Текст книги "Сенат"
Автор книги: Елена Ромашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)
– Что там происходит?
Кира подскакивает к Марго и сует ей в руки свежеприготовленный кофе.
– Морган тренируется с Сакатой. – Пространно отвечает Темная. По ее тону и лицу сразу становится понятно, что Марго против, но ее мнения никто не спрашивал. Меня так и подогревает спросить, как именно там тренируются, но что-то подсказывает – лучше не интересоваться. – Ты что-то еще хотела?
– Да. Я хотела бы тебя попросить отпуск.
– Отпуск? – Марго смотрит на меня, как на умалишенную.
– Я просто хотела попросить отлучиться.
– И куда же ты собралась?
– Куда-нибудь… Не могу находится в квартире. – Марго понимающе кивает. – Хотела поехать в Америку, Канаду. Куда-нибудь туда… Новые впечатления, комфортные условия. Ну, ты меня понимаешь.
– А если ты понадобишься? – Марго отхлебывает кофе из своей маленькой чашечки.
– Приеду, убью и снова уеду. – Говорю так, будто мне стало это привычно. Хотя это не так. Каждый раз убивая очередную измученную жертву, я себя уговариваю, что облегчаю ему страдания, и мысленно прошу прощения. Все остальное доделывает моя беременность с гормоном «счастья», который добавляет ощущения, будто все происходящее – страшный-страшный сон.
– Ладно, я подумаю. Иди. – Я понимаю, что больше разговаривать с Марго не о чем. Разворачиваюсь и иду к выходу, как внезапно подает голос Кира из-за своего стола, и мы оборачиваемся на нее:
– Вы слышали последние новости? – Она сидит и красит свои губы помадой кораллового цвета, становясь еще более яркой и привлекательной.
– Какие новости? – Марго напряженно сверлит взглядом свою секретаршу.
– Нашего Инквизитора нашли мертвым.
– Какого Инквизитора? – Мое сердце замирает.
– Кевина Ганна. – Я слышу то, о чем не хотела бы слышать. – Вчера Архивариусы подтвердили, что это он.
Кира смотрит мне в глаза с жестокой полуулыбкой, ожидая, что я выкину что-нибудь в ответ. Вместо этого я молча разворачиваюсь и выхожу… Иду, не разбирая дороги. Не могу понять, что происходит со мной: вроде я думала об этом варианте, но в тайне надеялась, что Кевин жив… Мой Кевин.
Образы о нем вспыхивают один за другим. Вспоминаю, как тепло было у него на груди, каково это ощущать быть любимой кем-то, нужной, как он обнимал, шутил и приободрял… И как внезапно, нелепо исчез, из-за какой-то глупой ссоры.
Его убили.
Точно! Его убили!
Я торможу резко, что на меня наталкивается пара прохожих, задевая своими плечами.
Не знаю, кто и как. Но это можно узнать.
Мне надо вызвать демона! Я узнаю имена убийц, что произошло, и отомщу им за Ганна.
– «Варя! Варя подожди!» – Взмывает голос Марго в крови. Я оборачиваюсь и тут понимаю, что шлепала по снегу в кроссах и тонкой куртке по улице, вместо того, чтобы снова пройти домой через портал офисного здания, а ко мне то бегом, то быстрым шагом спешит Темная. Подбежав ко мне, она по-матерински гладит по голове и волосам, вглядывается в мое лицо, не переставая что-то тараторить:
– Вот ведь, шельма проклятая! Бездушная тварь. Ну ничего, я заставлю ее пожалеть о сказанном. Я ей такое устрою! Это же надо было тебе сказать такое! Ты как? Как себя чувствуешь? Тебе плохо?
– Нет… Я… – И начинаю плакать навзрыд, задыхаясь и захлебываясь. Марго тут же сгребает меня в охапку и обнимает. Запах Шанель сильно ударяет в нос, но мне все равно. Я цепляюсь в свою Главную, как за последнюю опору в жизни. Я снова одна. Снова наедине со своим горем, и только Марго служит утешителем. Только стало всё хуже. Я потеряла сестру, потеряла любимого…
– Знаешь, ты хотела отпуск, в Америку? Я тебе устрою. Тебе надо развеяться и не думать…
Я поднимаю взгляд и смотрю на Темную.
– Марго, я сегодня вызову демона…
Она напрягается под моими руками и смотрит пронзительным взглядом:
– Зачем?
