Текст книги "Лоцман кембрийского моря"

Автор книги: Фёдор Пудалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

Лоцманским, резковатым голосом Зырянов закричал:

– Товарищи!.. Нельзя терять ни одной минуты!.. Байкал разбивает железную дорогу!.. Туда!

Глава 21

«СКАЗАВШИ ВЕЩИЕ СЛОВА, РАССТАНЕМСЯ…»

Бригада Зырянова со всеми вместе защищала юго-западный берег в головокружительной борьбе с Байкалом и восстанавливала насыпи, откосы и пути отчаянной работой в течение месяца.

Очень усталые и очень довольные, гордые, они подошли к ближайшей станции и сели ждать первых поездов с хозяйским чувством удовлетворения и заботы, потому что эта дорога уже стала своей.

Все уселись на своих мешках, кроме Вани. Он сразу нашел интересное для себя объявление на стене – от иркутской школы трактористов:

«…Ученики обеспечиваются полным содержанием и питанием бесплатно».

«Зырянов и будущим летом подыщет себе гиблое местечко, вроде Байкала», – подумал Сеня и равнодушно отвернулся, освобождая себя от беспричинной привязанности к Зырянову. Со скучающим видом слонялся, заглядывая во все помещения станции из беспокойного любопытства и еще потому, что заметил Николая Ивановича в толпе заждавшихся пассажиров.

Или ему показалось, что это Николай Иванович прошел с какой-то занятной фигурой невысокого роста, почти бочкообразной в груди.

На станции скопился народ за весь месяц.

В станционном зале, во внутренней стене, были проделаны дыры в виде крошечных окошечек-форточек на уровне Сениного живота – но на уровне лица человека, сидящего за ними.

Написал над форточкой короткое, но обидное письмо бюрократу и с ожесточением подумал: «Женя ведь мог попросить у Зырянова московский адрес».

За форточкой рокотал могучий бас. На полу, под стеной, сидели люди привалясь. Двое или трое прислушивались к любопытному разговору за форточкой. Бас к тому же пытался говорить шепотом, и это тем более привлекало внимание.

Сенины мысли заняты были более важным предметом. Он мечтал о том, чтобы Зырянов опять испытал не меньшие затруднения на своей гиблой практике будущим летом, а тогда явится выручать, конечно в последний момент, Сенина бригада Верных в полном составе, – как на Байкале чудесно выручили его научную загадку… Расшатанные Организмы!

– Нефтяную смолу, сказал, отыщем и допотопный ваш уклад, грозится, сдадим в некий музей, – урчал за форточкой, отвечая басу, другой голос, но тоже низкий и сильный.

И вдруг подумал с внезапно обострившимся слухом: «А ведь это Николай Иванович!»

– Музей – это кумирня, поганище музаверов – безбожников и злодеев. Разумейте! – рокотнул первый бас. – Иного времени такого долго ждать: само царство небесное валится в рот.

Зданьице станции задрожало от этих слов. Сеня восхитился:

– Ну и голосок!

И другие пассажиры одобрили:

– Как из барабана!

Сеня подписал письмо на стене. Он презирал анонимщиков. Весной можно было бы запросить Зырянова, куда он поедет, где будет его гиблая практика будущим летом. Как узнать его московский адрес? Вот вопрос.

– Бог знат, – хрипло пророкотал ответ за форточкой.

– Тебе известно, что бог закрестил сатане все выходы из геенны? – строго спросил тихий барабанный голос.

«Опечатал крестами подземное царство», – Сеня представил себе освобожденного, растроганного, благодарного и пристыженного сатану… К черту сатану. Сеню гораздо более интересовал Зырянов, растроганный, благодарный и опять пристыженный…

«Ребята, вы меня выручили опять из безвыходного положения!»

– Нам известно, – сказал Николай Иванович за форточкой.

– Человечьи руки музаверов выкопают ход незакрепленный, – мрачно рычал пророк.

«Музаверы, мне стыдно перед вами, я вас не понял на Байкале… Забудем, Василий Игнатьевич!..»

– Сатана выйдет в Мир и осмолит нас!..

«Ребята, теперь я вижу: без вашей помощи не будет сибирской нефти».

– Стало видней тебе?

