Текст книги "Вершина мира(СИ)"

Автор книги: Евгения Прокопович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 69 страниц)

Месяц. Много это или мало? Да какая разница, если он никогда не остался бы, а так хочется, очень-очень! Но он скоро улетит и не вспомнит, что когда-то рядом оказалась девушка Аня. Он забудет меня сразу же, как ступит на борт своего корабля. Ну и черт с ним! Не больно-то и хотелось!

От этих мыслей настроение испортилось окончательно. Как будто еще вчера я могла что-то изменить и жить "как все", а сегодня это "что-то" сломалось, и починить уже ничего не возможно. Захотелось схватить тарелку и швырнуть ее об стену, а потом смотреть, как осколки разлетаются по всей кухне. Глупо. Да, ладно, я просто устала.

И черт с ними со всеми! С их отдельной личной жизнью, в которой для меня нет, и не может быть, места. Переживу! Всегда переживала и сейчас переживу! Да, ладно, завтра будет новый день, и все будет лучше. Гораздо! Убеждала, да сама себе не верила.

Проводив гостей, я поплелась на кухню, помогла Владу с уборкой, и почти сразу отправилась спать, сославшись на усталость. Засыпая, я слышала, как Влад и Олег что-то громко обсуждают и смеются в гостиной.

Глава 5.

А дальше, дальше все было, как в конце неудавшейся книги. Когда автор растягивает середину, а потом ему надоедает, и он комкает историю, наплевательски подминая и ломая героев, предлагает быстрый и какой-то смазанный финал.

Начало конца не заставило себя долго ждать. Вечером еще все было ровно, а утром на гладкой поверхности уже появилась первая трещинка, которая расширяясь, утягивала, словно песок, привычную жизнь. Как и обещал папа, на станцию были доставлены высокопоставленные арестанты. Им предстояло пробыть в самых глухих и дальних камерах полицейского отсека станции, пока проводится завершающая стадия следствия: допросы и дожим подозреваемых, с последующим чистосердечным признанием (если удастся) и передачей дела в верховный суд галактиона. Только этому суду позволяется рассматривать дела с подобным сроком давности, серьезностью обвинений, да и титулы преступников обязывают.

Утром я сообщила Владу, что вместо работы ему придется отправиться ко мне в отделение. Результаты последнего осмотра куда-то запропастились и придется проходить все заново, иначе не получит допуска к работе за пределами станции.

Влад с несчастным видом сидел в моем кабинете, дожидаясь результатов осмотра, которые безбожно запаздывали, основательно затерявшись на столе приемного отделения. По прошествии часа парень начал злиться, что утро проходит так бездарно, сверкал глазами, но подняться и уйти без разрешения, все-таки не посмел. От нечего делать улегся на кушетку в углу, отвернулся к стене и назло мне задремал. Я вздохнула с облегчением, накрывая парня одеялом. Отпала надобность уговаривать его подождать еще немного.

Сообщение от Эжена о благополучном прибытии конвоя, пришло спустя полтора часа. Я забрала из приемного давно готовые результаты и потрясла Влада за плечо. Парень открыл недовольные серые глаза и уставился на меня. Я показала ему бумаги, затем быстро выписала допуск к работе и отпустила с миром. Сердито буркнув "я пошел", вылетел из кабинета, сжимая в кулаке злосчастный допуск, быстрыми шагами пересек отделение, направляясь не к лифту, как обычно, а к аварийной лестнице, очевидно, решив, что лифта нужно ждать слишком долго, а мне может придти в голову еще какая-нибудь блаж.

...Влад уселся на свое место, намереваясь допечатать отчет, который должен был сдать сегодня утром и сдал бы, кабы не Анины выдумки. На столе ожило переговорное устройство, засветившееся красным светом. Очень приятно – генерал вызывает! После утомительного сидения в больничном кабинете осталось только для полного счастья получить нагоняй от генерала, потом еще и Эжен за это подвалит, и все будет просто великолепно! Одолеваемый мрачными предчувствиями, Влад поплелся в генеральский кабинет, с тоской оглянувшись на так и не включенный компьютер.

