Текст книги "Сенат"

Автор книги: Елена Ромашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

– Кев!

– Что?

– Я успею утащить Рэя с нами?

Тяжелый вздох вырывается из груди Ганна.

– Не знаю…

Оба молчим, наблюдая, как Морган заканчивает читать какое-заклинание. Саката нервно теребит кольца на пальцах, готовясь воздействовать на Джеймса. Рэйнольд, к моей радости, подходит чуть ближе к нам, и я начинаю рассчитывать, сколько сил и шагов понадобится, чтобы, схватив его за руку, увести.

– Приготовься. – Шелестит Кевин, напрягаясь всем телом. Я не готова! Но иначе нельзя. К такому вообще нельзя приготовиться!

Морган, широко раскинув руки, даже не входит, а погружается в облако. Проходит оглушающе громкий треск с парой вспышек молний. Гул облака превращается в звук проносящегося поезда. Воздух будто наэлектризовался и стал плотным. Саката начинает воздействовать вместе с Рэем. Слышится крик Моргана, а я чувствую боль, будто меня начинают разрывать изнутри. В этот момент раздается: «Мелани! Давай!».

И Кевин сдвигает дары.

Мы тут же обретаем контроль над собой, кто-то истошно визжит, люди моментально приходят в себя от гипноза, удивлено вертя головами, что-то падает и разбивается. Я и Кевин кидаемся в разные стороны, отовсюду слышны крики и возгласы.

Ганн, схватив рядом с собой Амелию, дергает удивленную девушку за руку и бежит к выходу с криком: «Мел! Быстрее!».

Я же устремляюсь к мужу.

А дальше был эффект дежавю.

Былой сон, показанный мне когда-то Евой. Вот она – я, бегу к Оденкирку в белой комнате с перекошенным от ужаса лицом. Вот Рэйнольд вскидывает непонимающий взгляд и удивленно смотрит на меня. Вот, вцепляюсь в его руку, чтобы утащить к выходу, но идет взрыв – яркой вспышкой по глазам, сильным толчком в поясницу, что я не падаю, а впечатываюсь в Рэя, успевая схватиться за него, как за последнее, что есть в этом мире. А дальше боль, шум, стекло и падение в бездну, в какую-то яркую белую кому, в которой теряю все чувства разом.

Это всё?

Последняя мысль была, что хотя бы умерла рядом с ним.

Цикличность

– Вот, лови.

Батончик Сникерса шмякается на колени.

Я нормально не ела уже вторые сутки, перебивая аппетит вредной едой или обедом в пластиковой коробке. Моя пища – кофе. Вот и сейчас, рядом со мной дымится картонный стаканчик из больничного кофе-аппарата. Но больше всего на свете я желала бы поспать: нормально, вытянувшись во весь свой рост, накрывшись одеялом и зарывшись носом в подушку. Мне кажется, у меня уже хронический недосып. Чтобы успеть в больницу, я встаю в пять утра. В начале я тут даже ночевала, свернувшись калачиком на кресле, на нем же иногда пытаюсь выспаться днем. Сильно похудела, чем постоянно вызываю упреки со стороны родных.

– Что там? – Перебивая зевоту, спрашиваю я.

– Всё то же…

В моих пальцах катышек шерсти, нащипанный в раздумьях с моего свитера. Я неловко пытаюсь кинуть незаметно его на пол и случайно проливаю кипяток на свои больные ноги.

– Ай! – Шиплю от боли, ощущая как, горячая ткань становится холодной и мокрой на мне, а кожа начинает пылать от ожога. – Я в туалет… Сейчас приду…

Встав, морщусь, чувствуя, как отдают в теле синяки и ушибы, которые никак не пройдут. Иду в туалет, не глядя на дорогу. Во мне нет сил даже злиться, что испортила джинсы, а чистые – дома, переодеться времени нет и не будет. Пройдя стенд с пасхальными зайцами, детскими открытками и гирляндами самодельных яиц из папье-маше, которые уже неделю как надо снять, захожу в туалет и начинаю замывать пятно на коленке. Кое-как справившись, понимаю, что все равно останется след. Черт с ним!

