Текст книги "Милюков"

Автор книги: Георгий Чернявский

Соавторы: Лариса Дубова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)

В критический момент, когда под угрозой оказался находившийся в зародышевом состоянии российский парламентаризм, Милюков явно совершал довольно неуклюжие поступки. Даже став опытным общественным деятелем, он не избавился от субъективизма оценок, некоторой непоследовательности. Но, разумеется, не его поведение и не поведение думских депутатов были причиной роспуска Думы. Если бы проект обращения к населению по поводу аграрного законодательства и не был поставлен, правительство нашло бы другой повод для пресечения деятельности непослушного парламента.

Роспуск Думы и Выборгское воззвание

Еще 6 июля 1906 года царь отправил в отставку Горемыкина и назначил Столыпина председателем Совета министров, сохранив за ним пост министра внутренних дел. 8 июля Николай подписал повеление о роспуске Думы, а на следующий день – написанный Столыпиным и Крыжановским манифест, объяснявший эту акцию: «Выборные от населения, вместо работы строительства законодательного, уклонились в не принадлежащую им область и обратились к расследованию действий поставленных от Нас местных властей, к указаниям Нам на несовершенства Законов Основных, изменения которых могут быть предприняты лишь Нашею Монаршею волею, и к действиям явно незаконным, как обращение от лица Думы к населению. Смущенное же таковыми непорядками крестьянство, не ожидая законного улучшения своего положения, перешло в целом ряде губерний к открытому грабежу, хищению чужого имущества, неповиновению закону и законным властям… Да будет же ведомо, что Мы не допустим никакого своеволия или беззакония и всею силою государственной мощи приведем ослушников закона к подчинению Нашей Царской воле. Призываем всех благомыслящих русских людей объединиться для поддержания законной власти и восстановления мира в Нашем дорогом Отечестве»^{379}. В манифесте было объявлено о проведении новых думских выборов по тем же правилам.

Девятого числа пришедшие на заседание депутаты увидели, что дверь в Таврический дворец заперта на висячий замок, а рядом на столбе прибит манифест о роспуске Думы. Просуществовала она 72 дня.

Милюков вспоминал: «Я ушел из редакции «Речи» на рассвете [9 июля], поручив позвонить мне, если будет что-то новое. Я не успел заснуть, как из редакции позвонили и сообщили, что манифест о роспуске Думы уже печатается в типографии… Я сел на велосипед и около 7 часов утра объехал квартиры членов Центрального комитета, пригласив собраться немедленно у Петрункевича»^{380}.

На совещании, состоявшемся тем же утром, было решено ответить на роспуск Думы пассивным сопротивлением, основными проявлениями которого должны были стать отказы платить налоги и идти на армейскую службу. Видя в Милюкове не только партийного руководителя, но и талантливого публициста, тотчас забыв о возникшем в последние дни напряжении между ним и частью думской фракции, участники совещания просили его составить воззвание.

Положение Павла Николаевича оказалось затруднительным. Он должен был написать призыв к действиям, влекущим за собой уголовное преследование, которое не распространялось бы на него, поскольку он не был депутатом. Пояснив это участникам встречи, Милюков обратил внимание и на то, что судебное преследование «подписантов» приведет к тому, что они не смогут участвовать в новых выборах; тем самым будет поставлен под угрозу и количественный, и качественный состав будущей кадетской фракции. Доводы были отвергнуты, и Милюков написал требуемый манифест.

Ряд участников совещания (прежде всего Винавер) сочли его недостаточно сильным и боевым, другие высказались за принятие текста в качестве проекта заявления всей Думы. Но для этого требовалось собрать по крайней мере значительную часть депутатов. В Петербурге это было невозможно – пригодные помещения оказались оцеплены войсками и полицией. Кто-то предложил отправиться в Выборг. Это был самый близкий к столице город, расположенный на территории автономного Великого княжества Финляндского, где действовали свои законы и не было опасности недопущения собрания или его разгона с арестом участников.

