Текст книги "Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк"
Автор книги: Гарри Норман Тертлдав
Соавторы: Майкл Суэнвик,Джо Холдеман,Джин Родман Вулф,Паоло Бачигалупи,Брюс Стерлинг,Аластер Рейнольдс,Мэри Розенблюм,Стивен М. Бакстер,Элизабет Бир,Питер Уоттс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 68 страниц)
Была еще одна вещь, на которую следовало обращать внимание, но Мэтти я не стал о ней говорить. Этот груз ему не по плечу. Мне вообще не слишком хотелось привлекать Мэтти, но мне были нужны его глаза. Он здесь свой. Он понимает этих людей. Я не могу понять их, по крайней мере так же хорошо, как Мэтт. Тут все скрыто во мраке – я не мог подобрать другого слова, – и если существует карта этой земли, то у меня ее нет.
Я дал ему одну зацепку. Искать кого-то, кто выпадает из общей картины. Но Мэтти не понял, что я на самом деле хотел сказать, – думаю, мы имеем дело с действующим на свой страх и риск ходоком по времени, который прыгает по траектории сотрясений. Возможно, он явился из прошлого, десяти– или двадцатилетней давности. Сомневаюсь, что он был из будущего, будущее немного дружелюбнее к гомосексуалистам. Впрочем, не исключено, что культурные сдвиги при переходе из одной действительности в другую могли вызвать у него стресс.
Но если мне придется держать пари, я готов биться об заклад, что преступник – гей с очень дурными пристрастиями. Он жаждет секса с молодыми, но после этого так стыдится того, что сделал, что вынужден заметать следы. Даже если приходится убивать.
В кино убийцы всегда обращают на себя внимание. Это потому, что режиссер подчеркивает фигуру актера ярким или сумрачным светом, выделяя его из толпы людей, стилист колдует над его глазами, делает лицо землистым, перекошенным или мрачно-злобным, и камера снимает злодея с такого ракурса, что все остальные люди вокруг как бы отворачиваются или попадают в тень или просто отступают. В кино легко опознать плохого парня – режиссер подскажет вам, куда смотреть и на что обращать внимание.
В реальной жизни… в реальной жизни все намного хуже. Убийцы выглядят точно так же, как и все остальные люди. Больными, уставшими, покорившимися судьбе. Они лезут в драку и получают сдачу. Каждый похож на убийцу. А значит, не похож никто.
Парни, которые были здесь… они выглядели как гомосексуалисты, но если не принимать во внимание это их качество и просто смотреть на них, то они казались обычными людьми. Нежные мальчики, «девочки», «самцы», сумасбродные парни, бешеные парни, очень жестокие парни. Но никто из них не похож на мужчин, на взрослых мужчин. Но я ищу того, кто меньше всего похож на этих парней. Мужчина? Может быть. Тот, чей подростковый период уже миновал, но не завершился. А ведь единственный из всех, кто подходит под такое описание, – это я.
На мгновение я позавидовал этому пестрому сборищу мальчишек и их искрящейся школярской свободе. Потому что, по крайней мере пока они сидели здесь, флиртуя и сплетничая, дразнясь и болтая, это было их место, принадлежавшее им, и только им. Если бы где-нибудь в мире существовало такое место, которое я мог бы назвать своим…
Я нарезал четыре круга, пять, дыша тяжелыми запахами марихуаны, «Арамиса»,[169]169
«Арамис» – мужской одеколон.
[Закрыть] «клерасила», сен-сена.[170]170
«Сен-сен» – жевательная резинка.
[Закрыть] Прошел мимо Мэтти, следующего другим курсом и изучавшего лица; некоторые парни с ответным любопытством поглядывали на него. Интересно, находят ли они что-то приятное во мне? Маловероятно. Я нервничал. Они смотрели на меня и отводили взгляд.
В конце концов мы вернулись в темный уголок рядом с музыкальным автоматом и обменялись впечатлениями. В ответ на мой вопрос Мэтти покачал головой.
– Толпа студентов-первокурсников из Калифорнийского университета, расположенных потусоваться. Гей, который говорит, что ходит сюда, только чтобы собрать материал для книги; скорее всего это правда. Пара парнишек из Гарден-гроув, один из Сан-Франциско. Гей, который выглядит как коп, но Джино не стал бы светиться при посторонних. К тому же у него из кармана торчит красная бандана. И еще дядя Филси. Его все так называют.
