Текст книги "Королева войны"

Автор книги: Феликс Крес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 49 страниц)

Несущие известие о победе гонцы разъезжались во все стороны света.

38

Тереза ощущала себя армектанкой – и никем больше. Вся ее жизнь была связана только с Армектом и ни с чем другим. Она с трудом могла вспомнить название деревни, в которой появилась на свет. Родителей уже не было в живых, так что она давно не посылала им денег, братья и сестры обзавелись собственными семьями… Во время последнего набора она взяла к себе в легион племянника, парня, который по-настоящему хорошо стрелял из лука и ни в каких протекциях не нуждался. Правда, за рекрутами она специально послала в свою деревню, хотя та находилась столь далеко, что если бы не жившая там родня, ей никогда не пришло бы в голову выбирать себе там солдат… Вот и вся «семейственность». Ее ничто не связывало ни с родной деревней, ни с каким-либо городом, хотя служить ей довелось во всех концах Армекта. Лучшие воспоминания у нее остались о маленьком форпосте на севере, где она получила офицерское звание, а потом, когда разразилась настоящая война, какой никогда там прежде не видели, под командованием превосходного командира, коменданта Р. В. Амбегена, снискала себе военную славу, сражаясь с тысячами алерцев. Вторым счастливым периодом ее жизни были годы, проведенные в Акалии. Постепенно она начинала считать этот необычный город своим. Мой город. Она наверняка могла бы так сказать, имея в виду нечто большее, чем просто город, где стоял ее гарнизон.

Новый командир Акалийского легиона не нуждался в ее присмотре, а тем более помощи, выводя в поле свои войска. Поехала она не за этим. Она поехала попрощаться с Акалией, ибо отправлялась на войну и могла с нее не вернуться. А кроме того, она хотела еще раз попросить свой город о помощи. Она отправлялась на войну, ее солдаты были голодны, и ей было все равно, что говорит имперский закон о финансировании гарнизонов.

Предупрежденный о прибытии командующей тысячник – еще недавно надсотник, ее заместитель, – приготовил бывшему коменданту гарнизона прием, о котором она даже не мечтала. В течение нескольких последних недель она не раз бывала в городе, решая бесчисленные вопросы, посещала гарнизон, но это были короткие рабочие визиты – и снова скачка верхом. Теперь она приехала несколько иначе, все в том же бело-черном мундире акалийской тысячницы, но с многочисленным сопровождением. За спиной у нее была десятка ее собственных конников – естественно, из гарнизона Акалии, поскольку именно этот легион она попросила ее сопровождать, а рядом двое гонцов и несколько командиров среднего ранга.

У ворот города ее приветствовала шеренга пехоты в полном боевом снаряжении.

Не слишком склонная к переживаниям командующая армией чувствовала комок в горле. Сам командир легиона выдвинулся верхом перед строем, отдал ей честь и присоединился к офицерам сопровождения, отведя коня назад так, чтобы все знали, кто настоящий хозяин в Акалии. Она ехала в гарнизон, видя по правую руку от себя длинный ряд солдат, по левую же – толпы горожан, которым она много лет обеспечивала безопасность на улицах. Военная тайна оставалась в силе, но все уже знали, что акалийский гарнизон отправляется на войну, что начинается какая-то кампания. За спинами людей виднелись прибитые ко многим ставням и дверям домов листовки, содержание которых сочинила она сама. Несколько таких пергаментов она позавчера прислала в Акалию – а теперь они были повсюду. Кто-то велел их переписать, оплатив расходы, в том числе и за срочность.