– Вижу, Русскому жилу конец, батя! – прохрипел Николай Иванович (определенно это был он). – Сей Зырянин с Тарутиным, окаянным внучонком, ино другие с ними будут на Индигирке, яко в геенне, котлы с нефтью ставить и в той гееннской смоле нас, грешных, варить по указу государей Михаила и отца его Филарета; как Ивашко Ребров сказывал Аникею Тарутину: злыми смертьми надлежит ворам-де, пришедшим заповедною окианскою дорогою…

«Что они выдумывают? – удивился Сеня. – Когда и где они успели надрызгаться?»

Он еще продолжал прислушиваться к своей мечте… «Но бригада Верных со мной, – скажет счастливый Зырянов, – и мы добудем сибирскую нефть!»

И вдруг последние слова Сениного мечтания связались с пьяным бредом за оконцем и осмыслили его.

– Кто этому делу помешает, предстанет богу живой! – шепнул батя, вызывая ощущение подземного раската. – Как Аникеюшко, сын Тарутина, спас от государева указа Русское жило, тому исполнится в послебудущем лете триста лет. А ныне тебе дается!

«Ого! Кто-то из моих предков даже спас Русское жило!.. А в самом деле, вдруг у меня там знатная родня?.. Становится интересно. Сбегать посмотреть?.. – насмешливо думал. – Кого Николай Иванович величает батей?.. Найти заодно берестяной кусочек истории России… А ведь батя научает Николая Ивановича вредительству, как пить дать! Посмотреть на него…»

– …По наитию великие отвез дары-дани Москве, а не буду данником… Буду мечом Исусовым! – Батя ворчал-рычал, и тут Сеня чрезвычайно заинтересовался. Попытался сунуть голову в окошечко с опасностью для ушей. Его заметили, разговор прекратился, и собеседники исчезли.

Сеня стряхнул мечты. Василий Игнатьевич хотел сделать главное: он доказал, что есть нефть. А достанут без него. Он же сам сказал. Он показал, где достать. Доставать сибирскую нефть надо сибирским ребятам.

Ребята стояли на перроне. Сеня быстро заглядывал во все углы и толпы людей. Николая Ивановича и его бати не видно было. Зырянов разговаривал с Ваней.

– Василий Игнатьевич, вам приходилось встречать вредителей? – спросил Сеня.

– Что это ты заинтересовался вредителями? Не встречал. Шпионов встретил двоих, в прошлом году. Они охраняли русскую нефть от русских.

Ваня внимательно расспросил о подробностях. Сеня молчал, потом спросил:

– Теперь вы прямо в Москву?

– Нет. Сначала в Танхое обсудят результаты разведки.

– Трест?

– Трест и профессора, ученые-геологи.

– А что они решат?

– Бурить скважину на кембрий!

– Незакрещенный ход в преисподнюю, – весело сказал Сеня.

– Почти что в преисподнюю, – Зырянов смеялся.

– Так говорить грех, – сказал Андрей.

– А зимой учиться будете? – спросил Женя.

– Да.

– Весной опять приедете на Байкал?

– На этот вопрос не отвечу. Здесь, на Байкале, я считаю, задача решена в научном плане, – сказал Василий с обычной для него самоуверенностью и убежденностью (впрочем, так авторитетно высказываются второкурсники во всем мире). – Может, представится более интересная практика.

– «Сказавши вещие слова, расстанемся», – мрачно заключил Сеня.

– Василий Игнатьевич! – воскликнул Женя. – Мы же не добыли нефти!

– Мы добыли указание, где ее найти, а это главное. Загадку байкальской нефти я разгадал: нефть содержится здесь в самых древних осадочных породах – кембрийских.

– В таком случае здесь для нас слишком пресно, – сказал Сеня. – Мы заглянем на восток, на соленое море. Даешь Великий или Тихий, на худой конец…

– Нет, – поправил Ваня кратко и точно: – Иркутск.

– Зачем? – с живостью спросил Женя.

– Мы не знаем, что такое Иркутск, но ваша бабушка, которая живет на Эргежее, родила нам двойню, – тотчас пояснил Сеня.

– Зачем это понадобилось твоей бабушке? – свирепо спросил Женя.

– Школа трактористов, – ответил Ваня.

– Я не хочу быть трактористом! – закричал Женя. – Я поеду на Полную!

