Текст книги "Тайна доктора Авроры (СИ)"

Автор книги: Федулаева Александра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Глава 64

Второй заезд близился к завершению. Толпа гудела, ветер разносил обрывки возгласов и шёпот шёлковых платьев, а воздух наполнялся особым, волнующим ароматом – смесью пыли, духов и азарта.

Я едва успела обменяться несколькими словами с леди Агатой, как лакей в ливрее герцогского дома подошёл к нам с поклоном:

– Герцог и герцогиня Уэстморленд приглашают вас в их ложу, лорды и леди, – произнёс он торжественно, едва заметно склонив голову.

Я почувствовала, как в груди ёкнуло сердце: подобное приглашение не было просто любезностью – оно означало внимание, а значит, и испытание. Генри посмотрел на меня, и я заметила, как в его взгляде мелькнула тень.

– Для нас это честь, – спокойно ответил он за всех, кивнув лакею.

Оставив Эдит с Фелисити под присмотром Лоримера, мы последовали за ним. Путь до герцогской ложи занял всего несколько минут, но мне показалось, что каждый шаг под прицелом десятков глаз. В подобных случаях нужно было быть безупречной: осанка, улыбка, взгляд.

Ложа герцогини ослепляла великолепием: изящная мебель, шёлковые занавеси, хрусталь на столике с напитками. Герцог встретил нас с улыбкой, в которой сочетались доброжелательность и властная уверенность человека, привыкшего, что мир крутится вокруг него. Рядом с ним в кресле сидела герцогиня – утончённая, с холодной красотой и пронзительным взглядом, в котором сквозило лёгкое любопытство. Чуть поодаль – маркиза Роксбери, та самая, чей приём ещё недавно обсуждала вся столица.

– Лорд Арлингтон, маркиз Грэхем, леди, – сказал герцог, когда мы подошли. – Прекрасно, что вы согласились почтить нас своим обществом.

– Для нас великая честь, – ответил Генри, склонив голову. Эван Грэхем повторил жест, сдержанно, но безупречно вежливо.

– Такие прогрессивные люди герцогства должны держаться вместе, – продолжил герцог с лёгкой улыбкой. – В наше время без новых идей нет движения вперёд.

Он повернулся к Грэхему:

– Маркиз, как продвигается ваша работа на новом посту? Должность Заменяющего магистра – ответственная, и я слышал, что вы уже наметили ряд реформ.

– Работа требует времени и осторожности, – ответил Грэхем, голос его был ровен, но я уловила напряжение за этой спокойной маской. – Однако я уверен, что перемены необходимы.

Герцог одобрительно кивнул, а затем перевёл взгляд на меня.

– А вы, миледи, – сказал он, и я почувствовала, как щёки мои заливает жар, – заслуживаете особой похвалы. Расширение больницы для города, редкий пример того, как истинная благотворительность соединяется с мудростью и настойчивостью.

Я опустила взгляд и ответила:

– Ваша светлость, вы слишком добры. Я просто выполняю долг, который всегда считала своим.

– Долг – прекрасное слово, – сказала герцогиня с лёгкой улыбкой, в которой тепла было не больше, чем в хрустальном бокале с водой. – А исполнение долга требует силы характера. Мне нравятся такие люди.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд маркизы Роксбери, сидевшей чуть поодаль. Её улыбка была мягкой, но глаза блестели любопытством и расчётом..

– Скромность делает вашу заслугу ещё более достойной восхищения, – продолжила герцогиня, и её холодный взгляд чуть потеплел.

В этот момент дверь ложи тихо скрипнула, и в проёме появился лорд Эштон.

Я почувствовала, как леденеет спина. Всё, что было минуту назад, – сияние улыбок, вежливые комплименты – мгновенно приобрело иной оттенок. Напряжение повисло в воздухе, как натянутая струна.

Эштон поклонился герцогу и герцогине, затем перевёл взгляд на меня. В его глазах мелькнуло что-то такое, отчего мне захотелось немедленно развернуться и уйти..

– Какое счастье застать здесь столь уважаемое общество, – произнёс он с мягкой, насмешливой улыбкой. – Графиня Элдермур, примите мои поздравления. Ваша деятельность по улучшению больницы стала предметом разговоров по всему Эвервуду.