Вывалился из кабинета генерала полчаса спустя недовольный и сбитый с толку. Он ожидал серьезного нагоняя за не сданный вовремя отчет и кипу сводок, по готовым делам, за которые даже не брался. Не говоря уж о том, что стажеру выделили в производство собственное дело, не очень серьезное, в пределах станции, но уже полностью его, а там и вовсе завал! Вместо этого генерал сказал, что работой Влада очень доволен, приказал быстренько подчистить все хвосты по делам, которые он вел вместе с Эженом и Никитой и... и отправил работать в хранилище нераскрытых дел.

Вот тебе и новость, раздраженно думал Влад, направляясь к своему месту. В хранилище работать никто не хотел, и все полицейские инспекторы уклонялись от этого как могли. С одной стороны, это большая честь для раба, говорящая о доверии к нему, а вот с другой... Что-то тут не то! Вот чувствует бедный раб всей своей многострадальной шкурою какой-то подвох! Генерал как-то благополучно забыл, что Влад всего лишь стажер и опыту без году неделя. И что он будет, спрашивается, делать с десятком старых дел?! Нет, что с ними делать, как раз таки известно. Он должен их внимательно изучить, и решить, есть ли смысл возобновлять или лучше сдать в архив. Если Влад решит, что дела и дальше должны быть в производстве их распределят между инспекторами. Вот ребята ему "спасибо" скажут, если им подвалят еще десяток дел! Да такое "спасибо", что он три дня света не увидит, так морда опухнет. Конечно, можно смухлевать, и дать рекомендации на архив, но генерал потребует отчета и внимательно с ним ознакомится. Черт, вот попал, так попал! Но больше всего настораживало, что никаких сроков генерал перед стажером не поставил. Хоть год в них копайся, а бессрочного разбора дел не бывает, вот это Влад, уже успевший хорошо познакомиться со здешними порядками, знал совершенно точно. Или его просто хотят убрать с глаз долой, заперев в хранилище? Если так, то винить в этом некого, кроме себя, нечего было про наркотики молчать!

Но хочешь, не хочешь, а браться надо, иначе Дмитрий Петрович вышибет из бригады и вот тогда начнется веселье. Аня давненько уже место санитара при послеоперационных палатах для него греет, и только повод дай, заставит полы мыть и судна таскать. Вот уж карьерный взлет, так взлет! Даже ссылка в хранилище раем покажется.

Весь остаток дня Влад разгребался со своими делами. Не было времени просто попить кофе, а про обед уже и не заикался. Он все сделал, несмотря на то, что спина отваливалась, глаза болели от напряжения и усталости, а желудок громко заявлял о себе. Сдав последнее дело дальше по команде, направился к хранилищу и получил указанные в списке дела. Десять увесистых папок зеленого цвета, это означало, что все сроки уже давно прошли и делам, как минимум два, три года. Переносить папки в специально отведенную для этой работы комнату пришлось в две ходки. С тяжким вздохом Влад принял эту радость в производство, поставив свою подпись в журнале хранилища.

Влад потер лицо ладонями, пытаясь разогнать усталость, налил кофе из автомата стоящего в углу, в большую тяжелую кружку, взятую со столика рядом, и отправился обратно в рабочую комнату. Надо хотя бы поверхностно просмотреть дела, выделить первоочередные, и разработать примерный план расследования, который уже завтра нужно положить на стол Эжену.

Поверхностно просмотреть не удалось. Начав, увлекся настолько, что не заметил, как основная часть ребят покинула отдел, а оставшаяся дежурная группа с удивлением поглядывает на раскрытую настежь дверь рабочей комнаты, заходить в которую никто не желал даже под страхом расстрела.

Разбирался только со вторым делом, когда на столе противно запищал мобильный. Влад вздрогнул и недоуменно пошарил по столу, отыскивая возмутителя спокойствия. Черная коробочка телефона нашлась под показаниями главного свидетеля. Влад выудил его из-под документов и нажал на кнопку.