– Послушай, Ваня, – сказал Василий, – у меня к тебе остался вопрос… Когда мы на Байкале вылезли благополучно в гору, ты заговорил, как все люди…

– Раз в жизни, – отметил Сеня.

– Ты заявил, что все могли пропасть из-за тебя!.. Что это значит? Объясни.

– Шаман… – сказал Ваня.

– Ну?

Ваня пожал плечами, как человек, которому нечего прибавить к сказанному ясно и исчерпывающе.

– Убить хотел Ваню! – воскликнул Женя.

– Шаман устроил снег и наводнение, чтобы смыть с лица земли Ваню? – шутливо сказал Зырянов. – Шаман этот силен!

– Очень сильный! – подтвердил Женя. – У него секрет!

– Школу одобряю, – сказал Зырянов. – Тракторист сильнее шамана. А какой все-таки секрет был у твоего шамана?

Ваня сказал несколько слов по-якутски.

– Ваня хочет, чтобы я рассказал вам секрет, – сказал Женя.

– Родовая месть, – сказал Сеня насмешливо.

– У них существует еще родовая месть?

– Мы идем войной на весь род обидчика, – сказал Женя очень гордо. – Враг испугается, как только увидит наши лица – очень страшные лица! За одного нашего мужчину четырех женщин отберем. Посчитаем наши раны – отсчитаем столько девок!

– Нам говорил профессор, что уже двести лет не существует этой дикости. Ты опять не врешь ли, Джаз?

– Вру, – легко и даже с удовольствием согласился Женя.

– Запел про своих богатырей, – сказал Сеня. – Он же тунгус. А Ваня – якут. Ты лучше выдумай про Ванина шамана.

– Ладно, выдумаю, когда заставляете, – сказал Женя. – Не поделили чистый религиозный дурман. Шаман отправлял посылки богам на этом дурмане, сколько я понимаю, молитвы там, подарки разные дорогие. Ну, молитвы полегче – улетают, а подарки шаман подбирает для бога.

– Какой дурман? Что-то ты выдумываешь с ходу, Джаз, – сказал Василий.

– Выдумываю, ты велел.

– Продолжай без разговоров!

– Василий Игнатьевич, не верьте тому, что я говорю! Дурман принадлежал раньше шаману Ванина рода. Другой шаман, чужого рода, отнял. Убил шамана Ванина рода, и уже никто не знал секрет. Но Ваня знает…

– Ты опять?! – грозно сказал Сеня.

– Русскому человеку трудно объяснить… – Женя замялся, подыскивая понятия, доступные, по его мнению, русскому человеку. – Шаман – хозяин религиозной почты.

– Что это за вещь? – заинтересовался Сеня.

– Старый якут хочет послать молитву с оплаченным ответом – идет к шаману, несет кусок шелка для упаковки и плату за пересылку: масло, сорат или другой сыр, мясо, шкурки.

– А зачем шелк? Чтобы молитвы в дороге не отсырели?

– Может быть. Об этом якут не знает. Якут лежит ничком, ничего не видит. Шаман шаманит, потом кричит: «Смотри!» Якут встает и видит, как улетела его молитва с оплаченным ответом.

– Улетела? Что же он видит?

– Он видит: мешок летит высоко – улетел совсем!

– Религиозное внушение, воображение. Ничего там не летит, – сказал Зырянов.

– Я видел, – сухо сказал Ваня.

– Ваня сказал якутам, что шаман нечестный служащий: отправил молитву без шелковой упаковки, а плату за ответ оставил себе, поэтому нет ответа.

– Ай да Ваня!

– Расскажи-ка подробнее, что Ваня видел, – попросил Зырянов.

Женя поговорил с Ваней по-якутски.

– Шаман набрал полный мешок воды из ямы около реки. Поднял мешок, посмотрел – не течет, совсем не капает из мешка. Утопил мешок с водой и перевернул кверху дном.

– Кверху дном?!.. – почему-то восхитился Зырянов.

– Долго держал под водой, шаманил – вода вылилась из мешка.

– Под водой вода вылилась? – перебил Сеня.

– Не мешай, – сказал Зырянов с интересом к рассказу.

– Вода вылилась, но мешок остался полный, и пустой сам вылез из воды.

– Полный, но пустой! – Андрей захохотал.