Солдаты, мимо которых она проезжала, по команде двигались следом за своей тысячницей, умело формируя строй из троек и держась ближе к домам по правой стороне улицы, поскольку левую заполонили горожане. Вскоре офицерская свита Терезы уже перемещалась во главе все растущей толпы, состоявшей как из дисциплинированных отрядов войска, так и беспорядочных масс простонародья. Самый короткий путь от городских ворот до казарм гарнизона не проходил через рыночную площадь, но ряды легионеров и горожан выстроились так, что надтысячница поняла – от нее ждут, что она подъедет к ратуше. Ни о чем не спрашивая, она поехала в ту сторону. Уже издалека она увидела заполнившие площадь толпы, перед ратушей же – нескольких членов совета, окруживших бургомистра. Явился даже воевода – человек, с которым она постоянно была на ножах, поскольку, как представитель Кирлана, он редко соглашался с военным комендантом округа, для которой имело значение лишь благо ее гарнизона. Она уже догадывалась, что все это значит, и не знала, сумеет ли достойно принять вызов. Оказавшись на рынке, она даже не знала, сойти ли ей с коня, или лучше, чтобы все хорошо видели ее, сидящую в солдатском седле. Раздался звук трубы, и шум толпы утих. Городской герольд, человек с могучим голосом, в полной тишине прочитал текст присланного ею воззвания – возможно, несколько жесткий, сухой и немногословный. Хорошо получились лишь слова благодарности жителям Акалиии и их представителей в ратуше; все остальное выглядело скорее требованиями, нежели просьбами. Привыкнув отдавать приказы и постоянно принимая неоспоримые решения, она вообще не умела о чем-либо просить – и поняла это перед лицом тысяч собравшихся на большой площади людей.

Герольд закончил читать воззвание. Отряд местных слуг, собранный когда-то по ее просьбе (просьбе? а может быть, требованию?), отошел в сторону, открыв проход на одну из ведущих к рынку улиц. Там стояли повозки Акалийского легиона, а за ними другие – открытые и закрытые, с деревянными или полотняными крышами, часто совершенно не похожие на те, что использовались в военных обозах. Нескончаемый ряд повозок, перемежающийся четверками вьючных животных; неровная змея, конец которой исчезал где-то в глубине города. Поочередно повозки, запряженные волами и лошадьми, тяжело трогались с места. Колеса глухо стучали по булыжникам, скрипели ящики с грузом. Толпа расступалась, пропуская неуклюжие экипажи.

Герольд читал теперь воззвание бургомистра, составленное от имени всех жителей города. Акалийцы снабдили своих легионеров предусмотренными уставом запасами еды и предоставили им второй резервный обоз. Кроме того, они обязывались посылать войску ежедневно, до завершения кампании, одну повозку с едой, пивом и водкой, кормом для животных и перевязочными материалами. Акалия согласилась принимать и лечить за собственный счет раненых солдат легиона. Тереза получила все, о чем просила, – и еще столько же.

Герольд закончил читать, тяжело нагруженные повозки грохотали, направляясь к городским воротам. Тереза не могла больше сидеть в седле. Она спрыгнула с коня, глубоко вздохнула и гневным жестом провела рукой по лицу. Еще раз вздохнув, она быстро подошла к бургомистру и обняла его – крепко, по-солдатски, на глазах радостных акалийцев. Послышались одобрительные возгласы, сразу же откуда-то донеслась музыка, городская стража освободила место для тележек с большими пивными бочками, из которых тут же выбили затычки. На бочки вскакивали жонглеры, появились странно одетые акробаты на ходулях. Горожане, демонстрируя постыдное отсутствие дисциплины, бросились к рядам солдат и начали с ними брататься, перекашивая шлемы на головах воинов, вынуждая их перекладывать из руки в руку щиты и топоры. Офицеры из окружения Терезы по образцу своего командира сердечно обнимали членов городского совета. Тереза протянула руку воеводе и кивнула ему в знак благодарности.

– Я ничего не знаю и ни о чем не слышал! – сказал он, пытаясь перекричать шум. – Не ради тебя и даже не ради этого города. Ради Армекта, ваше благородие!