Обреченно вздыхаю и устало смотрю на свое отражение в зеркале. Волосы грязные. Я их мыла три дня назад, лицо в сухих корочках ссадин, которые быстрее заживают, чем на теле: день-два и отвалятся. Под глазами такие круги, что их легко спутать с синяками. М-да… А мне ведь сейчас идти к нотариусу.

Две недели… Прошло всего лишь две недели, а у меня ощущение, что больше. Живу между больницами, еще как назло срывают в Сенат на показания: все ищут Дэррила и Лидию. Вряд ли найдут, так как они с Миа. Уверена, что и Лидия подсобила, создав очередную проклятую схему, в которой их никогда не находят.

Боже! Как я устала! Я тру глаза и они становятся красными, начинают слезиться. Теперь я и вовсе похожа на чучело. Огорченно умываюсь холодной водой, испытывая желание сунуть голову под кран, чтобы ощутить, как вода течет по разгоряченной коже, будоража рецепторы и пробуждая ото сна.

Давайте знакомиться. Я Мелани Оденкирк. Попросту, Мел. Мне двадцать один год, и я Смертная. Выжившая в страшную ночь Переворота, которая войдет во все аналоги Инициированного мира, преобразуясь в сухой текст из учебников. Вся моя семья – Инквизиторы из школы Саббат, которым повезло больше, чем другим школам. Она осталась в полном составе. Почти в полном… Если не считать одного коматозного и двух раненных. Еще и моя сестра лежит на сохранении: тревога за Кевина и нестабильный энергетический фон с зовом Темного, к которому она всегда была очень чувствительна, сильно отразился на ее здоровье. Поэтому после взрыва ее госпитализировали с кровотечением вместе с раненными из Сената. Теперь она находится в другой больнице на другом конце города и бесится от того, что ее не выпускают. Варька рвется к Кевину. Тот же все уши прожужжал о ней, пытаясь даже сбежать к ней из-под капельницы. Хелмак поступила мудро: обоим купила планшетники с интернетом, что теперь эти двое не только могли созвониться, но и увидеть друг друга. Не скажу, что это решило проблему, но их рвения чуть поубавилось. По крайней мере, нам не надо беспокоиться о том, что придется кого-то ловить в тапочках и больничной одежде по середине Ливерпуля.

Второй раненный был Курт. Несколько дней реанимации, тяжелая операция с гаданием на ромашке «выживет-не выживет», в итоге, Курт выкарабкался, как и его девушка, которая была тоже контужена. Все-таки Кевин спас ее. Они успели добежать до двери и скрыться за ней, в отличие от нас.

Все, кто был тогда в комнате, оказались мертвы. Единственные выжившие – я и Рэй, со странными последствиями от магического взрыва. Мой знак и дар пропали, в отличие от изменившегося знака Рэя, который снова стал Инквизитором. Кевин был прав по поводу взрыва, но это не было похоже на атомный, это было похоже, как будто кто-то кинул спичку в урну и все, что там было сгорело. Ударная волна магии была настолько мощная, что повредила купол и крышу, которая рухнула вниз на стоящих в комнате. Многие умерли от тяжелых ран и пробитых черепов. Я настолько крепко держалась во время взрыва за Рэя, что спасателям пришлось рвать ткань на нем, чтобы отцепить меня. Я была без сознания вся в мелких синяках и ссадинах, а вот Рэй… Он был целым и невредимым. И любая царапина на нем заживала ежесекундно, а я вот лишилась дара. Одна – в ссадинах, но без сознания, другой – целый, но в коме.

Архивариусы-кинетики предполагали, что это из-за сильного воздействия энерго-волны, изменившей наше колдовское «ДНК». Они строили теории и версии, подкрепляя какими-то данными и измерениями. Но все сходились в одном – произошедшее уникальный случай, который повторить и исследовать вряд ли когда придется…

Остальные мои друзья были поклацаны и побиты, как и я. Стефан с переломом руки, Нина с сотрясением мозга от моего удара – Ной ее, кстати, поселил в Саббате, и теперь они оба трудились над восстановлением справедливости после того ада. Единственный, кто поддерживал меня и часто видел, была Ева. Она порой приходила и помогала пользоваться порталами, которые теперь были для меня недоступны. Поэтому, здравствуй, общественный транспорт! Здравствуйте, все чудики и маниакальный личности с обсессивно-компульсивным расстройством, а также все любители полапать женщин в час пик в полном набитом метро.

