Текст книги "Сенат"

Автор книги: Елена Ромашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Код два

Я иду по коридору, стараясь не перейти на бег. Мне нужна Барона. Среди проходящих, таких же ошалевших Архивариусов я замечаю ее прямую спину и темный цвет волос, отдающий холодным отливом.

– Оливия! Оливия, подождите!

Она наконец-то слышит мой окрик и оборачивается. Я замечаю несвойственную ей бледность лица и что-то неуловимое во взгляде, но отметаю в сторону, желая не зацикливаться на этом.

– Ной, что случилось? Почему вы не в Мосуле на расследовании?

– Я собираюсь туда. Но срочно нужно обговорить с вами по поводу дела Смертного с татуировкой.

Оливия тут же напрягается. У нее снова появляется эта закрытость, когда разговор касается этого дела. Несмотря на то, что дело было полностью моим, Оливия отстранённо следила за ходом расследования.

– Что случилось?

– Наша подозреваемая Амелия Шилдс: она полностью оправдана.

Я жду от нее ответа, но Барона не понимает меня и лишь раздраженно супит брови:

– И что? Выпустите ее тогда! Не отвлекайте меня по пустякам, Ной.

– Дело в том, что девушка делает запрос на защиту от своего же клана.

– Основания есть?

– Да. – Я протягиваю ей листок, с последним допросом, где черным по белому заявка на то, что ее Верховная не будет церемониться с ней за сведения, предоставленные Сенату. Оливия быстро пробегает глазами по тексту и выдает:

– Чушь! Тут только догадки Амелии о том, что за ее ослушание, последует наказание.

– Я знаю.

– Тогда в чем дело?

– Оливия, Амелия дала нам интересные сведения и вы сами понимаете, что последует за этим.

Я знаю, что Оливия догадывается, что дело темное, я знаю, что у нее есть какие-то догадки насчет него, иначе она не стала бы так корпеть над этим убийством. Мне кажется, она догадывается, что это связано с объединением знаков Морганом. По крайней мере, она идет по этому пути, судя по наводящим вопросам о татуировке и больной, за которой следила Амелия Шилдс.

Я выжидающе смотрю на нее: ответ должен прозвучать, чтобы я понял, как действовать дальше – звонить Курту о том, чтобы прятал Амелию, или ей предоставят защиту.

Оливия тяжело вздыхает, резким движением поправив пиджак.

– Ной, Сенат не предоставит сейчас людей, даже если бы мы имели все основания на ее защиту.

– Архивариусов нет, но у Амелии есть пара – Инквизитор, который согласится взять на себя обязанность ее защиты.

– Нет, Валльде! Вы слышите? Нет.

Оливия злится. Я ее понимаю, сейчас снова аврал, всех Архивариусов и добровольцев снимают на новые дела – в Мосуле сгорела большая библиотека, где хранились древние рукописи Инициированных, на Украине с нестабильной политической ситуацией прошли беспорядки в кланах Химер, в Китае кто-то обесточил целый город и использовал страх темноты людей для призыва демонов.

Я смотрю на Оливию, она начинает колебаться – это видно по тому, как старается не смотреть мне в глаза. В итоге, слышу ее тихий голос без злости и раздражения, в нем угадывается усталость и смирение:

– Я могу лишь ее задержать в Карцере. Такой вариант подойдет?

– Да.

– Отлично.

Я готов уйти, чтобы дать отбой нервному Курту, который в последние дни ходит сам не в себе: то ли сомневается в своих действиях, то ли переживает, а может всё сразу. Распрощавшись с Барона, я направляюсь к посту Януса, чтобы отдать указания насчет Амелии Шилдс. Третий этаж кишел Архивариусами. Они толпами ходили по кабинетам, выпрашивая связь на новый портал, на дополнительный инструментарий в свой кейс и бумагу с заклинаниями, которая у них закончилась. Здесь же находилась главная «справочная» с Янусами, держащая связь с Карцером и внешним миром по телефону.

«Аппаратная» – так однажды обозвал это место Шишковский. Действительно, это место напоминало старые фильмы, где куча телефонисток налаживали связь. Вместо них были Янусы, и они обладали информацией обо всем, что в данный момент творилось в Сенате. Это была своеобразная диспетчерская дел Сената.