– Узнаю, что произошло с Кевином. Я хочу узнать имена убийц.
– Мести жаждешь?
– Да. – Я выдыхаю это всем своим существом, но продолжаю говорить и слежу за лицом Марго: – Только я подозреваю, что Кевин не уходил от меня. Его заставили. А потом убили.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Молчит и о чем-то сосредоточенно думает. Я же жду признаний. Уверена, Химеры его прикончили, и Марго знает кто.
– Я достану тебе убийц Кевина, если ты так хочешь. Только умоляю, не играйся с демонами и чёрной магией в твоем положении – можешь потерять ребенка. Лучше поезжай в Америку и отдыхай, как хотела. А поимку убийц я возьму на себя.
Я киваю в ответ. Только есть одно «но»: я ей не доверяю в этом деле.
– Пойдем обратно. Пройдешь через портал… А то холодно тут.
Она разворачивает меня и ведет снова в офисное здание Химер. И только тут я вспоминаю через призму боли и горечи, что обещала Ксении разобраться с приходом неизвестных девушек. Я кошусь на Марго, которая похожа сейчас на злобную фурию – понятно, что сейчас полетят молнии в Киру. Могла ли Темная послать кого-то за кровью к Ксении? Могла… Спросить её? Вряд ли скажет правду.
Правда. Странное слово. Странная реальность моего мира. Я уже не знаю, чего ждать и кому доверять. А как бы хотелось слышать правду! Хотя, я знаю девушку, которая заставляет говорить ее. Субботина! Мне нужна Субботина.
– Ты обещала вчера, что придешь.
– Планы изменились. Впустишь? – Ксения открывает дверь и впускает меня. Она как-то придирчиво осматривает меня с головы до ног. – Проходить не будем. Поэтому расскажи, что случилось.
Из-за вести о смерти Кевина, я не рискнула к ней идти, как обещала. Вместо этого я проплакала весь вечер в подушку, позвонила Субботиной, а потом, после настойки пустырника, провалилась в сон. Только утром я вспомнила, что надо идти к Ксении.
– Что с Аней? Ты сказала, она умерла. – Мать не хочет слушать. Конечно же, из всей информации она услышала, что ее любимица из двух паршивых дочерей мертва. Я киваю, не в силах даже ответить. – Как?
– Заболела… – И отвожу взгляд.
– Она никогда не болела.
Хм! А Ксения, оказывается, внимательна была. Я смотрю на нее ненавидящим взглядом, еле сдерживаясь, чтобы не быть грубой:
– Никто не вечен. Все болеют, мама.
– И что у нее было?
– Какая разница: сифилис, СПИД, глаукома?
– Глаукома – это же слепота, кажется…
– Порой и слепота убивает. Ну, ты будешь рассказывать нам или нет?
Ксения вздыхает и, косясь на Субботину, которая понуро стоит возле двери, начинает рассказывать:
– Вчера утром был звонок. Пришли две девушки… Говорили странно… С акцентом. – Я смотрю на мать и понимаю, что рассказ ей дается трудно. Она начинает тереть лоб, пытаясь вспомнить, постоянно запинается, с трудом подыскивает слова. Странно! А ведь все это происходило вчера. Стерли память? Морган посодействовал? Вполне! – Эти девушки сказали, что они медсестры из больницы… Помню, показали документ… какой-то… А дальше сказали, что Анна при смерти, что срочно нужна кровь для переливания, времени для вызова меня в больницу нет, поэтому все делают тут, на дому…
– И тебя не насторожило, что условия были не стерильные?
– Нет… – Мама смотрит на меня круглыми большими глазами, в которых читается недоумение. Всё понятно, здесь еще и гипноз был. Внезапно Ксения охает и говорит испуганным голосом:
– Ты говоришь Аня болела… И они кровь забрали… Это что-то генетическое, да? Что-то опасное?
Да, мама, человеческая тупость генетически опасна. А я дура. И может, тоже генетически заражена.
– Нет. Кровь – это кровь. Она не связана с Аней никак. Ты можешь описать девушек?
– Да, могу. Одна высокая, угловатая, четкие скулы, крупные острые черты лица. Глаза голубые, серьезные, волосы темно-русые. Именно она говорила. Другая молчала и поддакивала.
– А вторая?
– Вторая помельче и моложе. Мне показалась сначала школьницей. Она твоего роста, волосы светлые с золотисто-рыжим отливом. Глаза… тоже голубые, но большие, раскосые, живые… Оленёнка напоминает.
