Текст книги "Вершина мира(СИ)"

Автор книги: Евгения Прокопович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 69 страниц)

Напоследок Карина выдала мне самый шикарный номер своей программы, да так, что мне захотелось вскочить со своего места, зааплодировать и потребовать повторения на "бис". Она очень осторожно, можно даже сказать грациозно сползла со своего стула и изобразила так называемую "истерическую дугу", имитирующую больными эпилептический припадок. Как с листа! Она уперлась в пол затылком, не щадя свои ухоженные волосы, и пятками. Руки согнуты в локтях, плотно прижаты к бокам, пальцы в кулаки. До настоящих судорог, до кровавых борозд на ладонях.

Я, против выбранной мною роли, не двинулась с места и не поменяла позу, с непробиваемым спокойствием наблюдала за ней, и размышляла, зачем мне все это демонстрируется. Если она таким образом пытается убедить меня в своем психологическом нездоровье, то перестаралась уже на второй минуте – психически больные люди не выставляют все это на показ, они с этим живут. Или она просто настолько уверовала в свою безнаказанность и гениальность, что считает всех вокруг себя законченными идиотами? Если так, тогда это точно диагноз, выставлять который я, естественно не буду.

От этих мыслей мне стало страшно рядом с собой – я не испытывала к этой женщине ни жалости, ни сочувствия, из-за того что должно будет с ней произойти не без моей помощи. Я всегда сочувствовала людям действительно больным, даже ипохондрикам, глубоко несчастным, болеющим одной из опасных форм психоза, и сознательно гробящим себя, выискивая в своем теле неизлечимые болячки, зачастую не имеющие к ним никакого отношения. Я за свою жизнь перевидала достаточное количество людей попавших за решетку. И даже их я могла если не простить, то хоть постараться понять, конечно, в зависимости от обстоятельств. Некоторых из них не только я, но и папа уважал. Рядом же с Кариной я испытывала только брезгливость и тупое раздражение, такое, какое испытываешь от не слишком сильной зубной боли.

Под аккомпанемент этих мыслей маманя наконец-то поднялась с пола, чем вывела меня из задумчивости и уселась на свой стул, как видно окончательно уверовав в обеду над тупой докторицей, скромно сложила руки на коленях. Это почему-то вывело меня из себя. Все. Повеселились и будя, как говорит Саха.

– Хорошо, – зажав ненужные эмоции в кулак, с улыбкой проговорила я, – теперь, когда, я надеюсь, вы продемонстрировали мне все, что знали из психиатрии и других сюрпризов не предвидится...

– Что значит, продемонстрировала? – нервно вздрагивая, спросила она, по подбородку снова потекла струйка слюны.

– Может, хватит, а? Противно все-таки, – брезгливо скривилась я, и, достав из кармана носовой платок, протянула ей. – Вытрете слюни, саму, небось, передергивает. Ну, что же вы? Берите, это просто платок и ничего больше. Неужели вы так и не поняли, что ваше блистательное выступление не нашло должного отклика в моей душе и я всего лишь повеселилась, пока вы отрабатывали свою программу?

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, и даже пузыри пускать забыла. Этот тон, передернутый у старого папиного друга и никогда еще не подводивший, усталый, холодный, профессиональный и немного ленивый, сразу же произвел должное впечатление.

Еще бы нет! Такая благожелательная совсем молоденькая доктор, едва закончившая свой престижный институт, и, конечно же, не видевшая ни одного мало-мальски серьезного психически больного человека, ахала и охала, убеждая симулянтку, что верит безоговорочно. Вдруг взяла да и превратилась в бездушного, уставшего от окружающей тупости профессионала, который если и не все на свете видел, то поглядел достаточно. Несмотря на юный возраст. Я пожала плечами и положила платок на стол перед ней.

Не знала она только одного, отчего ей стало бы еще неуютней в этом паскуднейшем из миров. У этого самого профессионала имеется основательный на нее зуб, и этот профессионал знает кое-что, чего не знает ни один из полицейских инспекторов, занимающихся этим делом, и поэтому с превеликим удовольствием подведет ее этим знанием под расстрельную статью.