Я кивнула, стараясь сохранить спокойствие.

– Благодарю вас, лорд Эштон.

– Впрочем, – продолжил он, и его голос приобрёл едва заметный стальной оттенок, – у некоторых должностей, как, например, у Заменяющего магистра, есть куда более веские основания для обсуждений.

Грэхем приподнял бровь.

– Если вы хотите что-то сказать, милорд, говорите прямо, – тихо произнёс он.

– О, я лишь выражаю восхищение вашей энергией, – с притворной любезностью отозвался Эштон. – Особенно учитывая... ваши связи.

В глазах Грэхема мелькнула холодная ярость.

– Осторожнее, Эштон, – произнёс он сухо. – Вы переходите границы.

– Границы? – Эштон чуть наклонил голову. – Вы говорите о границах? Забавно слышать это от человека, который...

– Довольно, господа, – раздался голос герцога, негромкий, но исполненный власти. – Я полагаю, ипподром и тем более ложа, где присутствуют дамы, не место для подобных разговоров.

Молчание было оглушительным. Я чувствовала взгляд герцогини, которая, с явным интересом наблюдала за нами, а также маркизы Роксбери, чьи глаза надменно сверкнули – она, без сомнения, получала удовольствие от происходящего.

– Лорд Эштон, – сказал герцог всё тем же ровным тоном, – я уверен, что вы хотели выразить лишь признание таланту лорда Грэхема.

– Разумеется, Ваша светлость, – ответил Эштон с идеальной учтивостью и вновь посмотрел на меня. – Миледи, всегда рад видеть вас. Разрешите откланяться.

Он слегка поклонился и отступил к дверям.

Я ощущала, как кровь стучит в висках. Хотелось исчезнуть, уйти от этих взглядов, от ледяных улыбок, от ощущения, что я оказалась в центре незримой битвы, правила которой мне пока неизвестны.

Генри шагнул ко мне и склонился:

– Аврора, думаю, нам пора.

Я кивнула. Леди Агата, заметив его взгляд, тут же поднялась и грациозно поклонилась герцогине.

– Благодарим за оказанную честь, Ваша светлость, – сказал Генри. – Для нас это привилегия.

– Надеюсь, наше общение продолжится, – ответил герцог, всё с той же мягкой улыбкой.

Мы попрощались и вышли из ложи. Я старалась идти прямо, но внутри меня всё дрожало. Герцогиня и маркиза смотрели на меня с выражением удивления и проницательности. Опытные в дворцовых интригах, они сразу поняли, что словесная дуэль между двумя аристократами имела ко мне прямое отношение.

Когда дверь закрылась за нашими спинами, я едва не вздохнула с облегчением. Но в голове всё ещё звучал голос Эштона, его хищная вежливость, его взгляд. И – тихое предупреждение, которое я прочла в глазах Эвана Грэхема.

Глава 65

Усадьба барона Сомервиля выглядела так, будто с неё давно стёрли краску прошлого – величие, блеск, уверенность. На гравийной дорожке почти не было следов: сюда редко ступали чужие. Лорд Эван Грэхем вышел из кареты, кивнул кучеру и поправил ворот пальто. Дождь с утра не прекращался, и лошади тревожно храпели в тишине. Дом казался почти безжизненным, словно застывшая скорбь, заключённая в камень.

Дверь открыл старик-слуга, чуть поклонившись. Он провёл гостя в тёмный холл, где висели запылённые портреты предков и пахло ветхой древесиной, а затем в просторную, но прохладную гостиную. Там, у окна, сидел барон Сомервиль – худощавый, сухой, но ещё крепкий мужчина с лицом, в котором строгость уступала место усталости. Рядом на софе – его супруга, закутанная в плотную тёмную шаль, словно отгораживаясь от мира.

– Лорд Грэхем? – произнёс барон. – Мы ждали вас. Так, долго ждали, что кто-то нас выслушает. А теперь, когда вы здесь, даже не знаем, с чего начать.

– Благодарю за приём, – ответил Эван, почтительно склонив голову. – Я понимаю, как непросто вспоминать… Но мне нужно услышать вашу правду. Начните с Бренды. С того, какой она была.

