Текст книги "Лоцман кембрийского моря"
Автор книги: Фёдор Пудалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)
Савва внимательно выслушал и кратко сказал:
– Ладно, побережемся.
– Савватей Иванович, – слукавила Лидия, – я слыхала, у вас была мена?
– Бог дал путь, а черт дал крюк, – благодушно сказал Савва, поглядев на Женю.
Женя не слушал. Он искоса смотрел на отца. Савва за ним тоже посмотрел. Алексей Никифорович нюхал воздух, подняв лицо.
И вдруг Савва вскочил, схватил мешок.
– Ладно, – сказал угрожающим шепотом. – Достану тебе камушек.
– Нельзя в темноте искать! – закричал Василий.
Но Савватей ушел.
– Русский, а какой азартный! – сказал Василий.
– Русские – истовые, – сказала Лидия.
– Каждую ночь ходит, – сказал Женя.
– Неужели? – изумился Василий.
– На берегу остановится, слушает, набирает полный мешок.
– Женя! – воскликнула Лидия недоверчиво. – Откуда ты это знаешь?..
– Слышу.
Василий молчал.
– Каждый день тайга горит, – сказал Алексей Никифорович.
Василий молчал, опустив глаза.
– Где горит? – испуганно спросила Лидия.
– Снизу. Где прошли – там горит.
– Завтра еще скорей пойдем, – сказал Василий.
– В таком случае, Женя, расскажи про Ваню! – весело попросила Лидия.
– Мы с Ваней пошли с Эргежея вместе на Кузнецкстрой, там узнали Сеню. Вот это парень – да!.. Он подговорил сходить на Байкал. На Кузнецкстрое получили сапоги – пошли. На Байкале нанялись на землекопную научную работу к Василию Игнатьевичу – на разведку тайны Байкала. Работа была самая нехорошая, рассказы Василия Игнатьевича – самые охотные в жизни…
Лидия со смехом поправила его:
– Самые охотничьи?..
Василий надулся, а Женя старательно поправился, не ведая подвоха:
– Самые охотничьи. В моей жизни, в жизни Вани и Сени тоже. Мы не слышали ничего более научающего…
Лидия опять поправила:
– Ничего более научного?
Но этой поправки Женя не принял.
– Я сказал правильно по-русски: разговоры Василия Игнатьевича была самые научающие для каждого, который охоч… Мы – люди охочие, охотники.
Василий поднял голову и с гордостью взглянул на Лидию.
– Ваня очень серьезный человек, – продолжал Женя, – говорить совсем не любит. С ним скучно… Сеня – другое дело! Он не сказал, откуда его род. Мы раньше не верили, что человек может не знать, откуда его род. Ванин род живет на Эргежее. Мой род – в Алексеевке. Русские тоже знают свой род. А Сеня не знал; оказалось – правда. И пришел на Байкал один старинный человек…
– Старый, – поправила Лидия.
– Опять нет: Василий Игнатьевич сам сказал – старинный человек. Его звали Николай Иванович, фамилия – Меншик, прозвище – Плехан. Он признал Сеню за Тарутина из Русского жила и рассказал про Сеню, что у него предки – достойные люди, они писали сказку на берестах – обо всем, что с ними произошло за четыреста лет. Сенин отец писал, дед писал, прадед писал…
– Я все поняла теперь!.. – прошептала Лидия. – Николай Иванович велел Сене вернуться в Русское жило, где его род живет. Сеня должен тоже писать Берестяную Сказку Русского жила. Так вот что означают эти две буквы в Сениной записке: БС…
Женя считал невежливым подтверждать очевидные вещи. Он только сказал:
– Надо выручать Сеню. Василий Игнатьевич будет выручать?
– Поехать на Индигирку он, конечно, не сможет.
Мальчишки спали. Женя с отцом легли у костра. Василий делал бензольные вытяжки, Лидия записывала в тетрадке и обвязывала образцы. Это продолжалось долго. Она думала о необыкновенной судьбе Сени, о пугающих пророчествах Алексея Никифоровича, об опасностях пожара в тайге и вспомнила тетрадку.
Слипались глаза. Надо будет прочитать Сенину тетрадку. Доломиты загорелись у нее в руках, она отбросила их. Они упали в траву, лес загорелся. Она побежала в лес предупредить Савву о пожаре.
Василий разбудил ее.