Отлично! И как мне искать их? Вы не знаете Химер похожих на оленят? Со стороны Нины проходит шевеление, и я вижу, как она достает квадратный мелкий ящик – инквизиторский сличитель. Ни фига себе, что Нина носит в кармане!
– Я выйду в коридор. – Буркнув, Субботина не дожидаясь ответа, разворачивается и выходит.
– Они имена свои назвали?
– Да… Но не помню.
– Ты детали какие-нибудь заметила?
– Нет…
– Ничего не исчезло из дома?
Я задаю вопрос чисто для приличия – в принципе, для смертного это важнее, чем незаконный забор крови.
– Нет… Варя, ты тоже болеешь? Или ты действительно беременна?
– Что? Так плохо выгляжу?
Я не удивляюсь: не накрашенная, без каблуков, бледная, из-за токсикоза сильно похудела.
– Нет. Не плохо. Просто ты стала… мягче. Как Аня.
Я удивленно смотрю на Ксению.
– Кстати, где ее похоронили?
– Не скажу.
– Почему?
– Поздно быть хорошей матерью. Если при жизни Ани была никудышная, так после смерти думаешь наверстать? Или совесть гложет?
– Варя! – Она осаживает меня, как Анька. Даже нотки те же. И я замолкаю.
– Ладно. Я пойду.
Я почти выхожу из квартиры, как вслед доносится:
– Ты будешь замечательной мамой. Лучше, чем я.
И хлопаю дверью. Стою и пытаюсь прийти в себя, справиться со слезами. Будь прокляты эти гормоны! Постоянно реву на людях. Чуть что – сразу в слезы. Скажет тоже! Стала мягче, как Аня. Будто она знала, какая она была! Да Аня самая лучшая, самая хорошая, мне до нее, как до Луны пешком!
У выхода возле подъезда меня ждет Субботина и вертит сличитель в руках. Нинка согласилась помочь в память об Ане. Я думала, она попросит что-то, этим и славилась Субботина. Но тут всё сделала бескорыстно.
– Вот. Эти двое оставили на замке следы магии. – Я беру сличитель у нее и трогаю чужую энергию. Незнакомая. Неагрессивная. Сдержанная. Женская.
– Эх. Фигня всё это! Я не умею искать, как инквизиторы. Навыков не хватает. А заряд через пару часов потухнет. Так что это ничего не дает. Но, всё равно, спасибо.
– Ты скажешь своей Темной, что кто-то требовал кровь твоей Смертной?
– Нет. Не скажу.
– Почему? – Я вижу, как легкое удивление проскальзывает на бесстрастном лице Субботиной.
– Потому что мне кажется, это сделал Морган. Это он всё кружит возле меня и Ани. – Я не слышу вопроса от Нины, но чувствую, что она хочет продолжения объяснений. – Вчера мне сказали… – Я собираюсь духом и чуть осипшим голосом продолжаю: – Вчера мне сказали, что Кевина Ганна убили. Тебе твой Саббатовец ничего не говорил об этом?
Нина мотает головой.
– Короче, я подозреваю, что Морган со своими псами подстроил его побег и убил… Он же был им всем, как кость в горле. Хотя… я не понимаю одного: он же был им полезен! Зачем убивать Кевина, когда он…
Я рычу от беспомощности, закрывая лицо руками. У меня голова уже болит от слез, потерь и этих мыслей. Утираю слезы и вижу каменное лицо Нины – кажется, я вогнала ее в ступор своей реакцией.
– Ты, это, не знаешь Дэррила из клана Патриций?
– Нет.
– А говорит что-нибудь «США-Орегон-Доброе сердце»?
Нина качает головой.
– Ладно, Нин, спасибо, что сопроводила меня.
– Ничего страшного… Все равно я бесполезна была.
– Не скажи… Сличитель притащила. Отпечаток энергии сняла.
Я выдыхаю и вижу, как пар вылетает клубами из моего рта. Я устала. Очень сильно. Я чувствую, как к головной боли примешивается ужасная усталость – тоже особенность беременности. Я уже не столь энергичная: быстро устаю и все сны похожи на кому. А мне еще демона вызывать…
– Нина! – Кричу я вслед удаляющейся спине Субботиной. – Ты знаешь какую-нибудь черную ведьму или мага, который может обряд провести по взлому и призыву души?
Субботина останавливается, как вкопанная, и смотрит на меня с прищуром.
– Тебе зачем это?
