Текст книги "Лоцман кембрийского моря"

Автор книги: Фёдор Пудалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Мальчишки закричали вперебой:

– Летит!

Взрослые тоже закричали. Самолет шел против ветра и садился по течению, без захода. Мотор умолк.

– Ура! – крикнул Савватей Иванович, горы охнули, и мальчишки восторженно закричали «ура».

Из кабины метнули конец, на берегу подкатили двадцать рук и живо подтянули крылатую машину на плавучих лапах.

Савватей мгновенно очутился возле кабины. В дверь высунулась кудрявая льняная голова с обтянутыми, обветренными щеками, длинным носом выше средней упитанности и такими быстрыми серыми с зеленью глазами, что они приковали все внимание и мешали рассмотреть лицо Зырянова – оно не запоминалось. Савва схватил друга и бережно опустил на ящик. Василий сошел с ящика.

– Лидия Максимовна! – бешено заорал Савва, завидя ее.

Лидия выглянула – толстая, жизнерадостная, розовая от волнения и улыбки.

– Не кричите, самолет сорвется!

Он хотел схватить ее так же, как Василия, но она коснулась его руки и спрыгнула на ящик. Савва в изумлении отступил. Так вон кто жена Зырянова!

Лидия радостно протянула ему руку:

– Как живете-процветаете, Савватей Иванович?

– Как майская розочка! – прорычал.

– Саввушка! Я получила ваше чудное письмо! Какое красивое письмо вы написали!

– Возьмите багаж, – сказал помощник пилота.

Лидия торопливо повернулась к багажнику. Василий принял два рюкзака. Из недр самолета послышалось глухо:

– Василь Игнатыч, это он!..

Помощник захлопнул дверцу багажника.

– Постойте! А Сеня? – воскликнула Лидия.

Милиционер протолкался к лодке и стал вплотную.

– Вы просили высадить в Черендее вас двоих? Действуем согласно приказу начальника порта, – громко сказал помощник пилота и зычно крикнул: – Подальше от самолета! – Потом тихо Лидии: – Вы что же, хотите, чтобы вашего Сеню арестовали? Не видите – милиционер наготове.

Мотор взревел и потянул. Толпа с раскрытыми ртами смотрела вслед сказочной лодке. Самолет первый раз садился и взлетал у Черендея. Дети проводили очарованными глазами дивную птицу.

Лидия опустилась на ящик.

Василий вышел на берег. К нему подошли двое с приветствием.

Глава 14

ЗА ЧТО ЛЮДИ ЛЮБЯТ?

Он не знал, что это председатель сельсовета и секретарь партийного комитета. Третьим подошел Григорий Иванович.

– Это мне такая почетная встреча? – шутливо спросил Василий.

– Вам, товарищ Зырянов, почет и привет от граждан Черендея! Ваша удача принесет нам радость, – сказал председатель сельсовета.

Василий сорвал шапку и поклонился собранию граждан:

– Спасибо, товарищи! Я не ожидал… Я еще не заслужил у вас… Но я надеюсь на вашу поддержку. Я уверен, что нефть будет. Не могу поручиться точно, в каком месте мы ее найдем и как скоро, но она будет – при вашей поддержке!

Григорий Иванович отступил на шаг от гостя и воскликнул громким голосом:

– Дорогой товарищ Зырянов! Мы уже давно полюбили вас и ваше стремление дать свет в нашу тайгу.

Он обернулся к черендейцам. Сограждане одобрительным шепотом поощряли его. Они охотно слушали Кулакова.

– Мы очень любим свет… Но мы любим солнце больше зимой, когда его слишком мало, нежели летом, когда его слишком много. Мы говорим: скупое небо – с солнцем, как скупая хозяйка – со смехом… И пусть ваша надежда светит, как дальняя звездочка, – мы народ терпеливый!.. Вы, Василий Игнатьевич, спешите туда, куда хочет весь народ. Поэтому я скажу от имени эвенкийской кооперации: мы хотим разделить сегодня ваши труды, чтобы вы потом разделили наши песни.

– Очень хорошо сказал!

– Молодец!

Григорий Иванович, и сам довольный своей речью, вернулся на свое место рядом с гостем.

– Общественные силы Черендея – все, а не только эвенкийская кооперация – готовы помочь вашему делу, товарищ Зырянов, – сказал секретарь партийной организации.

