Текст книги "Вершина мира(СИ)"

Автор книги: Евгения Прокопович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 69 страниц)

Немного придя в себя, огляделся. Небольшая квадратная глухая комната, отделанная темной шероховатой плиткой с единственной яркой лампой под потолком, забранной вместо абажура в никелированную решетку и никакого шанса на спасение. В дальнем от двери углу круглая колонна, изобилующая приспособлениями, предназначенными для обездвижения человеческой особи. Кроме этого устрашающего приспособления в комнате из мебели был только стол, на котором возвышалась электрическая жаровня ощетинившаяся черными металлическими стержнями с пластмассовыми не нагревающимися ручками.

Спутник Влада стоял у этого стола и специальными тонкими щипцами крепил буквы к круглой печати одного из этих стержней. Страха уже не было, как впрочем, и каких-либо других чувств. Все виделось, словно сквозь туман и казалось каким-то страшным сумбурным сном. Мужчина закончил возиться с печатью клейма, вложил стержень в жаровню, тихонько при этом загудевшую. Разогревается.

Подойдя к Владу, он поднял его с колен и, подпихивая кулаком в спину, заставил подойти к колонне. Безучастный к происходящему раб безропотно дал себя приковать. Задрав голову с интересом рассматривал свои руки, закованные в широкие кандалы, с внутренней стороны, почему-то проложенные мягким войлоком. Из любопытства попытался подвигать ногой, но тут же отказался от этой затеи – в кожу больно врезалась скоба, застегнутая под коленями. Ноги непроизвольно подогнулись, раб дернулся, стараясь снова отыскать опору и не висеть всем весом на перетянутых запястьях, за что тут же получил увесистый шлепок и приказ не дергаться. Раб затих, ему помогли снова утвердиться на ногах, так что запястья не успели серьезно пострадать. А впрочем, какая разница? Щелкнул замок, и точно такая же скоба легла чуть выше талии. Основательно готовится, отрешенно подумал раб, будто это не ему, а кому-то другому должны выжечь клеймо.

Работник конторы что-то тихо насвистывая привычным жестом рванул застежку оголив бедро раба, чуть развернул его, отметил место куда предстояло выставить клеймо и на некоторое время оставил в покое. Закрыв глаза, парень прижался лбом к холодному камню колонны, заставляя себя не прислушиваться к происходящему вокруг. Тихий голос, прозвучавший над головой, заставил вздрогнуть и на миг открыть глаза.

– Попробуй только дернуться, – предупредили его суровым тоном. Кивнул в ответ, показывая, что все понял.

Почти сразу за этим предупреждением стальные пальцы сжали бедро, а потом... Потом дикая, непереносимая, сводящая с ума боль голодным волком вгрызлась в кожу и мышцы, в голове поплыл кровавый туман, и откуда-то со стороны услышал свой же несдержанный крик вырвавшийся из глотки, когда вся левая его сторона казалось, превратилась в сплошной, огненный сгусток боли – это раскаленный сплав потек по бороздкам, надежно впаиваясь в мышцу. По комнате раздалась вонь, горящей плоти. Раб попытался вывернуться, стряхнуть с себя чужие руки вместе с раскаленной печатью клейма, но на него навалились сзади, крепко прижали к колонне. Показалось, что эта пытка длиться целую вечность. И все кончилось. Внезапно.

Он почувствовал, как груз, прижимавший его к колонне отступил и боль начала утихать, из резкой превращаясь в тупую, ноющую, а туман в голове рассеиваться. От борьбы куртка распахнулась, и раб чувствовал голым животом холод камня, единственную непреложную реальность, за которую стоило уцепиться, чтобы позорно не потерять сознание. Он потерся о камень щекой, размазывая по шершавому пот и слезы, навернувшиеся на глаза. Как-то сразу пропали все кандалы, удерживающие в вертикальном положении и он, не устояв, рухнул на разбитые колени на этот раз не почувствовав боли, только мелкую предательскую дрожь сотрясающую тело. В очередной раз, открыв глаза, обнаружил прямо перед собой ноги, обтянутые кожаными штанами.