– Мешок выдувается из воды?.. Ваня, как называется река? – торопливо спросил Зырянов, оглянувшись на дальний гудок приближающегося поезда. – Это может быть выход нефтяного газа из кембрия. У твоего шамана есть вечный огонь?

– Есть вечная вода Эргежей, – сказал Ваня. – Вечного огня не видел.

– Шаман завязал мешок, отпустил – мешок улетел пустой, а видом полный, – закончил Женя.

– Природный газ легче воздуха? Сомнительное дело вообще, – разочарованно сказал Зырянов; его интересовали только тяжелые нефтяные газы. – Но шаман силен: придумал воздушный шар!..

– Что это? – спросил Ваня, и у Жени глаза оживились любопытством, а Сеня сказал:

– Ладно, я расскажу потом.

Глава 22

ПРОДОЛЖЕНИЕ БЕРЕСТЯНОЙ СКАЗКИ

Со свистом подлетел поезд с запада. Бригада с Зыряновым во главе, прорывая толпу, атаковала лесенку вагона, и уже толпа поднимала их и проталкивала в дверь. Внезапно Сеня рванулся кверху, перескочил на буфер, спрыгнул между вагонов, нырнул и выскочил перед Николаем Ивановичем.

– Почтение землячку! Чуть-чуть не уехал без вас. Но вижу, батя сел, а вы не сумели. Я помогу! Батя в каком вагоне?

Николай Иванович показал на соседний и с туповатым недоумением всмотрелся в налетевшего Семена Тарутина. Сеня пробежал взглядом по составу и еще быстрее – по своим мыслям. Николай Иванович вовсе не собирался ехать, это очевидно…

– Гляди, эй!..

Поезд пошел. Сеня махнул рукой:

– Другой будет. А нам надо спасать Русское жило…

Николай Иванович глядел хмуро, настороженно и недоверчиво:

– Это мне сказано и дано, не тебе.

– На здоровье. Но я Тарутин или ты Тарутин?

– Ты Тарутин, – признал Николай Иванович.

– А тогда я, потомок Аникея и всех Агафангелов наследник, имею больше прав спасать!

Тут Николай Иванович усмехнулся:

– Ты от Аникея-мученика сородич, а я – от Льва Меншика началовож. А кто больше прав? Кто постоит за русских жильцов, кто себя не пожалеет. Ты около Зырянова… Ты знаешь, где он будет копать? Когда?

– Я-то знаю… Только сомнительно мне про указ. Может быть, устарел указ?.. Я про такие указы не слыхал.

– Устарели? Государевы указы?.. Многого еще не знаешь, мало слыхал. Я вам Сказку не всю сказал на Байкале…

Николай Иванович сторожко оглянулся. Сеня быстро увел его в буфет.

Там было битком набито, но Сеня шепнул буфетчику – и перед ним открылась дверь в крошечную каморку; он заметил ее, когда обходил станцийку.

Сеня раскрыл тетрадку, положил на стол.

– Сказывай про указы.

– Сие что будет?

– Писать буду Сказку.

– Пошто?

– По то, что сам велел: «Ты, Агафангелов Семен, вернись в Русское жило! Надо Сказку починить и продолжать!» Не помнишь?

– Чинить и продолжать… – пробормотал Николай Иванович. – А ты…

– А я, Тарутин Третий, летописец, и чиню Сказку Берестяную – с твоих слов! Какие бересты прохудились, какие и вовсе пропали – как починить? Ты – помнишь.

– Типун на язык, не пропали бересты.

– Берест сундук наберется?

– Большой сундук.

– А у меня – весь сундук в кармане и под рукой! Видал?..

– Ну-ко! – Николай Иванович потянулся с немалым любопытством. – На Байкале писал? Почитай-ко!

Сеня раскрыл тетрадь – и странное чувство вспыхнуло, дрожь неиспытанная, удивляющая, как негаданное самосчастье. Он вдохновенно прочитал:

– «Шестым летом Лев Меншик спрашивал своих мужиков и баб: «Хотите ли просекаться вперед? Ино хотите волочиться к земли?»

А уж люди стали бывальцы, побывали Студеным морем. Сказали: «Пристойно-де волочиться к земли».

– Упустил, – сказал Николай Иванович. – Не с того починаешь. Вот слушай, я скажу.