Баронесса посмотрела на него выцветшими глазами, полными застывшей боли.

– Это давно не воспоминание, милорд. Это – каждый день. Каждый вечер, когда в доме тихо, я всё ещё слышу её шаги… и знаю, что их не существует.

Они долго молчали. Лишь потрескивание дров в камине нарушало эту гробовую тишину. Наконец, барон заговорил.

– Она была нашей единственной дочерью, Бренда. Яркая. Полная идей. Строптивая, как молодая лошадь на ветру. Хотела открыть школу для девочек, которые остались без попечения родителей. Говорила, у них должен быть шанс выучиться хотя бы на гувернантку. Она с детства много читала, спорила с викарием, мечтала изменить хоть крохотную часть этого мира.

– Не самая обычная молодая леди, – тихо заметил Грэхем.

– Она была не такой, как все, – вмешалась баронесса. – И всё же… вышла за Эштона. Она не любила его. Ей казалось, что статус и титул – это лишь средства. Что она сможет использовать их во благо. Для школы. Для девочек.

Барон горько усмехнулся, без тени сарказма.

– А мы с женой позволили. Закрыли глаза. И теперь каждый день себя за это корим. Я сомневался в нём с самого начала. Но как противоречить единственной дочери? Да и политически... тогда союз с его семьёй казался разумным.

– Первое время всё было спокойно, – вставила баронесса. – Она писала письма, говорила, что в доме Эштона холодно, но терпимо. Что он сух, но вежлив. А потом… всё изменилось. Она стала нервной, плакала в письмах. Однажды спросила, может ли женщина сама подать на развод. Писала, что боится его, но конкретных обвинений – ни слова. И в то же время – просила не приезжать.

Грэхем кивнул. Он раскрыл папку, достал аккуратно сложенное письмо.

– Вы узнаёте?

Барон взял бумагу, взглянул. Глаза его наполнились влагой, но он не позволил ни одной слезе упасть.

– Её почерк. Только… посмотрите, как дрожит. Она всегда писала уверенно. А тут, будто торопилась. Пряталась.

Эван кивнул с пониманием и протянул руку, чтобы забрать письмо. Прежде чем положить его обратно в папку, он ещё раз внимательно прочитал неровные строки.

– Здесь она говорит о страхе. О том, что больше не может. Что чувствует себя узницей.

– Это случилось за месяц до её смерти, – тихо сказала баронесса. – Она написала моей племяннице, леди Армбридж. Служанка передала письмо и сказала, что больше не будет работать в доме Эштонов, и уезжает навсегда. Племянница отправилась к Бренде в Холтсдейл, где граф держал её последние месяцы. Удивительно, но Бренда почти ничего не рассказала кузине. Лишь произнесла: «Если со мной что-то случится – не верьте». А через три дня… она упала с лестницы.

Барон откинулся в кресле. Его пальцы сжали подлокотники.

– Её нашли ночью служанки. Сказали, что она оступилась. Никто ничего не видел. Я нанял врача осмотреть тело, но через два дня он пропал. Исчез! Просто, как будто сквозь землю провалился.

– Вы пытались добиться пересмотра дела?

– Мы писали, обивали пороги, обращались к судьям, к парламентским чиновникам, – сказал барон. – Платили клеркам, чтобы донесли прошения наверх. Но всё глохло. Исчезало. Деньги, скорее всего, оседали в чужих карманах.

– Кто-нибудь к вам заходил в последнее время?

Сомервиль замер, переглянувшись с женой.

– Да, двое. Мужчины, хорошо одетые. Вежливые, спокойные. Сказали, что понимают нашу боль и что «мир должен уважать память покойных». Предложили компенсацию. Потом пригрозили. Если мы продолжим «порочить имя благородного рода», можем лишиться всего, даже этого дома.

Грэхем медленно кивнул.

– Их прислали, чтобы заставить вас молчать. Это значит, что они боятся. Боятся, что правда выйдет наружу.

Баронесса тяжело вздохнула.

– Правда… что теперь с неё? Бренда мертва. Наша земля стала частью владений Эштона, будь он проклят. Он отобрал у нас дочь и землю.