Надо отдать должное и Милюкову, и другим участникам совещания – за несколько часов они договорились со всеми фракциями Думы о немедленном выезде в Выборг пригородными поездами. Милюков прибыл поздним вечером и провел ночь на полу в каком-то наспех снятом помещении, вместе с другими официальными (депутатами) и неофициальными (представителями партий и организаций) участниками Выборгского совещания.

Совещание 220 бывших депутатов из всех думских фракций проходило 9—10 июля в выборгской гостинице «Бельведер». Редакционную комиссию возглавил М. М. Винавер. Помимо внесенного кадетами милюковского проекта воззвания был выдвинут проект трудовиков с угрозой вооруженным восстанием. В основу окончательного документа был положен проект Милюкова – одно из его наиболее ярких публицистических и политических произведений.

«Граждане всей России!

Указом 8-го июля (на самом деле от 9 июля. – Г. Ч., Л. Д.) Государственная дума распущена. Когда вы избирали нас своими представителями, вы поручали нам добиваться земли и воли. Исполняя ваше поручение и наш долг, мы составляли законы для обеспечения народу свободы, мы требовали удаления безответственных министров, которые, безнаказанно нарушая законы, подавляли свободу; но прежде всего мы желали издать закон о наделении землею трудящегося крестьянства путем обращения на этот предмет земель казенных, удельных, кабинетских, монастырских, церковных и принудительного характера отчуждения земель частновладельческих. Правительство признало такой закон недопустимым, а когда Дума еще раз настойчиво подтвердила свое решение о принудительном отчуждении, был объявлен роспуск народных представителей.

Вместо нынешней Думы правительство обещает созвать другую через семь месяцев. Целых семь месяцев Россия должна оставаться без народных представителей в такое время, когда народ находится на краю разорения, промышленность и торговля подорваны. Когда вся страна охвачена волнением и когда министерство окончательно доказало свою неспособность удовлетворить нужды народа. Целых семь месяцев правительство будет действовать по своему произволу и будет бороться с народным движением, чтобы получить послушную, угодливую Думу, а если ему удастся совсем задавить народное движение, оно не соберет никакой Думы.

Граждане! Стойте крепко за попранные права народного представительства, стойте за Государственную думу. Ни одного дня Россия не должна оставаться без народного представительства. У вас есть способ добиться этого: правительство не имеет права без согласия народного представительства ни собирать налоги с народа, ни призывать народ на военную службу. А потому теперь, когда правительство распустило Государственную думу, вы вправе не давать ему ни солдат, ни денег. Если же правительство, чтобы добыть себе средства, станет делать займы, то такие займы, заключенные без согласия народного представительства, отныне недействительны, и русский народ никогда их не признает и платить по ним не будет. Итак, до созыва народного представительства не давайте ни копейки в казну, ни одного солдата в армию.

Будьте тверды в своем отказе, стойте за свои права все, как один человек. Перед единой и непреклонной волей народа никакая сила устоять не может.

Граждане! В этой вынужденной, но неизбежной борьбе ваши выборные люди будут с вами»^{381}.

Выборгское воззвание подписали 180 депутатов: председатель Думы С. А. Муромцев и товарищи председателя П. Д. Долгоруков и Н. А. Гредескул, представители кадетов, трудовиков, мусульман, автономистов, Партии демократических реформ^{382}. Оно было опубликовано в кадетских печатных органах, легальных изданиях левых партий и в виде листовки.

По поводу Выборгского совещания потом ходили разные слухи. Муромцев якобы открыл его словами: «Заседание Государственной думы продолжается». На самом деле председатель, человек пожилой и очень осторожный, чувствовал себя неловко – он мечтал увидеть себя в кресле председателя Совета министров, а теперь должен был руководить антиправительственным действом.

