Текст книги "Лоцман кембрийского моря"
Автор книги: Фёдор Пудалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)
– Думаю, что не пришлось ему, потому что дом новый, – сказал казак рассудительно. – Однако в этом собственном доме достоверно живет мой сын.
– Не понимаю! – сказала москвичка с нетерпением. – Вы обещали показать дом, где жил Чернышевский. Покажите хотя бы улицу!..
– Собственно говоря, такой улицы не должно быть в Якутске, – осторожно сказал казак, дослушав речь москвички. – Но вы заходите все же, не обижайте.
Лидия в изумлении, но сразу послушно вошла в дом.
– Маша! – закричал казак. – Иди, Маша, принимай гостью из Москвы. Николай Алексеевич не ушел?
– Здесь! – Из смежной комнаты вышел молодой человек в форменном кителе пароходной службы.
Старик сказал скромно и гордо:
– Сын, – и сказал сыну с не меньшей гордостью и без малейшей скромности: – Из Москвы ко мне!
И тут все в доме завертелось.
Минуту спустя гостья из Москвы уже сидела за столом, еще более недоумевающая, но послушная простым словам «не обижайте». И она уже понимала, что знакомство с городом началось…
А на столе были уже пылкие пироги с черемуховой начинкой, причиняющей запор, и топленое масло, которое этого не допустит… Ватрушки, сахар и в облаке пара огромные – два на ладонь – с решета́ паровые пельмени с мясной начинкой, скользкие, как налимы, а к ним сметана, которую можно было резать ножом и намазывать и она не сразу таяла на горячих пельменях. И самовар.
В рюмки разлили цветное самодельное вино из таежных ягод. За столом появилась Маша в шелковой белой блузке, а мать, в бордовом платье, продолжала еще хлопотать.
Лидия уже знала, что Николай Алексеевич – капитан буксира «Верхоленец» и поэтому живет в Якутске, в семье жены. Он женился недавно, и вот родитель приехал из Вилюйска навестить. И узнать получше семью снохи, да и себя, отца, показать поближе.
А сейчас «Верхоленец» должен был уйти в Усть-Кут помогать «Партизану» тянуть баржу со слюдой. «Партизан» сильнее «Верхоленца», но один, без него, не вытянет в верховьях Лены.
– Николай Алексеевич, не знаете ли вы, где тут жил Чернышевский? – спросила Лидия.
Капитан молча взглянул на отца. Казак не спешил говорить.
– Маша, ты знаешь? – ревниво спросила мать, возмущенная тем, что свекор так важничает.
Маша, не сводя глаз с мужа, отрицательно качнула головой. Тогда старик, оставшийся вне конкуренции, заговорил – неторопливо, основательно:
– Николай Гаврилович Чернышевский, ссыльный переселенец и, говорят, великий человек, проживал в городе Вилюйске под надзором моего покойного родителя, – казак свысока оглядел всех за столом. – После революции родитель даже свечку ставили за него в церкви.
Старый казак дорожил этим воспоминанием, как фамильной гордостью, и не видел позора в том, что отец был жандармом. На памяти у русских три века в здешней «тюрьме без стен» безотлучная жизнь была одинаково безжалостна ко всем: к ссыльным, получавшим «за здорово живешь» царское жалованье – десять копеек в сутки, – и равно к тем, кто отвечал перед царем за наличную сохранность ссыльных и за это получал свое пропитание от царя же. Жестокость жандармов была в местной норме и куда меньше жестокости якутских богачей к своим соплеменникам. Иные жандармы даже довольно по-житейски обходились со своими пленниками, получая от них кое-что, и расстались в начале 1917 года в патриархальном миролюбии, как видно из рассказа казака.
Осужденная, не так давно сгинула царская власть, жандарм лишился службы, но отец был отцом, и память его чтима была сыном.
Капитан, смущенный, поднялся и тихо сказал:
– Папаша, мне идти.
Лидия поблагодарила гостеприимную семью и особенно горячо старого казака.
– А то, может, посидите? – предложил старик. – Он себе пойдет, а мы посидим, я еще расскажу про Николая Гавриловича.
Капитан благодарно поклонился ей – за уважение к отцу – и решился, уже с фуражкой в руке, задать вопрос москвичке:
– Это не про вашу экспедицию статья была в газете?