Она еще раз кивнула, повернулась и вошла в толпу; каждый хотел коснуться ее мундира, грубой военной юбки, рукояти меча. Она знала, что не может прямо сейчас ехать в казармы. Впрочем, в том не было необходимости. Она давно уже послала за своими вещами, комната на верхнем этаже высокой башни уже несколько недель принадлежала новому командиру гарнизона. Если она хотела попрощаться с Акалией – то именно это она сейчас и делала.

Был уже вечер, когда усталая, немного пьяная, но очень довольная командующая Восточной армией смогла наконец выехать из города. Обоз Акалийского легиона давно скрылся за одним из многочисленных поворотов дартанского тракта, пропав за деревьями; за ним уже пошла конница первого полулегиона, чтобы опередить и сопровождать ценные грузы. Из города вышли также сплоченные колонны солдат, полный легион. Обоз поменьше, предоставленный Акалией, Тереза приказала остановить в нескольких милях за предместьем. Вскоре должны были подойти остальные легионы ее армии. У нее уже имелся провиант для этих солдат, повозки следовало распределить между всеми дартанскими полулегионами. Подаренной прекрасным городом еды не могло хватить навсегда, но было с чем начать кампанию. Пополнять сокращающиеся запасы и даже позднее, в случае необходимости, уменьшать дневной рацион – все же совсем не то, что начинать войну на пустой желудок. Как могли чувствовать себя солдаты, глядя на подпрыгивающие на ухабах, безнадежно разболтанные пустые повозки? Видя тощие вьюки, в которых ничто не могло появиться, поскольку каждый добытый квартирмейстерами кусок сразу же отправлялся в котел?

Думая о новом обозе, Тереза с мстительным удовлетворением решила, что командир Гвардейского легиона не увидит из этих запасов даже одного бочонка селедки. Все же они обе друг другу не подходили; несмотря на предпринимаемые с обеих сторон попытки поправить не лучшие отношения, дело весьма быстро дошло до первой стычки… Узнав о приостановке денежных поступлений для Восточной армии, Тереза обратилась к Агатре с требованием передать часть гвардейских запасов дартанцам, так, как это сделал Акалийский легион. Агатра твердо ответила: «Нет». Это были ее запасы, на ее собственных обозных повозках, и она не собиралась морить голодом своих отборных солдат, лишь бы набить животы каким-то бесполезным воякам. Тереза разозлилась, однако ничего не сказала; ей пришлось бы отобрать эти запасы силой, а это не входило в расчет. Потом, уже успокоившись, она признала, что тысячница в чем-то права. Собственно, только у одного из полулегионов Агатры, армектанского, имелись повозки и вьюки, набитые всяческим добром, – остальные снабжались намного хуже. Половина запасов одного полулегиона, разделенная между девятью другими, была каплей в море, дружеским жестом и ничем больше… Но такой жест все же следовало сделать. Упрямое убеждение дартанцев в том, что они недостойны даже гвардейских запасов, отнюдь не положительным образом влияло на боевой дух этих солдат. Терезе приходилось рассуждать, как командующей всей армией. Но Агатре – нет… Ее волновал только собственный легион. Впрочем, может, и справедливо.

В маленькой корчме в предместье, а вернее, уже за заставой (хитрый корчмарь знал, где поставить свое заведение) она остановилась вместе со своей свитой, чтобы подождать подхода войска. Легионы должны были подойти по боковой дороге, окружавшей город, – о парадном марше по улицам не могло быть и речи. Ответвление армектанского тракта, соединявшего ворота Акалии с округами Рины и Рапы, сходилось с дорогой до Роллайны у самой корчмы – именно потому Тереза не воспользовалась квартирами гарнизона. К тому же в соответствии с обещанием, которое она недавно дала десятнику, стоявшему на страже ее сна, ей хотелось как следует выспаться перед выступлением. Простой вояка многое в жизни повидал и действительно знал, что говорит. Командующая армией должна была отдохнуть.