Я спускаюсь со ступеней и скольжу на замерзшей луже, при этом чуть не навернувшись на ней.
Подбежав к Нине, вижу встревоженное лицо Субботиной, что весьма странно при ее неэмоциональности. Хочется огрызнуться или отмахнуться, но зачем-то выпаливаю:
– Хочу призрак Кевина вызвать. А через демона узнать имена его убийц и что произошло на самом деле.
– Отомстить хочешь?
– Угу. – Я снова чувствую, как сердце сжимается от боли, а внутри все пылает от ярости. Хочется докопаться до истины. Хочется хоть какого-то возмездия за мою опоганенную жизнь.
– Не вызывай никого. Не стоит. Ты беременна. А демоны могут отнять ребенка. Не рискуй, если хочешь доносить. Я вхожа в Сенат, поспрашиваю, что знают Архивариусы, если что – обратимся к Ною. Он может прошлое видеть, как пророки будущее.
– Хорошо. Тогда ладно. – Я чувствую радость и облегчение. Почему-то хочется ей верить. Не зря Аня так слепо доверяла Нине, а та ее никогда не подводила. Их дружба была странной, но крепкой. Думаю, Нина чувствует вину за собой, что не смогла отговорить Аню, поэтому так переживает и помогает мне.
Ничего. Скоро я воскрешу сестренку. Осталось лишь найти «Доброе сердце».
Примечания:
*Ода ошиблась. В упомянутом ею произведении Гёте "Фауст", Гомункула создал другой персонаж – Вагнер.
*Гому́нкул, гому́нкулус (лат. homunculus – человечек) – в представлении средневековых алхимиков, существо, подобное человеку, которое можно получить искусственным путём.
Долгое время создание первого гомункула приписывалось Арнальдусу де Вилланове, жившему в XIII веке. Один из наиболее известных «рецептов» получения гомункула предложен в XVI веке Парацельсом; учёный считал, что заключённая в особом сосуде человеческая сперма при нагревании и некоторых других манипуляциях (закапывании в конский навоз, «магнетизации», суть которой окончательно не ясна) становится гомункулом. «Вскармливался» гомункул путём добавления в колбу небольшого количества человеческой крови. Время вызревания гомункула, по Парацельсу, – сорок дней, рост гомункула – 12 дюймов. (Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/%C3%EE%EC%F3%ED%EA%F3%EB)
Не разочаруй её
Я вышел через портал в рождественский Ливерпуль, где уже на парах дожидалась машина до Саббата. Даже чемодан не взял из больницы, так как не видел смысла – львиная доля вещей осталась в школе. Попав в суету праздничного города, на мгновение почувствовал радость и облегчение от родных мест, захотелось уйти куда глаза глядят, затеряться в толпе, сесть у окна в кофейне и смотреть на чужую жизнь – раствориться в городе, как кусок сахара в кофе, чтобы исчезнуть, обезличиться.
Я чувствовал себя стариком. А я и был им: доживал отмеренное, выпрашивая у Бога облегчение и быструю кончину. Хотелось в небытие. Или же к Ней.
Сев на заднее сидение, я уставился в окно и смотрел на город, как в аквариум. Мимо проходили прохожие, ехали машины, даже велосипедисты были в столь снежную погоду. Я вспомнил, как ездил по этим улицам на своем мотоцикле. Интересно, где он? Наверное, на свалке. В последний раз он был со мной, когда меня убила Варвара. Мой верный железный конь «издох» вместе со мной на дороге в Аризоне. Но я воскрес, точнее, меня «починили». А вот его…
Я погружаюсь в воспоминания, которые сильно потрёпаны стиранием Моргана, моей смертью, мечтами, снами и переживаниями. Пытаюсь вспомнить тот промежуток между тем, как Варвара свернула мне шею и пробуждением на столе – что было тогда? Помню ощущение легкости и всепоглощающей грусти, что видел, как Мелани переживала из-за меня. Помню кадр: она стоящая у моего тела и я слышу ее боль сердца. Хочется обнять, утешить, сказать, что я рядом, но не могу. А затем пробуждение – резкое, болезненное, тяжелое.
Интересно, слышит ли Мелани мою боль? Осознает, что происходит, как меня ломает, как умираю без нее? Если да, то почему ведет себя так? Неужели Реджина права, и она всего лишь плод моего воспаленного разума?
