Текст книги "Сенат"

Автор книги: Елена Ромашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

Два дня до расширения

– Что это? – Я не сдерживаю любопытства, наблюдая, как Барона приклеивает второй пластырь. Они не похожи на никотиновые. Явно Инициированный: шуршащий, бумажный, что кажется, он не приклеится к коже Архивариуса, но нет, он цепко впивается в ее кожу и через минуту загорается знаками, всасывается в ее кровь, будто Барона впитала в себя его, словно губка. Выглядит страшно.

– Энергоподпитка для Архивариусов.

Я молчу, сделав вид, что поняла. Но, если честно, напугана.

– Это безвредно! – Впервые Барона улыбается мне, смеясь над моим выражением лица.

– Сколько вы не спали, мисс Барона? – Дэррил серьезен и обеспокоен. И я, наконец-то, понимаю в чем смысл этих «энергоподпиток».

– Достаточно. – Она отрезает и снова смотрит на меня. Не знаю, сколько уже часов прошло, возможно, светает, но у меня жутко затекли ноги и спина, и еще болит копчик от жесткого стула. Я рассказала Оливии всё без утайки. С самого начала, которое началось с моего знакомства с Савовым.

Надо отдать ей должное она слушала молча, не перебивая, делая какие-то заметки на листе. На том моменте, когда я дошла, как Морган заставлял меня участвовать в его грязных опытах, она напряглась, то и дело кидая взгляд на мой Знак. Вопросы все были четкие, без уточнений: как вы воскрешали мертвых для Моргана, кто были эти люди, что делали дальше.

Когда дело дошло до воскрешения, она принялась за Дэррила, вытрясая всю его биографию, и как он создавал тела.

– По бумагам, у вас разряд «Физическое распознавание», дар Поисковика.

– Я просто не показывал Архивариусам и остальным, что мой дар шире.

– И что же за дар у вас?

– У вас нет такого разряда – я вижу сущность вещей и людей.

Барона изгибает скептически бровь.

– Сможете продемонстрировать?

– Да. Например, вы созданы быть Архивариусом. Но ваша любовь к сестре и матери дают о себе знать. Вы всю жизнь ищете справедливости и равенства, поэтому вы тут.

– Все эти слова применимы к любому Архивариусу, мистер Финч.

– Да. Но только вы видите образы мертвых людей. Если бы стали расширять свой дар, то могли бы общаться с потусторонним миром. Но вас никогда не интересовали ваши магические возможности, поэтому вы остались на самом простом уровне. А еще вы были влюблены. Сильно. Он был старше вас, и именно он вам дал идею сделать карьеру Архивариуса. Николас…

Последнее Дэррил произносит тихо, немного сконфуженно. Я вижу, как шокировано на него смотрит Оливия, забыв вносить свои заметки о разговоре. Впервые за весь допрос она теряет контроль.

– Откуда вы… Как?

– Я же говорю, я вижу сущность людей. Это отрывки прошлого, самое главное, что влияло на человека, дары, черты характера, также я могу видеть будущее. Также обрывочно. Вплоть до даты смерти.

Меня передергивает. Сразу вспоминаю Эйвинда и его голубые серьёзные глаза. Дэррил продолжает, будто не замечает, как я вздрогнула от воспоминания, а Барона сидит, шокировано распахнув свои карие глаза.

– Так же мой дар работает на заклинания и написанное: я могу не знать языка текста, но чувствовать о чем там. Также, часто Инициированные меняли слова в заклинаниях, я же вижу первоначальный текст, то что они хотели спрятать. Могу слышать ложь в словах. Слова – вообще часть магии. Это же наши мысли…

– Я такое впервые слышу… – Барона пытается вернуть себе хладнокровие, снова начиная вносить какие-то заметки для себя.

– Я же говорю, моему дару нет разряда.

Оливия наливает себе в стакан воды и залпом пьет – жадно. Слышу, как громко она глотает. Затем ставит стакан на место, приходя в себя. И снова включается в разговор.

– Хорошо… Допустим. Продолжайте. Дальше что было?

И я заново пускаюсь в прошлое, с ужасом вспоминая, как меня пытали, как насильно выдали замуж, как догадалась, для чего меня готовили и мою сестру.

– Кстати, где она? – Барона впервые за весь разговор прерывает неожиданно и резко.

– В Саббате с Кевином.

– Кто такой Кевин?