Милюкову было легче, хотя и он с большим трудом решился на составление обращения к народу, не имея права подписать его. Тем не менее он полагал, что избрал наилучший путь – горячо выступил за принятие весьма резкого текста, подчеркивая, что являлся его главным разработчиком. В этом не было хвастовства – наоборот, тем самым Милюков ставил себя на тот же «преступный» уровень, что и подписавшие воззвание депутаты.

Было ясно, что против подписантов будет возбуждено уголовное дело, но это требовало времени, нахождения прецедентов, формулировок и т. п. По Питеру распространился слух, что бывших депутатов и других «выборжцев» на Финляндском вокзале будут поджидать черносотенцы и первыми жертвами нападений станут депутаты-евреи Винавер, Герценпггейн и Иоллос вместе с Гессеном (он депутатом не был) и «скрытым евреем» Милюковым. На вокзал явился цвет петербургской интеллигенции и студенчества, и встреча прошла без инцидентов.

Да и сам премьер Столыпин не очень жаловал черносотенцев, считая их грубыми нарушителями государственного порядка, который он стремился во что бы то ни стало укрепить. Милюков решил это использовать: получив по почте несколько угроз, он обратился к Столыпину с соответствующим письмом, на которое последовал вполне вежливый и многообещающий ответ:

«Милостивый Государь Павел Николаевич.

Только что получил Ваше письмо и тотчас же отдал распоряжение по Департаменту полиции о немедленном принятии мер к охранению Вас и профессора] Гессена от нападения. Такое же категорическое распоряжение будет сделано и по градоначальству. Примите уверения в совершенном уважении.

П. Столыпин»^{383}.

Милюков был горд своей ролью в формировании российского парламентаризма. В подкрепление высокой оценки деятельности Государственной думы первого созыва он ссылался на В. О. Ключевского, который теперь вновь стал ему близок, поскольку выступал в поддержку представительного учреждения. В частности, в письме юристу Анатолию Федоровичу Кони (копия письма была послана Милюкову) Ключевский обращал внимание на два неожиданных факта: «Это – быстрота, с какой сложился в народе взгляд на Думу как на самый надежный орган законодательной власти, и потом – бесспорная умеренность господствующего настроения, ею проявленного. Это настроение авторитетного в народе учреждения авторитетнее той революционной волны, которая начинает нас заливать, и существование Думы – это самая меньшая цена, какою может быть достигнуто бескровное успокоение страны»^{384}.

Может показаться удивительным, что в самый разгар думских страстей 47-летний Павел Милюков испытал и совершенно другую страсть – он вновь встретился с молодой француженкой Мари Пети, которая ему понравилась в 1904 году в Чикаго. Чувство явно было взаимным, ибо летом 1906 года дама приехала в Петербург к Милюкову под предлогом выяснения деталей перевода отдельных его произведений. Интимные отношения возникли сразу. Любовники встречались в гостиничном номере Мари. Роман настолько вскружил Милюкову голову, что он пренебрегал возможностью публичного скандала, опасного для его политической карьеры.

Настойчивая и решительная Мари требовала, чтобы Павел Николаевич развелся и женился на ней. В этом, однако, он сумел противостоять – на первом плане всё же оказалось политическое будущее.

Анна Сергеевна знала о романе супруга, но не устраивала истерик, надеясь, что муж образумится. Зная его характер, она была почти уверена, что так и произойдет – не по причине семейных привязанностей, а в связи с баталиями на общественном поприще. Об этом адюльтере известно в основном из ее писем супруге В. И. Вернадского Наталье Егоровне, с которой у нее были доверительные отношения: она рассказывала о «поворотах» романа мужа с «французской девушкой», о своих жестких разговорах с ним, о том, что Павел «обещал» прекратить отношения, но затем «всё опять началось». Милюков по крайней мере дважды уходил из дому, а затем возвращался. Весьма сдержанно, но с явной душевной болью Анна Сергеевна писала: «Всё, что он говорит, полностью противоречиво. То он говорит, что ликвидировал отношения… то говорит, что никогда не оставит ее, что чувствует себя привязанным к ней. То он говорит, что не знает, как закончит всё это дело, но оно должно быть закончено… Надо ждать, не зная, как всё это окончится».