– Ну, что – оклемался? – поинтересовался у него сверху все тот же голос, растерявший на этот раз всю суровость и даже где-то сочувствующий.

– Да, – кивнул раб, неуклюже поднимаясь на ноги, стараясь, насколько возможно, не тревожить левую сторону и зажмурился, к горлу подкатила тошнота, а комната поплыла куда-то в сторону.

Ему показалось, что он тонет в ледяной воде. Рванулся, пытаясь выбраться на поверхность, но его что-то упорно удерживало за шею не давая пошевелиться. Парень начал отбиваться от этой высшей силы и даже, кажется, задел кого-то и, как он надеялся, чувствительно. Почти сразу сила убралась, отпустив шею, и он вынырнул, глотнул воздуха, больно резанувшего по легким, и быстро заморгал. Только некоторое время спустя он осознал себя все так же стоящим на коленях посреди квадратной комнаты, но сейчас перед ним стояло ведро воды, в котором его, судя по всему, и топили, приводя в чувства.

– Вставай, – буркнул его конвоир, подхватил за шиворот и легонько, как котенка поднял на ноги, – и не смей больше в обморок валиться.

– Не буду, – механически пообещал раб, старательно отводя глаза от человека стоящего рядом и поддерживая спадающие штаны, – застегнуться можно?

– Давай, – разрешили ему, и парень рванул замок, морщась и шипя от боли, нечаянно задевая пальцами ожог...

Я со скучающим видом сидела в высоком кресле напротив массивного стола в кабинете нотариуса, пока он вместе со своим помощником перепроверяли правильность принесенных мною бумаг и составляли свои. В высокое, до самого потолка окно заглядывало яркое солнце. Странно, как погода поменялась за какие-то десять минут. Только что было темно от грозовых туч, и вот поднялся ветер, разогнал их и на небе засияло не по вечернему яркое солнце, проникло в кабинет, заиграв на корешках многочисленных книг, втиснутых в тяжелые стеллажи шкафов. Высветило узор на темном ковре и уютно свернулось на циферблате старинных напольных часов.

В процедуре получения вольной не было ничего особенного и романтичного, мне пришлось подписать целую кучу документов, даже рука занемела. Когда все формальности были соблюдены мне с надлежащей торжественностью вручили простой плотный конверт, напомнив, что документы вступят в силу только через четыре дня, начиная с сегодняшнего. Так же мне разъяснили, что моему рабу, уже почти бывшему рабу, была проведена процедура клеймения, отменяющая все предыдущие и означающая, что человек отныне свободен. Сплав, введенный в этом клейме будет постепенно растворять и дезактивировать раннее вплавленные в мышцу металлы, так что вполне возможно он будет чувствовать себя не очень хорошо, и ему придется пока поберечься и желательно еще с недельку держаться подальше от систем контроля. Я поднялась, приняла конверт и с не меньшей торжественностью пообещала, что не забуду о сроках. Нотариус тоже поднялся, с милой улыбкой забрал протянутые мною деньги, небрежно бросил их в ящик стола, не потрудившись подсчитать, и вызвался самолично проводить дорогую, во всех отношениях, клиентку.

Мы вышли в холл, и я с некоторой тревогой оглянулась, отыскивая Влада. Нотариус, заметив мой взгляд, попросил не волноваться, заверив, что мое имущество вот-вот должно появиться. Он едва успел договорить, как появился Влад в сопровождении того же неразговорчивого субъекта. Вид парня мне не очень понравился. Он был бледен, под глазами явственно проступили тени, а серая куртка промокла от пота, став почти черной. Я кивнула Владу, подзывая к себе, на его лице на миг отразилось удивление, почти сразу же сменившееся маской безразличия и он заковылял ко мне припадая на левую ногу. Я распрощалась с нотариусом еще раз поблагодарив его и мы, наконец, смогли выбраться на улицу, сопровождаемые приглашениями еще раз воспользоваться услугами этой конторы.