Я возвращаюсь в палату к Рэю. Я смотрю на него, подключенного к аппаратам, и пытаюсь понять, что же все-таки произошло. Плевать на теории Архивариусов и догадки врачей, я пытаюсь осознать, что правда, а что нет. Порой гадаю: что было настоящим, не схемой, где меня, как главный винтик, впихнули и заставили подчиняться? Может, я вовсе не люблю Рэя? А он продолжает меня ненавидеть, пребывая в этом глубоком сне?

И схема предстает в моем воображении Страной Чудес, где я, как Алиса, бегу на месте, возвращаюсь туда, откуда пришла, нахожу, теряю, меняю облики и размеры под исчезающую кошачью улыбку Моргана и безумного Шляпника Реджину. Вниз, вниз по кроличьей норе! Где-то там все-таки должно быть дно, о которое я разобьюсь.

Вообще, у судьбы странный гадкий юмор: то я в коме, то Рэй, то я теряю память, то ему стирают, то он умирает, то я. Что это? Цикличность? Схему Дэррила и Лидии заело? Или мы сходим поочередно с ума?

Врачи разводят руки, Архивариусы тоже.

Чертов карабин Судьбы снова крутанулся. Игра в рулетку продолжается.

В палате уже сидит его личная сиделка – Шабана, от которой пахнет жгучими специями и чем-то шоколадным. Она мне нравится. Лучше, чем остальные. Шабана выполняет все прилежно, тщательно и заботливо. Она делает массаж Рэю от пролежней, аккуратно ставит капельницы, помогает мне мыть его, читает ему со своим индийским акцентом газеты и учебники по медицине. Сегодня ее очередь дежурить и я рада этому.

– Добрый день, миссис Оденкирк.

– Здравствуй, Шабана.

– Как дела у мистера Оденкирка? – Стандартный вопрос, который вначале был больнее всех моих синяков и ссадин, не дающих нормально двигаться. Но я привыкла к нему. Даже радовалась, когда Шабана его задавала, потому что этот вопрос задавался как о нормальном и здоровом человеке, сама его суть была против всех неутешительных диагнозов врачей.

– Хорошо. Мы сегодня дочитали с ним книгу.

Я читала Рэю, разговаривала, рассказывала шутки Стефа и том, что у других происходит, смотрела вместе с ним тупой сериал, осуждая действия главной героини и нелепость сюжета. А иногда молча плакала возле его кровати… В такие моменты я не понимала кто я, где я и кого жальче сильнее. И я начинала злиться на всех. В том числе и на Оденкирка, ради которого я торчу в больнице каждый божий день – и уйти не могу, и пребывание тут бессмысленно. Зачем? Мел! Он же в коме! Ты любишь его, Мел? Ты все еще любишь? Ты его вообще любила?

Я уже не доверяю себе и своим чувствам, что уж говорить про память. Я могу любоваться чертами Рэйнольда, но тут же вспоминаю, что два года была под воздействием Кукольника. Могу с нежностью вспоминать моменты нашего единения с Оденкирком, его заботу и ласковые слова, как голос разума напоминает о мертвых трупах в Сенате, смытых волной, и как меня пытались зарезать в коридоре. Оно стоило того, Мел? Если бы не было схемы, ты пошла на все эти безумства ради него?

Я схожу с ума…

Медленно, но верно.

– Ты не переоденешься? – Ева смотрит на меня и мои мокрые джинсы. Я отрицательно мотаю головой, жуя за обе щеки Сникерс и ощущая, как слипаются зубы от него.

Тяжёлый вздох Валльде. Я знаю, что будь больше времени, она меня потащила бы покупать новые, но времени впритык, значит без шопинга.

Мы прощаемся с сиделкой и идем к выходу. Ева снова в черном. Вот уже вторую неделю. Пытаюсь привыкнуть к новому образу подруги. Хотя вначале это было ужасно видеть: у всех Инквизиторов траур.

После взрыва по подсчетам погибло сто сорок человек: шестьдесят три Химеры, пятьдесят восемь Архивариусов, девятнадцать Инквизиторов. В Ватикане провели специальную мессу, в Храме Христа Спасителя в Москве было отпевание и служба, у мусульман совершали джаназу. Каждый хоронил своего мертвеца с почестями и слезами.