– Который дядя Филси? Ага, вон тот…
Тролль. Приземистый. Лысый. Лет пятидесяти. Склонный к полноте. На губах блуждает хищная усмешка. Бесцельно слоняется среди мальчиков, просто получает удовольствие от зрелища. Симпатичный и омерзительный одновременно. Но безвредный.
– Джино знает его. Говорит, что он в порядке.
– А как насчет парня, собирающего материал для книги? Не доверяй ему. Все писатели – лжецы и негодяи. А тот человек с банданой?
– Человек с банданой кого-то ищет. Своего сына, мне кажется. Он только притворяется, что ему весело.
– Как ты все это так быстро выяснил?
– Телепатия.
– Что?
– Джино. Мэйм.
– Ага, понял. А вот тот парень, высокий, лет тридцати…
– Уолт? Он – представитель кинокомпании, я думаю. По крайней мере, он так говорит…
– Хорошо. Значит, тебе никто не внушает подозрения? Так?
– Думаю, да. – Пауза. – Лэйн выяснил, что Мэйм говорит всем, будто его любовник наставил Лэйну синяков. Они сейчас на парковке собираются драться. Ты не думаешь…
– Нет. Наш парень ищет «мальчика», а не «девочку».
– Хм… Майк?.. – Тон неуверенный.
– Что?
– Обещай, что ты не рассердишься?
– В чем дело?
– Мэйм думает, что ты мой дружок. Он это всем говорит. Я фыркнул и улыбнулся. На самом деле эта мысль слегка ошарашила меня.
– А что? Может, так оно и есть. Ты живешь со мной. Ты готовишь еду. Ходишь в прачечную. Мы спим на одной кровати. Мы вроде как женаты.
– За исключением того, что мы не занимаемся сексом.
– Послушай, это и доказывает, что мы женаты. Мэтти заморгал. Он не понял.
– Я бы согласился. Если бы ты попросил. Если бы ты…
Я уперся ладонями в стену над его головой, наклонился, и Мэтти оказался зажат между моими руками. Я наклонился ближе, словно собирался шептать ему на ухо. Вместо этого я быстро поцеловал его в щеку. Никто не увидел. Джино скорее всего не осмелился вести открытое наблюдение. Боялся копов.
– Зачем это? – тихо спросил Мэтти.
– Это тебе.
– О! – Теперь он по-настоящему смутился. Мы оба смутились. Он посмотрел на меня, глаза его блестели в полумраке. – Гм… Майк?
– Да?
– Брэд только что вышел на парковку…
– Да, я его видел. – Отчасти по этой причине я убрал руки и выпрямился, замечание относительно Брэда спасло нас обоих. – Пойдем.
Брэд вышел через дверь во дворик. Мы направились в обход, через переднюю дверь, потом прошли через переулок между арт-галереей и заведением Джино. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Брэд откатывает свой байк от стены, а кто-то, стоя спиной к нам, ждет, когда можно будет запрыгнуть на сиденье. Как только двигатель мотоцикла заурчал, этот парень влез на байк позади Брэда и обхватил его за талию.
– Ты его узнаешь?
– Нет.
Просовываю голову внутрь через дверь патио.
– С кем он ушел?
– Никогда прежде его не видел, – пожал плечами Джино.
– Черт!
Я помчался к машине, Мэтти побежал за мной.
Мы настигли их на Мэлроуз, Едут к Брэду? Может быть. Однако они повернули на север, к короткой дороге до Ла Бреа, где прячутся маленькие уютные квартирки. Двигаюсь за хвостовыми огнями. Байк тормозит на стоянке на полквартала впереди. Мэтти осторожно вылезает, и мы не спеша идем по узкой улочке. Брэд даже не смотрит на нас. Другой парень на мгновение поворачивается и попадает под свет фонаря. Мы прогулочным шагом проходим мимо.
– А, я его знаю, – говорит Мэтти. – Это Том. Он бреет все волосы на теле. Еще посыпает твою задницу тальком и шлепает по ней.
– Откуда ты знаешь?
– Телепатия.
– Ты с ним?.. Мэтти качает головой.
– Ты ведь не занимаешься этим слишком часто, да?
– Занимаюсь. Если встречу правильного гея.
– Не бывает правильных геев. Как, впрочем, и правильных девушек.
– Это звучит горько.
– Нет, это звучит мудро.
– Надеюсь, я никогда не усвою эту мудрость.
Я заезжаю за угол, паркуюсь, оставляя мотор включенным.