– Ладно, – с холодным высокомерием пожала плечами Карина, взяла платок, вытерла губы и подбородок, – не получилось, так не получилось. А вы не могли бы мне объяснить, где же моя ошибка? Ведь я так хорошо готовилась...

– Хреново вы готовились, – проговорила я, вытягивая ноги и прикрывая глаза, – и самая основная ошибка в низком качестве и большом количестве информации. Не надо разбрасываться. А вы что – все симптомы в одну кучу, нехорошо. Это вам не каша, которую не испортить маслом. В психиатрии не бывает такого. Да и вы же понимать должны, что можете обвести вокруг пальца только полицейских, тем более, насколько я помню, им запрещено проводить допросы с пристрастием. Ладно, не буду забивать вам голову лишней и совершенно не нужной профессиональной информацией, повторюсь только, ваша основная ошибка как сейчас, так и двадцать лет назад, в том, что вы хотите получить многое из ничего.

– Что вы имеете в виду, говоря про двадцать лет? Я по-прежнему утверждаю, что меня арестовали совершенно незаконно! И предъявляют какие-то дикие обвинения, что я деверя своего вместе с женой зарезала! Бред совершеннейший! Да и какое собственно до этого дело врачу?

– Вы правы, врачу до законности ареста и обвинений совершенно нет дела, – кивнула я, наблюдая за ней из-под полуопущенных век. – Всю нужную информацию, что требовалась для освидетельствования, я уже собрала и могу с полной уверенностью признать вас психически здоровой, но ответьте мне на один интересующий вопрос, как профессионал, профессионалу без излишней лирики, вам мальчишка-то по ночам не сниться? Такой маленький, лет пяти от роду, темноволосый, с серыми глазками?

– Я не понимаю, о ком вы говорите, – все же надо отдать ей должное, владела она собой, конечно, когда не придуривалась, отменно. Хотя что-то такое все же мелькнуло в глубине глаз. Все-таки я хоть немного, но заставила зашататься землю под ее ногами провалившейся экспертизой, на которую она возлагала большие надежды. Что ж будем развивать успех и пара козырей в рукаве у меня еще есть.

– Ну, конечно, столько же лет прошло, посмею вам напомнить, его звали Владислав. Припоминаете?

– А-а, похоже, вы имеете в виду моего племянника? Так, простите, я не понимаю, отчего он должен мне сниться. Конечно, для семьи была огромная утрата, потерять сразу и отца и сына. Но я причем?

– О, конечно же, не причем. Но он так плакал, когда его продавали, цеплялся за штанины вашего второго, между прочим, незаконного супруга, так просил не бросать и пожалеть. Совершенно, бедняжка, не понимая, отчего его дядя, скорее всего, любимый, а как же – другого-то нет, отдает его абсолютно чужим и злым людям, которые сразу же приложили к маленькой ножке раскаленную железку, а когда начал выворачиваться и кричать, еще и плеткой отлупили. А как он тянул к вам ручки, неужели не снится? И не делайте вид, что вы забыли! – я говорила вкрадчиво и тихо, наблюдая, как в ее глазах все больше и больше растет страх, и уже не вмещаясь, выплескивается бледностью на лицо. – Ой, что-то вы моя милая, побледнели! – саркастически ухмыльнулась я. – Ну, не диво, этого же никто знать не должен был. А я вот знаю. И не только это, но и многое другое. Есть от чего испугаться, правда? Мало того, что я знаю, так я еще все это...

Ее глаза расширились сначала от удивления, а потом начали наливаться дикой яростью. Этим она выдавала себя с головой, вот таким вот манером, косвенно признавая вину. И она, и я это понимали.

– Ах, ты сучка! – прошипела она медленно поднимаясь.

– Си-деть! – сквозь зубы процедила я, и она послушно опустилась назад. – Не усугубляйте, миледи, у вас итак обвинений выше крыши, – презрительно бросила я, – стоит ли к ним еще и нападение при служебных обязанностях присовокуплять?