– Я уснула, – сказала Лидия виноватым голосом. – Куда-то уронила тетрадку. – Она пыталась найти тетрадку в густых сумерках и шарила по сухой безросной траве.
– Я подобрал тетрадку, – сказал Василий. – Завтрак готов. Я уже поел, иду на реку.
– В темноте? Ночью?
– Сейчас рассветет.
Из темноты к костру подошел Савватей, вытряхнул добычу. Камни глухо застучали, запахло порохом и керосином.
– А ну-ка, посмотри-ка, Лида!
Василий, не взглянув, ушел. Лидия похвалила камни. Она подошла к воде, умылась и тогда поняла, что ночь каким-то образом миновала ее.
Глава 19
А В ЭТО ВРЕМЯ…
Впервые самолет из Якутска летел на восток. Маленький, с кабиной на три пассажира, «юнкерс» разведывал кольцевую трассу по договоренности с богатой организацией, заготовляющей пушнину. Для очень рискованного полета выбрали самых опытных летчиков, летавших в гражданскую войну, несмотря на важный недостаток у обоих: притупление почти до утраты чувства страха.
Полет поторопили ради его агитационного значения. Самолет летел на поплавках. В тундре оттаяла трава, но еще не стронулся лед на реках внутри Полярного круга. Внизу, не очень далеко, зелено-бурая равнина медленно поблескивала водой в траве, уплывала к северу. Белая полоса льда на Индигирке неровно раздирала тундру в течение трех часов, от моря к югу, к туманным горам, и негде было сесть.
Летчики высматривали на равнине и в предгорьях жилое место, хотя бы одну юрту или одного охотника, и приличную воду.
Помощник указал пилоту пальцем на белый распадок в горах на восточном берегу. Распадок уходил в ущелье, а над истоком клубилось облачко.
Единственный пассажир в кабине, затиснутый между посудами с горючим и другими запасами, тоже прильнул к целлулоиду квадратного окошечка. Светлая полоска в распадке оказалась громадной наледью, на многие квадратные километры, и гороподобный обрыв наледи неприступно висел над долиной Индигирки.
Пилот мрачно сказал:
– Вот сюда бы его и вытряхнуть.
Наледь примерзла обоими концами к каменным косякам ущелья, запирая наглухо распадок. А в одном месте из-под наледи вытекала речка и впадала в Индигирку.
Наледь захватила все видимое ущелье, километров на тридцать вверх. Истоки ее скрывались в прорези гор, под облаком – и там, сквозь легкий туман, блеснула вода.
Пилот не мог поверить, чтобы в верховьях такой наледи могла быть чистая вода.
Глава 20
ЛИДИЯ ЗАКАЗЫВАЕТ ИМЕНИННЫЙ ПИРОГ
На сухих осыпях тлел сухой и теплый рассвет. Солнце где-то уже взошло, но в ущелье Полной небо было серое, пепельное.
– Алексей Никифорович, посмотрите, какое небо! – воскликнула Лидия. – Это не от пожара в тайге?
– Само небо дымит, – сказал старик, – солнце нажгло.
«Как поэтично!» – подумала она. Не могла же она принять его слова буквально. Она взглянула на часы – было шесть часов – и тут же увидела темную полоску в низком обрыве берега. В это время она шла левым берегом.
Лидия бросилась к ней, отбила кусок породы, понюхала. Сделала вытяжку. Битуминозный слой известняков вышел на дневную поверхность!
Она стала кричать Василию.
Он шел в реке ближе к правому берегу. Клекот переката заглушал голос Лидии, но, может быть, Василий слышал и не хотел оставлять след, которым шел? Она продолжала кричать. Наконец-то!
Он посмотрел на Лидию, потом разглядел темную полоску породы в обрыве берега у ее ног, над самым урезом воды, и побежал к ней.
Он оступался, дно завалено было колкими, валкими обломками. Поток на перекате схватил его за ноги и два раза повалил. Он весь вымок. Лидия ждала. Василий поднимался и смотрел на темную полоску доломита, устремляясь к ней. Несомненно, он огорчался. Да что огорчался – он прямо горевал, что не сам первый увидел выход породы на дневную поверхность. Он сразу жгуче приревновал к Лидии кембрийскую нефтеносную породу – за первый взгляд.