– Итак, ты знаешь этого Тома.
– Никогда не разговаривал с ним, но иногда он тут крутится.
– О'кей, значит, он не наш преступник.
– И что мы делаем дальше?
– После этого Брэд отправится домой, как ты думаешь?
– Вероятно.
– О'кей, тогда мы едем домой.
Мэтти принимал душ, пока я печатал свои заметки. Все то же самое. Ничего нового. Зацепок нет. Нет направления поиска. Нет ключа к разгадке. Я сидел перед машинкой, обхватив голову руками, стараясь сообразить, что же делать дальше. Мэтти просунул в дверь голову с невысохшими волосами, чтобы спросить, хочу ли я кофе. Я покачал головой, и он ушел спать.
Я чувствовал, что от меня несет букетом запахов, подхваченных в клубе. Меня это раздражало. Я разделся и хотел было бросить одежду на пол, но потом сообразил, что Мэтти заберет ее только утром. Я закинул ее в корзину для белья и пошел в душ. Хотелось ли мне на самом деле просто смыть ароматы клуба?
Выйдя из-под горячей воды, я тщательно вытерся. Мэтти повесил мне на вешалку свежее полотенце. Я понимал, почему он так старается. Он хотел, чтобы я позволил ему остаться. Я не высказывался против, но, с другой стороны, мы и не заключали долговременного соглашения.
Обнаженный, я улегся в кровать. Пружины скрипнули. Мэтти тихо лежал рядом, ровно дыша.
– Еще не спишь?
– Нет.
– Я думаю бросить это дело.
– Ты не бросишь.
– Почему?
– Потому что ты терпеть не можешь чего-то не знать.
– Ты проницательный малыш, ты это знаешь?
В ответ Мэтти повернулся, положил руки мне на грудь, прильнул ко мне и нежно поцеловал в щеку. От него хорошо пахло. Свежестью. Потом Мэтти откатился на свою половину кровати.
– Зачем это?
– Это для тебя.
– А.
Это было нечто. Это было наваждение. Что-то происходило. Похожее на мучительные колебания на верхней площадке американских горок – предчувствие неизбежного. Все, что я должен был сделать, – повернуться на бок, Мэтти оказался в моих объятиях, и мы… мы сделали это.
И потом так же быстро наваждение прошло. И мы лежали бок о бок на королевских размеров кровати, которая внезапно стала слишком узкой.
Я встал с постели.
– Все в порядке?
– Не могу уснуть. – Подойдя к шкафу, я стал рыться в ящиках в поисках чистого белья – оно было аккуратно сложено. Схватил первые попавшиеся под руку трусы и быстро натянул. – Я пойду пройдусь.
Мэтти сел.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– Нет. – Я сказал это слишком быстро. Повернулся и увидел боль, отразившуюся на его лице. – Мне нужно подумать о деле. А тебе завтра рано вставать на работу.
– Точно? Мне не трудно…
– Точно. – Потом я добавил: – Послушай, это не из-за тебя. Это из-за меня. – Слова выскочили изо рта прежде, чем я успел их удержать. Мэтти выглядел так, словно я ударил его ножом. Из-за угла. Я раздраженно потряс головой. – Господи, я знаю, что это звучит глупо. Но сейчас так все перемешалось, словно я… в зоне сотрясения, только не времени, а чувств. Я жду, пока под ногами появится твердая почва, но трясет все сильнее и сильнее. Не знаю, залезть под стол или выбежать на улицу.
– Позволь мне помочь?..
– Послушай, дорогой. – Я присел на край кровати в незастегнутой рубашке. – Я не хочу причинить тебе боль.
– Ты не причиняешь…
– Уже. Я использовал тебя в своих интересах.
– Нет, неправда. Я здесь потому, что я так хочу.
– Господи ты боже мой! Послушал бы нас кто-нибудь! – Я вцепился рукой в волосы. – Мы говорим так… как будто мы женаты.
– Наша первая ссора?.. – Мэтти ухмыльнулся.
– Мэтти, послушай меня. Наступают серьезные времена. Вокруг меня умирают люди. Я ошибаюсь, люди умирают. Я говорю кому-то, что он в безопасности, а он шагает по минному полю. Я неправильно прочел карту – и мы попадаем в засаду. Я стреляю и убираю не того человека. Тебе небезопасно находиться рядом со мной. Никому не безопасно.
Мэтти неуверенно облизнул губы. Он потянулся и положил ладонь на мою руку.
