Текст книги "Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк"
Автор книги: Гарри Норман Тертлдав
Соавторы: Майкл Суэнвик,Джо Холдеман,Джин Родман Вулф,Паоло Бачигалупи,Брюс Стерлинг,Аластер Рейнольдс,Мэри Розенблюм,Стивен М. Бакстер,Элизабет Бир,Питер Уоттс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 68 страниц)
Джо Холдеман
Ангел света[275]275
«Angel of Light», by Joe Haldeman. Copyright © 2005 by Luna Media Pty Ltd. First published in Cosmos Magazine, Australia (www.cosmosmagazine.com), Issue Six. Reprinted by permission of the author.
[Закрыть]
Все началось достаточно невинно. Скоро Рождество, а денег нет. Я спустился в подвал и как следует его прочесал в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы подарить детям. Такого, чего они сами еще не нашли во время своих «хаджей».
На верхней полке, за вязанками щепок, дожидавшихся холодов, я заметил задвинутый глубоко в угол старый деревянный сундук. Судя по толстому слою пыли на крышке, стоял он там со времен моего отца, а то и дольше.
«Не открывай, – предупредил меня внутренний голос. – Сообщи в полицию».
Но над замком было выгравировано имя: Джон Биллингс Вашингтон. Джоном Вашингтоном звали моего отца до обращения. Кажется, Биллингс – это второе имя его отца. Не исключено, что этот сундук – двадцатого века.
Замок весь проржавел. Я спустился со стремянки и нашел большую отвертку, чтобы открыть его.
Потом я сдвинул сундук с полки, пристроил его на плечо и стал осторожно спускаться. Стремянка подо мной скрипела. Я поставил сундук на верстак, один светильник подвесил на балку над головой, а другой поставил на стопку обрезков досок рядом с верстаком.
Шурупы так скрипели, когда я выкручивал их из твердого дерева, что становилось даже смешно – ведь я собирался устроить детям сюрприз. Но Мириам самозабвенно играла на пианино и пела дуэтом с Фатимой, репетируя рождественскую службу. Можно было хоть из пистолета палить – все равно никто не заметил бы.
Задвижка отошла, и крышка откинулась с металлическим скрежетом. Пахло затхлостью и чем-то еще. Ружейным маслом. Сверху лежал увесистый сверток из серой ткани. Конечно, там ружье.
Найти в доме оставшееся с давних времен оружие – не редкость; ведь его было так много. А вот боеприпасы попадались нечасто. А здесь – два тяжелых магазина.
Я узнал этот автомат – видел на старинных фотографиях. Это «узи», который изобрели и применяли в древнем государстве Израиль. Я положил автомат на место и вытер руки.
Нет, на Рождество такое не дарят. Разве что на Ид,[276]276
В исламе существует два праздника с таким названием: Ид аль-фитр (Ураза-байрам) – праздник разговения по окончании поста в священный месяц Рамадан; Ид аль-адха (Курбан-байрам) – праздник жертвоприношения.
[Закрыть] на совершеннолетие – например, Ибригаму, когда он войдет в возраст и должен будет решить, хочет ли он идти на военную службу. Он посмеется – мол, еврейское оружие. Надо будет спросить имама, нужно ли подвергнуть автомат ритуальному очищению и как это сделать.
Под автоматом лежали три картонные папки – когда-то они были стянуты резинками, но теперь от резинок остались только липкие полоски. В папках оказалось множество никому не нужных документов – банковских и на землю.
А под ними я заметил что-то похожее на непристойную картинку. Я сразу отвернулся, закрыл глаза и попросил Мухаммеда и Иисуса даровать мне силы. Затем я вынул этот предмет из сундука и направил на него свет.
Это был пластиковый пакет с надписью «Азотная печать». Странное, техническое выражение из далеких времен.
