Текст книги "Лоцман кембрийского моря"

Автор книги: Фёдор Пудалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

– Петров! – закричал Василий и перестал стучать зубами: бешенство согрело его. – Ты говорил Лидии Максимовне, что сохатый придет?..

Охотник вышел из леса с тяжелой шкурой на плече. Шкура подействовала на воображение Лидии.

– Говорил.

– Мы должны твоего сохатого убить на аласе.

– Василий Игнатьевич, другой пожар в тайге, – сказал Петров. – Наверху тоже горит.

– Пройти можно?

– Сегодня пройдем.

– Выйдем завтра утром.

– Утром пройдем ли.

– Сначала мы должны твоего сохатого убить на аласе.

После обеда все легли спать.

В полной темноте Зырянов, Лидия и Петров пошли в лес. Их ждала неожиданность. На алас опустился остывший «сухой туман». Он казался светящимся и мог спрятать целое стадо сохатых.

– Пойдем домой? – зябко предложила Лидия, мечтая о покинутом спальном мешке.

– Пожалуй, – согласился Василий. – Если мы не можем увидеть его…

– Значит, вы признаете, что он не обязательно придет?

– Это нечестно! Я говорю, что мы не можем увидеть его из-за тумана, и согласен уйти ради тебя.

– В таком случае я остаюсь здесь до утра!

– Простудишься.

– Какой же я геолог-разведчик, если простужусь от ночной сырости!.. Вот к утру похолодает, и туман может еще более уплотниться и осесть.

– Лидия Максимовна хороший охотник, – сказал Алексей Никифорович. – Надо ждать. Туман сядет.

– Вот тебе! – с торжеством сказала она.

– Не шумите же! – вырвалось у него.

В час ночи сон победил ее. Она побрела к реке, жалуясь маме на Василия в сонном бреду и натыкаясь на деревья. Женя проводил ее и вернулся на алас. Потом ушли спать оба мальчика.

Вокруг аласа едва заметные прояснились ели. Белесая мгла понизилась. Над аласом чуть высунулись кончики рогов.

Лидию разбудили мальчишки. Она вскочила и побежала за ними к лодке. На колеблющейся волне тумана будто всплыла темная спина сохатого и голова, поднявшая высокие рога. Зверь стоял недостреленный. Петров и Василий истратили свои два заряда неудачно, обманутые движением ночного марева. Взять сохатого нельзя было, но и уйти он не мог.

– Обожди! – крикнул зверю Петров. – Я сейчас!

Он побежал к лагерю и вернулся с патронами. Добитый еще двумя выстрелами, сохатый рухнул на середине топи. Мужчины разделись и скрылись под волной тумана, Лидия следила по легкой зыби за их движением под мутно-белой поверхностью мглы. Впятером, с помощью Жени и обоих мальчиков, они были не в силах втащить тушу на крутой бережок аласа и послали Петю-коновода на остров за ремнями.

«За вас всех управился бы один Саввушка», – подумала Лидия сердито.

Мальчики Пётры с помощью Петрова быстро разделали тушу возле аласа. Петя-повар тут же сварил в ведре богатейший завтрак. Взошло солнце. Несколько пудов мяса они нарезали полосами для завяливания.

Покончив с этой работой, они сняли палатки и пошли дальше вверх по реке.

Глава 24

ПОЙДЕШЬ НАПРАВО – СГОРИШЬ, НАЛЕВО – УГОРИШЬ

К сухому туману примешался дымок. Долина расширялась, а высота склонов понизилась к вечеру до ста метров и еще меньше – над уровнем реки.

Двигались очень медленно. Лошади шатались от жары и плохого питания. Высохшие и зачахшие травы не давали им сил.

Выше притока Маягас-Тах по течению Полной лес сменился кустарником. Полегшие берега поросли мхами под кустарником. Обнажения коренных пород встречались все реже. Река продолжала мелеть и текла гораздо спокойнее, чем в низовье. Дальше к истокам водораздел должен был еще более понизиться и заболачиваться.

Василий решил не подниматься выше к истокам и отсюда сделать перевал через водоразделы.

Ночью ветер принес теплую струю с водораздела Эргежея, и отец Жени проснулся с инстинктом лесного жителя, ощущающего опасность всем телом.

Он подошел к кустам и постоял, осторожно вдыхая запах ветерка. На перевале сильно горело. Но ветер оттуда дует только ночью; с восходом он повернет и отведет огонь. Старик вернулся в палатку Василия и лег.

