Текст книги "Последний Завет"

Автор книги: Филипп Ле Руа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

99

За тысячи километров от Ниццы и за два часа до падения Натана Брэд Спенсер вставил диск группы «Ю Ту» в свой проигрыватель. Выглянул наружу из-за поломанных жалюзи. За окном ничего, только линия горизонта меж черным и белым. А где-то Боб Дилан садится в свой автобус, отправляясь в вечное турне, «Роллинги» собирают еще один стадион, Боуи опять молодеет, «Металлика» дает концерт за концертом. Динозавры все еще здесь, неистребимые, отодвигающие конец эпохи рока. Так что жить пока стоит. Особенно рядом с Кейт.

Скрипнула входная дверь. Вошла его муза. Прядь волос упала на лицо, в руках коробка, набитая вещами с работы.

– Привет, милая, я как раз думал о тебе.

– Удачно. Хочу, чтобы ты меня трахнул.

Грубо, ну и пусть. У нее срочная потребность. Некогда подыскивать цветистые слова, чтобы дать это понять. Она бросила коробку и стала раздеваться под восхищенным и веселым взглядом своего друга. Не тратя времени на нижнее белье, прижала его к стене, сорвала с него клетчатую рубашку, футболку с призывом легализовать Боба Марли и побочные продукты, спустила джинсы, кальсоны и прикоснулась губами к уже отвердевшему члену. Брэд попытался перехватить инициативу, расстегнув ей лифчик. Когда же спустил ей трусики и тоже приступил к оральному сексу, она проворно перевернулась. Нос Брэда оказался меж тугих, выпуклых ягодиц. Он увлажнил шелковистую ложбинку языком, готовя проникновение. Эскимоска встала на колени и наклонилась, коснувшись лбом пола. Брэд оседлал ее и медленно, глубоко вошел, исторгнув крик наслаждения.

После соития их взмокшие тела вытянулись на полу и расслабились. Боно пел:

 
«…Wake up, wake up, dead man.
Jesus, were you just around the corner…»
 

Брэд дотянулся до бутылки апельсинового сока на столе гостиной и долго, жадно пил, прежде чем уступить остаток Кейт. Она изобразила блаженную улыбку на осунувшемся лице. Приподнялась на локте, сдула упавшие на глаза длинные черные пряди и тоже утолила жажду. Жидкость была теплая и терпкая. Шоковая терапия. Брэд увлажнил ей сосок поцелуем и заметил, что она «подсела на содомию». Оставалось только сочинить песню на этот сюжет, чтобы раздражать слух благомыслящих обывателей.

– Знаешь, Брэд, я, собственно, вот что об этом подумала… Одна из причин, по которым мне нравится трахаться в задницу… ну, я хочу сказать, с тобой, разумеется… это желание послать туда все общество. И как раз сейчас мне это очень нужно.

– Странно слышать это от тебя, хранительница устоев.

– Я потеряла работу.

Картонка, которую она притащила с собой, принялась насвистывать начало «Гавайской полиции». Она бросилась к ней, выудила мобильник и нажала кнопку. Это оказался Натан. Она была рада поговорить с ним. «Натан! Где вы? Я вас уже столько времени не слышала! Знаю, знаю, сама виновата!.. Залив Ангелов? А это где?..» Они обменялись информацией. «Я не верю в чудеса. Однако ведь Карла вполне узнала своего мужа… Так вы считаете… что его подменили кем-нибудь другим?.. Погодите, я вспомнила кое-что. Алексия Гровен мне сказала, что за несколько дней до смерти ее муж побрил себе голову. Возможно, на операционном столе… А почему Гровен согласился на этот маскарад?.. И все это, чтобы прихватить секты?.. Ваш Боуман был не слишком-то щепетилен в средствах… Как будем действовать дальше?.. Я себе и так устроила неделю вынужденного отпуска, Натан. Оставаясь вне игры, я не решу свои проблемы… Когда это – поспокойнее? Смеетесь? Когда на меня нападают, я не жду, что это само собой утрясется!.. Кроме Педро Гарсиа вам придется стерпеть в Италии и мое присутствие. У меня нет выбора. Ваш дружок Максвелл меня уволил, губернатор Аляски мне угрожает, и кое-кто наверху уже видит меня мертвой. Я тоже втянута в эту историю, как и вы. Если вы меня отстраните, я пропала… Где? У бармена кафе „Греко“ от восьми ноль-ноль до пяти минут девятого…»

Они закончили разговор, поскольку из-за помех на линии почти не слышали друг друга.