Внутри была книга с поразительной картинкой на обложке. Мужчина и женщина, оба белые, держат друг друга в объятиях. При этом у женщины перепуганный вид. А у мужчины – просто решительный: он целится из пистолета во что-то вроде гигантского кальмара, зеленого, как трава. Голова женщины не покрыта, и поначалу кажется, будто она обнажена, но на самом деле одежда у нее прозрачная, словно у танцовщиц. Называлась книга «Душераздирающая антология ужасов», и на ней стояла дата: лето 1944 года. Значит, это 1365 год – более чем за сто лет до хрислама.
Я перелистал книгу – с увлечением, несмотря на ее нечестивое и кровавое содержание. По большей части это были сказки: не благочестивые притчи или народные сказки, а лживые истории, которые когда-то было принято сочинять для развлечения. Возможно, эти истории придумывались и для моральных наставлений. На большинстве иллюстраций были изображены люди в опасном положении – или с физической, или с моральной точки зрения.
Первая история под названием «Карлик-исполин» поначалу показалась мне богохульственной: там говорилось о человеке, который гневался на Господа за то, что Тот создал его меньше ростом, чем прочих людей. Но потом волшебная машина делает всех людей на свете крошечными, и карлик, получив внезапное преимущество, превращается в чудовище. Однако он видит в этом возможность духовного подвига и исправляет свои ошибки. Он ломает машину, мир становится прежним, и Господь вознаграждает этого человека любовью.
К люку, ведущему в подвал, подошла Надия, моя младшая жена, и спросила, не надо ли мне помочь.
– Нет, – сказал я. – Не жди меня. Мне тут надо кое-что выяснить. Это мужское дело.
Напрасно я так сказал. После утренней молитвы, как только я уйду на работу, Надия обязательно сунет сюда нос.
Я поглядел на женщину на обложке книги – такую беззащитную и беспомощную, выставленную на всеобщее обозрение. Наверное, надо уничтожить книгу, чтобы Мириам или Надия ее не увидели. Подарить Ибригаму? Нет; книга ему понравится, но собьет с пути истинного.
Я поставил оба светильника на стол, по сторонам от книги, чтобы как следует ее разглядеть. Бумага побурела, краска выцвела. Я осторожно переворачивал ломкие страницы, хотя почти не сомневался, что еще до рассвета сожгу книгу. Но сначала прочитаю как можно больше. Я успокоил мысли молитвой, вспомнив хадис Пророка о пользе знаний.
В 1365 году весь мир был охвачен кровопролитной войной, и на многих страницах книги шла об этом речь. По-моему, всего через год Америка впервые применила ядерное оружие, однако упоминаний о нем я не нашел. (Нашел, правда, какие-то «боны», которые поначалу прочитал неправильно и принял за «бомбы». Но боны – это какие-то ценные бумаги.) Это были небольшие заметки, по всей видимости выдаваемые за правду, о том, как достижения науки были использованы против врагов Америки. Те, которые за правду не выдавали, читать было интереснее, но понимать – труднее.
Истории были в основном религиозного содержания. «Гораций на мосту» – о человеке, который обнаружил «дух» моста и одолел его игрой на флейте. «Пыльный ужас» и «Прилив-пожиратель» повествовали об ученых, которые погибли, поскольку взяли на себя роль Господа: один наделил муравьев разумом и обращался с ними так, словно он всемогущее божество, а другой в гордыне своей даже пытался создать новую Вселенную, где сам он намеревался стать Аллахом. Последний рассказ, «Бог света», был о машине, которая, очевидно, являлась воплощением шайтана и соблазняла людей погубить мир.
Стиль изложения был грубоват и местами туманен, хотя, разумеется, отчасти просто отражал технологическую культуру, подавлявшую в те времена и сочинителей, и читателей подобных историй. Сейчас жизнь стала проще и чище – по крайней мере по эту сторону городских стен. Возможно, мир кяфиров[277]277
Кяфир (араб.) – неверный.
[Закрыть] и по сей день живет по-прежнему.