Утром пожар стал виден.

Василий попросил Петрова снять грузы с лодок и после завтрака вьючить на лошадей. А лодки вести порожними, чтобы не рисковать на перекатах. И с обоими мальчиками спуститься до притока Маягас-Тах, поставить палатку там и ждать. Если пожар прогонит оттуда, спускаться дальше.

Старик с помощью мальчиков навьючил лошадей и повел их вниз, на Маягас-Тах. Лидия, Василий и Женя проводили глазами караван.

– Ну, до свидания, Лидия! – Василий торопливо пошел.

– До свидания, Василий Игнатьевич! – воскликнул Женя.

– Куда ты идешь? – Лидия с удивлением смотрела. – Ведь это к Эргежею.

– А ты на Нымаан-Тогойо. Какая разница?

– Ни в коем случае! Шаманский источник – мой. Эргежей – мой! Я к нему готовилась в Москве. И теперь меняться не будем. Вы шутите?!.

– Вы не найдете Шаманский источник без Вани.

– Ваня придет… – сказал Женя и осекся под грозным взглядом Зырянова.

– Вы не можете пройти на Эргежей: Женя не знает дорогу, – сказал Василий непререкаемо.

Женя опустил голову.

– Женя прекрасно знает дорогу и даже покажет мне Шаманский источник без вашего прославленного Вани, – сказала Лидия.

– Я могу не найти в таком дыму, – пробормотал Женя.

– Вот, слышите, – сказал Василий.

– Не понимаю! Чего ты не найдешь, Женя? Дорогу назад, что ли? Когда пожар усилится?

– Конечно, – сказал Женя стыдливо.

– И не надо! Проводи меня туда.

Она победоносно взмахнула рукой и ушла в кустарники, наверх, в сторону пожара, преграждавшего ей путь на Эргежей. Женя взглянул на Василия:

– Может быть, переждем день? Пожар пробежит…

– Задерживаться не будем, – сказал Василий.

Женя бросился догонять Лидию.

– Правее, Лидия Максимовну. Надо пройти над ветром.

– Почему над ветром? Ведь это значит идти под огонь?

– А если пойдем под ветер, попадем под дым.

– Правильно, я не подумала. В русских былинах и сказках пойдешь направо – жизнь потеряешь; пойдешь налево – коня потеряешь. Но нам с тобой еще хуже: пойдем направо – сгорим, налево – угорим.

– Лучше направо, – сказал Женя.

– Почему это лучше? Не понимаю.

– Дышать будем. И может быть, только обгорим. – Женя подумал и добавил: – Если ночевать будем на Эргежее.

– Если пройдем до вечера двадцать пять километров тайгой, по топям, где опытные люди проходят пять километров в день, – сказала Лидия и скомандовала себе: – Лидуша! Вперед!

Женя засмеялся и посмотрел на нее с восхищением.

Лидия держала направление по компасу, но Женя сказал, что по компасу они придут не к вечеру, а к утру. Препятствия отнимают больше времени у путника, чем расстояние. Компас ведет прямо на препятствия, которые тропа обходит.

Он нашел тропу и спокойно пошел по ней.

– Но ведь это чуть ли не в обратную сторону, Женя! – воскликнула Лидия.

– Это на Эргежей, к Шаманскому источнику.

Она покорилась.

Тропа была бесконечно извилистая, и Лидия перестала взглядывать на компас. Она больше не могла удерживать направление при бесконечных поворотах и заворотах. Самое возмутительное было то, что при этом хватало предостаточно и топей, и валежника, и лесной гнили. Тропа завела в болото.

«Ты мечтала о земле, по которой будут топать твои ноги – получи, Лидуша. Геология – вся в твоих ногах. Господи! Но для чего это геологии?»

Женя с шестом в руке мужественно разведывал дно тропы, входил в грязь по колена, затем до живота. Лидия шла за ним, сжав губы. Но, выйдя из болота с отвратительным ощущением грязи на всем теле, она с дрожью в голосе спросила:

– Больше этого не будет, Женя?

– Вся дорога такая, до Эргежея.

– Так для чего же мы кружим? Не лучше ли пойти напрямик?

– Напрямик хуже.

– И засуха не берет здесь! Что за несчастье!