– Я рискну. – Он нервно сглотнул. – Я никуда не уйду.
– Я же сказал, что ты можешь оставаться, сколько захочешь. Я этого хочу. Но может быть, тебе следует захотеть отправиться куда-то еще. Я боюсь не за себя – за тебя.
– Майк, пожалуйста, не заставляй меня уйти…
– Я не выгоняю тебя, малыш. Только… позволь мне прокатиться и все обдумать. Это дело – в нем есть что-то отвратительное, мерзкое. Оно меня пугает. И я не знаю почему. Все, что я знаю, – оно грызет мне кишки, как будто на крышах зданий и в подземельях засели снайперы, а все перекрестки заминированы. Ты был прав, когда сказал, что я терпеть не могу, когда чего-то не знаю. Сейчас я просто выйду отсюда, прогуляюсь и осмотрюсь. Даже если я ничего не найду, мне это необходимо.
– Ты уверен, Майк?
– Давай спи. Часа или двух мне хватит. Я встал, заправляя рубашку в джинсы.
В этом районе ночь пахнет чесноком и жасмином. Квартира расположена с подветренной стороны от маленького итальянского ресторанчика, где на медленном огне постоянно кипит соус для пасты с чесноком и травами. Я вырулил на бульвар Санта-Моника и медленно поехал на восток. Было уже поздно. Посредине бульвара на запад тянулись массивные колеи Юнион Пасифик.[171]171
Юнион Пасифик – Южно-Тихоокеанская железная дорога, в 1876 г. связавшая Запад с центром страны.
[Закрыть] С тех пор как железная дорога заявила о своем праве на существование, город пользовался этой колеей и все никак не мог ее модернизировать, поэтому каждую ночь тяжелые вагоны на старых дизельных двигателях грохотали по бульвару на всем пути к Западному Голливуду и обратно.
Далее к востоку располагалась целая выставка-продажа развлечений – проститутки, большинство из которых расположились прямо у бордюра. Они притворялись, что хотят ехать автостопом. Ты едешь на запад и подбираешь их к востоку от Ла Бреа, но они не называют маршрут и пункт назначения, пока ты не переедешь через перекресток – здесь кончается юрисдикция города. Вот почему проститутки изображают обычных обывателей; тем, кто занимается подобным ремеслом, не разрешено пересекать улицу. Когда ты оказываешься к западу от Ла Бреа, тогда начинается «парк отдыха с аттракционами» – и ты можешь увезти столько мальчиков, сколько тебе по карману.
Проститутки были худощавые и молодые – в основном мальчики, сбежавшие из дому. Возможно, некоторые из них – наркоманы. Я задумался, почему преступник не выбрал их в качестве мишеней. Может быть, и выбрал. Кто знает? Кого взволнует смерть мальчика-проститутки?
Включил KFWB,[172]172
KFWB – одна из крупнейших радиостанций Лос-Анджелеса.
[Закрыть] ночной диджей играл хит из нового альбома битлов «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». «День жизни». Они исполняли мелодию так, что сносило крышу. Я неспешно доехал до Гоуэр, где здания становились более приземистыми, старыми и ветхими – второразрядные студии звукозаписи и третьеразрядные издательства, затем развернулся и двинулся на запад.
«Почему мне так паршиво, Мэтти? – спросил я сам себя. – Невероятно паршиво…» – «Потому что, – ответил я. – Потому что потому». – «У-у, намечается интеллигентная беседа». – «Заткнись. – Потом я добавил: – Потому что я не один из них». – «Да? Тогда к чему все эти слова? Правда в том, что ты боишься, будто так оно и есть».
Я подъехал к обочине бульвара и остановился. Меня трясло. Крышу сносило. Одна моя половинка хотела поехать домой и залезть в постель, другую эта мысль приводила в ужас. Я знал, что если снова окажусь в этой постели, то мне уже никогда не выбраться…
Кто-то постучал в окно машины. Проститутка? Я покачал головой и махнул рукой, отгоняя его. Он постучал снова.
Я нажал на кнопку и опустил стекло. Внутрь просунулась голова Икинса и весело спросила:
– Ну что, достаточно?
Икинс не ждал от меня ответа. Вместо этого он открыл дверцу машины и уселся на пассажирское сиденье. Икинс был не таким, каким я видел его две недели назад. Тот – представительный мужчина средних лет. Этот – молодая версия Икинса, оживленный и легкомысленный.
– Да, достаточно. Черт побери, что происходит?! – Я был готов взорваться.