Только тут Брэд заметил ссадины на лбу и скуле своей подружки.

– Все в порядке, – успокоила его она его, скорчив гримаску, чтобы скрыть синяки.

Через несколько секунд в ее пустой квартире прогремел взрыв.

100

От взрыва вздрогнули все стекла в центре города. Обезглавленное здание покачнулось на своих опорах. Два этажа, располагавшиеся выше и ниже квартиры Кейт, испарились. Полиция, машины «скорой помощи» и пожарные Фэрбэнкса слетелись к месту происшествия, соревнуясь в количестве децибел. Был оцеплен весь квартал. Спасательным бригадам мешали климатические условия. Ветер раздувал пламя, лизавшее металлический каркас и обломки железобетона. Пожарным понадобилось два часа, чтобы эвакуировать из пострадавшего здания всех жильцов. В ста метрах от места трагедии, надвинув на глаза козырек подбитой мехом шапки, капитан Малланд просматривал список жильцов, посланный по факсу уполномоченным домовладельца. Вдруг он перестал жевать резинку с вишневым вкусом и отставил стаканчик с кофе на приборную доску машины, обнаружив, что на девятом этаже проживала агент Кейт Нутак. Совпадение выглядело слишком уж нарочитым, так что следовало пересмотреть гипотезу об утечке газа. Он позвонил начальнику Кейт в Анкоридж.

– Агент Нутак? – оборвал его Уэйнтрауб. – Я как раз пишу приказ об ее увольнении.

– Можете порвать. Ее больше нет в живых.

– Что?

– Дом, где она жила, горит уже два часа, тут, перед моими глазами. Ее квартиру разнесло в пыль.

– Утечка газа?

– Ишь, какие вы там догадливые, в ФБР.

– А вы разве усматриваете что-то другое?

– Нет. Утечка газа мне тоже кажется единственной разумной гипотезой.

– Значит, наши мнения совпадают.

– Все же любопытно было бы узнать…

– Что – узнать? Чем все обернется, если начнут расследование причин взрыва? Я вам скажу. Бумажной волокитой, сверхурочными часами, а главное – кучей неприятностей, которые на нас посыплются.

– А яснее?

– Полчаса назад мне было два звонка. Первый от губернатора Крейна, второй от Ланса Максвелла. Оба и слышать больше не хотят об агенте Нутак. Решительно.

Капитан Малланд присвистнул, и этот свист многое говорил о его намерении пойти на попятный.

– Понимаете теперь, что я имею в виду, говоря о неприятностях?

– Точно.

– До скорого, Малланд.

Капитан освободил линию и, поморщившись, допил остывший кофе. Потом взглянул на пришпиленную к приборной панели фотографию жены с двумя их детишками и пришел к заключению, что Кейт Нутак не сумела извлечь пользы из своей жизни.

101

Педро Гарсиа вошел в автобус, отправлявшийся в Барселону. В каталонской столице ему предстояло пересесть в самолет до Рима. Монах взгромоздил свой чемоданчик на багажную полку и устроился возле окна. Можно было выбрать любое место, автобус уходил почти пустым. Водитель, упиравшийся брюшком в баранку, закрыл двери и тронул машину в сторону ближайшей остановки, Валльса. Путь до аэропорта не близкий, но у монаха было мало средств и много времени. Его беспокоила предстоящая встреча в Риме с этим Лавом, странным человеком, приехавшим из самой Америки, но с благородными намерениями. Словно по Божьей воле, Фелипе Альмеда угас накануне, почти на его руках. Теперь требовалось исполнить его последнее желание. Передать письмо кардиналу Драготти.

Прежде чем окончательно изнемочь, его друг собрал последние силы и нацарапал корявым почерком несколько слов в своем блокноте. Написанное походило на вопрос: «Кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?»[29]29
  Отк. 13, 4.