– Вы все равно ничего не докажите, – зло сверкнув глазами заявила она, – он давно уже мертв. Домашний ребенок ни за что не выжил бы. А даже если вы и записали мои последние слова, мой адвокат докажет, что я находилась под психологическим и физическим давлением. А после наймет другого доктора, намного компетентней, чем вы, и он под присягой объявит о моей несостоятельности! Вот так-то. У вас ровным счетом ничего не получится!

Она расхохоталась мне в лицо, теша себя сознанием полной своей безнаказанности и больших денег, стоящих за ее титулом. Я стиснула зубы, чувствуя, как красная пелена дикой ярости застилает глаза и заполняет мозг. В этот момент я вполне могла свернуть шею этому чудовищу в женском обличье, сидящему напротив меня. Вцепившись в подлокотники стула, я подалась вперед.

– А это мы еще посмотрим, – непослушными от злости губами ответила я на ее тираду. – Да, кстати, нам пора познакомиться, как зовут вас, я знаю, а меня Анна Дмитриевна.

Я вышла из комнаты для допросов, демонстративно громко щелкнув замком в закрывающейся двери, чтобы у моей мамаши не возникло дикой идеи попробовать сбежать. В коридор навстречу мне выскочил из аппаратной Эж.

– Анька, ты молодец, – весело сообщил он, – ты расколола ее! У нас теперь достаточно материалов, чтобы засадить ее надолго.

– Переведи ее в аппаратную, но не сразу, минут через десять, – не глядя на друга, приказала я.

– Ань, ты чего? – удивился Эж.

Я посмотрела на Эжа, он заглянул мне в глаза и даже отшатнулся.

– Ну, чего ты кричишь, сейчас все сделаю, – пробормотал он, хотя я и слова не сказала, развернулся и снова скрылся в аппаратной.

Расколола я ее, как же! Ее еще дожать надо, растоптать! По стенке размазать! И плевать мне на последствия! Я отправлю ее на галеры до конца жизни, если подобное наказание еще применяется где-нибудь в галактике!

– Где Романов? – рявкнула я, до смерти перепугав дежурного.

– К-который, – заикаясь, уточнил он, отступая за стойку, – старший, младший?

– Средний! – сбавила я обороты, пожалев дежурного.

– Где-то здесь, – парень неопределенным жестом обвел помещение, – его позвать?

– Да, пусть идет во вторую комнату для допросов. Немедленно!

Направляясь ко второй аппаратной, я лениво подумала, что Романовых в последнее время на станции действительно развелось, как собак нерезаных. Целых пять штук, клан прямо какой-то, а скоро и все шесть будет, если у папани по отношению к Наташке действительно серьезные намерения, а там восемь, девять и так далее, что в принципе, вполне предсказуемо. Что-то ты Аня Дмитриевна отвлеклась. Соберись! Последний акт этой комедии может оказаться драмой.

...Дежурный нашел Влада в архиве, где тот, задумчиво потирая лоб, вчитывался в стенографию допроса. Дело об убийстве банкира. Безнадежное и явно заказное. Самый настоящий «глухарь», если пользоваться сленгом. Глухарь! Мать его! Но что-то в нем, в этом самом «глухаре» не так и ответ на самом верху лежит, только руку протяни. А не получается... Да и три года, прошедшие с момента преступления не предполагали раскрытия по «горячим следам», и ни одной мало-мальски серьезной версии. Влад всю голову сломал, пытаясь найти то маленькое, царапающее несоответствие. Он уже почти нащупал, оставалось совсем чуть-чуть. Но появился дежурный и поломал все стройные рассуждения, сообщив, что Аня требует Влада, и изволит сильно гневаться. Из-за чего, интересно? Быстро перебрав в уме все свои прегрешения за последнюю неделю, не нашел ничего стоящего, из-за чего Аня прилетела бы в участок злая, как черт и устроила разборки на глазах изумленной публики.

Выругавшись сквозь стиснутые зубы, сгреб в кучу документы, безнадежно мешая и путая их, потом и за неделю не разберется, что и откуда! Сунул стопку в специальный ящик, запер его и отправился выслушивать хозяйский нагоняй неизвестно за что.