Я вспоминаю, как любимая лежала на моих коленях напуганная поломкой лифта, а я утешал ее. Она пыталась уйти тогда, а я смог ее вернуть…
– Скорее ты моя галлюцинация.
Яркие небесные голубые глаза, сияющие от пролитых слез.
– Прекрасно. Тогда мы выдумка друг друга.
– Мы приехали, сэр. – Грубый голос Энтони возвращает меня в реальность. Испуганно оглядевшись, понимаю, что мы стоим внутри двора Саббата, который украшен рождественскими гирляндами, в середине площади стоит ёлка, украшенная яркими блестящими шарами.
– Спасибо, Энтони. С Рождеством.
– И вас, сэр.
Каждый год на Рождество Саббат украшается, как стареющая дама в бриллианты и золото – выглядит несуразно: темные грубые средневековые камни с резьбой, по которым пускаются лампочки, пластиковые игрушки, китайские фонарики. На огромную дубовую дверь вешается круглый венок с омелой и шишками, который своими размерами напоминает погребальные венки на похоронах. Помнится, Стефан однажды подшутил над пьяным Куртом, когда тот вернулся почти в невменяемом состоянии несмотря на запрет Реджины – должна была приехать комиссия из Сената, поэтому всем запрещались какие-либо вылазки в город. Зная Светоча, мы поняли – на утро Курту несдобровать. Тогда-то и был найден Стефаном на чердаках этот венок и поставлен возле ног храпящего Курта. Стеф еще прикрепил записку: «Он уважал Светоча, но жажда приключений была сильнее. От сочувствующих Инквизиторов. Покойся с миром, друг. Да будет легка разящая рука». Реджина шутку оценила. Но не Курт.
Боже! Это всё так далеко! Так давно было! Прошлая жизнь.
Я кошусь в сторону ступеней в подземелья. Широченная сеть ходов и переходов под замком, есть даже секретные пути подо рвом – некоторые завалило, некоторые замуровали, что-то расширили, что-то, наоборот, убрали. И там есть он – созданный зал для сожжений ведьм. Лишь один раз этот зал спасал жизни, а не забирал – во время второй мировой при авианалетах здесь спасались люди, как в бомбоубежище.
Пытаясь отогнать мрачные мысли, направляюсь в сам Саббат, скрипя ботинками по снегу.
Внутри замка слышен шум. Я знаю, что весь обслуживающий персонал распущен на ближайшие три дня. Никогда так Саббат не уязвим, как в Рождество и Новый год, никогда так Инквизиция не беспомощна, как в отсутствие слуг, хотя это забавно наблюдать, что творится по утрам на кухне. Иду на звук. Как обычно, открыли главную залу, где наверняка стоит елка, именно там в канун Рождества под вечер мы собираемся всей школой, хотя главное празднество будет завтра. Чем ближе к главной зале, тем сильнее слышатся голоса: смех Стефана, восклицание Евы, голос Реджины и монотонное бурчание остальных.
По отблескам из-под дверей становится понятно, что зажгли большой камин. Зала предназначенная для приема гостей – слишком большая для небольшой горстки живущих в замке. Обычно ее открывают на торжественные случаи и на праздники. А еще она ужасно холодная. Лишь огромный камин мог отогреть ее и сделать ее более-менее уютной. Когда-то здесь собирались рыцари, дамы, менестрели. Сейчас здесь обитают колдуны и ведьмы. Инквизиция нового современного формата.
Собравшись духом, я открываю дверь и вхожу – разговоры сразу же затихают при моем появлении. Но тут Стефан с криком бросается ко мне, следом за ним слышатся радостные восклицания моего имени.
– Дружище!
Мы крепко обнимаемся почти до хруста костей. Его радость заражает, и я с удовольствием ловлю себя на мысли, что я дома.
– Твою мать! Тебе эти психи мозг не повредили? – Стеф почти трясет меня, обдавая жаром тела и ароматом одеколона. Я понимаю, что чересчур радостное возбуждение Клаусснера от моего появления – напускное: видно, что он переживает за меня.
– Я держусь, Стеф. – Я ударяю его по-братски по крепкому плечу, отмечая, что сам не в лучшей форме: слаб физически и душевно. Возникает неловкая пауза. Отвыкший говорить в больнице, я растерял даже свободное общение со своими близкими. Глянув на Стефа, понимаю, что с ним тоже произошли перемены. – Ты… побрился?