Она не знала, что ее ждет еще один сюрприз…

Солдаты эскорта расположились в заранее заказанной большой комнате и выставили посты. Хозяин, которому осторожно и вежливо намекнули, что корчма не должна быть переполнена, принял это настолько близко к сердцу, что не только отказывал в комнатах проезжающим путникам, но и вообще выгнал всех, кто задержался дольше. Корчма стояла пустая. Офицеры из сопровождения Терезы разместились в маленьких комнатах, уступив лучшую командиру. Надтысячница не хотела оставлять после себя дурных воспоминаний, так что ночлег оплатила вперед, за счет собственного кошелька и личных средств офицеров (Агатра наверняка приказала бы принести себе бесплатный ужин в постель…) Сразу же стало ясно, сколь верно она поступила: корчмарь, шкурой чувствуя, что до конца жизни сможет рассказывать о военных, гостивших у него под крышей, взял поразительно дешево.

Тереза распаковала мешок конной лучницы – ибо таков был ее багаж. Собственными вещами, взятыми на войну, она могла бы обменяться с любым легионером. Запасные сапоги, рубашка, кружка, миска и ложка… Пара сухарей на черный день, маленькая кожаная фляга с водкой, чистая тряпка, которую можно разорвать на бинты, чтобы перевязать раны. Коротко подстриженной надтсячнице не требовался даже гребень. В обозе, правда, целая повозка была нагружена табуретами, складным столом, картами и письменными приборами, за ней ехала палатка главнокомандующей и разные необходимые мелочи, но это не были ее личные вещи – лишь полагающееся по уставу снаряжение надтысячника-коменданта армии.

Разместившись в опрятной комнатке, надтысячница спустилась в большой обеденный зал, собираясь заказать еду. Еще на лестнице она остановилась. Зрелище было единственным в своем роде: на полу, скамейках и прямо на столах сидели или попросту разлеглись около десятка разномастных котов. Сверкали желтые и зеленые глаза на больших мордах котов и несколько меньших, более треугольной формы мордах кошек. Тереза спустилась с последних четырех ступенек.

– Я набрал для тебя разведчиков, – лениво промурлыкал кот, сидевший на одной из скамеек. – Сам я уже на войну не пойду, но эта молодежь – совсем другое дело.

Надтысячница не знала, что сказать. Эти несколько четверолапых разумных представляли для армии немалую ценность.

– Армектанский легион сразу кладет жалованье десятника каждому коту, поступившему на службу, – наконец сказала она, садясь за один из столов. – И желающих вообще нет. Когда-то их было больше, но теперь все тяжелее найти кота-разведчика. У меня нет денег, чтобы заплатить вам столь высокое жалованье. Обратитесь в Армектанский легион, там с вами сразу подпишут контракты. Насколько я знаю, они потеряли в пуще всех своих разведчиков. Так же, как и я…

– Армектанский легион – не Тереза, – сказала большая серая кошка, поднимая белую лапу в Ночном Приветствии; кошки обычно говорили несколько разборчивее, чем коты, и эта не была исключением. – Какой интерес заниматься разведкой для какого-то Армектанского легиона? Пока что просто корми нас и выдавай расписки вместо жалованья. Когда-нибудь мы за ним явимся.

– Почему вы это делаете?

– Потому что война, – ответила кошка, уже слегка раздраженно. – А ты – прославленная тысячница Тереза. В этом году долго лежал снег.

Командующая армией еще могла догадаться о связи между войной и славой тысячницы (надтысячницы, о чем серая не знала) Терезы; но уж связи между войной, славой и снегом она не видела никакой. И было ясно, что никогда не увидит… У четвероногих имелись свои причины, совершенно непонятные тому, кто, не покрытый шерстью, ходил на двух длинных лапах.

– У тебя есть при войске портные, тысячница?