– А вы читали? – она обрадовалась.
– Читал. Этого комсомольца так и не пустили с вами?
– Он с нами! – оживленно сказала Лидия. – Сегодня уехал катером на Полную продолжать поиски нефти.
– Пожелаю успеха, – сказал капитан.
– Спасибо! – горячо сказала Лидия.
Она побежала в музей, повеселевшая, и по дороге вглядывалась в деревянный городок, которому еще только предстояло стать современным городом в течение трех-четырех пятилеток.
– Ребята! Как пройти к деревянной башне… древней крепости?..
Мальчики не торопились с ответом. Внимательно и безмолвно они закончили осмотр невиданной тетеньки. Они, наверно, знали в лицо все двадцать три тысячи тетенек и дяденек в Якутске в 1933 году. Лидия со своей стороны внимательно рассмотрела пять серьезных лиц.
– Идите за нами, – распорядился старший.
И Лидия поняла, уже из опыта, что дальнейший ход событий будет зависеть не от нее.
Глава 20
В ЯКУТСКЕ ВСТРЕТИЛИСЬ ВЕКА
Они привели подопечную Лидию к уцелевшей и обновленной казачьей башне. Башня-изобка напоминала в общих чертах архитектуру Московского Кремля – с островерхим шатром и балкончиком для дозорного. Она запирала ворота Ленского острожка 270 лет назад. Многочисленные одинаковые башенки располагались когда-то по берегу и вокруг городка. Между ними сперва стоял несокрушимый тын из цельных лиственниц, врытых стоймя, а впоследствии двухэтажная деревянная стена под кровлей, с висячей галереей, премудро устроенная для боя, с узкими прорезями для нижнего огня и бойницами на втором этаже. Внутри этого острога, как называли крепость, был казацкий город в семнадцатом веке и полтысячи жителей.
Из Ленского острожка писали в Москву, что страшно казакам здесь. Но так велика была сила стремления к неизведанным местам и нелегкой добыче, что и самые непосильные труды, необычайные мученья от холода зимой и от гнуса летом не отпугнули их.
– Вот музей, – сказал один из мальчиков, показав на каменное здание в два этажа.
Лидия взяла билеты для всех ребят.
Они оказались не единственными посетителями. Несмотря на будний день, в каждом зале были люди, неторопливо переходившие от витрины к витрине.
Лидия остановилась перед пейзажем. Из уверенных, сильных мазков художника встали, как Адам из глины, темно-зеленые горы-стражи, в высоком молчании, под пылающим небом ледяной якутской ночи – над закованной рекой. А перед ними на тревожно розовом снегу смертельно застыли три бревенчатые избы с пустыми страшными вырезами – проемами окон. Что здесь происходит или случилось?.. Почему склоненные над этим местом окровавленные знамена неба в траурном окаймлении ночи? И хвойные венки лесов на склонах гор, и стража вечного молчания? Название картины – по местности: «Сасылсысы» – как шепот, одним коротким словом одушевляет ее и населяет воображение. Белое войско окружило неприступные избы, но не может ворваться в них. Белый холод неослабно жмет, пули щепят дерево, но застревают в телах защитников, убитые встают непробиваемого ледяной стеной вокруг живых. Что за люди неостывающие, неугасимые и несгораемые вызвали на себя целое войско? Загнанные в «тюрьму без стен», отрезанные от народа тайгой и тундрой, но скопив на душе его силу и гнев, они и здесь подняли непримиримую войну один на один против всемогущей державы белых царей и богачей. Что за люди?.. Ни в чем не уступили легендарным героям человечества. Потеряли всю кровь, но остались красными против белых, и северное сияние несет над ними знамя их победы.
«Зырянов может быть таким?» – вдруг подумала.
Никто из членов экспедиции не видел Зырянова. Никто этим не огорчился, но много было разговоров, когда появился обиженный Сережа Луков.
Все единодушно осудили поступок Зырянова, и только Таня смеялась над Сережей. Бесчувственность Тани удивляла и огорчала Сережу.
– Не мог же я устроить турнир в присутствии Лидии Максимовны, в ее лодке! Тем более что она так боится утонуть. Зырянов спекулировал на том, что я не буду рисковать жизнью…
– И он нисколько не ошибся, – подхватила Таня.