– Ну, я говорю, она забеременела от него. Кевин Ганн. Инквизитор.

Оливия молча встает и подходит к телефону, затем просит кого-то принести личные дела, связанных с Инквизиционной школой Саббат за последние пять лет.

– Продолжайте. Вы остановились, что в церкви решили признаться Сенату, чтобы вывести себя, как вы выразились, из игры и подставить мужа.

– Да. Но я это сделала ради Вари! Я хотела спасти ее ребенка от проклятия. Поэтому и согласилась выйти замуж. Я же говорю, Виктор хотел меня сделать своей заложницей! По плану, после объединения знаков Инициированных, он запросто смог бы пользоваться моим даром!

– Это в теории.

– Нет! Не в теории. – Я кладу свою руку на стол, показывая свой объединенный знак. – Дело в том, что позавчера я вышла замуж. И могу пользоваться даром мужа.

– Виктора Савова?

– Нет. Я могу пользоваться даром лишь живого супруга.

– И кто же ваш муж?

– Рэйнольд Оденкирк.

Я слышу, как Барона со свистом втягивает воздух сквозь зубы, после чего поджимает губы. Через секунду она начинает тереть глаза и глухо смеяться, бормоча: «Бред… Полнейший бред…»

– Нет. Не бред! Оливия! Выслушайте меня! Хоть раз! До конца!

Я смотрю, как Оливия пытается смирить себя, готовлюсь продолжить рассказ своей ломаной жизни. Но в этот момент в дверь постучались – Янусы принесли папки. Оливия забирает их и тут же начинает шнырять по ним, не глядя присаживаясь на стул. Передом мной иногда мелькают страницы с фотографиями – лица, ставшими мне родными: Реджина, Артур, Курт, Стефан, Ева и другие.

– По данным Сената, Кевин Ганн мертв…

– Нет. Он жив. И находится под прикрытием Саббата.

Оливия не обращает на меня внимания, она водит пальцем по строчкам, затем резко останавливается, произнеся «Ной Валльде» – и приказывает почти грубо, громко.

– Дальше! Вы вышли замуж за Виктора Савова. Вы нашли папки его жертв, решили передать Сенату. Где они?

– Не знаю…

Я снова вспоминаю горечь от вида пустого сейфа, в котором, как приговор лежало только мое дело. Рассказываю, с удовлетворением отмечая, что вернула внимание Бароны себе. Хотя, иногда она смотрела в ту или иную папку. После, когда я заговорила о своей смерти, слово перешло к Дэррилу. Теперь он стойко отвечал на вопросы Бароны.

Держался парень лучше меня, наверное, всё дело было в его даре: Дэррил умело находил ответы, что Оливия часто задумывалась и переходила к следующему вопросу.

– Итак, ваш муж, Рэйнольд Оденкирк, сейчас находится у Моргана. Захвачен, чтобы обезболивать при превращении Джеймса Моргана в Старейшин?

– Да.

– А вы и Кевин Ганн стали подобно Древним, которые исчезли при разделении?

– Если вы сомневаетесь в моем Знаке и способностях, я готова продемонстрировать. Я стала очень сильной: могу использовать теперь дары сестры и мужа.

– И были они все связаны нитью единой, и были они все сестры и братия… – Донесся сбоку голос Дэррила.

– Спасибо, мистер Финч, я отлично знаю историю Инициированных, а манускрипт Азирета знаю наизусть.

Дэррил хитро улыбается, но молчит на ее едкое замечание.

– Знаете, что хорошо для вас, миссис Оденкирк?

Мне не нравится, как она произнесла дорогое мне имя.

– В этой истории полно живых свидетелей. – Она кивает на стопку. – В прошлый раз никто не мог подтвердить ваших слов.

– Мы пойдем в Саббат?

– Нет. Вы, Мелани, или Анна, останетесь тут – в стенах Сената, как залог, а я с мистером Финчем пойду в Саббат.

Я тяжело вздыхаю. В конце концов, в Саббате ей подтвердят мои слова.

– Согласна. Но почему вы до конца мне не верите?

– Есть нестыковки в ваших словах.

– Какие?

– Например, вы говорите, что Морган создал Древних для взятия Сената. Но они все мертвы, миссис Оденкирк…

– Называйте меня Мелани.

– Хорошо, Мелани.