– Есть немного. – Стеф смущенно трет свой бело-синий подбородок, который контрастно смотрится с остальным смуглым лицом. Он непривычен без щетины. Можно сказать, даже ужасен. Выглядит, как мальчишка-переросток. Интересно, с чего вдруг?
– Рэй! Я рада, что ты согласился приехать! – С королевской грацией ко мне подходит Реджина и обнимает своими мягкими невесомыми руками. Разомкнув объятия, я тут же попадаю к Еве: мягкая, нежная энергия, чуть сдержанная, но до боли родная.
– Рада тебя видеть! Я переживала за тебя.
Я могу лишь ответно стиснуть ее в объятиях и чмокнуть в щеку.
Все расступаются и дают мне пройти к креслам и софе, где обычно происходит вечернее общение под Рождество. Там я вижу стоящих наготове со мной поздороваться Ноя, Курта и Артура.
Крепкие рукопожатия, мужские скупые объятия и подбадривающие похлопывания. Реджина протягивает бокал вина. Хочется взять, но не могу.
– Нет, спасибо. Я пью таблетки. – Тут ловлю на себе пронзительный взгляд Светоча, после чего следует одобрительный легкий кивок. Я действительно стал пить таблетки. После разговора с Реджиной и того, как прогнал «призрака» Мел, решил избавиться от галлюцинаций. Таблетки, так таблетки. От них голова становилась тяжелая, а все происходящее – будто смотришь по телевизору старую скучную программу и ждешь ее окончания.
– Тогда тебе сока или минералки? – Артур любезно обслуживает меня. Галантно одетый в бордовый вельветовый пиджак, с перстнями на пальцах и лакированными ботинками, его ухаживания выглядит так, будто монарх обслуживает меня.
Я соглашаюсь на сок. Ярко-желтая жидкость с всплеском и журчанием льется в прозрачный бокал, в котором отражаются блики огня из камина. Отмечаю, что в этом году Реджина не особо усердствовала с украшениями в зале. Елка красивая, видно, что заказывала дизайнера для нее, на большее Хелмак явно не тратилась. Принимаю напиток из рук Артура, слыша, как за спиной открылась дверь в зал и кто-то вошел.
– А вот и еда! – Восклицает Курт. Я оборачиваюсь и застываю: в зал входит Кевин, толкая тележку с подносами. Худой, болезненно бледный, серьезный, но, мать твою, живой! Наши взгляды встречаются, карие глаза Ганна смотрят сочувственно и виновато – помню, в последний раз я видел его в квартире у Шуваловых, когда прибежал к Мелани поговорить. И вот именно он стоил мне дважды ее: первый раз, когда предал и увел от меня, второй – когда сама любимая пожертвовала жизнью ради него.
Внезапно слышу звук стекла и вскрик, а затем идет острая боль и по руке что-то течет.
– Рэй! Боже!
Я смотрю за взглядом Ганна и понимаю, что только что произошло: от ярости сильно сжал руку и стакан не выдержал – треснул и разбился, вонзая в мою ладонь стекло. Теперь по руке хлестала бордовая кровь вперемешку с остатками сока, затекая мне в рукава рубашки и пиджака.
Я разжимаю кисть, и куски стекла падают вниз к донышку в лужу из сока и крови. Больно. Но теперь я эту стихию умею укрощать. Я беру и посылаю ее в ненавистного мне Ганна, слыша вскрик и его шипение. Он держится за свою здоровую руку и морщится от боли, после чего поднимает на меня взгляд загнанного в угол зверя. Мне хочется добить его. Мне хочется, чтобы он знал, что пережила Мелани ради него. Я хочу видеть его страдания и слезы.
Но внезапно происходит что-то странное. Вместо него взвизгивает Ева и теперь она держится за руку, а я не чувствую своей магии – Ганн смотрит на меня и воздействует.
– Прекратите! – Орет Стефан, кидаясь к Еве.
– Кевин!
– Рэй!
Голоса звучат с разных сторон.
– У кого дар Стефана? Вырубите их! – Кричит Реджина в этой всеобщей панике. Но все мгновенно проходит, и снова боль начинает разъедать мою руку. – Курт, уведи Рэйнольда, живо!
Ко мне подскакивает Ганн-старший и, сильно схватив за плечо, насильно уводит из залы. За спиной я слышу голоса и какое-то движение.
– Иди сюда. – Мы вваливаемся в кабинет, где в прошлой жизни разговаривал с Лаурой по поводу дня рождения Мелани. Ничего не изменилось. Лишь пыли прибавилось.