– …жизнью Лидии Максимовны! – закричал Сережа. – Но пусть попробует он еще раз!
В шесть часов вечера Лидия зашла к Тане.
– Танюра, приготовиться. Я взяла билеты в русский драматический театр.
– Что ты говоришь! – в ужасе сказала Таня. – Я ни за что не пойду!
– А я всегда верила, что ты меня любишь.
– Но при чем это, Лида! Господи!.. Музыкально-драматический театр в Якутии!
– Люди не могут любить друг друга, если у них настолько различные вкусы.
– Ах, это ультиматум?
– Нет. Я могу любить тебя, потому что мне нравится все то, что нравится тебе.
– А я люблю тебя потому, что мне не нравится все то, что нравится тебе! Например, Зырянов! – стремительно сказала Таня.
– Ах, это угроза! Если тебе понравится местный театр, ты можешь разлюбить меня? Но вдруг он не понравится мне? Испытаем нашу любовь.
Таня процитировала какое-то страшное ложноморское ругательство из ложноморского романа и начала одеваться. Одеваясь, она без умолку болтала.
– Почему ты выгнала Сережу из лодки?
– Ты знаешь, что я симпатизирую этому ребенку, но было бы чудовищно не дать Зырянову испытать последний шанс, когда это зависело от меня.
– Какой шанс?
– Найти кембрийскую нефть.
– А, – равнодушно сказала Таня. – Но он же исчез, твои безлюбый вундеркинд. Ты знаешь об этом?
– Он уехал на Полную. Почему он стал безлюбым? Я помню, ты назвала его многолюбым… В поезде.
– Ты с ума сошла! – сказала Таня испуганно. – Ты отправила его зимовать на Полную?.. Бернардик сказал, что пароход уйдет в десять часов утра.
– Танюра, нельзя ли, чтобы пароход ушел в десять часов послезавтра?..
Таня сделала гримасу.
– Если это даст шанс любимому вернуться с Полной…. Если бы это зависело от меня…
– Это даст шанс нам с тобой посетить завтра вечером… драматический якутский театр.
– Два театра в Якутске?.. Спасибо, что сказала. Если на пароходе испортится паровая машина, я сама потащу его завтра утром.
– Таня! Ты же знаешь, я всю жизнь потом буду огорчаться, что не увидела театральную культуру в Якутске.
– Театральная культура Якутска?.. Уморила.
– Ты думаешь, в Москве всегда были МХАТ и Большой?.. Неужели ты не захотела бы увидеть начало московских театров?.. Это же чудо, Таня, увидеть начало культуры! Это же возможно только раз в истории!.. Все равно что геологу открыть кембрийскую нефть. Нет, присутствовать при ее зарождении…
– Ну хорошо, но мы же утром уедем… Тебе стоит попросить Бернарда – и он собственноручно испортит паровую машину, чтобы пойти с тобой в театр.
– Я не попрошу Небеля.
– Почему?
– Потому, что это бесстыдно – эксплуатировать его надежды.
– Но ты не заставишь меня пойти с тобой и завтра?..
– В якутский драматический театр? Заставлю.
Глава 21
РЕЙС СПАСЕНИЯ
– Ты серьезно предлагаешь задержать пароход?.. – с удивлением спросила Таня, загораясь озорством.
– Конечно, серьезно – я же тебя знаю!
Таня озабоченно сказала:
– Придется задержать!
Утро экспедиции прошло в жестоких волнениях. Все грузы и вещи вынесены были на улицу в ожидании подвод, быстрейшей погрузки, чтобы не опоздать к отплытию. Но подвод не было.
– Сережа, вы толково договорились с возчиками? – нервничал Небель.
– Разумеется, толково! – Сережа сердился и сам волновался больше всех.
Он побежал бы за этими возчиками, но где они все живут?.. Сережа договорил их на базаре.
Болельщики всех возрастов, как водится, стояли на улице вместе с экспедиционными и дожидались возчиков, но при этом не волновались и уговаривали москвичей:
– Да вы не беспокойтесь! Возчики приедут!.. Они же слушают гудки. А еще первого гудка не было.
– Может быть, у вас пароход без гудков уйдет? – спросил Небель. – Десятый час.