– Ты идешь домой, или собираешься жить на своей работе? – недовольно поинтересовался телефон Аниным голосом.

– Что-нибудь случилось? – подавляя зевок, спросил Влад.

– Ничего. Ты на время смотрел?

– Нет, – честно признался он, переводя глаза с документов на циферблат часов, висящих на стене, и даже поперхнулся. Без двадцати три. Ночи.

– Ага, посмотрел, – удовлетворенно заметила Аня, услышав каркающие звуки, – живо домой. Не обедал и не ужинал, на себя плевать, так хоть о желудке подумай!

– Ань, не ругайся, я уже иду, – пообещал Влад, невероятно обрадовавшись этому нагоняю – она о нем беспокоится.

Затолкав телефон в карман, быстро разложил бумаги по папкам и запер их в столе. Аня права – хватит на сегодня. Если не поспать хотя бы пару часов, то завтра он ничего не будет соображать, а работать надо...

Дня три все было спокойно, и я даже забыла, что в одной из камер полицейского отсека сидит моя маман. Работы навалилось, так что вздохнуть было некогда, чему я несказанно радовалась, некогда придумывать всякие глупости. Влад так же, спасибо генералу, пахал, как проклятый, часто засиживаясь на работе за полночь.

Я закончила утренний осмотр и направлялась в комнату отдыха, мечтая об огромной чашке кофе и сигарете. Нет, все-таки сперва о сигарете, а потом уж о кофе! Жалко, что курить у себя в кабинете нельзя – противопожарная система на раз сработает, а мне этих приключений с подачи Влада на всю оставшуюся жизнь хватило! Зацепив в кабинете сигареты, отправилась в общий туалет. Единственное место в госпитале, где датчики системы не столь чувствительны, так что есть надежда, что меня не окатит чем огнезатушающим.

Забравшись с ногами на стойку у раковин, с удовольствием закурила. Упершись затылком в стену, наблюдала, как сигаретный дым лениво утягивается в решетку вентиляции. Нужно бы подумать о том, что пора готовить документы, паспорт новый и все, что там полагается, а еще, где найти толкового нотариуса, который сделает все быстро и по возможности безболезненно. Нужно бы... да вот только... страшно это. Будто своими руками строишь себе плаху.

В коридоре, за тонким пластиком двери послышались раздраженные шаги и возмущенное бормотание. Я встрепенулась, прислушиваясь. В отделении не должно быть беготни. Беготня означает внештатку.

– Нет, вы с ума сошли! – гневно выкрикнул глубокий женский голос. – Как, скажите мне, как я все, по-вашему, должна успеть?! Или вы думаете, что я могу разорваться надвое!? Так вот я такое не умею!

Я удивленно подняла бровь, узнавая в говорившей, всегда ровную, несколько меланхоличную Лику, психолога-эксперта. Это кто ж сумел сотворить чудо и довести доктора до белого каления? В ответ девушке слышалось тихое успокаивающее бормотание. Дверь уборной распахнулась и на пороге возникла распаленная гневом Лика.

– Это женский сортир, – предостерегающе бросила она через плечо, обращаясь к невидимому мне спутнику, – или вы желаете зайти следом и подержать меня за руки?! Не желаете? Это уже радует!

Лика шагнула в туалет и ловко прихлопнула дверь, явно надеясь щелкнуть приставалу по носу. Она вихрем пронеслась по помещению и рванув кран пустила холодную воду. Меня раздраженная женщина, похоже, не заметила. Я застыла с неприлично открытым ртом, разобрав, что Лика не просто ворчит, доктор материлась!

– С-с-с! – зашипела я, тряся кистью и отшвыривая в ближайшую раковину прогоревший окурок, ожегший пальцы.

Лика подскочила и развернулась на звук.

– Тьфу, ты! Анька, зараза! Напугала, разве так можно? – тряхнув головой, вопросила она. – Что ты здесь делаешь?

– Подсматриваю и подслушиваю, – честно призналась я, спуская ноги с бортика.

– Сигарета есть?

– Есть, – я вытянула из кармана пачку и, открыв, протянула эксперту.