Василий Зырянов смотрел на обступившую его толпу детей, мужчин и женщин. Дети придвинулись ближе всех. Все происходило слишком неожиданно.

– Дорогой товарищ Зырянов, – говорил молодой учитель школы, – комсомол Черендея предлагает все свои силы, если понадобится в трудный момент…

Учителя и секретаря союза молодежи слушали с деловым вниманием комсомольцы, их отцы и матери, хозяйственные руководители поселка. Они взвешивали его слова, чтобы обещания не причинили ущерба Черендею. Они верили, что слова говорятся для того, чтобы исполнить их.

Все это надвинулось на Василия и охватило внезапно и тревожно, как в детстве материнская ласка – случайная, беспричинная и не имевшая продолжения. Но сердце его билось, и он испытывал такое же, как в детстве, недоумение и счастье: предчувствие победы, для которой он хотел отдать всего себя, потому что этого ждала от него мать, а теперь другие люди ждали, народ – с материнской силой.

– Василий Игнатьевич! Если вам будет полезна разведка в окрестностях Черендея, школа с удовольствием посвятит свои экскурсии собиранию минералов. Мы просим вас дать инструкцию ученикам, – сказал заведующий школой.

– Мы найдем нефть! – закричали ребята.

И родители одобрили речь заведующего школой, и желали еще послушать хорошие слова, и ждали их от Зырянова тоже. Черендейцы присматривались к нему впервые.

– Василий Игнатьевич, – сказал длинноусый, свиреполикий директор Черендейского затона, – когда понадобится катерок – пожалуйте.

Василий вглядывался в незнакомых, но не чужих людей, приветливо обступивших его на теплом берегу. Они радовались и верили ему наперед и предлагали свою помощь, ничего не требуя для каждого отдельно. Он взглянул на Лидию, почувствовал необходимость узнать, что она думает обо всем этом. Он увидел ее раскрасневшиеся щеки и ощутил восторг от ее взгляда. Она требует от него необыкновенных слов для этих людей!

А он хотел сказать, что приехал на Полную за доказательствами существования кембрийской нефти на Байкале, только всего… Он же не вправе обещать…

Его удивила мысль, что эта девушка ему дороже всех на свете, – и он решил: во что бы то ни стало дать жителям Черендея чудо света!

Чудо ручного и карманного света, солнце в бутылке!

Из толпы вышел немолодой крестьянин и остановился против Зырянова. Он ревновал к черендейцам, которые столько наговорили и нахвалились. Он обдумывал  в е с к о е  слово… Но оно было трудное! В особенности, если обратить внимание на плохие приметы – к неурожаю.

– Народ примечает: кукушка не начала куковать… – заговорил он трудно, по-крестьянски и обращался не к Зырянову, а к народу. Решился: – Но… все-таки я обещаю вырастить для экспедиции: хлеба… мясца… яичков… маслица…

Он твердо называл по каждому предмету вес и число, и люди слушали очень внимательно, потому что знали своими руками, как делаются эти числа, и вес хлеба знали спиной. Человек сказал гордо:

– Колхозники «Луча» ни в чем не отстанут хоть от кого. – Повернулся к Зырянову: – Ну, теперь ты должен обещаться нам, а то и ехать пора мне.

– Товарищи! Даю слово коммуниста, – сказал Василий и побледнел: – Будет свет в Черендее!

Все закричали, захлопали. Василий ждал и не понимал, что ему уже не дадут продолжать. Савва тоже воодушевился и закричал чудовищно гулким голосом:

– Василий Игнатьевич! Лодка гружена всем припасом, поплыли по теплой воде!

Василий весело обернулся к лодкам, но в эту минуту председатель эвенкийской кооперации схватил его за руку и повел к дому. Рядом с Василием шла Лидия, которую точно так же за руку вела жена Григория Ивановича.

Василий успел еще заметить, что обе лодки вытащены на берег. Савватей и еще четверо уносили куда-то ящики и мешки.

Глава 15

ДАВАЙТЕ РАССКАЗЫВАТЬ СНЫ

Приблизившееся облако потянуло на себя все глаза.

Головы откинулись, движение толпы замедлилось. Все остановились. Григорий Иванович в волнении выпустил локоть Зырянова.