– Надтысячница, – поправила Тереза. – Я командую пятью легионами, и мои разведчики должны о том знать. Портные у меня есть.

– Пусть сошьют девять военных мундиров для нас. На севере кот может бегать без мундира, поскольку те твари знают, кому мы служим. Но здесь мы хотим носить мундиры. Контракт ты заключаешь с разведчиками, а не со шпионами.

– У меня есть даже две кошачьи кольчуги, я прикажу послать за ними на склад гарнизона… Знаю, что ваши разведчики не любят железа, но в такой большой группе могут найтись желающие. Я распределю вас между легионами, а в Акалийский и Гвардейский пойдет даже по восемь лап. Только двоих я оставлю при себе. Вместе вы служить не будете.

– Считаешь, что это плохо? – спросила серая, которая явно была главной среди всех. – Ведь даже совместная атака девяти разведчиков большой пользы не принесет.

Тереза давно знала, что коты обладают своеобразным чувством юмора. Своеобразным, поскольку кошачьи шутки всегда были язвительными и недвусмысленными. Коты не умели лгать и обманывать, и даже в шутках это было заметно.

– Совместная атака? – повторила надтысячница. – Ты служила в войске?

– Только он. – Кошка посмотрела на полосатого кота у стены. – Когда-то давно. Я знаю, что такое «совместная атака», так как давно дружу с солдатом.

Надтысячница улыбнулась своему старому разведчику.

– Завтра прикажу оформить для вас контракты. Можно на год или дольше. Я вас не знаю, так что сами выберите между собой командира.

– Зачем?

– Потому что так положено в войске. – Котам не хватало терпения общаться с людьми, но и людям порой не хватало терпения при общении с котами. – Командир получит более красивый мундир. С белыми нашивками десятника.

– В таком случае это я, – сказала серая. – Мое имя Чета, все меня знают. Я буду командиром.

Никто не возражал, тем более что половина будущих разведчиков уже спала.

– Надтысячница, – сказала Чета, исчезая за столом; она тут же вернулась и положила на стол что-то, что держала в зубах. – Взять его в обоз или оставить в Акалии?

Котенок, судя по виду, еще не умел говорить… С тех пор как Шернь дала котам разум, они жили почти так же долго, как люди, но быстрее взрослели и почти никогда не дряхлели в старости. Они не создавали семей и не чувствовали себя связанными с потомством – подросший котенок сразу же шел своей дорогой, как только это становилось возможным, пользуясь в лучшем случае опекой группы, которая его приняла. Кошки рожали одного, самое большее двух детенышей. Коты не учились говорить постепенно, как люди, – молодой кот впервые подавал голос, лишь обучившись речи в совершенстве. Этот наверняка уже не нуждался в материнском молоке. Чета была очень хорошей родительницей, если до сих пор не прогнала его на все четыре стороны.

– Пусть лучше останется в гарнизоне. – Надтысячница едва сдержала улыбку.

– Тогда пусть его отвезут, когда пошлешь за нашими кольчугами. Одну я хочу для себя.

– В большой комнате наверху, – сказала Тереза, – квартируют конники из моего эскорта. Идите туда спать. Познакомьтесь с товарищами по оружию. Завтра узнаете, каковы примерно планы командования, чего я ожидаю и на что следует обращать внимание. Конкретные приказы получите уже от командиров своих легионов. Ага, еще одно, – добавила она, зная, что для новых солдат это может иметь значение. – Военные мундиры будут разного цвета, красные, черные или голубые. Решите, кто в каком будет ходить.

Вопрос, видимо, действительно был серьезным, так как открыли глаза даже те, кто заснул. Кота не волновало, за что идет война, – но для него было крайне важно, как он будет на ней выглядеть.