В машине я бросила взгляд на отворачивающегося от меня Влада и все-таки успела заметить, как он морщится от боли, изо всех сил стараясь сдержать дрожь. Надеясь хоть как-то облегчить страдания, я опустила спинку его сиденья.

Остановившись на стоянке порта, оглянулась на своего спутника. Он полулежал в кресле с закрытыми глазами, отвернув лицо к двери. Закатное солнце мягко золотило его кожу в широко распахнувшемся вороте куртки, покрытую ровным слоем загара, делая ее еще темнее. За время нашей поездки с лица Влада сошла бледность, и оно стало почти нормального цвета. Он сейчас выглядел таким спокойным, каким я не видела его уже давно. Мне было жаль тревожить парня, хотя прекрасно видела, он старательно симулирует сон – ресницы дрожали, отбрасывая на щеки легкие тени. Я со всей возможной убедительностью уговаривала себя, что могу дать ему еще десять минут. По большому счету это так мало и промедление ничего не решит. Я откинулась на спинку сиденья, десять минут тишины и спокойствия.

Оказавшись на борту "Беркута" я первым делом сняла с Влада ошейник, может быть, потом об этом и пожалею, но пока мне доставило злорадное удовольствие видеть, что это вызвало некоторое подобие шока, так что он дал себя раздеть и осмотреть клеймо.

Обработав ожог и заклеив рану стерильной салфеткой, перевела взгляд на разбитые коленки. Вот уж новость, так новость! Пощады он, что ли просил, на коленях ползая? Да нет, глупости! Скорее просто попытался в последний момент отвоевать свободу, вот и приключилась подобная неприятность. Убедившись, что с его ногами ничего страшного, просто кое-где содрана кожа, приказала Владу каюту не покидать и повязку руками не трогать, после чего отправилась в кабину, совершенно уверенная, что все мои приказания будут выполнены беспрекословно. За год я успела его хорошо изучить. Сейчас он слишком ошарашен событиями и их необычными последствиями, чтобы предпринимать что-либо против моей воли, хорошенько перед этим все не обдумав. Естественно – своя же шкура дорога, можно даже сказать бесценна!

Влад проводил меня изумленно недоверчивым взглядом. Пусть думает что хочет, а когда все будет кончено, и повернуть назад он не сможет, тогда все произошедшее не будет иметь никакого значения. У меня же останется надежда, что все узнав, он станет мучиться сознанием о несправедливости жизни и не раз пожалеет о тех словах, что успел наговорить.

Путешествие проходило спокойно, и я предавалась благостному безделью. Почти весь полет полулежала в кресле пилота, задрав ноги на панель управления, и читала глупый детектив, где с первой страницы было ясно кто убийца. В жизни так не бывает. Прерывала я это увлекательное занятие всего два раза, навещая Влада. Во время своих коротких визитов, неизменно заставая его в одной и той же позе – лежащего на неудобной койке, на которой едва помещался. Ну и выдержка же у мужика – я бы извертелась уже давно! А этот – нет, лежит как манекен, пялится в пространство, прикрытый до пояса шерстяным колючим пледом.

Лететь с подобным грузом на борту одно удовольствие, не то, что в прошлый раз. Да, в прошлый раз было забавно. Я поежилась, вспоминая ледяные струи, хлещущие с потолка. Я поменяла положение, подтянувшись чуть вверх, ноги с грохотом обрушились с приборной доски, вызвав приступ раздражения.

Требовательный сигнал автопилота, старательно ведущего "Беркута" по заданной траектории, запищал, привлекая внимание. Посмотрев на монитор, я улыбнулась, корабль на подлете к станции и минут через пятнадцать можно будет наблюдать ее визуально. Вот мы и дома. Почти. Нехотя выбравшись из кресла, я поплелась проведать груз.

Ожег уже не выглядел так устрашающе, как с самого начала. Набухшие было волдыри опали, и немного сошла краснота. Дня через три, в крайнем случае, четыре он и не вспомнит об этом, настолько хорошо идет заживление. Аве, медицина! К вечеру, когда воспаление окончательно спадет, надо будет счистить черные опалы вокруг раны. Весьма довольная результатами работы современной фармакологии я снова наложила повязку и поднялась, собираясь уходить. Влад даже не шевельнулся, демонстрируя полный отход в астрал.

