныне принято называть верхней прослойкой среднего класса. К заработной плате редактора газеты прибавились жалованье члена Государственной думы, постоянные гонорары за переиздания книг. Это позволило Павлу Николаевичу отказаться, наконец, от съемного жилья, приобрести квартиру в районе Песков – холмистого исторического района столицы, главным преимуществом которого была незатопляемость во время наводнений. Жителями Песков были в основном ремесленники, но постепенно там стала селиться и столичная интеллигенция. Через несколько лет Милюковы перебрались в центр города, купив квартиру в доме на углу Бассейной улицы (ныне улица Некрасова) и Парадного переулка.

Более того, посещая Крым, где теперь жил И. И. Петрункевич в имении своей падчерицы, известной просветительницы и благотворительницы графини Софьи Васильевны Паниной, Милюков по случаю приобрел земельный участок, а затем построил небольшой домик недалеко от Судака, в местечке Батилиман. Вскоре был куплен еще один небольшой дом, на этот раз в Финляндии на берегу Финского залива.

В последнем случае не обошлось без хлопот. Очевидно, для проверки достоверности какого-то рапорта как раз во время пребывания Павла Николаевича нагрянула группа генералов и офицеров. Они вели себя дружески и благодушно – всё же хозяин был одним из видных думских депутатов – и этим ослабили его бдительность. Милюков повел незваных посетителей на террасу, чтобы они полюбовались прекрасным видом на залив, и в шутку произнес: «Милости просим сюда, когда приедет Василий Иванович» (так в интеллигентских кругах России называли германского императора Вильгельма II).

Гости никак не прореагировали, но через несколько дней Милюков получил предписание освободить за компенсацию свой участок по военным соображениям – оказалось, что эта земля находится в створе оружейной стрельбы с прибрежных фортов. Пришлось подыскивать новый участок за пределами военной зоны. Вскоре он был найден сравнительно недалеко, в местечке Ино, и Милюков оборудовал здесь свою летнюю резиденцию, которой пользовался намного чаще, чем крымской. Учитывая близость к столице, он имел возможность выезжать на финскую дачу на краткое время в период работы Думы. Павел Николаевич перевез сюда значительную часть своей библиотеки. Как раз эта часть была спасена – американский профессор Фрэнк Голдер, участвовавший в деятельности Американской администрации помощи, обнаружил ее и перевез в США, а Милюков продал Станфордскому университету (Калифорния), где она и хранится по сей день в фондах Гуверовского института войны, революции и мира.

В мае 1911 года Анна Сергеевна писала сыну Сергею: «Мы наслаждаемся всеми тебе известными благами нашей дачной жизни – купанием, земледельческими работами и полным уединением. Папа был с нами три дня, теперь в Петербурге несколько дней, а затем месяца два проживет у нас, в августе же будет в Петербурге, потому что Гессен уезжает, и, значит, будет приезжать к нам только на праздники»^{442}.

Думскую деятельность Павел Николаевич вел в соответствии с задачами кадетской партии, сформулированными им на партийной конференции в ноябре 1909 года – из-за ограниченности средств и административно-полицейских препятствий на местах пришлось ограничиться присутствием столичных деятелей и тех, кто смог на свои средства приехать из Москвы и других сравнительно близких мест.

Милюков выступил на конференции с основным докладом о политическом положении^{443}, в котором констатировал: «В стране в настоящее время нет достаточно организованных сил даже для твердой поддержки того, что уже достигнуто общественными усилиями последних лет, не говоря о дальнейшем расширении этих приобретений. Среди наступившего политического затишья прогрессирует лишь процесс дезорганизации общественных сил, успевших сколько-нибудь организоваться в предыдущее время». Однако причины массового недовольства не исчезли – более того, их действие усилилось в той мере, в какой возросло сознательное отношение к политическим событиям. «А рост этой сознательности за последние годы, по общему признанию, огромный». Основой тактики конституционных демократов Милюков считал возможные совместные выступления с «демократическими монархистами» и более или менее тесные связи с «буржуазными конституционалистами», правда, без подписания каких-либо блоковых соглашений или других документов о сотрудничестве.

В качестве главной задачи он назвал строительство «большой, открыто действующей политической партии, рассчитывающей на легальную организованную деятельность».

Именно этими установками, одобренными конференцией, Милюков руководствовался в своей деятельности в Государственной думе. С ее первой сессии он прилагал все силы, чтобы максимально расширить – разумеется, в пределах, допускаемых существовавшим законодательством, – вмешательство Думы в дела государственного управления. При этом подчас удавалось, пользуясь тем или другим поводом, особенно ошибками высших государственных чиновников, добиваться по конкретным вопросам единства действий с правыми фракциями.