– Морган их создавал для чего-то другого. Может, они знали какую-то магию…

– Они все были смертные. В отличие от вас, они после воскрешения стали Смертными…

Внезапно Оливия застывает на полуслове и будто зависает на какой-то мысли, после чего она бормочет непонятно:

– Так вот почему они были полуразложившимися трупами…

– Оливия, вам определенно нужно в Саббат.

Она смотрит на Дэррила, требуя объяснений.

– Это мой дар, мисс Барона.

– Может, вы пророк?

– Пророки никогда не видят прошлое и не получают представление о человеке.

– Хорошо, уговорили! – Она отмахивается от Дэррила, как от назойливой мухи. – Нет у вас разряда.

Видно, что Оливия устала. Она трет переносицу и лоб своими белыми пальцами, будто пытается упорядочить свои мысли. Я же думаю, что из-за отсутствия сил Оливия не так бдительна, как была в прошлый раз: я бы на ее месте давно уже задалась бы вопросом, как сильно развит дар Дэррила и какой дар у его сестры или брата. Но видно эти вопросы не приходят в голову Архивариуса. Она выглядит плохо: тени пролегли под глазами, похудевшая, видно, что волосы грязные, хоть и старательно убраны в маленький хвостик.

– И все-таки, мисс Барона, как вы давно спали?

– Сутки… я не спала сутки…

Ее голос звучит сухо и глухо. Мне безумно жаль эту женщину. Вот оно – следствие перегруза от Моргана, то чего он добивался: Джеймс загнал Архивариусов, что они еле держатся на ногах.

– Итак, Мелани, мне придется вас проводить в Карцер. Вы согласны?

– А у меня есть выбор?

– В прошлый раз вы сбежали, сейчас вас не видят Янусы. Думаю, да. У вас есть выбор.

Я делаю паузу, представляя, как отказываюсь и пускаюсь на поиски Рэйнольда. Но это обострит ситуацию, а мне нужно, чтобы Оливия была на моей стороне.

– Хорошо. Я вас подожду в Карцере.

Я смотрю на Дэррила. Мне нужно хоть что-то, хоть капелька уверенности в правильности своих действий. Мне нужно то, что всегда говорил Рэйнольд – что всё будет хорошо.

Наверное, это читалось в моем взгляде, что Дэррил тепло улыбается. Я замечаю, что друг радостно возбужден – это хороший знак.

– Не беспокойся. Скоро всё кончится, и ты снова будешь с Рэем.

Это то, что я хотела услышать. Поэтому решительно киваю и встаю, готовая проследовать за Оливией.

***

– Кевин, прекрати.

– Я ничего делаю.

– Ты смотришь меня.

– Нет, не смотрю.

– Смотришь… Я чувствую.

Я лежала с закрытыми глазами в мягкой огромной кровати рядом с ним и ощущала колючее пощипывающее чувство на коже – смотрит на меня. Не могу так! Всегда раздражала эта привычка Кешки. Но мне так не хватало его.

Я приоткрываю глаза и встречаюсь взглядом с любимым. Улыбается задорно, легко, влюбленно. Вместо привычного: «Я же говорила, что смотришь!» – вздыхаю и сама начинаю улыбаться.

– Почему не спишь?

– Потому что уже не хочу. А еще ты на меня смотришь. А ты?

– Не могу. – Он начал играючи наматывать на палец мою прядь волос, продолжая сладко улыбаться. – А еще тяжело уснуть, когда рядом с тобой концерт дают.

– То есть? Эй! Я не храплю!

Он даже хрюкнул от смеха, глядя на мое возмущение.

– Ты не храпела. Было хуже! – У меня глаза на лоб полезли от удивления. Что он имеет в виду? Но ждать ответа долго не пришлось. – Ты знаешь, что пела во сне?

– Я? Пела? – От удивления я растеряла все остатки сна. Никогда не слышала, чтобы меня обвиняли в этом. Я ненавижу петь!

– Ты-ты! Лежала и бурчала под нос. У тебя ужасно это выходило. На мгновение я испугался, что ты стонешь и тебе плохо.

– И что же я пела? – Я пыталась вспомнить, что только что мне снилось, но ничего, лишь обрывки: карусель, Аня, неподвижно стоящий Клаусснер. Кевин лежал чуть выше на подушке, опершись на руку, и забавлялся моим растерянным видом.

– Ты пела про пластилин. Никогда не знал, что ты питаешь слабость к нему. Придется тебе купить пачку.

