Текст книги "Вершина мира(СИ)"

Автор книги: Евгения Прокопович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 69 страниц)

– На нас это не распространяется, – Никита был сама любезность. Видно дамочка его порядком достала.

Влад бросил на друга короткий вопрошающий взгляд. Капитан едва заметно кивнул.

– Благородная госпожа Ален, прежде всего я приношу нижайшие извинения за столь поздний визит, но дело не терпит отлагательств, – Влад чуть поклонился, с легкостью, переходя на подхалимский тон. У стоящего рядом Никиты брови взлетели высоко вверх, выражая крайнюю степень изумления и не обещая младшему коллеге ничего хорошего, – мы прилетели сюда в связи с убийством губернатора Одри...

– Я не была с ней знакома и ваши расспросы меня не касаются! – высокомерно прервали Влада.

– Все так, благородная госпожа, – не дав сбить себя с толку, мягко продолжил стажер, – но у вас есть некий знакомый, благородный господин Пьере и он был знаком с губернатором. Нам бы хотелось побеседовать с вами о нем, это обычная рутина. Наша беседа не отнимет у вас много времени, мы все хорошо знаем, насколько дорого время благородной госпожи, но мы прождали вас очень долго...

– Ладно, заходите, – надменно прервала она его, и Влад перевел дух, едва удерживаясь, чтоб не сплюнуть.

Ален пошла вперед, по дороге отыскивая ключи в сумочке, Влад отметил про себя, что она очень нервничает и руки у нее сильно дрожат. Никита многозначительно посмотрел на своего напарника и критически покачал головой, давая понять, что подобный подход к делам не желателен и обещая младшему коллеге массу приятных минут, как только останутся наедине. У Влада аж скула заныла от предвкушения.

Кое-как справившись с дверью женщина, не оглядываясь, прошла в дом, даже не потрудившись придержать дверь, едва не хлопнув ею по носу идущих следом полицейских. Никита дал другу знак быть внимательнее, но Влад и без этого понял, что с этой истеричкой надо быть настороже. По шее и дальше вниз по позвоночнику пробежала противная дрожь, захотелось поднять руку и помассировать мышцы, Влад усилием воли заставил себя не делать лишних движений. Но все же словно между делом просунул руку под куртку и расстегнул наплечную кобуру, он не собирался применять оружие, но так спокойнее.

В яркоосвещенном холе было тепло и даже уютно, хозяйка дома пригласила их в зал и неожиданно предложила выпить. Ощущение опасности стало почти нестерпимым, но Влад постарался сохранять невозмутимость. Не дожидаясь их ответа, Мари повернулась к бару и зазвенела бокалами.

– О чем бы вы хотели со мной поговорить, – поторопила она их, продолжая возиться у бара.

– Ваш знакомый Пьере, вы же были в последнее время в прохладных отношениях, не так ли? – Осторожно начал Влад, пытаясь найти нужное русло разговора.

– Да! Но потом, когда он понял, какая потаскушка эта Одри, он вернулся ко мне! – Неожиданно громко рассмеялась она. Похоже, у женщины сдали нервы. – И никто – ни вы, ни она не сможете уже отнять его у меня! Вы слышите?

Мари повернулась с перекошенным от истерического припадка лицом, в ее руке блестел старинный дамский пистолет, нацеленный Никите в грудь. Сейчас эта красивая женщина напомнила Владу крысу, загнанную в угол. Влад видел, как на лице Никиты появилась мрачная улыбка, а в глазах заблестел азарт гончей.

– Никто не будет его у вас отнимать, – спокойно проговорил он.

Краем глаза Влад видел, как руки Никиты, заведенные за спину, оказались на поясной кобуре и потянули табельное оружие.

– Держите руки так, что бы я их видела! – взвизгнула Мари, сосредоточив все внимание на Никите, который послушно отпустил рукоятку оружия и скрестил руки на груди.

Три человеческие фигуры застыли в немом ожидании. Влад чувствовал, как по хребту пробежал знакомый холодок смертельной опасности. Надо что-то делать. Он, не отрываясь, смотрел на женщину, она на напарника, упуская Влада из виду, он со своей подхалимской речью показался ей таким неопасным, из таких мужиков можно лепить все что угодно. Никита начал нести какую-то чушь, пытаясь успокоить истеричку.