– Штаны надень, – бросила я уже в дверях, – прибываем через пять минут.

Он перевел на меня пустые глаза и медленно кивнул, при этом стараясь не сильно выпадать из образа и явно надеясь, что мне будет стыдно. Я быстро убралась в кабину, что бы избави Боже не расхохотаться и не распустить язык в простом желании позлить его еще больше.

Через главный иллюминатор был виден бок станции. Она висела в вакууме, занимая почти все видимое пространство, отделенная от меня толстым стеклом и казалась такой близкой, что руку протяни и сможешь потрогать поблескивающий в свете мощного прожектора серебристый холодный бок. Налюбовавшись вдоволь, я связалась с диспетчерской и попросила разрешение на посадку, мне выдали длинный перечень инструкций куда заходить. Я дала подтверждение, вверх и вбок поползла огромная переборка шлюза.

Аккуратно завела "Беркута" в распахнувшийся зев. Сыто лязгнула внешняя переборка, и я на несколько секунд оказалась в полной темноте, нарушаемой только слабым отсветом приборной доски. Я всегда побаиваюсь этого момента, это как между сном и реальностью – я уже здесь, но меня еще нет. А что если я зависну где-то посередине? Внутренний шлюз открылся, не позволив перепугаться окончательно, и станция приняла нас в свое уютное и теплое нутро. Дома оно всегда хорошо, несмотря на то, что этот дом болтается где-то посреди космоса.

Я подрулила к приготовленной площадке и выключила двигатели, взвизгнувшие напоследок и затихшие на самой высокой ноте. Что-то не так с кораблем. Я перевела дух и потерла внезапно вспотевшими ладонями лицо, ощущая прилив бешеной радости, как и всякий человек, внезапно осознавший, что беда была совсем близко, но прошла мимо, даже не задев. Да уж, крайне неприятно думать, что "Беркут" мог подвести где-нибудь посреди космоса. К счастью жизнь не знает сослагательных наклонений. Ведь не подвел же. Дотянул! Хорошо-то как!

Я отстегнула ремни и поводила плечами, разминая затекшую спину. Оглядевшись напоследок и удостоверившись, что все отключено, покинула капитанское кресло.

Влад ждал у закрытого люка одетый в привычные штаны и свитер, настороженно поглядывая в мою сторону. Я прошла мимо и молча разгерметизировала люк. Гидравлика с тихим шипением открыла замки и отвела в сторону тяжелую пластину. Стоявшие рядом техники подняли палубный трап.

Дожидаясь окончательной установки трапа, я почувствовала, как легонько коснулась моего плеча обтянутая свитером мужская грудь. Что ж, любопытство оно, говорят, и кошку сгубило, что уж говорить о более слабом представителе человечества? Не терпится увидеть, куда тебя притащили? Ну, ну! Я чуть повернула голову, вполне достаточно, чтобы увидеть, как настороженность в глазах Влада сменяется неподдельным и глубоким изумлением.

Глава 9.

...сперва метался по комнате не находя себе места, шалея от неизвестности и недоумевая зачем его притащили обратно. Неужели так необходимо продолжать мучить? Уж лучше сразу отдали бы новому хозяину и дело с концом! Зачем дальше-то издеваться!?

Прижимался лбом к холодному металлу переборки, задыхался и один раз даже позволил себе тихонечко заскулить. Пока еще есть время пожалеть себя, потом времени уже не будет, равно как, не будет и жизни, лишь борьба за существование.

Жизнь рушилась, ускользая песком сквозь пальцы. Не ухватить, не удержать. Почему-то до конца не верилось, что через несколько дней, а может и часов, все закончится. Он вновь окажется в аду, где не будет ни секунды покоя. Придется бороться за место в вонючем бараке, за миску скудной похлебки, и унижено гнуть спину перед хозяевами и надсмотрщиками, если, конечно нет желания быть избитым. И вранье это, что он не боится побоев. Боится и еще как. Всякий нормальный человек боится плетки и унижений, когда в глазах темнеет от боли и тяжело бороться с желанием ползти к хозяину на брюхе моля о пощаде и человеколюбии. Кого-то совсем недавно он упрекал в излишках этих чувств. Идиот!