Он забавлялся, а я замерла от услышанного, вспомнив, как Аня рассказывала о том, что, будучи призраком, пела старую детскую песню, сводя с ума Оденкирка.

– Как ты думаешь, что я хотела этим сказать?

– Это у тебя надо спросить. Но я всегда терпеть ее не могла!

Сестра смеется и согласно кивает: она тоже бесилась от этой песни и любви учительницы к ней.

– Прикинь, даже после смерти я ее помнила!

Я тоже начинаю заливаться смехом вместе с ней:

– По закону жанра: у каждого призрака должна быть нудная противная песня.

– И все-таки, Варь, подумай, зачем я ее пела? Для кого? Рэй не знает русского! Что я хотела сказать этим?

– Тогда уж не сказать, а спеть…

– Мне кажется, – продолжала Аня, не замечая моего скептицизма, – что песня явно связанно с Морганом. А точнее, с Кукольником и Психологом: лепка кукол, оживление и наделение характерами…

– Если клоун выйдет плохо, назову его дурак…

– Что?

– Ничего. – Я приподнимаюсь с кровати в поисках часов. Электронные, какие-то футуристичные, в форме яйца, ярким неоном показывает раннее утро – пять часов. Вообще, комната Кевина была забавной – набор несуразных, но удивительно сочетающихся вещей: леопардовое кресло, на стене флаг Британии от Вивьен Вествуд, гитара с подписью Майка Джаггера, тут же стоял стол, будто стащенный из музея, на камине стоял индийский расписной слон, деревянная табличка «Жизнь коротка, чтобы пить плохое вино» и фотография Кевина с Михаэлем Шумахером на «Форумуле-1». На потолке над кроватью весело зеркало, по которому Кешка часто скучал, когда мы жили в Москве. В сумраке комнаты мы отражались в нем, будто призраки: бледные, выхваченные из темноты, с огромными блестящими глазами. Уверена, что еще чуть-чуть, и там можно будет увидеть потусторонние сущности, которые иногда приходят к нам из ада на боль, на страх или на зов колдунов.

Мне в замке дали простую комнату, но Кевин пригласил в свою комнату, поэтому без зазрения совести осталась с ним. Мы говорили, обсуждали дальнейшее, стараясь не касаться моей беременности, думали о судьбе Оденкирка и Мелани. Я переживала за них, больно было видеть, как плакала сестра: словно каждый вздох давался ей с трудом. Мне не хотелось оставлять ее одну, но знаю – лучше её сейчас не трогать.

– Все спят?

Кевин кивает, полностью увлеченный ровным наматыванием моей пряди на палец.

– А Мелани?

– Вот это да!

– Что?

– Ты ее назвала Мелани, не Аней.

Я наигранно закатываю глаза: ну да, я многое приняла в сестре. Конечно, странно было по началу, но сейчас ее новое имя неконтролируемо выпархивает, что не замечаю этого. Зато остальные удивляются!

– Как ты думаешь, Мелани и Рэю помогут?

– Не знаю…

Сказано безнадежно. Кевин прячет взгляд от меня: не хочет говорить, что Морган никого так просто не отпускает – либо живой, но покалеченный, либо мертвый. Я отворачиваюсь, ощущая себя ничтожеством: в какой-то момент, там, в Норвегии, я безумно завидовала, глядя на влюбленных и счастливых Рэя и сестру. Они были вместе, и это давало им силы, я же была одна, не зная – дано мне еще увидеть Кешку или нет. Я не желала зла Ане, нет! Никогда! Просто дикое одиночество толкало на зависть – противное нехорошее чувство, которое неслышно подзуживает на фоне радости за другого человека. Бабушка часто в детстве повторяла нам, что злым людям счастье глаза режет. Я знаю, что моей вины в случившемся нет – я же не проклинала сестру, не делала сглаз и другие обряды, но все равно, ощущение, что я не могла радоваться чисто, светло, всей душой за Аню, будто подтолкнуло ее судьбу к такому страшному повороту.

В желудке урчит, напоминая о том, что я плохо ела за ужином, поэтому на автомате бурчу, глядя на пробел между занавесками, в котором занимается новый день.

– Надо что-то в рот положить… Давно не ела. Дочь не кормлена.