– Ага, – Лика чуть подрагивающими пальцами выудила сигарету и, закинув в рот, принялась хлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Я протянула ей свою и Лика, благодарно кивнув, прикурила. Закурив за компанию, решилась расспросить о столь несвойственном для девушки поведении.

– Кто ж вас, доктор, так достал?

– Ай, – фыркнула она, нервно затягиваясь, – сил нет никаких с этим начальством!

– Вы хотите поговорить об этом? – подражая коллегам Лики, я изобразила на лице предельное участие и внимание, поинтересовалась я.

– Анька, не юродствуй! – скривилась она, рукой отгоняя дым.

– Да не, я вполне серьезно, – я затушила сигарету и щелчком отправила окурок в урну, – пошли в комнату отдыха, там сейчас все равно никого не будет. Я собираюсь пить кофе и бездельничать, еще минут двадцать, составишь мне компанию, а заодно расскажешь о своих бедах.

– Пошли, – вздохнув, согласилась она, споласкивая руки, – но это будет не совсем правильно и этично, ведь это вы все должны ходить ко мне со своими проблемами, а не я к вам.

– Лика, ты знаешь, что это диагноз? – поинтересовалась я, направляясь к выходу. – Как это у вас там – сверхценная идея вместе с синдромом незаменимости, помешанные на эгоизме и, вследствие всего шизофрения?

– Ты говоришь глупости, – нахмурилась Лика, – такого диагноза никогда не существовало!

– А теперь будет, – пожала я плечами, – кому-то же надо сторожить сторожей.

– Я, стало быть, сторож, а ты, значит, будешь меня сторожить? – мрачно хохотнула Лика. – Что ж, я согласна, все равно работать не хочется, признаться, просто не знаю с какой стороны за что браться.

В комнате отдыха, как я и пророчила, было пусто, народ предпочитал сползаться сюда ближе к обеду. Засыпав в кофеварку кофе, налила воды из канистры. Мы помолчали, глядя, как вода в кофеварке начинает закипать, подниматься по стеклянному желобу и, проходя через фильтр, темным гейзером выплескивается в резервуар. Кофеварка щелкнула, выключаясь, я разлила кофе по чашкам, и уселась на диван, вытянув ноги. Лика плюхнулась рядом, взяла чашку, отхлебнула кофе и поморщилась – слишком горячий.

– Так что там за проблема неразрешимая?

– Вызвал меня с утра начальник и заявил, что сегодня я вылетаю на какой-то семинар, где завтра во второй половине дня буду делать доклад по психическим расстройствам различных социальных групп. Короче, истинный идиотизм, этот доклад сто лет никому не нужен, но начальство приказало, – Лика тоскливо вздохнула.

– Постой, как это сегодня вылетаешь?! – нахмурилась я, даже чашку в сторону отставила. – Это же не консультация какая на стороне! Это симпозиум, к нему готовиться надо!

– Надо, – тяжко вздохнув, подтвердила Лика, – вот кто-нибудь начальству бы еще это объяснил!

– Почему тебя заранее не предупредили? Это же не одного дня дело!

– Письмо затерялось на просторах сети, – кривляясь, загнусавила Лика, передразнивая начальника госпиталя, – оно должно было придти две недели назад, но не пришло! Представляешь, о том, что будет симпозиум, наши узнали, только когда секретарь позвонила чтоб подтвердить участие!

– Бред, – протянула я.

– Бред говоришь? Нет, суровая реальность! Нет, чтоб отказаться! Куда там?! Мы подтвердили! Мы ж впереди галактики всей! А мне что теперь делать?!

– Прежде всего, успокоиться, – посоветовала я, почесывая бровь, – нервами ты тут ничего не сделаешь. У тебя хоть какие-то наработки есть?

– Есть у меня наработки, – досадливо отмахнулась Лика, – я ехать не хочу! Понимаешь? Этот доклад даром никому не нужен, только время потеряю!

Я кивнула. Да, я ее понимала. Воспоминание о последнем семинаре с моим докладом в программе, случившимся в позапрошлом году до сих пор вызывало тихое бешенство из-за бездарно потраченного времени.