[Закрыть] Педро узнал фразу из Апокалипсиса святого Иоанна Богослова, которую вопиют почитатели сил зла. Признание безумия, в которое ввергся Альмеда. А также признание провала его поисков.

Гарсиа различил через стекло колокольню церкви Сан-Хуан и перекрестился, вспомнив о Пресвятой Деве Кандельской. Следующая остановка – Таррагона. В хвосте автобуса устроилась чета туристов. Обычно Педро дремал, совершая долгие поездки, но сейчас его ум занимало, удерживая от дремоты, завещание Альмеды.

Поиски Фелипе Альмеды. Всю свою жизнь священник гонялся за истиной. В отличие от большинства людей, которые тешат себя внутренней уверенностью в чём-либо, Фелипе не был уверен ни в чем. Он беспрестанно донимал Ватикан, словно какой-то Шерлок Холмс от Святой Троицы, желая обнаружить знамения, которые могли бы подкрепить его веру, поколебленную жесткостью догмы. Священник искал ответы в апокрифических текстах, в сокровенных Посланиях, в древних рукописях. Но Ватикан ревниво охраняет доступ к источникам религии. Ум Альмеды возмущало то, что для спасения души обязательно строгое повиновение Божественной воле, такой, какой она представлена в канонических Писаниях – упрощенных, наивных, набитых противоречиями. Для него это значило погрязнуть в пропаганде. В конце концов он нашел элементы доказательства, но они систематически противоречили официальной линии. Альмеда в итоге дошел до того, что стал сомневаться во всем. Рождение Иисуса в Вифлееме, его родословная, восходящая к Давиду и Аврааму, непорочное зачатие, поклонение волхвов – все это казалось ему выдумкой евангелистов, до крайности склонных обожествлять Христа и ради этого подгонявших его биографию под библейские пророчества. Вдруг отец Альмеда заново пересмотрел весь Новый Завет, анализируя то, что могло быть спорным. Ничто не подтверждало, что Иисус родился в Вифлееме, а не в Назарете, поскольку не существовало никаких списков гражданского состояния. Не было даже уверенности ни в годе его рождения, ни в обстоятельствах смерти. Они не были отмечены ни в одном протоколе. Что же касается чудес, то в ту эпоху, самую мистическую в истории человечества, любой фокус принимали за чудо. Потемневшее небо считали вмешательством Бога, исцеление – Божественным знамением. Иисус был существом незаурядным, это не подлежало никакому сомнению, и он вполне мог осуществить великие дела. Но воскресить Лазаря через четыре дня после его смерти? Однако, если приглядеться внимательнее, становится заметно, что у Лазаря была сестра, Мария из Вифании, чья судьба переплетается с судьбой Марии из Магдалы, более известной под именем Марии Магдалины, или Мириам. Женщины, близкой к Иисусу. А отсюда до предположения о сговоре между Лазарем, Марией Магдалиной и Иисусом оставался всего один шаг. Неотступно преследуемый этой гипотезой об обмане, Альмеда отправился в Иерусалим, потом на берега Тивериадского озера, где Иисус ходил по воде. И обнаружил там несколько отмелей. Он даже соорудил себе пару ходулей, создававших иллюзию хождения по водам. Любые мистификации были возможны и даже оправданы в те времена, ведь Иисусу необходимо было как-то выделиться из множества других проповедников, кишевших тогда в регионе. Любые, кроме одной, ибо это чудо питало веру Альмеды и не могло быть поставлено им под сомнение: Воскресение Христово. Для него оно было самой основой католицизма, который всего лишь ошибся символом, выбрав распятие. «Воскресение придает смысл жизни, которая иначе становится лишь судорогой небытия», – любил повторять Альмеда. Кроме того, его невозможно отрицать. Евангелисты сообщают множество подробностей об этом чуде, в противоположность Вознесению, по поводу которого они были гораздо менее словоохотливы. «Он был взят на небо» – только этим и удовлетворились Марк с Лукой, а Матфей с Иоанном даже не сочли нужным посвятить этому хоть строчку. В Деяниях Апостолов Лука вспоминает, что «облако скрыло Его от наших глаз», но описание этим и кончается. Любой фокус мог обмануть апостолов, уже вдохновленных Воскресением своего учителя.