В три дня лед почал быть толщиною на ладонь. Надо бы волочиться нартами, да в Семен-день, волею божьею, потянули ветры отдерные от земли в море – и к земле прихватиться нельзя было.

Относило пятеры сутки. Посем море стало и замерзло одною ночью.

На третий день почал лед человека вздымать. Лев Меншик повелел делать нарты и с утра послал трех человек проведывать землю, в которой стороне. Ушли, не убоявшись смерти.

Домечались они земли под летом. Тут же Агей Мелентьев послал человека: мужика того не любил Агеюшко.

Три человека с утра день до вечера ходили под лето, а земли впрям не нашли.

Лев Меншик спрашивал своих мужиков и баб: «Уповать ли хотите на бога и просекаться впредь? Ино хотите волочиться к земли ли?»

Бывальцы, пять лет Студеным морем побывавшие, сказали: «Пристойно-де волочиться к земли. Какова-де пора лед разломает – мы не погибнем».

Тот лед был толщиною пол-аршина.

Вот надо так, – сказал Николай Иванович. – Так дело было. А у тебя не так.

Уже починил? Слушай дальше. В третий раз послали проведывать земли впрям. Послали со всех кочей двух человек – сверх одного человека, который не возвратился.

И, прождав, на другой день поутру, положа на нарты свой борошнишко, люди начали есть в казенках за последний раз со столов…

– Ну, и нам пора есть! – воскликнул Сеня и выскочил из каморки. А тетрадку не оставил – захватил с собой.

– Волею божьею, грех ради наших, вода прибыла без ветра и почала самый толстый лед ломать… – прошептал Николай Иванович.

Сеня вернулся, и официант принес еду по вкусу Меншика. Николай Иванович рассказал про указ.

Его память удерживала Сказку в строгом порядке, и, только соблюдая порядок, он мог рассказывать. Поэтому Николай Иванович начал с того, как прибывшие на Индигирку предки остановились на протоке, предложенной великодушными юкагирами, хозяевами реки.

– Взяли сети, которые привезли, перекидали протоку эту… Елоньску. Наутро пришли – и радостно обрели: бог дал тысячу сельдей.

Помоляся, вытащили на берег рыбу и паки построили сети на том же месте. Наутро пришли – опять еще того больше рыбы, ино во всех людях дивно.

На третий день паки еще больше рыбы, полны сети напихал бог рыбы. В десять дней тысяч сорок сельдей им бог дал, а еще омулей и чиров, муксуна, чокура. И слезно и чудно то было время.

На той протоке без мала век прожили тихо, спокойно… Потом пришли с моря Андрей Роспопов Матигорец с товарищи. Они сказывали вести поморские плохие. Было слово и дело государево на двинян, что их немцы наймовали якобы провесть большие корабли немецкие в Мангазею.

Тобольские воеводы тогда били челом царю и прошали заказать крепко русским людям ходить в Мангазею морем, чтобы немцев не водили; чтобы на те богатые места немецкие люди дорогу не узнали и не ездили.

Царь указал на челобитной воевод – и стала та дорога, по государеву указу, в крепкой заповеди. Чтоб никакой человек тем заповедным путем из большого моря-окияна в Мангазейское море, ни из Мангазейского моря в большой окиян не ходил. А ослушникам за их воровство и измену быть кажненными злыми смертьми, и домы их велит царь разорити до основания.

От тех лет поморам стало худо жить – без промыслов…

Николай Иванович помолчал и заключил:

– Теперь ты знаешь про указ.

– Но русские жильцы пришли до указа, – возразил Семен. – Их-то за что казнить?

– А Матигорец?.. И еще потом приходили. Сказано – поморам стало хуже жить. Вот послушай, что было.

После Андрея Матигорца вскоре казаки с атаманом Ивашкой Ребровым набрели на Индигирку-реку с моря. Ивашка Ребров был из Мангазеи, а на Лене набрал товарищей и с ними ходил в далекие, от века неведомые земли для прииску вновь ясачных людей и приводу их под царскую руку.

Казаки приманивали новой землицы людей торговать и у них ымали жен и детей, животы грабили, насильства им чинили многие и от государевой руки тех диких людей отгоняли. Сами богатели многим богатством, а государю приносили малое.