– Свяжите меня с Саббатом.

Азиатской внешности Янус с седыми волосами тут же воздействует на телефон и передает трубку, в которой звучит голос мисс Татум:

– Частная школа «Саббат» слушает.

– Здравствуйте, мисс Татум, свяжите меня с Куртом.

– Здравствуйте, Ной. Минуточку подождите.

В трубке включается режим ожидания, где вместо гудков звучит Шубертовская Ave Maria. Пока поет приятный густой голос певицы, рядом со мной оказываются два Архивариуса, выпрашивающие для расследования Инициированных с особенными дарами и соответствующие документы.

– Нам требуется дар разряда гностицизм для продолжения расследования.

Я мысленно ухмыляюсь: этот разряд только у одного человека – у Нины.

– Таких в арсенале Сената пока нет.

– Как нет? – Удивляется Архивариус, а я теряю самоконтроль и оборачиваюсь в таком же недоумении, что и мужчина.

– Нет. Сенат не располагает добровольными Инициированными с даром гностицизма.

– Как же так? Раньше же был человек? Русская… Как же ее имя?

– Нина Субботина. – Подсказывает Янус.

– Именно! Она являлась добровольцем для помощи Сената.

– Сейчас Нина Субботина не является добровольцем. Запрет.

– Алло? Ной, что там? – Я слышу в трубке голос Курта, из-за которого, как назло, не слышу, что отвечает Янус Архивариусу.

– Амелия Шилдс остается в Карцере.

– Почему?

– В целях ее безопасности. Ей отказано в защите и охране из-за недостатка людей.

– Погоди. Но я могу вызваться.

– Можешь. Но тебя тут же вытащат на расследования Сената. Нехватка людей.

– И что будет? – Я слышу напряженность в голосе Курта, в котором явно читается страх.

– Мы с Архивариусом Барона решили продержать ее в Карцере. Сейчас это самое безопасное место для нее.

– Хорошо… Спасибо тебе.

И пошли частые гудки. Я кладу трубку, ощущая, что никак не могу сконцентрироваться на звонке и деле. Я горю узнать ответ, почему Нина теперь не является добровольцем. Отказалась? Заставили отказаться? Или не хочет, чтобы ее вытащили на расследования в помощь Сенату?

Я подхожу к Янусу, которого уже покинул Архивариус, и задаю интересующий меня вопрос:

– Вы сказали, что Нина Субботина не является теперь добровольцем. Почему?

– Запрет.

– Запрет?

– Код номер три.

Я пытаюсь лихорадочно вспомнить, что это означает. Но ни черта не помню. Кажется, код два – это смерть добровольца. Или это и есть номер три?

– Напомните, что это означает?

– Код номер три означает, что добровольцу выдвинуты обвинения в нарушении законов Инициированного мира.

Во мне что-то ломается. Я испытываю страх – противное чувство, которое в последнее время все больше стало возвращаться и путать мои мысли.

– Дайте мне информацию на Нину Субботину.

– Нина Субботина проходит по делу номер 38.57.02.2047. Дело ведет Архивариус первого типа Морена Бьянчи. Нахождение – Карцер, восемнадцатый этаж.

– Спасибо.

Я разворачиваюсь и почти бегом устремляюсь к порталам в Карцер.

– Валльде, вы еще в Сенате?

Меня останавливает за руку Архивариус Грант.

– Да. Но я собираюсь уже уходить.

– Отлично передайте это Архивариусу МакНабу.

Он впихивает мне сличитель в руки. Я киваю, про себя отмечая, что нужно найти Нину и пройти в Мосул на место происшествия. Меня словно разрывает: долг Архивариуса – поскорее отдать сличитель – и чувство к Нине, гонящее в Карцер.

Я притормаживаю у портала в нерешительности, осознавая свой провал как Архивариуса: личной жизни, чувствам и эмоциям нет места в Сенате. Но, как показывает практика, они все равно сюда прорываются, подавляемые голосом разума.