Якутянин обиделся, присмотрелся к обидчику и степенно отошел, не ответив. Но потом вернулся и сказал:
– Он и погудит, и не уйдет. А чтобы без гудков – быть этого не может.
В час дня с пристани разнесся первый пароходный гудок, и еще час спустя начали появляться возчики с подводами. Подъезжали они почти все разом, так что неторопливость проявилась у них дружная и ровная.
Возчики миролюбиво выслушали нападки Небеля и успокоительно сказали:
– А куда спешишь? Еще и второго гудочка не было. Еще на пристани насидитесь. А то и назад поедем.
– Как – назад?!.
– Бывает, что и раздумает отплывать. Но вы не тревожьтесь: не пойдет сегодня – завтра уплывете.
– Ну, это уж черт знает что! Почему раздумает и что это значит?
– На это причины бывают…
Но тут возмущенного Бернарда Егоровича Таня увела в сторонку и что-то ему шептала довольно долго, а Лидия с волнением выпытывала у возчиков обычаи и нравы пароходов на Лене. Из гостиницы вышел Порожин и, выслушав доклад Небеля, сказал:
– Так не будем и мы спешить…
Но возчики предостерегали:
– Вам, товарищи, нельзя в спокое оставаться никак: народ на берегу не подумал бы, что по вашему пожеланию пароход задержался… Пароходство грузы любит… А народ нынешний год плывет аховский. Не обидели бы вас…
– Едем, едем, – сказал Порожин.
Обоз экспедиции наконец благополучно тронулся и еще через час прибыл на Осеннюю пристань, что в шести километрах от города.
На плоском песчаном берегу стояла толпа сотни в четыре. В ней очень мало было стариков и совсем не видно детей.
– Неужели все едут с нашим пароходом? – спросила Таня испуганно.
– Столько не может поместиться на этом пароходишке, – сказал Сережа.
– А вот поместятся, – сейчас же сказала Таня.
– Но почему они уезжают под самую зиму? – озабоченно спросила Лидия.
– Сами видите, – сказал дядя, охочий объяснять.
Значит, она должна была сама видеть, и она больше не спрашивала. Но Лидия видела только странную смесь грубых и огрубевших лиц, неукротимых и измученных русских и разноплеменных лиц.
– Нажились – и отъезжают, – сказал дядя с насмешкой.
– Нажились бы, так и прижились, – отразила сейчас же с раздражением молодая женщина.
Таня подскочила к Небелю и опять пошептала ему. Небель поднялся на пароход.
Груз экспедиции скоро начали переносить. Грузчики ходили словно со скуки. Посадка не начиналась, второго гудка не было, и пассажиры волновались.
– Давай, что ли! Зимовать, что ли! – кричали нетерпеливые.
Чей-то потрясающе сильный голос перекрыл весь гомон:
– Эй, капитан! Мороз не велик, а стоять не велит!
В толпе были люди, привычные затевать бучу. По тону толпы ясно было, что она действительно не собирается зимовать.
– Старатели, – сказал кто-то. – Легко мечтали мох драть и золото брать.
– А не хватило соболюшек, собачьи шубы не по моде…
И Лидия с жалостью увидела, как плохо одеты все подряд: в отслужившие ватники и полушубки, подвязанные обноски на ногах, веревочные чуни. У этого пестрого люда – с Украины, Белоруссии, Рязани, из Крыма, Казахстана и так далее – было одно общее качество: подъемность – и одно общее уродство, пригнавшее их сюда и выгонявшее теперь отсюда: авантюристическое сочетание жадности и шаткости.
Они должны были убраться до морозов. Для них последний рейс «Якута» был рейсом спасения, и они опасались каждого часа промедления.
…Капитан в обношенном кителе вышел из каюты к пассажиру и, глядя в сторону, выслушал изысканно пространное изложение просьбы отложить на завтра отправление парохода. Ничуть не торопил пассажира, даже выждал еще после того, как Небель замолчал. Капитан, плотнотелый, краснолицый, глядя по-прежнему в сторону, спросил:
– Ну, так чего вы хотите?
Небель, озадаченный, изумленный, сказал оторопело:
– В интересах экспедиции Академии наук Советского Союза в высшей степени желательно, чтобы пароход ушел завтра.
– Пароход не может уходить, когда это желательно пассажирам. Перед отходом дадим гудок. А вы будьте наготове. Сегодня, видимо, не уйдем.