Она знала из книг, что таковы все водоразделы в этой части Якутии: болота и мари на болотах, и провальные окна – бадараны, и несохнущие топи. Но в книгах все это как-то… легче.

Как остроумно путешественник Булычев в 1856 году назвал якутские пути сообщения: земноводные тропы!

Глава 25

НА ЗЕМНОВОДНОЙ ТРОПЕ

– Это хорошая тропа, не очень топкая. Но, может быть, есть еще лучшая, – говорил Женя.

Он обождал, пока Лидия выбралась из кучи полусгнившего валежника и отряхнулась.

– После того, что я пожил в Сибири, не знаю в лесу, куда идти! Отец смеется надо мной: «Как русский без дороги».

– Но ты отлично ведешь меня, Женя.

– Нет, плохо… Вот вторая тропа.

Он остановился и с огорчением сказал:

– Не знаю, которая тропа лучше.

– Постарайся вспомнить, Женя! Это очень важно. Ты давно здесь не был?

– Я все помню. Я никогда здесь не был.

– Женя! Ты говорил, что знаешь насквозь каждое болотце в этой местности и не пройдешь здесь только ночью!

– Я говорю правду: знаю каждое болотце. Почему я не пройду ночью? Потому что сам не был здесь.

– И не знаешь поэтому дороги!

– Знаю дорогу.

– Но ты же не был здесь?!

– Мой отец ходил.

– Поздравляю. Значит, отец знает дорогу. А ты при чем?

– Я же его сын.

– О господи!.. Мой отец доктор, но я никого не лечу! – сказала она с раздражением.

– Почему, Лидия Максимовна? Если бы мой отец был доктор, я бы лечил. О!.. Но, конечно, ваши братья лечат?

– Даже братья не лечили бы… если бы они у меня были.

– Разве их отец не научил бы?

– И не подумал бы.

Женя не утерпел и скрыто осудил отца Лидии:

– Василия Игнатьевича отец научил лоцманить.

– Я пошутила, Женя, мой отец агроном. – Но агрономических советов она ведь тоже не подает. – Разве отец должен научить своих детей всему, что он сам умеет?

– Дочерей мать учит, – сказал Женя. – Для этого у человека есть отец, мать и предки. Один человек не может узнать все дороги ногами. Он узнает головой.

– Ты знаешь все дороги, по которым ходили твои предки? – спросила Лидия насмешливо.

– Конечно, знаю. Я еще очень мало сам видел, но я могу пройти по следам предков. Предки не могли видеть Кузнецкстроя, где я работал. Мои дети будут знать еще больше, чем я знаю!

– Потому что они прибавят свои следы к следам предков, о которых они узнают на словах?

– Конечно. В книгах вы узнаёте тоже на словах, – сказал Женя, отражая жало ее вопроса.

– В книгах слова лежат крепче. Можно прочитать несколько раз.

– Зачем несколько раз? Вы говорите один раз, и я буду всегда помнить.

– Ну, расскажи, какая дорога впереди.

– Мы шли березами, – сказал Женя. – Теперь идем кочкарником. После будут березы вместе с ольхой. Одна большая ольха там росла. Возле нее можно посидеть на сухой кочке в июле…

– А если ольха сгорела?

– Кочка не сгорела.

– И ты узнаешь кочку среди кочек?

– Это же легко! На этой кочке растет такая трава, не знаю по-русски как называется. Она не росла на соседних кочках десять лет назад.

– А теперь она разрослась на всех кочках!

– Все равно узнаю. След после пожара остался. От большой ольхи тоже осталось что-нибудь. Потом, дальше, маленькое болото, но очень глубокое.

– А до Эргежея много осталось? – спросила она, тоскуя.

– Много.

– Почему ты не знал, которая тропа лучше?

– Потому что не было другой тропы раньше. Новая тропа.

– Значит, ты не виноват.

– Я очень виноват: я сам увидел новую тропу и не понял ее.

– Ты видел начало тропы и не мог угадать, какая она будет дальше.

– Я должен был понять. Мой отец понял бы. Он всегда понимает.

Кочкарник окончился. Они вошли в худосочный лес. Низкорослые березы смешались с ольхой. На месте, где росла большая ольха, осталась лысинка, и одна кочка выделялась побольше других. Трава на ней высохла. Лидия присела и мысленно сказала себе: «Жены огляделись и начали плакать».

Незабываемые слова из Сениной тетрадки – описание первого приюта русских жильцов – блуждали в голове.