– Но и это еще не все, – продолжила негодовать подруга, – сегодня из полицейского отдела позвонили и потребовали срочно провести освидетельствование! Нет, это просто немыслимо! Они хоть понимают, что это может занять уйму времени!?

– Ничего они не понимают и, хуже того, понимать не хотят. Им нужно это освидетельствование и все.

– Это точно, – вздохнула она, разглядывая кофейную гущу на дне чашки.

– А что за освидетельствование? – безразлично поинтересовалась я, искренне сочувствуя подруге.

– Да, рядовой случай, – махнула рукой Лика. – Некая фигурантка корчит из себя шизофреничку. Отвечать уж больно не хочется, а мне возись. Полдня уйдет на эти глупости. Анька, слушай, а может, ты того...

– Чего – того?

– Сходи за меня, а? Ань, ты же все знаешь! У тебя же чуйка, не у каждого психиатра со стажем такая есть! Ты ж уже ходила за меня пару раз, и твоим выводам я вполне могу доверять.

– Лика, тебе никто не говорил, что льстить нехорошо? Да не смотри ты на меня так! Конечно, схожу, – отмахнулась я от ее умоляющего взгляда.

– Анька, спасибо! Ты только отчет составь, а я подмахну,– Лика посмотрела на меня расширившимися глазами, не смея поверить своему счастью. – Там действительно ничего сложного! Зайди только ко мне за кое-какими тестами, чтоб солидно все выглядело, хотя, дело ясное – симуляция. Значит так, встреча назначена на два часа, фигурантку зовут Сабрина Куприна, обвиняется в убийстве двадцатилетней давности. Вырезала всю семью... Ань, что случилось?

– Ничего, – мотнула я головой, стараясь, чтобы голос звучал нормально, несмотря на тугой ком тошноты, подкативший к горлу. Дело выходит за рамки профессионального, и я не имею права...

– Ты плохо себя чувствуешь? – заволновалась Лика. – Если тебе нехорошо, я не буду в обиде, если ты откажешься...

– Все нормально, съела, наверное, что-то, накатывает сегодня, – выдавила я улыбку, – за освидетельствование не волнуйся, схожу сразу после операции.

– Спасибо тебе, – Лика одним глотком допила кофе, сполоснула кружки и поставила их в шкафчик, с беспокойством поглядывая на часы, – ты себе даже не представляешь, насколько меня выручила! Так, я побежала, а ты зайди ко мне за материалами и тестами, хорошо?

– Конечно, зайду, – пообещала я.

Лика кивнув, выскочила из комнаты отдыха. Я уперлась локтями в колени и спрятала лицо в ладонях. Надо дышать, надо успокоиться! Вот оно как получается! Я не верю в провидение, но, похоже, оно существует. А если так, значит, так надо и мне не отвертеться от встречи с матерью. Что ж, миледи, держитесь... Забрав у Лики материалы, направилась в свой кабинет, до операции еще достаточно времени, чтоб успеть просмотреть оставленные мне документы.

В деле не было для меня ничего нового, все это я уже знала от отца. Меня заинтересовали только фотографии потерпевших. С одной на меня серьезно, без тени улыбки смотрел мальчик пяти лет, темноволосый, сероглазый, одетый в парадный костюмчик. Мальчишке было явно неудобно в этом одеянии, но он стоически терпел неудобства. Я погладила пальцем фотографию. Привет, Владушка. На следующей, молодая симпатичная женщина, светловолосая, кареглазая, с чуть вздернутым носиком и пухленькими губками, ага, а это, значит, наша мама. А вот от третьей прошибло электрическим разрядом. Влад! Именно тот, каким я узнала его, отмыв и откормив грязное пугало. Я несколько секунд разглядывала фотографию, пока до меня дошло, что это не Влад, а его отец. У Влада никогда не было строго черного делового костюма, да и носить он их не умеет, ему что попроще – джинсы и свитер. А этот, с фотографии, будто сжился с костюмом и чувствовал себя в нем очень комфортно. И прическа. У моего Влада никогда не было волос до плеч.