– Но гудок уже был… – робко напомнил Небель, еще более изумленный и немного встревоженный.
– Мало ли что был, – властно сказал капитан, не пошевелив закаленные, твердые складки на лбу и на щеках. – Один гудок был, а больше не будет. Напрасно не ждите, предупреждаю. Можете сказать всем.
На палубу вышел помощник капитана с Небелем. Небель сошел на берег, а помощник подошел к борту и, не потрудившись взять мегафон, крикнул, что пароход отплывет завтра в десять часов, по расписанию.
В толпе передались его слова волной голосов, как по воде кругами.
– Но расписание на сегодня! – закричали возмущенные геологи и стали требовать, чтобы, по крайней мере, допустили их на пароход.
– Расписания никакого нет, – объявил помощник и ушел.
В страшном шуме рассвирепевшей толпы Таня дерзко кричала:
– Конечно, он совершил это в надежде, что я расскажу тебе о его всемогуществе. Кроме того, он хочет пригласить нас в театр сегодня вечером… А кроме того, ты ошибаешься, предполагая, что Бернард в тебя влюблен. Он влюблен только в себя.
Лидия смеялась.
– Скажи ему, что он ничего не совершил. Мы уже узнали, что здесь такой порядок: ничего не делать вовремя, если можно сделать не вовремя! Нахал он, твой Бернардик.
На другой день около часу дня четыреста человек вскочили со своих сундучков; пароход выдал традиционные три гудка подряд, матросы на борту встали у трапа, а на берегу милиция отошла в сторону – и пассажиры штурмом, оттесняя друг друга, навалились на мостки.
Часы в салоне стояли. Может быть, забыли их завести однажды, а потом и стали считать, что часы испорчены. Команда не слишком задумывалась даже о том, чтобы самим обернуться до ледостава, – а ответственности перед пассажирами не было в заводе с тех самых пор, как пароходы появились на Лене.
В этот день пошла первая легкая шуга – ледяные чешуйки на реке. Чешуйчатая вода медленно лилась километровой полосой по совершенно плоской земле и казалась мелко разлитой. Но она имела несколько метров глубины и была лишь одной из проток Лены, а главное русло скрывалось где-то за шестидесятикилометровой плоскостью острова Харьялах.
Лидия с тревогой оглядывалась на рябую реку и увядшие берега.
Пароход сделал размашистую дугу в три или в четыре километра вокруг отмели Харьялах. На заиленных песках после заморозков побурел покос в оголившихся редких кустах.
Справа по курсу парохода лежали небольшие острова, потом начался большой остров Улу-Ары и по другую сторону от главного русла тоже большие острова, покрытые обмороженными, помертвелыми лугами, поросшие тальником или голопесчаные. Встречались и маленькие острова, широкие и узкие, – на куски разбитый материк. Острова цеплялись один за другой, фарватер обходил их справа и слева, и по всей просторной долине река оставила многочисленные озера у самого берега и далеко за горизонтом. Где же было увидеть всю Лену?.. В островах она имела ширину возле Якутска двадцать пять километров.
Погода была пасмурная, дул так называемый «свежий» ветер. Геологи проводили день на палубе, одевшись потеплей в стеганые ватные штаны и куртки и меховые шапки.
Один Небель прогуливался с непокрытой головой, и «свежий» ветер не мог пронять густейшие волосы на его голове.
Порожин в мохнатой ушанке сидел на палубе, обнявшись с собакой, оба в собачьих мехах одинаковой расцветки. Геологи острили, что Порожин приобрел в Якутске собаку и заодно доху с плеча ее сестер и братьев.
Глава 22
«ЧЕЛОВЕК ПРИЯТНЫЙ, КАК БУЛЬОН ИЗ ПОТРОХОВ»
Две недели пароход поднимался до Полной. Секрет этой медлительности заключался в том, что пароход простоял у девятнадцати пристаней девять дней в ожидании грузов и разгрузки. Матросы лениво разъясняли затосковавшим пассажирам:
– Нам груз интересен, пассажир – без выгоды.
Пятнадцать минут «Якут» шел мимо очередного плоского острова и все это время беспрерывно гудел. Это вызвало удивление всей команды и привело в отчаяние пассажиров. Лидия прибежала на мостик с мольбой о пощаде. Капитан молчал. Пароход гудел.