Вся Инквизиция резко почернела, хотя для Евы и Стефана это был даже не знак уважения. Они оба потеряли своих учителей в ту ночь. Преподаватель Евы была Инквизитор, ушедшая в Архивариусы, а у Стефана – Джим Хоган, всем известный, как Варлак. Я так и не смогла признаться Стефу, что видела, как он пролетел мимо меня в лестничный проем.

И если Ева держалась и не показывала своих чувств, то Стефан был куда более эмоционален: он ходил мрачный, замкнутый, порой избегал людей.

– Что это? – Я удивленно смотрю, как Ева подходит к маленькому Опелю.

– Машина.

– Я не про это. Ты будешь за рулем?

Ева улыбается мне уголками губ и садится за руль.

– Стеф ненавидит, когда я за рулем.

Я залезаю в салон, ощущая запах полироли и пластмассы. Радио тихо начинает играть незатейливые мелодии.

– А почему ненавидит? Ты плохо водишь?

– Угу. Слишком тихо и медленно.

Ева включает обогреватель и протирает запотевшее окно. Сегодня утром был дождь, поэтому на улице и в салоне машины прохладно. К тому же, пока шли, мокрые джинсы неприятно липли к ноге и только морозили меня. Я замечаю, что под бардачком в нише для мелочевки лежит только какой-то баллончик и тряпочка. Нет ощущения, что машина кому-то принадлежит.

– Она твоя?

– Нет. Взяла в прокате. Ты готова?

Я киваю.

– Тогда поехали.

«Нотариальная контора Ричарда Грэма» – буквы вдавлены на блестящей золотой табличке. Новое здание. Последний этаж. Отвратительный запах отделочных материалов, который ненароком будит жуткие воспоминания. Еще чувствуется сильный аромат дерева от новой мебели.

– Подождите здесь, пожалуйста.

Секретарша любезно делает нам кофе, а я смотрю на очередную дозу напитка за этот день. Интересно, сколько мне нужно выпить кофе, чтобы умереть от инфаркта? Хотя даже эта маленькая чашка не поможет взбодриться. Тогда смысл пить?

– Проходите, вас ожидают.

Мы с Евой встаем и проходим в кабинет. Почему-то чувствую себя так, будто снова вернулась в тело неуверенной девочки, только вышедшей из больницы и попавшей с Валльде на шопинг. А все виноват мой вид: старый свитер, который я нашла у Вари, так как все мои Саббатские вещи были куда-то деты Реджиной, под свитером огромная, но мягкая футболка Рэя, теперь еще и джинсы с пятном. Мимоходом кидаю взгляд в отражение фотографии на стене – краше на лицо не стала. Еще и царапины! С левой стороны одна сплошная засохшая корочка. Чтобы не было шрамов, мажу прописанными мазями лицо и тело.

Официальная причина для докторов – попала в автоаварию. Реджина выдумкой не блещет, как и все вокруг. Зато доктор отчитал не за что, когда посмотрел мою карточку с амнезией: «Девушка, вы только недавно восстановились от последствий прошлогодней аварии! Вы чудом остались живы и что можете передвигаться! Какие машины? Какие стрит-гонки? Вам максимум – велосипед!»

В его глазах я была безрассудной самоубийцей. В своих – заевшая пластинка. Может, стоило придумать другую причину? Выпала из окна, оборвалась тарзанка, каталась на чертовом колесе и выпала из него. Все равно, не правда! Все равно, бред! Все равно, есть я и мое отражение: пойди разберись, кто из нас реален?

А может, я и правда была на стрит-гонках? И никаких колдунов не существует?

Не сходи с ума, Мел! Ты знаешь, что тебе щеку расцарапало осколками, когда накрыло энерго-магической волной, которая треснула тебя по башке и отключила, а твой дар, лечащий с космической скоростью, вернулся именно в тот момент, когда начал падать, не выдержавший взрыва, потолок – слишком хлипкий был, даже стены не пострадали, в отличие от него!

– А вот и она! Наша знаменитость! Добрый день!

Сначала я слышу противный мужской голос, затем вижу улыбающуюся мне Реджину, сидящую за столом, и только потом самого Ричарда Грэма. Он маленького роста, седой, худощавый, с тонким крючковатым носом и очками. И от него пахнет дорогим парфюмом и гелем для укладки волос.