Это натолкнуло меня на одну мысль. Вероятно, подобные предметы в их мире – редкость и диковина. Деньги кяфиров я не возьму – хотя многие так поступают, и довольно часто, – но, вероятно, смогу обменять книгу на что-то более подходящее в качестве рождественского подарка. Подобные сделки можно осуществлять без посредника, а я, честно говоря, не очень хочу доводить до сведения моего имама, что у меня имеется такая сомнительная книга.
Сейчас все уже не так строго, но я отчетливо помню тот день – более сорока лет назад, – когда моему отцу пришлось сжечь почти все свои книги. Мы носили их ящик за ящиком на парковку перед церковью, и там их облили бензином и подожгли. Я всегда вспоминаю об этом, когда чувствую запах бензина, такой редкий в наши дни.
Отцу разрешили оставить себе только две книги – Новый Коран и Новую Библию. Когда при неожиданном обыске в его кабинете впоследствии нашли Алкоран, отцу пришлось провести целую неделю нагишом в клетке на том самом месте – на растрескавшейся бетонной площадке перед церковью, – на одной воде; лишь в последний день ему позволили съесть кусок хлеба.
(Это был черствый кусок, плесневелый и твердый, как камень. Я помню, как отец поблагодарил имама, тщательно обтер с хлеба плесень и сумел с достоинством разгрызть его уцелевшими коренными зубами.)
Отец сказал, что оставил у себя старинную книгу из-за красивого шрифта, но я понимал, что на самом деле им двигало более глубокое чувство: он считал, что на любом языке, кроме арабского, Коран – не более чем книга, а вовсе не священное писание. Мне было всего пять лет, и я втайне ликовал, что можно наконец перестать зубрить Коран на арабском: мне и по-английски было трудно его выучить.
Но теперь я согласен с отцом и, как только закон снова это позволил, стал посвящать воскресные дни тому, чтобы впихнуть в свою седую голову арабские стихи. Милостью Божией я проживу достаточно долго, чтобы выучить все. То, что я давным-давно затвердил наизусть английский перевод, подстегивает мой небыстрый ум.
Я положил старую книгу обратно в пакет с надписью «Азотная печать» и отнес книгу к себе в постель, положив по пути вязанку щепок у печки. Я проверил, все ли в порядке у обоих детей и обеих жен, – все сладко спали. Вознеся благодарственную молитву за эту странную находку, я лег к Надии, и мне приснилось непостижимое будущее, которое так и не наступило.
Следующий день был базарный. Надию я оставил с детьми, а мы с Фатимой отправились в медину[278]278
Медина – зд.: торговый квартал.
[Закрыть] прикупить запасы на неделю.
Дело это скорее женское, чем мужское, и обычно на базаре я отдыхаю, с улыбкой наблюдая, как Фатима проделывает все ритуалы осмотра товаров и заключения сделки – все эти шутливые споры и неохотное согласие, утреннее развлечение и для продавца, и для покупателя. Но на сей раз я оставил жену с тележкой в продуктовой части медины, а сам пошел в отдел древностей.
В той части медины, где торгуют припасами, кяфиров почти не встретишь, однако по отделу древностей и ремесел они бродят в изобилии – наверное, выискивают драгоценные диковины. То, что для нас в порядке вещей, для них – экзотика, и наоборот.
Отдел древностей – это два шатра, соединенные крытым полотном переходом, где торговцы жарят мясо и орехи и продают напитки за доллары и дирхемы. Я взял себе чашечку сладкого кофе, благоухающего медом и кардамоном, за два дирхема и, попивая его, наслаждался зрелищем толпы.
В обоих шатрах торговали примерно одинаковым набором полезных и никчемных вещиц, но в одном – за доллары, а в другом – за дирхемы или в обмен. Долларами следует расплачиваться через посредничество имама, который берет долю себе, а остаток вручает торговцу, пересчитав в дирхемы. Под тем шатром, где расплачиваются дирхемами или другим товаром, народу в добрых три раза больше: кяфирам нужны выгодные сделки, а продавцам не только деньги, но и приятные неожиданности. К тому же там очень весело: кругом смех и болтовня, перекрывающие дребезжание и вой любительского оркестра барабанщиков и скрипачей. Тем, кто думает, будто мы относимся к кяфирам свысока, было бы очень полезно провести здесь час-другой.