Любопытство, просьбы и метания Альмеды (как в прямом, так и в переносном смысле) привели в раздражение римских сановников, и они избавились от возмутителя спокойствия, доверив ему приход на Аляске. Ссылка принесла свои плоды. И сомнения, и жажда истины растворились в снегах. По крайней мере, так заключил Педро из писем, которые друг посылал ему с другого конца света. «Вера не обременяет себя объектом. Верить в кого, во что? Это ничего не значит. Главное – есть вера или нет. Она не приобретается путем научных доказательств, которые всегда можно опровергнуть еретическими доводами», – написал ему в итоге Фелипе. Да, в конце концов он вернулся в лоно веры. До встречи с Клайдом Боуманом.

Поглощенный своими размышлениями, Педро Гарсиа едва заметил, как вдали скрылся собор Террагоны. В салоне автобуса кроме него оставалась только какая-то старушка, скрючившаяся над своей кошелкой прямо позади водителя.

В Риме Гарсиа рассчитывал получить какие-нибудь объяснения от кардинала Драготти. Если уж Альмеда назначил его, Гарсию, своим душеприказчиком, тот не может быть в полном неведении. Что за ошибку совершил Фелипе, которая, по его собственному выражению, «грозит ввергнуть мир в хаос»? Способно ли это письмо, которое он бережно хранит под рясой, спасти человечество, когда попадет в руки кардинала? Монах невольно подумал о Мишеле Строгове, царском гонце, презревшем тысячи опасностей, чтобы доставить важное послание в Иркутск. При мысли о глазах героя Жюля Верна, выжженных каленым железом, ему вдруг стало не по себе. Неизбежно вспомнилось обугленное лицо Альмеды. Монах выпрямился на своем сиденье и огляделся. Никакого Ивана Огарева поблизости не было, что успокоило его только наполовину. Тут он заметил скомканный экземпляр газеты «Эль Пайс», забытый каким-то пассажиром, читавшим его, должно быть, в боксерских перчатках, вынул оттуда разворот, завернул в него письмо Альмеды, которое жгло ему грудь, и засунул сверток в мусорный ящик под окном. Оставалось только забрать его по прибытии в Барселону. Истина покинет этот автобус либо в его кармане, либо в пластиковом мешке команды уборщиков, но только не в руках тех, кто преградит ему путь.

Старушка с первого сиденья заковыляла к выходу. Пузатый водитель объявил пятиминутную остановку в Эль Вендрелле и вышел помочиться. Старушенция тоже сошла. Вошел элегантный мужчина. Хотя он был в широкополой шляпе и прятал глаза за большими черными очками, его черты показались Педро знакомыми. Новый пассажир устроился прямо за его спиной. Стадное чувство, решил монах и начал перебирать в памяти свои знакомства, надеясь все-таки вспомнить, где мог видеть этого типа. А от того пахло травяным одеколоном и чем-то жареным. Дешевый запах, так что вряд ли это какая-нибудь кинозвезда, путешествующая инкогнито в автобусе, предназначенном для тех, кому не по карману машина или поезд. Навязчивый запах пережаренного масла навел его на мысль об иностранцах, посещающих местные рыбные ресторанчики. А элегантный костюм, внушительная доза туалетной воды и отсутствие багажа заставляли предположить, что у него в Барселоне назначена встреча с какой-нибудь каталонской красоткой. Камуфляж и рефлекторное желание сесть за чьей-то спиной выдавали интроверта. Такой, вероятно, не осмелился бы признаться в любви девушке или потребовать у своей милой, чтобы она сама приехала в Эль Вендрелль.

Монах возгордился остротой своих психологических дедукций. Это обещало развитие событий. Он чувствовал, что ему вполне по зубам выполнить миссию высокого полета вместе с ФБР. Тем более что у него козырная карта в рукаве. К тому же он говорит по-итальянски и знаком с монсеньором Риверте, влиятельным членом международной богословской комиссии при Конгрегации в защиту вероучения, которой руководит кардинал Драготти. Чтобы прояснить это дело, лишний союзник на месте не помешает.