Уже на заседании 24 апреля 1908 года Павел Николаевич внес предложение создать комиссию по проверке хозяйства железных дорог. Во время работы Думы предыдущих составов такая проверка, к тому же с участием привлеченных специалистов, не допускалась. На свою беду министр финансов Коковцов, возражая на предложение лидера кадетов, оговорился: «Слава богу, у нас нет парламента» (он явно имел в виду парламентаризм, то есть отчетность правительства перед выборным органом). Милюков бросил в ответ: «Слава богу, у нас есть конституция».

На следующий день депутат-октябрист от Саратовской губернии граф Алексей Алексеевич Уваров по поручению своей фракции заявил, что Дума – это и есть парламент, тем самым солидаризуясь с Милюковым. С аналогичными заявлениями выступили и представители других фракций. Правда, крайне правые горячими аплодисментами проводили Коковцова и освистали его оппонентов^{444}.

В выступлениях по аграрному вопросу, которые приобретали особую актуальность в связи с началом проведения Столыпинской земельной реформы, Милюков, в принципе одобряя необходимость кардинальных мер по ликвидации полуфеодальных отношений в сельском хозяйстве, сосредоточивал внимание на существенных недостатках законодательства. С использованием обширных статистических данных он доказывал, что переселение крестьян на восток не даст ожидаемых результатов, поскольку проводится, по существу, уже много лет и запасы годной для обработки земли в Сибири истощаются. Земельный вопрос, считал Милюков, осуществляется по принципу «богатым прибавится, у бедных отнимется»; внимание крестьян отвлекается от необходимости передачи им части помещичьей земли, вбивается клин между зажиточными и малоимущими крестьянами. Оратор противопоставлял этим тенденциям установки на неотчуждаемость крестьянских наделов, удешевление земельной аренды, повышение продуктивности, в частности, путем различных форм кооперации.

Много внимания Милюков – и как руководитель фракции, и как оратор – уделял разоблачению фактов беззакония и произвола, особенно со стороны подразделений Министерства внутренних дел, и не раз называл это министерство органом русского бесправия. Наиболее распространенной формой раскрытия случаев нарушения закона властями были думские запросы. Но Павел Николаевич признавал их недостаток: реакция правительства могла быть отложена на срок до месяца, за это время актуальность происшедшего исчезала, а ответ приобретал форму сообщения о принятых мерах^{445}. Тем не менее в ряде запросов, на которые Министерство внутренних дел вынуждено было давать ответы, поднимались проблемы, интересовавшие всю читающую публику, например, засылка провокаторов в нелегальные организации. По этому вопросу Милюков, обычно дистанцировавшийся от социал-демократов и эсеров, выступал единым фронтом с их представителями, одновременно вскрывая хулиганские действия и даже преступления Союза русского народа и других крайне правых организаций.

Лидер кадетов поднимал и более общие проблемы. 5 марта 1909 года, выступив с большой речью, он предложил изменить избирательный закон в части, касавшейся Государственного совета – верхней палаты парламента, благодаря своему аристократическому составу блокировавшей почти все редкие прогрессивные инициативы Думы. Павел Николаевич вспоминал о своем первом впечатлении от посещения Мариинского дворца – резиденции Государственного совета, куда даже членов Думы допускали лишь на верхний балкон: «Внизу на спокойных бархатных креслах мирно дремлют благодушными лысинами старцы, одни имена которых восстанавливают в памяти эпопею русского беззакония и насилия. Здесь, на покое, они доканчивают свою разрушительную карьеру»^{446}. Разумеется, внося законопроект об изменении избирательного закона, он не рассчитывал на успех – его выступление носило разоблачительно-пропагандистский характер.

Чтобы продемонстрировать общее неприятие внутренней политики правительства, кадетская фракция по предложению своего председателя в феврале 1911 года решила голосовать против утверждения государственного бюджета. 26 февраля Милюков выступил с подробным обоснованием решения фракции «полным и непримиримым противоречием внутренней политики с основными началами преобразованного государственного строя и оскорбительными для национального достоинства неудачами во внешней политике», объявив такой курс «антинациональным и антипатриотическим»^{447}.

Немалое внимание в своей думской деятельности Милюков уделял народному образованию и церковной политике. В выступлениях по этим вопросам он хотя бы на краткое время вспоминал о своем прошлом историка и университетского преподавателя, дававшем ему возможность наиболее глубоко анализировать их. Просвещение являлось той областью, в которой кадеты рассчитывали на наибольшее взаимопонимание с более правыми силами, прежде всего с октябристами.

Милюков встречался с лидерами фракции октябристов, в том числе с Гучковым, с которым после несостоявшейся дуэли установились нормальные деловые отношения. Обсуждались необходимость увеличения финансирования земств с целью значительного увеличения числа начальных школ и издания учебников по чтению, письму и «элементам родоведения», новые методы обучения, которые практиковались, в частности, Л. Н. Толстым в Ясной Поляне. В ряде думских выступлений Милюков протестовал против намерения правительства отдать начальную народную школу полностью под контроль Священного синода, что неминуемо повлекло бы за собой ограничение образования знанием церковных служб, тем более что в качестве учителей должны были выступать только священники и их незамужние дочери.