– Здравствуйте… Не такая уж знаменитость. – Я смущенно бормочу, в то время как Грэмм кратко пожимает мою руку, продолжая улыбаться. Руки у нотариуса мягкие, нежные, не знающие физической работы, с полированными розовыми ногтями.

– Ну почему? Многие о вас наслышаны! Прошу!

Мне не нравится, что Грэм считает меня знаменитостью. Для меня это как насмешка. Я не знаменитость, я – сплетня. Та, кто выжила в комнате во время взрыва и потерявшая свой дар. Та, кто сгорела на костре, попытавшаяся донести до Сената правду. В поиске, кто виноват, кто прав, досталось всем, в том числе и Бароне, что не среагировала во время моего сожжения и довела дело до критической точки. Реджину осудили по той же причине. По мне на одном из судов проехались за то, что своим даром не помогала Инквизиции. Но многие просто перешептывались, разглядывая меня, как нечто любопытное, некоторые скептически хмыкали, узнав, что мой Знак стерся. Была даже одна Химера, которая устроила в Сенате истерику, что ее сестра была в той комнате, а я спасала только себя и своего «хахаля». Рэя в список выживших не вносят, так как он в коме. Лежачих не бьют – закон всемирной совести. Уверена, будь Оденкирк в сознании, ему тоже было влетело от всех. Возможно, даже угрожали бы костром, что был в команде Моргана. Ведь Амелии Шилдс, подруге Курта, как и многим другим Химерам, пришлось доказывать с больничной койки, что она была под воздействием и не знала о планах Моргана. Аутодафе прошло мимо нее – Курт вздохнул спокойно и еще быстрее начал поправляться.

Пока я сажусь напротив Реджины, секретарша заносит мой нетронутый кофе и кладет какие-то бумаги. Реальность дробится на детали: белый лист, широкий браслет секретарши, два кусочка сахара на блюдце возле чашки. Ева бесшумно присаживается рядом на мягкий стул с высокой жесткой спинкой. Подруга здоровается с Хелмак, а я лишь киваю Светочу, продолжая пребывать в смятении и желании поспать.

– Как ваш муж? – Вежливо спрашивает Грэм извиняющимся тоном. Он еще что-то говорит про то, что слышал: о врачах, современной медицине, о профессионализме кинетиков Сената, а я смотрю на свои ногти, отмечая, что не мешало бы их постричь. За меня Грэму отвечает Реджина, недовольно кинувшая на меня взгляд. Она говорит о том, что Оденкирк в коме, что мы надеемся на лучшее, о том, что я не раз доказывала всем свою любовь и преданность к нему и так далее.

Я же мысленно составляю план действий на сегодня после нотариуса: с Евой сходить в Москву, чтобы забрать Варькины вещи из нашей квартиры, если повезет даже занести ей, но это зависит от того, через какие порталы поведет меня подруга, возможно заскочу к Кевину и Амелии, лежащих в одном здании больницы, желательно бы забежать снова к Рэю, а потом можно либо в Саббат, либо в номер в отеле, который специально для меня снимает Хеллмак, чтобы поздно вечером не ехать в Блэкбёрн.

Еще я обзавелась сотовым телефоном, вместо зова Главной. Все колдуны прочувствовали взрыв на себе, так как у всех резко упали способности, у некоторых даже побледнели знаки, а зовы и вовсе первую неделю ни до кого не доходили – здравствуй, мобильная сеть и стационары. Сейчас всё вернулось в прежнее русло. Магия была, есть и будет. У всех, но не у меня.

– Итак, миссис Оденкирк, ваше положение весьма завидное. – Задорно произнес Грэм, сверкнув очками в роговой оправе.

Я держу в руках бумагу об имуществе Виктора Савова, которое теперь принадлежит мне, как единственной наследнице. Естественно, Сенат слижет с этой суммы хороший процент, но даже это не уменьшает ее величину для меня, которую слышала только в кино. В списке помимо счетов значатся спорткары, машины, дома, даже один спа-салон.

– И все это теперь мое?