Облако низко волочилось. Оно было тяжелое, мокрое. Уже видно было, как оно начало проливаться. Толпа молчала почти благоговейно. Облако надвигалось на безлесную, разогретую солнцем равнину Черендея, но вдруг оно стало подниматься, подобрало рыхлый живот и взлетело, подброшенное мощным толчком теплого воздуха.

Толпа застонала.

– Вот как хочешь, – грустно сказал председатель сельсовета, – а у нас надо закрывать поля лесом от солнца, иначе сами поля прогоняют дождь, и главное – чем сильнее засуха, тем скорее прогоняют.

Погрустневшие граждане проводили Зырянова до дверей домика эвенкийской кооперации.

Но даже в эти дни таких тревожных весенних предзнаменований приезд экспедиции был событием чрезвычайным в Черендее и возбудил волнение почти праздничное.

После обеда Лидия ходила в школу и беседовала со школьниками. Ни на одну минуту ее и Зырянова не оставляли одних, и она не могла поговорить о Сене. Вечером Василий в клубе сделал доклад о разведке нефти на Лене. Граждане задавали вопросы и не хотели расходиться. Молодежь потребовала, чтобы родители освободили место для танцев. «Чудо» сияло.

Матвей Ильич пригласил Василия и Лидию посидеть в комнатке партийною комитета.

Все были довольны, разговор шел хороший. Лидия почувствовала, однако, за всей благорасположенностью у людей какую-то скрытую озабоченность. Это не относилось к Василию. Это была дальняя тревога. Дальняя и большая.

Слушали Василия, а он, конечно, не замечал летевшее к полночи время и с жаром говорил. Лидия смотрела на него в упор, и наконец он замолчал, догадался.

– Ну, давайте рассказывать сны, – сказал председатель совета.

Василий удивленно взглянул.

– Что подумают о нас москвичи? – сказал Матвей Ильич, усмехаясь.

– Москвичи тоже сочувствуют, беспокоятся о нашем урожае. – Председатель совета вздохнул. – Не видится.

– Весь день в бумагу смотришь, оттого и не видится тебе, – осудительно сказал директор Затона. – Я вот видел сон хороший. Солнце мочилось сквозь облачко. Прямо в Лену.

Председатель выслушал со вниманием и сказал:

– Еще?

– Мало, – сказал директор мукомольного завода.

– Я что-то видел и забыл, – сказал начальник почтово-телеграфного отделения и зевнул.

Вздохнул украдкой и Матвей Ильич.

– Извиняюсь, – обратился председатель совета к Лидии, – вы что-нибудь видели во сне по дороге от Витима?

– Они из другого климата, – сказал заведующий школой.

– Бросьте, ребята, – сказал Матвей Ильич, – москвичи засмеют нас.

– Я никогда не вижу снов, – сказал Василий.

– Ну-у? – Председатель сельсовета немного оживился. – И в Москве не видишь?

– Всю жизнь.

– Значит, сегодняшнюю ночь первый раз в жизни увидите сны, – сказал директор Затона и подмигнул всем.

– Благодаря чему? – спросил Василий.

– Благодаря гостеприимству Кулакова, – сказал заведующий школой.

– Я думаю, – сказал председатель сельсовета, оживляясь, – может быть, из всех якутов Григорий Иваныч один сберег почетную постелю для гостей. – И спросил: – Перед сильным дождем вы видите все-таки?

– Никогда не видел ни одного сна, – сказал Василий.

– Кажется, я догадалась, – сказала Лидия. – Это такая примета?

– Народ дождя просит, – сказал Матвей Ильич, обращаясь к Лидии, – на все приметы кидается, вы правильно поняли. Григорий Иваныч, не позволяйте своих гостей мучить. Отдыхать им надо.

– А эта примета может иметь научное основание, – сказала Лидия, заинтересованная. – Известно, что животные предчувствуют изменения погоды. И человеческий организм во сне ближе к природе, когда он освобождается от контроля сознания…

– Вот и я это говорю! – воскликнул заведующий клубом. – А они смеются, говорят: тебя надо из партии исключить за суеверия…

В доме Кулакова Лидия спросила:

– Где Савватей Иванович?

– Спит. Сейчас я все налажу, – сказал Григорий Иванович и вышел из маленькой столовой в другую комнату.

– Лидия, вы слышали, что Сеня крикнул из багажника?

– Слышала.

– Я не доверяю Савватею.