«Жены огляделись и начали плакать. Видят: земля с водой перемешана божьим попущеньем. При самом сотворении мира бог попустился этой земли, не стал отделять воду – и вода не вся собралась в свои места, и суша на Индигирке явилась не вся сухая. Хлеба на ней не будет. Русскому хлебу и зябко здесь, не возрастает. Чем будем жить? Зело было горько…»

– Ты останешься жить в Алексеевке, Женя?

– Хотел бы еще попробовать в городе.

– Твой отец угадывает дорогу в лесу, потому что прожил всю жизнь в полудиких условиях. Любой олень обладает еще лучшим угадыванием, чем твой отец.

– Отец сам полагается часто на Тайгу, – сказал Женя.

– Ты пожил немножко культурной жизнью и потерял немножко дикого чутья. Человек не может все приобретать и все сохранять. Он выбирает лучшее и отказывается от менее стоящего. Когда ты прочитаешь множество книг, ты утратишь способность помнить каждое слово. Но зато ты приобретешь бесконечно больше знаний, чем это возможно на слух, через устное слово.

– Что я должен буду еще потерять? – деловито спросил Женя.

– Тебе уже невозможно будет спать голому на морозе, и ты станешь зябким, таким же, как я, и нервным, болезни будут подстерегать тебя на каждом шагу. Но ты будешь знать, как от них уберечься, и ты научишься сам лечить людей, если захочешь… Женя! Почему я слышу запах гари?

– Потому что нет ветра. Жарко.

– Значит, дым будет? – Лидия вскочила. – А ты позволяешь мне сидеть! И болтать!

– Разговор очень важный, – сказал Женя.

Глава 26

УМЕНЬЕ ЖЕЛАТЬ ВСЕЮ ДУШОЙ

– Женя, облака! – радостно закричала Лидия.

– Нет.

– Неужели сухой туман такой густой и клубящийся?..

– Нет, – сказал Женя.

Лидия со страхом взглянула на него:

– Это… дым?

Лидия почувствовала страшную усталость в ногах. Сапоги стали тяжелые от грязи, налипшей на всю высоту голенища. Она подумала о Жене: хватит ли у него сил дойти, если она уже не чувствует ног?.. Женя такой худой и на голову ниже ее ростом.

Дым распространился над лесом и опустился. Рыхлая невесомая кровля легла на тайгу и прижала. Стало сумеречно, хотя часы показывали пять. Потом дым всосался меж деревьев до самой земли.

Теперь они видели кочки под ногами, несколько стволов, а выше сгущался дым.

Лидия нацеливалась на кочку и сразу на следующую впереди, чтобы не оступиться и удержаться на одной ноге на мягкой, шатающейся кочке и быстро перенести тяжесть тела на другую ногу и на другую запрокидывающуюся, обманчивую кочку.

Она прыгала и успевала иногда взглянуть на компас. Они двигались на север, на юг и даже на запад и, кажется, только на восток никогда не шли, куда следовало прийти.

Женя шел спокойно, без колебаний. Может быть, он давно потерял отцовскую дорогу? Она думала: спрошу его. И не спрашивала.

Лесной дым был горек и груб, от него першило в горле.

Она перестала разбирать под ногами, равнодушно падала, упираясь руками в темную, мягкую землю, в невидимый жесткий валежник, вставала, проваливалась, вставала. Потом она стала натыкаться на деревья и больно ушибла голову. Последний свет потерялся. Наступила самая темная, удушливая и горькая ночь в жизни Лиды.

– Женя! – крикнула она отчаянно.

Вдруг он не заметил в темноте, что она отстала, и ушел? Ведь это была ночь, когда он не знал дороги.

– Я здесь, – сказал Женя рядом с ней.

– Я тебя не вижу, где ты?..

– Я здесь.

– Что ты хочешь делать?

– Выйти на Эргежей, к Шаманскому источнику.

– Женя! Ты говорил, что ночью не пройдешь здесь!

– Жалко, что не успели днем пройти.

– Что же теперь нам делать?!. Женя!..

– Выйти на Эргежей. Протяни руку, Лидия Максимовна.

Он взял ее руку и обвязал веревочкой повыше компаса. Светящаяся стрелка показала ей, что Женя ведет к северу, а вовсе не к востоку.

– Женя! Может быть, ночью лучше двигаться по компасу?