Еще была сумасшедшая надежда на Дмитрия Петровича. Пусть он пока занят, но он все равно узнает, что раба продали. Он найдет и обязательно перекупит. Может быть...

К третьему дню заточения пришло чувство безысходности и, забившись в угол, без особой пользы пялился в пространство, мысли стали тягучими, как растопленная карамель. Никто не придет, не поможет и не пожалеет. Никто не станет разговаривать с рабом.

Ужасно болело обожженное клеймом бедро. Притронулся к беспокоящему месту и чуть не взвыл от резкой боли. Хозяйка почему-то запретила дотрагиваться до повязки, запрет казался глупым – чего он там не видел? Она приходила сперва каждый час, а потом через три, делала перевязку, во время которой полагалось смирно лежать, отвернувшись к стене. Это был приказ. Но как бы ни злился на хозяйку, проявлять неповиновение считал глупым. Она ему помогает, и отказываться от ее услуг означало подвергнуть себя лишним мучениям.

Проковылял к двери и плотно приложил ухо к металлу. Ничего не слышно. Он посмотрел на часы, его три часа истекли, сейчас придет хозяйка менять повязку, уж лучше сразу подготовиться, чтобы потом не заставлять ее ждать и стоять над ним с надменным и скучающим видом.

Спустил штаны, улегся на кровать, и едва успел прикрыться пледом, открылась дверь, вошла хозяйка с неизменным лотком в руках. Точна, как радиационные часы. Черт бы побрал, эту точность! Хоть раз опоздала бы что ли, для разнообразия. Она, что на работу перестала ходить?

Она пододвинула стул, поставила на него лоток, откинула плед, да так, что открылась только повязка. Деловито звякнули инструменты. Раб раздраженно отвернулся к стенке...

Уныние, преследовавшее меня начало сменяться тупым безразличием. Завтра он улетит. Что ж, это кажется действительно все. Похоже, начался откат, какой бывает всегда после тяжелой и долгой работы. Хорошо, что папаня, вплотную занятый подготовкой к свадьбе обо мне не вспоминал эти дни. У меня просто не хватит нервов терпеть еще и его обвинения, которые обязательно последуют из-за недостатка информации. Правда, оставалась слабая надежда, что отец поймет все без лишних объяснений. Всегда хочется верить в лучшее.

О дальнейшей судьбе Влада доподлинно знали четыре человека – Эжен, Никита, Алиса, категорически отказавшаяся покидать свое рабочее место, не смотря на угрожающую близость родов и я. Завтра дежурство Лисы, и герцогский транспорт будет принимать она. Эжен подготовил все документы по Владу, остается заполучить на них подпись генерала, и бюрократические дела решены. Не желая афишировать происходящее перед участком, я пригласила отца к себе, решив, что так будет с ним договориться не в пример проще.

Папа явился после ужина, который я съела в полном одиночестве. Оказывается, это неприятно – есть в одиночестве. Привыкай. Так отныне будет всегда, за исключением тех редких вечеров, когда внезапно нагрянут гости. Ничего. Переживем.

– Зачем ты меня позвала? И почему Влада который день нет на работе? Ты о чем думаешь, ему отчеты сдавать! Или решила, что занятый своими делами я ничего не замечу? – вывалил папа на меня свое недовольство, после неуклюжего поцелуя в щеку, должно быть, означающего приветствие.

– Давай по порядку, – глубоко вздохнув проговорила я, плотно прижав ладони к столу, уговаривая себя не обращать внимания на его раздраженный тон. – Я прошу только об одном – выслушай меня спокойно. Я позвала тебя сказать, что Влад у тебя больше не работает. Эжен по моей просьбе составил все нужные документы, тебе остается только поставить на них свои подписи, сделай это, пожалуйста, утром. Влад уезжает завтра после обеда.