– Товарищ Зырянова, вы можете идти отдыхать, – сказал Григорий Иванович, входя.

– Товарищ Цветаева, – поспешно поправил Василий.

Григорий Иванович в смущении смотрел вслед ей.

Жена Григория Ивановича зажгла свечу в честь гостьи и отвела Лидию в крохотную комнатку. Ласково посмотрела и сочувственно улыбнулась:

– Поругались?

– Кто с кем? – вежливо спросила Лидия.

– С мужиком?

Лидия поняла и покраснела.

– Не пускаешь к себе?.. А постель-то какая!

– Он мне не муж!.. – Почему-то ей стало удивительно стыдно, что он ей не муж.

И женщина смутилась, как-то даже испугалась, повторила за Лидией непонятливо, не то строго:

– Не муж!.. Так как же, девка ты или как?

– Девка, – прошептала Лидия в отчаянной растерянности перед незнакомой, невежественной, некультурной женщиной, якуткой. «Почему я отвечаю на ее вопрос?.. Почему я перед нею оправдываюсь?.. Я неправа?.. Но почему перед этой якуткой?»

Якутка внимательно оглядела ее, задерживая взгляд, как ни один мужчина еще не посмел.

– Как же ты не люба ему?

И Лидия загорелась вся под ее взглядом и трепетно ждала. Якутка сделала решительный вывод:

– Люба. Не останешься девкой с ним в тайге. Слышь, завтра тащи его к Гаврильеву.

– К Гаврильеву?.. – в непонятном страхе спросила Лидия.

– В сельсовет. А я сейчас велю ему идти к тебе.

– Не надо! – Лидия схватила женщину за руки, взмолясь, испытывая стремительное чувство изнеможения своей воли.

За час до отъезда в Москве спросил – побледнел: «По дороге на вокзал, может, заскочим в загс?..» – «Это новое в геологических экспедициях, я не слыхала. Теперь коллекторов регистрируют в загсе? – Сдерживая дыхание, непримиримо: – Вместо разрешения у мамы?..»

Он сказал только одно слово: «Поехали».

И все будет, как решит эта женщина вместо мамы за восемь тысяч километров от Москвы. Если она не сжалится над Лидой…

– Как хошь.

Ушла.

Лидия подошла к окошечку, распахнула настежь. Лицо, наверно, никогда не перестанет гореть. Будет уличать Лидию всю жизнь перед всеми.

Огонек затрепетал от дуновения из окошечка. Подсвечник со свечой хозяйка оставила на полочке, заменявшей стол в этой комнатушечке. Лидия подошла к белой раскрытой узкой постели и провела пальцами по свежим простыням. После иркутской гостиницы она не раздевалась.

Одеяло было мягкое, толстое. Ох, да из чего же оно сделано? Это мягкий, словно шелковый, заячий мех. И какой же глубокий, пушистый белый заяц! Сколько бедных зайчиков отдали свои шубки для этого огромного снежного покрывала! Остудить лицо в нем!

Вместо тюфяка положен был тоже мех. Лидия блаженно улыбнулась и расплела косу. Она развязала рюкзак, чтобы вынуть большой гребень. Поверх всех вещей лежал смятый листок бумаги. Откуда он взялся? В недоумении она подошла к свече. На листке написано было карандашом большими, растопыренными буквами. Буквы боялись задеть друг друга и старались держаться врозь, но все-таки свалились на строку строкой:

ЛМВИ

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК БУДУ

ЕСЛИ ПРОПУЩУ СЛУЧАЙ

ДОБРАТЬСЯ ДО БС

ИЗВИНИТЕ

ВРЕМЕННО

ОСТАВЛЯЮ ВАС СТ.

Он догадался сунуть записку в ее рюкзак!.. Но что это значит? Сеня сам не захотел сойти в Черендее? Он добровольно остался на самолете?.. Он сговорился с пилотами? Но зачем?.. «Добраться до БС»! Что это означает?..

В темноте багажника, ощупью, он написал это… Лидия была взволнована. Ей хотелось немедленно показать Василию, но весь дом спал.

Ночной холод набросился на нее из окна. Лидия быстро и радостно окунулась в глубокий мех постели. Мелодичный звон оповестил об этом весь дом: гостья легла.

Разнесся новый быстрый перезвон, и музыка умолкла, потому что гостья спрыгнула с кровати.

