Текст книги "Сенат"
Автор книги: Елена Ромашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)
Обещаю защищать
От гонки без шлема у меня заложило уши. Черт! Еще простуду подхватить могу. Я, конечно, попросил Варвару заврачевать меня, но что-то я сомневался в магии, и в тайне наделся, что не слягу с отитом. За окном закусочной начался мелкий затяжной Орегонский дождь. Сумрак лесов вокруг добавлял темноты и так в серый день, поэтому в кафетерии ярко горел свет. Я только что звонил Еве и рассказал, что в больницу вломилась неадекватная Деннард, поэтому срочно убежал и теперь прошу помощи – поколдовать и закрыть магически мой канал, чтобы эта сумасшедшая фанатка меня не нашла по энергетике оставшихся в больнице вещей. О Варваре я не проронил ни слова. Думаю, они узнают позже о ней, когда мой канал уже будет закрыт и ничего сделать не смогут. А пока, Ева сказала, что поможет разобраться.
– Итак, каков твой план действий? – Мы с Варварой поглощаем вредные гамбургеры и картошку фри, как самые голодные люди в мире. Мне после больничной кухни со здоровым питанием безумно хотелось что-нибудь из того, что запрещают есть диетологи.
– Можно вернуться в Портленд и взять билет на самолет до Лос-Анджелеса. Сэкономим день. – Я открываю карту, купленную на заправке. – Или же продолжать двигаться по I-5 N через Сокраменто. Уйдет где-то полдня-день. Поезд не рассматриваю, с него убегать всегда трудно.
– А ты шаришь в этом! – Варвара изумляется с набитым ртом, активно жуя второй гамбургер.
– Спасибо.
– Не зря тебя считают одним из лучших. Круто! – И снова переключается на еду. Я чувствую, как волна удовлетворения поднимается во мне: почему-то чертовски приятно слышать это от нее.
– Ты, кстати, тоже молодец. Ловко придумала с солью, да и с зажиганием помогла.
Она довольно делает палец пистолетом и делает невидимый выстрел. Невольно смеюсь: еще одна общая черта сестер – озорство, которое, к слову, им идет. Я сразу вспоминаю Мелани, ее наивность, открытость, смех. Спокойно, Рэй. Если путешествие сложится удачно, возможно, что Мелани будет оживлена. По крайней мере, я готов жизнь отдать за это, если потребуется.
– Э! Ты чего пьешь? – Я смотрю, как Варвара отхлебывает напиток из стаканчика; пока я думал, она уже успела сходить и купить себе что-то.
– Кока-кола. – Она удивленно жмет плечами. Я вырываю стакан из рук и всовываю ей свой остывший чай.
– Эй! Обалдел, что ли?
– Ты беременная. Тебе нельзя.
– Давай, я буду решать, что мне можно, а что нет. Отдай! – Она тянется, но я уворачиваюсь и залпом допиваю колу. Мелани за нее и ее ребенка жизнь отдала, а она тут всякую отраву пьет. – Ты всегда себя так ведешь? Или только у беременных отнимаешь еду?
Я ставлю пустой бумажный стакан на стол, в котором болтается пара кусочков льда:
– Ты знаешь, что в одном стаканчике колы дневная норма сахара, если отмести все консерванты и прочее.
– Обалдеть! Ты такой заботливый! – Она злобно смотрит на меня, я же мило улыбаюсь в ответ.
– Запомни, теперь в мои планы входит не только доехать до Калифорнии, но и беречь тебя и твоего ребенка.
Варвара подозрительно щурит глаза, становясь очень похожей на Мелани. Я же еще больше убеждаюсь в мысли, что стоит позаботиться о девушке.
– Если так, то мне нельзя не только кока-колу, но еще и ездить с тобой на мотоцикле, носиться по коридорам и есть гамбургеры.
Она шипит, будто разъярённая кошка, но магии от нее не чувствую, значит не настолько рассержена, как хочет показать. Я неторопливо промакиваю салфеткой губы и расслабленно откидываюсь на сидение:
– Хорошо. Я понял. Начнем с отказа кока-колы. Что до остального, нам и вправду надо поменять мотоцикл на что-нибудь более безопасное. По мокрым дорогам ездить опасно. А теперь расскажи, на чем ты прокололась? Почему Деннард так быстро тебя нашла.