Но больше не надо было «пахать реку ногами». Они следили за обнажением доломитов, работая теперь молотком, а не пальцами. Оба добывали интересные обломки прямо из пласта, молотком, – и тут же бросали, не жалея.
Можно было идти очень быстро, но двигаться стало трудно и становилось все трудней. Это казалось необъяснимым, так как быстрый поток холодной воды смягчал жару и облегчал дыхание.
Лидия с любопытством наблюдала за поведением доломитов: битуминозная полоска в бровке берега явственно затлела, зашевелилась меж соседних слоев и поплыла – Лидия это видела. Кроме того, порода уже не была серо-коричневой. Не то она была коричневая, не то лиловая, но скорее сине-багровая. Лидия почувствовала усталость в глазах от этого неспокойного поведения породы и отвернулась к реке.
В реке текла фиолетовая вода.
У Лидии защемило сердце от мелькания аметистовых бликов на фиолетовой воде. Она подняла глаза на приподнятую тайгу и ощутила облегчение. Багровые стволы лиственниц объяты были спокойным коричневым излучением хвои. Это было тоже странно, а все же лучше. Но только и эта краска была какая-то неверная, сомнительная под саваном мертвенного света, одевшего долину.
Сожженное небо опустилось в долину пепельно-бледным шелком и почти касалось лиственниц. За серебристыми шелками – малиновый крохотный уголек солнца. И Лидия поняла, что солнце умирает. Но все же они прошли до вечера двадцать пять километров и разбили палатки на острове Повешенного Зайца, в излучине реки.
Отец Жени надеялся, что в излучине удержался хоть какой-нибудь ночной ветерок, отгоняющий комаров.
Мальчики пустили лошадей в глубину островка. Островок имел форму речной раковины-двустворки. Середину раковины занимало мховое болото, подсохшее по краям. Ели окружали болото.
Утром Василий осмотрелся. Правый берег стоял крутой осыпью метров на двести пятьдесят, если не триста. Залегание пород под осыпью невозможно будет проследить без специальной расчистки. На левом берегу, более низком и затаеженном, едва заметно выделялся в обрыве берега над водой незначительный изгиб слоев, складка доломита, но без малейших признаков битуминозности.
Василий подошел к палатке Лидии:
– Ты не спишь?
– Я уже оделась.
– Не выходи без накомарника. Проклятое болото! Проклятые ели вокруг болота!
– А вечный ветер в этой излучине? – тотчас съехидничала Лидия.
– Он тоже подыхает от зноя. Петров говорит, что останутся живы одни комары и рыбы. Я начинаю расчистку осыпи.
– Нет уж, сначала позавтракаем. – Она вышла из палатки.
К завтраку Савватей не пришел из очередного ночного похождения, поэтому Василий хмурился, и все молча и как-то скучно жевали, сидя на земле. Говорить не хотелось из-за духоты, ничего не приходило в голову, не думалось… Но нельзя поддаваться, надо преодолеть – как бывает надо проснуться, вырваться из кошмара. Лидия заговорила о жаре и о том, как удивительно Алексей Никифорович предсказал наступившую погоду.
Василий тоже рассказал о подвигах Петрова, и только эвенки молчали: мальчики – ввиду молодости, Женя – из скромности, потому что люди восхваляли его отца. Старый охотник был польщен, как никогда за всю свою жизнь. Ему хотелось тут же подтвердить уверенность в нем этих молодых московских людей.
– Здесь рябчики есть.
– О! – воскликнула Лидия. – К именинам мне чтоб был вкусный пирог с рябчиками. Слышишь, Петя?
– Когда именины? – спросил Алексей Никифорович.
– Послезавтра. – Лидия пристально смотрела по деревьям: – Где же рябчики?
Но старик не взглянул на деревья.
– В августе их будет видно. Теперь они в гнездах сидят.
– Алексей Никифорович, голубчик! Как же вы узнаёте?
– Место такое. Вижу, для рябчиков хорошо здесь.
Женя тихо разговаривал с Петей-поваром. Когда старшие замолчали, Петя спросил, что такое вкусный пирог.
– Научить тебя, Петя?.. Превкусный пирог на шесть человек требует всего шестьсот граммов муки крупитчатой, а воды меньше полутора стаканов. Полагается полторы чайных ложечки соли и до тридцати шести граммов сухих дрожжей. Форма пирога должна быть продолговатая. Величина его должна быть в пол-листа писчей бумаги, чуть-чуть покороче, – Лидия декламировала, как стихотворение в прозе, на память из поваренной книги, со вкусом, с увлечением.