Икинс пожал плечами:
– Напрасная попытка. Дохлый номер. Ты зря тратишь время.
– Но ведь исчезновения настоящие!
– Да, они на самом деле имеют место.
– Так как же это дело может быть дохлым номером?
– Потому что это я тебе говорю. Хочешь совет?
– Какой?
– Поезжай к своему дружку и отключите дурацкие мозги, вы оба. Забудьте обо всем.
Я взглянул на Икинса:
– Не могу…
– Да, помню, ты это говорил. Очень плохо. Это спасло бы многих людей от неприятностей, особенно тебя.
– Это угроза?
– Майк… ты должен прекратить это дело.
– Я не могу. Я должен знать, что происходит.
– Для твоей же собственной безопасности…
– Я могу сам о себе позаботиться!
– Поезжай домой. Ложись спать. Не вмешивайся в вещи, которых ты не понимаешь.
– Так объясните их мне!
– Я не могу.
– Тогда и я не могу прекратить расследование.
– Это твое последнее слово?
– Да.
– О'кей. – Икинс вздохнул. Он вытащил из кармана фляжку и отхлебнул здоровенный глоток. Потом вынул очки с темными стеклами и водрузил их на нос. – Ты не можешь не признать, что я старался. Что ж, попрощайся со своим прошлым. – Икинс прикоснулся к пряжке на поясе, и мир внезапно вспыхнул, а потом замерцал и затрясся так, что меня прошиб холодный пот и затошнило. – Добро пожаловать в две тысячи тридцать второй год, Майк. Перед тобой мир после мира.
Мои глаза слезились от внезапно нахлынувшего яркого света. Все еще была ночь, но теперь она полыхала зарницами огней. На улицах было светлее, чем днем. Я чувствовал себя так, будто меня ударили кулаком в живот, облили ледяной водой, ослепили… и при этом я наделал в штаны.
– Что это, черт побери?!
– Прыжок во времени на шестьдесят пять лет вперед, и он вызвал серьезное времетрясение там, откуда мы прибыли. Ты далеко забрался, Майк. И это для твоей же пользы. Удар весом в шестьдесят лет потянет за собой местное смещение, по крайней мере года на три. Твой «мустанг» прилично весит, и взрыв, который нас сопровождал, имеет большой эпицентр. Так что рябь пойдет до самого Вест-Ковина.
Я никак не мог восстановить дыхание. Физические последствия перехода… эмоциональный шок… ослепляющий свет вокруг… Икинс протянул мне флягу:
– На, выпей. Поможет.
Я даже не собирался спрашивать, что там, – но это был не скотч. По вкусу походило на холодный молочный коктейль с ванилью, но с теплым персиковым послевкусием.
– Что это за чертовщина?.. – Приятное ощущение распространилось по моему телу дрожью облегчения. Я наконец обрел способность дышать.
– Выдаю тебе краткую версию. Путешествия во времени возможны. Но это болезненный и даже опасный процесс. Каждый раз ты пробиваешь дыру во времени, как будто проделываешь отверстие в большой миске с пудингом. Весь пудинг вокруг дырки разрушается и заполняется пустым пространством. Возникает рябь. Вот что вызывает времетрясение. Времепутники.
Это звучало бы как полная чепуха. Если б не доказательства. Движущиеся вывески – огромные экраны с трехмерными изображениями, прозрачные, как оконное стекло, и ослепляющие, как прожекторы. Вокруг нас стоял оглушительный шум уличного движения, огромные рычащие чудовища проносились мимо, вздымаясь над моим, сразу ставшим маленьким автомобилем.
– Дерьмо! И это все твоих рук дело?
– В основном. Ладно, заводи мотор и поезжай. Здесь зона с ограниченным временем стоянки. – Икинс жестом указал мне направление. – Езжай на запад в Фэрфакс, там есть санктуарий для машин.
Если бы Икинс не сказал мне, что это бульвар Санта-Моника, я бы его никогда не узнал. Место выглядело как район Гинза[173]173
Гинза – район в Токио, где расположено большинство магазинов и увеселительных заведений.
[Закрыть] в Токио. Или как центр Лас-Вегаса. Я чувствовал себя Алисой, попавшей из Страны чудес в «Диснейленд».