– Не знаю. – Она начинает задумчиво играться со своим браслетом. – Я все вроде подожгла. Может, что-то не до конца сгорело… Может, шла на ведьмин огонь, если достала звериной крови.
– Ты понимаешь, что пока мы тут сидим, Деннард всё ближе к нам?
– Я не идиотка! Тогда пошли, если не хотим быть пойманными. – Она хватает свой кожаный рюкзачок и закидывает на плечо.
– Сиди. Есть план. – Она замирает, превратившись в слух. – Мы так долго не сможем бегать с хвостом. Есть пара трюков у Инквизиции. Для начала, тебя надо спрятать.
– Это как? – Она ошеломленно смотрит. Я иногда ловлю себя на мысли, что Темные специально не обучают своих, оставляя их неучами, чтобы те не могли выйти из-под их контроля.
– Если бы мы были в Саббате, то Артур провел бы пару обрядов. Но у меня нет таких возможностей, да и магически не вытяну. Предлагаю более болезненный вариант в пару этапов.
– Ну? – Я слышу по голосу Варвары страх. Мне и самому неприятно предлагать это.
– Во-первых, я закрою тебе разум.
– Так…
– Во-вторых, есть один прием с бумагой против зова Главной.
– Тот, который надо написать на бумаге, затем сжечь, а пепел выпить?
О! А не всё потеряно. Так она не такая уж тьма Египетская в магии.
– Именно он.
– Я уже это сделала пару часов назад. Знаю этот прием… – Ее голос отчего-то становится грустным. Решив не акцентироваться на этом, продолжаю:
– И третье, самое болезненное, придется тебе стать Смертной. Так ты потеряешься среди Инициированных. Если, конечно же, Деннард не идет по какой-нибудь твоей личной вещи. Зато для ведьминого огня ты будешь не уязвима.
– И как мне стать Смертной?
– Проколоть знак. Точнее, нанести рану.
Она морщится. Я ее понимаю, это болезненно и опасно – знак находится на венах. Но шансы уйти от преследования повышаются, как и исчезают ее возможности защищаться колдовством. Жду ее ответа, пока Варвара мучительно думает, щелкая ногтем, как делала когда-то Мел. Меня всегда раздражала эта привычка, но не сейчас – я, как зомбированный, смотрел на руки девушки.
– Я согласна. Но при условии!
– Каком?
– Ты обещал беречь меня.
– Да.
– Обещай жизнь отдать за меня и моего ребенка, если понадобится. Я хочу выжить, Оденкирк! Хочу родить и воспитать свою дочку.
Я чувствую, как во мне поднимается удушающее непонятное чувство: да и без обещаний буду это делать. Варвара – это всё, что осталось от Мелани. И если та отдала жизнь за нее, то и я сделаю так же. Думаю, Мелани была бы счастлива, знай мои мотивы и мысли.
– Мне тебе на крови поклясться?
– Нет. Достаточно слов.
Я вкладываю магию в произносимые мной слова, чтобы девушка чувствовала, что всё серьезно:
– Я, Рэйнольд Оденкирк, обещаю защищать ценой своей жизни Варвару Шувалову. Сойдет?
– Да. Как будем мне руку портить?
– Предоставь мне. Я – эмпат, чувствую боль. Поэтому знаю, как наносить раны.
Она хмыкает в ответ, от страха закусив губу.
– Сиди здесь.
Я приказываю ей, а сам направляюсь к продавцу. Парень, похоже студент, обсыпанный прыщами и комплексами, поднимает взгляд на меня и тут же ловится на мой гипноз.
– Дай самый тонкий, самый острый нож. Или лезвие.
Тот секунду думает, после чего со стеклянным взором опускается под стойку и протягивает канцелярский нож. Отлично! Я беру его и прячу в карман, отпуская гипноз.
– Пошли в туалет. – Я зову Варвару. Та неуверенно идет за мной, оглядываясь. Наверное, мы сейчас похожи на пару, которая хочет заняться сексом в кабинке. Под осуждающий взор студента мы входим в уборную, где жутко воняет хлоркой. Подойдя к раковине, я прошу Варвару задрать рукав и оголить знак, а сам пытаюсь придать уверенности своим действиям и не показать волнения.