Да что такое происходит!? Вопрошал себя Влад, идя в допросную, куда его вызвала Аня. Почему с незавидным постоянством начали на голову валиться неприятности, словно из рога изобилия? Сначала Эжен, позвал к себе в кабинет и долго отчитывал за неправильно составленные сопроводительные документы к сданному в архив делу, что было очень обидно, поскольку Влад допустил всего две незначительные ошибки, на которые и внимания-то особого не обращают. Но Эж бушевал долго и когда отпустил свою жертву, у стажера огнем пылали щеки и уши, а между лопаток было противно и мокро от пота. Влад вывалился из кабинета начальника сжимая в руке злосчастную сопроводительную, которую предстояло переписать, заверить и сдать по новой, предварительно предъявив Эжену. Оказавшись за своим столом, заставил себя успокоиться, иначе никакой работы не получится. Едва он смог унять расшалившиеся нервы, убеждая себя, что все не так уж и плохо, как все усилия пошли прахом – мимо прошел Дмитрий Петрович, дружески хлопнул по плечу и поинтересовался, как продвигаются дела. Влад в ответ пробормотал "продвигаются", стыдясь, что врет генералу, ни о каком продвижении и речи не шло, он завис на деле об убийстве банкира, а остальные Влад почти и не открывал.

– Ну, ну, работай, – хмыкнул генерал, – вечером доложишь, что ты там нарыл.

От этих слов Влада бросило в пот. Что он вечером доложит? А кто виноват? Нечего врать было, теперь выкручивайся, если сумеешь. Поэтому и сидел битых три часа в архиве, поэтому и перебирал материалы дела, а тут на тебе – новая напасть! И что Аньке от него понадобилось? Да и место какое выбрала – комнату для допросов, оборудованную аппаратной! Это все равно, что поставить его голым в рабочем зале. Уже через десять минут весь участок будет знать о его унижениях! Ну и ладно! Ну и черт с ними со всеми! Переживем! В конце концов, это всего лишь выговор, а не публичная порка!

Наверное, в жизни просто началась черная полоса и ее нужно пережить, с тяжелым вздохом и покорностью судьбе решил Влад.

Остановившись у серой двери с цифрой два, Влад коротко вздохнул и отважно постучал в серый пластик. Если она думает, что он будет молча слушать, покорно опустив голову, то жестоко ошибается! Все-таки он не сделал ничего такого, чтобы позорить его на весь участок. Вынырнув из своего раздражения, с удивлением посмотрел на закрытую дверь, из-за которой не доносилось ни звука. Влад еще раз постучал и, не услышав ответа, в недоумении толкнул дверь. Какую еще гадость измыслила хозяйка, чтоб поиграть на нервах у своего раба?

Сунув голову в приоткрывшуюся щель, оглядел плохо освещенную комнату, в углах которой сгустились черные тени. Пусто! Может, вышла куда? Еще раз тяжело вздохнув, Влад переступил порог.

Оглядев два стула, стоящих у стола Влад немного помедлив, выбрал тот, что стоял спинкой к зеркальному стеклу. Так, по крайней мере, он сможет хоть немного сохранить чувство собственного достоинства, если кому-то из коллег взбредет в голову заглянуть в аппаратную в момент разговора, да и свет, отраженный зеркалом не будет бить в глаза. Откинувшись на спинку стула и устроившись с наибольшими удобствами, Влад расслабился, закрыл глаза и приготовился ждать...

Влад появился очень быстро, опасливо озираясь, зашел в комнату. Постоял, растерянно глядя на два пустых стула, мимолетно пожал плечами и уселся спиной к стеклу. Что ж, декорация не плоха. Я выглянула из аппаратной и сделала знак Эжену, чтобы тот привел заключенную.

...Все больше раздражаясь, Влад посмотрел на часы. Он сидит в этой темной комнате уже десять минут. Где, спрашивается, ее носит? Или она просто забыла, что приказала ему придти? О том, что это могла быть гадкая шутка коллег, думать просто не хотелось. Нет, они, конечно, на многое горазды, но не до такой же степени!