Те, кто постоянно ходит сюда торговать, сидели за столиками, взятыми в аренду на день или на месяц; мы же, любители, устроились прямо на земле, разложив свой товар на всеобщее обозрение. Прогулявшись по шатру и не найдя знакомых, я в конце концов выбрал себе место рядом со столиком, за которым мужчина и женщина торговали книгами. Я расстелил перед собой газету и положил на нее «Антологию ужасов».
Женщина с интересом поглядела на нее:
– Что это за журнал?
Да-да, журнал; я забыл это слово.
– Не знаю. Странные сказки, по большей части религиозные.
– Научная фантастика, – сказал мужчина. – Так раньше часто делали – предсказывали будущее.
– Раньше? Это и сейчас делают. Мужчина пожал плечами:
– Но не так. Это вымысел ради вымысла.
– Я бы не стала показывать такое детям, – сказала женщина.
– Похоже, художник был не слишком хороший мусульманин, – заметил я, и они оба захихикали. Потом пожелали мне найти выгодного покупателя, но сами ничего не предложили.
За следующий час человек пять-шесть смотрели журнал и о чем-то спрашивали, по большей части о том, чего я не знал. Подходил и дежурный имам и долго, молча смотрел на меня. В ответ я взглянул на него и поинтересовался, как у него дела.
Подошла Фатима с полной тележкой покупок. Я предложил ей отвезти тележку домой, если она посидит за меня с журналом. Она прикрыла лицо и рассмеялась. Тогда я сделал более реалистичное предложение – я сам отвезу тележку домой, когда все закончу, если она заберет сейчас то, что может испортиться. Нет, сказала Фатима, она заберет все, но сначала прогуляется по шатру. Это стоило мне двадцать дирхемов: Фатима нашла набор деревянных ложек для кухни. Эти ложки только что сделал один человек, открывший лавочку в противоположном углу, – он поставил там токарный станок, устроенный так, что крутить его должен был ребенок, и его сыновья по очереди бегали в колесе, соединенном с осью станка цепочкой скрипучих шестеренок. Наверное, товар у этого резчика покупали скорее из любопытства и жалости к мальчикам, чем из уважения к его мастерству.
Я едва не продал журнал жирному старику без обоих ушей, он, наверное, потерял их на войне. Старик предложил пятьдесят дирхемов, я пытался поднять цену, и тут подоспела его старая карга-жена и, вереща, потащила его – буквально! – прочь. Было бы у него хотя бы одно ухо, она ухватилась бы за него. Продавец книг попытался выразить мне сочувствие, но в конце концов они с женой расхохотались до колик, и я волей-неволей к ним присоединился.
Как выяснилось, мне повезло, что я упустил эту сделку. Но сначала Господь послал мне испытание.
Ко мне подошел босоногий человек, который выглядел так, словно весь год постился, взял журнал и, что-то бормоча, перелистал его от корки до корки. Я сразу понял – добра от него не жди. Я уже видел, как он бродит по шатру, попрошайничая и разглагольствуя. Он был белый, и обычно меня это не смущает.
Но белые люди, которые решили жить в пределах городских стен, как правило, не из тех, кого охотно пригласишь к себе домой, где бы этот дом ни был.
Он принялся поносить меня за то, что я-де плохой мусульманин, – не слыша, как я уточняю, что принадлежу к хрисламу, – а проглядев книгу (начиная с безнравственной обложки, иллюстраций и рекламы внутри и до последней сказки, в названии которой и вправду фигурировало имя Господа), заявил, что даже самый плохой мусульманин был бы обязан сжечь это непотребство на месте.
Я с удовольствием сжег бы это непотребство, если бы можно было распалить костерок прямо под этим безумцем, однако от необходимости принять такое решение меня спас имам. Привлеченный шумом, он подошел к нам и начал задавать нищему вопросы о сущности вероучения, причем голос у него был такой же визгливый. Арабский у попрошайки оказался не лучше рациона, и зануда поспешил улизнуть, не закончив обвинительной речи. Я поблагодарил имама, и он с тонкой улыбкой удалился.