Наконец остров кончился, пароход поравнялся с протокой.
Капитан поглядел на похудевшее и чем-то опечаленное лицо пассажирки и приказал в трубку:
– Усилить гудок!
Пытка прекратилась, когда ушли от протоки. Лидия спросила, что означал этот гудок. Капитан сказал:
– За тем островом река Полная.
Лидия порывисто оглянулась. Остров уже слился с берегом, и протока стала неразличима.
– Как вы узнали, что он на Полной? – нелепо вскричала, страшно раздосадованная тем, что сама не позаботилась о гудке.
– Из пароходства передали. Директор Черендейского затона тоже просил… Но только навряд ли услышали гудок… Из Совнаркома звонили в пароходство… – Звонок из Совнаркома, конечно, меньше значил для капитана, чем просьба директора Черендейского затона.
Час спустя «Якут» остановился против поселка Черендей, растянувшегося на левом берегу реки, у подножия пологих гор.
Лидия первой сошла на берег и помчалась к светленькому лиственничному домику с лавкой эвенкийской кооперации.
Лидия влетела в комнатку председателя кооператива. За некрашеным крепким столом местной работы сидел человек в пальто и в шапке, с широким русско-якутским лицом, начавшим стареть, и слегка косоватыми внимательными глазами, которые не поддавались старости.
– Здравствуйте! – воскликнула Лидия и сгоряча: – Вы, конечно, знаете товарища Зырянова?
– Здравствуйте! – приветливо сказал председатель. – Товарища Зырянова знаю. Человек приятный, как бульон из потрохов.
Этот якутский комплимент она слышала не первый раз, но чтобы о Зырянове сказали!..
– Его подстерегает удача орла, – уверенно продолжал председатель.
Она совсем развеселилась и уже не сомневалась в том, что ей попался самый любезный из «сибирских французов»[10]10
Старые этнографы называли эвенков «французами Сибири».
[Закрыть] и он, конечно, в глаза не видел Зырянова.
– Вы тоже должны меня помнить! – вскричал он, обрадованный, вскочил, перегнулся через стол, схватил ее руку и нежно пожал. – В июне вы вместе с товарищем Зыряновым сплывали на карбазе. У меня в кооперации кое-что покупали. Тогда товарищ Зырянов спрашивал о Полной. Он теперь ходит на Полной, – сказал председатель.
– Вы его знаете? Вы уверены, что он еще там?..
– Кони знакомятся ржанием, коровы – мычанием, люди – разговором, русские – письмом! Мне директор Черендейского затона привез письмо от товарища Зырянова. «Еду, мол, не изводи дрова до конца!..» Молодец парень! Он там ищет нефть для нас. С вашим пароходом думает ехать.
– Но капитан не хочет ночевать у вас, он хочет сегодня уйти! А Зырянова еще нет… – жалобно сказала Лидия.
– Капитан хочет уйти сегодня? Он прав. Когда улетает кряква, чирок не остается. Шуга пойдет густо, пароход замерзнет.
– Но что важнее: старый пароходишко или нефть в Якутии, на Лене, около самого Черендея!
Кооператор обиделся:
– Пароходишко не старый, а новый. Очень хороший пароход! Самый большой!
В каморку вошел капитан «Якута», придвинул стул к столу и сел. Кооператор встал и почтительно дотянулся до его руки. Капитан небрежно заговорил:
– Когда-то ты нас встречал на пристани. Или большие дела задержали?
Он бросил список на стол и обратился к пассажирке:
– А вы что тут делаете?
– Я извиняюсь, Лексей Лукич, – сказал председатель, – мы не ждали вас.
– Как это – не ждали? Вчера должны были быть, если бы не задержка в Якутске из-за экспедиции. Давай грузить. Что вы покупаете в этой дыре, Лидия Максимовна?
Она не успела придумать – председатель эвенкийской кооперации бросился на выручку:
– Вино! На пароходе одна водка в буфете. У нас все – первый сорт.
Капитан смотрел на Лидию и ничего не говорил.
– Лексей Лукич, – сказал председатель, просматривая список, – заказ громадный, на два парохода, это все сегодня не дадим.
– А завтра мне не нужно! В Якутск не повезу.