– Ты, что – рехнулась? – рявкнул отец, буравя меня гневным взглядом, а я мысленно закатила глаза – началось, теперь он будет упрекать меня, что я перескочила через его голову и совершенно с ним не посоветовалась... – Ты его продала, да? Да, как ты посмела? Как у тебя рука поднялась!?

– Что? – ошарашено переспросила я, глупо моргая.

Ожидая от родителя скандала, я и представить не могла, что он подумает, будто я способна на подобную подлость. Это оказалось для меня самым настоящим ударом.

– Кому ты его продала? – с угрозой в голосе спросил он, опершись руками на стол и нависая надо мной грозовой тучей. – Говори, быстро! Я перекуплю, пока не поздно. Ну!

– Не нукай, не запряг еще! – окончательно придя в себя, рассвирепела я. – Ты его не перекупишь, даже не надейся! Я продала его одному очень влиятельному человеку, и он раба не перепродаст ни за какие деньги, это раз! Во-вторых, мне не нужно твое одобрение или неодобрение. И с работы его уволишь, как миленький. И финансовые документы подготовишь, потому что изменить хоть что-то не в силах. Так или иначе, твой обожаемый Влад улетает завтра после обеда. А за тобой, если ты его не уволишь, будет болтаться штатная единица, исчезновение которой объяснить не сумеешь въедливым чиновникам из отдела внутренних расследований твоего горячо любимого главного полицейского управления!

– Ты мне, что – угрожаешь? – зловеще прошипел отец. – Соплячка!

– Можешь думать, как считаешь нужным, – безразлично откликнулась я, внезапно почувствовав всю усталость, скопившуюся за эту долгую неделю и только сегодня вечером прорвавшую тонкую пленку, за которой пряталась до этого, обрушиваясь тяжелым грузом на плечи. Откат, оказывается, пришел только сейчас.

– Ты такая же, как и твоя мать! – с ненавистью и спокойствием сообщил мне генерал, звонко шлепнув ладонью по столу, словно ставя точку на нашем разговоре и жизни.

– Ага, шлюха и убийца. Я знаю, уже поведали, – глупо ухмыльнулась я. – Тем не менее, я жду завтра все документы на Влада.

– Наташа передаст, я тебя видеть не желаю! – вставая и расправляя плечи, заявил он. – Я отрекаюсь от тебя! Ты слышишь!? У меня больше нет дочери!

Круто развернувшись, он большими шагами пересек каюту и громко хлопнул дверью. Со стены сорвалась повешенная недавно фотография. Жалобно и тонко звякнуло, разбиваясь стекло в рамке. Пальцы, намертво вцепившиеся в края стола, свело судорогой. По щеке, чертя обжигающую дорожку, поползла слеза. Я подняла лицо, не позволяя пролиться остальным. Рыдая и жалея себя, не добьюсь ничего, кроме приставучей головной боли, так что и начинать не следует. Ничего. Завтра будет новый день. Жизнь на этом не кончилась. Взрослеть это всегда больно.

...Ночь прошла. А он так и не смог заставить себя уснуть. Наполненная призраками прошлого и будущего темнота клубилась вокруг как туман, окутывая, давя на грудь многотонным грузом. К утру понял, что все изменилось. Разбилось на мелкие осколки, которые уже никогда не удастся не то, что склеить, собрать воедино. И это случилось даже не этой долгой, страшной ночью. Это случилось гораздо раньше, год назад, когда его грязного, усталого, скованного цепями, переполненного отчаянием и нежеланием жить притащили в дорогой отель и кинули одного в коридоре, а потом он увидел ее... Вот тогда-то все и рухнуло. И изменить уже тогда было ничего не возможно.