Она стояла на полу и тревожно разглядывала свою коварную постель. На уголочках подушек она обнаружила колокольчики, на концах исподней простыни были бубенчики пришиты, и еще где-то какие-то очень звонкоголосные украшения; должно быть, серебряные и медные. Это не кровать была, а целая колокольня, музыкальный инструмент.

Лидия осторожно села и тихохонько легла. Но все эти хитрости были напрасны. Нежный звон сопровождал ее старания, и она рассмеялась.

Колокольчики оживленно перевили ее смех. Каждое ее движение стало мелодичным. В отчаянии она съежилась и лежала не шевелясь, и простыня притихла, но пушистые зайцы не унимались и вместе с подушками отмечали тихими трелями легкое дыхание гостьи.

Лидия не выдержала и прыснула в подушку под радостный аккомпанемент бубенчиков и колокольчиков, и тогда она стала хохотать. Она побила свою веселую постель, ужасаясь громозвучным следствиям своей смешливости, а почетная постель трезвонила, как расскакавшаяся удалая тройка, частично утешая радушного хозяина в том, что гости не сполна воспользовались кулаковским гостеприимством.

Глава 16

ЖЕНЯ ИЗ БРИГАДЫ ВЕРНЫХ ЗАМЕНЯЕТ СЕНЮ

Бесконечная стена южного берега Лены, ощетиненная темно-зеленым лесом, раскрывается неширокими доломитовыми воротами, и Полная выбегает из них, будто торопится поспеть в протоку и через протоку – в Лену, чтобы Лену пополнить. Она спешит, бежит и никак не выбежит вся – и совсем незаметно тонет в протоке. А Лена и не знает о ней.

Лена и Лидия длительно глядят на ободранные ворота Полной. Крутые и высокие откосы ворот поросли тайгой, но в некоторых местах она содрана вместе с питательной почвой – широкими полосами снизу вверх. После жестокой вырубки лес не может прижиться вновь, и такой берег разрушается, насыщая воздух пылью далеко, и Лена «болеет» в таких берегах: обмелевает, ее теснят пески.

А Лидия сказала с эгоизмом геолога, что эти склоны «хорошо обнажены»: она могла с удобством видеть желтые, красные, светлые и темные оттенки коренных пород.

Первые сорок километров от устья Полной – до Алексеевки – Зырянов обследовал в прошлом году. Теперь их прошли довольно быстро, сделали общий обзор из лодки. Только перекаты задерживали даже в нижней части реки, наиболее полноводной.

В Алексеевке помнили Зырянова по его прошлогоднему посещению, а в одной семье было у него даже двухлетнее знакомство. Сын старого охотника Алексея Петрова работал с Зыряновым с 1932 году на Байкале.

Лидию удивила пылкость встречи Василия с его знакомыми в Алексеевке: в Черендее он этой пылкости не проявил – хотя к нему она проявлена была в избытке.

Василий бросился к старику Петрову, жал ему руку, обнимал, благодарил за присланные камни. Старик улыбался и сказал, что все камни сыскал Пётра. Это вызвало у Зырянова новый прилив энтузиазма – по адресу Пётры. Лидия смотрела на эти чрезмерности с ироническим сомнением.

Лидия заметила, что Женя взглянул сразу с ревностью на влюбленное обхождение Саввы с Василием Игнатьевичем, и это ей показалось тоже смешным. И вдруг она услышала имя Сени, произнесенное сыном Петрова. Женя спрашивал, не знает ли Василий Игнатьевич, где Сеня, получал ли от него письма.

– Улетел в Русское жило! – сказал Зырянов, смеясь.

Лидия возмутилась:

– Как вы можете смеяться над его ужасным положением! К тому же он попал в это положение из привязанности к тебе!

Василий опять посмеялся и ушел.

Женя со скрытым волнением тревоги и зависти выслушал рассказ Лидии о необычном и, может быть, опасном приключении, затеянном Сеней, всем сердцем благодарный женщине за интерес и сочувствие к его товарищу. С этой минуты он оказывал ей высшее доверие. Они еще ни о чем не поговорили – только о Сене, но обоим казалось, что вполне поймут друг друга во всем. И, с бессознательной мудростью укрепляя эту общность, оба держались первой темы, которая их сблизила: каждый вечер, встречаясь за ужином, они стали говорить о Сене.