– Рано, чуть свет, приготовим. Ночью будем для вас хлебы печь.
– Чего же вы не сказали мне, Лидия Максимовна? Я вас угощу хорошим вином.
– Я вовсе не хочу… Я не для себя!..
Председатель снова бросился выручать:
– Она правду говорит, Лексей Лукич. Тут есть один товарищ, с вами поедет. Она для него покупала. Эта барышня – ушко его сердца.
– Вы и ему скажете обо мне что-нибудь в этом роде? – гневно спросила Лидия и почувствовала, что краснеет раз и навсегда и это уже непоправимо.
– Кулаков сосватает, – смеялся капитан. – Итак, Григорий Иванович, ты меня давно знаешь? Через два часа я ухожу.
– Лексей Лукич! Над бревном вечно висит топор, надо мной вечно висит твоя немилость.
– Ладно, пока висит. Через два часа упадет. У меня четыреста пассажиров на борту, двойной комплект, второй день без хлеба.
– Лексей Лукич! Как ты узнаёшь, что будет через два часа?..
Капитан поднялся, махнул рукой. Кулаков схватил его за руку и утешительно сказал:
– Лексей Лукич, никто не прозревал свое будущее, осветив его лучиной.
Глава 23
«НИКТО НЕ ПРОЗРЕВАЛ СВОЕ БУДУЩЕЕ, ОСВЕТИВ ЕГО ЛУЧИНОЙ»
Капитан стоял возле будки рулевого, Лидия неподалеку от него. Фарватер против Черендея перебрасывался к южному берегу. Капитан внимательно следил. Пароход вышел на середину реки, кормой к восходящему солнцу. Неподъемистое октябрьское солнце запуталось в дыму пароходной трубы, и «Якут» нечувствительно повлек задымившееся солнце за собой.
Дым притупил прямые и острые лучи, и вдруг Лидия увидела вдалеке, на громадной, подобной озеру, и пустынной поверхности реки черное крохотное суденышко. Она заволновалась и неуверенно взглянула на берег. Черендей еще ежился в утренних сумерках. На тусклом берегу выстроилось в одну линию все население, и, выступив из линии, председатель эвенкийской кооперации Кулаков махал платочком в правой руке пароходу на «стоп», а левой, свободной рукой пламенно призывал и торопил кого-то с низу реки.
Лидия закричала:
– Смотрите! Катер идет за нами, надо обождать, Алексей Лукич.
Капитан оглянулся и сказал в будку рулевому:
– Полный вперед!
Рулевой приложил губы к вырезу трубки и прогудел вниз:
– Полный вперед!
Капитан ожидал протеста от девушки. Она молчала. Капитан смягчился и сказал:
– Катер догонит.
Катер шел мимо Черендея. Лидия уже видела Зырянова. Он рукой приветствовал черендейцев, а с берега не один платочек – целый конвейер машущих больших и крошечных рук, дирижируемых платочком Кулакова, пылко помогал Зырянову догонять пароход. И он догнал.
Он стоял с рюкзаком за плечами, готовый перейти или перепрыгнуть. С парохода спустили трап.
Зырянова окружили все члены экспедиции. Небель не дал ему снять рюкзак и потащил наверх.
Длинноусый, с лицом свирепого боцмана, человек на катере, директор Черендейского затона, с удовлетворением созерцал почетный прием, оказанный его пассажиру. Затем катер повернул к Черендею.
– Рассказывайте или показывайте, что вы добыли, – сказал Небель в каюте.
– Я нашел битумы, – сказал Василий. – Теперь доказано, что якутский кембрий содержит нефть.
– Ну? Уже и доказано?! Послушайте, а где вы достали катер? Вот ловчага!.. Но вам бы и катер не помог, благодарите меня за то, что я задержал на сутки пароход!
Лидия видела, как Зырянов развязал мешок и вынул кусок темного доломита.
Сережа подбирал такие камни по всей Иннях, а потом выкидывал их. То же самое делала вся экспедиция, по всей вилюйской впадине. Такие камни можно набрать где угодно, сколько угодно. Архангельский указывал именно на такие известняки, что они встречаются на всей колоссальной сибирской платформе, повсеместно.
– Товарищ Зырянов, скажите, но как вы угадали, что пароход пришел? – спросила самая маленькая Надежда.