Здания больше не имели прямоугольных очертаний. Они змеились, изгибались, устремляясь вверх. Стояли наклонившись к центру улицы или, наоборот, откинувшись назад. Какие-то штуки торчали из стен под невероятными углами. Некоторые из зданий нависали над улицей в виде арки, расположившись по обеим ее сторонам. Все они были ярко раскрашены в цвета всех оттенков и блистали неоновыми огнями – психоделический ночной кошмар.
Везде висели билборды, в основном движущиеся, – гигантские телевизионные экраны, показывающие обольстительно красивые картины: сверкающие на солнце берега Гавайев, огромные аэропланы, плывущие сквозь подсвеченные рассветными лучами облака, обнаженных мужчин и женщин, женщин и женщин, мужчин и мужчин, плещущихся в струях воды.
Обитатели ночного города щеголяли фантастическим макияжем, ярко накрашенными глазами и губами, их уши окаймлял сверкающий металл, мерцающие татуировки на телах изгибались и пританцовывали. Многие поражали цветом кожи – бледно-голубой, светящейся зеленой, серебристо-серой и нежной бледно-лиловой. Некоторые, кажется, имели светящиеся контуры тела, а другие – хвостики, торчащие из атласных шорт. Мужчины? Женщины? Определить это было невозможно.
– Следи за дорогой, – предостерег Икинс. – У этой машины нет автопилота.
Его замечание покоробило меня, но он был прав. Прямо впереди – я не в силах даже описать это – воздвиглись три яркие вершины, созданные словно из взбитых сливок, невероятно длинные и простирающиеся высоко в небо. Две сотни этажей, может быть, три, а может, даже больше, не могу сказать. Здания? Освещенные проемы (окна?) тянулись на всю высоту сооружений. Разноцветные огни пробегали по ним вверх и вниз на протяжении всех плоскостей. Приблизившись, я смог различить сады и террасы между нижними уровнями башен.
– Что это?
– Эти шпили?
– Да.
– Внизу – офисы и жилье, все, что выше, – это трубы. Жесткие надувные конструкции. Такие же большие трубы идут дальше внутрь страны, от Сан-Франциско во внутренние земли.
– Зачем такие трубы?
– Знаешь, как луговая собачка вентилирует свое логово?
– Понятия не имею!
– Входы в гнездо находятся на разной высоте. Достаточно одного или двух дюймов. Ветер, дующий через отверстия, создает разницу давления. В дырке, находящейся выше, давление немного меньше. Этой разницы достаточно, чтобы протягивать воздух через гнездо. Пассивная вытяжка. Трубы работают по такому же принципу. Ветер затягивает воздух снизу и выбрасывает наверх. Таким образом воздух обновляется, чаша города очищается. Открой окно. Вдохни.
Я опустил стекло и вдохнул аромат цветов.
– Ночью это нельзя разглядеть. Но днем ты увидишь, что почти каждое здание имеет на крыше свой собственный сад – и солнечные панели. В среднем такое здание производит сто шестьдесят процентов энергии, необходимой ему для обеспечения собственных потребностей в течение дня, и таким образом создает достаточный резерв на вечер или для продажи в общую энергетическую систему. При наличии маховиков и топливных батарей, а также внутренних резервов здание может запасти достаточно энергии, чтобы пережить неделю штормов. Здесь сворачивай налево, на пандус парковки. Ищи, куда встать.
– Это Фэрфакс?
– Да, а что?
Верчу головой во все стороны. Я заинтригован. Поражен. Перекресток дорог проходит через фундамент высокого сверкающего здания. Очертаниями оно похоже на Эйфелеву башню, его изогнутые линии устремляются высоко в небо, верхушку венчает большой луковицеобразный набалдашник. Этажей в нем примерно тридцать, возможно больше. На каждом углу перекрестка расположены гигантские прочные опоры; башня доминирует над окрестными зданиями, а поток машин легко проносится под высоко изогнутыми арками. Пандус парковки, на который указал мне Икинс, находится практически в том месте, где когда-то была дверь в «Стампед». А до этого – вход в помещение морга, который потом переехал.
Мы въехали под землю. Икинс указывал дорогу:
– Давай на левый пандус, снова налево и дальше прямо. Здесь. Паркуйся в охраняемой зоне. Эта машина в хорошем состоянии и легко потянет штук на двадцать. Может быть, двадцать пять, если мы выставим твое авто на eBay. Через Google-маркет.
– Гм… вы можете сказать это по-человечески?
– Ты можешь выставить машину на аукцион, поместив информацию в информационной сети. Она стоит двадцать – двадцать пять миллионов.
– Двадцать пять миллионов долларов за машину?