– Вернуть землю можно, если будет доказано, что он причастен к её смерти, – сказал Грэхем. – Я клянусь вам: я это сделаю. До конца. Но вы должны мне помочь. Ради справедливости, ради доброго имени вашей Бренды и ради того, чтобы ничья дочь больше не пострадала…

Позже, в кабинете дома Генри Арлингтона, Грэхем с раздражением положил письма на стол.

– Всё, что они говорили, подтверждает мою догадку. Она боялась. Хотела уйти. Спрашивала про развод.

– А что с кузиной Бренды?

– Леди Армбридж сейчас находится в деревне под Бриммором. Я собираюсь её навестить. Она последняя, кто говорил с Брендой накануне гибели.

Генри сжал пальцы.

– А семья первой жены?

– Скрывают. Это его родственники. Мои люди пытались говорить с прислугой. Одна из служанок упоминала о возможном рукоприкладстве, но после замолчала. Родственные связи – это непробиваемый щит. Они скорее смирятся с правдой, чем вытащат грязь наружу.

– А вторая?

– Напуганы. Я послал письмо в дом её отца – мелкого землевладельца, обедневшего виконта из Донкстона. Через день он распродал часть своего имущества и уехал с младшей дочерью за границу. Даже не ответив. Люди исчезают, как будто вокруг Эштона – завеса молчания.

Генри взглянул на окно.

– Надо поставить Сеймура в известность, завтра утром напишу ему и попрошу о встрече.

***

Лорд Эштон сидел за столом, опершись на локоть. Чернильница стояла справа, подточенное перо – в руке. Он не спешил. Перед ним лежал чистый лист, пергамент цвета старой слоновой кости, с тиснёным краем. Слева – уже сложенный и перечёркнутый черновик. Он выдохнул, заправил манжету и начал писать. Рука двигалась медленно, уверенно. Он подбирал формулировки с той самой холодной вежливостью, которая всегда сбивала собеседника с толку. В его письме не было ни капли лести – но в каждой строчке звучал намёк на покорность, зрелость, благоразумие. Он знал, на что давить: долг, честь, интересы рода.

«Многоуважаемая маркиза,

Примите мои слова благодарности за ту прямоту, с какой вы выразили своё беспокойство в недавнем письме. Не скрою: ваши замечания были справедливы, как и всегда. Возможно, я был чересчур беззаботен – или, точнее, небрежен в поведении, что дало пищу для разговоров, отнюдь не украшающих ни мою фамилию, ни круг, к которому я принадлежу.

Вы правы: в нынешней обстановке мой долг – не провоцировать праздные пересуды, а заняться делом. Тем более что после смерти моей супруги я до сих пор не привёл в порядок одно из важнейших наследств – поместья в Доррингтон. Доходы с них резко упали, люди жалуются на запустение, и, признаюсь, мне самому давно следовало туда отправиться.

Я принял решение на некоторое время оставить Эвервуд. Не скрою, частично под влиянием вашего письма. Мудрые советы не проходят мимо, когда исходят от столь достойной дамы, как вы. Уверен, моё удаление из светского круга лишь подтвердит всем, что я человек рассудительный, способный поставить обязанности выше личных привязанностей. Да, я намерен оставить в прошлом все излишние волнения, в том числе и те, что касаются графини Элдермур.

Быть может, в тишине провинции, вдали от сплетен и взглядов, мне удастся пересмотреть свою жизнь. Кто знает – быть может, я даже решусь снова вступить в брак. На этот раз – с благовоспитанной, здравомыслящей леди, которая пожелает тихого, уравновешенного быта, а не балов и демонстраций. Прошу вас довести до сведения и уважаемой герцогини, что я услышал её беспокойство и принял меры. Это послание, надеюсь, развеет любые сомнения.

С почтением и благодарностью,

Ваш племянник,

лорд Эштон».

Когда перо описывало финальные буквы, он остановился, перечитал всё – от начала до конца. Лицо его оставалось непроницаемым.

Он аккуратно встряхнул письмо, дал чернилам подсохнуть, потом сложил лист вдвое, вложил в конверт, запечатал сургучом с собственным гербом. Безупречно.

Затем он позвонил в колокольчик.

Через полминуты появился лакей – молодой, молчаливый, с глазами, всегда опущенными к полу.