– Я вовсе не угадал: за мной пришла моторка.
– В таком случае почему вы не изволили поспешить вчера? – вмешалась Таня.
– В Черендее пароход всегда ночует. Во-вторых…
– Ну, так вам повезло, потому что капитан хотел плыть вчера же. Впрочем, имея моторку…
– Но обождал же он. Моторка не спасла бы, если бы пароход ушел вчера. Во-вторых, мне всегда везет!
– В таком случае вы просто не стоите, чтобы о вас заботились, – сказала Таня.
– В-третьих, – продолжал Зырянов с железным преодоленьем, – моторка пришла за мной сегодня на рассвете.
– Вам действительно везет, – сказал Бернард Егорович с ядовитой интонацией.
Он поднял образец, чтобы все могли видеть.
– А разве нет?..
Лидия стояла в стороне. Зырянов обвел глазами всех, но он не искал ее. И она ушла на капитанский мостик. Помощник капитана подошел к ней и любезно заговорил:
– Шуга.
– Уже две недели шуга! – сварливо ответила пассажирка, очаровавшая капитана.
– Все-таки жаль, что мы задержались в Якутске и в Черендее.
– Я тоже жалею, – сказала она неохотно.
Помощник осторожно отошел.
Она подставила жесткому ветру упрямое лицо и всю досаду и гнев. Потом сняла якутский капор, память с верховьев реки Иннях: рысий мех на затылке и опушка из черных беличьих хвостиков вокруг пылающего лица.
Октябрьский ветер занялся исключительно Лидией Цветаевой и открыто уединил ее с собой перед целым миром. Он рвал каштановые волосы на бедной ее голове и жадно, даже грубо сушил слезы на ее сердитых глазах, им самим исторгнутые, и нежные, чувствительные к ласке щеки он грыз, не умея целовать.
Если бы Зырянов показал ей первой свои образцы, она спасла бы его от позора. Обыкновенные известняки – какой ужас!.. Но так ему и надо!
За обедом Зырянов робко поздоровался. Она бегло ответила и продолжала разговаривать с Небелем. Бернард Егорович хвалился своими успехами:
– Я считаю, что мои прогнозы уже теперь доказаны. На Юдяе я обнаружил среди осадочных пород изверженные, вклинившиеся шириною в полтора километра. Конечно, при камералке[11]11
Камеральная – кабинетная, лабораторная обработка материалов, в противоположность полевой – в условиях экспедиции.
[Закрыть] я докажу все, вплоть до мельчайших деталей.
– Какое в этом месте направление реки? – спросил вдруг Зырянов.
Вопрос удивил всех.
– С юго-запада на северо-восток, – сказал Бернард Егорович, улыбаясь. – Вас это интересует с точки зрения транспортных возможностей реки? Юдяй несудоходен. Но, может быть, годится для лесосплава, в чем я некомпетентен.
– А как там залегают эти вклинившиеся породы к течению реки? – вел Зырянов, как плуг свою борозду, не обратив внимания на издевку.
– Почти параллельно, – ответил Небель, уступая плугу.
– Значит, вы шли по простиранию.
Все услышали, как Зырянов сказал это, и все замерли. Бернард Егорович покраснел и молчал.
– То есть вы хотите сказать, – злорадно сказала Таня, – что Бернард Егорович всего-навсего принял длину вклинивания за его ширину?
Грубая ошибка Небеля была очевидна и без этого пояснения. Никто не засмеялся – всем стало неловко. Необычайная ошибка для такого специалиста, каким считался в институте Небель. Но самое удивительное было то, что Зырянов с помощью двух простых вопросов сумел ее обнаружить. Это было потрясающе. Таня изумленным шепотом спросила:
– Как вы догадались?
– Я ведь плотовщик, – громко ответил Зырянов, – а направление реки очень важно для транспорта и сплава леса, что правильно отметил Бернард Егорович. А геологическую карту Якутии каждый из нас должен помнить.
Таня фыркнула. Лидия громко сказала:
– Не унывайте, Бернард Егорович. Зато вы наверняка не примете известняк за битум.
Бернард Егорович на эту поддержку ответил злобным взглядом. Таня убежала из-за стола, бросив недоеденное второе. Она ждала Лидию на палубе и все еще смеялась.