'Она меня не видит, – промелькнула быстрая мысль, – она слишком взвинчена и не может держать нас двоих'. Рука все еще под курткой, это хорошо. Пальцы быстро нащупали рукоять пистолета, пробежали вверх – предохранитель снят.

– Прикажи второму вытащить руки, ну живо! – пистолет дрожал в руках женщины, а в глазах посверкивало безумие. Еще немного и выстрелит.

– Влад, покажи девушке руки, – с певучей плавностью попросил Никита, – мы же не хотим ее расстраивать?

Выругавшись про себя, вытащил руку и показал пустую ладонь. Влад лихорадочно искал выход и не находил. Никита пытался заговорить ее, но получалось слабо. Влад видел, как ухоженный палец дрогнул на курке и начал жать на него. Медлить больше нельзя! Никита стал заваливаться назад, уходя из-под выстрела, но все равно не успевал.

Жизнь раба, даже такая сытая как сейчас, слез не стоит, и оплакивать ее никто не станет, а у красивой девушки Алисы скоро родиться ребенок. Маленькому человечку нужен отец. Только Аню жалко...

Легко оттолкнувшись, послал тело вперед, уже в полете извернувшись, выхватил пистолет. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Последнее, что почувствовал Влад резкий толчок в грудь, отбросивший его на Никиту, будто кто-то сильно заехал локтем под вздох, вышибая воздух из легких...

Уснуть не получалось, но я ворочалась в душной темноте комнаты, путаясь в простыне и попадая ногами в дырку пододеяльника. Поняв, что ничего у меня не выйдет, решительно поднялась и потащилась в душ. Я вышла из ванны, закрутившись в полотенце, и принялась бесцельно бродить по каюте. Было горько и обидно. За себя, что так ждала, надеялась, фантазировала, что мать не может ко мне придти, потому что с ней что-то случилось. В детстве особенно тяжело ждать, а потом, взрослея, научилась жить, не вспоминая. Но все равно в глубине души все-таки ждала ее, иногда, засыпая, я мечтала, как однажды мы встретимся, тогда готова была простить все. И ее предательство, и бегство. И вот я знаю кто она и где. Никакой радости только ощущение, что со всего размаху макнули в выгребную яму. Хотелось выть. Боже, неужели я ее дочь? Лучше бы я этого не знала. Стало страшно, так страшно и больно, что захотелось забиться в дальний угол. Я сделала то, что не делала никогда в жизни, я позвонила Наташке.

– Наташа, зайди ко мне, пожалуйста, – тихо попросила я.

– Анька, ты что ли? – послышался сонный Наткин голос, – Случилось чего?

– Случилось, – пробормотала я, борясь с подступающими слезами.

– Не двигайся, – рявкнула она.

Ната ураганом ворвалась в каюту и первым делом повключала везде свет. Глянув на меня, она покачала головой, открыла бар, в котором ровной батареей стояли пузатые бутылки, подвигала их, отыскивая нужную. Найдя, с ловкостью заправского бармена подхватила бокал. Глухо булькнуло.

– Пей! – приказала она, впихивая мне в руку бокал до краев наполненный жидкостью цвета темного янтаря.

– Ната, ты же знаешь, я не пью, – попробовала сопротивляться я, с ужасом глядя на коньяк.

– Пей! – не поддалась она.

Я сделала большой глоток, обжигающая жидкость полилась мне в горло, я с трудом проглотила ее, зайдясь в кашле. Ната подождала, пока я прокашляюсь.

– Теперь говори, – так же властно приказала она.

– Ната, у меня беда, – всхлипнула я и рассказала ей, что узнала от отца, подруга слушала внимательно, иногда кивая головой.

– Ну и где беда? – спросила Наташка, когда я замолчала.

– Как я ему в глаза смотреть буду? Я же все знаю! На душе-то как погано! Как отмыться-то, Нат? К тому же наследственность... – слезы покатились из моих глаз крупным горохом.