– Нет, – сказал он хрипло. – С компасом занятно на дороге, в лесу компас мешает.

– Но мы можем обдумывать дорогу по компасу.

– Разве можно обдумывать то, чего не видишь?

– Можно, Женечка! – сказала она умоляюще.

– Все равно. Отец говорит: дорогу нельзя обдумывать.

– Но что же можно, Женя?

– Можно желать пройти на Эргежей, к Шаманскому источнику.

– Я этого желаю всеми силами! А это разве поможет, Женя?..

– Нет. Это помешает. Вы не должны желать прийти на Эргежей.

– Не желать!.. Но ты же сказал…

– Я сказал о себе. Потому что я знаю, куда надо идти. Мне Ваня сказал место. Вы не обижайтесь, Лидия Максимовна. Как вы можете желать прийти туда, не знай куда? Это я иду на Эргежей, я иду к Шаманскому источнику. Я знаю, и я желаю того, что знаю. Вы идете за мной. Жалко, что вы не умеете желать всей душой.

– Неужели? – сказала она обидчиво. – Как это тебе стало известно?

– Я плохо узнавал дорогу днем, и мне стало известно, что вы не верите мне. Вы не надеетесь на меня, вы боитесь, что я не найду дорогу, я даже устал от этого. Вы должны верить, что я иду, куда вам надо, вы не должны бояться нисколько. Вы желайте идти за мной. Вы всеми силами желайте прийти туда, куда я веду. И тогда я легко пойду.

Веревочка потянула ее за руку. Лидия подняла обе руки вперед и откинула плечи. Она откинула голову, и широко раскрыла невидящие глаза, и выдвинула ногу вперед, но веревочка сильно дернула за руку.

Женя пошел быстро и не давал ей времени на ощупывание дороги.

Она выдвинула другую ногу и провалилась, торопливо поднялась и пошла так быстро, что веревочка ослабла. Лидия проваливалась и выбиралась ползком, упрямо переползала через кучи валежника, торопливо переваливалась через гнилые стволы за веревочкой, за Женей, не думая о царапинах, о руках, ногах, о своем лице и даже платье, и только верила, верила и упорно надеялась.

Она не думала больше и о дороге. Она устала и страстно желала, чтобы Женя поскорее пришел туда, куда он ведет. Все равно куда.

Хоть бы он слово говорил иногда! Но он будет молчать всю дорогу. Всю ночь…

И это хорошо, что он идет так быстро…

Ноги онемели, оленьи сапоги давно полны были теплой воды, неощутимой грязи. Топи все были неглубокие, деревья не очень твердые, падать совсем не страшно было и ушибаться – не больно. В горле першило и царапало, в груди усиливалась боль, дыхание прерывалось при каждом толчке, и легким не хватало чистого воздуха.

Она не помнила о веревочке и, может быть, не чувствовала больше. Впереди вязко хлюпали и глухо чавкали Женины сапоги. Лидия поворачивала голову почти бессознательно и шла на этот звук. Еще более громкое чавканье и хлюпанье, под своими ногами, она не слышала, чтобы не мешать себе слушать Женю и идти за ним неотрывно, на веревочке.

Глава 27

МЕЖДУ ОГНЕМ И ЛЬДОМ

Женины сапоги перестали чавкать, но Лидии казалось, что Женя идет впереди, она знала, где он, и шла за ним, не испытывая беспокойства. Стало легче идти, но потом она больно ушибла ногу. Свежий, оживленный ветер ударил в лицо, но она почти не почувствовала оживления. Она сделала несколько шагов вниз и еще больнее ушибла ногу. И вдруг сознание пробудилось, и появилась мысль, что уже давно не слышно шагов Жени. Лидия испуганно дернула за веревочку, бросилась вперед и натолкнулась на Женю. Он подхватил ее и осторожно поддержал.

– Ой! Что случилось? Я перестала слышать твои шаги.

– Гладкое место, галька.

– Это Эргежей? – спросила она без удивления. – Я хочу сесть.

– Можно, – сказал Женя. – Эргежей.

– Морская галька… Женя, не отвязывай меня. Почему ты не садишься? Садись возле меня, Женя!

– Я зажгу костер.

Он развел громадный костер над берегом. Он положил у обжигающего жара спальный мешок, Лидия легла на мешок. Женя стянул с нее мокрые сары – оленьи сапоги. Когда вскипела вода, он позвал Лидию и тряс за руку, пока не добудился. Она нехотя выпила чаю и сказала:

– Я опять вижу тебя, Женя! Я так давно не видела! – и улыбнулась уже спящая.