Он хотел было обернуться, чтобы попытаться вспомнить имя незнакомца, но внезапная боль в спине остановила его порыв, словно заблокировав позвонки. Он почувствовал, как одеревенел затылок, как обмякла поясница, как клинок пронзил его тело до живота, потом был вынут. Педро икнул, харкнул кровью. Тихий пассажир пересел на место рядом с ним. В руках у него были длинный, запачканный кровью нож и пустая сумка. И тут монах внезапно вспомнил имя своего убийцы. Когда же сталь снова пронзила его плоть, метя в сердце, у него мелькнула последняя мысль: в отличие от Мишеля Строгова, он не доставит послание кардиналу Драготти. Зато не замедлит проникнуть в тайны потустороннего мира, которые изводили брата Альмеду.

102

Брюс Дермот в сотый раз ощупал свой пуховик. «Смит-вессон» по-прежнему никуда не делся из внутреннего кармана. Паренек со всей серьезностью отнесся к замещению агента Нутак, отстраненной от расследования вышестоящим начальством, и чувствовал, что облечен опасной миссией. Отныне всем придется считаться со специальным агентом Дермотом. Он решительным шагом мерил автостоянку аэропорта в поисках машины, завещанной ему Кейт. Из такси, которое доставило его сюда, он позвонил Джине, свой невесте. И наткнулся на собственный голос на автоответчике, которому ему было нечего сказать. Он достал квитанцию из кармана и проверил номер, который Кейт записала карандашом. 536. Уже не очень далеко. Шум мотора заставил его вздрогнуть. «Спокойно, Брюс», – сказал он себе, жуя старую резинку, от которой никак не мог избавиться. Свет фар залил его башмаки. Он обернулся и увидел какой-то «форд-гэлакси». С оглушительном скрипом машина внезапно понеслась на него задним ходом. Чуть не отдавив ему пальцы на ногах, водитель-торопыга лишь махнул рукой в знак извинения. Брюс удивился, что не видел, когда его успел обогнать этот «форд». И снова бросил взгляд через плечо. Пикап уже испарился. Наконец он нашел служебный «патрол», звякнул связкой ключей и вдруг догадался, что на него мчится что-то огромное и темное. Он инстинктивно отскочил в щель между двух машин, припаркованных слева от него, и выронил ключи, падая на живот. Избавился от перчаток и расстегнул пуховик в поисках «смит-вессона». «Форд-гэлакси» промчался дальше, затем развернулся с заносом и снова показал решетку своего радиатора. Брюс нашарил наконец рукоятку револьвера, снял его с предохранителя и выстрелил в тот самый миг, когда «форд» врезался в «шевроле», служивший защитой новоиспеченному агенту. Пуля пробила ветровое стекло пикапа, «шевроле» приподнялся над землей и опустился на Дермота. Его правая рука по-прежнему была свободна, и он прибегнул к тому же методу, который столь блестяще продемонстрировал в конторе: стрелять инстинктивно. Под шквалом пуль «форд» забуксовал, запищал, попятился, внезапно повернул и стремительно умчался, как фигуристка на коньках. Брюс выпустил воздух из легких и выкарабкался из тисков помятого листового железа, удостоверившись сначала, что нападавшие и вправду сбежали. Доковылял до «патрола», устроился за рулем и попытался унять одышку. Расследование легким не будет, но зато он сам становится все круче час от часу. Вдруг зазвонил его телефон. Джина. Ее встревожило его тяжелое дыхание.

– Бежал к телефону, – объяснил он, чтобы не пугать свою суженую.

– Что ты плетешь? Я же тебе на мобильник звоню.

– Верно.

Хотя у него еще не было привычки врать своей будущей супруге, он быстро осваивался. Настоящий сыщик должен уметь отделять свою семейную жизнь от работы.

– Забыл его в бардачке.

– Можешь принести бутылку вина?

– Отмечаем что-нибудь?

– Ты что, забыл? Мои родители сегодня придут на ужин!

– Вот дерьмо!

– Очень мило.

– Да нет, извини, просто выскочило из головы. Куплю шампанского. Железно. У меня для тебя хорошая новость.