А сегодня, ровно через год, точно так же настало утро и точно так же как и тогда болело обожженное клеймом бедро. То утро было теплое и солнечное, и нагретая мостовая приятно согревала озябшие ступни. Сейчас он даже не мог сказать какое оно, это утро. На станции нет солнца, нет ветра и нет погоды. Есть только кондиционированный воздух, пропущенный через фильтры и подогретый до нужной температуры – не слишком холодный и не жаркий, идеальный воздух для существования человеческих особей. Но это теперь в прошлом, теперь будут долгие годы мучений, но может, тело смилостивиться над ним, и даст быстро умереть. Вот только больно, что его так жестоко предали, ведь если бы она сразу рассказала, что вот эта жизнь так ненадолго, может, ему было легче перенести все остальное – клеймо и продажу. И предательства никакого тогда не случилось бы. Все осталось бы в порядке вещей.

Ненависть поднялась откуда-то из глубины души, черной волной затопила сознание. Если он выживет, а он выживет, то непременно сбежит и убьет ее. Никому не позволено так запросто бросаться человеческой жизнью, теперь-то он точно это знает. Жизнью и чувствами. Даже если это чувства такого существа, как раб. Она делила с ним пищу и никогда не прогоняла, если он в ужасе приползал по ночам, лечила раны и выхаживала, когда был болен, выслушивала страшную исповедь и ругала за проступки, но все равно, даже это не дает ей право настолько жестоко с ним обходиться!

Где-то в глубине каюты хлопнула дверь. Хозяйка поднялась и отправилась варить свой утренний кофе. Как же он ненавидел ее в этот миг, когда с ним происходили все эти ужасные вещи, она не пожелала отказаться от утреннего кофе! Почему-то это оказалось последним и самым сильным ударом. Громко застонав, натягивая на голову одеяло. Одно радует – генерал тоже возненавидел ее за это и найдет, и перекупит...

День начался с кофе и визита Эжена. Время едва перевалило за восемь часов утра. Друг был хмур, передавая мне должным образом оформленные документы. Очевидно, наша окончательная ссора с родственником успела просочиться за пределы моего дома. Старый перечник и сплетник! И как только не стыдно!? Я взяла у Эжа документы и аккуратно сложила их в небольшую папку с замком.

– Анька, – позвал меня Эжен с нотками томления в голосе, – можно тебя попросить?

– Можно...

– Не перебивай меня, я и сам собьюсь. Отпусти Влада на пару часов со мной, нужно чтобы он сдал дела. Я тебе обещаю – буду за ним присматривать...

– Забирай, конечно, – не раздумывая, согласилась я, – что ж я не понимаю – дела есть дела, да и случилось все настолько быстро, что никто и подготовиться не успел.

– Ага, быстро. Два часа не больше, договорились?

– Я уже, по-моему, сказала да! – рассердилась я. – Или ты внезапно оглох?

– Вот так лучше, – удовлетворенно проговорил Эж, – ты лучше злись, а то у тебя вид такой, будто ты только что похоронила кого-то.

– Я только что встала и никого хоронить пока не собиралась, но все равно спасибо.

– Всегда к вашим услугам, благородная госпожа, – шутовски поклонился он и направился к Владу, а я поспешила скрыться в своей комнате, чем меньше мы будем видеться, тем лучше для нас двоих.

Дождавшись, когда останусь одна выковыряла из шкафа сумку, что побольше, отправилась собирать вещи Влада. Конечно, хорошо бы допить кофе, но два часа, как не прискорбно, очень маленький срок. Управиться бы.

Начав собирать вещи, я была удивлена их количеством, вроде и не покупали много, а в одну сумку все не влезло, пришлось притащить вторую. Пакуя вещи, я раздумывала над одной нехитрой вещью – надо сделать что-то такое, чтобы обидеть, а еще лучше унизить Влада, да так, чтоб наверняка сжечь за собой мосты и отбить у него всю охоту когда-либо явиться сюда. По морде ему, что ли съездить? Да за просто так вроде нельзя. Мне бы зацепочку, маленькую такую. Я закрыла туго набитую сумку, когда дверь распахнулась, и на пороге возник Влад. Он оглядел плоды моих трудов и неприятно оскалился. Ну же, ну! Дай мне повод!

– Никак дождаться не можешь? – с сарказмом поинтересовался он. – Не переживай, скоро меня увезут и ты сможешь насладиться...

– Пасть прикрой! – угрожающе посоветовал Эжен из-за его спины.