Женя смотрел на нее и думал: «Как бы не заболела в мокрой одежде. С эвенми я бы сам снял…» Он снял с себя все мокрое, развешал на кустах и, голый, блаженно лег на теплую землю у костра, овеваемый волнами теплого воздуха с верховьев Эргежея, откуда спускался пожар.

Утром они увидели дымную кровлю над собой и над Эргежеем.

Лидия пошла вверх по реке. Она не делала замеров и описаний, только бегло осматривала обнажения. В верховьях Эргежея до истока лежали те же породы, что и на Полной.

В полдень Лидии не хотелось есть от усталости, от жары и давящей, кружащей голову духоты. Она легла на гальку у самой воды холодного Эргежея и пожаловалась:

– Я хочу домой, к маме! Или хотя бы на Полную!.. Только – не сама… Не хочу идти никуда… Если бы Савва здесь был, он бы меня отнес на Полную!.. Мамочка!..

Женя слушал внимательно, с удивлением: такая большая – а такая маленькая!

Она боролась против одолевающего дурного сна, отнимающего сознание, и сквозь дрему слушала рассказ Жени о чьем-то бате.

– Я думал, что это значило: «Василигнатич, это он!..» Всю дорогу думал, все время. И понял: Сеня кричал про батю.

Некий батя обладал, по словам Жени, неслыханным богатырским голосом («Как наш Савва», – подумала Лидия в дреме). Сеня батю не видел, только слышал. Батя был Василигнатичу врагом и агитировал Николая Ивановича помешать поискам нефти. Будто бы через нефть хотят погубить русских жильцов. Николай Иванович – с большой бородой, на голове меховой островерхий колпак… Позапрошлый год ходил за нами на Байкале. А прошлый год Савва очутился около Зырянова, с тех пор не отвяжется… Не батя ли он и есть?

Вдруг Лидия поняла, что Савва – это батя, и рассердилась на Женю. Стала кричать, чтобы не смел клеветать на Савву. Женя замолчал, но только он не слышал, чтобы Лидия кричала, а слышал – она всхрапнула в угарном сне.

На другой день вечером Лидия повернула обратно. Они снова шли до полной темноты, затем проспали четыре часа и продолжали идти вниз. Лидия полоскала платочек в реке и закрывала ноздри. Огонь шел рядом. Он не выскакивал на опушку почему-то, но они видели его иногда меж разреженных стволов. Огонь шел на восток, вниз по водоразделу. Он уже отрезал их от Полной.

– Здесь мы вышли на Эргежей. – Женя указал на остатки большого костра. – Я боялся, что вы заболеете. Надо было снять мокрую одежду. Вы уснули.

– А я вот и не заболела! Я стала эвенкой.

– Женщины по-нашему – эвенми. Эвенки – мужчины. Мы не спим в мокрой одежде.

– А на морозе голые, раскидав шкуры?..

– Это не вредит.

В этом месте лес отошел от реки метров на сорок. Его отодвинул Эргежей давно и завалил новое ложе галькой, а потом покинул. Среди гальки осталась яма, полная воды, на половине расстояния между лесом и рекой. Из ямы вытекал ключик. Лидия поглядывала на струйку воды в гальках.

Ключ – большая редкость на мерзлоте.

В двадцати шагах за ямой лежала интересная наледь. Пласт льда десятка в два метров шириной начинался от самой опушки и спускался в реку, затем появлялся на другом берегу. Здесь была ледяная плотина. Эргежей рассосал ее так рано благодаря чрезвычайно знойному лету.

За наледью галечная отмель еще более расширялась.

В сухих облаках, обволокших небо, дымилось крохотное солнце. В лесу трещало. Они не обогнали пожар ни на шаг.

– Надо пропустить огонь, – сказал Женя. – На топи он не останется, уйдет.

Изумление и радость отразились на его лице.

– Что ты увидел?

– Смотрите!

На дне ручейка, вытекавшего из ямы, был выложен из белой плоской гальки небольшой круг, размером в тарелку.

– Что это?

– Тамга Вани!

Лидия с живостью спросила:

– Это Шаманский ключ?

– Да.