– Бред! – как можно спокойнее проговорила Наташка, – Все, что ты сказала сейчас – бред. Давай начнем с того, что твой драгоценный Влад жив. Ну, как ты можешь отвечать за дела своей матери? Про наследственность ты мне, пожалуйста, не говори, все это сказки для самых маленьких, не будь дурой, если бы что-то было оно бы, уже вылезло это, во-первых. А во-вторых, наследственность отвечает только за тридцать процентов характера, все остальное зависит от среды и воспитания.

– Ты, правда, так считаешь? – всхлипнула я.

– Конечно, и прекрати забивать себе голову ерундой.

– Но ведь Карина моя мать, и она продала ребенка, – возразила я.

– Ну, хорошо, – Наташка закатила глаза, – тогда я скажу тебе вот что, считай, что это проведение, перст Божий, и тем, что ты освободишь Влада, ты замолишь материны грехи перед будущими поколениями. Теперь все в порядке?

– Натка, ты действительно так думаешь? – не унималась я, раз, за разом требуя подтверждения.

– Да, я так считаю. А теперь я, как доктор, прописываю тебе покой. Все пошли, спать, – она подталкивала меня к дверям моей комнаты.

– А ты останешься? – я ухватилась за ее руку, как утопающий хватается за соломинку.

– Если ты обещаешь уснуть, то, так и быть, я останусь у тебя.

Она, наконец, запихнула меня в комнату, помогла раздвинуть кровать. Наташка затолкала меня к стенке, а сама устроилась с краю и выключила свет. То ли разговор с ней на меня так благотворно подействовал, то ли сказался выпитый коньяк, не знаю, но уснула я сразу, как только голова упала на подушку.

...Дышать почти невозможно, каждый вдох отзывается в теле резкой болью, а во рту густой металлический привкус. Кровь. Холодно. Кто-то постоянно колотит по щекам.

– Влад, Влад, очнись, черт бы тебя побрал! Не смей сдыхать у меня на руках!

Веки дрогнули, приоткрываясь, и из тумана выплыло перекошенное страхом лицо Никиты. Захотелось рассмеяться и успокоить друга, сказать, что он жив и с ним все в порядке, но едва стоило вдохнуть поглубже, как все внутри разорвалось, по оголенным нервам пронесся вихрь адской боли. Владу стоило больших усилий сохранить сознание.

– Влад, ты не умирай, слышишь? – канючил Никита. – Я врачей вызвал, они сейчас приедут, отвезут тебя в больницу, и все будет хорошо. Я видел людей и в куда худшем состоянии, ты выкарабкаешься.

– Не подпускай никого ко мне, – собравшись с силами, прохрипел Влад, совершенно не узнавая своего голоса, – отвези меня домой...

– Ты не выдержишь перелета, тебя надо в больницу, – попытался протестовать Никита.

– Я... раб... никто... не... посмотрит...

– Черт! – Взвыл Никита. – Хорошо, я сейчас, ты только не умирай, ладно?

Влад моргнул, соглашаясь, ни на что больше сил не хватало. Где-то послышался протяжный вой сирен. Покачиваясь на волнах полузабытья, он слышал топот множества ног и гул далеких голосов. Открыть глаза, осмотреться сил не было. Становилось все холоднее, будто в зиму вышвырнули голым на снег. Грубо схватили за руку и, развернув ее, воткнули иглу. Больно. Потом несли куда-то, каждый шаг невидимых ног отзывался резкой болью, в груди что-то отвратительно булькало, не давая вдохнуть. Где-то заработал мотор. Домой! Он едет домой к Ане! Он опять вляпался, она расстроиться и станет его ругать... Домой!..

В сон вклинился настойчивый звонок. Я резко села на кровати, ненавижу звонки, особенно под утро, ничего хорошего от них ждать не приходится. Я осторожно подняла трубку, как будто она могла в любой момент превратиться в ядовитую змею.

– Романова, – осторожно проговорила я.

– Аня, – донесся до меня далекий голос Никиты, – Аня, слушай меня внимательно, очень плохая связь, – его голос еще больше отдалился, перекрываемый помехами.

– Никита! – заорала я в трубку, чувствуя, как внутри все сжимается от страха, – Кит, я тебя не слышу!

– ...Влад попал в перестрелку ...жив ...кровотечение ... пуля попала... – и связь оборвалась, я смотрела широко открытыми глазами в темноту, пытаясь собраться с мыслями, но они расползались как тараканы.