Легионы Восточной армии, однажды тронувшись с места, уже никак не могли снова скрыться в тени военной тайны. В штабе имперской армии прекрасно понимали, что перемещение Терезы на исходные позиции для наступления на Дартан фактически является началом кампании на востоке. Этого уже нельзя было отменить. Достаточно рискованно было предполагать, что войска Эневена будут вынуждены отправиться на помощь Йокесу, прежде чем до Ахе Ванадейоне дойдут проверенные известия о второй армии империи. Однако подобный риск был неизбежен; с каждым днем росла вероятность обнаружения дартанских легионов, и меньшим из двух зол казалось подтвердить их существование, чем мучиться сомнениями, знает ли о них противник. А если да, то что именно он знает? Быстро проведенное наступление могло привести к тому, что Восточная армия появилась бы в Дартане почти одновременно с первыми вестями о ней. В худшем случае, даже если бы Эневен не вышел из-под Роллайны, оставался по крайней мере фактор неожиданности.

Но Эневен не пришел на помощь Йокесу, хотя – на что очень рассчитывали в командовании имперских войск – должен был это сделать, несмотря на поражение Каронена. Западная армия все еще существовала, и казалось невозможным, чтобы войска Сей Айе, пусть и добившись первого успеха, без какой-либо помощи справились с ней раз и навсегда. Однако К. Б. И. Эневен не помог Йокесу… Поступил же он как раз наоборот – покинул удобные квартиры под Роллайной и в самой Роллайне, а затем направился прямо к Тройному пограничью, оставляя слева стену Буковой пущи. С точки зрения имперского командования это могло означать лишь одно: в Дартане знали о существовании армии Терезы. Вопрос – насколько давно?

Известие о походе Эневена надтысячница получила на третьей ночной стоянке, после того как они покинули корчму у развилки дорог, – в неполных тридцати милях от Акалии. Вместе с тем пришел доклад о поражении Западной армии – и приказы, подтверждающие первоначальный план кампании. Восточная армия, в присутствии от двадцати пяти до тридцати отрядов Ахе Ванадейоне, знавших о ее существовании и идущих навстречу, должна была опустошить восточный Дартан и захватить Роллайну. Обещалась поддержка этого наступления Западной армией, после того как она пробьется через кордон Сей Айе. Были еще какие-то сказочные истории о передовых отрядах, которые отправила с целью отвлечь внимание морская пехота из Ллапмы и Нин Айе.

Тереза послала за всеми командирами легионов. Вместе со своим заместителем, тысячником В. Аронетом, она ждала их в своей палатке, за устланным картами столом. Искусству чертить карты армектанцы научились только от мореплавателей с Гарры, которые умели безошибочно водить свои эскадры среди сотен островов, проливов и мелей. Примитивные наброски, ранее известные в Армекте, не могли сравниться с творениями знаменитых гаррийских ученых, называвшихся картографами, – новое слово прижилось на континенте столь же быстро, как и само изобретение. Военные карты, которыми пользовалась Тереза, несколько походили на торговые: на них были изображены только дороги, соединявшие окружные и уездные города, реки на отрезках, где имелись мосты, паромные переправы и броды, кроме того, важнейшие естественные преграды, то есть большие леса, возвышенности и болота. Иногда еще какие-нибудь важные ориентиры; например, по каким-то причинам на всех картах, имевшихся у Терезы, хотя и отсутствовали деревни, был обозначен огромный валун, стоявший возле дороги из Акалии до Роллайны… Якобы он лежал ровно на половине пути. И собственно, все. Каждый командир по необходимости исправлял и дополнял свои карты, так что могло случиться, что на картах Терезы существовали города и броды, о которых не слышал Каронен, и наоборот. При каждой встрече командиров любого уровня служившие при войске картографы первым делом сравнивали и приводили к единому виду их карты. Несчастные трудились без устали; ведшие кампании тысячники и надтысячники обожали измазывать ценные карты, чертя направления ударов, заштриховывая районы группировок, прерывистыми или сплошными линиями обозначая рубежи обороны. На каждом привале военный картограф сперва искал место для своего стола и немедленно садился за перерисовывание исчерканных во время прошлого совещания карт. Наброски поменьше, лишь грубо отображавшие местность, бедняги чертили на раскачивающихся и трясущихся во время езды повозках.