– Джаспер, – произнёс Эштон ровным голосом, – этот конверт необходимо доставить лично маркизе Роксбери, не позднее завтрашнего утра. Вручить в её руки или передать через главную горничную. Только через неё. Понял?

– Да, милорд.

– Не общайся ни с кем. Если спросят, скажи, что я отбыл в Доррингтон по делам. И не задерживайся на обратном пути. Я ожидаю отчёта.

– Разумеется, милорд.

Лакей взял письмо обеими руками, низко поклонился и удалился почти бесшумно. Дверь за ним закрылась.

Эштон встал из-за стола и подошёл к окну. Он открыл створку, вдохнул прохладный воздух и проговорил почти с усмешкой:

– Значит, он всё ещё роется, – сказал он тихо. – Пусть роется. Главное, не дать им добраться до правды. Пока она молчит, я в безопасности.

У ног его лежала разорванная записка, а в руке – бокал вина. Он пил медленно. Неспешно.

Мужчина вернулся к столу, достал из ящика пачку писем – адресованные покойной Бренде Сомервиль или написанные ею самой. Все перехваченные. Все вскрытые.

Он бросил их в камин.

Пламя разгорелось, а на лице Эштона мелькнула тень улыбки.

– Если правда исчезает раньше, чем её увидят, это не ложь. Это просто забвение.

Глава 66

В тот день погода будто отражала моё состояние – серая, тяжёлая, хмурая. С самого утра над Эвервудом висели облака, но дождь не спешил. Всё застыло в ожидании. Я ходила по дому с ощущением, будто забыла что-то важное… Или, наоборот, вот-вот что-то должно произойти.

Когда послышался стук копыт и колёса кареты заскрипели у парадного входа, я невольно вздрогнула.

– Лорд Грэхем, – произнёс Николас, не отрываясь от окна. – Пунктуален, что заслуживает уважения.

Он не обернулся, но я заметила, как напряглись его плечи.

– Вы пригласили его? – спросила я.

– Да. Он просил о встрече. Генри прислал записку. У них есть что-то на Эштона… и не только. Мы должны поговорить.

Я кивнула. Ничего больше не сказала.

Через несколько минут лорд Эван Грэхем стоял в дверях. Высокий, строгий, сосредоточенный. За последнее время он изменился: лицо стало темнее, как будто он всё чаще носил внутри себя что-то невыносимо тяжёлое. Он кивнул мне сдержанно – не улыбкой, не словом, а коротким, почти болезненным движением головы.

– Миледи, – хрипло произнёс он.

– Лорд Грэхем. Рада видеть вас.

Он промолчал. Николас жестом пригласил его в кабинет, и дверь мягко закрылась за ними.

Я осталась одна в холле.

Прошёл час. Потом ещё один. Дом был странно тих – никто не шумел, не хлопал дверьми, даже часы в столовой тикали будто медленнее. Я пыталась читать, но глаза упрямо соскальзывали со страниц. Мысли путались. Что бы там ни обсуждали Эван и мой муж, это касалось и меня. Я чувствовала это каждой клеточкой тела.

Когда, наконец, дверь кабинета открылась, я уже стояла в коридоре. Николас вышел первым, за ним – Эван.

Он был бледен. Даже губы утратили цвет. На мгновение он остановился, увидев меня. Мы встретились взглядами. И это было хуже любых слов.

– Спасибо, что приехали, милорд, – сказала я тихо.

Он кивнул, словно усилием воли сдерживая что-то внутри.

– Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, миледи.

Я смотрела на него и понимала: он знал, как я себя чувствую. Мы оба ощущали себя чужими на собственном месте.

Николас стоял в стороне, молча наблюдая за нами. Я не видела его лица, но чувствовала напряжение в каждом его движении.

– Берегите себя, – добавил Эван. Его голос чуть дрогнул.

Он поклонился, не дожидаясь ответа, и быстро вышел. Шаги на каменном полу отдавались в ушах тяжёлым эхом.

Я обернулась и встретилась взглядом с Николасом.

Он стоял в тени дверного проёма, молча, но взгляд его был неподвижен, точно высечен из камня. Он не отводил глаз – ни от меня, ни от дверей, в которые исчез Грэхем.

Молчание было почти плотным.