Нет, ну где ее носит? Что она о себе думает? А если сейчас сюда заглянет Эжен, или, не приведи Бог, генерал и обнаружит своего подчиненного откровенно гоняющего балду, вместо того, чтобы благотворно трудиться на благо Межгалактической полиции? Да его просто мордой по столу начнут возить и уже не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова! Черт, когда же закончится этот день? Таких бесконечно долгих дней давно уже не было. А еще и это мерзкое ощущение, будто за ним наблюдают, затылок так и раскалывается.

Поерзав на стуле еще не меньше минуты, Влад решительно поднялся и шагнул к зеркальной перегородке...

Эжен украдкой послал мне разочарованный и какой-то побежденный взгляд. Я попыталась подбодрить друга слабой улыбкой, которую тот вряд ли увидел. Вот уже пять минут мы стояли возле стекла в темной аппаратной и любовались коротко стриженым затылком. Мы не включали света, иначе можно было испортить все представление. Единственный человек, чувствовавший себя победителем, была Карина. Она с видом превосходства поглядывала на своих незадачливых конвоиров, скрестив руки в наручниках на животе и до предела выпрямив спину. «Влад! Мать твою! Сколько ты еще будешь сидеть на одном месте? – мысленно орала я на парня, сверля взглядом его макушку. – Встань, пройдись по этой чертовой комнате! Ну же!»

И словно услышав мой молчаливый призыв, Влад пошевелился, потер пятерней затылок и шею. Встал и шагнул к зеркалу, оказавшись в полоске света перед стеклом. Безжалостный луч выхватил из сумрака его лицо, ярко вычертив каждую черточку фамильного достояния Куприных. Влад чуть подался вперед, близоруко прищурившись, стараясь разглядеть, что делается в соседней комнате. Карина слабо отшатнулась от молодого человека, тихонько звякнули наручники. А он все продолжал стоять прямо напротив нее, отделенный лишь прочным непрозрачным стеклом. Узнала. Я едва сдержала вздох облегчения, все получилось! Теперь ее можно спокойно передавать Эжену, пусть дожимает сам. Клиент полностью созрел.

И тут Влад выдал такое, о чем я и мечтать не могла. Отказавшись что-то рассмотреть за стеклом он гордо выпрямился, сверкнул злющими глазами и тишину аппаратной разорвал его гневный рык:

– Романова! Я знаю, что ты там. Сколько я еще могу тебя ждать!? У меня, по-твоему, в запасе вечность!?

Карина отшатнулась от гневного мужчины и подняла руки в попытке защититься, забыв про стекло и про охрану вокруг.

– Нет!!! Серафим, нет! – истерически закричала она, и голос ее рвался на самых высоких нотах. – Нет! Это не можешь быть ты! Я убила тебя! Я зарезала тебя, как свинью, вот этими самыми руками, и смотрела, как ты подыхаешь, захлебываясь в собственной крови! – теперь это была настоящая истерика, не симуляция и выходила она у мамаши не так красиво, но зато правдоподобно.

– Я видела, как тебя хоронили! – захлебываясь верещала она, прибывая будто в забытьи. – Ты подох, слышишь?! И ублюдок твой подох! Я получила за него целых двести кредов! Серафим! – перешла она на дрожащий шепот. – Ты не мог выжить! Не имел права! Титул и деньги теперь мои, а ты уже двадцать лет гниешь в гробу! Убирайся!

– Увидимся вечером! – зловеще заявил Влад, который естественно не мог слышать вопли Карины.

Он раздраженно взъерошил волосы и круто развернувшись, пошел прочь.

– Стой! Ты ублюдок! – надрывалась Карина, колотясь в прочное стекло. – Я доберусь до тебя, ты слышишь!? Я убью тебя еще раз! Ты не смеешь мне угрожать!

Я-то ожидала простой очной ставки, а тут такой подарок – чистосердечное признание! Я аж глаза закрыла от удовольствия. Черт, да я даже подумать не могла, что Карина признает во Владе убитого отца. Конечно, они похожи, может даже больше обычного, но не как две капли воды же! Некоторые отличия определенно существуют, впрочем, двадцать лет, да и стресс сделали свое дело, Карина не обратила на них внимания. Она просто видела то, что хотела видеть и чего так сильно боялась. Впрочем, я и сама в первый момент перепутала отца с сыном.