Картограф акалийского гарнизона – теперь главный картограф Восточной армии – был человеком невероятно ленивым, а потому, что называется, находчивым. С тех пор как акалийские легионеры начали патрулировать Низкий Громбелард, ему заметно прибавилось работы. Не в силах этого вынести, он изобрел стойку, на которой держалась большая деревянная доска. По каждому требованию он рисовал на ней углем или мелом, обозначая лишь то, что было нужно в данный момент. Каждую неверно проведенную линию он легко мог исправить; перед следующим совещанием он выяснял, пригодится ли карта, оставшаяся от предыдущего, или надо рисовать новую. Тереза, прежде чем отправиться на войну, приказала изготовить еще три доски, каждую на отдельной стойке.

Тысячник Аронет знал содержание доставленных докладов и распоряжений. Но Тереза не знала Аронета… Как ей говорили, он был способным и добросовестным офицером. Но что он за человек? Надтысячница когда-то встречалась с ним, когда он еще носил звание сотника, но это было лишь мимолетное знакомство. Она не знала, что собой представляет этот мужчина, на десять лет моложе ее. Слишком молодой для тысячника. До сих пор она успела обнаружить в нем пару недостатков, несколько достоинств… Стоя перед доской с картой восточного Дартана, она думала, можно ли ему доверять.

Это был ее заместитель. Человек, с которым она должна была делить ответственность за судьбу армии, военные тяготы и невзгоды. Но он был и протеже Тарвелара, где размещалась штаб-квартира главного командования. Его наверняка прислали в том числе и затем, чтобы он наблюдал за ее действиями. Что ж, даже если и так, то что с того? Если она не могла положиться на своего заместителя, следовало это выяснить как можно быстрее.

Выгнав картографа из палатки, она села за стол наедине с тысячником Аронетом.

– Послушай меня, прежде чем соберутся все, – без лишних слов сказала она. – Я не могу подрывать авторитет главного командования, так что не стану говорить, что там сидят тупые придурки и любители сказок. Я запрещаю себе даже думать подобным образом. Они просто… неверно оценили положение дел. И возможности Восточной армии.

Язык надтысячницы никогда не отличался благозвучием, но Аронет уже достаточно хорошо знал командующую армией, чтобы понять – дело плохо. За несколько недель совместной работы он понял, когда следует молчать и уступать ей дорогу. Хуже всего было, когда она начинала выглядеть молодой и красивой. Обычно она была грубоватой, но вполне сносной в общении пятидесятилетней женщиной с весьма заурядной внешностью.

– Западная армия получила пинка под зад возле Буковой пущи, – продолжала она. – Нам пишут, что ничего особенного в том нет, но о потерях не сообщают. Так уж получилось, что я знакома с комендантом войск Сей Айе, который только что спустил с них шкуру. Если Йокес выиграл сражение – значит, выиграл. Наверняка он не заменил своих тяжелых конников на лучников легиона в соотношении один к одному. И даже один к двум. Так что Западная армия не сможет остановить рыцарей королевы, поскольку у нее хватает хлопот с войсками из пущи. А Эневен знает о нас и идет нам прямо навстречу. Кроме того, – она подняла распечатанное письмо, – приказы для Восточной армии звучат так: во-первых, широким фронтом, силами отдельных легионов, провести наступление на Дартан; во-вторых, наступать в сторону Роллайны, опустошая все частные владения; в-третьих, занять столицу. При штурме столицы нам обещают поддержку с запада. Интересно, каким образом они убедят Йокеса, чтобы он их пропустил? И рассказывают морские легенды о моряках из Ллапмы, которые… не знаю, наверняка сожгут какую-нибудь деревню возле города и снова сбегут на свои корабли. Весьма справедливо, ибо мы держим эти порты только потому, что Ахе Ванадейоне они не нужны. Но когда морская стража поднимет шум, туда пойдет какой-нибудь никому не нужный отряд, и спасение будет только на море.

