Текст книги "Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

Соавторы: Майкл Суэнвик,Джо Холдеман,Джин Родман Вулф,Паоло Бачигалупи,Брюс Стерлинг,Аластер Рейнольдс,Мэри Розенблюм,Стивен М. Бакстер,Элизабет Бир,Питер Уоттс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 68 страниц)

Я бросил читать о купаниях с дельфинами и специально построенных развалинах подводного города и подошел вместе с ней к двери. Машина Эверетта, новенькая, которую он купил на выплаченную компанией Греты страховку, стояла у ее двери. Свет горел только в одном окне, в кухне, потом погас и он.

Мы поняли, что эти двое сумели преодолеть все имеющиеся трудности.

Однако часом позже мы услышали, как хлопнула дверь, а потом взвизгнул автомобиль Эверетта, слишком быстро взявший с места. Затем кто-то забарабанил в нашу входную дверь. Это оказалась Грета. Когда Делия впустила ее, она, к моему изумлению, разразилась слезами. Вот уж не думал, что Эверетт способен на такое.

Я приготовил кофе, а Делия дала Грете салфетки и сумела успокоить ее настолько, что та была уже в состоянии рассказать нам, за что она выставила Эверетта из дому. Дело было не в том, что он сделал, а в том, что он ей сказал.

– Знаете, что он мне сказал? – прорыдала Грета.

– Мне кажется, знаем, – ответила Делия.

– О временных…

– …петлях. Да, дорогуша. Грета замерла:

– Как, и вы тоже? Почему вы мне ничего не сказали? Почему вы никому ничего не сказали?

– Я собирался, – признался я. – Но потом представил, что могут натворить люди, зная, что их поступки не будут иметь никакого значения. Многие вели бы себя достаточно благоразумно. Но вот некоторые, как мне кажется, наворотили бы дел. И мне не хотелось чувствовать себя виноватым.

Она немного помолчала.

– Расскажете мне еще раз об этих временных петлях, – попросила она наконец. – Эв пытался, но я была слишком расстроена, чтобы слушать.

– Ну, я и сам до конца не понимаю. Но как он объяснил мне, в институте собираются разрешить возникшую проблему, вернувшись обратно к моменту, когда произошел разрыв, и просто предотвратить его. Когда они это сделают, все, происшедшее с момента разрыва до того мига, когда они вернутся во времени, чтобы залатать его, окажется отделенным от главного временного потока. Оно просто каким-то образом отделится и исчезнет в «никуда»: никогда не было, никогда не произойдет.

– А что будет с нами?

– Мы просто вернемся к тому, чем занимались, когда произошел разрыв. Ничего страшного.

– И мы ни о чем не вспомним.

– Как же можно помнить то, чего никогда не было?

– Значит, Эв и я…

– Да, моя дорогая, – мягко произнесла Делия.

– Сколько у нас времени?

– Если повезет, то до конца лета, – ответила Делия. – Вопрос в том, как ты используешь его.

– Какая разница, – бросила Грета с горечью, – если все равно все это закончится?

– В конце концов все всегда заканчивается. Но после всего сказанного и сделанного значение имеет только непосредственно сам процесс, верно?

Разговор продолжался еще какое-то время. Хотя суть его свелась приблизительно к этому.

В результате Грета достала свой сотовый телефон и позвонила Эверетту. Его номер, как я успел заметить, был у нее на кнопке «быстрого набора». Самым официальным тоном Грета отчеканила:

– Чтоб сейчас же был здесь, – после чего, не дожидаясь ответа, со щелчком захлопнула телефон.

Она не произнесла больше ни слова, пока машина Эверетта не затормозила у ее двери. Тогда она вышла и встала перед ним. Положила руки ему на бедра. Притянула к себе и поцеловала. А потом взяла его за руку и повела обратно в дом.

Они не удосужились выключить свет.

Я еще некоторое время смотрел на затихший дом. Затем заметил, что Делии рядом нет, и отправился ее искать. Она оказалась на заднем крыльце.

– Смотри, – шепотом произнесла она.

Висела полная луна, и в ее свете были видны трицератопсы, которые устраивались на ночевку у нас на заднем дворе. Делии все-таки удалось их прикормить. Луна заливала их тела серебристым светом, делая неразличимым узор на «воротниках». Взрослые трицы образовали вокруг детенышей подобие круга. Один за другим они закрывали глаза и засыпали.

Хотите верьте, хотите нет, но самый большой самец храпел.

Меня вдруг осенило, что у нас осталось мало времени. Скоро мы проснемся поутру, и будет конец весны – все точно так же, как и до появления динозавров.