Я резко встала, сгребла материалы в ящик стола и отправилась мыться перед операцией.

Мельком глянув на циферблат настенных часов, висящих напротив операционной, я почти побежала в свой кабинет. Без десяти два. Успею. Сунув папку с копией дела и тесты под мышку, на несколько секунд замерла у зеркала. Поправила волосы и осталась собой довольной. Картинка, а не девочка – глазки горят, сложная операция прошла отменно, на щеках легкий румянец, нос, правда немного подкачал, но ничего, терпимо. Я одернула просторную форменную рубашку с глубоким треугольным вырезом и поспешила навстречу со своим призраком.

Остановившись у стойки дежурного, осведомилась, где д"Санси. Молоденький, незнакомый дежурный с подозрением оглядел мою хирургическую форму без опознавательных знаков, но с Эжем, все-таки связался.

Эжен выглядел хмурым, уставшим и недовольным. Не выбритая щетина придавала его физиономии разбойничий вид. Туго парню приходится. Увидав меня, его лицо скривилось, как от зубной боли.

– Только тебя мне здесь не хватает! – взвыл он, закатывая глаза. – Ну, что ты здесь делаешь, а, Романова?

– Вы эксперта вызывали?

– Да! Да, черт возьми, но я вызывал психиатра, а не хирурга!

– Очень хорошо. Наш эксперт, который обычно работает с вами, не может придти по техническим причинам. Все остальные заняты под завязку, да и не пойдет никто больше в вашу богадельню, осталась только я. Если вы, господин майор, сомневаетесь в моей квалификации, то, милости прошу, заявите об этом моему начальству, пусть назначат мне профессиональную комиссию и...

– Все! Все, Романова, заткнись, Христа ради! – завопил он. – Мало мне мамаши, так тут еще и дочь. За что мне все это? – прохныкал он, обращаясь к потолку. Потолок определенно не знал.

– Эж, хорош комедию ломать, – устало попросила я, – у меня еще дел куча, давай побыстрее закончим и разойдемся каждый в свой угол.

– Аня, ни один суд не примет освидетельствование, подписанное тобой, ты это понимаешь?

– А освидетельствование и не будет подписано мной, – так же как он закатив глаза, сообщила я, – оно будет подписано Ликой, так что ни один суд не подкопается. И на суд, кстати, будет Лика ездить, а уж никак не я! А если эта гусыня, моя мамаша, на суде закатит истерику по этому поводу, ей никто не поверит. Солгав раз, вполне можно солгать еще бесчисленное количество, а она лгала по поводу своего душевного здоровья, иначе, зачем было бы вызывать эксперта.

– Анька, ты же потом жалеть будешь, – тихо проговорил он.

– Ты по поводу моей совести печешься, что ли? – недоверчиво переспросила я. – Что я свою мамашу посадить хочу?

– Что-то вроде того, – нехотя согласился Эж.

– Забудь, – посоветовала я, – со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Попозже. К тому же, мамаше раньше надо было думать, лет двадцать назад, так что...

– Черт с тобой, – махнул Эж рукой, – пошли.

Эжен проводил меня в дальнюю комнату для допросов, оборудованную стеклом Гизела, прозрачным с одной стороны, соединяющим эту комнату с другой, маленькой, узкой, напичканной записывающей аппаратурой, специально для желающих наблюдать за допросом и оставаться при этом незамеченным.

Стены основной комнаты обшиты звуконепроницаемым материалом, выкрашенным в "веселенький" серый цвет. Посреди пустого помещения небольшой металлический стол с вмонтированным в него микрофоном, соединенным с записывающим устройством. Возле стола два неудобных стула. Яркая лампа под потолком заливала помещение пронзительным бестеневым светом. Обстановка подавляющая и не располагает к долгому гостеванию. Единственное, чего хотелось неподготовленному человеку, попав в подобную комнату, покинуть ее, как можно скорее.