– Ure! – Лезвие ножа вспыхивает огнем, прокаливая и обезвреживая его. – Лучше отвернись или закрой глаза.
Девушка в ужасе отворачивается, почти уткнувшись мне носом в плечо и беззащитно протягивая свою руку. Я беру ее тонкое запястье. А дальше делаю надрез, одновременно воздействуя своим даром и убирая боль. Под ножом среди линий Химерской луны выступает темно-красная венозная кровь и начинает течь по моим пальцам. Я крепко сжимаю зубы, потому что чувствую рану девушки.
Варвара удивленно оборачивается и смотрит, как истекает ее рука. Я же не сдерживаюсь и стону от боли. Дрожащими и немеющими пальцами начинаю зажимать порез.
– Остановись. Давай же! – Я приказываю, и магия Варвары тухнет под моим воздействием. Кровь прекращает течь; и теперь кажется, что ею улита всё.
– Надо перевязать. – Варвара начинает искать что-то подходящее для этого. Я же ощущаю, как боль меняется – теперь она пульсирует толчками, где знак Инициации.
– Сними мой шарф.
Варвара тянет здоровой рукой за синий осенний шарф на моей шее, который мне еще покупала Мириам. Он достаточно эластичный, что отлично подойдет для перевязки.
И вот я уже туго обвязываю ей руку.
– Ай! – Шипит Варвара: я уже начинаю возвращать ей боль, но стараюсь делать это аккуратно, при этом отвлекая сильным стяжением шарфа вокруг ее кисти.
– Прости, постоянно быть твоим обезболивающим не могу…
– Спасибо и на этом! – Ее рука представляет странное зрелище: обмотанная в несколько раз в мой шарф, недееспособная, будто в гипсе.
– Круто, что у тебя такой дар. Хотя, наверное, тебе не очень его иметь.
– Я уже привык.
– Рэй… – Она внезапно произносит мое имя именно с той интонацией, что и Мел, отчего сердце сжимается и перехватывает дыхание – это больнее, чем рана от канцелярского ножа.
– Да?
– Спасибо.
– Не за что.
– Я не за это благодарю. – Варвара поднимает свою обмотанную руку.
– А за что?
– За то, что не дал ей чувствовать боли, когда она горела…
Перед глазами тут же проносятся страшные воспоминания: яркий всполох зеленого, улыбка Мелани, моя рука, подносящая факел, горящая плоть девушки в кругу знаков врат. Я еле выдавливаю из себя:
– Пойдем… Нам нужно еще машину поймать.
***
Мы уже пятый час ехали без остановок, второй раз сменив машину, чтобы не засветиться еще у полиции, как угонщики, кем мы на самом деле и были. Рэй решил дать крюк, чтобы сбить с толку Деннард. Надо отдать должное, он действительно профи. Я не знала о многих приемах ухода от погони. Теперь Оденкирк нацелился раздобыть себе оружие. Мы уже умыкнули соль из кафетерия и нож.
Я, свернувшись калачиком, ехала на заднем сидении, укрытая его курткой. Руку жестко саднило. Я не могла ею ничего делать, и меня постоянно мучила тревога: может, зря это сделала? По сути, лишила себя защиты, каким бы заботливым Оденкирк ни был.
– Ты чего? – Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.
– Зря я сделала это. – Киваю на свою на руку.
– Если хочешь, могу убрать боль на некоторое время…
– Нет. Не в этом дело.
– А в чем?
– Я не чувствую так своего ребенка… Раньше я ощущала ее энергетику, была в курсе того нравится ей что-то или нет, как ее здоровье. А сейчас… я просто беременная.
Я отворачиваюсь: не хочу показывать свои слезы и отчаяние. Машина начинает притормаживать, и вот мы уже стоим на обочине. Он оборачивается и серьезно глядит на меня:
– Чушь! Ты все еще ее чувствуешь. То, что тебе прокололи знак и лишили магии, не значит, что ты стала окончательной смертной. Просто ты стала не столь чувствительная к энергии ребенка.
Я вздыхаю, глядя в его темно-серые с синевой глаза. Как же хочется поверить ему! Но вместо этого я возмущаюсь:
– Откуда ты знаешь это? Ты же мужчина! Ты никогда не был беременным!
– И не буду. – Ухмыляется он. – Но мне приходилось быть без своей магии, так что могу сказать, что Инициированный всегда остается Инициированным со знаком или без.