Петя смотрел на нее во все глаза.
– Когда тесто будет раскатано, осыпать слегка мукою, сложить вчетверо, переложить на салфетку, развернуть тесто, положить на тесто приготовленный фарш, загнуть все четыре края, красиво защипать посередине, вдоль и с концов. И вставить в горячую печь. Ну, ты все понял, Петя?
– Все понял, – ответил за Петю Женя.
– Не все, – сказал Петя.
– А для начинки ты же ничего не найдешь в тайге. Ну, возьми масло… – Лидия продолжала забавляться.
– Масло ара или хаяк? – внимательно спросил Петя-повар.
– Хаяк! – поспешно подсказал Василий и шутливо добавил: – Тас-хаяк! Для меня это было бы вкуснее всего.
– И непременно корицу или кардамон, бадьян, шафран, мускатный орех, ваниль, какао «Золотой ярлык», сахар и много изюма, можно черного.
Петя-повар со вниманием кивал головой, но спросил только об одном предмете из названных.
– Сколько класть черного тас-хаяк? – и засмеялся.
– Побольше! – крикнул Василий из лодки.
Он отправился на осыпь.
– Почему черного? Черного масла не бывает, – сказала Лидия.
– Ты это ела? – спросил Петя-повар.
Он боялся, чтобы над ним не посмеялись. Он очень удивлялся пирогу.
– Ну конечно, ела… Сказать тебе, о чем я все время думаю? – Она повернулась к Жене: – Что означали слова Сени: «Василий Игнатьевич, это он!»?
– О ком это Сеня сказал?
– В том-то и дело – о ком!.. Сеня крикнул эти слова из самолета, из багажника.
– Значит, он не видел людей на берегу?
– Не видел, но услышать мог.
– Кого он мог услышать?
– Конечно, Савва орал, как всегда.
Женя задумался.
Глава 21
НЕОБЫЧАЙНАЯ ЖАДНОСТЬ ЗЫРЯНОВА
Лидия занялась обработкой собранного материала. Старик Петров бродил, по обыкновению, в тайге с ружьем и собакой. Василий мобилизовал свободных мужчин, то есть Женю и Петю-коновода, в помощь себе на расчистку осыпи на горе.
Лидия слышала легкий шорох катящихся обломков. Ей казалось, что на горе работают очень слабо. Там, наверно, сильно припекало, на горе.
Время от времени она выходила из тени взглянуть, как работают на горе. С удивлением она видела целый камнепад, летевший с крутизны со слабым шумом. «Господи, неужели я оглохла?» – думала она.
Стало тяжело, как в сухо натопленной бане.
Испепеленное небо бесшумно, медленно осыпалось и застревало к вечеру в хвое тончайшим сухим туманом. Петров говорил же: «Будет сухой туман». Верхушки лиственниц, связались через реку колышущимся кисеистым пологом. Истомленная Лидия смотрела на эту картину, такую выдуманную, не похожую на правду, и напоминала себе, что сухой туман – все равно мокрый туман, образованный испарением воды, он состоит не из пепла.
«А вдруг на этот раз – дым?» – подумалось ей. И она недоверчиво смотрела на полупрозрачный воздух.
Старик Петров вышел из тайги на левом берегу. Лидия обрадовалась ему.
Петров посмотрел осудительно на работающих на горе, ничего не сказал и потащил на гору воду в брезентовом ведре. Работники бессильно двигали лопатами и наконец легли возле своих лопат. Они не могли больше работать и не хотели возвращаться домой. Они не хотели шевельнуться.
Алексей Никифорович окатил сына всем ведром и велел ему встать. Женя бодро поднялся. Отец дал ему в руки ведро. Женя принес воду и облил Петю-коновода, затем Петя принес ведро воды для Василия Игнатьевича. Женя обнял Зырянова за плечи и со скрытной нежностью помог ему сойти к лодке.
Василий в своей палатке пробормотал:
– Будем работать с комарами.
Он приказал себе проснуться в два часа утра и, когда проснулся, недоверчиво смотрел на светлый солнечный день. Он подошел к Лидии с вопросом:
– Сколько на твоих часах?