– У меня тоже.

– Какая?

– Сюрприз.

– Жду не дождусь вечера.

Он отключил телефон, недоумевая, что же это может быть. Он женится на самой хорошенькой блондинке к северу от шестьдесят четвертой параллели, вот-вот получит повышение, унаследовал новехонький «патрол» и два раза подряд избежал гибели. Чего еще желать? Вдруг у него мелькнула догадка насчет ее сюрприза. Он криво ухмыльнулся и подумал, что если речь идет об увеличении семейства Дермотов, то повышение придется как нельзя более кстати. Потом повернул ключ зажигания, и его разнесло на куски взрывом такой силы, что ошметки кузова и обгорелого мяса подбирали потом даже на терминале аэропорта, в трехстах метрах от автостоянки.

103

Шампанское хлопнуло в сторону моря. Пробочный метеорит пролетел над садом и ударился в веерную пальму. Стоя на террасе в ореоле рассеянного света от ламп, спрятанных у подножия пальм, Карла протянула пустой бокал. Владимир торопливо наполнил его пузырящейся жидкостью. Потом поставил двухлитровую бутылку «магнума» на мраморную балюстраду и прижался к Карле. В прозрачном небе, сливавшемся со Средиземным морем, блестели звезды и луна. Но итальянка была опьянена не столько панорамой, сколько вином, на которое изрядно налегала за ужином. После десерта Леа ушла спать – в кровати с балдахином, в окружении подарков, с трудом помещавшихся в самой большой комнате виллы. Коченок не пожалел усилий, чтобы сделать из нее свою союзницу.

Русский любовался Карлой. Перед ужином он заставил ее переодеться. Она натянула черное платье-боди и ажурные колготки.

– Обещай мне, что завтра утром избавишься от всей этой фиолетовой мерзости.

– Тебе не нравится мой новый стиль?

– Кончай издеваться надо мной!

Владимир был готов на все, чтобы ее приручить. Когда она вернулась из Соединенных Штатов, он простил ей даже эту выходку. Тем не менее имя Лава создавало помехи в разговоре. Он не смог совладать с ревностью и хлестнул ее по щеке. Потом стал кусать себе пальцы. Карла хлопнула дверью. Русский послал двоих своих подручных, чтобы привести ее обратно. А заодно дал указание, чтобы окончательно нейтрализовали Натана Лава, если тот появится. Громилы явились к Карле на квартиру, вытащили мать и дочь из-за стола и затолкали в бронированную машину. Уже выезжая с подземной автостоянки, они заметили Лава, выходившего из такси. Один из головорезов поднялся за ним в квартиру Карлы, чтобы прикончить. Но участь убийцы решил взрыв. Не понимая, что там могло взорваться, но решив не выяснять, его напарник доставил товар мистеру К.

Когда несколько часов спустя Лав объявился на мысе Антиб, Коченок разыграл свою последнюю карту: Леа. Просто поднялся с девочкой наверх, предоставив Карле самой спровадить докучливого американца. Он не произнес ни одной угрозы, но Карла знала: если она не отделается от Натана, все обернется плохо. Она решила, что еще успеет сбежать, когда надзор за ней будет не таким строгим.

– Я завязываю, – объявил Владимир.

– Что?

– Шампанское, свечи, сегодняшний ужин – это не только чтобы отметить твое возвращение. Хочу объявить заодно, что оставляю дело. Сегодня собрал своих компаньонов, чтобы выбрать преемника. Ухожу в отставку.

– Чем займешься?

– Тобой. Тебе самой решать, где, когда и как.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы мной занимались. Я не калека.

– Ты калека в любви. Не умеешь любить.

– Этому не научишься. Это как вера.

Верой она была окружена с самого рождения. Выросла в доме, где в семейной столовой царило фото Папы, а на стенах ее комнаты были развешаны фотографии Клаудии Кардинале, Софи Лорен и Джины Лоллобриджиды с обложек киножурналов. Католичество и женственность были у нее в крови. Взрывная смесь.

Владимир коснулся ее левой груди.

– У тебя большое сердце. Там хватит места и для Бога, и для мужчины.

– И для Леа.