В Алексеевке Лидия впервые видела эвенков, которых в 1934 году еще называли тунгусами, по старой привычке, а от ссыльных русских и польских интеллигентов пошло им прозвание «французов Сибири» за их живость, подвижность, общительность. Ссыльные революционеры величали эвенков «рыцарями» и восхищались их быстрым умом. Старый справочник утверждал, что «взаимная поддержка и выручка развиты у них, как ни у какого другого народа», и аттестует тунгусов «одним из самых симпатичных народов Сибири»…

Женя легко убедил отца принять участие в поисках нефти на своей родной реке. Зырянов был этим очень доволен, так как опытный охотник должен был обеспечивать экспедицию свежей дичиной.

Василий рассчитывал еще на одного рабочего из своей байкальской разведки – маленького якута Ваню с Эргежея. Ваня обещал показать выход природного газа. Встреча с Ваней тоже условлена была в Алексеевке.

– Я же не найду без него Шаманский источник на Эргежее! – пожаловалась Лидия.

Женя успокаивал ее и уверял, что «наш Ваня» обманет только мертвый, а живой все сделает, как обещал: придет как раз когда надо будет.

Женя так понравился Лидии, что она даже стеснялась его и отводила глаза, встречая открытый взгляд очень темных глаз, и разглядывала украдкой омедненное солнцем, почти индейское лицо, только с прямым, а не орлиным носом, высокий и широкий прямоугольный лоб, худые щеки, туго обтянутые тонкой кожей, черные длинные волосы, гладко отложенные к вискам, черные лаковые брови уголками. Особенно удивляла необычная стройность фигуры при среднем росте. Впрочем, такими же стройными были все мужчины и женщины в Алексеевке, молодые и старые. Лидия не знала, что тунгусы-эвенки – едва ли не самые длинноногие люди в мире: на длину ног приходится у них больше шестидесяти процентов всего роста.

Отец Жени, Алексей Никифорович, отличался такой же своеобразной внешностью. Лицо его закоричневело от времени и многолетних загаров. Из глубоких ниш под сильными бровями темно-карие глаза смотрели наблюдательно и ненавязчиво, полуприкрытые выпуклыми верхними веками. Старческие морщины изрезали высокий лоб, широко открытый под черным и тонким чепцом гладко расчесанных на две стороны, плотно лежавших волос. Под очень широкими скулами щеки втянулись ложбинками, верхняя безусая тонкая губа сохранила юношеский изгиб – классическую форму длинного боевого лука. А вместо бороды – рыжеватый кустик.

Глава 17

ЗАПАХИ КАМНЕЙ

Два мальчика, выбранные Женей, – два Пётры, – верхом повели лошадей, запряженных бечевой в три лодки. На стоянках старший Пётра по совместительству занимался кухней, другой заботился о лошадях.

Восьмым активным участником экспедиции была Тайга – собака Петрова.

Лошади медленно тянули против крутого течения и часто сходили с береговых осыпей в воду там, где их сталкивала скала или вытесняли частые деревья, подступившие к обрыву. Но и по дну реки дорога была плохая. Некованые копыта осторожно нащупывали скользкие и острые обломки, загромоздившие ложе потока. Копытам и ногам лошадей грозила постоянная опасность.

После Алексеевки разведчики вышли из лодок.

Река во многих местах отходила и обнажала обсохшие галечники, нагромождения обломков. Лидия показала Савватею и Жене, какие камни следует подбирать. Женя с отцом должны были ходить по притокам Полной и заходить в ключи, ни одного не пропуская. Отцу Жени это позволяло заниматься охотой.

Савватей Иванович пошел за геологами коренной рекой, Лидия шла берегом, а Василий – прямо водой и Савватей за ним.

Под водой Василий подобрал темно-серые куски доломитов. Камни были темные от воды, но в порах известняка Василий различил оттенок битума. Он в нетерпении, выходя из реки, обтер находку рукавом и побил камень, пока не появился сухой порошок и не запахло порохом и керосином. Он подбежал к Лидии:

– Чтобы взять это в прошлом году, я должен был пройти выше на двадцать шагов!

Она сочувственно улыбнулась и думала о Сене: что с ним сейчас?.. Летчики посадили его в тюрьму.