– Шесть часов.
Он был поражен и сказал с настоящим испугом:
– Не может быть!
– Почему не может быть?
– Потому что я хотел встать в два и работать с комарами, как советовал Петров.
Лидия поняла, что его драгоценная самоуверенность пострадала от первой осечки.
– Но твой механизм тоже может разлаживаться, так же как механизм часов, положенных на горячую печь. Если ты хочешь, чтобы часы не врали, не клади их на горячую плиту.
– Ты права. Сегодня весь день будем работать в палатке, а ночью – на горе.
Ему не пришло в голову объявить просто перерыв, отдых на несколько часов. Но он повеселел: он нашел причину ошибки и уже был уверен, что не допустит повторения.
– Вы позавтракали?
– Нет.
Он обрадовался:
– Меня ждали?
– Да.
– Спасибо!
Он с нетерпением смотрел на белоснежную скатерть, постланную поверх полотнища палатки на мху, не спешил к столу.
– Лидия! Старик Петров говорил, что в сухие туманы днем не работают. Вы знаете, почему мы работали?
– Знаю. Потому что у вас такой характер.
Она с тайной насмешкой наблюдала, как он обдумывал – с полной и мгновенной сосредоточенностью мысли: есть ли у него такой характер.
– Нет, у меня этого не было в характере до сих пор. Я сам не понимаю, как это сталось у меня в характере.
– Я заинтересована.
– Вы думаете, что я хотел поскорее раскопать жилу.
– Неужели нет?..
– Да, это верно… Но я хотел раскрыть ее непременно к сегодняшнему дню.
Он знал, что она скажет хоть слово после каждой его фразы. Но она молчала.
– Но я проспал, – сказал он с горечью.
– Спасибо, – сказала она церемонно, – вы хотели посвятить мне первую жилу кембрийских битумов? – Но она отлично поняла, что неудавшийся подарок выражал для Василия нечто очень большое, необыкновенное.
– Первую залежь кембрийской нефти, – поправил он важно.
Ей стало беспричинно весело и захотелось подразнить его, такого незащищенного перед ней, лишенного кожи.
– Почему же вы захотели сделать мне такой исторический подарок?
Но она готова была безвредно-болезненно мучить его, добиваясь, чтобы он сказал, потому что ведь он не выговорит больше ни одного слова. Она хотела играть в эту игру целую жизнь.
– Ко дню рождения? – ответила за него с кошачьей вкрадчивостью.
Он только смотрел на нее и улыбался, страшно довольный, что она догадалась, – какой глупый!..
– Но ко дню рождения разве подносят подарки, делающие эпоху в нефтеведении?.. Такой великолепный подарок прилично сделать Академии наук, ко дню ее двухсотлетия, – продолжала она.
Он немного побледнел от гордости и страха.
– А мне как геологу и ста не исполнилось!.. Ну ладно, надо покормить вас!.. Вы мне потом скажете, хорошо?..
Он кивнул головой, не понимая: что он должен сказать ей?.. Лидия вынула миски из мешочка и расставила по скатерти.
– Итак, Савватей окончательно пропал? – весело спросил Василий и почему-то нюхал воздух.
Начальник был в прекрасном настроении. Петя-повар тоже уловил это и решился на важное и рискованное признание. Он что-то сказал по-эвенкийски и держал поднятое ведро в руках. Начальник нюхал воздух и тянулся носом к ведру.
– У него украли много консервов, – сказал Женя. – Он думает, Савватей украл.
– Сколько банок?
– Пять банок.
– На здоровье, – сказал Василий нетерпеливо. – Еще что-нибудь?
– Может быть, муку, соль, может быть.
– Значит, честно взял из своей доли… Почему он не взял всю долю?.. Мало взял. Ему же это на два дня.
– Он вернется, – уверенно сказала Лидия. – Он и взял на два дня.
– Пускай лучше не возвращается. – Он уже приревновал ее защиту. – О, черт!..
Петя-повар перевернул ведро. На скатерть выпал коричневый чурбан. Зырянов хищно ринулся и наклонился над ним, раздувая ноздри. Пахучий пар тяжело поднимался над чурбаном.
– Пирог! – закричала Лидия и замолчала, пораженная тяжелым запахом.
Петя-повар сиял ярче малинового и пудреного солнца над его головой. Василий нервно выпрямился. Лидия с решимостью схватила нож. Скатерть была все равно испорчена.