В самом начале 1907 года Мари возвратилась в Париж, но чуть ли не каждый день писала русскому любовнику длинные письма. Весной они провели несколько недель в Швейцарии. Видимо, во время этой поездки состоялся решительный разговор, любовная связь прекратилась, и Павел Николаевич возвратился к семье^{385}.

Внешне отношения с женой нормализовались. Когда Павел Николаевич уезжал, в частности за границу, то писал супруге теплые письма, ее же послания были и вовсе нежными: «Павлушенька, мой дорогой, мой маленький хозяин!»^{386} Большая коллекция писем Анны Сергеевны супругу была сбережена им во время всех политических и житейских бурь, вывезена за границу и сохранилась в Русском заграничном историческом архиве, ныне являющемся составной частью ГАРФ^{387}.

Связь с француженкой ни в малейшей мере не помешала политической деятельности Милюкова, а скорее всего, даже подстегивала его энергию.

Правительство Столыпина колебалось: применять ли репрессивные меры против подписавших Выборгское воззвание и какие именно. С юридической точки зрения дело подлежало рассмотрению финским судом, который не нашел в подписании документа состава преступления. Кроме того, российское законодательство четко различало понятия составления и распространения преступного документа. Во втором случае подписавшие оказывались невиновными, а привлекать к ответственности следовало только тех, кто способствовал его распространению.

Колебания, однако, продолжались недолго. 16 июля было начато уголовное преследование бывших членов Государственной думы, подписавших воззвание. 167 человек были преданы суду Особого присутствия Санкт-Петербургской судебной палаты по обвинению в распространении преступного документа путем его составления – такой несуразной формулировкой пытались соединить два различных деяния.

Как свидетельствовал в мемуарах один из адвокатов обвиняемых, член кадетской партии Василий Алексеевич Маклаков, у защиты была «благоприятная почва» для работы. Но суд неумолимо гнул свою линию. Еще один адвокат подсудимых, Осип Яковлевич Пергамент, в речи на судебном заседании заявил: «…венок славы подсудимых так пышен, что даже незаслуженное страдание не вплетет в него лишнего листа… Но если нужно произвести над ними насилие, то зачем же к насилию над людьми прибавлять еще насилие над законом?»

Приговор был вынужденно мягким: подавляющее большинство подсудимых получили три месяца тюремного заключения. Но они были лишены избирательных прав и не могли в дальнейшем стать думскими депутатами.

Во время судебного процесса Милюков почти ежедневно выступал в «Речи» со статьями, в которых вскрывал противоречия в обвинении, поддерживал адвокатов и всеми силами приободрял подсудимых. Трудно сказать, понимал ли он, что если уж кого предавать суду и сажать в тюрьму за составление документа, то прежде всего его. Но свое авторство Милюков открыл в печати только через много лет. Профессиональное занятие политикой влекло за собой немалые моральные издержки, и бороться с ветряными мельницами Павел Николаевич считал совершенно непродуктивным занятием.

Тем временем необходимо было определить отношение кадетской партии к выборам в новую Думу. Милюков предложил провести новый съезд в Гельсингфорсе. Так Финляндия становилась удобным местом встреч оппозиционных деятелей – от кадетов до большевиков.

IV съезд Конституционно-демократической партии состоялся 24–28 сентября 1906 года. Милюков, выступивший с докладом о предстоящей деятельности партии в связи с роспуском Первой Государственной думы, призывал, исходя из реальных обстоятельств, проводить такую линию, которая способствовала бы сохранению в России хотя бы урезанного парламентаризма. Не отказываясь от духа Выборгского воззвания, докладчик осторожно давал понять, что выдвинутый в нем призыв к пассивному сопротивлению широких слоев населения не следует рассматривать как актуальный. По ироничному высказыванию Винавера, от крыльев у партии остались только перья^{388}.