И вздрагиваю, так как на живот ложится ладонь Кевина. Вчера мы обходили эту тему, Кевин постоянно кидал взгляды на меня, пока под вечер, когда оказалась у него в комнате под предлогом показать мне свое жилище, я снова не вспылила, сказав, что если у него есть какие-то мысли насчет ребенка и меня, то лучше сказать правду – вынесу всё. Кевин лишь улыбнулся и попросил разрешения снова дотронуться до живота. Разрешила. Он долго держал свою ладонь, будто прислушивался, при этом мило улыбался.

– Обалденно! Никогда не думал, что бывает такая энергетика…

– В смысле?

– Ну, знаешь… Она так похожа на мою, так похожа на тебя, и в то же время она… она… ангельская… Такая чистая, беззащитная! Смеется! Она сейчас смеется!

Я смотрела, как он улыбался, и ревность неприятно поднималась во мне: он чувствует дочь намного лучше меня. Еще попытка спрятать мой знак усложнила легкость распознавания ребенка. Конечно, спасибо Оденкирку, я настроилась на волну дочки, но все равно это было трудно. А вот Кевин, который даже под сердцем ее не носит и знает лишь пару часов, уже вовсю общается с ней на энергоуровне. Твою мать!

– Если назовешь ее Анжелиной*, я тебе ребра переломаю…

Кевин изумленно поднимает глаза, явно не ожидая от меня такого тона.

Но через секунду отводит взгляд и выдает, что времени у нас много и мы вместе выберем нужное имя.

«У нас», «мы» – я сразу поняла, что Кевин теперь видит в будущем меня и дочку рядом с собой. Кажется, у меня появилась семья.

От этой мысли пересохло в горле, а сердце учащенно забилось. Поэтому я попыталась отвлечься, благо поводов было куча: рыдающая Аня через пару комнат, захваченный Морганом Рэй, перепуганные новоиспеченные Клаусснеры, устрашающая Реджина и другие, которые явно беспокоились за них не меньше нас.

Поэтому я изумилась, что Кевин без спроса положил руку на живот. Это радует, что привыкает так быстро.

– Спит? – Я смиренно вздыхаю, что отец чувствует дочь лучше, чем мать.

– Спит…

И снова эта блаженная улыбка, столь непривычная для Кевина.

– Мне кажется, или еще чуть-чуть и ты засюсюкаешь?

– Ути-пути, какие мы серьезные! Вы только посмотрите на нас: как мы насупили бровки! – Он, смеясь, скорчив смешную рожицу, воркует не с моим животом, а со мной. Я не сдерживаюсь и прыскаю со смеха, одновременно схватив подушку и пытаясь его ударить ей. Но меня перехватывают и обезвреживают поцелуем.

Внезапно Кевин напрягается, а я чувствую легкий магический гул, хотя уверена, не будь я сейчас смертной, то прочувствовала бы его всем телом.

– Что? Мама Реджина проснулась и читает твои пошлые мыслишки?

– Тихо!

Кевин замирает, отстранившись от меня, и явно с кем-то общается через ведьмин зов. Но лицо его серьезно, даже чуть напуганное. Будто черты высекли из камня. Все-таки Кешка изменился: стал опаснее. Раньше я никогда не видела его таким – будто он готов схватить пистолет и начать отстреливаться. Сказать, что я не испугалась – нагло соврать.

– Эй! Что происходит?

Но он не отвечает. Жду. Минута, две… И вот я уже дошла до точки кипения, готовая его крыть русским матом, о том, что он не отвечает, а я сижу, перепуганная до чертиков, но Кевин опережает меня.

– Одевайся! Нас вызывают на совещание.

– Что? Ты же сказал, что все спят.

– Я такого не говорил. Я кивнул.

– А разве это не считается за ответ?

– Прости, не хотел тебе врать. – Он чмокает меня в губы и почти выпрыгивает из постели, устремившись к шкафу. – Вот! Моя футболка вместо твоей. У тебя вещей пока тут нет, так что попользуешься моими футболками.

На кровать летит вещь, только что бесцеремонно вытащенная с полки. Если честно, мне плевать в чем ходить: могу и в старом. Но его спешка меня обескураживает.

– Я никуда не пойду!

– Надо!

– Черт возьми, что за собрание? Почему ты мне соврал?

Кевин оборачивается и смущенно трет шею.