– Садись. Сейчас принесу аптечку. – И исчезает, чуть не снеся дверь.
Я держу навесу руку, смотря, как капает на чистый пол моя кровь. Простая алая жидкость с запахом меди и вкусом соли. А сколько она может и как бессмысленна сейчас! Каждый стук сердца – пустой прогон крови, бесцельное мгновение жизни в ожидании чуда. Я любил тебя Анна, Мелани, да хоть тысяча имен дай тебе, ведь «роза пахнет розой»*. До сих пор люблю! Как мало у нас было времени…
– Вот. Давай руку. – Курт кладет жестяной короб и открывает его: стандартный набор первой помощи. Повернув ладонь к свету, он начинает пинцетом аккуратно вытаскивать осколок за осколком. Больно. Но не морщусь. Я привык. Это не самое страшное.
– Что это было сейчас в зале?
Курт поднимает на меня тяжелый взгляд и все-таки решается сказать:
– У Кева проблемы.
Я усмехаюсь на это заявление.
– И какие же?
– Слушай, Рэй, мы все понимаем, через что ты прошел, как много значила для тебя… Короче, мы понимаем и переживаем. Но не стоит винить Кевина за произошедшее. Он сам не рад, что такой ценой… ну… сам понимаешь.
Он говорит, тяжело подбирая слова и кусая свои пухлые губы. Мне же разрывает сердце каждое сказанное им слово. Злость кипит во мне, жжет в груди, как раскаленным железом.
– Она могла бы жить, Курт! – Это единственное, что я могу просипеть от боли в ответ. Как они не понимают?
– Но Кев-то причем? Он ее на костер не тащил. Мне кажется, ты перекладываешь свою злость с нее на Кевина.
– Не говори так! – Я дергаю руку и снова задеваю раны. Только что остановившаяся кровь снова начинает капать на пол. Сжимаю руку в кулак, чтобы не взорваться и выпустить магию – плевать на раны. – Если бы твой братец не потащился бы к Химерам, она бы была жива. И была бы Инквизитором! Тут, в Саббате! И ничего этого не было!
Курт смотрит на меня своими темно-карими глазами, а я смущенно опускаю взгляд от стыда и чувства вины. Не надо было это говорить Курту.
– Прости… Я не хотел… Знаю, что ты переживал за брата.
– Всё нормально.
Он молча продолжает обрабатывать мне руку. Мне же стыдно перед Куртом, пытаюсь не смотреть на него. Все равно, я не могу простить Кевина: как мне смотреть на него, когда знаю, что он причина смерти Мел.
– Что сейчас было в зале? Почему Реджина спросила «у кого дар Стефана»?
– Ты уверен, что хочешь слышать ответ?
Курт нерешительно смотрит на меня, при этом забинтовывая мне руку.
– Это из-за Кевина?
– Да. – Курт, не смотря мне в глаза, отрезает бинт. Затем следует легкое мелодичное звяканье ножниц о металлический короб, когда Ганн кладет их на место. – Видел, какой у него вид?
– Ну?
– Это всё из-за знака.
– В смысле?
– У него знак теперь другой. – Я невольно кидаю взгляд на часы на своей левой руке, под которыми спрятан знак Луны.
– Химера?
– Нет.
– Сенат?
– Нет.
– Тогда кто?
Курт поднимает глаза, и я вижу там испуг.
– Морган объединил ему Луну и Солнце. Кевин стал подобен Древним.
– Чего? Ты шутишь? – Я не верю своим ушам. Но серьёзный вид Курта говорит об обратном.
– Знак сильно увеличил его силы, но и истощает сильно. Его дар изменился и расширился в разы. Но каждый раз, когда Кевин применяет магию, он сильно тратится на энергию и тяжело переносит это. Сам знаешь, как болеют Инициированные, когда уходят последние магические силы.
Знаю. Пару раз испытывал. Это самая настоящая болезнь с температурой, упадком сил, долгим тяжелым сном, потерей аппетита, порой доходит до тошноты и обмороков, только ни один антибиотик не способен помочь Инициированному в таком состоянии.
– И как же у него расширился дар?
– Он может пользоваться способностями Светочей и моими, но самое тяжелое – он может неконтролируемо поменять дары у Инициированных рядом с собой. Собственно, что ты и наблюдал. По ходу, он использовал мой дар на тебя – пытался «обесточить», но и заодно случайно всем поменял дары. Вот Еве и досталось от тебя.