– Мы никогда не поедем ни в Лондон, ни в Париж, ни в Рим, ни в Маракеш, – с тоской сказал я. – И даже в «Диснейуорлд».

Не отводя взгляда от спящих динозавров, Делия обняла меня за талию.

– Ну почему ты так упорно стремишься куда-то уехать? – спросила она. – Мы и здесь неплохо проводим время, разве нет?

– Я просто хочу сделать тебя счастливой.

– Боже, ты болван! Ты и так уже сделал это много лет назад. Мы так и стояли на закате лета наших дней. Ни с того ни с сего нам вдруг предоставили отпуск от нашей обыденной жизни, и вот теперь он подходил к концу. Пессимист сказал бы, Что мы просто дожидаемся забвения. Но мы с Делией видели это в ином свете. Жизнь странная штука. Иногда она тяжелая, а бывают моменты, когда она приносит такую боль, что сердце вот-вот разорвется. Но иногда она полна неожиданностей и красоты. Иногда она являет тебе чудеса вроде трицератопсов, спящих в лунном свете.

Роберт Рид
Камуфляж[91]91
  «Camouflage», by Robert Reed. Copyright © 2005 by Robert Reed. First published in Down These Dark Spaceways (Science Fiction Book Club), edited by Mike Resnick. Reprinted by permission of the author.


[Закрыть]

I

Этот человек мужского пола жил здесь уже около тридцати двух лет. Соседи по авеню считали его бобылем, порой вспыльчивым, но никогда не хамящим без причины. Не многие имели возможность познакомиться поближе с его черным юмором и убийственным интеллектом, который, по слухам, угадывался во взгляде его темно-карих глаз. Ценители красоты утверждали, что мужчина не особенно привлекателен: лицо, мол, слегка асимметрично, шелушащаяся бугристая кожа жирновата, а каштановые волосы выглядят так, словно он собственноручно обкорнал их тупым ножом. И все же, если верить праздной болтовне, эта грубоватая внешность вызывала интерес некоторых дам. Для человека он был не слишком крупным экземпляром, зато многие считали, что мужчина отличается крепким телосложением, – возможно, из-за того, что он ходил выпрямив спину, расправив плечи и слегка наклонив голову, словно разглядывая что-то с большой высоты. Кое-кто высказывал предположение, что он родился в мире с высокой гравитацией, поскольку старые привычки, как известно, бессмертны. Или, быть может, это тело не являлось его настоящим телом, а душа все еще тосковала по тем дням, когда хозяин был великаном. Вокруг прошлого мужчины строились бесконечные предположения. Естественно, у него имелось имя, и все его знали. Обладал он и подробной биографией, которую без труда можно было найти в общедоступных источниках. Но, кроме того, существовала по меньшей мере дюжина альтернативных версий его прошлого и пережитых им невзгод. Его называли и поэтом-неудачником, и чертовски успешным поэтом, и беженцем, ускользнувшим из некой политической заварухи, – и, конечно же, не обошлось без намеков на криминал. Сомнений не оставляло только его вполне стабильное финансовое положение, но вопрос, откуда к мужчине текут денежки, являлся предметом горячих споров. Некоторые твердили, что дело в привалившем счастливчику наследстве. Другие делали ставку на удачу в азартных играх или прибыльные инвестиции в отдаленные колониальные миры. Как бы то ни было, загадочный человек мог позволить себе роскошь ничегонеделания, а за годы проживания на этой уединенной улочке он не раз помогал соседям безвозмездными ссудами, а иногда и кое-чем посущественнее.

Тридцать два года – не так уж и много. Тем более для существа, запросто путешествующего меж звездами. Большинство пассажиров Корабля и весь экипаж относились к нестареющим, вечным душам, стойким, не подверженным болезням, с усовершенствованным разумом, отличающимся стабильностью и глубочайшей памятью, готовой вместить миллион лет комфортного существования. Вот почему три десятилетия немногим отличались от вчерашнего дня, и вот почему еще век-другой, а то и все двадцать, местные будут называть своего соседа новичком.

Так уж устроена жизнь на борту Великого Корабля.

Миллионы таких же, или почти таких, проходов-авеню прорезали судно. Некоторые улицы, те, что покороче, можно было пройти за день, другие же не прерываясь тянулись на тысячи километров. Многие пустовали, оставаясь такими же темными и холодными, как в тот момент, когда люди обнаружили Великий Корабль. Но прочие дали приют пробудившим их людям и всяческим странноватым чужеземным пассажирам. Кто бы ни построил корабль – а была это, вероятно, древняя, давно вымершая раса, – судно, бесспорно, предназначалось для обитания самых разнообразных организмов. Другого звездолета, подобного Великому Кораблю, просто не. существовало: огромного, больше многих планет, необычайно надежного, переживающего эры в кружении между галактиками, и приятного на вид едва ли не каждому глазу.