Молчу – жду, чтобы дальше меня успокаивал. Но Рэйнольд опускает глаза и мрачнеет:
– Твоя сестра, когда лишилась магии и была у нас… – Я фыркаю. Ну да! Вспомнил! Они ее обманом затащили в Саббат и пытались сделать Инквизитором. – Дай договорить! – Возмущается Оденкирк. Я замолкаю, скептически уставившись на него. – Так вот, когда у Мелани не было знака, я стал ее учителем. Мы ходили на Стоунхедж. Ты, наверное, в курсе, что там произошло? Там очень сильная энерготочка. Мелани сразу ее почувствовала, прикоснувшись к земле. А она была смертной.
Хм… Звучит убедительно.
– Попробуй закрыть глаза и сконцентрироваться на своем ребенке. Уверен, ты услышишь его.
Я вздыхаю, но слушаюсь: зажмурившись и положив руки на живот, пытаюсь вспомнить в полной мере ту мягкую, нежную, беззащитную энергию малыша. Сначала ничего. Только живот заурчал. Но потом послышалось, словно далекая музыка, присутствие моей дочки. Спит. Маленькая. Нежная.
Я неконтролируемо начинаю улыбаться.
– Вот видишь, что я и говорил. – Слышится скрип сидения под ним. Открыв глаза, увидела, что он уже не смотрит на меня, а задумчиво глядит вперед на дорогу. Уже стемнело. Мы оба были уставшие. – Надо найти ночлег. Если судить по карте, тут недалеко гостиница. Как насчет пройтись?
– А нельзя подъехать к самой гостинице и там бросить машину? – Я удивленно смотрю на Рэя.
– Нет. Мы же не хотим лишнего внимания?
Я тяжело вздыхаю и не сдерживаю своего раздражения:
– Тогда зачем было спрашивать: не против ли я пройтись?
– Вежливость должна быть во всем. – Смеется, глядя, как я натягиваю свою куртку, которая до этого удобным валиком лежала подо мной.
– Засунь свою вежливость знаешь куда? – Я кидаю ему его одежду и разгневанно выхожу из машины. Но когда очутилась на свежем воздухе, тут же вся моя спесь слетела и стало стыдно: чего я на него взъелась? Он грациозно вышел из машины, на лице все также читалась улыбка. Поэтому чувство вины сразу же поубавилось. Он расслабленно становится напротив меня, засунув руки в карманы джинс, с хитрой усмешкой чеширского кота.
– Смотрю я на тебя, и не понимаю, чего в тебе Аня нашла?
– Шарм и обаяние. – Он пытается удержать расползающуюся улыбку на лице, поэтому, будто стесняясь, опускает голову, водя пальцем по губам. Но глаза так и смеются надо моим раздражением.
– Вот знаешь, сейчас я нисколечко не жалею, что тогда тебе свернула шею. Вот нисколечко!
– Угу. – Он кивает, уже открыто смеясь надо мной, после чего, взяв меня за руку, тащит вперед по дороге. Это был второй автомобиль, который мы бросаем по пути.
Мы шли где-то около получаса, свернув с главного шоссе на дорогу. Гостиница с пафосным названием «Chateau de Chambord*», который был далек от оригинала, встретила нас скрипучей широкой лестницей и раздражающе приклеенной улыбкой метрдотеля. Пока я разглядывала фотографии на стене, изображающие интерьеры настоящего замка, путешествие хозяина гостиницы и его жены с дурацкими комментариями, типа: «Прикосновение к творению Леонардо Да Винчи. Дыхание безусловной красоты» – Рэйнольд тем временем снимал нам номера.
– Пошли. – Он снова по-хозяйски взял меня за локоть и потянул наверх, за нами тут же последовал метрдотель.
– Будьте уверены, вам понравится. Из комнаты открывается потрясающий вид на лес, к тому же комната находится во флигеле и соседи вам не помешают. Там же имеется интернет, кабельное телевидение, джакузи, отдельный санузел…
Ничего себе! Мое удивление с каждым перечислением все больше нарастает.
– Ты что президентский номер снял, что ли? – Шепчу я Оденкирку.
– Нет. Всего лишь для новобрачных.
– Чего? – Я резко останавливаюсь, чем сильно удивляю метрдотеля и Оденкирка. Я оглядываюсь на обслуживающего нас мужчину в поисках ответа.