Они брали ясак и аманатов на Индигирке. Ловили юкагирей и жесточью расспрашивали, где есть река Нерога и серебряная-де руда в ней, в горе. Казаки многих юкагирей из ума выводили. И попался им человек русский, из Русского жила, Аникей Тарутин, сын Иовов, Второва Тарутина правнук.

Он им попался повыше Момского улова на Индигирке.

Ивашко Ребров его спрашивал: «Как ты суды попал? Мы тебя не видали на Лене ино в Мангазее. Государевым счастьем нашли мы первые неясачных людей на Собачьей реке, а тебя государь пожаловал ли? Да кто тебя отпустил? А твои товарыщи, где они да и кто такие?»

Аникейко отвечал, что мы-су, русские жильцы на Индигирке, не сами и не отцы наши пришли суды. Отцы здесь родились, а пришли деды и прадеды Студеным морем, шли из Двинского устья. Мы ясаку не берем, аманатов не хватаем, а живем среди юкагирей миром и дружбой.

Ивашко Ребров закричал: «Воры вы-су, пришли неугожею дорогою, окианскою проливою, да много ли вас, воров, прокралось на Индигирку? Я, атаман, всех исподтиха выведу и на кого руку наложу, ему от меня свету не видать и из тюрьмы не бывать».

(Тут задумался Николай Иванович, спрашивал: «Что за место тюрьма?» Сеня ему объяснил.)

А все же вздивовался атаман, с неверием спрашивал: «Но в такой безмерно широкой пучине как вы узнали вашу воровскую дорогу?..»

Кричать стал на Аникея:

«Вы-де умыслили воровски, хотели привести немецких людей и государскою златокипящею индигирского землею и иными землями завладеть! Смертною казнею надлежит всем вам быть кажненными, злыми смертьми! Веди нас в ваше воровское жило, мы ваши домы разорим до основания».

Аникеюшко убежал от него ночью – прямо кинулся в Момскую щель.

В Момских горах Индигирка страшною водовертью сто верст венчается с вечным камнем. Плывет ли дерево, человек ли – всякого закрутит навек. Казаки ту стоверстную водоверть обошли великими горами в две недели. Дошли до Елонской протоки.

Аникеюшко же упросил юкагирей провесть его поскорее душегубкой. И душегубку их разбило, все шесть юкагирей венчаются с момской водовертью поныне.

Казаки нашли протоку, а людей не нашли и домов на усть-протоке не увидели, след один, а ныне то место запустошило. Ныне Русское жило где, никто в миру не ведает… А тебе Агафангел, отец твой, сказывал дорогу туда? Зырянина ты поведешь?

– Не говорил отец ничего о Русском жиле.

– А тогда не найдешь.

– А как же Зырянов найдет?

– Бесы ему помогут.

– Но Ивашке Реброву не помогли же.

– Надеемся. А зевать не будем.

– Так вот: Зырянов не думает казнить русских жильцов. Говоря между нами, указ государев давно отменен, – доверительно сказал Сеня.

– Толкуй, – сказал Николай Иванович. Он захмелел от вина. – Батя знает против тебя вдесятеро. Да что – в тыщу больше!

– Я в этом далеко не уверен. Кто он такой, этот батя?

– Кто такой старший мой братец?.. Он до Москвы добрался. Про Москву слыхал? – победоносно спросил Николай Иванович. – Батя в Москве сам побывал!.. Великие дары-дани московским государям… До Москвы шесть лет морем Студеным, а посуху того еще… Довез-таки…

Сеня вытаращил засиявшие глаза:

– Это поездом больше шести лет?..

Николай Иванович задумался и потянулся рукой к затылку. Тут-то у него и возникла мысль самому тоже съездить в Москву. Проверить положение на месте.

Глава 23

ИСТОРИЧЕСКИЙ ДИСПУТ В СПАЛЬНЕ ДОМА КОЛХОЗНИКА

Директор сибирского треста, коротконогий толстячок, сидел на кровати в просторной общей спальне танхойского Дома колхозника.

На соседней кровати сидел заместитель директора Геологического института Академии наук Порожин. Аспирант Небель сидел возле него на стуле, предназначенном для складывания одежды.

Начальник экспедиции профессор Осмин сидел на стуле у изголовья своей кровати.