Они сели над ямой. Лидия смотрела в лес и засмотрелась. Там шумел и проблескивал огонь. С разорительным шумом и горелым дыханием пробиралось неуклюжее стадо пламён – крылатых пресмыкающихся с дымным разлетающимся оперением. Женя придвинулся к яме и заглянул. Лидия без мысли последовала за ним – а воображение не отрывалось от всеохватывающего пожара тайги.

В воде бесчисленные пузырьки поднимались и летели вверх стремительными телеграммами и выскакивали с такой энергией, что казалось, их можно увидеть вылетающими над водой.

– Дай бутылку и воронку, скорей!

Женя вынул из мешка темно-зеленую боржомную бутылку и свернутую резиновую воронку. Лидия утопила воронку трубкой вверх и бутылку. Бутылка наполнилась водой. Резина расправилась, стала большой, широкой и накрыла своим куполом середину ямы, из трубки зажурчали чуть слышно, забулькали пузырьки газа. Лидия опрокинула бутылку под водой и надела горлышком на воронку.

В реке зашипели головни. Клубочки пара закудрявили поверхность Эргежея. Опалило жаром. Лидия оглянулась. Пламя вырвалось на опушку.

Если хоть одна искра попадет сюда или только пролетит над ямой, в струе горючего газа?.. Сколько здесь газа?.. Лидию обдало испугом.

– Женя! Сургуч, пробку, спички!..

– Через наледь не переползем. Надо лесом обойти наледь, – сказал Женя.

– Хорошо! – сказала Лидия, дрожа от волнения. – Но бутылка еще до половины полна воды. Мы успеем, Женечка, успеем?..

– Пожар пойдет берегом теперь.

Он лег щекой на гальку, чтобы смотреть сквозь темно-зеленое стекло бутылки на свет пожара, пытаясь увидеть, как вытесняет газ воду из бутылки. Внимание Жени было всецело поглощено.

– Лидия Максимовна! Бутылка полетит?

– Конечно, нет! Но мы с тобой легко можем взлететь… на этом нелегком газе… Еще много воды в бутылке?

– Совсем не видно воды. Будет пустая бутылка… И можем перелететь через наледь? Ах, шаманство!

– Слушай внимательно! Я буду держать горлышком вниз. Или ты возьми бутылку. Не наклони!.. Забей пробку снизу! Не поднимай из воды!.. Пробка вошла вся? Теперь поверни пробкой кверху, под водой!

Резиновая пробка держала удовлетворительно, пузырьков почти не было. Женя вынул бутылку из воды. Лидия отбежала от ямы подальше, зажгла сургуч и залила пробку. Женя держал бутылку на вытянутой руке и удивлялся:

– Какой нелегкий газ!

– Ну, это у тебя руки отяжелели. Бежим!

Они побежали к скрещению наледи с опушкой. Лидия вбежала в лес, как в печь, и увидела огонь перед собой. Два оленя прошли, опустив рога, и почти коснулись ее. Сухой жар хлестнул по лицу. Лидия отшатнулась, повернула и с разбегу оступилась на чистую обтаявшую поверхность льда. На спине она быстро скользнула вслед за оленями, Женя тщетно старался догнать ее. Мокрый склон наледи перешел в пологость. Лидия села. Холод охватил ее ноги, но голову жег зной пожара. Огонь с треском вздыбился над наледью. Он подскакивал из кустов и набрасывался на листву. Искры в изобилии сыпались на лед и на оленей. Лидия со страхом подумала о своих непокрытых волосах. Женя схватился за оленя и поднял Лидию.

Измученные олени вошли в реку, увлекая их за собой, и Лидия обняла другого оленя, повиснув на нем.

Глава 28

УГАРНЫЙ БРЕД У ШАМАНСКОГО ИСТОЧНИКА

Ноги на льду в воде загорелись от холода. Длинные искры мороза прожгли пятки, прошили все тело вверх, сквозь сердце вонзились в темя. Голову и ноги жгло и замораживало с одинаковой болью, но Лидия знала, что сверху терзал огонь, а снизу мороз.

Женя помог ей взобраться верхом на оленя. Лидия даже не удивилась тому, что олень терпел и не двинулся с места.

Ветра не было, но лихорадочные сквозняки метались вокруг нее. Левый берег пылал стеной. Искры сыпались по всей реке, на Лидию и на оленей. Лидия взглянула на дальний лес правого берега и увидела, как бред: под тепловым лучом с горящего левого берега пожелтела хвоя по всей опушке за речкой и вспыхнула.