– Да, миссис, наша гостиница имеет французского шеф-повара, вы не ослышались.
Но не успеваю я и рта открыть, как Оденкирк, обходит меня и начинает толкать вперед со словами:
– Моя жена обожает французскую кухню. Голову теряет от одного запаха французской булки.
Я же яростно шепчу Оденкирку на ухо:
– Твое счастье, что я потеряла магию, иначе свернутой шеей ты бы не отделался.
Рэйнольд оборачивается и, улыбаясь, громко говорит:
– Да, любимая, думаю, круассаны у них есть.
Я прослеживаю взглядом и вижу озадаченного метрдотеля, который, кажется, понял, что между «молодыми» идет какая-то нестыковка. Черт! Не к добру, что он заметил это. Поэтому я натягиваю улыбку и сладко произношу:
– Обожаю круассаны! Особенно с шоколадом.
Метрдотель тут же расцветает на глазах, будто я отвесила самый лучший комплимент в жизни:
– Тогда вы будете в восторге от нашего шеф-повара! Вы обязательно должны попробовать его десерты. А какие у него трюфеля!
– Не надо трюфелей! У нее на них аллергия. – Теперь уже Оденкирк ведет себя странно, неожиданно зарычав на обслуживающего.
– Да, знаете, слишком много масла, шоколада, или что они туда кладут в эти конфеты… – Я невнятно пытаюсь исправить положение. Все замолкают, ощущая неловкость ситуации.
– А вот и ваш номер! – Снова зажегся своей профессиональной улыбкой метрдотель, подводя нас к номеру. Он открывает дверь и нам предстает уютный номер в бело-голубой гамме. Мило.
– Спасибо. – Рэйнольд забирает ключ и пропускает меня вперед себя.
Оказавшись в номере, я чувствую себя сбитой с толку. Широченная кровать злит и манит меня: я очень устала, но мысль, что рядом будет храпеть этот противный Инквизитор, сводит на нет всю радость.
– Почему именно один номер? Почему нельзя было хотя бы с раздельными кроватями?
– Потому что есть такое правило: держаться вместе. Других номеров на двоих у них не было. Тут приехала какая-то актерская труппа и заняла все номера с раздельными кроватями. – Я слежу, как он, пока говорит, аккуратно сыпет соль у порога.
Тяжело вздохнув, начинаю раздеваться: скидываю обувь, рюкзак и куртку – прохожу к кровати и плюхаюсь на нее, ощущая мягкость и упругость матраца. Блаженство! Рай на земле.
– Сейчас бы тортика… шоколадного.
– У тебя теперь аллергия на шоколад по легенде. – Доносится противный голос Оденкирка.
– Твою мать! Вот дернуло тебе сказать, что трюфель не люблю. А я, между прочим, люблю шоколад!
Я слышу, как шуршит куртка Рэя, как он разувается, и его шаги становятся почти бесшумными на ковре. Закрыв глаза, лежу и обдумываю свое положение: я вляпалась по самое не балуйся. А вдруг ничего не выйдет? Вдруг всё бесполезно и я зря только подставилась? Ведь меня же убьют, если поймают. Или сделают что-то… Перед глазами всплывает лицо Кевина, его взгляд карих глаз – грустный и нежный. А как он улыбался! Как целовал! Я вспоминаю, как он любил играться с моими волосами: он даже научился мне заплетать косу, когда смотрели какой-то фильм. Где он? Знает ли Оденкирк? Меня так и подмывает спросить: Кевин в Саббате? Почему не пытался связаться со мной? Бросил? Или ему стерли воспоминания обо мне? Но Рэй же помнит Мелани, он как-то вернул себе воспоминания! Дьявол! Как же хочется спросить, но так страшно услышать ответ. Особенно тот, где: «Он просто сбежал. Жив, здоров, живет в Саббате. Нет, Варя, он помнит тебя. Да, он знает, что ты беременна».
– Оденкирк?
– Что? – Я поворачиваю голову в его сторону и открываю глаза: он сидит в кресле и, низко склонившись над кофейным столиком в неудобной позе, что-то отмечает на карте.
– Ты любил Аню? Ой! Мелани?