Видя, что соседнее помещение опустело, Карина решила перенести гнев с мифического героя на вполне доступные личности, то есть на меня и Эжена. Эж, как и я находившийся в состоянии эйфории от неожиданного признания чуть замешкался, когда Карина повернулась ко мне и зашипела, словно рассерженная змея:

– Это все из-за тебя! Он пришел из-за тебя!

Поняв, что ситуация выходит из-под контроля Эжен бросился Карине на плечи надеясь повалить на пол и утихомирить, совершенно не подумав, что у человека, находящегося в экстремальном для него положении просыпаются не дюжие силы. Майор на мгновенье повис на ней, и тут же отлетел к стене, как тряпичная кукла.

– Я убью тебя, как и всех, кто стоял на моем пути! – прошипела она, надвигаясь на меня, выставив вперед руки с ярко-красным маникюром. – Я выцарапаю тебе глаза!

Делать нечего, придется защищаться. Ну не доводить же дело до абсурда, в самом-то деле! Я подпустила Карину к себе и почти не размахиваясь, врезала ей в челюсть, вложив в удар весь свой небольшой вес. Костяшки пальцев неприятно хрустнули, соприкоснувшись с подбородком герцогини, она отлетела назад, ударилась затылком о стену и сползла на пол.

– Я тоже рада тебя видеть, мамочка, – усмехнулась я, глядя на поверженную противницу и потирая ушибленную кисть.

– Молодец, девочка, – хмыкнул Эжен откуда-то снизу из темноты, – не растерялась.

– Эж, ты где? – позвала я, вглядываясь в темноту, – На полу, что ли?

– Ага, – согласился он, – включи свет. Выключатель где-то рядом с тобой.

Я нащупала на стене кнопку выключателя, по потолку пробежала световая волна, и я, наконец, смогла оглядеться. Герцогиня кучей тряпья лежала на полу, перегораживая собой узкое помещение. Возле входной двери сидел Эжен, лицо его было бледным, на лбу выступили крупные капли пота. Он бережно поддерживал неестественно вывернутую правую руку. Вывих. Я перешагнула через лежащую на полу женщину, брезгливо подумав, как бы ни наступить. Опустилась перед Эженом на колени, быстро расстегнула его рубашку и осмотрела поврежденное плечо.

– Опять выскочило, – пожаловался он, скосив глаза на вывихнутый сустав.

– Вижу.

– А вправить сможешь? – Эж с надеждой заглянул мне в глаза.

– Естественно, вставай, пошли в госпиталь.

– Ань, вправь его так, без госпиталя, а? – заканючил он.

– Эж, плечо надо обезболить, – терпеливо объяснила я, – да и зафиксировать после этого не помешает.

– Ань, ну не могу я пока в госпиталь, – заныл Эж, – мне дело закрывать надо, отчеты писать. Работы выше крыши, понимаешь? Вправь так, чего тебе стоит? Я потерплю, обещаю. Все равно хуже, чем сейчас уже не будет, а завтра я к тебе приду, прямо с утра, честно!

– Сегодня!

– Хорошо, приду сегодня, как скажешь, только сделай что-нибудь, терпеть, сил нет!

Я коротко кивнула соглашаясь. Взяла его одной рукой за локоть, другой за запястье.

– Готов?

– Да.

Я резко потянула его руку, одновременно проворачивая и заставляя сустав встать на место, стараясь сделать это как можно скорее. Эж вскрикнул, послышался тихий щелчок, означающий, что сустав встал, как положено.

– Спасибо, – пробормотал Эж, откидываясь на стенку и вытирая рукавом пот с лица.

– Рукой по возможности не двигай и подвяжи ее каким-нибудь ремнем, чем шире, тем лучше, – наставляла я, – как только освободишься сразу ко мне, я сегодня до одиннадцати. Снимки делать надо. Ты говоришь, это уже не в первый раз?