– Классический коллекционный «форд-мустанг» шестьдесят седьмого года, с откидывающимся верхом, почти новый. С пробегом меньше двенадцати тысяч миль. Да, полагаю, ты сможешь выручить за него именно столько. – Икинс посмотрел на меня и добавил: – Часть цены набежала за счет инфляции. В ценах шестьдесят седьмого года это примерно полмиллиона, но это не так уж плохо для подержанной машины, на которой ты не сможешь легально проехать ни по одной улице города.
– Такая высокая инфляция!
– Я же сказал тебе, что это мир после мира.
– Мир после чего?
– После всего. Включая Мелтдаун.
– Мелтдаун?..[174]174
Мелтдаун (Meltdown) – «черный понедельник», банковский кризис в США 19 октября 1987 г.
[Закрыть] – Прозвучало не слишком приятно.
– Экономика. Спекуляция на «горячих» акциях. Теперь все миллионеры – ланч на двоих в «Макдоналдсе» стоит сто пятьдесят баксов.
– Ого!
– Ты привыкнешь.
Икинс указал мне большое место для парковки, отмеченное красным. Мы вышли из машины, он отодвинул меня назад и проделал манипуляцию с какой-то штукой для управления на расстоянии. Над машиной воздвиглась бетонная коробка, опустившись сверху на красный контур.
– Так. Теперь она в безопасности. Пойдем.
Мы направились к сверкающей нише с табличкой «Вверх».
– И куда мы?..
– Здесь твой новый дом. На некоторое время.
– Что вы собираетесь со мной делать?
– Ничего. Совсем ничего. Я уже все сделал. – Икинс поднес то же дистанционное устройство к уху и сказал: – Дайте мне Брауни.[175]175
Брауни (Brownie) – домовой.
[Закрыть] – Короткая пауза. – Да, я привел его. Того, о ком тебе говорил. Нет, без проблем. Я сейчас подниму его наверх. Его немного тошнит… черт, и меня тоже. Я приволок «форд-мустанг». Нет, небольшой. Шестьдесят седьмого года, вишневый. Готовь предложение на продажу. – Икинс рассмеялся и сунул устройство в карман.
Своего рода переносная рация? Может быть, телефон?
Подъемник со стеклянными плоскостями вознес нас по наклонной стене здания высоко над Западным Голливудом. Двадцать, тридцать, сорок этажей. Трудно сказать. Лифт поднимался так бесшумно и плавно, что движения практически не ощущалось. Дверь открылась в фойе, похожее на вестибюль небольшого отеля, частного и очень дорогого. Мы вошли в галерею с очень высоким потолком, вдоль которой в два или три уровня располагались сады и жилые помещения. В длинный неглубокий бассейн с лилиями и золотыми рыбками размерами с доброго терьера широкой радужной полосой изливался водопад. В воздухе пахло тропиками.
– Нам куда?
– Налево. Не беспокойся. Нам принадлежит целый этаж. Здесь никто не появляется без разрешения.
Двойные двери разъехались и скользнули внутрь при нашем приближении.
– Снимай ботинки, – распорядился Икинс. – И оставь их здесь.
Он ввел меня в комнату, показавшуюся чрезмерно большой, и указал в направлении ряда беседок, окруженных зарослями папоротника и аквариумами с рыбками.
– Что это за место?
– Это убежище.
– Убежище?
– В вашем понимании – отдых и укрытие. В нашем – что-то вроде госпиталя.
– Я не сумасшедший.
– Конечно нет. Речь идет об ориентации на новом месте. Об ассимиляции. – Икинс указал на диван. – Садись. – Он пошел к стойке и налил в два стакана какой-то напиток. Скорее всего ту же самую ванильно-персиковую штуку. Икинс передал мне один стакан, а сам отхлебнул из второго. Потом уселся напротив. – На твой взгляд, насколько трудно человеку из тысяча девятисотого года понять тысяча девятьсот шестьдесят седьмой?
Некоторое время я обдумывал вопрос. Не дождавшись ответа, Икинс заговорил сам:
– В тысяча девятисотом обычный средний человек не имел электричества, не пользовался отоплением. В доме не было туалета. Не было водопровода, воду приходилось качать насосом. Он не знал автомобиля, радио, телевизора. И телефона. И, как правило, не удалялся от места, где родился, более чем на десять миль. Как по-твоему, такому человеку можно объяснить мир тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года?