– Да, конечно.

– Мне надоел этот разговор. Пойду спать.

– Расслабься.

Он опять налил ей шампанского и попытался продолжить:

– Могу я задать тебе вопрос?

– Мой ответ – нет.

– Ты даже не знаешь, о чем я хочу спросить.

– Я же сказала: не хочу об этом знать.

Долгое молчание свидетельствовало, что Владимиру, натолкнувшемуся на безразличие Карлы, не по себе. Он не привык к тому, чтобы ему сопротивлялись с таким упорством. Она прыснула, выпила залпом и снова протянула бокал, сказав примирительно:

– Шучу.

Русский прочистил горло.

– Ведь этот американец, агент ФБР, сегодня приходил за тобой, верно?

– И что?

– Почему ты меня не предупредила, что он тебя ищет?

– Потому что для меня самой это было неожиданностью.

– Его приняли как надо. Этот тип сует нос повсюду, и тебе надо было твердо сказать, что ему тут нечего делать.

– Я ведь так и сказала.

– Все-таки пришлось сперва на тебя надавить.

– Взяв мою дочь в заложницы.

– Ну вот, опять! Никогда бы я не осмелился поднять руку на Леа. Но если не веришь, то почему же ты все еще здесь?

– Я убеждена, что ты не способен причинить ей зло. Но при этом думаю, что ты на все готов, лишь бы меня удержать, а из-за ревности теряешь голову. Когда Лав явился сюда, ты ведь мог приказать, чтобы его убили. Но предпочел, чтобы я сама его спровадила, и взял в заложницы мою дочь. Это все же лучше, чем кровавая баня. Так что Натан Лав сходит со сцены.

– Злишься, что я надавил на тебя?

– Ты меня любишь до потери рассудка. С этим не шутят.

– А он тебя любит?

– Думаю, что да.

– А ты его?

– Разве я не выбрала между ним и тобой? Слушай, давай сменим тему, а? Расскажи лучше что-нибудь забавное. Хочу посмеяться. Так рассмеши же меня, черт подери!

Она расхохоталась, видя недоумение на его лице. Он отпил глоток «Дом Периньона», чтобы придать себе вдохновения.

– Угадай, что такое: пятьдесят метров длиной и не ест свинину?

– Умираю от желания узнать.

– Очередь моджахедов за списанными русскими ядерными ракетами.

Она захохотала как безумная. Никогда не слышала ничего мрачнее. Усилия Владимира развеселить ее были столь же нелепы, как Папа Римский, пляшущий хип-хоп. Смешон был не анекдот, а сам рассказчик.

– Хватит, Карла!

Она бросила свой бокал за спину, по-русски, развернулась на сто восемьдесят градусов и выдохнула прямо ему в лицо пьяную речь:

– У меня всегда была склонность к людям, которые борются против своей природы, пытаются изменить себя, улучшить. Однажды Лав мне объяснил, что мы все играем какие-то роли. Чтобы мне понравиться, ты пытаешься напялить на себя другую роль, не ту, что играл до нашей встречи. Хочешь стать лучше. Пытаешься сдерживать свою грубость, проявлять юмор, положить конец своим мафиозным делишкам… как другие пытаются бросить курить. У тебя хорошие намерения…

У Карлы было ощущение, что за свою тираду она заслуживает «Оскара». Владимир наслаждался этим моментом. Ласкал ее лиловые вихры, ее обтянутое соблазнительным платьем тело. Взял ее на руки и понес к шезлонгу возле бассейна.

– Хочу тебя сразу же остановить. У меня триппер. От тебя. Ты меня заразил на яхте. Я лечусь.

В свете фонарей она увидела, как русский побледнел. Очевидно, он сам не знал о своей болезни.

– Тебе бы тоже надо полечиться, Влад. А то станешь бесплодным.

– Прости, милая, я… я не знал…

– Надо разборчивее выбирать, с кем спишь. Я ведь от тебя и СПИД подхватить могла.

Владимир встал и закурил сигарету.

– Я на тебя не сержусь, Влад. В то время я отвергала твои ухаживания, так что у тебя не было никаких причин отказываться от других.