– Да, третий или четвертый.

– Смотри мне, как бы операцию делать не пришлось!

– Ну, Романова, что ты, в самом деле... – Эж хотел добавить что-то еще, но замолк и быстро поднялся, легко опершись о мое плечо. Взгляд его был устремлен мне за спину.

Я тоже поднялась и оглянулась. Карина следила за нами лежа на полу, не делая попыток подняться. Когда она очнулась? Черт ее знает... потеря сознания, может продлиться от нескольких секунд до часа, а те минуты, что мы с Эжем сидели на полу, на нее никто внимания не обращал. Эжен в один шаг пересек расстояние, разделяющее его с лежащей женщиной, левой рукой он ухватил ее за локоть и рывком поднял на ноги. Я отошла в дальний угол аппаратной, не то чтобы боялась, нет. Просто было противно. Эж, крепко удерживая арестованную, открыл дверь и громко позвал Никиту.

В ожидании Никиты в аппаратной висело густое молчание. Я смотрела через стекло в пустую комнату, где совсем недавно принудила свою мать дать показания против себя самой, возможно подписав ей тем самым смертный приговор. Что самое интересное, это меня ничуть не трогало. Карина все это время сверлила меня пристальным, злым взглядом.

Явился Никита и Эж грубо толкнул к нему герцогиню, коротко приказав: "В камеру!". Никита, ухмыльнувшись, профессионально перехватил женщину в наручниках за локоть, как совсем недавно Эжен и повел ее вон из аппаратной. Они были уже на пороге, когда герцогиня резко повернулась и, глядя в мою спину, я видела ее отражение в стекле и чувствовала жар между лопаток, спокойно произнесла:

– Ты, выходит, моя дочь. Что ж ты хороша, даже лучше, чем я. Это замечательная, хорошо спланированная и осуществленная месть, только расскажи, где ты взяла такого похожего...

Ей не дали договорить, Никита выволок ее в коридор, и захлопнул дверь. Я хотела развернуться, крикнуть вдогонку, что это не было местью, и никто ничего не планировал, что это была случайность, роковое стечение обстоятельств, если угодно. Но, естественно, делать этого не стала. Глупо. Карина все равно не поверит, а мне не хочется ни объясняться, ни оправдываться перед женщиной, которую я ждала почти всю жизнь, но так и не дождалась. Детство рухнуло, словно хрупкая бабушкина ваза, разлетевшись на миллион сверкающих, острых осколков. Внутри было пусто и холодно. На плечо легла ладонь Эжа.

– Ань, ты не расстраивайся, ладно? – тихо попросил он.

– Не буду, – безразлично ответила я и потерлась щекой о его руку, – ты иди, работай, а я тут еще немножко постою и тоже пойду.

– Ань, но ты же не собираешься?... – жалобно проговорил он, выглядывая из-за моего плеча.

– Вскрывать вены, вешаться и травиться? – усмехнулась я, глядя на его отражение, и покачала головой. – Нет, это того не стоит.

– Вот и правильно, вот и молодец, – похвалил он меня повеселевшим голосом, – ну, тогда я пошел?

Я молча кивнула, и через мгновение услышала тихий шелест закрывающейся двери. Я прислонилась лбом к холодному стеклу. На сердце было гулко, как на старом чердаке, где скопилось много ненужного хлама. Да, уж, взрослеть – это всегда больно. Я только сейчас поняла смысл этой фразы. Оказывается, когда остаешься без детских иллюзий, то ощущаешь себя выкинутым на мороз прямо из теплой постели. Голым, дрожащим, жалким. И это только твоя маленькая трагедия вселенского масштаба. Страшная, неотвратимая, как горная лавина, она накрывает тебя с головой и тянет неизвестно куда, бросая на твердые острые камни. Взрослеть, это всегда больно.

Я глубоко вздохнула и нашла в себе силы смести и выбросить вон никому не нужные осколки. Мне понадобиться еще очень много сил. Это еще не трагедия, трагедия будет впереди и я не врала Эжу, сказав, что не стану затевать суицид из-за матери, а вот из-за Влада... не знаю. Но у меня в запасе еще целых три недели, чтобы решить это. Двадцать один день, почти целая жизнь. Тогда, стоя в аппаратной и глядя на свое искаженное отражение в темном стекле, я была уверена в этом. Впрочем, людям свойственно ошибаться.