Рэйнольд выпрямляется и смотрит на меня с широко открытыми от удивления глазами. Черт! Какой же он молчун. Я начинаю, заикаясь, оправдываться, тараторя и смотря в потолок:
– Нет, я знаю, что ты ее любишь, я понимаю, что все твои действия, в том числе то, что ты сделал для нее во время смерти, это неоценимо. Да и она тоже была повернута на тебе. Вспомнить хотя бы, когда ты не стал разговаривать с ней по телефону, когда она тебя поздравляла с Днем Рождения. Черт! Я никогда ее такой убитой не видела! Даже когда у нее были размолвки с Савовым. Она реально любила, то есть любит тебя. Просто я хочу услышать от тебя это, а не приходить к выводу. Ты меня понимаешь? Лучше услышать, чем сто раз увидеть. Ой! Вообще-то наоборот. Ну да ладно.
– Я не люблю твою сестру.
Простите? Мне послышалось? Я ошеломленно приподнимаюсь на локте и встречаюсь с темно-серым серьёзным взглядом.
– Не любишь?
– Да. Мне не нравится этот глагол. Мне мало это слова.
– Мало?
Рэйнольд отворачивается в задумчивости, после чего выпаливает с такой горечью и живостью, что совершенно не вяжется с его собранным обликом. В всплеске чувств он даже ломает карандаш.
– Я не могу без нее! Лучше бы Сенат сжег меня вместе с ней, как укрывателя, чем глотать таблетки, чтобы не думать о ней каждый миг!
Он замолкает, кинув обломки карандаша, которые покатились по столу и бесшумно упали в мягкий ворс ковра. Оденкирк тяжело вздыхает, после чего складывает молитвенно руки и подносит к губам, словно на исповеди. Внезапно мне кажется, что мужчина будто постарел на глазах, и такая горечь в голосе:
– Люблю ли я Мелани? Любить можно комедии, собаку или шоколад… Думал, что у нас есть будущее… Видит Бог, я боролся.
Последнее было сказано вообще безжизненно. Меня даже это взбесило.
– Эй! Оденкирк! – Я кидаю в него подушкой, но промахиваюсь. – Заткнись и слушай. Завтра мы тебе добываем оружие и едем искать этого Дэррила. И клянусь тебе, хоть Богом, хоть Дьяволом, но я Аньку из-под земли достану. Она сказала, что оживет, значит так и будет. Понял? А дальше стройте планы на жизнь хоть вместе, хоть порознь.
Я откидываюсь на кровать под его злым, но ожившим взором.
– Ты, вообще, нормальный парень. Хоть и не люблю тебя. Девчонки сохнут по таким: чтобы заботливый был, ответственный, на лицо ты очень даже… смазливый.
В меня резко врезается подушка, кинутая в ответ Оденкирком.
– А ты противная. Ты знаешь об этом?
Я, гоготнув, опять не глядя, кидаю в ответ – слышу звук задетых занавесок: ага, перелет.
– Ладно. Ты мне нравишься, Оденкирк. Даже немножко жалею, что свернула тебе тогда шею. Совсем немножко. Чуть-чуть. Вот настолько! – Я показываю маленькое расстояние между указательным и большим пальцами, вытянув вверх руку. – Но у тебя есть шанс исправиться!
– Это как же я должен выслужиться перед ее Высочеством?
Я резко поднимаюсь и выпрашиваю:
– Принеси мне шоколада! Или что-нибудь с этим вкусом. Ужас как хочется!
– Может, ужин закажем в номер?
– О! Хороший Инквизитор! Я уже больше начинаю жалеть, что тебя убила! Пока ты там заказываешь, я быстренько приму душ.
Я срываюсь с кровати и направляюсь в ванную. Там я могу в достаточной мере расслабиться и почувствовать себя живой. А главное, чистой после этой беготни и переживаний, пыли дорог и грязи общественных мест. Одна беда – рана, которую я умудрилась намочить. Пришлось тут же одной рукой, помогая зубами, себя перевязывать бинтом, который мы купили на заправке между сменами машин. Морщась и ёжась от боли, я все-таки умудряюсь забинтовать себе запястье. Затем было проще. Скрутив мокрые волосы в подобие пучка и накинув халат, поняла, что одежды другой у меня нет. Эх… Пришлось вручную застирывать свои вещи и Оденкирковский шарф от крови.