– Да пусть его, – великодушно махнула я рукой.

– Как скажешь, но язык уж слишком длинный, – пожал плечами Эж, вталкивая Влада в помещение.

– Он больше так не будет, – с издевкой заверила я Эжена, намеренно задевая Влада. – Ведь, правда, раб, не будешь? Ну, конечно, не будешь, а то и товарный вид могу подпортить, ты-то уже не мой, так что не особо и жалко, а новый хозяин вмиг смекнет, какое ему сокровище досталось.

– Сволочь! – еле слышно прошипел Влад, послушно взбесившись под моим чутким руководством. А это уже зацепка, а? Как раз то, что надо!

– Ты что-то сказал, раб? – прищурившись, переспросила я, Влад предпочел отмолчаться. – По-моему, он плохо слышит, – с печалью констатировала я, обращаясь к Эжену, и снова повернулась к Владу и с милой улыбкой приказала, – на колени, раб!

На мой приказ Влад никак не отреагировал, продолжая стоять, понуро опустив руки вдоль тела, кажется, до него медленно начало доходить, что я отнюдь не шучу, но, похоже, поверить в это до конца ума еще не хватало. Что ж, придется объяснять более доходчиво. Не очень широко размахнувшись, я залепила ему звонкую пощечину, да такую, что едва на ногах устоял.

– На колени, раб! – повторила я, Влад медленно опустился на колени, низко нагнув голову, выражая тем самым всю возможную покорность, – Итак, ты что-то сказал, раб?

– Простите, госпожа, – собрав всю гордость в кулак, пробормотал он.

– Прощаю, – усмехнулась я и потрепала его по горящей от удара щеке, – Можешь подняться.

Я кивнула Эжену на сумки вышла из комнаты. Черт, только бы не разрыдаться. Как оно оказывается, сложно!

– И куда это добро? – хмуро поинтересовался Эжен, явно не приветствовавший глумления над братом нашим меньшим.

– Если тебе не трудно, отнеси, пожалуйста, Лисе, – устало проговорила я, пряча внезапно замерзшие руки в карманы. – Она сегодня работает, когда транспорт прибудет, их сразу загрузят.

– А кофе нальешь? – Эжен заискивающе заглянул мне в глаза.

– А без кофе никак? – надеясь как можно скорее оказаться в одиночестве, скривилась я.

– Никак, – печально склонил он голову.

– Пошли, – смирилась я с неизбежным.

Я занялась кофе, а Эжен рассевшись на стуле и вытянув ноги на пол кухни, с задумчивым видом наблюдал за моими передвижениями.

– Ну, и чего ты всем этим добилась? – поинтересовался он.

– Глубокого морального удовлетворения! – соврала я и бухнула ему под нос кружку с кофе, – Эжен, дай мне пять минут тишины, а?

Эжен вздохнул, уткнулся в кружку, помолчал, поболтал кофе, наблюдая, как темно-коричневая жидкость стекает с белых боков, делая их на время бежевыми. Вдоволь набаловавшись с кружкой, Эж заговорил, по-прежнему глядя в кофе.

– Ань, а ты вообще, как? Я имею в виду, что делать собираешься?

– На дежурство сегодня иду, – пожала я плечами, – все по плану.

– Да я не про сегодня, я вообще. Ты, как страдать-то не собираешься?

– Вроде нет, – я немного удивленно поглядела на друга, такое проявление сочувствия вообще редко для мужского рода племени, а уж для Эжена и того больше.

– Это хорошо, – одобрил меня Эж, потом вдруг нахмурился, – подожди, ты на дежурство заступаешь когда?

– Часа в три, а что?

– Так в три герцогский транспорт прибыть должен, ты, что – забыла?

– Нет, я не забыла, – успокоила я его, – вот только что мне с этого? Я их что, по-твоему, с транспарантами и плакатами встречать должна?

– Ну-у, пожалуй, транспаранты действительно перебор, – пробормотал Эжен, – а вот Влада проводить стоит или ты не собираешься?

– Ты прав, не собираюсь. Не маленький, сам дойдет.