Глубина в реке иногда уменьшалась до тридцати сантиметров. Большие камни вылезали грядой, поток бился и прорывался прыжками. Тогда Савва кричал аврал всем, кто оказывался поблизости. Василий становился с шестом в первой лодке и показывал дорогу. Вторую лодку проводил Савватей, третью – Женя.

Таких перекатов было на каждом километре по одному, по два и по три.

Женя поспорил с Василием Игнатьевичем, требуя себе вторую лодку, и подчинился с недовольством приказу начальника. Но уже на следующем перекате Женя опередил неторопливого Савватея Ивановича и проскочил с помощью смышленого Пети в упор за флагманской лодкой Зырянова. Савва не обратил на это ни малейшего внимания и, по-видимому, даже не догадывался о соперничестве Жени…

Вечером Савватей с нахмуренными бровями наблюдал новую для него технику искательства нефти. Он и Женя толкли осколки от лучших образцов. Василий и Лидия взбалтывали щепоть порошка в бутылочках с бензолом. Жидкость окрашивалась в коричневые тона, светлые и кофейно-темные. Василий Игнатьевич осматривал камни, давшие густую окраску.

– Смотрите, товарищи, они все хорошо окатаны. Значит, река притащила их издалека и успела пошлифовать.

Женя быстро смекнул, что лучшие образцы были в находках Василия Игнатьевича не только потому, что он лучше всех умел выбирать. Женя понимал, что все притоки и ключи сносят свою добычу в коренную реку. Азарт веков искания и добычи всегда был в его сердце… Женя был сыном лучшего охотника на Полной и потомком десятков поколений племени охотников, и все они бесстрашно боролись с медведем в тайге, ранее того выслеживали тигра в Средней Азии, а еще ранее в Малой Азии убивали льва, по предположению ученых.

Женя отвел Савватея в сторону и долго расхваливал мелкие притоки. Савватей молчал. Женя в нетерпении спросил:

– Ну, так как же, согласен?

– Правильно, – сказал Савватей. – Когда правильно говорят, я всегда согласен.

– Пожалуйста, – сказал Женя гостеприимно, – бери все ключи и притоки.

– Я всею бы душой, да не управлюсь я с притоками и с рекой… Ты не обижайся, Женя.

– Да ведь я тебе хочу услужить! Тебе притоки, а мне река! «Какой простак! – подумал Женя. – Ничего не стоит обмануть его, но очень трудно объяснить ему…»

– За что же ты мне?

– Ты мой гость на Полной! По нашему обычаю, я должен отдавать тебе лучшее место.

– Спасибо! Отслуга за мной, – сказал Савватей. Вероломства не было в его душе.

– Ничего не надо, – великодушно сказал Женя.

Преданность и приверженность Саввы к Лидии Максимовне тоже не нравилась ему.

Он почувствовал недоверие к легкому согласию Савватея и решил опередить его: утром после завтрака сразу пойти в реку – раньше всех. Но утром у кухонного костра, когда экспедиция собралась позавтракать, Савватей уже вытряхивал камни из своего мешка.

– Где ты взял? – спросил Женя.

– На первом ключе по сей стороне, – сказал Савватей Иванович.

– Когда ты успел?

– А ночью!

Василий побросал камни:

– Ночью нельзя искать.

– А ты и днем не ищешь, берешь втемную под водой. Счастье, – сказал Савва.

Женя совсем не входил в ледяную воду. Он шел быстро по сухой и светлой гальке и выхватывал зорким глазом по всей береговой россыпи малейшее темноватое пятнышко. Он усердно бил камни и обнюхивал.

Он встречал отца на выходах из ущелий и внимательно наблюдал за его действиями. Отец тоже нюхал. Отец поднимал лицо и нюхал, а камни держал при этом в опущенных руках. Он нюхал воздух.

Женя не спрашивал. Отец сам не говорит – считает, что Женя должен догадаться. Женя старался, но не догадывался – и нюхал воздух. Если он должен догадаться, он догадается. Иногда воздух чуть отдавал свежим дымком. Пожар прогонит белку, лишит ее корма и лишит охотников добычи. Отец беспокоится?

Глава 18

БОГ ДАЛ ПУТЬ, А ЧЕРТ ДАЛ КРЮК

Василий заторопился вперед. Весь день он брел в ледяной воде, закатав штаны, а голову пекло июньское солнце. Икры сводило, в ногах сделались судороги. Мальчишки-эвенки смеялись над ним.