– Аня, что случилось? – Наташка сонно завозилась, откидывая одеяло.

– Я не поняла, слышно было плохо, Влад попал в перестрелку и, кажись, словил пулю, – онемевшими губами проговорила я, потом, словно очнувшись, начала поспешно одеваться.

– Черт! – запрыгала Ната, натягивая комбинезон.

Диспетчера в ангаре встретили нас встревоженными взглядами, они знали не больше нашего, связь подводила, в эфире не было ничего кроме треска. Я связалась с госпитальным отсеком и потребовала две каталки к посадочной площадке. Не прошло и пяти минут, как в коридоре показался хмурый Инго, толкающий перед собой каталки. Потекли долгие минуты ожидания, к нам присоединился Эжен, он нервно вышагивал по площадке, десять шагов туда, десять обратно.

– Прекрати! – рявкнула я на него, Эж послушно остановился, чтобы тут же начать заново.

Взвыла сирена, предупреждая о том, что внешний шлюз открылся, все заметно подобрались. Никто даже не пытался удалить посторонних. Двери внутреннего шлюза тяжело разъехались, впуская полицейский транспорт. Двигатели еще не успели выключиться, как люк распахнулся. Не дожидаясь пока полностью опустится трап, я запрыгнула в транспорт. В ярко освещенном салоне на полу сидел Ник, придерживая на коленях голову Влада. Капитан прижимал марлевый тампон к его груди, тампон намок от крови, всюду были разбросаны такие же. Влад был без сознания и дышал с трудом, от каждого вздоха из горла его вырывался хрип. Мальчик мой, как же ты...

– Инго, щит, быстро! Свяжись с нашими, нужна операционная срочно! Вызывайте Геннадия Васильевича!

Защитный воротник, осторожно уложить на щит. Зрачки реагируют. Простучать грудь. Звук, как по пустой коробке. Какого черта никто не закрыл рану!? Убью! Всех убью! Герметичную повязку на рану. Быстрее! Игла, нет, это не подойдет, тонкая, ага, вот она!

– Аня, что у тебя? – Наташка возилась с обезболиванием и капельницей.

– Клапанный пневмоторокс!

Второе межреберье, прокол. Тихое шипение выходящего воздуха. Давай, родной, дыши. Вот так! Умница ты моя! Лицо порозовело, и парень задышал более ровно.

– Все, увозим!

Инго и Эжен вынесли Влада, Никита даже не шевельнулся, он сидел, закрыв глаза опершись спиной о переборку. Я встряхнула его, посветила фонариком в глаза, капитан недовольно дернулся.

– Ты ранен?

– Нет. Нормально. Я посижу немного...

– Ань, иди, я останусь, – Эжен подтолкнул меня к выходу.

В отделении нас уже ждали. Пациента принимал сам зав отделением. Я рванулась мыться, но меня вытолкали взашей. Геннадий Васильевич и близко не желал подпускать меня к операционной, не говоря о том, чтоб участвовать.

– Но, я же... – растерялась я.

– Анна Дмитриевна, вам сюда нельзя, – твердо сказал главный хирург.

– Но как же... – попыталась я сопротивляться.

– Нет.

– Разрешите, пожалуйста! Я подержу...

– Никаких подержу! Чтоб я этой ереси даже не слышал. Инго, выведи ее, – приказал он.

Инго мягко взял меня под локоть и повел из оперблока.

– Пойдемте, Анна Дмитриевна, – уговаривал он, – он в хороших руках, там Наташа, Гена, все будет хорошо, вам сразу же сообщат, как только закончат.

Я оглянулась и увидела, как Влада, накрытого простыней, ввозят в операционную и дверь оперблока с лязгом захлопнулась. Инго передал меня из рук в руки подоспевшему генералу. Папа всунул мне в руки чашку с кофе и усадил на стул около двойных дверей. Ко мне подошел Никита.

– Аня, прости – не уберег, я...

– Почему вы были без бронежилетов? – накинулась я на него.

– Ну, кто же знал, что у нее будет пистолет?

– Ты должен был знать! – рявкнула я, – Ладно он, молодой дурак, но ты то, ты не первый день работаешь!

– Ань, он меня собой закрыл, – пробормотал Никита, – если бы не он, я не знаю.