Хотя изменение тактики всё же формулировалось в наступательном духе – «не штурм, а правильная осада», – ни о какой реальной осаде «крепости царизма» говорить не приходилось. Кадеты, по существу, намеревались уйти в оборону, лишь изредка контратакуя правительство. Отсюда вытекали и конкретные предложения приемов «временного мирного сожительства» с властью^{389}.

В связи с этим изменилось и отношение к левым партиям: если в Думе первого созыва с ними подчас устанавливались контакты, а после ее роспуска был подписан совместный документ – Выборгское воззвание, то теперь Милюков считал необходимым четко отграничить свою партию от сил, в политическом спектре находившихся слева от нее. Это было, по его мнению, тем более необходимо, что в прежней Думе левые были представлены почти исключительно трудовиками, теперь же ожидалось появление социал-демократов и эсеров, объявивших об отказе от бойкота парламента. Партия народной свободы должна выступить на выборах с собственным лицом, заявлял ее лидер, не опасаясь ударов критики и всевозможных извращений.

Для обеспечения «сожительства» с властями намечалось устранить открытые конфликты, отказаться от выражения прямого недоверия правительству, которое повлекло бы за собой законный роспуск Думы; создать свободную от «штурмов» атмосферу для спокойной законодательной работы, выбрать в первую очередь законопроекты, совпадающие по тематике с министерскими; строго контролировать думские запросы и т. д. Все эти конкретные тактические установки были определены после IV съезда на совещании представителей губернских комитетов в ноябре 1906 года^{390}.

Вторая Дума. Окончание революции

Выборы в Думу второго состава проходили в конце 1906-го – начале 1907 года в соответствии с прежним избирательным законом. Правда, некоторыми новыми законодательными актами (в частности, положением о партиях) кадеты и политические группировки, стоявшие слева от них, ставились в двусмысленное положение, поскольку не признавались «легальными» политическими партиями, хотя некоторые из них, в частности Конституционно-демократическая партия, имели ограниченные политические права как общественные организации.

Революция затухала, хотя крестьянские волнения в первой половине 1907 года всё еще охватывали половину губерний. В то же время именно тогда начиналось проведение комплекса мероприятий, вошедших в историю в качестве Столыпинской аграрной реформы. С целью модернизации сельского хозяйства предусматривались добровольный выход крестьян из общины, прирезка им земли, переселение земледельцев из центральных губерний в Сибирь и на Дальний Восток и т. д. Этими мерами правительство вырывало у кадетов сильный козырь, которым они широко пользовались, в частности в Первой Государственной думе.

Земельная реформа Столыпина встречала ожесточенное противодействие и в среде левых политических сил, и у консервативных помещиков, и у части чиновников. Ведь фактически начавшееся разрушение общины и возникновение мощного класса мелких земельных собственников серьезно затрудняли произвольное администрирование на селе. Не случайно в пропаганде кадетов, прежде всего Милюкова, об аграрной реформе Столыпина речь почти не шла. Существовал некий заколдованный круг: считая реформу прогрессивной по существу, Милюков и его коллеги не могли открыто ее поддержать, так как она была связана с инициативой и мероприятиями «сугубого реакционера» Столыпина.

Милюков не баллотировался во Вторую Государственную думу – всё еще не позволял годичный квартирный ценз. Прошение в Сенат о признании за ним «избирательных прав по квартирному цензу» было оставлено без последствий^{391}. Как и раньше, ему оставалось руководить фракцией «из буфета».

Только 18 из 518 депутатов новой Думы были членами предыдущей, что объяснялось лишением избирательного права подписантов Выборгского воззвания.