Он с трудом выходил из реки, чтобы отогреть ноги. Но скоро вода в кожаной обуви согревалась, потом сапоги высыхали, и галька жгла сквозь кожаные подошвы.

А эвенки всё примечали. Невозможно было скрыться от их наблюдательности, и Лидия не спрятала слезы, хотя она отворачивалась и низко опускала лицо под широкополой абхазской шляпой.

Вечером отец Жени вынул носки, выделанные из какой-то мягкой шкурки, шерстью внутрь, и подал Лидии. Носки были новые. Лидия не утерпела – примерила, несмотря на усталость. Носки оказались впору. Алексей Никифорович внимательно смотрел. Сейчас же он вынул из мешка другие, длиннейшие чулки-сапоги, шерстью наружу, снятые целыми с оленьих ног.

– Больше не будешь плакать, – сказал, протянув Лидии.

Природные чулки оленя оказались и ей по ноге. Выяснилось, что дальновидный старик взял их в запас именно для Лидии.

После первого дня в новой обуви Лидия уверяла, что она вполовину меньше устала. Она горячо благодарила Алексея Никифоровича. Эвенкийская охотничья обувь не пропускала воду, тепло и холод.

– На Инняхе легче было прошлым летом, – сказала Лидия. – А на Полной всегда так жарко?

– Всегда легко на Полной, – сказал старик. – Нынче год худой.

– Но когда мы пришли в Алексеевку, еще не было так жарко, а вы запасли эти сапоги для меня!..

Петров промолчал.

– Отец знал: будет жарко, – сказал Женя.

– Почему вы знали, Алексей Никифорович?

– Тайга совсем не ела траву, – сказал старик.

Тайга подняла косматую голову и старалась уяснить себе, к чему приведет разговор о ней.

– Тайга, оказывается, метеорологическая собачка!

– Другое: бурундук не стал бояться человека, – сказал старик.

– Не понимаю, какая связь.

– Еще: зайцы набежали.

– А из этого следует засуха?

– Скоро набегут лисицы. После лисиц – медведи. Увидишь. Может, и волк придет.

– Допустим, что все это будет. Но в Алексеевке этого не было.

– Комаров мало было.

– Мало?! – Лидия ужаснулась.

– Совсем мало, – подтвердил Алексей Никифорович. – Сегодня еще не жарко.

– Еще не жарко?!

– Комары днем и те занемогут жить, будут жить ночью. И ты захочешь жить ночью. Увидишь: солнце будет умирать, потом хорониться. Днем жара будет густая, как дым от пожара в лесу. Пожары тоже будут.

– И это все мы увидим? Как интересно! Это похоже в его описании на гибель планеты!

– Погибель будет, – подтвердил Алексей Никифорович. – Голод. Почему тебе интересно?

– Нет, это не интересно, – сказала Лидия виновато.

Обломки битуминозных пород попадались с каждым днем все менее окатанные. Следовательно, экспедиция приближалась к месту, где они обламывались. Возбуждение Василия и увлечение Жени забавляли Лидию, но она и сама волновалась. В один день было пройдено двадцать пять километров. Последний вечерний образец имел крепкие углы. Он откололся где-то совсем близко.

За ужином у костра Лидия подразнила увлеченных искателей. Василий крепился и молчал: значит, возбуждение и усталость вместе достигли угрожающего уровня. Она почувствовала опасность с этой стороны и перенесла свои насмешки на Савватея. Его успехи были ничтожны, хотя он приносил целые мешки камней.

– Он набирает их в одном месте разом полный мешок, – сказал Василий.

Савватей с подозрением взглянул на Зырянова. Он относился добродушно к своим неудачам. Когда один камешек из его мешка вызывал интерес у Лидии Максимовны, Савва весело говорил:

– Бородавка – и та прибавка!

Женя отвел Савву в сторону и с горящими глазами сообщил ему свою тревогу. Отец неспроста заговорил о пожарах; он чует опасность: где-то она бродит вокруг экспедиции… Отец опасается только засухи. Старик не знает о врагах советской нефти. Но Женя знает о таких, которые несут угрозу Зырянову и всем искателям нефти. На Зырянова уже нападали один раз, три года назад – на Кавказе, где он тоже нашел нефть.