У Никиты был совершенно несчастный вид, похоже, ему не лучше чем мне, а если учесть, что он недавно пережил, то гораздо хуже.

– Извини, что накричала, – я ободряюще положила руку на его плечо, устыдившись своей резкости, – Просто я сейчас должна быть в операционной, а не в коридоре сидеть. – Я потерла лицо руками, – Ты-то сам как, не задело?

– Нет, у меня все в порядке, это я должен был быть на его месте, – сокрушался Ник.

– Никто не должен был оказаться на его месте, – резко оборвал его генерал, подходя к нам, – завтра положишь рапорт о случившемся мне на стол и возьмешь пару дней выходных, тебе нужно придти в себя. В таком состоянии я тебя к работе не допущу!

– Слушаюсь, – со вздохом проговорил Никита, прекрасно зная, что спорить с начальством бесполезно.

– Вот и хорошо, – пробурчал папаня, – мне не нужны сотрудники с пошатнувшейся психикой. А сейчас домой прими душ, вылакай стакан водки и выспись хорошенько.

– Нет, – Никита мотнул головой, – я здесь побуду.

– Черт с тобой, – согласился папа, понимая, что Никиту сейчас отсюда никакими силами не выгонишь.

– Расскажи, как все было, – попросила я, когда папа пошел терзать наш медперсонал расспросами.

Время тянулось медленно, словно огромная ленивая улитка, ползущая по стеклу, складываясь в минуты, а затем в часы. Из операционной никто не выходил. Мне удалось уговорить Никиту отправиться домой, толку от совместного сидения под операционной не было, но он согласился уйти, только когда я пообещала сообщить, как только будет хоть что-то известно. Я металась перед дверью как загнанный зверь, теперь я понимаю, что чувствуют родственники, оставаясь за закрытой дверью. Господи! Ну почему же так долго!? Я приникла к узкому окошку, всматриваясь в пустой коридор по ту сторону двери. Боже, пусть он выживет, я прошу тебя! Я не так часто у тебя что-то прошу, но пусть он выживет! Я посажу его на цепь! Я больше его не выпущу из комнаты, и пусть он обижается. Обиженный, но живой, мать его, живой! Боже...

– Аня, – ко мне спешил Инго, – они закончили, Наташа просила передать, что его сейчас отправят в реанимацию.

– Спасибо, – я закрыла глаза и тяжело опустилась на стул, ноги почему-то стали ватными.

– Вам плохо? – заволновался он, – Может позвать кого?

– Не надо, Инго, – слабо улыбнулась я, – мне уже хорошо, я сейчас посижу минутку и пойду.

Наташка встретила меня у дверей в реанимацию. Она стянула с головы колпачок и взъерошила волосы.

– Всегда не любила эти колпаки, после них голова болит, – пожаловалась она, и добавила без перехода, – его сейчас привезут. Ну и подкинул он нам работки.

– Что там было?

– Пошли, покажу, – мы прошли с ней в полутемную комнату, она включила компьютер, пощелкала кнопки, вызывая нужный файл.

– Вот смотри, пуля прошла вот здесь, – доктор ткнула пальцем в монитор, на котором высвечивался схематический скелет, – ударилась о ребра, пробила легкое и застряла в позвоночнике.

– Парню крупно повезло, – пробормотала я, внимательно разглядывая схему со всех сторон, – не зацепись за ребра, а пройди с начальной скоростью, то собирать было бы уже нечего. Что с позвоночником?

– Собрали, – отчиталась Ната и никаких прогнозов. Все правильно. – Была массовая кровопотеря, восполнили.

– Остановка?

– Да, но запустился почти сразу. Как же с вами врачами тяжело, – посетовала подруга, – все-то вы знаете! Вопросы задаете. Пошли, его уже, наверное, привезли.

Небольшая одноместная палата, напичканная точнейшей аппаратурой, приглушенный свет, едва слышный шорох аппарата искусственного дыхания, противный и такой желанный писк водителя ритма, вычерчивающий кривую диаграмму работы сердца. На высокой больничной кровати лежал обнаженный Влад, опутанный проводами и шлангами. Видно его только что привезли, операционный балахон сняли, а накрыть его хотя бы простынкой никто не потрудился. Горло перехватило, а глаза налились тяжелыми каплями. Ну, и где ваш профессиональный цинизм, а, доктор? А нет никакого цинизма! Я с силой оттерла глаза и, открыв стенной шкаф, занялась его содержимым. Вытащив простынку, укрыла парня, оставив снаружи только лицо. Сейчас он начнет выходить из наркоза и ему будет холодно.