Начавшая работу 20 февраля 1907 года Дума оставалась левой, хотя и значительно более пестрой, чем ее предшественница. На этот раз кадеты, получившие 98 мест, оказались на втором месте (приведенные в воспоминаниях Милюкова данные, что кадеты занимали первое место с 123 мандатами, не соответствуют действительности); на первое же вышла трудовая группа, имевшая 104 места, но она не была едина, состояла из своего рода подфракций – собственно Трудовой группы, членов Всероссийского крестьянского союза и сочувствующих – и далеко не всегда голосовала единодушно. 65 мест получили социал-демократы. Другими значительными фракциями являлись октябристы, Польское коло и социалисты-революционеры. Председателем Думы стал избранный от Московской губернии кадет Федор Александрович Головин, а товарищами председателя – беспартийный левый Н. Н. Познанский и трудовик М. Е. Березин^{392}.

Учитывая, что при разнородном характере Думы ее председатель примыкал к правым кадетам и к тому же не обладал силой воли и организаторскими качествами, Павел Николаевич приложил особые усилия, чтобы жестко контролировать свою фракцию и по возможности Думу в целом.

Перед началом работы, 17 февраля, состоялось совместное заседание кадетской парламентской фракции и ЦК, на котором были намечены первые шаги Думы «во избежание провокаций со стороны правых»: выборы председателя, утверждение наказа и временных правил работы, проверка полномочий депутатов через специальные комиссии, ознакомление с законопроектами, образование из состава фракции комитета из пяти – семи человек для сбора сведений о нарушениях избирательного законодательства^{393}.

По инициативе Милюкова кадетский ЦК на своих следующих заседаниях решил укрепить фракционную дисциплину. По существу, именно решение ЦК излагалось в документе фракции от 9 апреля 1907 года: «1. Все вопросы тактики должны решаться парламентской группой совместно с центральным комитетом (в общих собраниях) и лишь в исключительных случаях в стенах Государственной думы решения в силу необходимости принимаются одной парламентской группой. 2. Во всех отступлениях от принятых партией (партийными] съездами) постановлений принадлежащие к партии члены Государственной думы должны давать отчет органам партии»^{394}.

Милюков в воспоминаниях, как бы извиняясь за то, что стремился взять парламентскую фракцию «под уздцы», писал, что в нее входили ученые, профессиональные юристы, партийные идеологи, специалисты разных отраслей и по культурному уровню она продолжала стоять на первом месте, «но политической инициативы в ее среде не было, она нуждалась в руководстве извне и следовала решениям партии и ее установившейся традиции»^{395}.

Да и таких тесных связей, как с однопартийцами, заседавшими в Первой Государственной думе, Милюков теперь не имел. Из его воспоминаний и архивной документации складывается впечатление, что он, начав руководство «из буфета», постепенно терял интерес к работе Думы, реже там появлялся, сосредоточил основное внимание на подготовке статей для «Речи» и своего нового детища – «Вестника Партии народной свободы», еженедельного журнала, начавшего выходить 22 февраля 1906 года под редакцией В. Д. Набокова при активном участии П. Б. Струве, И. В. Гессена и других партийных деятелей. Милюков печатался в «Вестнике» с первого номера, но именно в 1907 году его публикации стали появляться особенно часто. Он критиковал политику правительства Столыпина, причем его материалы были, как правило, более остры, чем умеренно-либеральные выступления Набокова и Гессена. Столь же энергично Милюков через «Вестник» обрушивался на крайне левые силы, особенно на большевиков.

Реже вмешиваясь в ход прений в Думе, в подготовку выступлений депутатов от кадетской партии, Павел Николаевич всё же неуклонно направлял работу фракции, являясь ее «главным рупором и толкователем» на страницах печати^{396}. В результате появился второй сборник статей Милюкова, посвященных думской деятельности кадетов^{397}.

Автор оценивал подготовку и проведение выборов во Вторую Государственную думу на фоне политического положения в стране, борьбы правых, центра и левых; конкретизировал тактику кадетов в Думе, направленную на ее сохранение как парламентского органа, рассматривал расстановку сил в ней; отмечал возможность вступления кадетской фракции по некоторым вопросам в коалицию с октябристами, занимавшими более консервативные позиции. Он считал, что социал-демократы в Думе оказались в изоляции из-за отсутствия конструктивной позиции и постоянных противоречий между большевиками и меньшевиками. Милюков стремился проследить, какие социальные слои стояли за отдельными партиями и движениями, прошедшими в Думу, какие вопросы и законопроекты обсуждались на заседаниях, какие решения принимались, каким образом кадеты, преодолевая огромные трудности, пытались найти общий язык с правительством. Особое внимание было уделено обсуждению Думой аграрного законодательства.