Один человек прохаживался в проходе между кроватей, потом принес стул из другой спальни и сел у столика под зеркалом. Он не принимал участия в обсуждении и до конца не произнес ни одного слова. Василий несколько раз нечаянно или невольно поглядывал на него, на его круглую грудь, настолько непомерную, что она казалась уродливой.

В спальне было еще несколько инженеров и работников треста и экспедиции. Перед ними стоял робкий мужичок-студент с беспомощно висящими руками, с манерами хорошо вышколенного батрака и скромно, по-ученически правильно и полемически фантастично излагал ученому собранию теорию Тетяева: целые хребты будто бы надвинулись на прибайкальскую низменность, Саяны, Тункинские, Китойские и Бельские Альпы похоронили под собою ранее существовавшую жизнь. Но до сих пор никому не удалось увидеть такое место, где смыкаются изверженные породы с погребенными осадочными…

– Но вы, имея шесть человек рабочих, – перебил аспирант Небель с открытой издевкой, – вы могли просто подкопаться под любой из этих хребтов и посмотреть, что под ним находится!

Василий перестал топтаться и почувствовал холодный ветер Выми-реки на лице, когда пороги уже видны перед плотом, И положил – греби прямо.

– Я так и сделал.

– Виноват, что вы сделали? – спросил Порожин.

– Я прошел туннелем под основание хребта, но никакого покровного надвигания не увидел по той простой причине, что его там нет, – сказал и не почувствовал ничего, ни тревоги, ни удовольствия, только свою способность провести неповоротливый плот, как свое гибкое тело, через жующие каменные челюсти порогов.

– Исключительная самонадеянность! – удивился Небель и даже тряхнул богатейшей чернокудрой шевелюрой.

– Третичные породы там не уходят под изверженные, а лежат над ними, как и полагается им, – и продолжал решительно и легко, как привык на Выми-реке, когда бородатые плотоводы слушали с уважением еще двенадцатилетнего лоцмана, сумевшего провести единственный плот в маловодье восемнадцатого года.

Но геологи не знали его биографии. Самоуверенность студента возмутила их, поспешность выводов раздражала.

– Смелый молодой человек, – сказал незнакомый седой старичок, и Василий сам почувствовал, какой он смелый.

Все посмотрели на Зырянова, и Василий почувствовал, что здесь ему еще предстоит провести свой плот.

– Я не нашел нефти в третичных отложениях, – сказал он. – Если бы в этой местности была нефть, связанная с третичными молодыми слоями, нефть, сама зародившаяся в третичное время, то она бы нашлась хоть каплями в этих породах. Я проделал исключительно тщательную работу. У меня было такое стремление…

– Ваш практикант умеет говорить о себе с исключительной скромностью, – довольно громко сказал Небель Осмину.

Осмин сделал вид, что не слышит Небеля.

Василий продолжал говорить страстно, азартно. Выводы вырывались вперед, опережая изложение фактов, события позднейшие захватывали, отнимали первое место в его речи у событий более ранних и перепутывались. Начальник экспедиции слушал с подчеркнутым вниманием сообщение смелого практиканта.

– Но я не нашел и капли нефти нигде в третичных слоях, там, где они лежат в стороне от зоны опускания Байкала. Вот это очень важно: там, где они лежат в стороне от зоны опускания Байкала. Тогда я последний маршрут совершил вдоль берега, в зоне опускания. И вот повсюду я встречал эти капельки нефти, и побольше, чем капельки.

Он сделал паузу, сам возбужденный и взволнованный этими увлекающими фактами. Ведь они указывали на то, что третичные лишь заражаются нефтью от более древних слоев, лежащих под Байкалом!

– Жидкие нефтепроявления мы находим непременно в зоне опускания Байкала! – кричал Василий, не замечая того, что он кричит, и уже в дверях тревожно стоит заведующий Домом колхозника, и за его спиной беспокоится ночной дежурный по дому, не желающий иметь бессонное дежурство. – Следовательно, нефть связана с более древними породами, откуда она поднимается по трещинам.

– Вы можете не популяризировать, – резко сказал директор треста, – здесь не семинар второго курса.

– Старше третичных там мезозойские. Я немедленно начал изучать мезозой – на участках станций Байкал, Иркутск… Признаков нефти в мезозое нет. У меня остаются кембрийские породы, которые нигде в мире не считаются нефтеносными… Кембрийские породы остаются единственным возможным носителем нефти на Байкале.