Пять пар голодных глаз следили за руками, делившими пирог. Он был красив. Черные очень крупные ягоды, величиной с черешню и даже сливу, сидели в желтом хлебном тесте.
Лидия вырезала боковые куски без ягод для Алексея Никифоровича, для Жени, для Пети-коновода. Эвенки не спорили против такого несправедливого дележа и, по-видимому, даже не считали его несправедливым. Их доверие к хозяйке было непоколебимо.
Пете-повару она мстительно положила огромный кусок пирога с ягодами, себе взяла крохотный ломтик из корочки, а перед Василием водрузила всю донную половину чурки с целым комом самых крупных ягод, почти слившихся в массу.
После этого она поблагодарила Петю-повара самым невиданным образом. Она поклонилась ему по-старинному образцу, присела с важностью боярышни, заключила иностранным реверансом и послала воздушный поцелуй. Мальчик обомлел от счастья.
Тогда Женя с любопытством поднял глаза на подательницу этих благ и увидел, что у Лидии Максимовны пламенело лицо от истинного энтузиазма. Она воскликнула:
– Такой именинный пирог я желала бы получать ежегодно!
Очарованные и смущенные гости протянули руки к своим кускам.
– Стойте! Не ешьте! – закричал Василий. Он был взволнован необычайно. – У кого попадутся ягоды – отдавайте мне!
– Василий Игнатьевич! – сказала Лидия укоризненно, всеми силами удерживаясь от счастливого смеха. – Это ужасно невежливо отбирать у моих гостей изюм из пирога. И я тоже должна отдать вам ягоды?
– Вы тоже, – с жадностью сказал Василий, заглядывая в ее миску.
Гости поспешно выбирали ягоды и охотно складывали в миску начальника. Петя-повар даже соскреб с зубов прилипшую ягоду и добросовестно отдал. Ягоды наполнили миску и слиплись горкой. Петя-повар был в восторге от успеха пирога у начальника.
Лидия тихонько сказала:
– Как жаль, что здесь нет известного теоретика литофагии Небеля…
– Где ты это взял? – крикнул Василий.
– На том берегу, – ответил Женя за Петю-повара и рассмеялся. – Сказать ему, что он молодец?.. Он велит вам скушать весь тас-хаяк, потому что вы велели положить его в пирог.
– Женя и Петя-повар, со мной! – скомандовал Василий, пренебрегая насмешками, и побежал к лодке.
Старик Петров поблагодарил Лидию, не прикоснувшись к пирогу. Он хотел плыть с Василием, но не успел – лодка ушла.
– Возьмем другую, – предложила Лидия.
На острове остался один Петя-коновод. Он размышлял над именинным пирогом, который так обрадовал русских, что они убежали от завтрака.
Глава 22
УМЕНЬЕ СЛЫШАТЬ
Василий встретил Лидию на материковом берегу нелюбезно.
– Лидия Максимовна, – сказал он взволнованно, – вы должны мне позволить самому найти…
– Еще раз? – воскликнула она. – Третий раз вы хотите подарить мне одну и ту же залежь?
– Почему третий раз?
– Вы поднесли мне ее наперед и посвятили мне ее в торжественных выражениях – это раз? Второй раз я получила целую залежь кембрийского битума в пироге…
– Это не от меня. От Пети-повара, – сказал он, нахмурясь.
– Но кто велел начинить пирог тас-хаяком?
– И третий раз в структуре, – сказал Василий. – Вы правы, и вы должны уйти.
Она повернулась и пошла в тайгу. Отец Жени пошел за ней.
– Алексей Никифорович, зачем вы сопровождаете меня? Я недалеко.
– Нельзя, – сказал старик. – Посол близко гуляет.
– Какой посол?
– Не знаю какой. Медведь. Посол по-нашему.
Они вышли на болотце – алас – круглое, как чайное блюдце, с крутыми и ровными откосами бережков. Дно было ярко-зеленое, очевидно еще топкое. Такие прудочки, а впоследствии лужки образуются часто после пожаров. Солнце прогревает оголенную площадь, мерзлота подтаивает, почва оседает, и через год-два появляется алас.
Петров внимательно осмотрел болотце и обошел его.
– Сегодня ночью придет большой сохатый на алас.