– Когда он должен выйти из наркоза? – почти шепотом спросила я.

– Да вот с минуты на минуту, – так же тихо ответила подруга.

Шло время, а Влад все так же неподвижно лежал, находясь под воздействием наркотического сна. Наташка начала немного нервничать, поминутно глядя то на часы, то на приборы.

– Наташа, какой у него был наркоз? – задумчиво спросила я.

– Средней тяжести, но массовая кровопотеря...

– Давай рассуждать здраво, – я покусала губу, – если наркоз был средним, значит, он должен был выйти еще полчаса назад.

Вытащив из Наташкиного кармана фонарик, посветила Владу в глаза. Зрачки сужены и почти не реагируют. Уговаривая себя не волноваться, взялась за иглу. Кожные рефлексы... реакция на боль... Черт!

– Наташ, кажись, у нас двойка по Глазго.

– Бог с тобой, – замахала она руками, – никаких показаний на "кому" у него нет.

Наташка оттеснила меня от кровати и принялась проделывать те же действия, что и я.

– Похоже, ты права, – согласилась она, в ее голосе звучала обида.

– Здравствуйте, девушки, – в палату быстрым шагом вошел Геннадий Васильевич, – ну как чувствует себя наш пациент?

– Замечательно – кома у нас, – хмуро ответила я.

– Ну, не стоит бросаться в крайности, – профессор похлопал меня по руке. – Если больной не пришел в себя, когда ему назначено доктором, оно еще ни о чем не говорит. Операция была тяжелая, наркоз тоже испытание для организма не из легких. Давайте понаблюдаем сутки, а уж тогда и будем выводы делать.

– А может, его попробовать вывести?

– Рано еще, Наталья Станиславовна. Он балансирует между двойкой и единицей. Если через сутки статус не изменится, вот тогда и будем решать. Меня больше волнует, что ноги не отвечают. Аня, вы хотели что-то спросить?

– Да, я хотела бы попросить, можно ли мне его перевести к себе?

– Можно, – после недолгих раздумий, согласился главный, – отчего ж нельзя. Но пусть стабилизируется. И если завтра не будет температуры, то можете его забрать. Я думаю, нет принципиальной разницы, где ему лежать, ведь у вас в вашем кабинете имеется нужная аппаратура. Да и дома, как говорится, стены помогают.

Забрать Влада я смогла только спустя три дня. У парня поднялась температура. Эти трое суток я не отходила от его кровати. Меня сняли с дежурств и почти со всех операций. А когда стало можно, мы с папой перевезли Влада домой.

Швы заживали хорошо, и кома стала тянуть на единицу, уверенно приближаясь к сопору, более походившему на глубокий сон, и я приняла решение снять парня с искусственного дыхания. Оставалось ждать.

Все предыдущие переживания из-за истории с матерью отошли на задний план и теперь казались чем-то мелким и незначительным. Да какая разница, что он обо мне подумает, когда все узнает!? Главное, чтоб подумал! Жизнь сузилась до размеров кабинета, где на столе лежало беспомощное тело человека враз ставшего самым главным. Вершиной и центром вселенной. Все, что есть – время, внимание, жизнь – принадлежало только ему и никому больше.

Не подпуская никого, я была и врачом, и сиделкой. Два раза в сутки обтереть влажными салфетками, сменить простыни, протереть спиртом катетеры, покормить и разговаривать. Постоянно разговаривать, свято веря, что слышит и рано или поздно откроет глаза.

Геннадий Васильевич прислал своего ученика – Мишеля Карта, который специализировался на невропатологии, Мишель приходил каждый день, проверяя, насколько изменяется картина с позвоночником. Прогноз он давал утешительный, очевидно забывая, что я сама врач. Я же вижу, что чувствительность ног не восстанавливается, зачем врать?