И вдруг по шатру пронеслась волна тишины – словно раскатали толстое одеяло. Я посмотрел на вход и увидел там четверых: нашего главного имама Абдуллу Сарагосу, какого-то белого в деловом костюме и двух полицейских в форме и при оружии. С ними был пришелец – загадочное создание из тех, кто прилетает к нам с Арктура.
Я впервые видел пришельца, хотя слышал рассказы о них по радио. Я огляделся и, к большому моему огорчению, не нашел Фатимы. Она очень расстроится, что пропустила такое зрелище.
Пришелец был много выше самого высокого человека; у него были короткое туловище и длинная жирафья шея. Голова немного напоминала птичью, с большими глазами по бокам. Пришелец повертел головой, осматриваясь, а затем опустил ее, чтобы сказать что-то имаму.
Все они направились прямо ко мне. Пришелец семенил на шести ногах. Защелкали фотоаппараты; свой я оставил дома. Имам спросил, я ли Ахмед Абд-аль-карим, и я ответил утвердительно, причем голос у меня сорвался.
– Наш гость услышал о вашем журнале. Позвольте нам его осмотреть.
Я кивнул, не доверяя голосу, и протянул журнал имаму, однако взял его белый в костюме. Он показал обложку пришельцу:
– Таким мы представляли себе вас.
– Сожалею, что не оправдал ваших надежд, – ответил пришелец голосом, доносившимся, словно из пещеры.
Он взял журнал уродливой рукой, на которой было слишком много пальцев и всяких шевелящихся отростков, и рассмотрел его сначала одним глазом, а потом другим.
Он поднял журнал к свету и указал на него другой рукой, поменьше:
– Мне бы хотелось его купить.
– Я… я не могу брать деньги белых людей. Только дирхемы или бартер.
– Бартер, – сказал пришелец, к моему изумлению. – Это когда при торговле обмениваются неравноценными предметами, причем обе стороны уверены, что остались в выигрыше.
Вид у имама был такой, словно он пытается проглотить пилюлю.
– Вы совершенно правы, – сказал я. – В идеальном случае обе стороны действительно остаются в выигрыше – с их точки зрения.
– Возьмите.
Пришелец порылся в кармане или кошельке – я не понял, есть ли на нем одежда, – и достал оттуда огненный шар.
Он выпустил шар прямо в воздух между нами. Шар завис.
– Он останется там, куда вы его поместите.
Шар испускал ярчайший голубой свет, окруженный радужной каймой.
– Долго ли он будет гореть?
– На ваш век хватит.
Я в жизни не видел такой красоты. Я потрогал шар пальцем – прохладный и чуточку колется – и подтолкнул его на несколько дюймов. Шар остался там, куда я его передвинул.
– Договорились, господин. Спасибо.
– Шукран,[279]279
Спасибо (араб.).
[Закрыть] – сказал пришелец, и все они двинулись дальше вдоль рядов столиков.
По-моему, больше пришелец ничего не купил. А может быть, и купил. Я не смотрел на него – только на свет.
И белые ученые, и имамы хотят забрать у меня огненный шар и изучить его. Когда-нибудь я одолжу им его на время.
Но пока что это подарок на Рождество моим сыну и дочери. Верующие – и просто любопытствующие – заходят на него взглянуть и подивиться. Однако выносить его из дому я не позволяю.
В хрисламе, как и в древнем исламе, ангелы – не человекоподобные создания в длинных одеждах и с крыльями. Это малаика, существа из чистого света.
Они чудесно смотрятся на верхушке рождественской елки.
Джеймс Патрик Келли
Пожар[280]280
«Burn», by James Patrick Kelly. Copyright © 2005 by James Patrick Kelly. First published as a chapbook, Burn (Tachyon). Reprinted by permission of the author.