Бесполезно. Вещи были испорчены. К тому же на блузке не было пары пуговиц.
Я выхожу из ванны и с гордым видом, развешиваю вещи на спинке кресла под удивленным взглядом Оденкирка.
– Что? Ну не в грязном же ходить!
– Я планировал завтра сменить нам одежду.
Я встаю в позу и насмешливо смотрю на него.
– О! Инквизиция любит шопинг?
Он передразнивает меня со своей излюбленной противной ухмылочкой:
– Нет. Инквизиция не любит шопинг. Инквизиция прячется от преследователей между прочим.
– Согласна. Ужасно встречать преследователей во вчерашней одежде.
Он устает спорить со мной, тяжело вздохнув, и уже нормальным голосом объясняет:
– Одно из правил сброса хвоста: переодеться. Старые вещи отличные энергетические носители. Новая одежда чиста в этом плане. Если взять возможность, что Деннард тебя ищет по предмету, то усложни ей задачу – обнови вещи. Это даст тебе немного времени, а ей больше потребуется на поиск.
– Ясно… – Я озадаченно сажусь в кресло напротив и включаю телевизор. Обалдеть, сколько всего он знает! Теперь понятно, почему так быстро отлавливают Химер. Я даже не подумала о вещах.
– Я заказал пармантье, салаты и шоколадный пирог.
– Спасибо…
Мы смотрим какую-то программу про художников. Приятный визуальный ряд: картины с дамами в длинных старинных платьях и с зонтиками. Очень органично вписывается в антураж номера. Вскоре нам принесли еду, пожелав спокойной ночи. Мы начинаем молча поглощать ужин. Я практически в один присест съедаю весь шоколадный торт, чувствуя себя удовлетворенной и изнеженной, как кошка на солнце. То ли это леность от сытости, то ли я дошла до своего предела, но я решаюсь, поборов себя и сжав кулаки от страха, задать свой вопрос, который мучает меня. Только надо делать это аккуратно, чтобы больно не было.
– Оденкирк?
– Нет.
– Что «нет»?
– Я не побегу за вторым пирогом. Ресторан уже закрыт.
– Я не про пироги…
Он наконец-то поворачивается ко мне и замечает мою решимость.
– Что?
– Ты знаешь, от кого я жду ребенка? – Тупой вопрос! Обычно это задают нерадивым папашам по залету. Но по-другому я не знаю, как вывести разговор в нужное русло.
– Знаю… От Кевина.
– Да… А ты не знаешь, что с ним?
И вот я вижу замешательство. Знает! Знает, но не может сказать!
– Рэй! Где он, чёрт возьми? Он у вас? В Саббате?
– Да…
Я киваю в ответ. Всё понятно. Бросил. Не нужна.
Невольно начинаю плакать, не пытаясь даже сдерживать себя.
– Эй! Успокойся. – Рэйнольд берет меня за руки и внезапно становится нежным и милым. – С ним всё в порядке.
– Конечно, в порядке! Это не его же беременным бросили! – Я вырываю руки и пытаюсь встать. Но меня с грозным «Стоп!» ловят за талию и сажают обратно.
– Он тебя не бросал! С ним всё сложно.
– В смысле «всё сложно»?
– Ты знаешь, почему Мелани сдала себя Сенату?
– Да… Чтобы рассказать про Моргана и его планы.
Но в его глазах я читаю горечь и боль. А затем он рассказывает мне то, от чего у меня волосы встают дыбом: Анька спасла Кевина! Моя милая, хорошая сестренка пошла на костер ради нас: ради меня, Кевина и ребенка! Да еще над Ганном Морган поиздевался! Как такое возможно: луна и солнце? Иметь такой дар, с которым не справляется, и от этого постоянно болеет! Я начинаю рыдать в голос от облегчения и шока, будто во мне сломался механизм, постоянно державший меня в напряжении и тревоге. Захлебываясь в собственной беспомощной истерике, я оказываюсь в объятиях Оденкирка, который пытается меня успокоить какими-то стандартными фразами о том, что всё будет хорошо.
Примечания:
Chateau de Chambord* – За́мок Шамбо́р или Шамбо́рский замок (фр. Chateau de Chambord) – один из замков Луары. Был построен по приказу Франциска I, который хотел быть ближе к любимой даме – графине Тури, жившей неподалёку.