– То есть ты хочешь сказать, что у Евы в ту минуту был мой дар. Поэтому она закричала?
– Ага. А у тебя мог быть любой из нас – Евы, Ноя, Артура, Реджины, Стефана, только ты ничего не чувствовал, так как был…
– Под воздействием твоего. – Я закончил фразу за Курта, осознавая произошедшее. – Ничего себе! Я такое впервые вижу.
Курт ухмыляется, лохматя свои волосы.
– Мы, если честно, тоже. Я думаю, никто такого не видел, кроме Древних. Кевин стал просто опасен.
– И что делает Реджина?
– Ничего.
– Такие всплески бывают редко у Кева. И они длятся недолго. Но ему всегда плохо после этого. Уверен, что сейчас его приводят в чувства Ева и Артур – пичкают разными настоями. Скорее всего, мы его больше не увидим до завтра. Вот. Сделал. Аккуратней теперь с рукой. И у Реджины все стаканы наперечёт.
– Спасибо. – Я киваю в ответ. Рука профессионально забинтована. – И куда мне теперь идти? К себе?
– Если хочешь. Я скажу ребятам, что ты устал и извиняешься. Все равно завтра будет рождественский ужин с едой из ресторана «Dolce vita».
– Реджина сменила фаворита?
– Нет. Это Лаура прислала в знак поздравления. Сама явиться не может. Но сделала такой подарок.
– Лаура? Лаура Клаусснер? Она теперь пироги с индейкой шлет?
– Считай, да. Она сдружилась со Стефом и Евой. Но об этом тебе скажут завтра. Пока иди, отдыхай. Наверное, психушка тебе изрядно надоела.
– Да. Надоела… – А у самого стоит картинка: моя палата со стоящей Мелани у стены, которая поет свою заунывную песенку. Черт! Я скучаю по призраку. Хотя дал себе слово не звать его.
Я должен был освободить душу Мелани.
Встаю и иду не торопясь наверх. Когда-то я так делал в школе, когда не хотел идти туда: медленно, отвлекаясь на все, брел на занятия. Вырос. Осиротел. При том не единожды. А некоторые привычки все равно из детства – от не выросшего мальчишки с синяками на коленках и сбитыми от уличных драк руками. Я всегда защищал своих. Кроме людей, у меня ничего и не было. Да и не нужно. Видно судьба такая, каждый раз терять того, кого ты считаешь своей судьбой, семьей – назовите, как хотите. Сначала ушел отец, затем спилась мать, оттолкнув нас сестрой ради любви к выпивке, затем Мириам, и вот она – Мелани: моя безумная идея, случайность, летнее безрассудство и лишь неделя нормальных отношений, а дальше – случайные встречи, дьявольская гонка, попытка ее спасти и вытащить из химерских сетей.
Я люблю тебя. Невозможно понять, как ты въелась в мою кровь и душу за столь короткое время. Некоторые годами не могут достичь таких чувств; так всю жизнь и проживают в пустоте, даже не почувствовав толики того, что испытываю к тебе, Мел.
Зачем ты позволила мне себя сжечь? Чему, черт возьми, ты улыбалась тогда?
Останавливаюсь прямо у двери и понимаю, что стою напротив ее комнаты. Я только что прошел мимо своей спальни. Приказываю себе развернуться и идти к себе, но борьба неравная, и я поворачиваю дверную ручку. Магии здесь уже нет. Так же как и комната оказывается не заперта.
Вхожу. Ничего. Пусто. Реджина выбросила все ее вещи. Эта комната снова безлика. Кровать не застелена и накрыта белым покрывалом в ожидании нового постояльца. Я прохожу внутрь, отмечая детали: на паркете остались пятна от разлитого лака Мелани, у окна все также стоит противное оранжевое кресло, накрытое белым балахоном, но оно все ещё повернуто так, как удобно было мне, когда я провел в нем ночь, наблюдая за ней после панической атаки в больнице. Кровать – немой свидетель нашей страсти: мы занимались на ней любовью в ночь перед аутодафе Мелани, нарушив одно из главных правил Саббата. Уже тогда она решила, что будет делать дальше, а я, дурак, не понял и не хотел ее слушать. А ведь любимая хотела сказать что-то… Возможно, дай ей слово, я сразу бы понял, что она хочет пожертвовать собой и не допустил бы этого. Тупой идиот! Не зря меня накачивают таблетками. Так мне и надо. Я вообще не понимаю, как еще хожу по этой земле.