– Сегодня ночью, после того, как ты пела во сне, я почувствовал чужую энергетику в замке. Все уже давно проснулись, и ровно как два часа идет совещание у Реджины. Сейчас она позвала нас…

Мне всё это не нравится! Что-то он явно не договаривает. Поэтому я уперто смотрю на Кешку, он же смущенно разглядывает свои босые ноги. Ганн не выдерживает и выдает то, что никогда не хотела бы слышать:

– Мелани… Аня… Она добралась до Сената. Здесь Архивариус.

И ужас окатывает меня будто ледяной водой.

– Как Архивариус?

Мне кажется, я седею от ужаса на глазах. Кевин соображает, что мне опасно вот так говорить правду в лоб – это чревато очередным неконтролируемым взрывом эмоций, поэтому спешит ко мне:

– Я как понял, Мелани рванула в Сенат за помощью…

– Ну не за пиццей же! Эта дура еще с Норвегии туда пыталась попасть! Наверняка пошла к своему Дознавателю, который ее сжег. О! Вот он счастлив будет прикончить ее во второй раз!

Меня всю трясет от страха за свою глупую сестру, а перед глазами так и стоит картина, как Архивариус впихивает мне урну с ее прахом. В тот раз я тоже была хороша, повелась на ее речи и уверенный тон, но в этот раз Анька обхитрила всех! Сразу поняла, что никто не будет помогать ее безумному плану! Но как? Как она добралась до Сената? Идиотка мелкая! Самоубийца! Вот кого надо сажать в психушку, а не Оденкирка!

Я быстро надеваю футболку Кевина и натягиваю джинсы, пытаясь сдержать слезы от страха.

– Варя…

Не реагирую. Я стараюсь совладать с пальцами, чтобы зашнуровать проклятые кроссовки.

– Варя…

Так. Кажется, одета. Кидаю взгляд в зеркало, вижу себя с огромными глазами от ужаса. Стоит ли мне снять этот черный платок? Если я сниму, меня обнаружат Химеры, но зато я смогу пользоваться своим даром!

– Варя!

– Чего?

Я взрываюсь и оборачиваюсь, наконец, на окрик Кевина. И тут же ломаюсь, теряя всю браваду: слезы предательски начинают течь по щекам. Кешка кидается ко мне, стремится обнять. Пытаюсь вырваться из объятий – мне жалость сейчас ни к чему. Любое утешение – зря потраченное время, а мне нужно действовать!

– Прекрати, Кешка! Прекрати!

– Пока не успокоишься, я тебя никуда не пущу. Ты же всех убьешь там и себя покалечишь! Подумай о дочери!

Последнее укором врезается в мой бардак из мыслей, который творится в голове. Я прислушиваюсь к энергии ребенка, но из-за эмоций не могу поймать… Дочка будто исчезла.

– Ты очень напугана – и сильно пугаешь ее! Мне кажется, что она даже плачет.

Я хватаюсь за живот и шепчу дочке: «Прости… Я не хотела…»

Кевин обнимает нас. И я снова чувствую, что не одна.

– Варька, умоляю, будь сдержанней, береги себя и ребенка… Просто будь со мной, находись рядом. – Кевин шепчет, я зарываюсь носом в его плечо, ощущая его сладкий родной запах. На каждое слово я киваю, осознавая, что он прав – я уже давно не имею права на безумные поступки.

– Вот и молодец. – Отвечает Кевин, гладя меня по взъерошенным волосам. – Пошли, нас ждут. Надо отвоевать Мелани у этих роботов закона.

Споры шли громкие. Каждый принимал участие в этом шуме, который пафосно назывался совещанием. Клаусснер рвался поставить в известность всех, сгруппировать чуть ли не войска, Курт – брат Кешки – поддакивал, но держался куда сдержаннее Стефа. Ева нервно грызла ногти и вставляла свое слово, когда дело касалось будущего, то есть ее компетенции.

Ной Валльде, ее брат, кажется, был согласен на любой исход. Барона, эта стерва с крысиным лицом, постоянно осаживала фразами: «Так нельзя!», «Старейшины пресекут», «Нужно придерживаться Законов Инициированных».

Из всего этого я понимала следующее: моя сестра все-таки сделала это! Она совершила бунт на корабле!

– Да как вы не понимаете? Если усилить охрану, мы сможем намного больше!

– Как вы усилите охрану, мистер Клаусснер? Я не думаю, что многие поверят всему тому, что я услышала! Многие даже слушать не станут!