Богатейшие жители тысяч миров буквально разыгрывали в лотерею удовольствие погрузиться на борт этого сказочного корабля, чтобы совершить полумиллионолетний межгалактический круиз. Даже самый бедный пассажир, проживающий в крохотной «каютке», глядя на величие своего грандиозного дома, чувствовал себя особенным, счастливым и благословенным.

Длина авеню, о которой идет речь, была почти сто километров, а ширина – около двухсот метров. Шла она слегка под уклон. Сточные воды неглубокой певучей рекой текли по гранитному полу цвета соли с перцем вот уже пятьдесят тысяч лет, выточив в камне канал. Местные возводили над ручьем мосты, а вдоль берегов расставляли кадки и горшки с землей, имитирующей почву бесчисленных миров, в которых что только не росло, – так что было где побаловать ноги. Большой горшок торчал и перед дверями мужчины – сосуд из керамической пены, стянутый отполированным до блеска ободом, клумба площадью в одну десятую гектара. Едва прибыв сюда, мужчина вытравил старые джунгли и посадил другие; впрочем, он явно не питал склонности к садоводству. За новыми растениями никто не ухаживал, их нещадно теснили сорняки и прочие зеленые самозванцы.

Вдоль края горшка тянулась неровная кайма льянос вибра – инопланетного цветка, известного своими дикими навязчивыми песнями.

– Надо бы выполоть этот сорняк, – говорил мужчина соседям. – Ненавижу шум.

И все же он не выдергивал ни сами ростки, ни маленькие голосовые коробочки. А после десятилетия-другого подобных жалоб соседи начали догадываться, что мужчина втайне наслаждается сложными, абсолютно чуждыми человеческому уху мелодиями.

Большинство его соседей являлись разумными, полностью автономными машинами. В начале путешествия эта улица была сдана в аренду благотворительному фонду, в задачу которого входило обеспечение жильем и средствами к существованию освобожденных механических рабов. Но за минувшие тысячелетия органические расы – в том числе пара янусиан ниже по течению и разросшееся семейство удальцов выше – вырубили в стенах собственные жилища.

Человек был холостяком, но ни в коем случае не отшельником.

Обеспечить настоящее одиночество не составило бы труда. Пусть на борту миллиарды пассажиров – все равно внутреннее пространство корабля изобилует никем не занятыми площадями и огромными пещерами, морями воды, аммиака и метана, а также резервуарами размером с луну, наполненными жидким водородом. Куча уголков пустует. Дешевая, манящая глушь ждет повсюду с распростертыми объятиями. Короткое путешествие в капсулкаре – и человек мог бы оказаться в глубине любого из шести необжитых мест, будь то скрытые в стенах акведуки канализации или лабиринт пещер, так и не нанесенных, по слухам, ни на одну карту. Но в настоящее время место обитания устраивало мужчину по нескольким причинам. Во-первых, он всегда мог сбежать куда угодно. Во-вторых, соседи. Машины неизменно бодры, к ним легко найти подход, они фонтанируют информацией, если знаешь, как с ними обращаться, и при этом они совершенно равнодушны к тонкостям органической жизни.

Давным-давно Памир жил отшельником. В те времена иного разумного выхода не существовало. Капитаны Корабля редко покидают пост, особенно многообещающие капитаны его ранга.

Он сам стал причиной собственного краха, сам – и с помощью инопланетянки.

Инопланетянки, ставшей его любовницей.

Она была гейанкой, беженкой, и Памир нарушил несколько правил, помогая ей найти пристанище в самых недрах корабля. Но на поиски бросился еще один гейанец, и в итоге оба этих очень странных существа едва не погибли. Кораблю ничего не угрожало, но кое-какое важное оборудование оказалось уничтожено, так что, с трудом уладив ситуацию, Памир растворился среди населения звездолета, дожидаясь, как говорится, когда горизонт очистится.

Тысячи лет практически не изменили его статуса. Судя по слухам, Старший Штурман перестал искать беглеца. Молва утверждала, что два, три или четыре выхода с корабля зарегистрировали высадку отщепенца в различных колониальных мирах. Или что он умер какой-то мерзкой смертью. Лучшая, самая доброжелательная сплетня поместила его в малюсенькую ледяную пещерку. Мол, контрабандисты убили его и замуровали тело в стеклянной гробнице, а после веков без еды и воздуха иссохший каркас прекратил попытки исцелиться. Памир превратился в слепой разум, запертый в окаменевшем трупе, а контрабандистов в конечном счете поймали и допросили лучшие в своей области специалисты. После применения жестких мер бандиты сознались в убийстве печально известного опозоренного капитана, хотя точное место их преступления так и не было – и уже никогда не будет – установлено.