Глава 6.

...Выйдя из комнаты для допросов, Влад широкими сердитыми шагами направился к архиву. Он был немного раздосадован на себя за недавнюю вспышку раздражения. Не имел он никакого права раздражаться на Аню, даже если ей взбрела в голову блажь поиграть на его нервах. И даже не потому что она его Хозяйка, это оказывается не главное. Главное то, что он полюбил ее. По-настоящему. В первый раз. Когда сердце замирает от одного ее вида, останавливаясь, набухает и, кажется, ему уже нет места в тесной клетке ребер, а спустя мгновение начинает колотиться, как заполошное. От воспоминания о родинке на ее спине, подсмотренной во время дождя, голова и вовсе шла кругом, и низ живота становится болезненно твердым. Влад мог запнуться на середине фразы, начисто забыв, о чем говорил, от одной только улыбки, мимолетно тронувшей ее губы или взмаха ресниц... Ей совсем не обязательно до него дотрагиваться, хватало пройти рядом, чтоб его обдало горячей колкой волной возбуждения, всякий раз умирая оттого, что не смел к ней прикоснуться. Это больше походило на сумасшествие, но, видят боги, он ни в коем случае не желал выздоравливать, несмотря на болезненность происходящего.

Влад вошел в архив, извлек документы, но потом вспомнил, что сегодня, из-за всех неприятностей не успел пообедать. В ответ на эти мысли желудок требовательно заурчал, работать с подобной музыкой нереально, надо хоть кофе выпить. Влад сложил все бумаги обратно в ящик, запер его и выключил настольную лампу.

Он замешкался в коридоре, запирая дверь, что было непреложным правилом работы – у всех в участке были свои ключи. Его отвлекли тяжелые шаги, прогромыхавшие по соседнему коридору, пересекающемуся с архивным. Он узнал эти шаги, по старой рабской привычке, впитавшейся в кровь, отмечать всякие нужные и не нужные мелочи, так в участке ходил только Никита, он носил высокие тяжелые ботинки, с которыми расставался очень неохотно и только по крайней необходимости.

Влад вскинул голову, желая позвать приятеля выпить кофе в маленьком закуточке участка и пожаловаться на несправедливость жизни и начальства, но в последний момент язык словно присох к небу. Никита конвоировал женщину, и не просто женщину... Аню. Тяжелой волной накатила паника – что могло случиться? Почему?

Усилием воли Влад заставил себя успокоиться, того, что он подумал, просто быть не могло, случись что подобное, весь участок давно стоял бы на ушах. Влад принудил себя еще раз посмотреть вглубь коридора, куда удалялись Никита и арестованная женщина и понял, что ему действительно привиделось. Конечно, привиделось и никак иначе! Просто женщина была одного с Аней роста и телосложения и походка чем-то похожа и волосы у арестованной такие же, как у нее. Влад обозвал себя дураком и даже посмеялся над собой. А потом подумал, что пора бы взять выходной или, в крайнем случае, уйти на больничный. Стоит только попросить, Аня легко изобретет для него какую-нибудь ужасно заразную болячку для отвода глаз строгого начальства.

Он слишком много работал в последнюю неделю с бумагами, вот и мерещится всякая чертовщина. Если так пойдет и дальше, он начнет гонять из-под стола зеленых человечков, а это, как говорит его высокообразованная хозяйка, уже попахивает диагнозом. Несмотря на все эти мысли, Влад все-таки решил дождаться Никиту и расспросить его о странной арестантке.

Ждать пришлось долго. Никита появился в общем коридоре только через пятнадцать минут. Из чего Влад сделал вывод, что арестантка содержится в отдельном боксе за глухими дверями, где содержали особо опасных преступников, что еще больше подогрело любопытство. Никита с удовольствием согласился составить компанию и на несколько минут скрыться от работы в закутке с кофейником.