В итоге, понимаю, что если сейчас не увижу Нину, то не смогу сконцентрироваться на работе. Поэтому снова продолжаю путь к порталу. Оказавшись на восемнадцатом этаже, попадаю в тишину ожидания. Здесь я могу себе позволить чуть ли не бегом идти вдоль дверей, выискивая нужное имя. Мягкий ворс ковра топит звук моих спешащих шагов, не давая понять обвиняемым, что один Архивариус тронулся умом.

Вот она! Дверь с черной таблицей, на которой начертано имя «Нина Субботина» и другие данные. Сердце замирает. Ощущение, что я в кошмаре – мои опасения сбылись. Я хватаюсь за дверную ручку, чувствуя, как она магически откликается на мой Знак, давая пропуск внутрь, и поворачиваю ее.

Вхожу. Я не сразу замечаю ее, потому что кажется, что комната пустая. На самом деле, Нина сидит на полу за кроватью и смотрит в окно, поэтому виднеется только ее голова со светлыми волосами и плечи.

– Нина?

Она оборачивается и встает. Отмечаю, что впервые вижу ее в джинсах и белой футболке. Обычно она во всем черном и на ней постоянно много одежды свободного кроя. Сейчас же она выглядит, как все заключенные в Карцер. Но белый цвет и почти облегающая одежда подчеркивают бледность ее кожи и светло-пшеничный цвет волос, а еще худобу. Она даже кажется мне подросшей, потому что не сутулится как обычно, а стоит с ровной прямой спиной.

Я чувствую онемение в теле. Скорее всего, это шок. Нина тоже не двигается. Мы просто стоим и смотрим друг на друга. Она не плачет, не прожигает ненавидящим взглядом, не нервничает, даже не злится. Она, как всегда: чуть хмурая, собранная, готовая к нападению в любой момент, закрытая, даже ее энергетика ровная, почти бесшумная и неощутимая.

– Что случилось?

Я наконец-то выжимаю из себя хоть что-то, и Нина оживает в своей позе, отводя глаза в сторону.

– Обвинение в убийстве несовершеннолетнего Смертного.

– Основания?

– Были свидетели, которые слышали угрозы от меня.

– А улики?

– Убийство было совершенно без магии. Поэтому всё чисто на энергоуровне.

Я хмурюсь. Всё понятно как божий день: подставили. То чего я боялся, произошло. Я знаю Нину, несмотря на ее суровый вид и порой резкие выпады, она не будет убивать человека и, уж тем более, мстить.

– Есть предположения, кто мог подставить?

– Есть. Даже предполагать не нужно. – Я замечаю еле заметную улыбку на ее губах. – Это Павел. Он подал заявление на меня.

– Почему?

– Он ненавидит меня, как и все остальные Химеры.

Не справляюсь с тяжелым вздохом. Невероятно трудно контролировать себя сейчас. Я знаю, что Нину, мягко говоря, недолюбливают в клане и за пределами его, потому что она помогает Сенату, выдавая своих же на аутодафе. Вспомнить, хотя бы, как осенью на нее напали. Если бы не Мелани, я бы ее потерял тогда.

– Нина, ненависть не толкает людей просто так обвинять в убийстве Смертного. Что ты сделала Павлу?

– Он высказался обо мне на одной вечеринке, я заставила его публично признаться, что он гомосексуалист и влюблен в своего лучшего друга.

– Ясно. Думаешь, он убил своего Смертного ради того, чтобы отомстить?

– Я думаю, что убитый мальчик вовсе не был его Смертным, как он заявляет Сенату. У него нет даже родственников. По крайней мере, до убийства никто не знал о них.

– Ты угрожала ему?

Нина безразлично жмет плечами.

– Он неделю назад пришел на собрание в мой клан и начал оскорблять. Я ответила, чтобы закрыл рот, иначе за любое слово в мою сторону будет расплачиваться кровью. За мной не постоит.

– А дальше?

– Через два дня обнаружили тело мальчика с перерезанным горлом.

Она разводит в недоумении чуть руками, будто говоря: «Как-то всё нелепо получилось».

Я молчу, не двигаясь, чувствуя, как кровь носится по венам. Подставили, притом бездарно.

Я не знаю, что нужно сделать: хочется подойти к Нине и коснуться ее. Может, сказать слова поддержки? Но Нина не выглядела потерянной и безутешной. Она была собой. И это обескураживало и нравилось одновременно.