Я поскреб в затылке. Интересный вопрос – и я не в первый раз вел такую беседу. Времепутаники, пусть даже перемещающиеся во времени на короткие промежутки, частенько выпадают из обычной жизни.
– Ну, с телефоном, я думаю, в тысяча девятисотом году кое-кто мог быть знаком. Возможно, и с радио. Да, беспроволочный телеграф существовал… Вероятно, человек той эпохи понял бы, что такое радио. И если ему доступно радио, то и с телевидением он разобрался бы. И автомобили – они тогда были, хотя и в небольшом количестве, – поэтому они его не удивят, так же как и асфальтированные дороги, и уборная в доме. И может быть, аэропланы тоже. Множество людей тогда работали над этим.
– Ладно. О'кей. Ну а если взять не сами изобретения, а их побочные эффекты? Думаешь, он примирился бы со скоростными автострадами, сплошным потоком машин на дорогах, фастфудом, торговлей подержанными автомобилями? Ты смог бы описать аэрограф, чтобы он понял, что такое граффити?
– Я полагаю, что все это можно было бы ему объяснить.
– О'кей. А как насчет не столь очевидных эффектов цивилизации? Союзы государств, интеграция, права женщин, контрацепция, социальная страховка, медицинский полис?
– Возможно, понадобилось бы какое-то время. Я думаю, все зависит от того, как много он захотел бы понять.
– А как насчет нацизма, холокоста, Второй мировой войны, коммунизма, «железного занавеса»? Ядерного оружия? Разрядки напряженности? Асимметричного удара?
– Все эти вещи также можно объяснить.
– Ты так думаешь? О'кей. Теория относительности. Экология. Психиатрия. Это как? А также джаз, свинг, рок-н-ролл, хиппи, психоделики, наркотики, оп-арт,[176]176
Оп-арт – неоавангардистский вариант абстрактного искусства, основанный на оптическом эффекте.
[Закрыть] поп-арт, абсурдизм, сюрреализм, кубизм, нигилизм? Кафка, Сартр, Керуак?
– Это немного сложнее. Я думаю, даже намного сложнее. Но…
– Как научить этого среднего человека, что необходимо принимать ванну или душ каждый день, а не раз в неделю, по субботам? Как ты думаешь, понравятся ли ему шампуни, дезодоранты и полосатая зубная паста?
– Полосатая паста?
– Это появится позже. Ты думаешь, он все это примет? Или сочтет, что мы все – сборище сверхпривередливых и жеманных мелких фокусников?
– Валяйте дальше. Мне кажется, людям из тысяча девятисотых годов это вполне по плечу. Они не глупы, у них просто не было доступа к водопроводу или водонагревателям и…
– Речь идет не о технологии. А о тех трансформациях сознания, которые технологии производят в обществе. Люди могут достаточно легко воспринимать технические новшества, но социальные эффекты… Вот о чем я говорю. Сколько времени нужно, по-твоему, чтобы приспособиться к изменениям в обществе, происшедшим за шестьдесят пять лет?
– Не знаю. – Я пожал плечами. – Какое-то время. О'кей, я уловил суть дела.
– Хорошо. Итак, сколько времени понадобится, прежде чем с тобой можно будет говорить о биологическом топливе, ненасыщенных жирах, персональных компьютерах, оперативной памяти, операционных системах, сотовых телефонах, интегральной диагностике, теории информации, искусственном интеллекте, устройствах на магнитной подушке, туннеле под Ла-Маншем, эгоистичных генах, эволюционном прерывистом равновесии, компьютерных играх, теории хаоса, теории катастроф, эффекте бабочки, квантовой интерферометрии, производстве микросхем, голографии, генной инженерии, ретровирусах, иммунодефиците, расшифровке генома, телемаркетинге, цифровой обработке изображения, мегапикселях, телевидении с высоким разрешением, дисках «блю-рэй», квантовой криптографии, кладистике, палеоклиматологии, нечеткой логике, глобальном потеплении, обмелении океанов, клонировании стволовых клеток, сверхсветовых переходах, пневмонике, оптических процессорах, системах жизнеобеспечения, фуллеренах, карбоновых нанотрубах, орбитальных подъемниках, экстази, черных нанодырах, виртуальных сообществах, компьютерных вирусах, телекоммуникации, сверхзвуковых самолетах, реактивных двигателях, лекарствах избирательного действия, имплантах, допинге, нанотехнологиях, хай-фай технологиях, спутниковой связи… Я вскинул руки, защищаясь от словесного потока.