– Мне жаль, что так сложилось, – тихо произнёс он наконец. Его голос был спокоен, почти ровен, но в этой тишине каждое слово звучало как колокол.

Я не ответила. Не могла.

Он посмотрел прямо в глаза – глубоко, честно, без обвинений. В его лице не было ни упрёка, ни обиды. Лишь… понимание и боль.

– Лорд Грэхем влюблён в вас, – произнёс он.

Эти слова повисли в воздухе. Я стояла, не в силах пошевелиться. Он сказал это спокойно, без гнева и злости, просто как факт. Как что-то, что давно знал, но только теперь позволил себе озвучить.

– Вы знали? – спросила я почти шёпотом.

– Догадывался. Теперь знаю точно.

– И что вы чувствуете?

Он сделал шаг ко мне и тихо произнёс:

– Чувствую благодарность. Что вы – моя жена. Что он – человек чести. И что вы оба не позволите случиться чему-то недостойному.

Я не смогла найти слов. Лишь кивнула, словно принимая приговор.

– Я знаю, что вы мне верны. И знаю, что он не перейдёт границы, – добавил Николас. – Но я не слеп.

В его голосе не было надлома. Только усталость и горькое принятие. Я хотела что-то сказать, оправдаться, но разве было за что? Вместо слов я подошла ближе, протянула руку. Он взял её. Крепко, твёрдо, как якорь.

– Я дала клятву, – прошептала я. – И буду с вами до конца. Не ради долга, а потому что безгранично уважаю вас.

Он едва заметно улыбнулся и отвёл взгляд, чтобы я не заметила в его глазах блеск, опасно близкий к слезам.

Я медленно шла по коридору и остановилась у двери Эллы. Тихо постучала, но ответа не услышала. Она никогда не отзывалась – просто ждала, зная, что я приду.

В комнате пахло мятой, лавандой и чем-то тёплым, домашним. Элла сидела у окна, штопая любимую шаль. Увидев меня, она подняла глаза и кивнула на кресло рядом.

– Присядь, дитя, – сказала она. – Носишься, как ветром гонимая. Ни себе, ни другим покоя.

Я села. Потом, не выдержав, опустилась на пол и положила голову ей на колени. Она погладила меня по волосам.

– Скажи мне… – тихо прошептала я. – Только не лги.

– Не лгу я тебе с тех пор, как ты на свет появилась, – буркнула она. – Говори.

– Если ты знаешь, что кто-то тебя любит… А ты не имеешь права даже думать об этом? Что тогда?

Она не ответила сразу. Только медленно проводила пальцами по моим волосам, выпрямляя запутавшиеся пряди.

– Была у нас девушка в деревне, – сказала она наконец. – Смелая, красивая. Всех в себя влюбила, а сама смотрела только на одного – бедняка в обрывках, да с одной коровой. Родители выдали её за кузнеца, вдовца с детьми. Велели – и всё тут. И пошла она замуж. А потом, через годы, встретила того бедняка, а он уже не бедный, стал уважаемым человеком, мастеровой, душа нараспашку. Влюбился он в неё заново. Она посмотрела на него и тихо сказала: «Моё сердце помнит, но клятва – за другим».

– И она всё же не ушла к нему?

– Нет, моя дорогая. Осталась с мужем. Любовь – это не только трепет, но и выбор. Каждый день – выбор.

Я молчала. Она нежно гладила меня по голове, как в тот день, когда я впервые осознала, что брак – это нечто большее, чем просто венчание и совместные ужины.

– Я никогда не нарушу обет, – сказала я, – ни поступком, ни словом, ни даже взглядом. Мой муж – это мой долг и моя честь. Я не позволю себе быть причиной боли.

Элла ничего не сказала. Только покачала головой и шепнула:

– И вот за это я молюсь каждый день.

Когда я вышла из комнаты, дом окутала тишина. Николас сидел за столом в кабинете, держа в руке перо. Я остановилась у дверей, не решаясь войти.

Муж поднял взгляд.

– Всё в порядке? – спросил он.

– Да, – ответила я коротко. – Всё хорошо.

Николас ничего не сказал. Просто кивнул и вернулся к бумагам. Мы оба понимали: всё сказано. Мы остались на своих местах. В своих ролях. В своей клятве.

И это было правильно.