– Думаю, меня подержат здесь неделю, а потом из-за отсутствия улик выпустят. Если Сенат будет расположен. Сейчас, вроде, идет чистка Химер.

Я молчу, так как знаю двойственность ситуации: Сенат может, закрыть дело и назначить аутодафе, если даже найдет косвенную улику, а может выпустить. Сейчас непонятно, что происходит. От этого мне становится страшно за Нину еще больше. Самое болезненное оказалось то, что я понял по ее глазам – она в курсе своего положения.

– Я думаю, твое дело затянется. Людей сейчас нет. Наверное, тебе придется посидеть несколько недель тут, пока приступят к тебе.

Нина кивает. Это слабое утешение, но все-таки. Сейчас и вправду некоторые судебные процессы приостановлены. Значит, шанс у нее есть. Тишина продолжает терзать нас, мы стоим и смотрим друг на друга. Я хочу коснуться ее, но боюсь она откажется или оскорбится.

«Ты – Архивариус, Валльде. Твой статус теперь запрещает личную жизнь. Ты свой выбор сделал».

Эти слова были брошены ею в последнюю нашу встречу, когда пытался пригласить девушку на свидание. Думал, что после нашего поцелуя Нина согласится на отношения со мной. Но был отказ: жестокий, резкий, честный.

Кажется, пора уходить. Нечего тешить себя иллюзиями. Я смотрю на сличитель, который надо отнести Архивариусу. Долг службы – теперь моя личная жизнь. Пересилив себя, я поворачиваюсь, чтобы выйти из Карцера, бросая ей через плечо: «Я буду следить за твоим делом. Постараюсь сделать всё возможное».

Но меня останавливает ее фраза, одновременно произнесенная со мной:

– Ной, я часто думаю о тебе…

Я застываю и оборачиваюсь. Все та же поза, только глаза стали испуганней, а на лице появился румянец.

– Я… Я скучаю. Мне не хватает общения с тобой… Мне кажется, ты мне нравишься… очень.

Нина говорит тихо, заикаясь, с дрожью в голосе, отчего ее и так хриплый голос, сипит еще больше. Она странно и нервно дергает плечом, будто что-то мешает на спине, отводя от меня взгляд.

От ее слов становится удушающе горячо в груди. Не хватает воздуха.

– Ты сказала, чтобы я не забывался, так как я – Архивариус.

Нина гордо поднимает подбородок и обиженно отворачивается. Кажется, она подумала, что я отказался от нее.

– Я тоже влюблен в тебя, Нина. И мне тоже не хватает общения с тобой.

Я стараюсь показаться вежливым. Страх раскрыться перед девушкой очень сильный: я не из тех, кто открыто показывает свои чувства, но сейчас это тот момент, когда понимаю, что надо стать уязвимым.

– Нина, ты хочешь, чтобы между нами были отношения?

Ее взгляд теплеет. И в уголках глаз появляется блеск, будто она готова расплакаться. Но лицо все так же неэмоционально. Нина держится, но она напугана осознанием своего положения, наверное, поэтому мы ломаем себя и говорим то, что у нас давно созрело в сердце.

– Хочу. Только вряд ли у нас получится.

– Почему?

– Я – Химера, а ты теперь Архивариус.

– Возможно, что я откажусь от статуса и вернусь в Инквизиторы.

– Всё равно, Ной. Меня и так не любят свои же.

Я хмыкаю и медленно подхожу к ней, по пути положив сличитель на стол.

– Кажется, ты уверяла, что независима от чужого мнения.

Нина печально смотрит себе под ноги: обычная ее поза – попытка спрятать свои мысли, когда ей трудно контролировать себя.

– Ты называешь их «свои». Но раз ты здесь – они тебя своей не считают.

На последней фразе она вскидывает взгляд и я могу теперь рассмотреть цвет ее глаз: пронзительно синие. Ультрамарин. Вряд ли кто замечал или видел их цвет. Очень красивые.

– У меня выбора нет. – Никогда не думал, что Нина так сильно зависит от окружения. – Нет, Ной, мы вряд ли сможем быть вместе.