Примерно в такой же комнате я рисовала лошадок, а потом делала уроки, поминутно дергая следователей и экспертов, когда ни черта не понимала математику, а после писала свою первую курсовую. В такой же комнате со мной доверительно разговаривал один из папиных напарников. Суровый хмурый мужик, смущаясь и забавно краснея, объяснял напуганной первыми женскими неприятностями девочке, что ничего страшного с нею не случилось, а потом приволок едва ли не весь ассортимент гигиенических средств из соседней аптеки. В такой же комнате меня утешала добрая половина участка, когда бросил первый мальчик. Ненормальное детство? Ничуть! По крайней мере, это гораздо лучше чем, если бы мой отец оказался судебным экспертом, или, скажем, патологоанатомом!

Я прочертила пальцем по столу, словив себя на том, что от воспоминаний губы расплываются в глупой улыбке, попыталась придать себе вид серьезной невозмутимости. Не получилось. Я скорчила рожу своему отражению, думая, как будет забавно, стой сейчас кто-нибудь по ту сторону стекла. Но с играми пора заканчивать, надо приниматься за работу.

Договорившись с Эженом, что тот будет отслеживать происходящее из потайной комнаты и вести запись, затеяла перестановку. Предстояло разместить стулья так, чтобы я не загораживала собой обзор ни ему, ни видеокамере и к тому же поставить подозреваемую в как можно более невыгодное положение.

Я подвигала стулья, чуть повернула стол. Уселась на стул, предназначенный для мамаши, и попросила, глядя в стекло:

– Эжен, поверни лампу немного влево, – лампа над головой зашуршала, поворачиваясь. – Еще чуть-чуть. Стоп! Вот так хорошо.

Так было действительно хорошо. Свет лампы теперь отражался в зеркале и раздражающе слепил. То, что надо, если я не желаю, чтоб меня узнали с первых же минут общения. Подозреваемая будет сидеть наискосок ко мне. Ей будет крайне неудобно смотреть на меня, и в глаза будут бить блики, создаваемые игрой света и неровностями стекла за спинкой моего стула. Я же, располагаясь спиной к зеркалу, буду надежно защищена от этого. Жестоко? Такова жизнь. Укрепив стулья в нужном положении при помощи напольных замков, опустилась на свое место полностью довольная собой и собственной жизнью, постаралась выкинуть из головы всяческие мысли. Надо сосредоточиться.

Долго пробыть в одиночестве мне не дали. Вскоре отворилась дверь, тихо щелкнув замком, и в комнату ввели подозреваемую. Я с интересом рассматривала женщину, одетую в темно-синюю тюремную робу. Гордая осанка, колючий взгляд сапфировых глаз, бледное, высокомерное лицо и черные волосы, собранные в пучок даже после нескольких дней ареста не потерявшие своего косметического блеска. Здравствуй, мама!

Я с интересом рассматривала ее, как некое мифическое животное, почти такое же, как единорог. Все о нем слышали, но никто не видел. Она меня не узнала, с некоторой помесью сожаления и злорадства поняла я. А что, вы доктор, собственно, хотели? Дети имеют особенность вырастать, и вы несколько изменились с момента вашей последней встречи. С неприятным чувством я осознала, что внешне она очень похожа на меня, только, естественно, старше, но те же волосы, глаза, брови, ресницы, нос, линия подбородка, фу, какая гадость! Впрочем, удивляться нечему, это же моя биологическая мать. Радует только одно, теперь я примерно знаю, как буду выглядеть, когда мне случится сорок.

Женщина без приглашения прошла к отведенному для нее месту и уселась на неудобный стул, закинув ногу за ногу. "Папироски в мундштуке, разве что, не хватает!" – с раздражением подумала я, хотя совершенно не собиралась раздражаться. Мне на нее плевать! Или не плевать, все-таки? А?

Куприна подалась вперед и, щурясь от отблесков света, приоткрыв рот некоторое время меня рассматривая, отвратительно пуская при этом слюну. По-птичьему повертев головой, она издала что-то похожее на хрюканье. Это все должно было сходу убедить меня, что она у нас скорбна головушкой. А через миг она стала снова самой собой – холодной расчетливой стервой. Удивленно подняла брови, глядя на меня, будто только сейчас меня увидела.