– Откуда вы это взяли, молодой человек? – спросил профессор, замечая с недоумением, что у студента прибавился рост. – Вы у кого-нибудь консультировались?

– Я не нуждался в консультации, когда получал ее от самой природы. Природа показала мне связь нефти с кембрием на Байкале.

– В кембрийских породах, – веско сказал директор, – даже американцы не нашли у себя нефти.

– Американцы уже добывают нефть из силура.

Василий оглянулся на белую печь… Хорошо бы начертить на ней угольком десять горизонталей, обозначающих геологические возрасты осадочных пород:

четвертичный,

третичный,

меловой,

юрский,

триасовый,

пермский,

каменноугольный,

девонский,

силурийский,

кембрийский.

Девять из них прорезать сверху вниз вертикальной линией буровой скважины: через первые две – кайнозойские, следующие по возрасту – мезозойские; и нижние, наиболее древние – палеозойские – вплоть до силура, достигнутого американцами…

– Всего-навсего на три геологических возраста глубже, чем добываем мы, – сказал Небель.

– Совершенно верно. Мы до сих пор не шли глубже пермских. – Василий оглянулся на печь. – Поэтому я предлагаю бурить разведывательную скважину на кембрий.

Кембрийская вертикаль должна была опуститься значительно ниже американской: до десятой, последней горизонтали. «Почему они упорствуют против очевидных фактов? Они смотрят – и не видят!» – с тревогой думал он и замечал внимательные, заинтересованные глаза у младших участников заседания, кроме Небеля. Но младшие помалкивали пока. Директор треста посмотрел в сторону безмолвного богатыря под зеркалом и рассмеялся. Бочкогрудый богатырь не пошевелился.

– Ближе к делу, – сказал директор треста.

– Это ближе всего к делу, – сказал Василий. – В Америке ни один капиталист не дал бы денег на разведку кембрия, потому что эта разведка может разорить его и обогатить его конкурентов. Только мы, только при нашей советской системе можем разведать кембрий… Только мы можем искать ключ ко всей нефти в недрах страны: это кембрийский ключ! Только благодаря тому, что вся страна – наша. Эта разведка может нас только обогатить.

– Позвольте спросить, вы учитесь?

– Я учусь в Московском нефтяном институте.

– Так вы студент? Какого курса?

– Третьего.

– То есть перешли на третий?

– Да. Но, несмотря на это, в третичных отложениях нефти нет. – Он страдал заранее от предстоящих ему побоев.

– Итак, мы намечаем одну скважину на третичные отложения, – сказал директор.

– В третичных отложениях на Байкале нефти нет, – повторил Василий и побледнел и потерял всякую чувствительность к побоям.

– Глеб Алексеевич, – сказал директор треста, обращаясь к Осмину с раздражением, – мы уже потеряли немало времени.

– Совершенно правильно, – согласился Василий, – поэтому не надо терять сознательно еще год и бурить там, где заведомо нет даже капли нефти.

– Это просто безобразие! – возмутился директор треста. – Товарищ Зырянов, ведите себя прилично!

– Неприлично отрицать факты. А я защищаю сибирскую нефть, и это очень прилично! – сказал Василий.

– Чепуху вы защищаете, товарищ Зырянов! – закричал директор. – Бурить скважину на пять километров вы предлагаете! И бурить на чепуху вы предлагаете! Такой скважины даже в Америке нет. До каких пор вы будете упорствовать?

– Покуда сил хватит – буду!

Осмин укоризненно качал головой, но его глаза смотрели с одобрением на Зырянова.

– Вы забыли о том, что вы еще студент, не ученый, – сказал Небель.

– Уезжайте в Москву, вам надо учиться, товарищ Зырянов. Вы опоздали к началу занятий, – сказал директор.

– Конечно, я уеду, но я не хочу, чтобы Сибирь дожидалась нефти, пока я не кончу институт!

«Они не хотят или не могут понять?» – размышлял Василий, разя взглядом своих противников направо и налево. Да, надо учиться… Надо углубить познание! Логически искать надо: снизу вверх… Не одним этажом нефтеносности надо пользоваться!

Но кембрий под Байкалом погребен слишком глубоко, до него не добраться, и не надо бурить на пять километров! Важно принципиально вскрыть кембрийскую нефть…