Я разумом понимаю её, но сердцем не согласен. Не зря говорят, что долгосрочные отношения у пары «Химера и Инквизитор» – редкость. Возможно, Нина права. Не стоит идти по дороге из костей, уже проложенной другими – можно не выбраться, будет только больнее. В конце концов, это выбор Нины.

Больно. Чертовски больно в груди. Я наклоняюсь и делаю то, что могу позволить лишь с ней и только сейчас: целую в щеку, ощущая под губами нежную тонкую кожу этой суровой девушки. И зачем-то говорю ей тихо то, что меня мучает, но никому никогда не показываю. Это мой секрет, который теперь знает лишь Нина:

– Я с детства боюсь темноты и закрытых помещений.

Отстраняюсь и вижу недоумение на лице Нины.

Неужели всё? Неужели вот так закончатся наши чувства? Почему-то ее прошлый отказ не так сильно ранил меня, как сегодняшнее признание. Возможно, потому, что она произносила это со смирением, а не ради того, чтобы меня уколоть или подтолкнуть к каким-то решительным действиям. Сегодня была честность, сегодня была констатация факта поражения еще не начатого боя. Я готов отойти от нее, как Нина хватает меня за руку и, даже не произносит, а хрипит своим голосом:

– Ной, вытащи меня отсюда!

Теперь Нина не скрывает свои истинные чувства – она напугана. Я лишь киваю в ответ – горло сжало так, что не в силах произнести слова – ради Нины я сделаю всё, и пускай мы не будем вместе. Надеюсь, мы останемся друзьями. Надеюсь…

– Я сделаю всё, что в моих силах. – Ответ получился сухим. Но разве теперь не должно быть всё равно?

Я молча разворачиваюсь и ухожу, ощущая странное чувство, неведомое мне ранее: дикое одиночество, от которого хочется разодрать грудную клетку и выдрать сердце. Воротник рубашки и галстук вдруг стали жать, что трудно дышать. Я пытаюсь сделать слабее узел, но легче не становится.

Нина… С Ниной я многое испытал в первый раз: радость, восторженность, страсть, любовь, ревность, желание. Теперь еще и это.

– Ной!

Голос ее звучит, когда я уже поворачиваю дверную ручку, готовый выскочить из комнаты и нестись сломя голову отсюда куда-нибудь подальше. Мне не хочется поворачиваться на ее оклик, но и уйти не могу. Я осторожно смотрю через плечо и вижу, как Нина неслышно подходит ко мне.

– Ты забыл сличитель.

Я не сразу осознаю, что она произносит, лишь через мгновение замечаю протянутую руку с аппаратом.

– Спасибо.

Я забираю сличитель и смотрю на нее. Мне хочется высказать ей всё то, что со мной происходит: что тоже люблю, что хочу общаться, что продолжаю надеяться, что сделаю всё, чтобы вытащить ее из Карцера, что буду скучать, так как оказалось, что ближе нее у меня никого нет – как-то не обзавелся лучшим другом, нет теплоты в семье, даже Ева – мой близнец – никогда не была так близка, как эта странная девушка.

Но я ничего не говорю. Как и она. Молча выхожу и закрываю за собой дверь, будто отсекаю часть души. Теперь я понимаю, почему некоторые Саббатовцы, например, Стефан или Рэйнольд имели привычку напиваться, когда имели поражения в любви. Оказывается это очень больно.

Не уверен, что даже процедуры Сената по отключению эмоций помогут.

– Могу ли я просмотреть дело Нины Субботины?

Янус тут же загружается и выдает разрешение:

– Дело номер 38.57.02.2047. Ведет Архивариус первого типа Морена Бьянчи. Статус – в процессе, степень защиты пятая. В документариуме дела нет.

Черт! Значит он у Бьянчи.

– Где сейчас Морена Бьянчи?

К первому Янусу подключается второй.

– Седьмой этаж. Комната допросов номер сорок пять.

Я разворачиваюсь и иду на седьмой этаж. На улице уже ночь. Я сильно устал, но не имею права уйти из Сената, пока не найду Бьянчи. Ненавистные белые коридоры и лестницы здания лабиринтом разворачиваются предо мной, но я знаю куда идти. Для незнакомца заблудиться тут плевое дело. Это еще одна особенность – своеобразная защита Сената от чужаков.