Состояние улучшалось медленно, но видя стабильный прогресс, я расслабилась и перебралась спать в свою комнату. И смогла оставлять парня на Нику, когда нужно было отлучаться.

На шестой день случился криз. У Влада опять подскочила температура, а перевезти его в госпиталь не было никакой возможности, слишком опасно. Теперь я сидела с ним безотрывно. Температура держалась почти четверо суток. Ко мне на помощь пришла Наташка, но, даже зная, что он в хороших руках я все равно оставалась рядом. Я ругала себя за сумасбродство, ну почему меня никто не отговорил, когда взбрела в голову мысль перевезти парня домой? Я злилась на медицину, шагнувшую в заоблачные выси, но оставшуюся едва ли не на первобытном уровне. Врачи всех времен и народов любят повторять, пока что мы не Боги! И на черта такая медицина?

Я сидела возле Влада и, держа его руку, прижималась к ней щекой, не обращая внимания на слезы, ползущие по щекам.

– Ань, ну чего ты раскисла, сидишь как на похоронах, смотри, он живой и дышит сам, – в кабинет бесшумно вошла Наташка – Успокойся сейчас же! Ты же профессионал и должна понимать, слезами здесь не поможешь.

– Нат, это же я во всем виновата, – всхлипнула я.

– Так, – протянула подруга, – теперь мы еще занимаемся душевным садомазохизмом! Если ты сейчас же не прекратишь, я тебе вколю успокоительное, и ты проспишь как минимум сутки.

– Ты чего, – захлопала я глазами, – а кто же за ним смотреть будет?

– Я посмотрю, – проворчал вошедший папа.

– Ну, конечно! – саркастически отозвалась я, мигом успокаиваясь. – Какая из вас сиделка, мой генерал!? Вы же не знаете, что через час парня нужно обтереть, вколоть жаропонижающее, поменять белье, сменить капельницы и проверить катетеры, обработать их... Вы сумеете поменять белье, генерал, ничего при этом не нарушив?

– Издеваешься, да? – смущенно хмыкнул он, более в сиделки не набиваясь, но все же заметил, – Аня, тебе надо отдохнуть, ты давно смотрела в зеркало? У тебя на лице только глаза остались. И вообще, девушки, что у вас с аппаратурой, лампочка какая-то синяя горит, ее раньше не было.

– Синий цвет лампочки на этом детекторе говорит о том, что температура упала почти до нормы, когда будет норма, он загорится зеленым, – машинально проговорила я, – Постой, лампочка, говоришь синяя? – я подскочила и заглянула на монитор.

– Вот и ладненько, – обрадовалась Наташка, – у него упала температура, надеюсь, криз прошел. Вот видишь, до чего доводят растрепанные нервы? Ты становишься невнимательной!

– Вот, елки-палки, – выругался папа, извлекая из кармана противно пищащий пейджер, – девушки, придется вас покинуть, срочно вызывают на работу.

– Я вас провожу, – сказала Наташка поднимаясь.

Вернувшаяся в кабинет, подруга обняла меня за плечи, проговорила:

– Дмитрий Петрович ушел, просил присмотреть за тобой, беспокоится очень, говорит, что никогда тебя такой не видел.

– А со мной раньше никогда такого не было, – резонно заметила я. – Просто он всегда мог управлять ситуацией, а сейчас сделать ничего не в состоянии, поэтому и чувствует себя не в своей тарелке.

– Ладно, кончай рассуждать, – усмехнулась Ната, – пошли лучше чаю попьем, да поедим чего-нибудь. Я же знаю, ты ничего не ела с позавчерашнего дня.

– А как же Влад?

– А чего ему сделается? – удивилась подруга, – Убежать он, все равно, не убежит. Давай смотреть правде в глаза – ему абсолютно все равно как лежать, одному или в компании.

– Фу, Наташка, какая ты циничная, – возмутилась я.

– Я не циник, а реалист, – поправила она, рывком ставя меня на ноги и подталкивая к выходу, – а это, согласись, большая разница. Пошли, пошли, с ним за десять минут ничего не сделается, криз уже прошел, так что успокойся.

Наташка заварила чай и приготовила бутерброды. Я хотела помочь, но подруга решительно указала мне на стул, заявив, что единственное, что у меня хорошо получается, так это потрошить людей, а в готовке я ничего не смыслю.