[Закрыть]
К нашей жизни можно применить множество простых способов проверки, хотя бы, например, такую: то же самое солнце, под которым зреют мои бобы, освещает целую систему планет, подобных нашей. Если бы я это помнил, я избежал бы некоторых ошибок. А я окапывал бобы совсем не с этой точки зрения. Звезды являются вершинами неких волшебных треугольников. Какие далекие и непохожие друг на друга существа, живущие в разных обителях вселенной, одновременно созерцают одну и ту же звезду! Природа и человеческая жизнь столь же разнообразны, как и сами наши организмы. Кто может сказать, какие возможности таит жизнь для другого человека?[281]281
Пер. 3. Александровой.
[Закрыть]Генри Дэвид Торо. Уолден, или Жизнь в лесах
I
Успеху опять снился кошмар. Как всегда, он стоял перед стеной огня и жидкое пламя, подобно лаве, подбиралось все ближе к ногам, лизало валуны и опаляло те самые деревья, которые он поклялся защищать. Ничего нельзя было сделать. Там, в объятиях кошмара, не было ни огнетушителя, ни огнеупорного костюма. Страх приковал Успеха к стволу исполинского дуба, и он не мог сдвинуться с места до тех самых пор, пока кожа на его лице не начала запекаться коркой. Лишь тогда он рванулся прочь. Но теперь пламя неслось за ним по пятам, словно разъяренная тень. Оно преследовало его среди сосен. Деревья взрывались фейерверком горящих иголок и веток, жалящих Успеха сквозь одежду. Он задыхался от вони паленых волос. Его волос. В панике вбежал было в ручей, заполненный мертвыми рыбешками и сварившимися заживо лягушками, но вода ошпарила ноги, и тогда Успех с воплем вылетел на берег. Он, ветеран борьбы с пожарами, не должен был бояться. Но страх тисками сдавил все его существо. Хнычущий гусепес бросился под ноги: горящие перья, море ужаса в вытаращенных глазах. Успех чувствовал, как пламя повсюду следовало за ним, стелясь по земле, прожигая множество нор. Почва под ногами обжигала, темный перегной курился и вонял. В кошмаре был лишь один выход из горящего леса, правда перекрытый его шурином, Виком. Вот только во сне Вик превратился в пакпака – одного из людей-факелов. Из тех, кто поджигал леса. Вик еще не поджег себя, хотя бейсбольная футболка уже дымилась. Он кивнул, и, глядя на дрожащее в раскаленном мареве искаженное яростью лицо, Успех на мгновение подумал, что это не мог быть Вик. Вик не предал бы его, ведь так? Но тут пришлось выплясывать, спасая пятки от наступающего пламени, и не оставалось иного пути. Не было ни выбора, ни времени. «Факел» простер к нему руки, и Успех, споткнувшись, рухнул в его огненные объятия, сомкнувшиеся с яростным свистом. Почувствовал, как лопается кожа на лице…
– Достаточно на сегодня, – резкий голос прорезался сквозь дурман кошмара.
Успех застонал от облегчения, осознав, что пожара не было. По крайней мере там не было. Он почувствовал, как на лоб опустилась холодная рука, словно благословляя, и понял, что лежит в госпитале. В симуляторе, который внешние использовали для исцеления душ.
– Не дергайтесь так, – сказал робврач, – а то придется прибить провода к вашей голове.
Успех открыл глаза, но увидел лишь колышущийся туман. Попытался ответить робврачу, но не смог даже пошевелить языком. Яркое пятно слева постепенно превратилось в залитое солнцем больничное окно. Он чувствовал плотное и довольно неприятное давление ремней, приковывающих его к кровати: один пересекал грудь, другие удерживали лодыжки и запястья. Робврач отсоединил провода от висков и приподнял больному голову, чтобы снять еще один, с шеи.
– Вы помните свое имя? – спросил он.
Успех опустил голову на подушку, пытаясь расслабить шею.
– Я здесь, сынок.
Успех повернул голову и встретился с сияющими голубыми глазами, на мгновение ярко вспыхнувшими.