– Mio Dio! Che tipo di stupidita! А Старейшины нам на что? Или эти старики тоже носа не высунут?

– Старейшины тем более всех убьют!

– Не отвечайте за них! Они у нас не просто так выбраны главами!

– Откуда вы знаете, Оливия, как себя поведут Старейшины?

Я смотрю на Дэррила, вспоминая его откровение в Норвегии, что эти самые «старики» вовсе даже не люди, это энерготочка, подзарядка всего Инициированного мира.

– Потому что знаю, мистер Финч. В ком я уверена, так это в во власти Верховных.

Я уже было открыла рот возразить, сказать, что знает Дэррил, как меня перебивает Реджина своим громким стальным голосом, что мурашки бегут по коже. Становится сразу понятно, почему она Светоч и все ее боятся. В это хрупкой красивой женщине, непонятно какого возраста, скрывается главнокомандующий целой армией.

– А с чего вы все взяли, что наступление Моргана пойдет извне? Вы уже битый час мне выкручиваете мозги, считая Моргана дураком, который пойдет в лобовую! Сколько себя знаю, этот подлец никогда прямыми путями не ходил!

– Что вы хотите сказать?

Все притихли, смотря на будто выросшую в глазах Хелмак. Она словно и вправду стала выше: прямая, с гордо поднятой головой, резкими линиями длинного однобортного пиджака.

– Я хочу сказать, у вас в Сенате сейчас Химер больше, где бы то ни было.

– Наоборот, в Архивариусы чаще всего идут Инквизиторы… – Проблеяла всеобщую мысль Барона.

Но вместо Реджины заговорил ее брат, уже более спокойным, не таким командирским тоном.

– Реджина, имеет в виду не Архивариусов. Она говорит про Карцер.

Тишина наступает такая, что кажется, слышно, как у всех в голове происходит взрыв от осознания сказанного. Даже я не выдерживаю и бормочу пару крепких слов.

– Вы хотите сказать, что главный удар по Сенату пойдет из Карцера?

– А откуда еще? – Реджина саркастически усмехается и закуривает свою сотую за совещание сигарету. – Прием не нов. Придумали греки с Троянским конем. Всё достаточно просто и банально. Иначе, как объяснить то, что творилось вокруг? Мне Ной докладывал о том, что у вас в Сенате творилось: переизбыток дел, недостаток людей. Морган талантливо загрузил механизм системы так, что он вот-вот остановится. Вы же расширяетесь послезавтра! Когда такое было, чтобы Карцера не хватало! У вас же все дела висячие, что вы не можете просто послать человека на костер!

– Да, но много Химер погибло до того, как Карцер наполнился!

– Согласна. Но вы посмотрите, что за дела тогда были и какие поступают сейчас! Морган просто талантливо избавлялся от слабых и ненужных!

– Тогда причем были здесь Шуваловы? – Я вздрагиваю, так как голос Кевина неожиданно громко звучит над ухом: всё совещание мы сидели рядом на стульях, поставленных вплотную, так, чтобы он мог приобнимать меня. За все время, пока мы тут находились, Кевин, как и я, лишь изредка высказывал свое мнение.

– Как причем?

– Их же натаскивали, как собак в клане! Они же должны были стать ударной силой! Главное Химерское оружие! Как же без них Морган будет делать наступление?

– Наверное, Морган предполагал, что Варвару и Анну тоже посадят в Карцер, а оттуда одна будет убивать, а другая – восстанавливать потери… – Курт тихо бормочет свою догадку, но слышат все. Я же ёжусь, осознавая, какой участи я избежала.

– Попробовал бы он нас заставить… – Бурчу в ответ, осознавая, что Морган бы точно нашел на нас с сестрой рычаги воздействия.

– Кстати, тоже интересный вопрос. Не все Химеры пойдут в наступление. – Ровный, спокойный голос Ноя звучит необычно в этой нервной обстановке.

– Да, но я вижу многих… – Испуганно возражает ему сестра.

– Не обязательно учитывать чужое мнение. – Хмыкает Артур Хеллмак и все снова замолкают.

Я же не понимаю почему. Поэтому спрашиваю, чувствуя себя полной дурой:

– А как это? Не учитывать? Они же не стадо баранов, которое он погонит…

– Нет, вы правы, Варвара. Они – не стадо. Но сделать это будет легко, если у вас есть дар.