Общая нерадостная оценка итогов собственной деятельности в эти месяцы, отразившаяся в статьях «Речи» и «Вестника», позже была зафиксирована в воспоминаниях Милюкова: «Отдана здесь дань и моему пессимизму относительно окончательного исхода, пессимизму, который, впрочем, широко разделялся не в одних только наших рядах. Это настроение набрасывало какой-то флер на всю нашу работу. Но хотя надежда убывала, уныния у нас не было. Мы честно делали свое дело, не уступая ни нападкам слева на наше бессилие, ни уговариваниям и намекам из правящих сфер на возможность компромисса, ни издевательству и злорадству правых по поводу нашей неприступности»^{398}.

Пессимизм Милюкова был вполне оправдан. Состав Думы вновь не устраивал высшие власти империи. Столыпин искал предлог для роспуска и этой Думы. Окончательно вопрос для премьера был решен после того, как социал-демократ, меньшевик Аршак Герасимович Зурабов при обсуждении вопроса о призыве в армию заявил: «Армия будет великолепно воевать с нами, и вас, господа, разгонять, и будет терпеть поражения на востоке»^{399}.

Царь всё еще выжидал. Когда же 17 мая Дума проголосовала против «незаконных действий» полиции по отношению к тем, кого она именовала революционерами, премьер и его помощники подготовили проект нового положения о думских выборах. После доклада Столыпина Николай II 3 июня объявил о роспуске Второй Государственной думы и изменении избирательного закона. Императорский указ завершался словами: «Все эти изменения в порядке выборов не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту Государственную думу, состав коей признан Нами неудовлетворительным вследствие несовершенства самого способа избирания ее Членов. Только Власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической Власти Русского Царя, довлеет право отменить оный и заменить его новым»^{400}.

Положение о выборах 1907 года увеличило представительство в Думе землевладельцев и состоятельных жителей городов, а в национальном отношении – русского населения, сократив избирательные возможности «неразвитых народов» (как формулировалось в царском указе), что привело к формированию в Третьей и Четвертой Государственных думах проправительственного большинства.

Как и ожидал Столыпин, никакой революционной вспышки в ответ не последовало. Акты 3 июня 1907 года, которые по традиции советской историографии продолжают называть столыпинским государственным переворотом, ознаменовали завершение революции.

Павел Николаевич уже в то время был уверен и впоследствии укрепился в этой уверенности, что усиление самодержавия было лишь временным и чреватым новыми потрясениями. Он писал (правда, явно преувеличивая значение объективного соотношения факторов исторического развития и не принимая во внимание роли отдельных деятелей в динамике событий): «Сам Столыпин был захвачен зубцами сложного и сильного механизма, приводной ремень которого находился в распоряжении силы, двигавшей этот механизм с неуклонностью слепой природы – к той самой бездне, которой хотели избежать»^{401}. Конечно, в такой оценке был немалый элемент осознания последующего опыта, «опрокинутого в прошлое», чувствовалось влияние исторических трудов самого Милюкова, в частности его магистерской диссертации, в которой оценивались объективные факторы, предопределившие реформы Петра I.

Но если он уже тогда, непосредственно после революции 1905–1907 годов, думал о неумолимой силе слепой природы, влиявшей на развитие России в начале XX века, то ему следовало отойти в сторону и лишь наблюдать за происходившим этаким современным Пименом. Он, однако, оставался политическим деятелем и прилагал все силы, чтобы по возможности обуздать стихию, подчинить ее делу мирной модернизации страны.