– Сегодня ночью? Откуда вы это знаете?
– Вижу.
Лидия рассмеялась:
– Это ваше любимое выражение, Алексей Никифорович: слышу, вижу.
Тотчас ей стало стыдно, что она так сказала. Ведь он не мог понять ее шутливость.
– Алексей Никифорович, я читала о знаменитых охотниках, которые замечали всякий след проходившего зверя и даже довольно точно могли сказать, когда именно зверь прошел.
– Это хорошие охотники.
– Но вы видите следы, которых еще нет! – воскликнула она. – Вы видите, какой зверь еще придет, и вы видите, в котором часу он придет!
– Не вижу, в каком часу придет.
– Но все-таки ночью сохатый придет?
– Такое дело его. Должен прийти.
Московская девушка не поверила ему, но он не обижался, потому что она не понимала его дела. Его охота не была ее делом. Он обдумывал, как объяснить ей.
– Слушай. Смотри: живой оставляет след на мягкой земле, на траве, – он указывал рукой, но она не видела никаких следов там, где он указывал, а он продолжал: – На листе, смотри, на дереве… Вот посол, медведь, пробежал только что, когда мы с тобой шли сюда…
Лидия невольно оглянулась.
– Там не увидишь, сюда смотри. Везде следы, только на воде нет, на камне следы плохие, скоро пропадают. А ты показываешь на камне. След букашки! – сказал он с изумлением. – Та букашка сидела давно, когда еще люди эвенки не пришли на Полную, а ты видишь след. Я верю, ты видишь – твое дело. Мое дело – я вижу. Василий Игнатьевич видит еще больше, а в Москве он ученик, ему еще год учиться. В Москве живут великие охотники!
Лидия молчала, боясь перебить его быструю речь.
– Ты говорила Жене о том, что будет на Полной через много лет. Женя умрет, его дети умрут – и будет то, что ты знаешь. Я верю. Но как ты видишь? Не знаю. Что ты слышишь? Я того не слышу.
– Нельзя увидеть того, что будет, – сказала Лидия. – Я знаю это, но не вижу. А ты видишь, будто бы сохатый придет.
– Ты ученая. Ты не видишь, а знаешь. Я не вижу – не знаю. Я умею немного видеть и слышать. Вот слышу – медведь жалуется. Теперь знаю: комары обижают деда.
– Почему я не слышу?
– Жарко – плохо слышишь. Он близко ревет.
– А может, у него другая обида?
– Лидия!.. Лидия!.. – услышала она азартный зов Василия.
– Идем смотреть, – сказал старик.
– Меня зовут.
– Идем смотреть! – повторил старик и пошел.
– Мне будет страшно! – сказала Лидия, но пошла за ним.
– Со мной не страшно.
Он шел очень ловко и скоро. Она с завистью старалась усвоить его способ ходить по лесу. Медведь ревел все ближе. Он жестоко страдал и ничего не мог поделать со своим ничтожным противником. Он ревел от необыкновенной боли и от ужаснейшей ярости.
Его рев наполнил лес и все тело Лидии, она дрожала и раскрыла рот, чтобы легче дышать. Старик пошел смело, не таясь, и шумел ветвями. Вдруг она увидела черного зверя.
Он стоял на дыбках и бил себя лапами по морде в исступлении, кровь заливала ему глаза и передние лапы, стекала по брюху на землю. Лидия смотрела зачарованно. Она забыла свой страх и действительную опасность.
Выстрел испугал ее. Медведь замолчал, опустился на лапы и лег.
– Я пойду в лагерь, – сказала Лидия.
Ей не хотелось видеть, как будут снимать шкуру с бедного, пострадавшего от комаров мишки.
Глава 23
УМЕНЬЕ ВИДЕТЬ
Старик вывел ее к реке и ушел обратно за своим делом.
Лидия услышала разноголосое пение, русское и эвенкийское. Василий стоял спиной к ней и распевал диким голосом что-то неразборчивое, а Женя выплясывал вокруг него, по-видимому, в честь большой плиты доломита, которую Василий держал поставленной на торец. Пляска была воинственная и победная, и все в целом напоминало о чем-то языческом, древнем, вычитанном из экзотических путешествий прошлого века. И в смешном согласии с этим эффектным и колдовским зрелищем, по другую сторону реки, на островке, плясали Петя-повар и Петя-коновод вокруг кухонного костра и ведра с новым завтраком. Они поддерживали компанию, не задумываясь о причине торжества на материке.