– Точно. Как я не догадалась… – Я смущенно бормочу в ответ. Понятно! Всё просто, как дважды два: у Моргана есть кто-то из Инициированных!

Внезапно мою руку накрывает ладонь Кевина, и я осознаю, что нервно щелкала ногтем – моя привычка, которая всегда его бесила.

Разговор продолжает Реджина, которая садится за стол и от усталости трет своими длинными тонкими пальцами лоб. Я же делаю вывод, что все-таки ей больше пятидесяти лет.

– У Моргана есть девушка по имени Нора Грод. Она и будет всех вести, как стадо. Только глупо думать, что Морган сделал ставку только на Грод…

Реджина внезапно недоговаривает, выпрямляется и оборачивается на Дэррила, притихшего у стенки, будто вместо него в комнате оказалось что-то опасное. Она медленно встает и подходит к парню, смотря на него широко распахнутыми глазами. Даже жутко становится. Мне кажется, все это почувствовали и напряглись, словно Хелмак готова лично вцепиться в Дэррила.

– А вы очень интересный молодой человек… Столько всего творится в вашей голове, я раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Вы потрясающе умеете запутывать других и утаивать информацию. Ведь вы знаете намного больше, чем все вместе взятые тут… Рассказывайте!

Она рявкает так, что я дергаюсь, а Клаусснер с Куртом и вовсе вскакивают со своих мест, будто сидели и ждали приказа своего Светоча.

– Пусть Варвара и скажет.

Внезапно Дэррил переводит взгляд на меня – и я каменею от неожиданности.

– Я?

– Ты.

– Хватит! Что за цирк происходит? – Клаусснер взрывается, но Реджина останавливает жестом руки, прищурив глаза и пытаясь проникнуть в мысли Дэррила. Я же начинаю злиться от глупого положения, в котором я сейчас нахожусь: десять человек от меня что-то ждут, но я не знаю что!

Реджина продолжает вести допрос у молчаливо сидящего у стенки Дэррила.

– Итак, молодой человек, кто еще в арсенале у Химер?

– Сестры Шуваловы.

Реджина скептически хмыкает, а я вспоминаю, как ходили слухи о нас от одного клана в другой. Только приближенные знали, что «эти сестры» никто иные как Шуваловы.

– Разве?

Дэррил продолжает молчать и хитро улыбаться, нагло глядя прямым взглядом на Реджину. У меня же в голове начинает происходить невероятное – одна мысль цепляет другую.

Во-первых, наша фамилия никогда не озвучивалась. Мы были просто сестры… Откуда он знал про Шуваловых? Хитрит! Врет! Дэррил знает больше.

Я словно снова оказываюсь в Норвегии и слышу голос Оденкирка: «У нас с Дэррилом перед его уходом завязался интересный разговор. Он считает, что мы неправильно считали Мелани и Варвару оружием Химер».

Те, кого считают выдумкой…

Выдумкой.

– «Фигня все это! Я не верю в это! Брехня, притом самая настоящая! Сама посуди, имея такой дар, на кой-черт тогда сидеть у Химер в подполье? Мы бы уже давно знали бы их в лицо! Тогда бы эти двое давно сместили бы всех главарей и стали бы у руля Химер. Да что уж у Химер! У всего Инциированного мира! Ты сама посуди! Все дороги открыты!» – Голос Макса из воспоминаний звенит в ушах. Оттуда же прорываются строки из песни: «Если клоун выйдет плохо, назову его дурак».

И словно лампочка зажигается в голове. Потрясающее чувство разгаданной тайны! И всё становится на свои места.

– Мы все конченные дураки и дебилы…

– Варя?

На меня оборачиваются все.

– Мы забыли про Психолога и Кукольника. Вот, кто главное оружие Моргана. Вот, кого считали выдумкой. Психолог и Кукольник – вот, эти сестры, про которых говорили все. Не мы с Аней! Так, Дэррил? Ведь ты это хотел сказать?

Парень улыбается, будто я отвесила ему самый роскошный комплимент. А затем начинает говорить:

– Они появились раньше вас, где-то на год. И сразу привлекли внимание. Когда поползли слухи, Морган испугался, что это привлечет внимание Инквизиции, и спрятал их, а затем сделал отвлекающий маневр – нашел тебя и Мелани и прикидывался, что скрывает вас. Я, если честно, думал – не получится, но, когда на Мелани стравили собак на Начале, понял, что его план сработал на все сто процентов…