– Да. – Ричард Грэм смотрит на меня улыбаясь, ожидая, что я либо хлопнусь в обморок от счастья, либо завизжу с криками «Я богата!», а может расплачусь… Но глядя на этот список, приходит осознание: зачем мне всё это? Куда?

– И сколько будет полная стоимость всего имущества?

– Вам в фунтах или долларах?

– В долларах.

– По последним подсчетам, примерно около пятнадцати миллионов долларов.

– Мел? – Голос Реджины звучит неожиданно, что вспоминаю о ее и Евином присутствии в кабинете. Хелмак смотрит на меня подозрительно – она, как всегда, прочитала мои мысли. Ну что же? Я озвучиваю их с тяжелым вздохом:

– Мне этого не надо.

Пауза повисает в кабинете, что кажется, даже машины за окном притихли. Реджина смотрит укоризненно, Грэмм удивленно, одна лишь Ева спокойна, будто я отказалась от сахара в свой кофе.

– Хорошо. Кхм! – Грэмм откашливается и приходит в себя, снова вернув себе деловое выражение лица. – И как же вы хотите поступить?

В принципе, когда я ехала сюда, уже думала и знала о том, что откажусь и куда хочу деть деньги, правда не думала, что сумма будет такой. Но раз она насчитывает семь нулей, то, думаю, никто не будет против, если я ее не разделю пополам, а чуть увеличу количество частей.

– Я хочу все это продать. А сумму разделить на три части. Одну часть – я хочу отдать своей сестре, точнее ее ребенку, который родится.

– Так… – Реджина и Ева переглядываются и кивают незаметно друг другу, оценив мою мудрость поступка и заботу.

Я давно запланировала отдать часть денег племяннице. У меня и Варьки никогда не было денег, и вряд ли Ксения нам оставит наследство. Поэтому решила вложить в будущее – ведь это самое лучшее, что у нас есть. Пусть у моей племянницы будет отличное образование и осознание, что у нее есть сбережения на черный день.

– Вторую часть я хочу отдать на благотворительность.

– Вы понимаете, что это будет большая сумма?

– Да. Где-то около пяти миллионов.

– Возможно и больше. – Тактично подправил меня Грэм, а я сделала вид, что не заметила.

– Я хочу эту часть пустить на благотворительность.

– Хорошо. И в какие же фонды?

Этот вопрос был неожиданным, что теперь я удивлённо воззрилась на Грэма.

– То есть «какие фонды»?

– Ну… Фонды бывают разные: экология, защита животных, медицина, борьба с раком и прочими заболеваниями, помощь людям с ограниченными возможностями, помощь детям, помощь наркоманам, алкоголикам, помощь в защите прав человека.

Пока он говорит, я уже мысленно делаю пометки, например, хочется помочь детям. Но, когда он выпаливает последнее, я озадаченно «спотыкаюсь» в своих размышлениях.

– В защите прав?

– Против домашнего насилия, например.

Внезапно всплывает воспоминание, как Савов швырнул меня в комод с зеркалом, как горела спина от удара и скручивало позвоночник от боли. Как Морган вместе с ним и Деннард пытал меня, чтобы я позвала Рэйнольда.

Наверное, я побледнела, наверное, на моем лице что-то возникло, что не только Реджина поняла, что со мной что-то не так, но и Ева с мистером Грэмом.

– Вам плохо?

– Может, воды? Или сделаем перерыв? – Теплая мягкая ладонь Евы заботливо ложится на плечо. Но я отрицательно мотаю головой, и выпаливаю Грэму:

– Против насилия. Хочу, чтобы деньги были отданы в этот фонд.

– Хорошо. – Грэм обескуражен. Реджина, сцепив пальцы в кулак возле рта, смотрит на меня сожалеющим взглядом. – Что-нибудь еще?

– Да, пускай и детям тоже. Разделите между фондами. Пусть больные дети тоже имеют шанс выжить с помощью этих денег.

Я более-менее прихожу в себя, ощущая, как возвращается самообладание, а спину прекратило покалывать от воспоминаний. Вернув себе контроль, я продолжила срывающимся голосом:

– Третью часть суммы денег отдайте школе Саббат.

– Что?

Реджина явно не ожидала этого. Я впервые видела изумление на ее лице. Рядом со мной послышался смешок Евы и едкое замечание в стиле ее мужа: «Ты с ума сошла?».