Войдя в комнату номер сорок пять, предо мной оказывается пуленепробиваемое стекло с кучей заклятий на нем, за которым, как в фильмах, идет допрос опасного преступника. Морена Бьянчи что-то спрашивает напротив сидящего мужчину, Янус в кабинете выполняет обязанности секретаря, записывающего все на бумагу: он положил свою ладонь на нее и из-под нее бегут строчки диалога, будто на экране. Сама Архивариус чем-то напоминает Барону: такие же темные волосы, худая, острый подбородок.

– Скажите, Морене Бьянчи, что к ней пришел Архивариус Ной Валльде.

Я обращаюсь ко второму Янусу-охраннику, который стоит у входа. Тот тут же делает мысленный посыл своей второй половинке, и та сообщает Морене обо мне. Через пару мгновений она появляется в коридоре. Женщина выглядит уставшей: серый цвет лица и потухшие глаза. Ее ноги отекли от узких туфель. Весь ее вид кричит о том, что она желала бы оказаться где-нибудь далеко отсюда, что этот допрос – пытка для нее.

– Добрый вечер, мисс Бьянчи. Ной Валльде, Архивариус третьего типа.

– Здравствуйте. Вы что-то хотели?

Мне нравится ее голос – тихий, спокойный, бархатный.

– Да. Я веду одно дело, и, как мне кажется, оно перекликается с вашим.

– Это с каким?

– Дело Нины Субботиной.

– И как же оно перекликается с вашим?

Я выдаю заранее продуманный ответ, который готовил весь день в мысленном диалоге с Бьянчи, пока находился в Мосуле:

– Возможно, надуманно, но у меня есть дело о нелегальном создании порталов на глазах у Смертных, притом мой обвиняемый знает того Инициированного, у которого убили смертного мальчика. Павел Ильин.

– Ах, да. Дело в том, что мне сейчас совершенно не до этого дела. Я еще даже не приступала к нему. Загруженность большая.

– Я понимаю. Могу ли я вас попросить ознакомиться с делом номер 2047?

Она на секунду задумывается, но, не находя причин для отказа, кивает.

– Спасибо.

Она разворачивается, чтобы уйти в комнату допроса, но внезапно останавливается.

– Вы третий тип, так?

– Да. – Я напрягаюсь от ее внезапного порыва.

– У вас много дел, мистер Валльде?

– Достаточно.

– Не возьмете это дело себе? Я действительно не успеваю. Сами понимаете – весь первый тип Архивариусов кинут на более тяжелые преступления.

Она устало разводит руками, будто пытается найти себе оправдание. Мне становится жалко эту женщину: вот она, обратная сторона медали – работа в Сенате бывает на износ.

– Да, конечно. Возьму.

От ее предложения я чувствую, как кровь побежала быстрее, пульсируя в висках одной мыслью: вести дело Нины – это неправильно, возможно, что даже незаконно для меня, но это позволит спасти ее от костра.

– Спасибо! – Морена благодарно расплывается в усталой улыбке, женщина держится из последних сил: наверное, энергоподпитки ее уже не спасают. – Я отдам распоряжения по передаче вам дел. До свидания, Ной.

– До свидания. – Я улыбаюсь ей, отметив, что из благодарности она даже назвала меня по имени.

Быстрым шагом покидаю камеру допроса и направляюсь в Саббат. Слишком много сегодня произошло: Нина, переживания, спешка, допросы, расследования пожара, использование моего дара, которое еще больше лишило меня сил. Я спешу туда, где есть кровать, еда и ванная комната. Хочется спать, притом я бы желал поесть и помыться, но, думаю, сил на это уже не хватит. А еще моего прихода ждут ободренный Курт, депрессивный Кевин, озабоченная делами Реджина и нервная Ева. Один лишь Артур остается спокойным и рассудительным. Саббат вообще пора переводить на антидепрессанты и психотерапию. Чувствую, к ним скоро присоединюсь я, если так дальше пойдет. А переживания будут, потому что Нина в Карцере и ей угрожает костер.

Нина…