– Хорошо, что у меня хоть что-то получается, – я посмотрела на нее с вызовом, – в отличие от некоторых.

– Во, – обрадовалась подруга, – узнаю прежнюю Аньку, злюку и ехидину.

– И вовсе я не злюка, – обиделась я, – я хорошая. Просто я не в форме, устала я чего-то.

– Сколько ты не спишь? – спросила она, подкладывая на мою тарелку еще бутербродов.

– Не знаю, – пожала я плечами, – наверное, пятые сутки, я не помню.

– Да ты понимаешь, вообще, что ты делаешь? – набросилась на меня Наташка, – Ты понимаешь, что ты загонишь себя и в один прекрасный момент просто рухнешь и уснешь или еще хуже – свихнешься. А все это твое чертово чувство ответственности. Знаешь, как древние говорили: 'Кто будет сторожить сторожей?'

– Ты слышишь, что-то пищит? – прервала я ее.

– Это как раз то о чем я только что говорила, у тебя уже слуховые галлюцинации, реактивный психоз, – она покрутила пальцем у виска. – Подожди еще чуть-чуть и белых коней вместе с зелеными человечками увидишь.

– Да нет же, – замотала я головой, – нет у меня никакого психоза.

– Хорошо, тогда что это может, по-твоему, пищать? Мы одни в каюте, все выключено или у тебя собственный каютный завелся?

– Кто, кто? – фыркнула я.

– Каютный, – дернула плечом подруга, – если бы мы жили в доме, у нас был бы домовой, а так как мы живем в каюте, значит он каютный.

– Глупая, домовой он везде домовой, в независимости от того, где ты живешь, – я поднялась и потянулась, – а там все равно что-то пищит... – в этот момент завыла сигнализация на системе жизнеобеспечения.

– Ох, ты ж, матерь Божья, – выдохнула Наташка, – неужто остановка!?

Ворвавшись в кабинет, я была готова увидеть все что угодно, но только не то, что увидела. Кровать, на которой должен лежать Влад, пуста, простыни смяты, подушка завалилась набок, скомканное одеяло валяется на полу.

– Владушка! – севшим до хрипа голосом позвала я.

– Ну, вот, а ты все – ноги не отвечают, ходить не будет! – со странным смешком выдохнула Наташка, отключая систему жизнеобеспечения. – Ты посмотри, чего этот вандал наделал! – подруга возмущенно потрясла грубо вырванными трубками капельниц.

Я отмахнулась от нее, направляясь к единственной двери, за которой мог спрятаться Влад. Наташка, меня опередила и, пылая праведным гневом, толкнула дверь душевой, застыла на пороге, я выглянула из-за ее плеча. Парень стоял, привалившись плечом к стене, и разглядывал в зеркало шов на груди.

– Аполлон, – Наташка уперла руки в бока.

– Ага, – я прикусила губу, что бы ни рассмеяться. Теперь это можно – смеяться. Теперь все в порядке. На глаза навернулись глупые слезы. Напугал гаденыш только! Ишь, тоже мне – от аппаратов отключился, доктор мой недоделанный! Я тихо шмыгнула носом. Но злиться на эту выходку парня сил нет, ведь все будет хорошо! Вон он даже встал сам, глупый.

Влад резко обернулся, на его лице отразилась вся гамма чувств от изумления до растерянности. Он попытался руками прикрыть наготу, это у него получилось неважно.

– Вот только почему я хочу надрать его голую задницу? – Наташка отлепилась от стены и угрожающе двинулась на Влада, я сложила руки на груди и наблюдала за развитием событий с безопасного расстояния.

– За что? – залепетал он, отодвигаясь.

– Кто тебе позволил подняться с кровати? – грозно вопросила она, наступая на беззащитного Влада, которому и деваться-то, было некуда. Он отступил на шаг и наткнулся голой спиной на холодную стену, вздрогнул и замер, затравленно наблюдая за нависающей над ним Наташкой.

– Я в туалет хотел, а рядом никого не было, вот я и... – принялся оправдываться он, еще больше вжимаясь в стену.

– Вот он и! – взвилась Наташка, вытаскивая слабо сопротивляющегося парня из душа, – Ты слышала, вот он и!