– Расширение зрачков нормальное, – пробормотал робврач, скорее всего обращаясь не к Успеху. Помолчав немного, он задал тот же вопрос: – Так как насчет имени?
– Успех.
Робврач провел медпальцем по ладони Успеха, собирая пробу пота, и отправил образец в рот.
– Так тебя могут звать друзья, – проговорил он. – А я спрашиваю идентификационное имя.
Слова мгновение повитали под потолком и затем испарились. Успеху было бы куда легче понимать врача, будь тот живым человеком с настоящими губами и ртом, а не машиной с мерцающей прямоугольной дырой. Оператор, контролирующий этого робота, находился где-то в другом месте. Доктор Нисс был одним из внешних, и Успех никогда с ним не встречался.
– Преуспевающий Грегори Люнг.
– Прекрасное уолденское имя, – сказал робврач и пробормотал: – Имя названо через двадцать семь и четыре десятых секунды после просьбы.
– Это хорошо?
Робврач продолжал жужжать, проигнорировав вопрос.
– Поведение электролитов в поту соответствует норме, – ответил он наконец. – Ну, так расскажи мне о симуляторе.
– Я очутился в сердце лесного пожара, и везде было пламя. Повсюду, доктор Нисс. Там еще был пакпак, один из «факелов». Он схватил меня, и я не мог вырваться.
– Сынок, ты помнишь мое имя. – Лобная пластина робота одобрительно замерцала теплым, янтарным светом. – Во сне ты умер?
– Нет. – Успех покачал головой. – Но я горел.
– Было что-то, не связанное с пожаром? Какие-нибудь монстры, к примеру? Мама? Отец?
– Нет.
– Потерянные любимые? Покойные друзья? Животные, жившие у тебя в детстве?
– Нет.
Перед глазами проплыл образ Вика в ту, последнюю секунду. Но как он мог рассказать этому внешнему, что брат жены стал предателем Совершенного Государства?
– Ничего такого не было. – Успех уже привык обманывать доктора Нисса, хоть и беспокоился о том, как это могло отразиться на его душе.
– Проверка и еще раз проверка. Вот мой девиз. – Робот начал снимать путы, удерживающие Успеха. – Могу сказать, что твоя душа идет на поправку, гражданин Люнг. Рубцы на теле останутся, но, если постараешься держаться подальше от моральных дилемм и женщин, все будет нормально.
Робот помолчал пару секунд, а потом щелкнул пальцами:
– Между прочим, сынок, это была шутка.
– Да, сэр. – Успех выдавил улыбку. – Простите, сэр. Были ли шутки частью лечения? То, как этот внешний разговаривал, одновременно озадачивало и зачаровывало Успеха.
– Давай теперь посмотрим на ожоги, – сказал робврач. Успех перевернулся на живот и опустил голову на сложенные руки. Пальцы робота покалывали рубцы, покрывающие большую часть спины и ягодиц.
– Больно?
– Нет, сэр. – Успех приподнял голову и попытался заглянуть через плечо. – Но чешется очень сильно.
– Регенерация кожи – восемьдесят три процента, – пробормотал робврач. – Чешется – значит, живое, сынок. Чешется – значит, растет.
– Сэр, я хотел спросить, где вы находитесь на самом деле?
– Прямо здесь. – Робврач принялся распылять из пальца на рубцы теплый регенератор кожи. – Где же еще я могу быть?
Успех хмыкнул, надеясь, что это шутка. Он помнил время, когда и сам, бывало, позволял себе подобное.
– Нет, я имею в виду ваше тело.
– Оболочка? Почему ты спрашиваешь? – Робот на мгновение замер. – Ты ведь не собираешься спрашивать про КИК и когнисферу, правда? Послушай, сынок, чем меньше ты знаешь о внешнем мире, тем лучше.
Успех почувствовал укол негодования. Интересно, что за байки внешние рассказывают друг другу об Уолдене? Что жители Совершенного Государства – отсталые фанатики, добровольно деградировавшие до первобытного состояния?