Но чему они все радуются?
Лидия обошла стороной, чтобы не помешать, и посмотрела на плиту. По черному камню проходила глянцево-черная жила битума. Так вот как выглядел идол новейших нефтепоклонников!
– Лидия! Я кричал, где ты была? – заорал Василий.
– Я слушала рев медведя.
Он замолчал очень обиженный: зачем она обижает его в самую счастливую минуту? Каждый поет как умеет.
– Медведя доняли комары, он рвал на себе шкуру.
– Это в самом деле? – недоверчиво спросил Василий.
– Я слышал, как ревел медведь, – подтвердил Женя.
– Давайте замерять, – сказал Василий. – Крышу я уже замерил. Записывай.
Он вошел в воду с веслом в руке и держал его лопаткой вниз. Лопатка была ровно обрублена топором. Василий поставил ее на дно – на плоскую плиту доломита. Плита была отшлифована рекой.
Весло слабо склонялось. Плита лежала очень полого. Василий приложил геологический компас к перу весла и следил за угломером.
– Два градуса.
Лидия записала.
Он прошел под берегом вдоль всей складки и замерил угол ее наклона в нескольких местах. Лидия записывала.
– Сколько в среднем?
– Полтора градуса, – ответила она.
– Здесь купол, – сказал он в чрезвычайном возбуждении. – Здесь надо бурить.
– Ну, что ты!
– Здесь купол! – повторил он страстно.
– Разве это делается так скоропалительно?
– Мы же замерили!
– Еще надо будет провести теодолитную съемку, геофизические работы…
– Само собой, надо!.. Что ты мне читаешь азбучную лекцию? Но купол будет здесь!
– Тебя лихорадит, выйди из реки. Зачем ты предрешаешь то, что еще должна только определить вся дальнейшая работа?
– Ты же видишь ясно, что здесь структура, – сказал он, стуча зубами.
– Выйди из воды. Я пока не вижу структуры… Слои недостаточно круто лежат. Один градус, два градуса – это вообще слишком мало, чтобы говорить о куполе. Да еще утверждать, как вы утверждаете, – сказала она с возмущением. – И разве можно замерять здесь веслом! Хорош инструмент для такого тонкого замера! Разве дно реки гладкое, как стол?.. Малейшая выбоинка, шероховатость – вот вам уже два градуса! А ледяную воду вы учли? У вас дрожит рука… Не говоря о том, что вы хотите видеть структуру во что бы то ни стало.
– Замеряйте сами! – сказал он и не спускал глаз с нее все время, пока она работала.
Он следил горящими глазами за движениями ее, способными украсть у него бесценный купол.
Лидия тщательно замерила кровлю складки и вошла в реку в своих высоких оленьих сапогах, пока вода не залилась в них. Он нетерпеливо спрашивал:
– Ну?
– Складка очень слабо изогнута.
– А я вижу, что здесь ее элементарное ядро! – закричал и топнул ногой у идольской плиты.
– Ты этого не можешь видеть, – крикнула она из реки. – Если бы ты видел, то и я не слепая!.. Ты говоришь совсем как Алексей Никифорович: «Сегодня сюда придет сохатый!..»
Она вышла из реки, дрожа от холода и возмущения.
– Куда придет сохатый?
– На алас… Тут алас недалеко. Я спрашиваю: «Откуда вы знаете, что сохатый придет именно сюда, именно сегодня ночью?» – Она стукнула зубами, дрожь доняла ее. – «Вижу!» – Но этого он не может видеть, это не общее будущее всех сохатых на Полной хотя бы, а ближайшая ночь одного сохатого – этого он не может видеть!
– А что, если сохатый придет? – спросил Василий с раздражением, стуча зубами от холода. – В каждом частном случае есть черты общей закономерности. Так же, как в этом куполе! – Он топнул ногой возле идольской плиты с глянцевой змейкой битума.
– Он не придет!
Теперь оба кричали и стучали зубами.
– Я сам пойду с Петровым на алас!
– Я пойду с вами, и чтоб вы никуда не смели отойти от аласа! – И она тоже топнула ногой. – А что, если не придет?.. Во всяком случае, проверить сохатого стоит дешевле «дикой кошки»!