– Зачем меня сюда привели? – холодно поинтересовалась она, разглядывая мою госпитальную форму, а мне показалось, что я слышу себя, только в записи. – И вы кто? Врач? Я не вызывала врачей! Кто посмел вызвать мне врача без моего приказа? В конце концов, я герцогиня и моих приказов должны слушаться все! Где моя горничная?

– Все правильно, – подтвердила я, заставляя себя улыбнуться и говорить ровно. – Вы не вызывали врача, но такова процедура. Это обычна практика. Меня вызвал начальник этого отдела для освидетельствования вашего душевного здоровья и психологической стабильности.

– Сколько он вам заплатил? – подавшись вперед, хищно спросила она.

– Простите? – нахмурилась я, откидываясь на спинку стула и устраивая локти на узких подлокотниках. Похоже, разговор наш обещает стать интересным.

– Не делайте такие удивленные глаза, девчонка! – резко одернула она меня. – Я говорю про вашего начальника – Романова! Сколько он заплатил вам, чтобы признать меня нормальной, даже не смотря на мое душевное нездоровье?

– Простите великодушно... – спокойно проговорила я, сверяясь с бумагами, лежащими передо мной на столе, – госпожа Куприна, но моего начальника зовут Геннадий Васильевич Градобоев, он единственный и неповторимый. А никакого Романова я, простите, не знаю, а вызвал меня на освидетельствование следователь, ведущий ваше дело, – я снова сверилась с бумагами, – некий Эжен д"Санси.

– Значит, про Романова вы ни сном, ни духом? – подозрительно поинтересовалась она.

– Вы абсолютно правы, – глядя на нее невинными глазами без зазрения совести соврала я.

– А мы с вами никогда не встречались? – Все так же подозрительно спросила она, внимательно меня разглядывая.

– Не имели чести, – тут уж и врать не пришлось, я так ее точно не помню, да и она меня тоже.

– Хорошо, – женщина напротив, откинулась на спинку стула и вроде бы успокоилась. – Спрашивайте!

А потом начала хохотать. Неистово и без наигрыша. Я переждала взрыв веселья, раскрыла психологические тесты, выданные мне Ликой, и дала старт всему тому фарсу, за которым в течение двух часов был вынужден наблюдать Эжен. Впрочем, посмотреть было на что, и я даже немного сожалела, что любуюсь этими картинками я, а не Лика, уж она-то оценила бы все по достоинству. Очевидно, маманя на досуге полистала книги по прикладной психологии, и набралась оттуда невесть чего.

Отвечая на вопросы теста, она вдруг впадала в ступор и замолкала на добрый десяток минут, застывая в одном положении и глядя перед собой стеклянными глазами, словно манекен в дорогом магазине. Я не торопила ее, пусть порезвиться, если ей это так необходимо.

Где-то через час госпоже Куприной надоел этот прием и она решила разнообразить репертуар, впадая в неоправданную агрессию и даже делала попытки напасть на меня с целью удушения, в самый последний момент, однако, отказываясь от своих намерений. Она забивалась в угол и бормотала что-то, глядя перед собой невидящими глазами, будто в комнате был еще кто-то третий, моему взору недоступный. Все это представление сдабривалось полновесным бредом с яркими галлюцинациями и диалогами в трех, а то и в четырех лицах. Здесь она, пожалуй, перебарщивала – раздвоение личности еще куда ни шло, а вот растроение и расчетверение, это простите, ни в какие ворота! А уж в симптомы шизоидной истерички, которую симулировала моя собеседница, тем более.

Она безбожно мешала симптоматику, выхватывая куски из различных истероидных состояний, не гнушаясь симптоматикой явно алкогольного, наркотического и вирусного происхождения. Да уж, огромный поток информации и явное дилетантство все-таки погубят наш и без того сумасшедший мир.

Я изо всех сил помогала ей – сочувственно вздыхала, жалела, как могла, успокаивала, разговаривала ласково, короче делала все, чтобы убедить ее в моем безоговорочном доверии.