– Ты так артачилась, что это выводило меня из себя. Я ведь целый год тебя обхаживал! Мне казалось, что, переспав с другой женщиной, я мщу тебе за безразличие.

– Коли так, ты отомщен сполна.

– Я уж и не знаю, с какого боку к тебе подступиться. Чего ты на самом деле хочешь?

– Того же, чего и ты. Спокойной жизни.

Он нервно бросил сигарету в бассейн. Это был не тот ответ, на который он рассчитывал.

– Ты можешь дать мне покой, Владимир?

– Это не слова влюбленной женщины.

– Если бы я воспылала к тебе страстью, ты бы это заметил.

– Воспылала страстью? Да ты хоть знаешь, что это такое?

– Что-то животное и химическое. Это нельзя объяснить. Видишь человека, и вдруг тебя влечет к нему, он становится центром твоей вселенной. Он всего лишь посторонний, но ты чувствуешь, что без него тебе не жить. Его кожа, запах, дыхание становятся наркотиком. Потом это лихорадочное состояние может превратиться в любовь, и только тогда начинаешь понимать, почему ты на него запала.

– Похоже, ты говоришь об этом со знанием дела.

– Тот человек, что приходил сегодня. Вот к нему меня влечет.

– Так ты его любишь?

– У меня не было времени увидеть, как моя страсть превратится в любовь.

– Вот дерьмо! Какого же черта ты тут делаешь?

– Я же тебе сказала. Хочу покоя. Лав не может мне его дать. А ты будешь прекрасным спутником и хорошим отцом для Леа.

Владимир закурил другую сигарету и подошел к залитому светом бассейну, блики которого играли на пальмах-вашингтониях. Обернулся и угрожающе ткнул в нее пальцем.

– За кого ты меня принимаешь, мать твою?

– За человека, который ради того, чтобы я была рядом, готов исправиться и положить конец процветающей карьере. Не многие мужчины ставят женщину впереди денег, карьеры и положения.

– Хочешь выйти за меня, Карла?

– Мне холодно, я возвращаюсь в дом.

Она встала. Он схватил ее за руку.

– Хочешь выйти за меня?

– У тебя нет в запасе еще какой-нибудь хохмы?

– Хочешь выйти за меня? Да, мать твою, или?..

Была ли она слишком пьяна или же ей вконец надоела эта роль? Ответ в любом случае был плох:

– Нет, мать твою.

Владимир врезал ей прямым в подбородок, взвалил на плечо и отнес в сарай для инструментов, где бросил на пол, словно тюк. Пока он рылся в шкафу, она готовилась к контратаке, лежа среди мешков с компостом. Попыталась вспомнить, что Натан объяснял ей о способе контролировать страх и использовать его к собственной выгоде. Но захмелевшая голова работала плохо. Карла видела только одно: приоткрытую дверь сарая. Туда и бросилась. Коченок остановил ее пинком в живот. Она отлетела метра на два, ударившись о газонокосилку. Ухватившись за вихор сиреневых волос, он размахивал какой-то большой бутылкой без этикетки с бесцветной жидкостью внутри.

– Думаешь, раз ты красива, тебе все позволено? Что можешь приходить и уходить, когда вздумается, и посылать меня к такой-то матери?

– Это не имеет отношения к моей внешности.

– А вот мы сейчас проверим. Я-то тебя люблю ради тебя самой. И буду любить, даже если ты потеряешь свою красоту. Прямо сейчас и докажу. Знаешь, как действует кислота?

Он сунул ей бутылку под нос. Она отбивалась, он влепил ей два хука левой и связал руки за спиной железной проволокой. Доволок до верстака, запрокинул голову и крепко зажал виски в тисках. Она была выгнута назад под прямым углом, череп сдавлен железом, руки связаны, платье разорвано. Владимир провел рукой по ее оголившейся груди и коснулся шеи, напряженной, как лук.

– Я всегда буду любить тебя, Карла. И ты в конце концов тоже меня полюбишь.

Она увидела, как он отвинчивает пробку и медленно льет кислоту на ее лицо. Первые же капли вызвали сильнейший ожог. Она закричала, чувствуя, как потрескивает кожа, и почти тотчас же потеряла сознание.