– Почему? – Я удивленно верчу головой, смотря то на Грэма, то на улыбающуюся и удивленную Хелмак, то на Еву, которая еще мгновение и закатит глаза к потолку со словами: «Ты неисправима».

– Мисс Хелмак, вы приняли меня в Саббат, дали работу, крышу над головой, вы одевали меня, кормили. Я вам должна. Вы забыли?

– Но не пять же миллионов долларов, глупая! Три месяца твоего пребывания еле укладываются в одну тысячу долларов.

– Для меня нет разницы… – Обиженно бормочу на ее реакцию: я от чистого сердца, а она смеется. Хелмак сделала больше всех для меня. Конечно, она стерва, но всегда помогала и шла навстречу.

– Между прочим, я тебя хотела использовать, когда ты появилась у нас. Так что не такая уж я благородная, как тебе представляюсь!

– Зато вы Варьку укрывали, а сейчас заботитесь о ней. А она – никто для вас.

– Никто? Она ждет ребенка от моего приемного сына. Так что ты снова промахнулась.

Реджина гордо задирает подбородок. Я же невольно расплываюсь в улыбке. А когда вижу такую же на Евином лице, и вовсе начинаю бесшумно смеяться.

Подруга наклоняется к моему уху и громко шепчет, что слышат и Реджина, и Грэм:

– Мисс Хелмак не любит, когда ее уличают в человеколюбии и сентиментальности. Считает это признаками преклонного возраста.

– Сделаю вид, что ничего не слышала… – Пробормотала Реджина, теребя золотую сережку и поблескивая своими алыми глянцевыми ногтями.

Я смеюсь над эти двумя: как же их люблю! Поэтому поворачиваюсь к Ричарду и говорю решительным тоном:

– Мистер Грэм, я хочу перевести третью часть наследства на счет Инквизиторской школы Саббат.

Нотариус смеется и заверяет, что подготовит все бумаги. Всё. Мое дело закрыто, можно расходится. Я почти встаю со стула, как доносится:

– А теперь по поводу вашей второй недвижимости. Вот список того, что принадлежит вам по доверенности от мистера Оденкирка.

И моя улыбка мгновенно тает, а я бледнею и шлепаюсь обратно на стул.

– Почему мне? Он ведь еще живой… То есть, он будет жить… То есть, я не имею права.

Меня заедает, как пластинку. Но Грэм даже не обращает внимание на это.

– Имеете. Вы по договору являетесь прямой наследницей его имущества, а так же…

– Какому договору?

Но вместо него мне отвечает Реджина, видя мое перепуганное лицо.

– Это ничего не значит, моя дорогая. Просто каждый Инквизитор подписывает документ, в котором говорится, что в случае его смерти или недееспособности все его деньги и имущество делятся пополам между родственниками и супругой или опекуном. Родственников у Рэйнольда нет. А в его случае, ты являешься прямой наследницей и получаешь все права.

Я киваю. Согласна. Разумно, зная, что Инквизиторы рискуют жизнью. Но почему так? Он всего лишь две недели в коме! Он еще может очнуться!

– Есть отдельный пункт, где описано про кому и прогнозы врачей… Прости, милая! – Реджина перегибается через стол и накрывает своей ладонью мою руку, потому что я плачу. Не могу сдержать слез – это слишком для меня. Каждый день я просыпаюсь и проживаю с этим. А тут еще эти чертовы бумаги!

– Думаю, нам надо сделать перерыв. – Ричард, извинившись, встает и выходит в холл. Я пытаюсь собрать волю в кулак и вернуть самообладание. Лучшее решение – смена темы.

– А мистер Грэм он Доверенный Смертный?

– Нет. Он – Инквизитор. Еще на Начале Ричард понял, что быть Охотником – это не его призвание из школы и поступил на юридический. Сенат помог ему в обучении и сделал своим доверенным. Наши люди нужны везде. Поэтому мистер Грэм занимается только делами Инициированными. – Заявляет Реджина, доставая мундштук из сумки и заправляя его сигаретой. Пару мгновений и она сладко начинает курить. Едкий запах табака поплыл по комнате, оставляя в горле неприятную горечь. Хелмак зависима от никотина, мне кажется, она даже умирать будет с сигаретой в зубах.