Еще несколько тысяч лет Памир провел в скитаниях, меняя дома и перекраивая лицо и имя. За этот срок он износил около семидесяти личностей, разработанных настолько детально и тщательно, чтобы вызывать доверие, и одновременно достаточно скучных, чтобы избегать излишнего внимания. По понятным причинам он считал правильным окутывать себя ореолом загадочности, позволяя соседям изобретать любые истории для объяснения пробелов в его биографии. Но все, что они сочиняли, с истиной и рядом не лежало. Машины и люди и представить не могли перипетии его жизни. Однако, несмотря на все вышеперечисленное, Памир оставался хорошим капитаном. Чувство долга заставляло его присматривать за пассажирами и кораблем. Возможно, ему суждено прожить в бегах еще веков двести, но он всегда будет предан этому грандиозному сооружению и его бесценным, практически бесчисленным обитателям.

То и дело он совершал добрые поступки.

Как, например, с теми удальцами-соседями, представителями двуногой расы, гигантами по всем меркам, оснащенными бронированными пластинами, ороговевшими локтями и коленями и высокомерием, выработанным за миллионы лет блужданий среди звезд. Но именно эта семья не обладала политическим влиянием в своих кругах, что считалось у удальцов просто неприличным. Они конфликтовали со старой Матерью Отцов, и когда Памир увидел, что происходит, он вмешался, и за шесть месяцев, действуя то хитростью, то решительностью, положил конец вражде. Мать Отцов пришла к своим противникам, пятясь задом наперед в знак полной покорности, и запричитала, моля о смерти или по крайней мере о том, чтобы семейство забыло ее преступления.

Никто не заметил участия Памира в этом предприятии. А если бы кто и уличил его, капитан поднял бы проныру на смех, а потом просто испарился бы, перебросив себя в новую личность на отдаленной авеню.

Серьезные деяния всегда требуют полной перемены жизни.

И свежего лица.

И слегка перекроенного тела.

И очередного незапоминающегося имени.

Вот так Памир и жил, придя к выводу, что это не такой уж и плохой способ существования. Судьба или какая-нибудь иная богиня одарила его чудесным предлогом, чтобы быть всегда наготове, никогда не доверять первому впечатлению, помогать тем, кто заслуживает помощи, и, когда приходит время, вновь и вновь переделывать себя.

И это время всегда приходило…

II

– Привет, приятель.

– И тебе привет.

– Что поделываешь вечерком, мой лучший дружище? Памир сидел возле своего гигантского глиняного горшка, слушая хор льянос вибра. Помолчав, он буркнул, сухо улыбнувшись:

– Намереваюсь прочистить потроха.

Машина расхохоталась, чуть-чуть слишком восторженно. Дом ее находился в полукилометре выше по авеню, и это жилище она делила с еще двадцатью легально-разумными ИИ, вместе бежавшими из какого-то мира. Резиновое лицо и яркие стеклянные глаза изобразили лучезарную улыбку, а счастливый голос провозгласил:

– Я учусь. Ты уже не шокируешь меня своими грязными органическими разговорами. – Машина помолчала и снова добавила: – Дружище, – присовокупив заодно и вымышленное имя мужчины.

Памир кивнул и пожал плечами.

– Славный вечерок, не так ли?

– Лучший из лучших, – бесстрастно ответил он.

Вечер на этой авеню зависел от установленного на борту времени. Машины пользовались двадцатичетырехчасовым корабельным циклом, но здесь шесть часов абсолютной тьмы чередовались с восемнадцатью часами ослепительного света. Вся эстетика сводилась к минимуму. Стены авеню были из грубого гранита, за исключением небольших пятачков, где органические арендаторы соорудили деревянные или черепичные фасады. Потолок представлял собой гладкий свод из средней твердости гиперфибры – зеркального материала, покрытого тонким налетом копоти, смазочных масел и прочих отходов. Светильники с момента создания корабля не менялись: тонкие сияющие трубки тянулись по всей длине потолка. С наступлением вечера свет не тускнел, краски не блекли, и не было заката, который залил бы все багрянцем. Сразу приходила ночь… до которой еще несколько минут, прикинул Памир. Последуют три предупреждающие вспышки, а потом – непроглядная, удушающая чернота.