– Я знаю про эти доклады и приказы, – осторожно напомнил он. – Что ты хочешь сказать?

– То, что я, собственно, не командую этой армией. Мне говорят не только, что я должна сделать, но еще и как. Кто решил, что наступление должно вестись силами отдельных легионов, то есть на пяти направлениях, а не на двух или четырех? Это, кажется, все же дело командующего армией? Что завтра? Пришлют приказ, чтобы два клина лучников шли направо, три налево, а гонцы оставались при обозах?

Он покачал головой. Больное место многих войн… В штаб-квартире всегда находился кто-то, желавший с расстояния в четыреста миль заменить полевого командира.

– Я заметил. Но что ты посоветуешь?

Она подошла к одной из досок и взяла кусок мела.

– Мы здесь… граница пущи здесь… Эневен идет двумя колоннами, туда… и неизвестно куда еще, первоначальные доклады противоречат друг другу. В дартанских городах у нас уже нет урядников трибунала, – напомнила она, – поскольку они сидят в казематах. Шпионы действуют без всякой поддержки, без средств и вообще не слишком усердно. Вестей об Эневене может больше не быть – до того момента, когда мы увидим перед собой его отряды. Возможно, что-то мы узнаем сами, а может, и нет. Объявляю военный совет! – проговорила она столь же язвительно, сколь и громко, чуть более красивая, чем обычно, из-за слегка раздувшихся ноздрей. – Советуй, заместитель! Сейчас сюда придут наши подчиненные, нужно будет что-то им сказать! Например, что нас списали на потери, мы должны ни больше ни меньше, как дать свободу действий Восточной армии, разойдясь отдельными легионами по всему северо-восточному Дартану, лишь бы сжечь побольше. Можем начать прямо здесь – в конце концов, это Дартан. Та деревенька неподалеку – чья-то личная или имперская? Во всяком случае, мы должны разойтись широким фронтом. Ни один легион не поможет в случае чего другому. Каким образом Восточная армия должна нанести удар по Роллайне, если ее уже не будет? Возможно, туда доберется один легион. Возможно, остатки второго. Но разве что скрываясь по лесам или переодевшись крестьянами – ибо сжигая и уничтожая все вокруг, они этого сделать наверняка не смогут.

– Я тоже так считаю, – неохотно проговорил он.

– Ну так что? В чем суть этого плана, тысячник? У тебя есть мысль, как убедить командиров легионов устроить безнадежную игру в поджигателей, из которой абсолютно ничего не выйдет? Ибо в конце этого славного боевого пути видно только одно – железную конницу Эневена. Неважно, тяжелая конница или легкая… В любом случае это конная армия. Битвы нам не избежать, ни отдельными легионами, ни всем вместе. Ее могла бы избежать Западная армия, но не мы. У нас четыреста шестьдесят конников и тысяча четыреста конных пехотинцев. Что с этим делать? Отправить передовые отряды? А если крестьяне с вилами прогонят эту конную пехоту? Не знаю, на что рассчитывает командование. Вероятно, на то, что мы напугаем рыцарей. – Она снова села за стол. – И кто знает, может быть, это даже удастся. Но на что они рассчитывают дальше? Ведь напуганные рыцари не разъедутся по домам, чтобы спасать свое добро, но именно за это добро опасаясь, помчатся на нас всей толпой, так быстро, как только смогут. Никто не свяжет их силы на западе. Кто будет противостоять даже трем или четырем отрядам? Одинокий легион голодных поджигателей?

– Что ты имеешь в виду? Вернее, что собираешься делать? Ведь что-то ты делать собираешься?