– Вообще-то я спрашивал не о внешнем мире, а о вас. Я хочу сказать… вы спасли меня, доктор Нисс. – Успех хотел сказать совсем другое. Но тем не менее произнесенное было чистой правдой. – Если бы не вы… Я бы обгорел до костей и, может, сошел бы с ума. И я думал… – Внезапно у него пересохло в горле, слова не шли наружу. – Я хотел… ну, в общем, спасибо вам.
– Это лишнее, – произнес робврач. – В конце концов, старейшина платит мне именно за заботу обо всех вас, да будут благословенны его карманы. – Одной рукой-щупальцем он натянул Успеху рубаху на спину. – Я предпочитаю ту благодарность, что могу обналичить, сынок. Все остальное – просто сотрясение воздуха.
– Да, но…
– «Да, но» что? – Робот поправил больничную одежду. – «Да, но» – опасные слова. Не забывай, что ты, парень, живешь здесь жизнью избранных благодаря щедрости Джека Винтера и удаче твоих родителей.
Успех никогда не слышал, чтобы кто-то называл Старейшину Джеком.
– Это мои бабушка с дедушкой выиграли в лотерею, сэр, – сказал он. – Но да, я знаю, мне повезло, что я живу на Уолдене.
– Тогда зачем тебе знать, что за существо вдохнуло свой разум в квантовую пену и запихнуло в голову робота за сто с лишним световых лет от себя? Приподнимись-ка, сынок.
Успех не знал, что сказать. Он-то думал, что доктор Нисс обитает где-нибудь поблизости, в общине внешних в Конкорде или, может, на орбите.
– Ты ведь понимаешь, что звезды отсюда очень далеко, правда?
– Доктор Нисс, мы практикуем простоту, – он почувствовал, как кровь жарко прилила к щекам, – но мы не дикари.
– Как все сложно. – Робот отвинтил палец и положил его в стерилизатор. – Передай по видеофону привет подружке. У тебя есть девушка?
– Я женат, – ответил Успех, хотя они с Утехой разошлись задолго до того, как он отправился на борьбу с пожарами. А теперь, когда погиб Вик, он даже не представлял, как они смогут быть вместе.
– Вот смотри: ты уезжаешь к своему отряду, а жена остается дома, в деревне, пасет коз, или что она там еще делает. Но когда вы разговариваете по видеофону, вы словно сидите друг против друга. Где ты тогда? Дома, вместе с женой? Внутри видеофона?
– Конечно же нет.
– Для тебя – конечно же нет. Вот почему ты живешь на Уолдене, защищенный от жизни снаружи. Но там, откуда я родом, это просто вопрос перспективы. Я уверен, что нахожусь здесь, даже если моя оболочка где-то еще. – Мягко зажужжал стерилизатор. – Я вместе с тобой, в этой комнате.
Робврач открыл крышку стерилизатора, подцепил палец щупальцем и привинтил обратно.
– Ну вот и все. – Это прозвучало резковато. – Много работы, еще столько душ нужно исцелить. Знаешь ли, я жутко занят. Кстати, вспомнил: нам нужна твоя койка, так что тебя выпишут пораньше. Покинешь нас послезавтра. Я назначаю тебе неделю реабилитации, только потом можешь вернуться в свой отряд. Как будешь отдыхать?
– Поеду домой.
– Молодец. – Робврач направился к своей подставке за дверью в палату. – Освежись.
Его лобная пластина замерцала и потемнела.
Успех сполз со стола, сбросил больничную одежду и натянул свою униформу, висевшую на крючке в туалете. Когда он застегивал рубашку, глаза робота вновь вспыхнули.
– Всегда пожалуйста, сынок. – Его смех был похож на скрип рассохшейся двери. – Мне понадобилось время, чтобы понять то, что ты пытался мне сказать. Все время забываю, что значит стоять на якоре.
– На якоре?
– Не стоит задавать так много вопросов. – Робврач качнул куполом. – Вредно для души.
Голубые огни в его глазах погасли.