Я киваю, ощущая, как успокаиваюсь. Поэтому беру дрожащей рукой листок с описанием имущества Рэя. Да, сумма намного меньше, чем у Савова, но все равно шесть нулей присутствует. Даже числится еще несуществующий мотоцикл Триумф. Но мое внимание привлекает кое-что другое.

– Что это?

Я протягиваю бумагу Еве и показываю на два адреса.

– Это дома Рэйнольда. Первый адрес – это тот самый плавучий китайский домик. Видишь, и стоимость у него мизерна. – Она указывает на смехотворную сумму в скобочках. Понимаю. Такой дом и вправду ничего не стоит: безлюдное место, другая страна, сам дом не вызывает у агентов желания продать, не смотря на красоту места.

– А вот это?

– Это дом Рэйнольда и Мириам. Они выросли там.

И я понимаю, что хочу, а Ева читает это в моем взгляде.

– Мел! Может, не стоит?

– Почему? Я хочу увидеть его!

– Ну, это Лондон. Туда надо добираться. К тому же черт-те где!

– Ева, пожалуйста.

Валльде кидает быстрый взгляд на Реджину, та равнодушно жмет плечами.

– Хорошо… Когда?

– Может, сегодня? – Но тут же вспоминаю про Москву. – Ой, нет, я Варьке обещала собрать все вещи!

– Ну, давай тогда завтра.

– Завтра будет другая сиделка у Рэя, а я ей не доверяю. Делает все небрежно и лениво.

Ева вздыхает и обнимает меня.

– Тогда в любой момент зови.

– Если нужен будет водитель, я пришлю тебе. Кстати, ты сегодня где будешь ночевать? – Спрашивает Реджина, и я слышу в ее голосе сопереживание. Она всегда присылает машину, когда я хочу вернуться в Саббат.

В ответ жму плечами. Может, я сегодня вообще не успею в больницу до закрытия и придется ночевать в гостинице. Зато хоть помоюсь.

Квартира представляла унылое зрелище. Спертый воздух и тишина. Истинный склеп. Даже не верится, что мы с Варей жили тут. В комнате сестры явно похозяйничали. Вещи были свалены на кровать, шкафы все открыты. Многое отсутствовало. Может, искали драгоценности или деньги? В моей комнате тоже побывали. А в медведе, подаренном Виктором, торчал нож, да еще Варькиной помадой нарисовали улыбку.

– Что это? – Ева брезгливо смотрит на этот бардак.

– По-моему, крысы…

Марго всегда давала разрешение на разорение имущества, когда исчезал хозяин. Я, тяжело вздохнув, забираю то, что нужно: любимую кофту Вари, обувь, ее обожаемый плащ от Бёрбери, пару платьев и пижаму, наши фотографии, которые уцелели в этом бардаке. Для себя беру пару черных старых вещей, обещая, никогда не надевать их вместе. Я не в трауре. Я не буду в трауре! Я не должна даже думать об этом.

– Ты все?

Ева держит телефон с включенной программой порталов. Используя и Химерские проколы пространства и Инквизиторские, мы очень сильно сократили путь.

– А кому теперь принадлежит квартира?

Я смотрю из коридора на это пустое пространство – сцену, где разыгрывались наши страдания и переживания. Замечаю куртку Кешки на крючке, снимаю ее, сворачиваю и кладу в сумку к другим вещам.

– Наверное, Сенату. А может новой Темной клана Теней и Воронов.

Немало Химерских кланов осталось без Главных. Некоторые быстро подсуетились, но многие пребывали в шоке после случившегося, в связи с этим ответственность на себя взял Сенат и сам назначил Главных. Архивариусам тоже пришлось многое изменить. На первое время они создали комитет из Светочей и своих людей, который брал на себя многие решения. Я знаю, в него входили Реджина и Артур. А также был создан комитет по решению судебных дел, причастных к взрыву в Сенате – в нем трудились Нина и Ной. Они частенько вызывали Саббатовцев на допросы. Кешка вообще стал любопытным для них экспонатом и доказательством опытов Моргана, так как сохранил свой знак Древних, в отличие от меня. Стефан тоже не вылезал из судебных процессов. Как объяснила Ева, часто выполнял роль «вышибалы» – вырубал своим даром особенно буйных подследственных.