Тогда Лидия вспомнила о газовом источнике. Она не могла оглянуться на яму, тело не повиновалось, не могла шевельнуть распухшими или оцепеневшими губами, спросить у Жени.

Берега разгорались все сильнее, но Лидии стало как будто легче. Она поняла, что Женя обливал ее водой. Он обливал также оленей и себя. Звери стояли неподвижно, совершенно покорные, опустили морды к воде. Они понимали, может быть, или были домашними и одичали недавно. Лидия крепче обняла своего оленя. Она уже знала, что своими ногами не выйдет из реки: ноги не подчинялись ей.

Пламя упало на левом берегу с такой же внезапностью, как вырвалось двадцать минут назад. Большие красные ящерицы еще бегали по деревьям и на земле. Женя толкнул оленей к берегу, но они не поддались, а вместо того пошли рекой против течения и вышли на отмель недалеко от газовой ямы. Лидия упала на гальку.

Волевое усилие больше не нужно было. Она едва сознавала, что из ямы поднялся большой пузырь с довольно плоским коричневым лицом якута и широко расставленными якутскими глазами. Над ямой не было огня. «Это же просто голова, – подумала Лидия, – и у меня воспаление мозга, я галлюцинирую». Она заплакала.

Но сквозь слезы она упорно смотрела на коричневую голову и заставляла себя не видеть ее. Она решила преодолеть воспаление мозга в самом начале – и вот с удовлетворением она увидела, что голова быстро погрузилась обратно в яму.

Новое видение появилось в виде старинного русского лица, очень памятного ей: оклад каштановой бороды, намокшей и позолоченной отсветом пожара; голова, конечно, прикрыта меховым намокшим колпаком, – слезы мешали разглядеть как следует колпак, описанный Женей. Но где же она его видела, это лицо? На Лене?.. Ах, Савва! Но теперь у него лицо стало какое-то старинное, былинное. С ватного пиджака стекала вода.

Савва перекрестил Лидию, держа камень в пальцах, и нацелился камнем. Она услышала свирепое рычанье, из ямы выплеснулся на этот раз целый якут с той же головой, что высовывалась раньше. Лидия закрыла глаза.

Она почувствовала, как Женя поднял ее и понес. Она подумала о нем с благодарностью и лаской и постаралась открыть очень отяжелевшие глаза и поблагодарить его взглядом. Женя сам был измучен. Он стал неузнаваем. Скорее он похож был на первую галлюцинацию: плосколицый, с бесстрастными глазами, чужой. Она не успела додумать, что это и в самом деле якут из ямы, – снова она услышала крик, но это уже был спасительный гром из человеческого горла, хриплый, яростный, обрадовавший ее.

Из дыма вышел Савва, милый избавитель Савва, обросший, небритый, но молодой – не старинный и с шапкой мха на голове. Он весело сказал Жене:

– А ну-ка, положь! Куда потащил?

Якут бесстрастно опустил ее на землю. Вода согрелась в тканях одежды и ошпарила спину ей. Земля была горячая. Савва прогремел, смеясь:

– На чужое сам не свой? На это дело у тебя зубов не хватит, – и примерил к подбородку якута кулак и вдруг упал в сторону.

Но разве мог бы Женя отбросить богатыря, ее Савву? Ей показалось, конечно. Савва тотчас поднялся и набросился на якута с бранью и страшным криком. Якут бросился бежать, а Савва побежал за ним. И тогда Лидия поняла, что это вовсе не Женя. Женя – эвенк, а это – человек, сидевший в яме!

Измученная и потрясенная, она закрыла глаза и забылась. Шорохи отовсюду сбегались к ее ушам. Земля хрипела в тяжелом удушье. Краснокрылые ящерицы пожара слетели с обглоданных верхушек тайги на обсохший подлесок и грызли его с хрустом, перебегали и с жаром суетились в кустах. Лидия застонала от ужаса внезапной мысли: что, если старинный человек – батя, которого она приняла за Савву, – убил Женю?..

Она заметалась, повернулась лицом к реке и почувствовала сильную боль, пронизавшую мышцы. Жени не было на отмели. Что, если это множество людей, появившихся вдруг среди пожара в пустыне болот, – не угарный бред и не горячечный сон? Лидия поднялась на четвереньки и увидела Женю рядом.