Машина продолжала улыбаться, видимо желая что-то выразить. Взгляд светящихся кобальтовых глаз не отрывался от человека, сидящего возле поющих сорняков.

– Ты чего-то хочешь, – догадался Памир.

– Большого или малого. Можно ли объективно оценить собственные желания?

– А от меня тебе что нужно? Большого или малого?

– Очень малого.

– Выкладывай, – буркнул Памир.

– Есть женщина.

Памир промолчал, выжидая.

– Человеческая самка, между прочим. – Каучуковое лицо ухмыльнулось с якобы искренним восхищением. – Она наняла меня для одной услуги. А услуга эта – организовать знакомство с тобой.

– Знакомство, – равнодушно повторил Памир. И одновременно, задействовав цепь потайных звеньев, привел все системы безопасности в боевую готовность.

– Она хочет встретиться с тобой.

– Зачем?

– Потому что находит тебя очаровательным, естественно.

– Меня?

– О да. Все здесь считают тебя очень интересным. – Эластичное лицо растянулось вместе с радостно оскалившимся ртом, никогда не использовавшиеся белоснежные зубы блеснули в последних «вечерних» лучах. – Но опять-таки нас легко поразить. В чем смысл существования? Какова цель смерти? Когда окончится рабство и начнется беспомощность? И что за человек живет рядом со мной? Я знаю его имя, и я ничего не знаю.

– Кто эта женщина? – фыркнул Памир. Но машина не собиралась отвечать прямо.

– Я изложил ей все, что знаю о тебе. Что знаю точно и что предполагаю. И пока говорил, мне открылось, что после всех этих наносекунд непосредственной близости мы с тобой остались чужими.

Окружающий ландшафт был ничем не примечателен. Сканеры сообщили Памиру, что все лица в округе известны, сетевой трафик совершенно обычен, и даже расширенный поиск не дал ничего, стоящего хоть малейшего внимания. Именно поэтому человек забеспокоился. Стоит только взглянуть попристальнее – и обнаружишь что-то подозрительное.

– Женщина восхищается тобой.

– Неужто?

– Несомненно. – Машина обладала фальшивым телом, худощавым и высоким, облаченным в простую кремовую хламиду. Из-под складок высунулись четыре паучьи конечности, удлинились и стукнули по нереальной груди. – Я не силен в человеческих эмоциях. Но из того, что она сказала, и того, о чем промолчала, делаю вывод, что она жаждала тебя довольно долго.

Льянос вибра затихли.

До ночи оставались считаные секунды.

– Ладно, – бросил Памир, поднялся и спрыгнул с края цветочного горшка на пол. Подошвы ботинок глухо стукнули о твердый бледный гранит. – Без обид. Только какого черта она наняла тебя?

– Она дама стеснительная, – предположила машина и рассмеялась, позабавленная собственной шуткой. – Нет, нет. Совсем не стеснительная. В сущности, она очень важная особа. Возможно, потому-то ей и понадобился посредник.

– В смысле – важная?

– Во всех смыслах, – заявил механический сосед, после чего с неподдельной завистью добавил: – Ты должен быть польщен ее вниманием.

Вторая сеть сенсоров безопасности ждала. Памир никогда еще не пользовался ею, датчики были так надежно спрятаны, что никто не догадывался об их существовании и не замечал их присутствия. Но чтобы они вышли из спячки, требовались бесценные секунды и еще полсекунды на настройку и установку соединения. А затем, как раз когда в первый раз мигнули под зеркальным потолком предупреждающие огни, Памиру наконец-то открылось то, что было очевидно с самого начала.

– Ты не просто мой сосед, – бросил он в резиновое лицо. Вторая вспышка зыбью прокатилась над головой, и мужчина разглядел зависший поблизости экранированный капсулкар с отрядом солдат в «брюхе».

– Кто еще прячется в этом теле? – рявкнул Памир.

– Я покажу тебе, – откликнулась машина. Затем две руки упали, а две другие взметнулись, чтобы яростным рывком сдернуть резиновую маску и крупноячеистый мозг плюс искусную маскировку. За лицом оказалось другое лицо, узкое, в некотором роде привлекательное; суровое лицо, позволившее себе короткую, как удар кинжала, улыбку, и новый голос обратился к загадочному мужчине: – Пригласи меня в дом.

– Зачем это мне? – парировал он, ожидая какой-нибудь убийственной угрозы.

Но вместо того чтобы угрожать, Миоцен сказала просто:

– Затем, что мне нужна твоя помощь. В одном маленьком дельце, которое должно остаться – предупреждаю – нашим маленьким секретом.